Всемирный экспресс. Тайна пропавшего ученика Штурм Анка
«Рискуй чем-нибудь! Пусть мнение других людей тебя не волнует. Делай то, что даётся тебе труднее всего: действуй по зову сердца. Будь настоящим!»
– Легко сказать, – пробормотала Флинн, листая дальше.
– Этот сборник составил сам Ракотобе, – сказала Пегс, роясь в сумке в поисках альбома для зарисовок. – Видишь? На последней странице написано «Издательство «Мопс». Это он и есть. – Она широко улыбнулась.
В отличие от вагонов «Героизм» и «Поведение» парты у Ракотобе выглядели старомодными старичками. Флинн рассеянно водила пальцем по всем штрихам и словам, нацарапанным в столе, за которым она сидела. Некоторые зарубки на поверхности стола были такими тёмными и глубокими, что их наверняка вырезали много десятков лет назад.
– Видишь, сколько поколений до нас умирали от скуки на занятиях Ракотобе, – сказала Пегс, показав на вырезанные на поверхности стола сердца и фразы типа «Заберите меня отсюда!», и с размаху швырнула на них свой альбом для эскизов. – Ракотобе можешь не бояться. Он всё время говорит, и при этом можно делать всё что угодно. Даже Касим чаще всего смирный.
Флинн не представляла себе Касима примерным учеником, но, взглянув в его сторону, увидела, что он, посадив на колени Брута, с интересом листал справочник. Он не поднял голову, даже когда прозвучал гонг к началу занятий.
Ракотобе Лаламби, пыхтя, опустился за учительский стол. Флинн напряжённо ждала. Немного уверенности ей бы сегодня очень не помешало. Но довольно скоро ей стало казаться, что Ракотобе Лаламби давал урок для будущих революционеров. Говоря о речах исторической важности, он имел склонность громоподобно повышать голос, а границы стран на потолке у него в вагоне каждую секунду принимали новые очертания, наблюдать за чем было примерно так же увлекательно, как за созданием мандалы.
Очень скоро мысли Флинн уплыли далеко за пределы вагона. Теперь путь Всемирного экспресса пролегал мимо тёмно-синих озёр и по-осеннему пёстрых холмов, и одиноких домиков, из печных труб которых поднимался узкий дымок. Флинн ощущала ритмичное покачивание поезда, слышала тихое постукивание в оконные стёкла мелкого осеннего дождика, снова и снова поглаживая пальцами бледную надпись на столе, которая, казалось, была вырезана совсем недавно, и почти заснула, как вдруг внезапно её пальцы застыли у этой надписи.
Её охватило волнение. Эти линии… не может быть!
Не в силах отвести глаз от старого стола, Флинн прочла: «Смелей вперёд, ничего не страшись!» Сердце колотилось где-то в горле, прямо над ним застрял большой ком.
– Это слова Йонте, – прошептала она и испугалась собственного тонкого голоса. Но Ракотобе не обратил на неё ни малейшего внимания. – Я узнала его почерк, – сказала Флинн, повернувшись к Пегс. – А ещё… – Она с трудом подавила ком в горле. Здесь, на этом самом месте, почти два года назад сидел Йонте. И думал о том же, о чём думает и она: «Смелей вперёд, ничего не страшись!» Ведь он всегда так говорил. Так, словно они с Флинн в их прежней жизни всегда были первопроходцами, а не ковыляли вдогонку за остальным миром.
Флинн боялась исследовать старый сарай, и тогда Йонте сказал ей: «Смелей вперёд, ничего не страшись!»
Однажды Флинн осознала, что Дом благоденствия фройляйн Шлехтфельдс похож на тюрьму, и он сказал ей: «Смелей вперёд, ничего не страшись!»
И когда Йонте признался Флинн, что ожидает от жизни большего – больше приключений, больше счастья, больше смысла, – то сам себя громко подбодрил: «Смелей вперёд, ничего не страшись!»
Пегс сделала большие глаза:
– Твой сводный брат вырезал что-то на этом столе?! – Она произнесла это с неодобрением, смешанным с восхищением. – Это наверняка не случайность.
Флинн недоверчиво покачала головой.
– Ты думаешь, он оставил эту надпись для меня? – срывающимся голосом спросила она.
– Ну, явно не для меня, – пожала плечами Пегс. – Ведь это так же, как с открыткой, разве нет? Будто он хотел, чтобы…
– …чтобы я пошла вслед за ним, – тихо закончила Флинн её мысль. Теперь она вообще была не в состоянии сосредоточиться на том, что рассказывал Ракотобе. Сердце её билось в такт движению поезда, на душе было неспокойно. Эти вырезанные слова были посланием из прошлого, но здесь и сейчас они дали Флинн то, в чём она так нуждалась: уверенность.
