Целитель. Двойная игра Большаков Валерий
– Нет, это вы послушайте, ваша светлость! – резко сказал Арьков, подпуская к тонким губам глумливую усмешку. – Мне нужно знать, где Марина, и вы мне это скажете! Пытать не буду, а то у вас сердечко хлипкое. Сдохнете прежде времени, да так и не успеете поделиться со мной секретами. Обидно же будет, верно? Ну что? Будешь говорить, руина эпохи, или спецпрепарат вколоть? Смотри-и! А то я вон Даудову укольчик сделал, а этот кабан взял и помер. Наверное, что-то с дозой намудрил…
Носов резко побледнел.
– Так это ты… Зелимхана…
– Был грех, – спокойно отозвался Игнат. – Я слушаю, «Герцог».
Ипполит Юрьевич приложил руку к груди, с тоской и страхом глядя на Арькова.
– Марина… она в Узбекистане, – хрипло проговорил он. – Там работает спецгруппа… Вернётся не раньше… второй п-половины июня.
– Где она живёт? – холодно поинтересовался «Алхимик».
– В М-москве…
– Адрес! – хлестнул приказной тон.
– Да не знаю я… – простонал Носов, но, заметив порывистое движение Игната, поднял руку в умоляющем жесте. – Не… Не надо. Помню только… Марина всегда выходила на станции «Преображенская площадь»… Она где-то там, рядом, прописана… О-о…
Заклекотав, «Герцог» повалился на спинку кресла, а пальцы скрючились от боли.
– М-м… Таб-блетка… – промычал он. – Т-там… Н-на… Н-на полке.
Арьков поднялся, с любопытством наблюдая за чужой смертью. Взяв пузырёк с таблетками, он повертел его – и поставил обратно.
– Будь… – булькнул Носов, – проклят…
И умер.
– Смир-рна! – разнёсся по плацу зычный голос Макароныча. Чётко повернувшись кругом, он молодцевато, словно красуясь, отдал честь грузному военкому: – Товарищ полковник! Допризывники девятых классов города Первомайска построены!
– Здравствуйте, бойцы! – грянул военком.
– Здрав… жла… тарщ… полковник! – выдала школота вразнобой.
– Поздравляю вас с прибытием на сборы!
– Ур-ра-а! – прокатилось по отрядам.
Я скосил глаза. На плацу военного санатория выстроилось человек сто допризывного возраста или больше. Пацанва, переодетая в хэбэшку, робела, с интересом оглядывалась, радостно ухмылялась или кривилась, отторгая игру в армию. Были и такие, кто всерьёз воспринимал сборы, как прелюдию к «действительной военной службе». Жека Зенков, сын офицера-ракетчика, реально тянулся во фрунт – армейская жилка!
– Вольно! Разойтись!
Девятиклассники смешались, сбиваясь в кучу, но постепенно разобрались – учителя НВП уводили своих подопечных по санаторным корпусам, изображавшим казармы.
С шумом и гвалтом мой девятый «А» ввалился в отведённое помещение – койки в три ряда, как парты в классе. Густо пахло свежей побелкой и краской.
– Иголки все взяли? – спросил с порога военрук и протянул нам ворох белых выглаженных лоскутов. – Чтоб к обеду подшили воротнички. Чмошников за стол не пущу!
– А чмошник – это кто? – подал голос Изя.
Ученики захохотали, а Дюха крикнул, давясь смехом:
– Я тебе… потом… объясню! На пальцах!
– Ха-ха-ха!
Я стащил гимнастёрку и молча стал пришивать воротничок. Помнится, наш старшина люто гонял чмошников в мятой форме. Бывало, и наподдаст. А как ещё приучишь к дисциплине и порядку толпу задиристых мамсиков?
– Миша! – ухмыльнулся Макароныч. – А тебе двойная работа – лычки подошьёшь. Назначаешься сержантом!
– Есть, товарищ майор!
В прошлой жизни я как раз до сержанта и дослужился. В вуз после ДМБ поступал. А нынче мне светит военная кафедра…
Тьфу-тьфу-тьфу! Тук-тук-тук!
Закончив с шитьём, я оделся и затянул ремень. Мне попался дембельский – мягкий, разношенный. Звезда на пряжке выглядела основательно затёртой от частого драения.
И только тут я приметил слона – все глядели на меня. Любопытствуя, скалясь или даже завидуя, как Изя.
– Что? – буркнул я, поправляя гимнастёрку. – Сержантов никогда не видели?
– Знаешь, мон женераль, – затянул Жека, – такое впечатление, что ты уже отслужил.
– Случалось, – криво усмехнулся я. – В прошлой жизни!
– Как у индусов? – заулыбался Зенков. – Колесо сансары?
– Типа того.
– А меня, товарищ сержант, можешь не тревожить, – нагло осклабился Дэнчик, валясь на койку. – Твои приказы на меня не действуют, мы не в армии!
– В армии ты бы у меня полночи унитазы чистил, салабон. Зубной щёткой! – холодно ответил я, натягивая пилотку, и покинул «казарму».
Захотелось прогуляться – санаторий разместился в самом эпицентре местных красот. Обойдя круглое радоновое озерцо и пару каменных полян, я набрёл на тропинку, что вилась меж прозрачных акациевых рощ. Гул и грохот выдавал близость Южного Буга.
Река открылась сразу, едва я вышел на опушку. Вода, зажатая скалистым каньоном, бурлила, свивая потоки, обтекая громадные розовые глыбы, и пенилась на порогах. Чудилось, что белые и стеклистые брызги зависали, будто в невесомости, – одни капли падали, изнемогшие в притяжении, но тут же взвивались новые, выбитые кипящими водоворотами. Мечта рафтера!
Налюбовавшись игралищем стихий, я двинул к штабу. Ещё по дороге, когда мы ехали в «пазике», Марк Аронович обещал нам насыщенную неделю – тут тебе и выезд на стрельбище, и марш-бросок, и встреча с фронтовиками, и даже катание на броне танка – полигон тут рядом. А когда что? Надо уточнить…
– У меня нету! – вздрагивающий голос Дэна перебил мои сержантские заморочки.
– А если пошукать? – Вопрос прозвучал ласково, с той вкрадчивой ленцой, что плоховато прячет угрозу.
Я обошёл кусты сирени, вымахавшие в два человеческих роста, и оказался в тылу троицы, увлечённой отъёмом денег. Самый здоровый, стриженный наголо, стоял в сторонке, а парочка школяров пожиже крепко держала трепыхавшегося Дэнчика.
– Не трогать! – приказал я. – Он из моего отряда.
Стриженый, вертевший на пальце цепочку, вздрогнул, глянул опасливо – и тут же его толстые губы расползлись в гадкой ухмылочке.
– Та шо ты говоришь? – восхитился он. – А если тронем?
– Накажу.
Старшак всё оглядывал меня, будто не веря, что такие бывают.
– Слышь ты, сержант! – пошёл он ва-банк. – С тебя тоже рубль!
– А что так мало? – задрал я бровь. – Проси больше, всё равно в задницу посылать!
Здоровячок захихикал, но в глазках его копилась злость.
– Да тебе известно, хто я? – пропел он.
– Да ничего особенного, – улыбнулся я, – обычное чмо. Не знаю только, местное или приезжее.
Стриженый, похоже, был знаком с боксом, но от его хука я легко ушёл. Увернулся от прямого в голову и сам хлестнул ладонью на сверхскорости. Крепыш пропустил удар и крутанулся, падая на четвереньки. Носком начищенного сапога по толстой ляжке, и мой противник, завывая на низких частотах, пополз окарачь.
Парочка жидких тут же дристанула, утратив веру в людей.
– Всё в порядке? – спросил я спокойно, ибо не видел причин стучать себя в грудь кулаком. Победа над превосходящими силами противника обесценивается, если враг – мелкая шпана. – Они ничего не взяли?
– Н-не успели… – выдавил Дэнчик. Страх ещё не улетучился из него, но уже пробивался стыд и росло ошеломление.
– Пошли, – сказал я, подавая пример, – обед скоро.
Сопение за моей спиной сбилось.
– Миш… – пробормотал Дэн с запинкой. – Ты… это… приказывай, если что…
Глава 7
– Сдал, сдал! – успокоил я маму с порога.
– Ну и слава богу… – вздохнула родительница.
Бедная… Мало того что у сына переводной по математике[47], так ещё и самой готовиться надо. Экзамены скоро! Хоть и на заочное, а всё равно…
Я не переодевался – скоро к Рите. Наверное, потому и не мог сразу отойти от школьного напряга. Нет, госы не пугали – мне ли, инженеру-программисту с сорокалетним стажем, вибрировать? Но сама школьная атмосфера, наэлектризованная, круто замешанная на боязни и одновременно возвышенная, взвинчивала, натягивая нервы до звона.
«Картина маслом!» – как Маша выражается – все девочки в нарядных белых фартучках и гольфиках. У многих, в том числе у Инны с Ритой, роскошные банты в волосах. Даже «родной» класс преобразился. Учительского стола не хватило, пристыковали ещё один и застелили тёмно-вишнёвой скатертью. Цветы в вазах, газировка, газеты, чтобы комиссия не скучала…
Кроме Нины Константиновны в допотопном строгом платье, за столом устроилась математичка из 11-й школы – дородная дама, похожая на повариху. К ней присоседился скучный представитель ГОРОНО – выцветший какой-то, полинявший дядечка в серой паре поверх ослепительной лавсановой рубашки. Ученикам раздали проштемпелёванные листы – и заскрипели перья, зачиркали шарики…
– Кушать будешь? – воззвала мама.
– Не-а. У Ритки – день рождения, берегу место для торта!
Разувшись, я прошёл в зал, где за столом сидела наша абитуриентка, обложившись талмудами пособий и пухлыми, потрёпанными конспектами.
– Ты уже похудела от наук, – вздохнул, подойдя, и стал массировать мамины плечи и шею.
– Хорошо бы… – застонала мама, прогибая спину. – Ещё…
Я хорошенько размял трапециевидную мышцу – это из-за неё порой костенеет шея – и осторожно начал:
– Мам…
– М-м?
– А зачем тебе одесский универ?
– Не поняла… – отчётливо удивилась мамулька.
– Осенью я уеду в Москву, – начал я расклад. – У папы, по-моему, тоже всё налаживается, а Зеленоград – это, считай, окраина столицы…
Мама гибко вывернула и запрокинула голову, глядя на меня снизу вверх.
– И-и?.. – сощурилась она.
– Тебе надо поступать в московский вуз, – выдал я. – В «Менделеевку» как минимум.
– Ох, сына, – вздохнула муттер. – Думаешь, сама не хочу?
– Так в чём же дело? – удивился, радуясь, и догадался: – Страшно?
– Зна-аешь как? – заныла мама. – Там такие свирепые преподы – мигом завалят!
– Ты у меня не только самая красивая, – заворковал я, обнимая её за шею, – но и самая умная. Сдашь ты всё! И пройдёшь!
– Ох, не знаю… Давай лучше вечером об этом поговорим? М-м? Или завтра…
– Вечером! – твёрдо сказал я, чмокая маму в щёчку. – Ну ладно, пойду. – Уже из прихожки оповестил: – Настя тоже у Ритки, так что не волнуйся!
– Ага… – слабо донеслось из зала.
Дверь Ритиной квартиры плохо удерживала смех и гомон юных голосов. Мне открыла виновница торжества, сияющая и великолепная, в синем джинсовом комбезе, смело оголявшем плечи и спину.
– Ну и как я тебе? – Сулима упёрла руки в бока, дразняще изогнув бедро.
– Прелесть! – честно сказал я.
Девушка засмеялась и на секундочку прижалась ко мне, приветствуя и благодаря.
Тут в прихожку выглянула Настя. В коротюсенькой юбчонке, в воздушном батнике, сестричка напомнила мне куколку Барби.
– Так… Это Миша пришёл! – крикнула она, оповещая остальных.
Тут же прискакала смеющаяся Альбинка в самопальном сафари из отечественного денима, и показалась Инна. Я даже сразу не понял, что изменило её привычный облик, сделало не то чтобы старше, но взрослее – и недоступней. Хорошистка надела под низ чёрную водолазку, а сверху – модное платье-рубашку из белого гипюра… Нет, не то, не то…
– Ты подвела глаза!
– Первый раз в жизни! – смутилась Дворская, тут же огорчаясь: – Что, так плохо?
– Восхитительно! – всполошился я, смеха ради коверкая речь: – Глазов не оторвать!
Девушка успокоенно заулыбалась, а Рита легонько приобняла меня и потащила в комнату, возглашая:
– К столу-у! Именинница трапезничать желает!
Пискнув, Инна вцепилась в мою руку с другого боку. В зале было людно. Сестрёнки Шевелёвы с Тимошей глазели на рыбок в огромном аквариуме, а сильный пол жался на диване в рядок – Изя, Андрей, Женька и Гоша Кирш из 8-го «А». Причём робели все одинаково – слишком велика была концентрация красоты на метр квадратный. Я даже почувствовал себя старым развратником.
– Товарищи гости! – воскликнула Сулима. – Хомячим на кухне, в зале танцуем!
– Ой, а мы там все поместимся? – забеспокоилась Альбина.
– Малогабаритные кухни так сближают… – ухмыльнулся я, и девчонки весело расхохотались.
Причудливый возраст! Любая мелочь способна довести до рыданий, но и для счастья нужно так мало – всего лишь желание радоваться жизни. А уж если для этого и повод есть, то предел восторга равен бесконечности…
Неожиданно затрезвонил звонок, и Рита, отмахивая клёшами, поспешила в прихожую. Клацнул замок.
– Папка, привет!
– Я на минутку, – послышался густой сочный баритон, и в зал выглянул сухопарый мужчина средних лет, с лицом простым и симпатичным. Улыбка у него была очень обаятельная, гагаринская. – Привет, молодёжь!
– Здрасьте! – вразнобой ответило племя младое.
– А это Миша! – Ритина ладонь легла мне на плечо. – Я тебе о нём рассказывала!
Улыбка Николая Сулимы расплылась ещё шире.
– Рад! – Он крепко пожал мне руку. – Ох, там же Света ждёт… – И заспешил: – Я почему вернулся, Рит, забыл тебе кое-что передать… А лучше я вам, Миша, доверю!
– Что, папка? – вилась, как пчела, любопытная дочь. – Что?
– Запретное питьё! – Пошарив в недрах холодильника, Сулима выудил бутылку с цветастой наклейкой и торжественно вручил мне.
– «Кампари»! – с уважением сказал я. – Нормально.
– Обязательно разбавлять! – строго наказал глава семьи. – Рит, ты ещё не весь сок выдула?
– Нет, папочка! – прощебетала дочечка. – Там ещё много!
– Ну всё тогда, я пошёл. Мальчиков не обижать!
– Ну что ты, папочка! Мы их любим… – дверь закрылась, и Сулима договорила с откровенно хулиганской улыбкой: – …иногда!
Все жаждущие взоры устремились на меня.
– Готовы ли вы распивать спиртные напитки? – задумчиво спросил я.
– Да! – ответил народ в едином порыве.
На моё лицо наползла ухмылочка с порчинкой:
– А совершать развратные действия, находясь в нетрезвом виде?
Девчонки захихикали, а Динавицер воскликнул, наивно надеясь на хор голосов:
– Всегда готовы!
– Ой, Изя, ну что ты такое говоришь? – укорила его Альбина.
Рассмеявшись, я пронёс драгоценный сосуд на кухню. Небольшой стол, приткнувшийся к холодильнику «Бирюса», был заставлен салатами и закусками, в духовке томились котлеты и прочие зразы, а на подоконнике цвёл пышными кремовыми розами торт «Киевский». Вдохновившись, я разлил ярко-рубиновый ликёр по тяжёлым хрустальным бокалам, сверкавшим на свету узорными пропилами и гранями.
– Обязательно разбавлять! – значительно сказала именинница, мешая ликёр с дефицитным апельсиновым соком, и гости живо разобрали колоколившую посуду.
– С днём рожденья! С днём рожденья! Ур-ра-а!
Бокалы сошлись с благовестящим перезвоном, и я сделал большой глоток. В пряном вкусе угадывались ежевичные тона с оттенками пахучих трав и терпкой хины. А потом разлилась затяжная приятная горечь.
– Хорошо пошло! – выдохнул Жека.
– Как называется? – промямлил Динавицер, смакуя с видом знатока.
– «Кампари».
– Недурно-с…
– Ой, Изя!
– Да-с!
– Как будто листвой отдаёт, – протянула Светлана, облизывая губы. – Или мхом…
– Мхом, мхом! – зачастила Маша.
Со спины ко мне притиснулась Инна, опаляя ухо шёпотом:
– Пригласи Риту танцевать!
– Так ещё ж музыки нет.
– Когда будет!
– Ладно…
Я наложил себе полную тарелку разных салатов и умял, чуть ли не урча. Успел! Из зала пролились первые ноты «Индейского лета». Под чарующую музыку Джо Дассен вспоминал, задумчиво грустя:
- Tu sais, je n’ai jamais t
- Aussi heureux que ce matin-l
- Nous marchions sur une plage
- Un peu comme celle-ci…
Я протянул руку Рите, и она ответила улыбкой ослепительной радости. Положила мне ладони на плечи, и мы поплыли в медленном танце, подхваченные печальным и светлым напевом. Се ля ви! Даже приятные воспоминания несут в себе заряд меланхолии, понуждая кручиниться. Ведь то, что было, уже не вернуть, не повторить – отошедшее счастье тускнеет и гаснет, выцветая, как жёлтый лист, ждущий порыва ветра…
Я и сам не заметил, как меня накрыло, увлекая в сладкую пучину. Жаркая тьма задышала в затылок, нашёптывая греховне. Почудилось мне или сознание на самом деле вывело истину: у меня нет сил определиться, я люблю на разрыв! Как тот незадачливый путник, что угодил между чёрными скалами Гингемы и не может сбросить гнёт притяжения, – обе влекут одинаково.
Я раз за разом прокручивал в уме свой старый стишок:
- Скверную историю
- Выстругала вечером —
- Крест мой о три стороны.
- Делать было нечего?
- Близко недоступная
- Шея белоствольная.
- Чувствую спиною я
- Древо треугольное.
Мои ладони словно впитывали сладкое приятство, каждой порой ощущая тёплую и узкую спину Риты – возникало головокружительное ощущение крайней близости, когда преодолена грань и попраны табу. Мои пальцы «нечаянно» скользнули за джинсовый вырез, и девушка подняла на меня тёмные глаза.
– Ми-ша… – шепнула она. – Не балуйся…
А сама закалачила руки вокруг моей шеи и притихла. Я почувствовал, как её настроение хорошо ложится на щемящую музыку.
– Всё будет хорошо… – проговорил тихонько, ласково поглаживая Риту по спине – и получая от утешения несказанное удовольствие.
– Ага… – вздохнула Сулима.
Задумавшись, я будто выпал из завораживающего кружения, вынырнул в трезвый реал – и осмотрелся. Дюша танцевал с Зиночкой, всё ещё не решаясь прижать её к себе. Изя, словно поменявшись с Алей ролями, втолковывал что-то своей партнёрше, а та не противилась, внимала, слабо улыбаясь. Гоша безуспешно боролся со скованностью, тиская за талию мою Настю, а Жека, кажется, малость освоился, топчась на пятачке у аквариума. С ним была Маша – Зенков рассказывал что-то неслышное мне, а девушка прыскала в ладошку. Оставшись без пары, Света разглядывала рыбок, а Инна цедила из бокала остаточек «Кампари», снисходительно роняя в наш с Ритой адрес:
– Слиплись, как пельмени!
Музыка затихла, уплывая, и мы остановились, словно не вовремя расколдованные. Выдержав недолгую паузу, в динамиках забилась «Эль-Бимбо», тягуче скользя по струнам – и проливаясь клавишным каскадом. Месье Мориа довёл до совершенства дивную мелодию Захира…
– Всё будет хорошо, – повторил я, как мантру.
Рита глянула мне в глаза, будто что-то высматривая в зрачках, и кивнула. На её губах тенью промелькнула улыбка, мечтательная и доверчивая. Девушка тут же погасила её, словно боясь выдать себя, встрепенулась и воскликнула:
– Товарищи гости! Пока горячее не остыло, его нужно слопать!
– Горячо поддерживаю и одобряю! – Мелкий Изя плотоядно потёр руки.
– Ой, ну ты и проглот!
– Да-с!
– Ешьте, не обляпайтесь!
– А по второй?
Я честно поделил недопитый «Кампари», плеснув в бокалы остатки сока, и подхватил свой, жалея, что мало. Да и градус подкачал. Коньячку бы сейчас… В голове кавардак. Всё, что ещё недавно казалось чётким и ясным, размылось совершенно, перепуталось и поменяло знак.
Впрочем, разброд эмоций и шатанье в мыслях не повлияли на мой аппетит – я схомячил две зразы и принялся за третью. А тут как раз и ликёр просочился в мозг, туманя и веселя.
– Танцуют все! – завопил Дюха, колдуя над кассетником. – Утрясём котлеты! Точка – и ша!
В следующее мгновенье загремели инструментальные куски из «Иисуса Христа Суперстар», полня комнату ритмическим грохотом. Незадёрнутые гардины пропускали синюю вкрадчивость сумерек, а подсветка аквариума ещё пуще нагоняла теней. Вуалехвост изумлённо таращился на нас из-за стекла, помахивая огнистыми плакучими плавниками.
– У-у, рыбон! – дразнился на него Динавицер, исполняя ритуальный танец кроманьонцев.
Я хотел отсидеться, но не тут-то было – близняшки ухватились за меня и потащили в общий круг.
– Нечего, нечего! – заявила Маша, перекрикивая громы инструментов.
– Не отрывайся от коллектива! – рассмеялась Светлана. – Вельми понеже!
Она выплясывала с особенным удовольствием: познав скорбный удел калеки, Света ценила саму способность двигаться и танцевала самозабвенно, словно навёрстывая упущенное за жуткие месяцы паралича. Покачиваясь под музыку, она гибко приседала и сразу же вытягивалась стрункой, крылато взмахивая руками.
– Повтори! – крикнул я.
Светлана догадалась, о чём я, рассмеялась и повторила для меня, словно в приватном танце – «Кампари» раззадорил всех. Моя Настёна тоже была в ударе – раскрасневшаяся, она извивалась на тему сальсы, крутилась, быстрыми пассами поднимая руки, а сияющие глаза смеялись победоносно и торжествующе.
Двигаясь по сложной траектории, я подкрался и приобнял её.
– Нельзя быть такой хорошенькой! – сказал с деланой строгостью. – Гоша уже зачах!
– Ничего, ему полезно! – хихикнула Настя. – Так ты на Изю глянь!
Я глянул. Рядом с изящной Алей Изя выглядел неуклюже и смешно, совершая нелепые па, но нисколько не комплексовал, веселя подругу своими ужимками.
В коротких отливах ритмического громыханья доносился хрипловатый мальчишеский басок: «Маша-а! Света? А где Маша?», и восторженный вопль, и грудной Ритин альт: «Товарищи гости! Есть морс! Холодный!», и раздавался нежный, переливчатый смех Инки и её голосок: «Я танцую, следовательно, существую!».
И вдруг колонки оборвали рок-оперу, окатывая разгорячённые тела тишиной, как душем.
– Что? – вырвалось у Инны. – А, «Эмманюэль»… Мишечка!
Девушка скользнула ко мне, приникла с ходу, складывая гладкие ручки на моей шее. Я почувствовал, как Хорошистка улыбается, и прижал к себе потуже, словно боясь – вдруг уведут. Хотя раздвоенность всё ещё мерцала в сознании – чёрной щелью, из которой дуло, отбирая малые крохи тепла.
– А я на всё лето пропаду… – прошептала Инна, слегка задыхаясь, отчего слова её звучали интимно и волнующе. – Мы всей семьёй… Сначала в Карелию, а потом на Чёрное море!
– С юга на север и обратно! – подхватил я, изображая чёрную зависть.
– Ага!
Тут динамики вытолкнули негромкие аккорды Пьера Башле, и мне не удалось сообщить подружке, что я тоже уеду осенью. Только насовсем…
Медленный танец втянул в плавное, затянутое покачивание почти всех, кроме Светланы и Риты – обе устроились на диване и шушукались, поглядывая на танцующие парочки и прицельно стреляя глазками.
– Потому что на семь девчонок по статистике пять ребят! – пропела Инна мне на ухо.
– Некомплект, – согласился я, слушая, как тает девичий смех.
– Только ты не поддавайся Ритке, ладно? – тихонько, запинаясь от смущения, проговорила Инна, а в глазах словно синие огоньки занялись, отражая тревогу.
– Ни. За. Что, – чистосердечно заверил я её.
– Ага! – На Инкиных щеках заиграли ехидные ямочки. – А то я не вижу! И так улыбнётся, и так, и вздохнёт, и прижмётся…
Тут до меня стало доходить – уши полыхнули алым цветом стыда.
Читать бесплатно другие книги:
