Всемирный экспресс. Тайна пропавшего ученика Штурм Анка

Шёпот плеяд

Во вторник утром, ровно в семь часов, Флинн вырвал из сна громкий дребезжащий звук. Трещал будильник мадам Флорет, допотопная штуковина, беспрестанно с хрипом сообщающая Флинн который час.

Самой мадам Флорет в купе не наблюдалось. Её постель была застелена без единой складочки, и только витавший в воздухе лёгкий аромат серы и папоротника указывал на её присутствие здесь ночью. Флинн, со вздохом заставив себя вылезти из постели, нанесла прицельный удар по верещащему будильнику как раз в тот момент, когда задребезжало новое сообщение: «Семь часов две минуты! Утренний час дарит золотом нас…»

– Хвали день по вечеру, – парировала Флинн. Хриплое верещание умолкло.

На секунду Флинн невольно подумала, что мадам Флорет поставила будильник, чтобы она не проспала занятия. Но даже при всём желании она не могла представить, что учительница заботится о ней. Надев джинсы и синюю рубашку в клетку и проведя пятнадцать минут в ванной комнате, она отправилась в столовую.

В окна коридоров лился рассеянный утренний свет, а в тамбурах между вагонами навстречу Флинн дул на удивление мягкий ветер. Тяжело вздохнув, она вошла в вагон.

При падающем через панорамные окна тусклом свете помещение этим утром выглядело бесцветным. Сверкание графинов на столах приглушал поднимающийся из многочисленных чашек пар, и лишь изредка кое-где в руках павлинов поблёскивали серебряные столовые приборы.

За двумя учительскими столами сидели маленький преподаватель боевых искусств и казавшийся каким-то взвинченным Берт Вильмау. Оба с головой ушли в чтение номера «Экспресса в экспрессе».

В вагоне царила приятная тишина. Большинство павлинов, видимо, привыкли к присутствию Флинн, потому что, когда она положила себе в тарелку ломтик чиабаты и кусочек моцареллы и налила в чашку чай, никто на неё не пялился. Гарабина опять сидела рядом со стойкой самообслуживания, но она, похоже, погрузилась в свои записи по героизму и не удостоила Флинн ни единым взглядом. «Наверное, высчитывает, сколько ещё денег содрать с мадам Флорет, – подумала Флинн. – Или не хочет снова опозориться перед Стуре Аноем». Как и за завтраком в субботу, бледный парень, вызвавший Фёдора на дуэль, сидел на своём месте напротив Гарабины. На Флинн он тоже даже не взглянул, что её очень устраивало.

Она села на своё обычное место в конце вагона и пила чай, поджидая, когда появятся Пегс или Касим. Но Касим вообще не пришёл, а Пегс ворвалась в вагон лишь за три минуты до начала занятий, с заспанным видом, но, как всегда, необычно и пёстро одетая.

– Всю ночь просидела за эскизами костюмов, – радостно сияя, сообщила она и стянула с тарелки Флинн остатки чиабаты. – Касима ещё нет? – Не дожидаясь ответа, она закатила глаза. – Вот вечно он опаздывает! Бежим!

Пока они вдвоём в потоке павлинов пробирались к учебному вагону, где проходило сегодняшнее занятие, Флинн думала о том, что это утро вполне похоже на повседневное. Немножко будничной жизни в эти две недели на борту Всемирного экспресса ей не помешает.

Но когда сообщили о болезни преподавателя по поведению, повседневность очень быстро закончилась.

– Я же только что видела его в столовой, – сказала Флинн, повернувшись к Пегс. – Этот Берт Вильмау выглядел здоровым как бык.

Темнокожий пятиклассник, который принёс первоклассникам эту новость, посмеиваясь, вышел из вагона.

– Подождём, – сказала Пегс, которая тоже не смогла удержаться от смеха. – Вильмау минимум три раза в неделю утверждает, что болен. По-моему, он слегка того. Наверняка Даниэль сейчас уговаривает его всё-таки пойти поучить нас.

Время занятия шло. Флинн, оглядевшись в вагоне, взглянула в окно. Стены в помещении были сплошь завешаны какими-то старинными наглядными пособиями, и средиземноморский пейзаж за окном показался Флинн намного увлекательнее. В бухтах к тёмно-синим озёрам жались деревеньки, а над ними в серое осеннее небо ввинчивались виноградники. Но даже у окон висели старые плакаты, мерцая в тусклом осеннем свете, отчего казалось, будто рисунки на них двигались.

Флинн, моргнув, ещё раз присмотрелась к наглядным пособиям. И действительно – значки на них двигались! Там были руки, беспрерывно представляющие язык жестов, наброски, показывающие, как носят сари и завязывают галстук-бабочку. А ещё – изображения рук в самых разнообразных приветствиях. Флинн заворожённо подняла взгляд к потолку. По светлому дереву в ритме вальса, демонстрируя нужные па, кружились следы ног.

– Думаю, это ужасно интересный предмет, – призналась Флинн.

Когда железную дверь в начале вагона с усилием открыли, Гарабина у неё за спиной вытянулась в струнку.

В вагон залетел прохладный ветер, отчего все выцветшие картинки зашелестели, как отстающая от дерева старая кора.

Берт Вильмау, учитель поведения, был таким худым и жилистым, что при его появлении создалось впечатление, будто внутрь его случайно задуло встречным ветром. Его продолговатое лицо покраснело от нервного напряжения. Железная дверь за Вильмау захлопнулась, и он вздрогнул, словно заключённый, которого заперли в камере.

Пегс рядом с Флинн тихонько хихикнула.

– Ты в таком восторге, потому что картинки полны магии, – объяснила она. – Но про Мяучело этого, к сожалению, не скажешь.

Флинн тут же догадалась, почему Пегс так называет учителя. Берт Вильмау носил слишком узкий джемпер домашней вязки с двумя вышитыми тигрятами, что придавало ему дурацкий вид какого-то мультяшного персонажа.

В вагоне стало тихо. Все ждали, что Вильмау начнёт урок.

– Где Йоунс-Касим? – спросил учитель и повернулся на сто восемьдесят градусов, словно боялся, что Касим внезапно вынырнет у него из-за спины и напугает его.

– Он ещё спит, – подняла руку Пегс.

– Он опять проспал?! – Вильмау казался возмущённым. Он стал копаться в ящике учительского стола, а в это время железная дверь в начале вагона снова открылась, и вошёл Касим.

– Доброе утро, – громко сказал он, проходя на своё место мимо Вильмау.

Коротко вскрикнув, Вильмау вздрогнул и взвился с места.

– Йоунс-Касим! – рявкнул он, высоко подняв свёрнутый в трубочку лист бумаги. – Вам известно, что вы перейдёте в следующий класс, только если в декабре сможете предъявить не больше десяти штрафных палочек!

Флинн в замешательстве переводила взгляд с Вильмау на Касима. Что ещё за штрафные палочки? А самое главное: почему Касим вошёл в вагон со стороны паровоза, а не от спальных вагонов? Не может же быть, что он завтракал, а ни она, ни Пегс его в столовой не заметили!

Похоже, Пегс это тоже удивило.

– Откуда же он пришёл? – наморщив лоб, тихонько прошипела она. – Спальни ведь за нашим вагоном, а не впереди.

– Тише! – Вильмау откашлялся. Быстрым движением он развернул лист бумаги, который держал в руке. Лист был таким длинным, что продолжил разворачиваться и достигнув пола, покачиваясь в такт движению поезда.

– Это список палочек, который ведёт Мяучело, – прошептала Пегс, когда Флинн бросила взгляд на бесчисленные чернильные штрихи, рядами выстроившиеся вдоль прохода на бесконечном бумажном свитке. Эти значки единственные в вагоне не двигались магическим образом.

– Боюсь, Касим столько палочек насобирал, что до конца жизни будет сидеть в первом классе, – определила она.