Когда гонг наконец оповестил об окончании занятий, даже от стола Гарабины за спиной у Флинн послышался тихий зевок. Пегс с довольным лицом наводила порядок в своих набросках. Касим, впервые за несколько часов отложив в сторону книжку Ракотобе, отёр с формы слюни Брута.
– У меня такое чувство, будто я что-то упустила, – призналась Флинн, имея в виду занятие Ракотобе. Она шла вслед за Пегс и Касимом к столовой.
– Да, несколько часов жизни, – сказала Пегс, зажав под мышкой свои наброски.
Касим открыл перед ними дверь в столовую.
– Хорошо тебе говорить, Хафельман, – сказал он, выразив то, о чём думала и Флинн. – В конце концов, у тебя уверенности выше крыши.
На лице Пегс появилось довольное выражение, и Флинн так и не поняла, что его вызвало – слова Касима или меню сегодняшнего обеда (шашлычки из паприки на гриле).
Проведя ночь почти без сна и толком ничего не съев за завтраком, все трое наелись до отвала и, переутомлённые, провели часы самостоятельных занятий в полудрёме, хотя бледное осеннее солнце, прогревая вагон, пыталось поднять им настроение.
Когда Флинн около пяти часов вечера вошла в чайный бар, Даниэль уже был там. В эту минуту он как раз наливал чай. Расписанный розами чайник в его руках явно знавал лучшие времена.
– А, это ты, Флинн, – взглянув на неё, сказал он. – Садись. Рад тебя видеть. – Вид у него был заспанный, а волосы взлохмачены.
Флинн быстро осмотрелась вокруг. В эти минуты экспресс пересекал границу между Сербией и Болгарией – местность, густо поросшую лесами, но видно почти ничего не было, потому что Даниэль опустил шторы.
Флинн с беспокойством забралась на барный стул.
– Ох! – налив чай, вздохнул Даниэль. В вагоне запахло сеном и летом. – Чай лесной и луговой, – сказал он, придвигая чашку к Флинн. – По крайней мере, так его называла старуха Генриетта. Только не спрашивай меня, из чего он, иначе мне придётся выдать тебе секрет, что всё это просто патина прошлых веков. А это, – он подул на чай, – вряд ли покажется тебе особо аппетитным. Поэтому лучше не спрашивай. Сэндвич хочешь? Они с яйцом и кресс-салатом.
Флинн смотрела на него во все глаза. Не то чтобы он был ей неприятен – просто какой-то странный. Вместо того чтобы пить чай, она взяла один из лежащих на барной стойке размякших сэндвичей.
Глядя на Флинн поверх чашки, Даниэль спросил:
– Ну, и как проходит твоя неделя?
Флинн, готовая к выдворению из поезда, а никак не к светской беседе, чуть не упала со стула.
– Простите, – смущённо сказала она, – вы меня для этого вызвали? Чтобы спросить, как прошла неделя?
Даниэль прищурился. Его лицо размывалось поднимавшимся над чашкой паром.
– Для этого – а ещё потому, что обычно никто не является к пятичасовому чаю. Боюсь, что, вернув этот обычай, я совершил одну из самых незначительных ошибок в своей работе.
Флинн смотрела на него не отрываясь. Она не могла поверить своему счастью. Похоже, Даниэль ничего не знал о её ночных расследованиях.
– Раз уж вы заговорили об ошибках, – с облегчением сказала она, подумав сперва о Йонте, а затем о Гарабине и мадам Флорет, – тут есть кое-что… ну, то есть кое-кто… в общем, он не ученик, но речь об экспрессе… – Она запнулась. Она не могла рассказать Даниэлю о Йонте, потому что тем самым созналась бы, что села в поезд и правда именно для того, чтобы всё вынюхивать. И рассказать, что мадам Флорет вырвала страницы из «Компендиума», она не могла, потому что этим тоже показала бы, что вынюхивает.
– Понимаю, – вздохнул Даниэль. – Ты обнаружила в вагоне для самостоятельных занятий билет Фёдора Куликова, так?
Флинн сникла.
– О, э-э-э… – промямлила она. – Точно, билет Фёдора.
Даниэль посмотрел на неё долгим взглядом.
