Целитель. Двойная игра Большаков Валерий
Рыбины золотились на зелёной травке, вяло дрыгая хвостами, а я разлёгся рядом с моим будущим обедом, как будто вбирая силу Матери Сырой Земли. Рядом, порой дотягиваясь до щеки, кланялся остистый злак, качаясь под кузнечиками, – прыгунки выводили хвалебную песнь, хором славя теплынь. Изящная стрекоза, фасеточно блестя, висела на тенях крылышек. Хорошо!
Жмурясь, я смотрел в синее небо, лениво водя зрачками по лёгкому облачку, зависшему в вышине, словно космическая туманность.
За этим и езжу на дачу. За приятной истомой в конце первобытных забот, когда вчерашний испуг и завтрашнее беспокойство уносятся порывом ветра, вколачиваются в землю, расходятся кругами по воде, а нервы теряют натяг, как струны, размотанные колками.
«Ну всё, хватит валяться!» – подумал я, но ленивый организм продолжал мять траву.
«Подъём, сказал!»
Кряхтя, присел на корточки и собрал улов. Отдохнуть не даю…
Уху я затеял по-походному, на костре. Пара здоровенных луковиц да большая, хоть и вялая морковь составили компанию карасям. А я, поглядывая на котелок, занялся механизацией сельского хозяйства.
Картошка шла в рост – пора окучивать.
Прицепив к мотоблоку двойной лемех, отполированный грунтом до блеска, я завёл чудо техники. Мотор взревел, пугая соседскую кошку, и стальные колёса заскребли по жирному чернозёму. Окучник погрузился в почву, разрывая глубокую борозду в междурядье. Запахло парной почвой.
Мотоблок рвался из рук, обдавая меня дымом и стрёкотом, зато все рядки я уделал буквально бегом. Правда, и вымотался порядком. Движок заглушил дрожащей рукой, хапая воздух открытым ртом, а после минут пять прохаживался по узкой тропинке между летним домиком и дощатой сортирной будкой, отдуваясь и разминаясь. Ну в моём «новом» возрасте усталость проходит быстро, со скоростью утоления голода. О, кстати!
Я трепетно поднял крышку котелка, выпуская будоражащие ароматы. В тёмно-зелёном взваре колыхались разлезшиеся луковицы, вились оранжевые стружки морковки да половинки молодого картофеля. Сладковатые тушки карасиков шевелились в самом низу, пихаемые бульками со дна.
В животе у меня заурчало – голодная утроба оценила восхитительную картинку. Сняв пенку, чтобы не горчило, я разворошил костерок, убавляя огонь. Пускай потомится.
Надёргал зелёных луковых перьев да стрелок чеснока, подбросил в варево, чтобы и вовсе слюной изойти…
– Бог в помощь!
Сиплый голос вызвал в моём сознании яркую картинку из будущего шедевра анимации, но обернувшись, я увидал вовсе не мультяшного волка, а вполне себе живого Ромуальдыча. «Зиц-директор» Центра НТТМ стоял за дощатым забром, сложив руки на калитке, и улыбался, блестя золотыми коронками.
– Вот это ничего себе! – Я и удивился, и обрадовался. – Заходите! А как вы…
Арсений Ромуальдович мелко рассмеялся, и его широкие, но костлявые плечи затряслись.
– У меня тут дача, вообще-то, – улыбаясь, сказал он и отпер калитку. – За ручьём, ближе к карьеру. Ну привет, жертва колхозного строя! Целину поднимаешь?
– Картошку окучиваю! – солидно ответил я.
Вайткус сразу заинтересовался мотоблоком. Оглядел его, ощупал, приговаривая: «Недурно… Ага… Ничего так… А это? Ага… Очень даже ничего…»
– Как заводской! – заценил он. – Дашь попробовать?
– Окучить?
– Ну! А то этой тяпкой до того намахаешься… Спина потом как деревянная. – Нажаловавшись, Арсений перешёл на дурашливый тон: – Червонец! Договорились?
– Обидеть меня всё равно не получится! – фыркнул я. – Лучше и не пробуйте.