Флинн быстро сообразила, что список палочек – это попытка Вильмау наказывать за нарушение правил. Если ученик опаздывал (Касим), или во время занятия отпрашивался в туалет (Касим), или ещё каким-нибудь образом нарушал ход занятия (Касим), Вильмау психовал, лицо у него покрывалось красными волдырями, и он ставил в своём списке очередной штрих. О нормальных занятиях в таких условиях и думать было нечего.

И всё же Флинн с интересом узнала, что предмет поведение состоял из двух разделов: «Культура» и «Общество». В разделе «Культура» Вильмау до самой перемены рассказывал, как одеваться и вести себя в разных странах, чтобы не нарываться на неприятности. А говоря об обществе, он использовал наглядные пособия и показывал, как себя вести, если нужно произнести речь или если тебя пригласили на обед из пяти блюд. Флинн стоило большого труда запомнить, в каком порядке нужно использовать столовые приборы. Она срисовала в свой блокнот картинки, о которых говорил Вильмау, хотя не сомневалась, что в Брошенпустеле ей никогда не понадобится знать, как выглядит нож для рыбы.

Когда гонг сообщил об окончании урока, Гарабина ехидно рассмеялась у неё за спиной.

– Ты небось записывала, как вилкой пользоваться, – сказала она, взяв под мышку свой блокнот. – У тебя дома вы картошку ведь прямо в поле едите, да? – Она хрюкнула от смеха, подёргивая носом, как специально обученная для поиска трюфелей свинья.

Стиснув зубы, Флинн мечтала придумать достойный ответ, но была вынуждена признаться себе, что, вероятно, семья Гарабины действительно отличалась более хорошими манерами, чем её собственная.

На её счастье, рядом встал Касим – он поглаживал себя по бурчащему животу, словно уже радостно предвкушал обед.

– Я бы всё возненавидел, если бы мне приходилось так следить за своей фигурой, как тебе, Гарабина, – сказал он с наигранным сочувствием, и троица удалилась обедать, оставив Гарабину стоять где стояла.

В столовой царило большое оживление. Небо над стеклянной крышей впервые за много часов прояснилось, и ослепительное солнце согревало воздух и смех в вагоне. Экспресс опять стал таким, каким всегда был при свете дня: уютным, волшебным местом.

«Погоди, когда стемнеет», – сказал голос в голове у Флинн. Она знала, что тогда всё будет по-другому.

После обеда, двигаясь к складскому вагону, чтобы помочь Фёдору готовиться к дуэли-паркуру, Флинн неожиданно врезалась в Даниэля. Он стоял в библиотеке у двери, листая томик стихов.

– Опля, – сказал он, возвращая книгу на полку. – Куда торопимся?

– Ой, я… – Флинн запнулась. Вдруг Даниэлю покажется подозрительным, что она встречается с Фёдором?

К счастью, в эту секунду вагонная дверь распахнулась, и вошёл высокий широкоплечий человек в грязной рабочей одежде.

– Конец смены? – радостно спросил Даниэль.

Вошедший, метнув быстрый взгляд в сторону Флинн, хмыкнул. Она вздрогнула. У него был такой же испытующий взгляд, как у Даниэля, только более горестный, такое же измождённое лицо, только ещё более измождённое, такие же волосы, только темнее. Флинн недоверчиво переводила взгляд с одного на другого.

Человек молча, тяжёлым шагом пошёл по вагону.

– Ну да, – сказал Даниэль, когда дверь за ним захлопнулась. – Это Дарсоу. Один из машинистов. И, – он откашлялся, – мой брат.

– Видимо, белая ворона в семье, – вырвалось у Флинн.

Даниэль рассмеялся, глядя в окна на светлые каменные стены Вероны. Над ними на потолке по карте мира катились песчаные бури, и пыль от них плясала на плечах Флинн. На секунду у неё возникло ощущение, будто она находится на какой-то старинной фотографии.

– Мы с Дарсоу… – заговорил Даниэль, – мы рады, что можем работать вместе. На какое-то время мы потеряли друг друга из виду.

– Особенно радостным он не выглядит, – заметила Флинн.

– Особенно радостным, – повторил Даниэль, выделяя каждое слово. – Радостным, радостным, радостным. – Флинн увидела, как его пальцы дёрнулись к карману жилета. Но затем, опомнившись, он мгновенно переменил тему: – Нашла уже что-нибудь интересное?

Флинн не поняла, что он имел в виду. Она хотела было переспросить, но он уже потянул её по пустым учебным вагонам к вагонам для самостоятельных занятий. Старые сине-зелёные билеты на потолке первого из них в лучах вечернего солнца казались блёклыми и не производили такого сильного впечатления.

Во втором вагоне всё выглядело так же, как воскресной ночью, когда Флинн с друзьями натолкнулась на Гарабину и Стуре Аноя: старые деревянные письменные столы у бесчисленных окон, ширмы между ними, буквально нашпигованные записками, конспектами и страницами из книг.

Весь большой вагон представлял собой одно простое помещение, днём светлое и уютное, но без всяких возможностей для отвлечения. Над столами царила сосредоточенная тишина. Банкетки на колёсиках были почти все заняты более старшими павлинами, молча склонившимися над книгами, конспектами и атласами. Почти никто не обратил на Флинн никакого внимания.

– Я уверен, что ты найдёшь какую-нибудь интересную тему, и… Смотри, какая удача – одно место ещё свободно! – Даниэль, положив руки на плечи Флинн, усадил её за стол в конце вагона. – У тебя всё получится. Всего два часа в день. Не забудь, что здесь не разговаривают. – И, подмигнув ей, он удалился в конец состава.

Флинн ошарашенно смотрела ему вслед.

– Время для самостоятельных занятий, – донёсся до Флинн голос от соседнего стола. Сидящий там Касим наклонился к Флинн: – Это значит, что в течение двух часов нужно копаться в книгах или умирать от скуки, – пояснил он и признал: – Ты права, Даниэль хочет тебя занять. Это очень подозрительно.

– Ш-ш-ш! – шикнул с другой стороны прохода какой-то третьеклассник, и Касим со вздохом снова исчез за ширмой.

Флинн приуныла. Неужели ей придётся провести здесь всю вторую половину дня, делая вид, что учится?! Потратить столько времени впустую! Она в раздражении скользила взглядом по комнате – и внезапно взгляд остановился на полдороге. Весь потолок вагона занимала одна картина: пожилой человек на фоне бескрайних просторов. Но потрясла Флинн не травянисто-зелёная болотистая местность, раскинувшаяся от одной железной двери до другой, не кроткий взгляд старика, а то, что располагалось чуть поодаль: за стариком, на заднем плане, стояли три существа. Чем дольше Флинн смотрела на них, тем сильнее блёкла их белизна, пока от них осталось не больше чем три прозрачные тени, словно паутинки, покрывающие потолочную роспись. Там были маленькая круглая, как шарик, птичка, заяц-русак с беспокойными глазами, а за ними – Флинн чувствовала его пронзительный взгляд даже с потолка – тигр!

Большой, стройный, размытый.

Флинн показалось, что время остановилось. Её взгляд метался по картине, перепрыгивая со старика на зверей, уже не в состоянии различить что-нибудь, кроме призрачной шкуры тигра. Мерещится ей – или бока тигра и правда вздымаются и опускаются?

При взгляде на надпись в ногах старика у неё пересохло в горле:

«Audentes fortuna juvat».

А рядом год:

«1832».

Больше ста восьмидесяти лет назад.

Ни один тигр столько не живёт. И всё же… она видела этого тигра, живьём!

– Ты обнаружила основателя школы, – определил появившийся рядом Касим. Он снова выглянул из-за ширмы, очевидно в надежде найти что-нибудь поинтереснее учебников.

Флинн захлопала глазами. Неужели это тот самый Стефенсон, последний владеющий магией человек? Он совсем не выглядел таким уж могущественным. Она переводила взгляд с него на тигра. Почему его видит только она? Объяснения она не находила.

– Сколько ни пялься, краше он не станет, – сказал Касим.

Флинн пристально взглянула на него. Видимо, и на потолке он тигра не видит. Неужели птицу и зайца тоже?

С другой стороны от прохода опять раздалось раздражённое «ш-ш-ш!». Касим, демонстративно закатив глаза, со скучающим видом исчез за ширмой.

Флинн погрузилась в размышления. Она ведь даже не павлин, а просто непав. Почему же она его видит? В растерянности она взяла номер издаваемой в поезде газеты «Экспресс в экспрессе», валяющийся на полу рядом с несколькими пустыми бутылками из-под крем-соды. На первой странице печатались дата, прогноз погоды и местонахождение поезда на момент выхода номера (справа от Доломитовых Альп, слева от Венецианского залива). Дальше шла большая статья о… ней!

«Флинн Нахтигаль,

и почему она по ночам запрыгивает в поезда»

Флинн в ужасе не могла отвести глаз от заголовка.

В статье было написано:

«Флинн Нахтигаль, 13 лет (а на вид скорее 12), девочка (а на вид скорее нет), последняя диковинка Всемирного экспресса, сама о себе говорит: «Да, это непросто. Но я справляюсь с тем, что не такая особенная, как вы».

Директор Даниэль пожалел её и ненадолго взял в поезд. Так же, как и другого ребёнка по фамилии Нахтигаль…

Продолжение читайте на странице 7».

Флинн задохнулась от волнения. Другой ребёнок по фамилии Нахтигаль!

Дрожащими пальцами она листала газету. Страница два, три, четыре… страницы, заполненные информацией о следующем участке пути («в период с воскресенья по понедельник мы достигнем излюбленного участка, проходящего по Швейцарии и известного знаменитым виадуком и туннелем, в который этот виадук плавно переходит»), гороскопами и рекламой новой потрясающей продукции фирмы Рахенснаф. Флинн лихорадочно листала дальше. За колонкой Рейтфи «Суперпуперсуп» она наконец нашла продолжение статьи с первой страницы:

«…значит, Флинн Нахтигаль не будет получать образование во Всемирном экспрессе. Успокаивает то, что никому не известно, в какую школу ещё занесёт эту девчонку».

– Я знаю, что я не такая особенная, как вы, павлины, – в отчаянии пробормотала Флинн. А потом подумала: Йонте. Кто-то помнит его! Значит, след его пребывания здесь всё-таки остался!

Флинн вскочила так стремительно, что «Экспресс в экспрессе» слетел со стола. На другой стороне прохода в её сторону обернулся третьеклассник.

– Да, знаю-знаю: ш-ш-ш, – закатив глаза, прошептала Флинн и заставила себя сесть. Нужно обязательно найти авторов. С бьющимся сердцем она склонилась над газетой и выдрала из неё обе части статьи.

Подняв голову, она встретилась взглядом с Гарабиной. Та сидела на своём месте в середине вагона, как королева в окружении свиты, и, сузив глаза, наблюдала за Флинн. Поспешно засунув статью в карман брюк, Флинн крутнулась на банкетке к окну. Снаружи к окнам плотной стеной подступал моросящий дождь. Слушая тихое шуршание дождевых капель, Флинн впервые за много лет чувствовала себя полной жизни. Словно в тихом предчувствии зимы заключалось и предчувствие счастья.

До того как вечером ещё раз попытаться навестить Фёдора, она хотела расспросить Пегс и Касима об «Экспрессе в экспрессе».

Они сидели в столовой за ужином. Звяканье столовых приборов перекрывало стук колёс, и в стёклах окон в наступающих сумерках можно было увидеть только своё отражение.

Флинн с беспокойством наблюдала, как Касим до краёв наполнял супом минестроне с фасолью и савойской капустой одну, вторую, третью, а затем и четвёртую тарелку и проносил их каждую в отдельности мимо учительского стола. Когда на пятой тарелке терпение мадам Флорет лопнуло и она устроила Касиму головомойку, он, похоже, был страшно доволен собой. Улыбаясь от уха до уха, он сел рядом с Флинн и притянул к себе первую тарелку.

– Ты вообще когда-нибудь бываешь сыт? – с интересом спросила Флинн.

Чаще всего она находила меню Рейтфи бесподобным, поскольку в Брошенпустеле каждый день ели только чёрствый хлеб. Но иногда супы у него получались какими-то комковатыми, пузырились и, казалось, жили во рту своей собственной жизнью. Как сегодня.

Касиму это, видимо, ни капли не мешало.

– Не-а, – сказал он. – Возмущением мадам Флорет – никогда. Я хочу, чтобы она завелась не по-детски. Ещё пяток десертов – и для списка потянет.

Флинн посмотрела сначала на Пегс, а затем на Касима. Опять этот странный список! Пегс предупреждающе покачала головой, но Флинн всё-таки спросила:

– Ты о чём? Что за список?

Пегс недовольно охнула. Касим, смеясь, собрался было что-то ответить, но она тут же прервала его:

– Поверь, тебе это будет совсем неинтересно. Обыкновенные мальчишеские глупости. – Наклонившись поближе, она сказала: – Вроде как эксперимент на тему «Стратегия и уверенность». – И, помолчав, добавила: – Во всяком случае, по мнению Касима.

– Понимаю, – расплывчато ответила Флинн. На самом деле она думала о статье про Йонте. Она вытащила её из кармана.

Касим рядом с ней бросил ложку в тарелку с супом.

– Скажите, откуда у женщин эта привычка – говорить о мужчинах в их присутствии так, словно их тут и близко нет? – Голос у него звучал обиженно.

От соседнего стола мгновенно донёсся ответ Гарабины:

– Мужчины? А где тут мужчины?

Касим набрал в лёгкие побольше воздуха. Пока он не обернулся и не начал препираться с Гарабиной, Флинн выложила на стол газетную статью:

– Что вы об этом скажете?

Пегс отодвинула в сторону свою крошечную порцию минестроне.

– Ничего, – сказала она, пробежав глазами статью. – Потому что никому не известно, кто эту газету выпускает. В начале года я хотела сотрудничать с редакцией – ничего не вышло. Подобраться к этим людям просто нереально.

Касим незаметно взял тарелку Пегс.

– Ничего удивительного, ведь это настоящий трэш, – сказал он, загружая в рот полную ложку.

Пожав плечами, Пегс вернула статью Флинн. Но не успели пальцы Флинн коснуться бумаги, как, спикировав сверху, чья-то рука подхватила листок в воздухе, как ястреб воробья.

– Большое спасибо, Гарабина, что предупредила! Это corpus delicti[14]. – Мадам Флорет возникла у их стола мгновенно, словно выросла из-под земли, и теперь рассматривала газетную статью округлившимися глазами. – Вы её читали? – спросила она. Лицо её под слоем косметики побледнело, а голос дрожал.

– Нет, – быстро сказала Флинн.

Мадам Флорет явно пыталась обрести равновесие. Флинн никогда ещё не видела её такой неуверенной.

– То, что вы порвали, – сказала мадам Флорет, – является собственностью поезда! – В мгновение ока она смяла листок, промаршировала в конец вагона и, с усилием открыв дверь, выбросила его наружу.

– Нет! Нет! – вскричала Флинн. Но ветер унёс скомканную бумажку раньше, чем она замолчала. – Это была… моя новая надежда.

– Что? – переспросила мадам Флорет, судя по всему, уже пришедшая в себя. – Это было что, Хтигаль?

– Ничего, – пробормотала Флинн.

Мадам Флорет посмотрела на неё сверху вниз.

– Советую вам это запомнить. – Она повернулась, чтобы уйти, но задержалась. – Йоунс-Касим, смойте уже наконец эту ужасную краску с волос!

Флинн мало говорила в этот вечер. Она молча помогала Фёдору тренироваться к дуэли-паркуру: считала, сколько раз он отжимается, ассистировала, когда он в качестве упражнения в тяжёлой атлетике поднимал брикеты угля, и опустошила между делом несколько бутылок крем-соды.

Она дико злилась на мадам Флорет, на Гарабину и на весь мир. Но в первую очередь на саму себя – за то, что так неосторожно обошлась со статьёй из «Экспресса».

Когда они наконец отправились к спальным купе, десятичасовой гонг уже прозвучал. Вагоны сиротливо пустовали, только тихо постукивали колёса да с потолка первого вагона для самостоятельных занятий смотрел Стефенсон. Из щелей под рулонными шторами внутрь просачивались тени, а когда открывались железные двери, по вагону разносился вой холодного ночного ветра.

В вагоне, где проходили занятия по героизму, Фёдор остановился:

– Смотри-ка, плеяды. Разве они не прекрасны!

– Что-что? – Флинн вслед за Фёдором взглянула на потолок. У неё перехватило дыхание.

– Звёздное скопление, – пояснил Фёдор. – Плеяды.

Флинн было совершенно всё равно, кто или что называлось плеядами. Она глазам своим не верила:

– Фёдор, это похоже на… на сияние в твоих глазах!

Потолок, по которому днём скользили созвездия, мерцал, словно усыпанный бриллиантами. Сияние было таким мощным, что заливало весь вагон. Флинн казалось, что она окружена сотнями серебристых светлячков.

– Так всегда бывает только по ночам, – сказал Фёдор. – Поэтому я и хотел потренироваться подольше. Ты сегодня такая печальная. – Он пригладил волосы на затылке. – Тебе нравится?

Флинн рассмеялась:

– Фёдор, такое чувство, будто можно потрогать звёзды. В прямом смысле слова. – Она обернулась к нему. – Спасибо.

Он засунул руки в карманы:

– Не я же их сделал.

Уголки губ Флинн дрогнули:

– Но ты мне их показал. – Она подошла ближе. Магнетическое притяжение между ними было настолько сильным, что она слышала в воздухе гудение. Флинн затаила дыхание. Да, действительно что-то гудело. И не только у неё в голове.

Фёдор вопросительно смотрел на неё:

– Флинн?

Флинн не ответила. Вот, опять! Шёпот, тихий такой, и эхо от него.

– Флинн? Всё в порядке?

– Тихо! – велела она и закрыла глаза. Это было не эхо. Звучали бесчисленные голоса. Их шёпот беспорядочно пульсировал, как мерцание созвездий на потолке.

Секунду… Флинн открыла глаза.

– Звёзды! – воскликнула она. – Они разговаривают с нами!

– Что за чушь! – Фёдор казался огорчённым.

Флинн взглянула на него, задыхаясь от любопытства:

– Ты их не слышишь? Разве тебе не интересно, что они говорят?

Фёдор провёл рукой по чёрным как вороново крыло волосам.

– Ладно, на здоровье. Если тебе интересно. – Он замолчал, скрестив руки на груди.

Флинн снова закрыла глаза, прислушиваясь. От серебристого мерцания звёзд в темноте под веками словно иголочками покалывало. Флинн ничего не удавалось расслышать: шёпот сливался с перестуком колёс. Но наконец через несколько долгих секунд, когда они просто стояли не двигаясь, словно оси в центре мироздания, Флинн вдруг поняла, что говорили созвездия.

…заперто за стеклом… за стеклом…

– За стеклом, – прошептала Флинн. – Фёдор, что это может значить?

– Что Всемирный экспресс для тебя важнее, чем я, – ответил Фёдор, засунув руки в карманы брюк.

– Не валяй дурака, – сказала Флинн. – Для меня важнее Йонте, а не поезд. – Она широко улыбнулась, давая понять, что просто подтрунивает над ним и вовсе не хочет обидеть.

Взяв за руку, Фёдор потянул её из вагона. От угольной пыли его тёплая рука казалась шершавой.

– Понятия не имею, что это значит, – признался он. И так тихо, что это мог бы быть и ночной ветер, добавил: – Но я знаю, как сложно во Всемирном экспрессе найти что-нибудь романтическое.

Заперто за стеклом

Обыденности, о которой Флинн мечтала во вторник, не случилось и на следующий день. К тому же утром в среду занятия по боевым искусствам не оставили Флинн времени рассказать Пегс о ночном шёпоте звёзд.

Касим опять не пришёл на завтрак.

В столовой среди павлинов царило напряжение, потому что преподаватель боевых искусств синьор Гарда-Фиоре – маленький, лысый итальянец – адмиральским шагом курсировал между столами, проверяя выбор блюд.

– Нет, это никуда не годится, – пробормотал он, проинспектировав даже стол своих коллег. – Медовик и палачинки на завтрак – я вас умоляю! – Изящным жестом он отобрал тарелку у мадам Флорет. – Возьмите себе что-нибудь полегче, Фэй.

Флинн недоумевала, как преподаватель боевых искусств на это решился. Она, как и Пегс, заглатывая свою порцию палачинок, пока синьор не добрался до их стола, втайне ожидала, что мадам Флорет взорвётся.

– Уму не постижимо! Мы тут должны оправдываться за наш завтрак, а Касим ещё преспокойненько лежит себе в постели, – ворчала Пегс. – Каждую среду одно и то же.

Флинн не совсем понимала, на кого Пегс так досадует – на Касима или на учителя. Она собиралась сказать что-нибудь ободряющее, но тут поезд резко дёрнулся, и её прижало к краю стола. Вилки и ножи заскользили по столам, а пёс Брут покатился по проходу, словно шар в боулинге. Флинн услышала металлический скрежет, а потом всё затихло. Поезд стоял.

Флинн еле дышала, с удивлением наблюдая, как павлины вокруг неё продолжили разговоры как ни в чём не бывало.

– На этот раз в своём выборе Дарсоу превзошёл самого себя, – сокрушённо признала Пегс. – Но в том, что спорт я просто ненавижу, это ничего не меняет.

Ничего не понимая, Флинн вслед за Пегс посмотрела в окно: под серо-стальным небом до самого горизонта простирался золотой осенний лес. Буковки на оконной раме оповещали: граница национального парка Триглав, Словения.

Пронзительный свист вернул её к действительности. Синьор Гарда-Фиоре стоял у железной двери в начале вагона, держа в руках свисток – нечто среднее между шагомером и таймером.

Флинн и Пегс быстро отнесли грязную посуду в мойку и присоединились к потоку учеников, которые, смеясь и позёвывая, выходили из поезда на перрон и спускались по ступенькам на обочину железнодорожного пути. От рельсов до леса волнами влажной от ночного тумана травы расстилался луг. Среди доходящих до колен стеблей в воздухе мелькали покрытые росой паутинки. Было так приятно тепло, что Флинн не зябла, хотя надела сегодня самую тонкую из своих клетчатых рубашек. Лёгкий ветерок колебал траву, вздымая к их лицам пыльцу и крошечных мотыльков. Флинн встала рядом с Пегс в конце первого ряда, а за ними выстроились в ряд ученики постарше.

Занятие по боевым искусствам проходило одновременно для всех павлинов, и это страшило Флинн. Чем больше учеников – тем больше свидетелей её позора. Но хуже всего было другое – на всех павлинах, даже на Пегс, были сине-зелёные спортивные брюки и футболки с эмблемой школы.

Флинн вспомнила, что такая же форма вместе с кроссовками лежит и у неё в шкафу. Но она не знала, что после завтрака у неё не будет времени переодеться. И вообще…

– А зачем нужны боевые искусства? – тихонько спросила она Пегс, пока синьор Гарда-Фиоре на другом конце шеренги внушал Гарабине, что её неестественно-чопорная осанка очень вредит спине.

Пегс пожала плечами.

– Думаю, традиция, – сказала она.

– Разговорчики! – выкрикнул синьор Гарда-Фиоре с другого конца ряда, упёршись взглядом в Пегс.

Гарабина наклонилась вперёд, посмотрев на них с выражением «ну и дуры же!».

Флинн, беспокойно теребившая доходившую ей до бедра травинку, почувствовала, как у неё за спиной заволновались старшеклассники..

– Традиция? – переспросил учитель. – Ба! Вы думаете, что по окончании Всемирного экспресса все автоматически станете художниками, учёными или… – глаза синьора Гарда-Фиоре сверкнули, – мятежниками. Но так не бывает.