– Хм, – пригубив чай, хмыкнул он. – Тогда тебе следует знать, что Фёдор Куликов – это одна из самых серьёзных ошибок в моей работе. Два года назад в начале учебного года он заявил, что ему уже исполнилось шестнадцать и что он охотнее стал бы работать, чем ходить в школу. Он даже предъявил документы, подтверждающие его возраст. – Он тяжело вздохнул. – К своему стыду, я поддался на его уговоры. Просто беда – ведь он такой способный парень. – Даниэль прервался, чтобы отхлебнуть чай. – Договор, составленный Фёдором для этого случая, – продолжил он, – настолько безупречен, что мне не остаётся ничего другого, как держать его здесь кочегаром. В смысле если я, – он откашлялся, – если я не хочу лишиться работы. Я даю ему самую лёгкую работу, какую только возможно. Но Фёдору это знать не обязательно, идёт?
Флинн молчала. Жизнь в копоти и дыму не представлялась ей такой уж лёгкой.
Даниэль взглянул на неё, наморщив лоб.
– Ты сердишься на меня за это? – спросил он.
Флинн смутилась. С какой стати директора Всемирного экспресса волнует, не сердится ли на него какая-то приблудная тринадцатилетняя девчонка?
– Не знаю, – честно сказала она. – У меня от всего просто голова пухнет…
По вагону пронёсся прохладный сырой ветер. Прямо у барной стойки возник тигр и прижался мордой к руке Флинн. При приглушённом освещении его размытая, туманная шерсть казалась более блестящей, более настоящей.
Флинн, вздрогнув, вскинула руку, и чай выплеснулся на блюдце. Она быстро взглянула на Даниэля, чтобы проверить, видит ли он тигра, но тот лишь удивлённо смотрел на неё. На неё, а не на тигра.
Онемев от ужаса, Флинн наблюдала, как тигр осторожно сунул длинный язык в её чашку и, чавкая, принялся лакать.
Флинн чуть-чуть отодвинулась от него. Тигр вёл себя необычно. Так, словно вдруг проникся к ней доверием.
– О чём ты думаешь? – с искренним интересом спросил Даниэль. – О занятиях?
Тигр, подняв голову, взглянул на неё с любопытством. На усах у него висели капельки чая.
– Не совсем, – сказала Флинн и запнулась. Она просто не могла всё рассказать Даниэлю. Это означало бы собственноручно подписать себе приговор об изгнании. С того дня как исчез Йонте, она никогда ещё не чувствовала себя так уверенно и свободно, как в этом поезде. Жить без Йонте во Всемирном экспрессе было всё-таки лучше, чем жить без него в Брошенпустеле. И поэтому она с бьющимся сердцем продолжала молча наблюдать за тигром.
Однако большой белый зверь казался неопасным. Он только презрительно фыркнул, мягко встал на лапы и, потрусив по вагону, не доходя до двери растворился в воздухе. Флинн не покидало ощущение, что она разочаровала его – и что лучше было этого не делать.
Она опустила голову.
– Спасибо за чай, – сказала она и, отодвинув от себя пустую чашку, встала. Вагон излучал такую отрешённость от всего, словно он и был целым миром, а вокруг него – только тишина и ничто. Она была рада выйти в тамбур, на свет.
Павлин-тинкер
Наступила пятница. Выключив утром трескучий будильник мадам Флорет, Флинн ещё какое-то время оставалась в постели, рассматривая скалистый рельеф Болгарии за окном. Осень окрасила дубовые леса и ущелья в сочные жёлто-серые тона. Флинн вдруг осознала, что продержалась целую неделю занятий во Всемирном экспрессе и это не закончилось для неё вселенской катастрофой. Ей не верилось, что она попала в поезд всего неделю назад. Казалось, это случилось давным-давно.
Последнее занятие недели проходило в столовой, где яркий утренний свет преломлялся в стеклянной крыше как в свежевыпавшей росе. Пейзаж за окнами был зелёным и мокрым от дождя, а в столовой всё сияло в нежных жёлто-голубых тонах – в зависимости от того, как на крышу падали солнечные лучи. После завтрака более старшие павлины, болтая друг с другом и смеясь, покинули вагон, а павчата остались сидеть на своих местах.
Даниэль вошёл через пять минут после гонга с целой кучей банок имбирснафа. Он раздал банки вместе со стопкой чистых листов бумаги.
В эту минуту в вагон ворвался Касим с примятыми после ночи синими волосами и тёмными кругами под глазами.
Флинн нахмурилась. Завтрак Касим снова проспал. Но почему же тогда он опять появился со стороны паровоза, а не от спальных вагонов? Она вопросительно посмотрела на Пегс, которая только пожала плечами и растерянно покачала головой.
Даниэль молча подождал, пока Касим сядет на своё место рядом с Флинн. Затем, поприветствовав первоклассников на очередном уроке по коммуникации, он дал им час времени на сочинение об их прежней жизни. Флинн, считающая себя не особо общительной, задавалась вопросом, как такое сочинение связано с уроком коммуникации. Она скептически взглянула на Пегс, но та, казалось, была от идеи Даниэля в восторге. Даже Касим явно старался вести себя тихо, словно фокусник запихивая свой карандаш в левый рукав форменной рубашки и выуживая его из правого.