– Нет, ну всё равно, – смутился Вайткус. – Бензин, то, сё…
– Ага! – подхватил я. – Амортизацию ещё не забудьте вычислить, с повышающим коэффициентом! Арсений Ромуальдович, вы сколько своих кровных в ИЖ вбухали, не считали? Вот и оставьте в покое всю эту бухгалтерию! Постажирую вас с мотоблоком, и юзайте на здоровье. В смысле – пользуйтесь. Скоро, чувствую, опять нам складываться придётся!
– Так-так-так! – оживился Ромуальдыч, радуясь, что можно отвлечься от неловкой темы. – Что на этот раз?
– Высокотемпературные сверхпроводники, – внушительно проговорил я, подняв палец.
– А что, – задрал брови Вайткус, – такие бывают?
– Будут! – заверил я его. – Агатовая ступка нужна, цилиндрическая пресс-форма… Ну её вы запросто выточите. М-м-м… Спрессуем такие маленькие таблетки из металлооксидной керамики. Для опыта этого будет достаточно, а сверхпроводящие жилы… Ну это уже не школьный уровень, там нужна полноценная научная лаборатория. А нам достаточно тигля для отжига, пресса на семь тысяч килограмм-сил… Кислороду… Не знаю, баллон или два, чтобы в печь подавать помаленьку – можно, в принципе, задействовать обычный насос для аквариума…
– А формула какая? – деловито спросил Вайткус, строча в блокноте.
– Иттрий-барий-два-купрум-три-о-семь. Короче, Ромуальдыч, нужна окись иттрия, углекислый барий и окись меди. Хотя бы по столовой ложке навески…
Вайткус старательно записывал мои хотелки, а во мне затлела маленькая вера – всё у нас получится, призрачные мечты сбудутся! И тут же по жилам будто тёплая волна прошла. Что бы я делал без Ромуальдыча! И ведь ещё ни разу не спросил у меня, откуда дровишки, то бишь идеи!
– Вот, как-то так, – покрутил я кистью. – Всё, пошли – ухой буду угощать, а то у вас сил на стажировку не хватит! Мотоблок, он у меня с норовом…
Литое солнце садилось, набираясь тёмной красноты гаснущего костра. Под упругим нажимом багровеющего диска обуглилась пильчатая линия дальних гор, и мутная пелена испарений, зависшая над бескрайними полями, окрасилась в закатный маковый колер, словно подсвеченная отблеском пожарища. Вершины угрюмо чернели головешками, выпрастывая длинные тени.
«Но на закате протягиваются вновь…» – вспомнила Марина пароль и наметила улыбку. Губы дрогнули, продавливая милую ямочку.
Она сделала глубокий вдох, вбирая нагретый за день воздух, и медленно выдохнула, сбрасывая накопившуюся усталость. Ещё один день минул, ещё одну галочку можно ставить в отчёт.
Исаева принюхалась. Так и есть – Суннат затеял роскошный плов из мяса молодого барашка. Не удержавшись, девушка ещё раз втянула носом аппетитный дух. М-м-м… Вкуснятина какая!
У Джураева настоящий талант кулинара – шурпа выходит просто божественная, и даже простенький салат «Ачучук» кажется изысканным яством.
А ещё Суннат любит прикидываться Василием Алибабаевичем. Как он их вчера сзывал на ужин? «Кушать подано. Садитесь жрать, пожалуйста!» Скорей бы уж звал, что ли. Ах да, Рустам с Умаром не вернулись пока…
Марина навострила слух. Нет, не слыхать, как «бобик» урчит с подвыванием. Только треск помех доносится из-под навеса – Гриша засел с рацией, бубнит что-то, сыплет морзянкой, а «Шмель»[40] недовольно шипит на него.
Звякнула поварёшка, грюкнули тарелки… Прекрасные звуки! А вот и «уазик»! Далеко у холмов заметались лучи фар, отмечая ухабы. Постепенно из тишины народился звук работающего мотора, стал нарастать, грубым механическим шумом забивая негромкий саундтрек вечерней зари.
Хлопнула дверца, и к домикам вразвалочку двинул Рустам. Марину тотчас же кольнуло беспокойство.
– А Умар где?
Рахимов замер, суетливо сдёргивая тюбетейку.
– Э-э… – затянул он глубокомысленно. – Умар задержится сегодня. Ага! У него там… это… Ну по семейным обстоятельствам!
– Я вас когда-нибудь прибью! – рассердилась Исаева. – Обоих, в общем-то! Что ещё не слава богу? Выкладывай!
Рустам болезненно сморщился, закряхтел.
– Да там с братом его проблемы, с Фазилем, – с трудом выдавил он, отводя взгляд, но разговорился. – Этот дурачок в Лейлу влюбился, в дочку Насриддинова, и вроде бы взаимно. Карим-ака взбесился просто, как узнал! Лейлу запер и пообещал выдать замуж за старого Суюна Кудратова. Фазиля и до этого предупреждали… Ну как предупреждали… Поймали его молодчики Карима, да и отметелили. Сказали: если не уймёшься, зарежем как барана! Так Фазиль же… он же упрямей своего брата! Прокрался ночью в Кизил-Палван, у деда своего спрятался. Там его Умар и нашёл, позавчера ещё. Сказал, что поможет, только чуть позже. Так разве ж Ромео будет ждать? Забрался сегодня к своей Джульетте… Ну и решили сбежать! Далеко не ушли, поймали обоих. Вот Умар и… того… задерживается.
– А сказать мне он ничего не мог? – вымолвила Марина, сдерживая бешенство. – Господи, как же мне надоела вся эта азиатчина! Что же вы за люди такие, а? Я думала, мы – группа, отряд!
– Мы – отряд! – всполошился Рустам.
Исаева лишь раздражённо отмахнулась.
– Грига! Суннат! Собирайтесь!
Оба уже стояли неподалёку, взглядывая то на Рустама, то на Марину. Ершов в наушниках – сумрачно, а Джураев с шумовкой – растерянно.
– Есть… – пробормотал Суннат с неуверенностью.
– Рустам! А тебе что, особое приглашение нужно?
– Есть! – радостно отчеканил Рахимов.
«Бобик» мигом долетел до Кизил-Палвана. За рулём сидел Суннат, рядом с ним устроился Рустам. Марина с Ершовым тряслись на заднем сиденье.
– После побега Лейлы бойцы Карима наверняка на взводе, – негромко рассуждал Григорий. – Чтобы освободить «возлюбленную пару»… Нет, у Юсупова нет шансов.
– Хорошо ещё, если жив до сих пор, – выцедила Исаева.
– Да уж… – посмурнел Ершов. – Ты права, надо ломать все планы и брать Карима сегодня, а под шумок освободим парочку… Ну или всю троицу. Хм… Тогда наша группа засветится по полной. Адылова мы взяли в поле. Ахата… как его… Музаффарова – на пустынной улице. Никто нас не видел и не слышал.
Марина безразлично пожала плечами.
– Провал так провал, – молвила она устало. – А что делать? Мы своих не бросаем, в общем-то.
Рустам медленно повернул к ней бритую голову.
– Я, конечно, виноват, – произнёс глухо. – И Умар дурака свалял… А я… – Он расстегнул верхние пуговки на рубашке, словно задыхаясь. – Я только сейчас почувствовал, что мы – отряд! Спасибо вам! И… Что-то я не то несу, да?
– Всё ты правильно сказал, – вклинился Суннат, с ожесточением переключая передачу. – Просто Марина с Гришей – советские, а мы с тобой… так, наполовину только!
– Ерунда всё это, – сердито отрезал Ершов, – ерунда на постном масле! Думаете, русских Адыловых нету? Да полно! Вражья везде хватает.
– Выкорчуем! – обронил Рахимов.
– Вот именно. А провал… Да и чёрт с ним, с провалом! Мы свой план выполнили и перевыполнили! Да и мы одни, что ли? Уверен на сто процентов – наши внедрили своего человека даже в свиту Рашидова! Телохраном каким-нибудь или водилой. На нас операция не замыкается!
– Хватит меня успокаивать, в обще-то, – проворчала Исаева. – Суннат, тормознёшь напротив чайханы, за арыком, где заросли. И ждёшь. Мы тебе маякнём по рации… Кстати, – она беспокойно заёрзала, – а где мой «Тюльпан»?
Ершов молча протянул ей рацию, удерживая на лице серьёзное выражение.
– Ага! – повеселела девушка. – Выдвигаемся. Грига, Рустам, за мной!
– Есть! – молодцевато отозвался Григорий, косясь на Рахимова.
Каменная ограда насриддиновского особняка больше походила на крепостную стену, чем на обычный забор. Сложенная из плитняка, она не стала препятствием – было за что цепляться и куда упираться пальцам ног.
Место Ершов выбрал наилучшее для лазутчика – сразу за оградой буйно росли фруктовые деревья, словно предлагая себя взамен лестницы. Вскоре Марина мягко спрыгнула на траву, вынула ПБ и накрутила глушитель. Грига молча кивнул и тоже вооружился – они в тылу врага. Рустам нежно поглаживал то кобуру, то ножны с острейшим печаком.
На часах – девять вечера. За чёрными стволами деревьев ярко горели фонари, освещая выложенный плиткой двор. У самых ворот стояла бордовая «Волга ГАЗ21», за нею притулился редкий зверь – джип «Москвич»[41].
По двору важно расхаживал неприятный толстяк в одних широких и порядком засаленных штанах. Сопя и почёсывая безобразные складки на пузе, он вразвалочку сновал между парой закопчённых мангалов, следя за тем, чтобы кебабы не пережарились. За парадной лестницей, уводившей на террасу, располагался гараж. Ворота его были приоткрыты, выпуская табачный дым, заунывную музыку и весёлый гогот – ржали как минимум трое.
Ершов повернулся к Марине и показал три пальца. Исаева согласилась. Тронула Рустама за плечо и стволом ткнула в сторону лестницы, посылая на разведку. Рахимов кивнул, растворяясь в зарослях.
Это случилось минутой позже. Довольное ржание резко усилилось, и вдруг из ворот вытолкнули Юсупова – сквозь прорехи в одежде проглядывали кровоподтёки и синяки. Умар удержался, не упал, тогда вышедший следом усатенький молодчик сделал ему подсечку. Юсупов выстелился, умело перекатившись.
– Онени эшак сиксин![42] – промычал молодчик.
Руки у чекиста были связаны, зато ноги свободны – большой палец, твёрдый как сучок, ударил усатенькому в солнечное сплетение, а когда тот согнулся, натужно сипя, тараща глаза и разевая рот в беззвучном крике, закалённая пятка врезалась ему в шею, ломая горло. Аскер взмахнул руками, разгибаясь, и рухнул навзничь.
Умар мгновенно, скалясь от боли в избитом теле, перевернулся и встал на ноги. Марина покинула тень, и разбитые губы Юсупова расползлись в улыбке, тут же вздрагивая, чтобы выразить вину.
– Займись им, – коротко приказала Исаева, не поворачивая головы. – И шашлычником!
Скользящей походкой дикой кошки она пересекла газон, левой рукой коснувшись плеча Умара.
– Там мой брат, – прохрипел Юсупов. – Я должен…
– Угомонись, – оборвала его девушка. – Моя очередь, в общем-то!
За её спиной тихонько хлопнул выстрел – краем глаза Марина увидала, как падает жирная туша, шлёпаясь и трясясь, будто студень.
Обитатели гаража, похоже, так и не заметили потери бойца – ржали по-прежнему. Переступив порог, Исаева очутилась в просторном помещении, оборудованном так, что любая станция автосервиса позавидует.
На верстаке стонал связанный полуголый юноша восточной наружности. Его худое тело блестело от пота, то и дело содрогаясь.
Два амбала в нечистых спортивках развлекались: один с огромным энтузиазмом крутил ручку мегомметра, а другой тыкал щупом в молодого человека, счастливо хохоча.
– Яхши, яхши! – радовался крутильщик, пыхтя от натуги.
Марина вскинула оружие. Первым умер палач со щупом – вздрогнув, будто сам заработал удар током, он повалился на пол, складываясь, как огромная кукла. Второй так и продолжал вертеть рукоятку – доходило до него медленно. А когда дошло наконец, то амбал успел лишь вылупиться. Пуля разорвала сердце, застревая в позвоночнике, и крутильщик словно оплыл, падая и роняя электроприбор. В маленьких чёрных глазках застыли обида и удивление.
– Фазиль? – коротко спросила Исаева, распутывая проволоку, которой парня прикрутили к верстаку.
– Ха, бу мен ман…[43] – пролепетал тот.
– Фазиль… – выдохнул Юсупов, появляясь в дверях.
– Умар! – всхлипнул младший брат.
– Потом, потом! – прервала Марина трогательную сцену. – Где держат Лейлу?
– Наверху! – встрепенулся Фазиль, тут же вспоминая русский язык. – Её комната выходит в айван! Справа которая!
– Грига!
– Иду, – откликнулся Ершов.
Исаева поднесла к губам тангетку рации:
– Третий, я первый, ответь.
Сквозь тихое шипение долетел приглушённый голос Рустама:
– Докладывает третий. В доме пусто. В комнатах, что выходят в айван, двое. Насриддинов в той, что слева. Просматривает какие-то бумаги и хлещет коньячок «Узбекистон». Был один аскер, да весь вышел. Девушка заперта в правой комнате.
– Поняла, третий. Умар, будь здесь, с Фазилем!
Марина словно взлетела по парадной лестнице, не чувствуя ступенек. На террасе никого не было, и она свернула в крытую галерею, выходя на веранду-айван. Здесь обнаружился деревянный диванчик, занятый накачанным аскером уголовного вида. В переносице качка чернела дыра.
Рустам отлепился от тонкой колонны и стал видимым, пальцем показывая на правую дверь – засов на ней был задвинут, никого не выпуская.
Марина отступила в сторону, держа пистолет наготове, а Ершов отпер дверь. Первой в комнату скользнула Исаева, стволом ПБ отводя целый ворох тончайших занавесок.
– Лейла?
– Кто здесь? – послышался испуганный почти детский голосок.
– Не бойся, – проворковала «Росита», – мы друзья Фазиля.
Из полутёмной комнаты, устланной коврами в три слоя, с кучей расшитых подушек, вырвался маленький вихрь в простеньком ситцевом платьице.
– Он жив?! – вскричала миниатюрная девушка, лицом напоминающая киношную Гюльчатай. – Где он? Где?
– Здесь, в общем-то.
В следующее мгновенье Исаева едва успела схватить Лейлу за руку.
– Стой! Успокойся сначала.
– Я… я не могу… – запричитала девушка, размазывая слёзы свободной рукой. – Анвар Толстяк долго бил его, а потом… А потом он брал из мангала угольки и выкладывал Фазилю на спину. Фазиль корчился от боли, а эта жирная скотина улыбалась и пускала слюни! Ненавижу его! Ненавижу просто!
– Тише, не кричи так, – строго сказала Марина, прикрывая собой мёртвого охранника. – Анвар никого больше не будет мучить. Сколько бойцов в доме, в общем-то?
– Че-четверо. Пятёрку Курбаши отец услал в райцентр… – Лейла запнулась, а её чёрные глаза распахнулись, наливаясь страхом. – А вы не убьёте… папу?
– Нет, успокойся. Ступай во двор, Фазиль там.
Сделав знак Ершову, Исаева поднесла к губам тангетку рации и вызвала Сунната:
– Первый – пятому: ждём.
Григорий мягко толкнул дверь левой комнаты и скрылся за толстой створкой. Некоторое время ничего не было слышно, а потом на айван шагнул упитанный мужчина с губастым ртом и глазами навыкате. Пугливо озираясь и поправляя наброшенный пиджак, он выдавил сиплое:
– А в чём дело, товарищи?
– Вы задержаны, в общем-то, – объяснила Марина с холодком. – Завтра к вечеру вас доставят… м-м… в одно место и вежливо расспросят – о взятках, о нетрудовых доходах, о покалеченных колхозниках…
Карим-ака побледнел в прозелень.
– Я… – выдавил он. – Я…
– Пристрелить бы вас, – задумчиво проговорила Исаева, – но Лейлу жалко, в общем-то. Рустам, едешь с Суннатом. Вызовешь вертолёт и передашь «языка».
– Слушаюсь, – серьёзно ответил Рахимов. – А вы?
– А мы на «Волге».
Проводив глазами Рустама, влекущего безвольного Насриддинова, девушка погасила свет, бездумно погладила ладонью глубоко врезанный узор на тонкой гранёной колонне. Внизу скорчился Кизил-Палван, забывшись в беспокойном сне. Его пыльная улочка кривилась, расходясь трещиной, – она будто разламывала, как лепёшку, погружёный во тьму кишлак, едва отмеченный слабыми огоньками.
«Пригнать бы сюда технику да пройтись бульдозерами вдоль и поперёк, снося дувалы, – подумала Марина. – Протянуть широкие, прямые и чистые улицы, застроить их нормальными домами, с просторными и светлыми комнатами, высадить деревья… Получится опрятный посёлочек, где хочется жить и работать! Вот только люди останутся прежними, готовыми на предательство и подлость… Ну или на подвиг и любовь!»
– Лейла! – позвала она. – Собирай свои вещи, мы уезжаем!
– Сейчас! – прозвенел счастливый голосок. – Бегу уже!
– Есть на ночь вредно для здоровья, – наставительно сказал Суннат, накладывая полную тарелку плова.
– Тебе не агрономом надо работать, а шеф-поваром! – ухмыльнулся Ершов, расправляясь со второй порцией.
Джураев самодовольно улыбнулся, выбрасывая головку чеснока – своё она отработала, придала влекущего аромата.
Марина на секундочку перестала жевать и прислушалась. Стрёкот вертолёта ещё можно было разобрать, а если поднапрячь глаза, то и слабый огонёк проблескового маячка становился виден, теряясь между мутных звёзд.
Рустам выключил генератор, и надоедливый монотонный стук больше не скрадывал очарования южной ночи. Большой костёр, разожжённый между домиком и контейнером, набрасывал дрожащий свет на лица людей, уминавших плов. Огонь метался под слабым ветерком, то нагоняя смутные тени, то возгораясь ярким сполохом, и тогда начинали играть блики на фарах «уазика» или на хромированном бампере «Волги».
Лейла жалась к Фазилю, держа его за руку и хихикая совершенно по-девчоночьи, а под навесом грудой были сложены тюки с «приданым».
Марина даже позавидовала невесте Юсупова-младшего. Лейла только-только начинает свой путь по жизни, а у неё уже есть верный спутник. Ни она, ни он не знают, что с ними станется завтра, да и какое им дело до туманного будущего, если они вместе, и день сегодняшний прекрасен?
Пахнуло табаком – это Ершов пришатнулся и сказал вполголоса:
– Нам обещали «Ми8» завтра к обеду.
– Ну и отлично, – кивнула Исаева.
– Мы с Рустамом съездим пока к дому Карима – там прибраться надо…
– Надо, в общем-то, – согласилась Марина и поманила Григория. Тот склонился, готовясь услышать вводную, не предназначенную для посторонних ушей, а девушка подалась навстречу и поцеловала его в уголок рта, губами касаясь небритой щеки.
Ершов выпрямился в полнейшем ошеломлении, развернулся и чуть не сшиб столб навеса, а Исаева, пригасив мягкую улыбку, уставилась в звёздное небо, куда, крутясь, вспыхивая и догорая, уносились искры костра.
Глава 6
– Свешайте вырезки, где-то с полкило, – сказал я, отвлекаясь на тупые удары мясницких секир, славшие пугливое эхо.
Звероподобный продавец, заросший жёстким курчавым волосом, свешал.
– С вас рубль сорок, – вежливо сказал он, двумя толстыми пальцами, как клещами, ухватывая мою трёшку. – Ага… Ваши рубль шестьдесят. Кушайте на здоровье!
– Спасибо.
Покидать прохладные своды старинного павильона не хотелось. Замедляя шаг, я прошёлся между оцинкованными столами, заваленными грудинками да филеями, и выбрался на солнце.
Середина мая на Украине – это уже, считай, лето. Жарень! Ложишься на траву, чуя под собой прогретую землю, и кажется, что слышишь, как прорастают корешки, вытягивая из почвы животворные соки. Зелёными струйками по щербатым горячим камням стекают шустрые ящерки, а неугомонные мальчишки суют в зловещие паучьи норки пластилиновые шарики на ниточках. Громадные мохнатые тарантулы злобно впиваются в приманку – и их выуживают на свет…
Я выудил из сумки вчерашнюю газету и разморённо помахал ею, как кокотка веером. «Ох, лето красное! Любил бы я тебя! Когда б не зной…» Золотые слова! Ну, по крайней мере, цветочное благоухание забило напрочь тяжеловатый запах парного мяса.
Сирень доцветала, зато в полную силу распустилась белая акация. Густой, словно настоянный аромат со сладковатым медовым аккордом щедро растекался по улице, без меры окутывая варварским дурманом – и апельсином припахивало, и жасмином, и фиалкой. Гроздья тяжёлых соцветий висели над головой, делясь душистыми лепестками цвета невестиного платья – они опадали на плечи, на волосы, и даже сварливые тётушки, давным-давно утратившие память о девичестве, тихонько млели.
Вон они, суетливые конкурентки, вразнобой нахваливают домашнюю брынзу – плотные, как слитки, округлые сыры с сетчатыми следами марли. Мажешь хлеб маслом, а сверху – пластик брынзы… М-м…
Опытные бабуськи моментом уловили мой разгоревшийся взгляд, заулыбались умильно.
– А ось для тэбэ, хлопчик! – прожурчала самая бойкая.
– И почём?
– Та за два рубли отдам!
– Рубль восемьдесят, – сказал я непримиримо.
– А чого? – разочарованно тянет бабка, но тут же соглашается: – Та добре, добре… Ось!
И прохладная, влажная от рассола брынза утяжеляет мою сумку. Нормально… Осталось батон купить и буханку «Орловского».
Ближе к решетчатым воротам рынка колхозники выкладывали окатанные круги мела, похожие на хлебные караваи, но я поленился брать, хотя мама и просила – приспичило ей печку на даче побелить. Да ну, тащить такую тяжесть по жаре…
Покинув базар, я неспешно зашагал к газетному киоску. И тут мимо плавно проехала светло-оливковая «Волга» с парой длинных антенн. По звуку мотора вроде «дублёрка». За мной?!
Разомлевший в струях тёплого и сухого воздуха, я похолодел. За рулём «Волги» сидел здоровяк с грубым лицом, будто топором тёсанным. Все приметы киношного гангстера – тяжёлая нордическая челюсть, мрачный взгляд, волосатые кулаки сжимают баранку. Ему бы ещё сигару в зубы – вылитый мафиозо получится.
Рядом с «гангом» развалился интеллигентного вида мужчина в белоснежной рубашке и при галстуке. Строгие очки в чёрной оправе придавали ему вид доцента или аспиранта.
Парочка в «Волге» вела разговор о своём, кагэбэшном, не обращая на меня ни малейшего внимания, вообще не поглядывая кругом. Частота пульса пошла на снижение…
Наверное, это я с вечера такой… вздёрнутый и взлохмаченный. Ещё одно письмо отправил, вырядившись сержантом ракетных войск. Военных много по городу шатается, внимания они не привлекают.
Фуражка в гараже завалялась, форменные брюки и гимнастёрку я у папы «одолжил», а китель без спросу взял у Ромуальдыча – он у него с самой зимы в мастерской висел. Осталось только пышные усы наклеить да «брежневские» брови, похожие на лохматых откормленных гусениц.
Риск, конечно, имел место – дрожал стрелкой в красной зоне. Что бы я, интересно, стал делать, повстречайся мне патруль? Удирал бы дворами, что тут ещё сделаешь…
Посмотрев вниз и вбок, как бы за спину, я по привычке проверился. Это уже вторая натура! Бытие определяет…
К киоску «Союзпечати» стояла небольшая очередь, ну и я пристроился – в Москве раскручивалась неслабая движуха, и даже сквозь ритуальную газетную обрядность просвечивало новое, свежее, живое. Надо быть в курсе событий.
– «Комсомолку», пожалуйста, и «Коммунар».
Отдав пятак, я сложил газеты. На четвёртой полосе «Прибужского коммунара», рядом с программой передач, мелькнуло знакомое детское лицо. «Дима перенёс «химию». Та-ак…
На фото смущённо улыбался худенький мальчик с абсолютно лысой головой. Я задумался.
А не часто ли мне на глаза попадается этот симпатичный ребёнок? Вторая заметка за неделю! А вчера или позавчера по радио гулко вздыхал «добрый доктор Айболит», главврач детской больницы. Уважаю, мол, Димку! И какая воля к жизни в его хлипком тельце! Маленький Невкапса в пять лет потерял родителей, жил в детдоме и маялся своими хворями, а теперь вот и вовсе слёг. Шансов выжить у Димы мало, метастазы одолели, но мальчик не сдаётся…
Я плотно сжал губы. А это не на меня ли крючок заброшен – с наживкой? Очень уж непривычные статьи для местного брехунка! Обычно на страницах «Прибужки» печатали бодрую похвальбу, славили героев труда, отважиаясь иногда на беззубый фельетончик под рубрикой «Пьянству – бой!».
И вдруг такое душераздирающее чтиво. Странно…
А ещё страньше, как выражалась Алиса, что о Диме и радио заговорило… Осталось только в прямом эфире показать! Хм. Может, зря я не смотрю местные новости? А мы сейчас проверим…
Беспокойно оглянувшись, я пошагал к остановке, где на высокую скамью забралась сухонькая, бодрая старушка в тусклом платье и беленьком платочке. Прижимая к себе набитую корзинку, она беззаботно качала ногами в разношенных, словно раздавленных, сандалетах.
Я присел рядом и повернул газету снимком мальчика вверх. Уловив интерес соседки, небрежно спросил:
– А не помните, его по телевизору показывали?
– Так вчора було! – охотно откликнулась бабуся. – Бидный хлопчик…
Старушка, сама не ведая того, опустила увесистую гирю на чашу весов. Я принял решение.
– Не будет пятого урока! Ура!
Приятная новость мгновенно овладела ученическими массами. И я, вполне натурально разделяя общий восторг, спешно покинул школьные стены.
Никогда особенно не радовался болезням учителей, даже если их страдания сулили отмену занятий. Но в этот день я довольно потирал руки – чем быстрее всё проверну, тем скорее сброшу с себя мучительный, всё нутро выворачивающий напряг.
Томительное нетерпение подгоняло меня. Я даже пешком не пошёл – доехал на автобусе до вокзала и быстренько прошмыгнул в гараж, в «логово попаданца». Все вещи я притащил ещё вчера – старенькое мамино платье, бледно-голубое с серебряной вышивкой, её же босоножки на невысоком каблучке и позабытый на антресолях бюстгальтер.
В амплуа травести я ещё не выступал…
Было непривычно и не слишком приятно обряжаться девицей, но на что только не пойдёшь, лишь бы обыграть «сборную» КГБ! А меня с вечера точил злой азарт, порывчатое желание уесть наружку, обставить загонщиков.
«Ах, вы так, да? А я – так!»
Раздевшись догола, я сжал зубы, натягивая женские трусики и напяливая на себя лифчик – пришлось его немного ушить, чтобы не болтался, а в чашечки напихал ваты. Посмотрев в мутное облезшее зеркало, я содрогнулся. Ноги длинные, ровные, гладкие пока, щёчки и губки пухленькие… Голубая мечта.
– Эту неприятность мы переживём… – фальшиво пропел арию кота Леопольда, то шипя, то цедя слова. Разнервничавшись, я чуть не утратил вечерний заряд уверенности. Может, не надо, а? «Надо, Миша! Ну надо!» Как ещё-то?
Натянув платье, я с трудом, пыхтя и сопя, застегнул пуговки на спине. Выдохнув, прошёлся по гаражу, подцепив босоножки. Нормально. Только вот покачивание бёдрами выходило на троечку – не та анатомия.
«А как трансы в Паттайе дефилировали, помнишь? – подбодрил я себя. – И что ты так психуешь? Это всего лишь театр, никто тебя из списка натуралов не вычёркивает, успокойся!»
Нацепив роскошный блондинистый парик, я поправил чёлку, мотнул головой, встряхивая белокурыми локонами. Покосился на огрызки косметических карандашей и тюбик помады. Ну смелее, смелее…
Закаменев лицом, аккуратно подвёл веки, начертил контур губ, осторожно намазал их. Ярковато получилось, так я ж девушка молодая!
– Меня зовут Маша, – прощебетал я тонким голоском и сплюнул, добавив парочку лексем, не подобающих юной леди.