Всемирный экспресс. Тайна пропавшего ученика Штурм Анка

Магия 2.0

Когда Флинн появилась в столовой на ужин, там уже было полно учеников. Огненно-оранжевые лучи заходящего солнца преломлялись в стоящих на столах графинах с водой и полосами ложились на лица и поблёскивавшие золотом галстуки. Их павлины повязывали, казалось, исключительно по вечерам. Кроме того, чтобы не простудиться на пути к столовой, почти все надевали сине-зелёные свитера или длинные жилетки.

Флинн остановилась с краю толпы.

Всех этих учеников ожидает большое будущее. И все они верят в это. Как это им удаётся? И как это удалось Йонте? Флинн нигде его не находила, куда бы ни смотрела. Слова «бесхозные вещи» глубоко запали ей в душу.

Рядом со стойкой самообслуживания стояла мадам Флорет. Заметив вдали Флинн, она тут же обратилась к ученикам:

– Уважаемые члены сообщества павлинов! Я должна… Может, вы послушаете меня, Йоунс-Касим? Как преподаватель и кондуктор я должна поставить вас в известность о том, что… Йоунс-Касим, кто вам, собственно, разрешил покрасить волосы в синий цвет?! – Мадам Флорет вытолкнула Флинн вперёд к стойке с едой, где стояли корзина ржаного хлеба и кастрюля довольно переваренного на вид горохового супа. – В общем, я должна сообщить вам, – и, поверьте, я делаю это крайне неохотно, – что сегодня утром мы приютили так называемого постороннего: Флинну Хтигаль. Она на какое-то время останется с нами и будет вести себя незаметно.

По толпе пробежал шёпот. Флинн несколько раз услышала слово «посторонний», произнесённое то скептически, то с любопытством, но всегда обозначающее кого-то чужого.

Находись Йонте среди учеников, он, в чём Флинн даже не сомневалась, положил бы конец этому перешёптыванию. А что он сказал бы на её месте?

– Я непав, а не посторонний, – выдала Флинн.

На несколько секунд повисла тишина, затем стоящая прямо перед ней высокая стройная девчонка громко расхохоталась. У неё была оливковая кожа и длинные волосы, и выглядела она намного взрослее, чем Флинн, вероятно, когда-либо сможет себя ощутить. Она носила белые узкие очки, на какие отважилась бы только очень уверенная в себе особа.

За ней следом засмеялись и несколько мальчишек.

– Ну прямо орден заслужила, – презрительно сказала девчонка, проходя мимо Флинн, чтобы наполнить свою тарелку едой.

– Славно сказано, Гарабина, – похвалил тощий, почти наголо обритый парень.

Флинн открыла было рот – и тут же его закрыла. С пылающими щеками тоже взяв тарелку, она налила себе немного густого супа. Она уже выбиралась из толчеи, когда неловкий мальчишка, которого мадам Флорет называла Йоунсом-Касимом и ругала из-за синих волос, со всей силы толкнул её под локоть. Флинн оступилась, споткнулась – и всё содержимое тарелки опрокинулось на сине-зелёную блузку ненавистной Гарабины.

«О нет! – подумала Флинн. – Нет, нет, пожалуйста, нет».

Девчонка молча оглядела себя. Куски шпика бесшумно шлёпались с блузки на пол. В вагоне наступила мёртвая тишина.

Очень-очень медленно подняв голову, девчонка сверкнула глазами на Флинн. Казалось, больше всего на свете ей хотелось забросить её на луну.

– Это индивидуальный пошив от Кавалли, – тихо сказала она.

Флинн не знала, что на это ответить. Она понятия не имела, кто такой Кавалли. Имя больше подходило для циркового артиста, чем для дизайнера. Она подумала лишь о замечании Даниэля «…для детей из бедных семей» и о том, что её слегка одурачили. Эта девчонка, без всякого сомнения, демонстрировала тут одежду и самоуверенность состоятельного человека.

– Неужели? Мне кажется, блузка выглядит точно так же, как у других, – возразила Флинн.

Вероятно, девчонка простила бы её, если бы она вместо этого с придыханием воскликнула «О, вау, от Кавалли, ты просто богиня!». Но Флинн была не из таких. Она почувствовала, как все вокруг затаили дыхание, словно в вагоне внезапно обнаружилась нехватка кислорода. Только синеволосый мальчишка у неё за спиной уважительно хихикнул. Флинн в раздражении очень хотелось спросить его, почему бы ему просто не взять вину на себя.

Гарабина, с каменным лицом уставившись на неё, прошипела:

– Я не потерплю таких слов от той, которая никогда не видела бутика Кавалли внутри. Могу поспорить, что и снаружи тоже!

Флинн нервно сглотнула. У неё не нашлось наготове никаких возражений, и Гарабина, торжествующе фыркнув, прошествовала в своих ярко-красных лодочках мимо. Флинн взглянула ей вслед и жгучей завистью позавидовала её способности, будучи перепачканной с головы до ног, удалиться красиво, как в кино. Безусловно, так могут держаться только очень состоятельные люди.

Она медленно выдохнула. В общем, эта-то в любом случае в себя верит. И если кого-то интересует мнение Флинн – то, пожалуй, даже слишком.

– Не стоит благодарности, – произнёс рядом с ней синеволосый мальчишка, словно Флинн не выдохнула, а сказала ему «спасибо».

Она скептически взглянула на него. Он напоминал бы какого-нибудь персонажа «Тысячи и одной ночи», если бы брюки его школьной формы не были сплошь исчирканы фломастером и если бы не браслеты с заклёпками.

Он подождал, пока Флинн снова наполнит тарелку, и без лишних слов потащил её к столику в самом конце прохода.

– Сто очков! – ликующе воскликнула девчонка, уже сидящая там и улыбающаяся во весь рот.

Эта самая девчонка с короткими, необычайно светлыми волосами таращилась на Флинн утром. Кожа у неё была белая как снег, а весь облик, несмотря на школьную форму, – таким пёстрым, что напомнил Флинн холст, который кто-то беспорядочно залил красками. На ней бренчали многочисленные браслеты и ожерелья, а в волосах сидел тёмно-красный бант – в цвет пронзительно-красным глазам. Из-под длинной, до пола, скатерти выглядывали короткие тёмно-зелёные сапожки.

– Ты её сделала, – с довольным лицом сообщила девчонка, глядя на Флинн как на лотерейный билет, на который пал выигрыш. – Я Пегс Хафельман из Люксембурга, и я только что приняла решение, что мы тебя удочеряем. А почему у тебя нет билета? Мой лежал в коробочке с нитками.

Флинн только открыла рот, не в силах что-либо сказать. Голос у девчонки звенел, как колокольчик, и наводил на мысль о пижамных вечеринках, весёлых компашках и плетении фенечек, в чём Флинн ничего не понимала.

– Дай же Флинне сесть, – закатив глаза, сказал Касим. Флинн села рядом с ним. – Кстати, мой билет держал в зубах пёс, – быстро добавил он.

Закрыв наконец рот, Флинн ощутила на языке привкус страха. Она понятия не имела, как разговаривать с ровесниками. Казалось, после исчезновения Йонте она совсем разучилась это делать.

– Меня зовут Флинн, – преодолев себя, выговорила она, – а не Флинна.

Касим рассмеялся. Отчасти весёлым, отчасти злым смехом. Флинн испугалась, что сейчас он станет потешаться над её именем, как и все остальные в прежней школе, но он сказал:

– Типичная Флорет. Меня она всегда зовёт Йоунс-Касимом, хотя на самом деле я просто Касим. Я сто раз ей говорил, что на это имя откликаться не буду. А она сто раз отвечала, что в билете у меня написано «Йоунс-Касим» и я должен, чёрт побери, относиться к этому серьёзно.

В эту минуту мадам Флорет, встав рядом с их столиком, начала пытать Флинн и весь вагон длинным докладом о правилах поезда. В надвигающихся сумерках, разлохмаченным покрывалом накрывающих горизонт, её пронзительный голос звучал на всю столовую Всемирного экспресса:

– Правило номер один: запрещается носиться по вагонам и тамбурам, прыгать или толкаться! Правило номер два: запрещается покидать спальные вагоны после отбоя от двадцати двух часов вечера до шести часов утра! Правило номер три: запрещается сообщать правила внутреннего распорядка поезда посторонним! Правило номер четыре: запрещается использовать те современные электронные приборы, которые все вы так любите!

Флинн навострила уши. Что это ещё за странные правила?

– Запрещается входить в помещения так называемого последнего вагона! – гремел над их головами голос мадам Флорет. – Запрещается несанкционированная работа над магически-технологическими изобретениями любого рода! Помните: вы не обладаете нужными для этого специальными знаниями.

– Магическая технология? Что это? – Флинн вопросительно взглянула на Пегс и Касима.

– Прости, Флинн, но мы не имеем права тебе это объяснять, – вздёрнув подбородок, сказала Пегс. – Ты ведь посторонняя. – Её красные глаза предостерегающе сверкнули, а щёки вспыхнули – то ли от радости, что совершит сейчас нечто запретное, то ли от страха перед этим.

Касим нервно фыркнул. Он уже выскреб весь свой суп и с тоской поглядывал мимо мадам Флорет в сторону стойки самообслуживания.

Флинн придвинула Касиму свою полную тарелку.

– Я непав, – уточнила она. – Я вижу поезд.

Касим потрясённо посмотрел на тарелку Флинн и пожал плечами. Видимо, он не слишком придерживался правил, потому что объяснил:

– Этот поезд напичкан магическими технологиями. От лампы Гемфри в кабинете Даниэля, сообщающей о вторжении посторонних, до надоедливых ручек в библиотеке. Магические технологии – это магия 2.0. Круто, да? – прибавил он так порывисто, что Флинн испугалась.

Она ничего не знала о надоедливых ручках или о том, что такое лампа Гемфри, но сердце у неё в груди трепыхалось, как вспугнутая птица. «Магия! Поезд с магическими технологиями!» До ушей Флинн откуда-то издалека донёсся возмущённый голос Пегс:

– Мы не вправе рассказывать ничего такого посторонним!

Флинн зажмурилась, словно у неё с глаз упала пелена.

– Магические технологии, – эхом повторила она, ведь даже сами слова казались чем-то невероятным. Однако, произнося их, она уже знала, что всё так и есть. Она видела это собственными глазами: карта мира на потолке библиотеки двигалась сама по себе. На открытке от Йонте ни полиция, ни мама не увидели поезда. И разве не сказал Фёдор: «Кроме того, мы ловко обходим любые поезда. Чистая магия!»?!

Мадам Флорет читала дальше:

– Запрещается без особого разрешения забираться на крышу… Хтигаль, вы слушаете?.. Запрещается без позволения заходить на кухню и на склад… никаких паркур-дуэлей… никаких споров на деньги… никаких фонариков и прочих вещей, используемых для ночных прогулок, – я проверю ваши купе, можете не сомневаться!

Флинн не слушала.

Магия! Флинн осматривалась в вагоне с таким ощущением в животе, будто там скопились залежи чёрствого хлеба за все прошедшие годы. Створки панорамных окон переливались, словно сделанные не из стекла, а из вечерней росы. За ними над кронами деревьев гигантской чернильной кляксой расползалась ночь. Внизу, в несущемся под перестук колёс вагоне, по столам шмыгали тени ветвей, похожие на пальцы призраков.

– Никаких фанатских футболок разных рок-групп, – читала мадам Флорет. – Правило номер двадцать семь: запрещается справлять нужду из окон, особенно при движении поезда.

Магия! В голове у Флинн это слово тут же расположилось по соседству со словом «благостный». Звучало оно великолепно. Многообещающе. И так волнующе, как звучит только правда.

Магия. Здесь верить в неё было несложно.

И всё же – она чувствовала себя брошенной на произвол судьбы сильнее, чем когда-либо за эти два долгих пустых года. Как же Йонте мог уйти без неё?! В такое место, как это!

Вечер за стенами вагонов был сырым и холодным, туманно растягиваясь в небе над лежащим во мраке фламандским пейзажем. Над бесконечными полями вздымались, шелестя листвой, группы деревьев.

После ужина Флинн вслед за Пегс и Касимом вышла в один из тамбуров между вагонами, и волна сырого воздуха взлохматила её и без того непричёсанные волосы. Злость на Йонте сменилась горьким разочарованием. Он оставил её одну. Он отправился в эту школу без неё. Почему он не взял её с собой? Флинн очень хотелось схватить его за руки и как следует встряхнуть. Если бы он только был здесь…

Пегс первой из троицы прошла по металлическому мостику к тамбуру следующего вагона, а Флинн остановилась.

Впереди и позади них с лёгким потрескиванием загорелись шестиугольные фонари наружного освещения. Флинн не увидела в них ни лампочек, ни свечей. «Магия», – заворожённо подумала она.

– А есть в поезде ещё ученики, которые сегодня не пришли на ужин? – спросила она в отчаянии. Ей казалось предательством по отношению к Йонте прямо спрашивать Пегс и Касима о брате. Они с Йонте всегда были скрытной командой.

Лицо Пегс сделалось задумчивым.

– Странный вопрос, – удивилась она. – Нет. То есть Якуба не было, но он слишком мал для экспресса и здесь только потому, что сирота.

– И порядочный трусишка, – посмеиваясь, вставил Касим. – На прошлой неделе он испугался монстра у себя под кроватью. Но, как выяснилось, там просто валялся старый халат.

Флинн почувствовала, как у неё упало сердце. Кёрли сказал правду: Йонте здесь больше не было. Будь он в поезде, он уже учился бы во втором классе. Но где же он теперь?

Она нащупала в кармане брюк открытку с такими успокаивающими, мягкими краями и шагнула вслед за Пегс на соединительный мостик. Когда поезд проезжал последние городские огни окраин Брюсселя, она, вцепившись в поручни, остановилась. Выхлопные газы и свежий воздух полей смешались с тяжёлым запахом паровозной смазки, а под ногами Флинн грохотали межвагонные соединения. Её взгляд упал на мотылька: привлечённый светом фонаря, он подлетел и сгорел с лёгким шипением.

Испугавшись, она с трудом проговорила:

– Магические технологии опасны, да?

Пегс, идущая на два шага впереди, резко развернулась. Её красные глаза в полутьме казались глазами какого-то хищника.

– Никогда больше не говори ничего подобного, – строго предостерегла она. Флинн, подавив ком в горле, кивнула. Словно осознав, как грозно прозвучали её слова, Пегс покачала головой и пояснила: – Ты наводишь Касима на всякие дурацкие мысли.

– Большое спасибо, конечно, но у меня и собственных дурацких мыслей хватает, – сказал Касим, протиснулся мимо Флинн и вместе с Пегс вошёл в следующий вагон.

Флинн смотрела им вслед, вдыхая вечерний запах дождя и осени. Мимо неё тянулись бледные облака дыма. Она понимала, что своим вопросом попала в яблочко – она чувствовала это. Флинн медленно вытащила из кармана открытку.

Что же сделала с Йонте магическая технология? Или что он с ней сделал? Флинн знала, что его прямо-таки магическим образом притягивало всё, что связано с опасностью.

«Если верить в себя, – подумала Флинн, – в этом месте возможно всё». А затем решительно: «Я зашла слишком далеко. И я всё выясню».

С этим оптимистическим настроем она последовала за Пегс и Касимом вдоль состава к комнате отдыха павлинов. В большом светлом помещении стояло много сине-зелёных кресел и низких столиков, на стенах висели постеры. Навстречу Флинн устремились громкий смех и сладкий запах крем-соды. Она заставила себя улыбнуться. Здесь было чудесно. Но уверенность, что так бывает не всегда, уже нависла над ней так плотно, как покрывало дыма над поездом.

В комнате отдыха павлинов Флинн провела с Пегс и Касимом потрясающий вечер. С развешанных на светлых стенах постеров на неё смотрели лица Альберта Эйнштейна[5], Сальвадора Дали[6] и Марии Кюри[7]. Между ними самодельные бумажные самолётики с крошечными жужжащими моторчиками взрывали в воздухе пузыри крем-соды, взлетавшие, когда кто-то из павлинов так сильно тряс стеклянную бутылку, что напиток лился через край.

В вагоне пахло ванилью и мебельным лаком, а за окнами в ночной тьме, подобно призрачным облакам, плыл паровозный дым.

«Благость», – снова подумала Флинн, впервые за этот вечер чувствуя себя по-настоящему уютно. Ей нравились Пегс и Касим. Они пришлись ей по душе так же естественно и легко, как старые словари и бумеранг. Ей нравилось, как Пегс, радостно воркуя себе под нос, с отсутствующим видом вырезала какой-то узор на подоле своей юбки. Её поражало, как непринуждённо угнездился в кресле длинноногий Касим, то и дело запуская пятерню в синие волосы. Он явно чувствовал себя в своей стихии. Её хорошее настроение омрачалось только тем, что разговор быстро перешёл к её прошлому.

Флинн просто не представляла себе, как умолчать о Йонте, когда эта тема на девяносто девять процентов была связана с ним.

К счастью, Пегс, сидящая по-турецки на широком пуфе между низкими креслами, в которых уютно расположились Флинн с Касимом, разрешила эту проблему за неё.

– Я люблю посторонних вроде тебя, – сказала она, разглядывая Флинн так, словно та относилась к другому биологическому виду. – Ты наверняка сильна в математике и всякой такой мути, да?

Флинн в замешательстве захлопала глазами. «Я непав, а никакая не посторонняя», – подумала она, но решила Пегс об этом не напоминать.

– Нет, – вместо этого сказала она в полном соответствии с истиной. – Думаю, я вообще ни в чём не сильна. А с чего ты это взяла?

– Ну, например, математика, – сказала Пегс так, словно Флинн неверно её поняла. – В школах, где я училась до Всемирного экспресса, преподавали только такие бесполезные предметы. И ученики старались вовсю, как будто от этого зависела их жизнь. Представляешь? – Она, смеясь, скептически покачала головой.

Флинн вымученно улыбнулась, чтобы скрыть, какой дурой себе казалась. Она вспомнила о словах над железными дверями в классах: «Героизм», «Поведение» и «Стратегия и уверенность». Значит, героизм действительно относится во Всемирном экспрессе к официальным предметам!

– А ты? – спросила она Касима. – В какой школе ты учился до того, как попал сюда?

Лицо Касима мгновенно окаменело. Он уткнулся взглядом в ночной пейзаж за окном, словно не слышал вопроса Флинн. В замешательстве Флинн взглянула на Пегс, но та лишь покачала головой, озираясь в поисках неизвестно чего.

Несколько минут прошли в тягостном молчании.

Флинн то и дело ощущала на себе взгляды старших павлинов и слышала передаваемые шёпотом слухи («Может, и тигрик, кто знает. – Не удивлюсь, если она просто опыт по героизму, как та лягушка, которую мы изучали»). Когда же Флинн поднимала глаза, на неё никто не обращал никакого внимания.

Она знала, что Йонте среди них не было, но никак не могла остановиться – её взгляд скакал с одного на другого, словно кролик в поисках своего домика. Если сводный брат когда-либо был здесь – в чём Флинн не сомневалась, – должны остаться какие-то доказательства его пребывания…

– А почему не играет радио? – подчёркнуто весело спросила Пегс. – Немного музыки не помешало бы.

Касим, только что глотнувший крем-соды, поперхнулся. Он взял из чайного бара целых три бутылки. Флинн была не вполне уверена, что это разрешалось.

– Только не это! – сказал он, снова став самим собой. – Тебе обязательно нужно разогнать всех своей странной музыкой Гензеля и Гретель?

– Гретль Фрёлих! – поправила Пегс. – «Гензель и Гретель» Хумпердинк написал! Флинн, ты ведь любишь оперетту, да?

– Э-э-э… – промямлила Флинн, тоже сделав большой глоток крем-соды. Нужно было срочно переставать так часто «экать». «Смелей вперёд, ничего не страшись! Скажи что-нибудь!» – подбадривала она саму себя. – Почему… – она показала на себя, а потом на Пегс с Касимом, – почему мы тут вместе? Почему вы со мной водитесь?

Последний раз Флинн говорила «мы» два года назад. И теперь это слово ощущалось таким чужим и слишком прекрасным, чтобы быть правдой. Конечно, всего несколько часов назад она страстно мечтала найти друзей – и всё же никак не могла взять в толк, что в ней нашли эти настолько уверенные в себе раскованные ребята.

– Мы тебе не нравимся? – спросил Касим.

Флинн не поняла, позабавили его её слова или обидели.

– Нет, – поспешно сказала она. – То есть да – нравитесь. Конечно! Я просто подумала…

– Неправильно подумала, – перебила её Пегс. – В поезде, набитом бывшими изгоями, тоже есть свои изгои. – Она показала на себя, на свою школьную юбку до колена, которую обшила уймой тюля, и на цветастые полосатые носки под ней. Несмотря на белоснежную кожу, она несомненно была самым пёстрым явлением в поезде.

– Мы подумали, что ты нам подходишь, – добавил Касим, нервно теребя свой браслет с заклёпками.

Флинн смотрела на них во все глаза, слишком смущённая, чтобы что-то ответить.

Касим поднял бутылку крем-соды.

– За нас? – спросил он.

– За нас, – сказала Флинн. Их бутылки стукнулись друг о друга, и чистый мелодичный звон наполнил душу Флинн до самого донышка. Хорошо бы ему так и звучать в ней дни напролёт.

Поздним вечером громкую болтовню в комнате отдыха заглушил внезапно раздавшийся по всему поезду протяжный звук гонга.

– Что это? – спросила Флинн. Гонг напомнил ей ежечасный бой напольных часов, эту долго не смолкающую музыку, которая, в её представлении, непременно должна наполнять дом, где живётся спокойно и радостно. «Напольные часы» в её мысленном словаре располагались сразу за «благостью».

– Это ночной гонг, – объяснила Пегс. Они поднялись с кресел. – После десяти вечера нам больше нельзя покидать спальные вагоны. Пойдём!

Они присоединились к потоку учеников, спешащих в свои спальни, по дороге пройдя через вагон с тёмным коридором и тремя купе. Над железной дверью в начале вагона золотыми буквами было написано «Клубный вагон».

Проходя по нему, Пегс вздохнула.

– Нам, первоклассникам, в клубных купе появляться запрещено, – с тоской во взгляде пояснила она.

– Я ничего другого и не ожидала, – отозвалась Флинн, у которой постепенно складывалось впечатление, что в этой школе существовало больше правил, чем в Доме счастья фройляйн Шлехтфельдс. И это что-то да значило!

В первом из спальных вагонов Пегс, зевая, попрощалась с ней и Касимом и шмыгнула в одно из купе.

Флинн с Касимом протиснулись мимо павлинов, собравшихся у ванных комнат, и распрощались друг с другом в третьем вагоне.

– Мне жаль, что тебе придётся спать в купе мадам Флорет, – сказал Касим, перед тем как закрыть дверь в своё купе. – На твоём месте я бы лучше ночевал в коридоре.

Флинн скорчила недовольную гримасу. Толкнув железную дверь в спальный вагон учителей, она заперлась в уютной ванной комнате, располагающейся в самом начале коридора. От помещения с пушистым ковром и двенадцатью разными кусками мыла, большими и разноцветными, как куски торта, так и веяло роскошью.

Флинн решила остаться здесь как можно дольше. Она не горела желанием ночевать в коридоре – как и встретить в своём купе мадам Флорет в ночной рубашке.

Пустив в ванну на ножках в виде позолоченных львиных лап горячую воду, она задумалась о Йонте. Что ей было нужно – так это какие-нибудь следы его пребывания в поезде.

Может, что-то у него в этом поезде не сложилось с учёбой? А может, он всё-таки был таким же безбилетником, как и Флинн?

На полке рядом с окном она обнаружила своё имя и вытащила два пушистых сине-зелёных банных полотенца. Получил ли Йонте такие же два года назад?

Погрузившись в свои мысли, Флинн рассматривала странный прибор на краю ванны – автомат, строгающий в воду кусок мыла. «Как картошку чистит», – подумала Флинн. Ничего подобного в Брошенпустеле не было. А возможно, и вообще больше нигде. Йонте сделал бы что угодно, чтобы остаться в таком удивительном месте, как это.

После ванны Флинн снова влезла в свою одежду, потому что пижамы у неё с собой не было.

Несколько минут она провела, разглаживая на коленях открытку от Йонте и вновь безрезультатно выискивая какие-нибудь следы. Когда рядом в коридоре громко хлопнула вагонная дверь, Флинн быстро засунула открытку в карман брюк, насухо вытерла волосы и погасила свет.

Выйдя в коридор, она успела увидеть, как из вагона в направлении хвоста поезда вышла Гарабина.

Флинн напряжённо смотрела ей вслед. Дальше не было ни спальных вагонов учеников, ни ванных комнат павлинов. Зачем же Гарабина заявилась сюда ночью?

Секунду поколебавшись, Флинн пошла за ней. Надежда застать Гарабину за каким-нибудь запретным занятием была сильнее страха, что её застукают после десяти часов за пределами её вагона. Она представила себе лицо Гарабины, когда та узнает, что у Флинн есть на неё компромат. Это немного уравновесит их отношения – а большего Флинн и не нужно. За окнами серые сумерки окончательно перешли в бархатную чёрную ночь. Было холодно. Когда она вышла в тамбур, в ушах у неё завыл ветер, и, поспешно перейдя по шаткому мостику, она зашла в спальный вагон обслуживающего персонала. Он выглядел так же просто и благородно, как и спальни учителей, но представить себе здесь Гарабину Флинн не могла. Она быстро перешла в следующий вагон.

Здесь тоже царила тишина – мёртвая тишина, без всякого перестука колёс. Флинн шла по узкому коридору, и ноги её беззвучно утопали в пушистом ковре.

В этом коридоре была одна-единственная дверь, закрытая и без всякой таблички. Ручка была не такой захватанной, как все остальные в поезде, и воздух застоялся, словно уже несколько десятков лет здесь не появлялась ни одна живая душа.

Флинн мгновенно догадалась, где находится: это был Последний Вагон. Что там сегодня вещала мадам Флорет? Правило номер семь или что-то вроде того: посещать это помещение запрещается. И что здесь потеряла Гарабина? Её нигде не было видно.

Среди этой тишины, пахнущей прошедшими временами и забвением, Флинн стало жутковато. Она решила вернуться в вагон персонала, а завтра рассказать обо всём Пегс и Касиму. Они наверняка будут не против выдвинуть парочку предположений по поводу ночных вылазок Гарабины.

Флинн спешно покинула Последний Вагон и проскочила вагон персонала. Но как только она оказалась в тамбуре спального вагона учителей, в маленьком окошке железной двери мелькнула полоска света и в нём обозначилась чья-то тень, становящаяся всё больше. Мадам Флорет! Она наверняка заметила отсутствие Флинн.

– Нет-нет-нет, – бормотала Флинн, озираясь в поисках укрытия. Потом она всегда сможет сказать мадам Флорет, что сидела в туалете, потому что её укачало. Или что-то ещё в этом роде.

Однако все купе в вагоне для персонала были заперты, вламываться в помещение Последнего Вагона Флинн тоже не хотела и поэтому помчалась назад, через эти два вагона к хвосту поезда. Она распахнула дверь и, с трудом переводя дыхание, выскочила в самый последний тамбур.

Только это был никакой не последний тамбур. И попалась она здесь вовсе не мадам Флорет.

Тигр в библиотеке

– Привет, – сказал Даниэль. Он стоял в длинном открытом вагоне, находящемся за Последним, на своего рода крытой смотровой площадке. Увидев Флинн, он быстро потушил недокуренную сигарету и вытряхнул через перила бумажный стаканчик, но она успела заметить, что тот был полон пепла. – Так и думал, что ты ещё не спишь, – сказал Даниэль, – после такого судьбоносного дня.

По-видимому, он абсолютно не представлял, насколько уже поздно. Или ему было наплевать.

– Хм, – хмыкнула Флинн в сомнениях, не последуют ли за этим какие-нибудь неприятности. Она оглянулась на Последний Вагон, надеясь, что мадам Флорет не придёт в голову искать её здесь, снаружи. – Вы думаете, он судьбоносный?

– Что? – переспросил Даниэль. Он крутил в руках пачку сигарет, словно собирал кубик Рубика. Заметив, что делает, он поспешно сунул её в карман жилета.

– День – судьбоносный? – повторила Флинн.

– Ну, – Даниэль внимательно разглядывал её, – по крайней мере для нас. Ты тут первый безбилетный пассажир с… за всё время.

На лице Флинн мелькнула улыбка. Значит, у Йонте действительно был билет! Разумеется, он у него был. Он ведь незаурядный, одарённый и честолюбивый. Он верил в себя и в то, что может что-то совершить. В конце концов, он Йонте.

– Время, проведённое в поезде, всегда судьбоносное, – продолжал Даниэль, очевидно обрадованный её улыбке, – даже для непава вроде тебя и… – Он замолчал.

– …и Фёдора, – подсказала Флинн.

Даниэль слегка вздрогнул:

– Да, Фёдора. Конечно. Он выручает нас, работая кочегаром.

Вслед за Даниэлем Флинн тоже выглянула в ночь. Ветер свистел у неё в ушах и гнал на смотровую площадку волны тьмы. Вдали светился огнями какой-то город, словно Фата Моргана в бесконечной Вселенной.

Несколько секунд они прислушивались к перестуку колёс под ногами, потом Флинн кашлянула. Тишина казалась ей неприятной.

Даниэль взглянул на неё так, словно совсем забыл, что она рядом.

– Мне тут подумалось, – сказал он, – что мы ещё совсем не говорили о твоих родителях.

– О маме, – поправила Флинн. Отца у неё не было – по крайней мере с тех пор, как она себя помнила.

– Да, о маме, понимаю, – сказал Даниэль. В его глазах что-то сверкнуло, как маяк в тёмном море. – Несколько минут назад я уведомил центральное бюро Всемирного экспресса. Они управляют всеми делами поезда. Сейчас твоей маме, должно быть, уже всё сообщили. Бедняжка, наверное, заболела от волнения.

Флинн в этом сомневалась. Она ещё помнила, как её сводный брат Янник однажды полтора дня провёл у друга, пока мама обнаружила, что его нет дома. Но Даниэлю этого не понять. Флинн ведь и сама не понимала.

– Ты, вероятно, уже заметила, что мы тут не особо жалуем современную электронику, но в твоём особенном случае ты, разумеется, можешь звонить маме сколько захочешь.

– У меня нет мобильника, – призналась Флинн, не зная, стыдиться этого или нет.

Даниэля её признание, казалось, совершенно не смутило.

– Хорошо, – сказал он, – тогда лучше всего будет сразу же написать ей письмо.

– Сейчас? – слегка испугавшись, спросила Флинн.

Даниэль, прищурившись, выглянул в ночь, словно впервые осознал, что вокруг темно. Он долго всматривался в циферблат старых часов на запястье.

– Ну что ж, – улыбнулся он, – пожалуй, лучше завтра. На следующей остановке в воскресенье утром я его отправлю. По воскресеньям экспресс всегда заправляется всем, что требуется на неделю. Павлины в это время гуляют по вокзалу и спускают все деньги на сладости и всякую ерунду. Например, Никос из третьего класса, если не ошибаюсь, собирает изречения, напечатанные на обёртках Рахенснафа. – Он покосился на Флинн.

А Флинн подумала: «Но я же не павлин». Никогда ей не придётся ни учиться тому, как изменяют мир, на таких уроках, как героизм или стратегия и уверенность, ни на самом деле изменять его после окончания школы.

Однако она ничего не ответила.

Над их головами потрескивали ночные светильники. И опять Флинн не смогла разглядеть в них ни лампочек, ни свечей. Под ними роились комары и мотыльки, их белые крылышки мелькали, мерцая словно блёстки феи.

– Тебе понравятся эти прогулки, – заверил Даниэль. – Воскресенье уже через два дня.

Флинн невольно вспомнился перрон номер два в Брошенпустеле. Все вокзалы жутко унылые, не важно – со сладостями или без.

– Написать маме, чтобы прислала мои вещи? – без особого воодушевления спросила она. Вообще-то ей этого не хотелось. Мама отправит всё не то, к тому же Флинн не хотела, чтобы она рылась в её шкафу. – Ну, вы понимаете, шмотки там… то да сё. – Она вытянула руки. – У меня же с собой ничего нет.

Даниэль лукаво улыбнулся:

– Не нужно. – Он указал на её голову и сердце. – Всё, что тебе понадобится, уже здесь.

В коридорах тоже горели ночные светильники, и все шторы были опущены. В Последнем Вагоне Флинн несколько секунд прислушивалась, но Гарабины было не видно и не слышно. Вероятно, они разминулись, хотя непонятно, как можно разминуться в поезде.

Хорошо ещё, Флинн не схлопотала на свою голову новых неприятностей – если, конечно, мадам Флорет не ждёт её в купе.

К счастью, её там не было.

Флинн без сил рухнула в постель – на удивление, застеленную чистым бельём и до середины накрытую золотистым покрывалом. На сине-зелёной подушке, рядом с одеждой, которую дал ей вечером Кёрли, лежала длинная, неимоверно мягкая сине-зелёная пижама с логотипом школы. А ещё на двери висел пушистый халат её размера. Очевидно, здесь снова побывал Кёрли.

Флинн не смогла сдержать улыбки. Даниэль прав. Это был судьбоносный день. С этого дня она две недели будет колесить в магическом поезде по Европе. И при этом она уже не одна. Впервые в жизни Флинн встретила ровесников, которые захотели с ней подружиться. Если она ещё и Йонте найдёт, то особенным будет не только этот день.

Когда Флинн проснулась, в щель между колеблющимися занавесками в купе проникали первые лучи солнца. Золотистое покрывало на кровати мадам Флорет горело как расплавленный металл и лежало так ровно, что у Флинн возник вопрос, ложилась ли кондукторша вообще прошлой ночью в постель.

Было немногим больше шести часов, но Флинн заставила себя встать. В ванной комнате она натянула плотную рубашку Йонте в жёлтую клетку и зашнуровала башмаки.

Над поездом лежала сонная тишина, но неумолчный перестук колёс создавал у Флинн ощущение, что она уже где-то далеко-далеко. Вибрация под ногами, покачивание на поворотах – всё это начинало казаться ей привычным.

Флинн вышла в тамбур. От колючей прохлады прозрачного утреннего воздуха у неё перехватило дыхание. Он необычайно бодрил, и казалось, что весь мир остался немного позади. Флинн моментально проснулась.

Она прошла по составу до чайного бара, но, когда собиралась толкнуть тяжёлую железную дверь за ним, в маленьком окошке увидела стоящего в тамбуре Даниэля. Похоже, он с кем-то разговаривал, потому что в эту минуту, пожав плечами, стал нервно размахивать пачкой сигарет.

– Я себе этого тоже объяснить не могу, – донёсся до Флинн его голос. Железная дверь была только притворена. – Тема закрыта, моя дорогая. Вы уже говорите как Берт.

Флинн не собиралась подслушивать, но подозрение, что что-то здесь не так, вспыхнуло в ней так внезапно и мощно, как пламя зажигалки Даниэля, когда он прикуривал сигарету.

Экспресс сейчас пересекал какую-то область Франции, об этом сообщали порхающие буквы под окном, у которого, пригнувшись, стояла Флинн. Вдоль железнодорожного полотна, в тонком осеннем свете лежали виноградники, похожие на бахрому скатерти. Встречный ветер был таким слабым, что Флинн слышала каждое слово:

– Я вам никакая не дорогая!

Флинн тут же узнала этот решительный голос. Выглянув в крошечное окошко в двери, она увидела качающийся конский хвост. Мадам Флорет! Несмотря на столь ранний час, она была одета с иголочки. Вместо агентско-кондукторского костюма на ней были узкая юбка и наглухо застёгнутая белая блузка. Флинн удивилась, когда же она успела побывать в купе, чтобы переодеться.

– Я просто не верю этому ребёнку, – сказала мадам Флорет, поправляя на голове громадные кожаные защитные очки.

Мысли в голове у Флинн затеяли чехарду. О ком она говорит – о ней, о Йонте или о Касиме? Из-за синих волос она его, кажется, тоже не особо жалует.

– Моя не дорогая, какие у вас для этого основания? – спросил Даниэль, выпустив облачко сигаретного дыма так непринуждённо, словно выдувал мыльные пузыри.

На секунду создалось ощущение, что мадам Флорет поражена.

– Мне не требуется никаких оснований. И перестаньте наконец курить, – заявила она. – Вы собирались не делать этого в присутствии учеников.

– Собирался? – Даниэль посмотрел на сигарету, дымящуюся в его руке, так, словно не имеет ни малейшего представления, откуда она там взялась, и погасил её. – Пардон, – извинился он и примирительно добавил: – Значит, у вас есть основания?