– В прошедшие с начала учебного года месяцы мы с вами занимались вопросами устного общения, – стал объяснять Даниэль, опираясь о стол, за которым обычно ели учителя. – Как на прошлой неделе очень верно заметил Касим: словесная порка убеждает куда сильнее настоящей.
Касим, подняв голову, несколько секунд озадаченно моргал, словно в мыслях был далеко в прошлом, где использовал ловкость рук в общении с замками и запорами.
На стойке самообслуживания стояли остатки завтрака, которые Рейтфи, похоже, забыл убрать, и Даниэль прихватил там себе крендель, а затем продолжил:
– Теперь мы обратимся к общению письменному, к корреспонденции. Письма играют более значительную роль в мировой истории, чем вы, вероятно, думаете. Вот несколько примеров: Махатма Ганди пытался в 1939 году письмом предотвратить начало Второй мировой войны. Знаменитый роман в письмах, который Гёте написал в 1774 году, побудил тысячи молодых людей сопротивляться строгости родителей. А британская королева Елизавета Вторая послала в 1960 году Президенту США Эйзенхауэру письмо с рецептом блинчиков на шестнадцать персон.
Удручённо думая о своём смехотворном письме матери, Флинн озиралась вокруг. Пегс, похоже, не терпелось поскорее написать письмо, в котором она воспротивится строгости родителей. Касим же, напротив, не проявлял особого воодушевления.
– Такие письма не пишутся с наскока, – предостерёг Даниэль Пегс, уже взявшую ручку. – Поэтому мы начнём с нескольких простых упражнений. Первое – это описание самих себя. Собираясь написать важное письмо, вы должны понимать, кто вы есть. – Он окинул класс скептическим взглядом. – Хотя бы отчасти, – уступил он. – Просто напишите о том, что раньше происходило в вашей жизни. И не бойтесь что-нибудь упустить! Мне не нужны скучные автобиографии, поняли? – Он хлопнул в ладоши. – Вперёд!
Флинн наблюдала, как все семеро первоклассников взяли бумагу, розданную Даниэлем. Касим рядом с ней со вздохом извлёк волшебным образом из-за уха карандаш и, глядя в окно, склонился над одним из белых листов.
Флинн неуверенно взяла небольшую стопку бумаги. Она видела, как Пегс на первом листе царапает название, и сделала то же самое:
«Что было раньше»
Она уставилась на буквы.
Ничего. Ей в голову не приходило ничего, достойного упоминания.
Она пожевала губу. Почему-то ей очень не хотелось разочаровать Даниэля. Только вот что написать?
Конечно правду.
«У моей мамы пятеро детей, ну то есть было пятеро – один пропал. Но ведь он всё равно считается, да? Его зовут Йонте, и он мой сводный брат. Правда, его билета нет на потолке вагона для самостоятельных занятий, но он был в поезде. Только, похоже, не так долго, чтобы Вы могли его запомнить. Или Вы что-то от меня скрываете?»
Флинн отложила ручку.
Не только потому, что это было чистое «тема не раскрыта». Ей показалось неумным втягивать Даниэля в обсуждение темы на занятии, куда он явно запихнул её именно для того, чтобы от этой темы отвлечь.
Недолго думая, она скомкала лист и занесла ручку над следующим, начав всё сначала:
«У моей мамы пятеро детей. Все мальчишки (кроме меня). Понятия не имею, кто отцы, ни одного из них я не знаю. Моего собственного, кстати, тоже. Мы живём на уединённом хуторе за Брошенпустелем, предполагаю потому, что моей маме всегда этого хотелось. Но даже если всё и так, то сейчас ей этого уж точно не хочется. Правда заключается в том, что у нас совершенно нет денег и из еды дома чаще всего только хлеб. Но на платное телевидение денег хватает».
Флинн растерянно вчитывалась в текст. Что же о нём подумает Даниэль? В восхищение он наверняка не придёт.
«Наверное, Вы считаете нашу семью довольно асоциальной».
Немного подумав, она приписала:
«И тут Вы совершенно правы».
Ощущая в голове абсолютную пустоту, она некоторое время таращилась на собственные слова. Такое она сдавать не собиралась. Не потому, что стыдилась. Не потому что это была ложь. Просто она не понимала, почему ей нужно стыдиться не за свою правду. Текст получился про мать, а не про неё саму. Скомкав лист, она взяла новый.
«Что было раньше
Мне бы хотелось сказать, что я в пять лет уже умела читать, но даже в школе мне потребовалось много времени, чтобы этому научиться.
В восемь лет мне пришлось начать помогать по хозяйству. Моим братьям, конечно же, нет, и поэтому я никогда не успевала делать домашние задания.
В десять я победила в тайном голосовании на звание самого странного ученика, хотя участвовать вовсе не собиралась.
В двенадцать половина класса впервые заметила, что я девочка».
Прервавшись, Флинн осмотрелась вокруг. Касим снова перечеркнул всё, что написал. Значит, у него дела обстоят не лучше, чем у неё. Флинн спросила себя, действительно ли он пишет о своём уличном прошлом или пытается эту тему как-то обойти. Стуре Аной, наоборот, лишь пялился на лист бумаги перед собой с выражением полного бессилия, отчего Флинн преисполнилась неким злорадством. Похоже, трудности по некоторым предметам возникают даже у такого ханка, как он.
Одна Пегс строчила как одержимая. Гора листов у неё на коленях росла.
Флинн пробежала глазами собственный текст. И это всё, что было раньше? Это действительно всё? Она взяла ещё один чистый лист.
«В пять лет я уже умела читать и глотала целые романы. Больше всего я любила «Анну Каренину».
Флинн не сомневалась, что у них дома даже не было такой книги, но она обнаружила её на складе у Фёдора, и название её впечатлило.
«Когда мне было восемь, я победила в международном конкурсе произнесения слов по буквам.
В десять я стала самой популярной ученицей во всей школе.
В двенадцать я впервые отправилась путешествовать одна, но добралась только до Лампедузы».
Она не знала, где находится Лампедуза – но, положа руку на сердце, кто ж это знает, верно?
Она с удовлетворением взглянула в окно. Экспресс не спеша катил в предгорьях Балкан. Мимо окон проносились зелёные и жёлтые листья, отбрасывая крошечные пятна тени на лица павлинов. Взгляд Флинн скользил по вагону, следя за переливами красок.
Сзади, скрестив руки перед собой, сидела Гарабина, и перед ней не лежало ни одного листа бумаги.
– Чего тебе? – прошипела она, заметив взгляд Флинн.
Это привлекло внимание Даниэля, который спросил с другого конца вагона:
– Почему вы обе не пишете? – В голосе его звучала не злость, а всего лишь любопытство.
– А какой в этом смысл? – с вызовом ответила Гарабина. – Вы ведь ждёте, что мы накатаем сплошную чушь!
Впервые Флинн полностью разделяла её мнение. Какая разница, что она делала или не делала в своей жизни прежде?
– Это не бессмысленно, – возразил Даниэль, в то время как павлины, один за другим прекратив писать, переводили взгляд с Гарабины на Флинн и Даниэля и обратно.
– Я хочу, чтобы вы осознали, что семь лет путешествия по Тибету стоят больше, чем семь школьных аттестатов, а пять недель на воздушном шаре – больше, чем пять лет занятий с репетитором.
– Но это события, которые никого не касаются, – сказала Гарабина. – Я предпочитаю в этом не участвовать, – словно у неё было право выбирать, заявила она и добавила с улыбкой: – Только тайна делает женщину женщиной. – И она сверху вниз взглянула на Флинн. – Разумеется, я говорю о себе.
Даниэль поднял брови, но ругать её всё же не стал.
Флинн подавила в душе ярость. Не говоря ни слова, она отвернулась и ещё раз перечитала последнее предложение.
«…добралась только до Лампедузы».
Что за бред! Она смяла листок и снова взялась за ручку. Теперь она написала:
«Честно говоря, мне всё равно, что было раньше, и Вам, должно быть, тоже. Мы же теперь здесь – или нет? Я считаю, что только это и важно».
С нехорошим чувством в душе она сдала листок. Это был настоящий текст про неё, и если Даниэль посчитает его невежливым или её ленивой – значит, так тому и быть.
Искоса поглядывая на директора, она села на место. Его взгляд скользил по бумаге без всякого выражения, но Флинн, ещё не успев отвернуться, увидела, как на его лице промелькнула улыбка.
В течение всего напряжённого дня занятий Флинн спасало радостное предвкушение тренировки с Фёдором поздним вечером. Но, свернув после ужина за стеллажи в угол с углём, она нашла Фёдора в ужасающем состоянии. Сидя в тени стеллажа, он пил из банки имбирснаф. В ногах у него стояла целая коробка этих банок. Флинн не сомневалась, что он воспользовался складскими запасами.
– Что стряслось? – спросила она, присаживаясь рядом с ним.
Фёдор поднял на неё невидящий взгляд:
– Ты что, говорила с Даниэлем о моём билете?
Флинн окаменела. Она ещё живо помнила вчерашний разговор с Даниэлем в чайном баре.
– Нет, – сказала она. – То есть да, но не специально. – Она сама слышала, как неубедительно прозвучали её слова. Голос тихий, словно трава шелестит. – С чего ты взял?
Взгляд Фёдора сконцентрировался:
– Не вздумай увиливать.
– А я и не собираюсь! – воскликнула Флинн, не очень соображая, что делает. У неё не было никакого желания снова ссориться с Фёдором. Ей хотелось лишь наслаждаться его присутствием, его основательностью, его спокойствием, толкать с ним тяжести так, словно они толкают вперёд саму жизнь.
– Даниэль мне только что об этом рассказал, – сообщил Фёдор. – Он просил меня не морочить тебе голову. Ну, то есть всякими идеями, вроде того, что ты можешь здесь работать и всё такое. – Лицо у него разочарованно вытянулось. – Но это ведь и так не выйдет. Ты и правда такая же, как павлины.
Флинн не знала, на что реагировать в первую очередь.
– А что с твоим билетом? – спросила она, чтобы не уходить от темы.
Фёдор взглянул на неё. Она в течение нескольких секунд выдерживала его взгляд, хотя глаза у неё начали слезиться от дыма и копоти в вагоне. Створки окон были откинуты, и струйки дыма тянулись по тёмному вагону.
Наконец Фёдор опустил глаза. Вздохнув, он сделал ещё один глоток имбирснафа.
– В общем, так, – сказала Флинн, скрестив руки на груди. – Глядя на тебя в таком состоянии, я начинаю сомневаться, что эта штука действительно безалкогольная.
Фёдор быстро отложил банку и встал:
– Знаешь, что мне в тебе нравится, Флинн?
Вопрос застал Флинн врасплох, и она лишь помотала головой.
– Что ты не требуешь от меня постоянных объяснений, что да как. Давай оставим эту тему навсегда, идёт? Мне нужно тренироваться.
Он открыл одно из узких окошек. Флинн непроизвольно обхватила себя руками. Встречный ветер в надвигавшейся ночи напоминал беспрестанное шипение дикой кошки. Со стен в разные стороны разлеталась угольная пыль.
Сквозь вой ветра Фёдор сообщил:
– Я подумываю в воскресенье пробежаться по крыше.
– Что?! – Флинн широко распахнула глаза. – Ты спятил?!
От громкого дробного перестука колёс мороз шёл по коже, словно возвещал о таящейся повсюду опасности. Но Фёдор только отмахнулся.
– Стефенсон всё продумал. Он встроил такой специальный защитный механизм, что-то вроде… – он подбирал слова, пытаясь объяснить необъяснимое, – что-то вроде пузыря. Поезд окружает защитная зона. Она гасит встречный ветер и всё такое. Мне только нужно не забыть в воскресенье её включить. Этот механизм находится в паровозе. – Фёдор ткнул большим пальцем в сторону тяжёлой железной двери, ведущей к паровозу, где он уже несколько лет забрасывал в огненную пасть уголь. Он с воодушевлением взглянул на Флинн. – Магия! Она сработает! Вот увидишь, поверь мне.
Флинн была вне себя. Как же можно этому верить?! Подумав о Йонте, она спросила себя: ну почему её всегда тянуло исключительно к мальчишкам, которых увлекала опасность?!
– А как же тот парень, про которого ты мне недавно рассказывал? – спросила она. – Тот, что много лет назад хотел забраться на крышу и его зацепило веткой?
Фёдор её не слышал. Он высунул голову в окно, словно хотел прозондировать ситуацию. Его волосы яростно развевались на ветру на фоне серого сырого румынского пейзажа. Массивные замки и монастыри карабкались вверх по горным цепям, а над тёмными озёрами у их подножий клубились туманы испарения, словно это дышал какой-то великан.
«Стефенсон может быть каким угодно гением, владеющим магией, – думала Флинн, откидываясь назад, пока не ощутила спиной неровный, твёрдый пол. На стыках рельс её словно били по затылку. – Но если павлины могут исчезать прямо во Всемирном экспрессе, то и кочегары спокойно могут приземлиться под поездом».
Субботним утром Флинн проснулась так рано, что за окном ещё было темно. В сизом ночном сумраке купе плясали пылинки, яркие, как звёзды за окном. Флинн потребовалось несколько секунд, чтобы заметить, что это никакие не пылинки, а крошечные жужжащие шарики. Она осторожно выпростала руку из-под одеяла – и вздрогнула, когда на неё опустился один из этих шариков. Флинн рассмотрела его поближе. Металлический, прохладный, он мигал синеватым светом. С огромным удивлением она обнаружила, что это малюсенький металлический жучок, словно кто-то создал искусственного светлячка.
– Магическая технология! – выдохнула она, когда жучок, жужжа, снова поднялся в воздух.
Какое-то время она тихо лежала в постели, всматриваясь в светящихся жучков как в бесконечный космос и прислушиваясь к диким стенаниям ветра, прижимающегося снаружи к окну. Но внезапно она поняла, что это вовсе не ветер. Стенания раздавались с другой стороны купе, где стояла кровать мадам Флорет. Флинн ещё ни разу не видела её спящей. Однако сейчас она ясно слышала, что на кровати кто-то лежит. Осторожно вытянув руку над головой, она включила допотопный ночник.
Там и правда лежала мадам Флорет, и она спала крепким сном. Флинн подумала, не её ли это металлические светящиеся жуки. Она с трудом представляла себе, что такой красотищей мог обладать кто-то подобный мадам Флорет. С другой стороны – откуда бы ещё им взяться?
При неверном свете ночника Флинн видела, что учительница натянула одеяло до самого подбородка, а на лицо опять нанесла свой розовый крем. Даже ночью на голове у неё прочно сидели кожаные защитные очки.
Мадам Флорет лежала, вытянувшись в струнку и что-то тихо, испуганно бормоча. Очевидно, ей снились кошмары.
Флинн встала. Она размышляла, не разбудить ли мадам Флорет и тем самым спасти её от ужасного сна, но сомневалась, что учительнице это понравится.
Как можно тише Флинн нырнула в халат, надела толстые носки и вышла из купе. Может, Фёдор уже проснулся.
В этот ранний час по поезду ещё никто не ходил, даже день ещё не пробудился. Когда Флинн пробиралась по холодным и мокрым соединительным мостикам, над миром за пределами поезда лежала сонная тишина. У насыпи неподвижно стояли коровы, и ночь висела так низко над деревьями, что казалось, будто звёзды мигают среди ветвей.
Путь к складу проходил мимо кухни. Только в этом вагоне уже горел свет. Она удивлённо остановилась в отделанном деревянными панелями коридоре и через открытую дверь заглянула в вытянутое помещение кухни.
Рядом с Рейтфи, помешивая в большой кастрюле растопленный шоколад, стоял Касим. Он сосредоточенно сжал губы, а Рейтфи, напевая, руководил им. Старый радиоприёмник где-то на полках без перерыва забрасывал утро разными мелодиями.
Флинн ошарашенно захлопала глазами.
– Ты уже встал, Касим? – не подумав, спросила она.
Касим, вздрогнув, поднял голову. Полная шоколада поварёшка выпала у него из рук, но Рейтфи не дал ей упасть на пол, поймав на лету молниеносным движением, какого Флинн от него никак не ожидала.
– Привет, – медленно выговорил Касим, опять принимая у повара поварёшку. – Не спалось. – Он провёл рукой по шее, где множество крохотных шрамиков свидетельствовали о его прежней жизни.
– Ох, – вздохнула Флинн, которая понимала это как никто. – Мадам Флорет сейчас тоже кошмары снятся, – сказала она, тут же разозлившись на себя за эти слова, когда Касим бросил на неё недоверчивый взгляд. Флинн плотнее запахнула халат. На кухне было светло, пахло сладким, а на плите что-то уютно булькало. – Можно… можно мне войти? – спросила она повара.
Рейтфи недолго рассматривал её, словно давая Касиму возможность возразить, и, пожав плечами, сказал:
– Друзья Касима – мои друзья.
Улыбнувшись, Флинн вошла. Она наблюдала, как Касим с помощью металлического стержня проверил температуру шоколадной массы, а затем нажал кнопку на дне миски.
– Миска нагревается, – пояснил Рейтфи, поймав любопытный взгляд Флинн. – Это экономит нам место на плите. Касим, мы на несколько минут прервёмся. Держи температуру под контролем. – И, оставив Касима с Флинн, Рейтфи отошёл в другой конец вагона, где занялся большим куском хлебного теста.
Несколько секунд, ощущая неловкость, оба молча смотрели в булькающий шоколад, а потом Флинн тихо спросила:
– Это из-за Агры? Ну, то есть ты из-за этого не спишь?
– Нет, – быстро ответил Касим. Но затем тихим голосом признал: – Да. – Он удручённо смотрел в миску, полную шоколада. – Похоже, Агра преследует меня. Мадам Флорет с первого дня твердит, что от меня нечего ждать. Вильмау постоянно смотрит на меня так, словно я блохастый. Даниэль вроде бы нормальный чувак, но он всё время заставляет на занятиях писать сочинения о самих себе или письма домой. А куда мне эти письма писать? – сердито спросил он. – По адресу: попрошайкам, сточная канава, Агра?
Флинн ничего не ответила. Она вдруг поняла, что Касим в последние дни вовсе не просыпал. На самом деле он был здесь, на кухне у Рейтфи. Она наблюдала за тем, как он осторожно заливал расплавленный шоколад в конфетные формочки.
– Почему ты ничего не рассказываешь об этом Пегс? – чуть позже спросила Флинн. – Она ведь считает, что ты просто ленишься вставать по утрам. Я тоже так думала, – призналась она.
– Я не хочу, чтобы Пегс меня жалела! – горячо воскликнул Касим. – И не смей никому об этом рассказывать, пожалуйста!
Флинн вздрогнула, потрясённая его реакцией. Она молча подошла к окну. Перед глазами тянулся утренний туман, подобно сетям, которые тянут на берег рыбаки. Ей подумалось, что здесь, в поезде, у каждого есть свои тайны.
– Я никому ничего не расскажу, – пообещала Флинн, и волновал её только один вопрос: у Йонте во Всемирном экспрессе тоже были свои тайны?
Рассвело, моросил дождь. Казалось, суббота пройдёт без каких-либо особых событий.
Пегс за завтраком сообщила, что собирается целый день работать над эскизами костюмов, и Флинн отправилась на склад повидать Фёдора. Но его там не оказалось, он работал в паровозе. Флинн представилось, что стальной конь, подобно огнедышащему чудовищу, проглотил её друга с потрохами.
И всю первую половину дня она провела на кухне с Касимом и Рейтфи, где они играли в нарды на пригоршню ролингов и пробовали изготовленные Касимом конфеты. Они оказались отменными, со вкусом мяты и муската, и Касим, похоже, был ими очень доволен. В затопивших кухню тёплых солнечных лучах его синие волосы ярко сияли, как перья какой-то экзотической птицы.
Лишь после обеда Флинн снова пошла к складскому вагону. На этот раз Фёдор был там, весь в копоти и без сил, будто его изрыгнул из пасти огненный монстр.
Флинн вошла в вагон, и всё внутри у неё сжалось. Она не могла определить от чего – то ли от уверенной улыбки Фёдора, появившейся у него на лице в ту минуту, когда она вывернула из-за стеллажей, то ли от тревожного чувства, что улыбка эта совершенно не к месту: ведь субботний вечер был последним вечером перед дуэлью.
Флинн снова считала, сколько раз Фёдор отжался, раз за разом заверяя, что он победит и так и не нужно предпринимать эту дурацкую попытку сократить путь, пробегая по крыше. Но она сомневалась, что он вообще её слушал.
Когда Флинн с Фёдором после тренировки отправились к спальным вагонам, стояла уже глубокая ночь и в поезде царила призрачная тишина. В начале каждого вагона они останавливались, прислушиваясь, чтобы не угодить в объятия мадам Флорет.
Но встретили они вовсе не мадам Флорет.
– Слышишь? – спросила Флинн, когда они зашли в вагон «Героизм». Созвездия сияли так же ярко, как и предыдущими ночами.
Фёдор взглянул вверх.
– Неужели опять звёзды шепчут – или нет? – взяв её за руку, спросил он.
– Такое ощущение, будто кто-то подковывает крохотную лошадку, – задумчиво сказала Флинн.
Фёдор смерил её таким взглядом, словно спрашивал себя, все ли у неё дома.
Флинн показала на последний ряд столов. Над одним из них кто-то склонился, при свете настольной лампы стуча молотком по чему-то крошечному и блестящему. Он казался карликом и почти терялся в сиянии созвездий.
Фёдор отпустил её руку.
– В каждой шутке есть доля правды, – пробормотал он.
В этом металлическом звуке почти физически ощущалась магия. Флинн, как мотылёк, привлечённый светом лампы, сделала несколько шагов в сторону таинственного человека.
На парне, сидящем за столом, были широкие допотопные защитные очки, похожие на очки мадам Флорет. Держа в руках что-то вроде паяльника и сверкающий металлический шарик, он ещё несколько секунд продолжал работать, а затем, повернувшись к Флинн, сдвинул очки наверх, на короткие блестящие волосы. Это был Стуре Аной.
– Флинн Нахтигаль, – констатировал он, словно совершенно не удивился, увидев её здесь в это время.
– Стуре, – сказала Флинн.
Фёдора было не видно, только глаза мерцали в темноте.
Читать бесплатно другие книги:
