Клиника: анатомия жизни Хейли Артур

— Откуда мы можем знать даже наши собственные мотивы? — проворчал он и поднял глаза: — Полагаю, что вы ждете от меня большого пожертвования на пристройку к клинике.

— Честно говоря, мы ждем, что ты, как и всегда, внесешь свой щедрый вклад.

— Думаю, что сумма в четверть миллиона долларов будет приемлемой, — сказал Суэйн с неожиданной мягкостью в голосе.

О’Доннелл заметил, что Браун затаил дыхание. Это был бы очень щедрый дар, намного больше ожидаемого в самых смелых мечтаниях.

— Не стану притворяться, Юстас, — сказал Браун. — Я ошеломлен.

— Для этого нет никаких оснований, — произнес старик, вращая ножку бокала. — Правда, окончательно я еще не решил. Пока я думаю. Окончательный ответ дам недели через две. — Он внезапно повернулся к О’Доннеллу: — Вы играете в шахматы?

О’Доннелл отрицательно покачал головой:

— Последний раз я играл в колледже.

— Мы часто играем в шахматы с доктором Джо Пирсоном. — Он смотрел в глаза О’Доннеллу. — Вы, конечно, знаете доктора Пирсона.

— Да, и очень хорошо.

— Я знаю доктора Пирсона много лет, — сказал Суэйн, — я встречался с ним в клинике Трех Графств и в других местах. — Суэйн говорил медленно, взвешивая каждое слово.

Что это — предостережение? О’Доннелл был пока в этом не уверен.

Суэйн продолжал:

— По моему мнению, доктор Пирсон — один из самых квалифицированных специалистов клиники. Надеюсь, что он еще много лет будет руководить своим отделением. Я безраздельно уважаю его способности и суждения.

Вот оно, подумал О’Доннелл. Председателю совета директоров и председателю медицинского совета предъявлен ультиматум. Своей речью Юстас Суэйн сказал: «Если вы хотите получить четверть миллиона долларов, то руки прочь от Джо Пирсона!»

Какое-то время Ордэн, Амелия и О’Доннелл ехали в «линкольне» Брауна по городу молча. Первой заговорила Амелия:

— Вы и правда думаете, что он даст четверть миллиона?

— Он вполне способен их дать, — ответил ее муж. — И даст. Если захочет.

— Думаю, ты понял его намек? — спросил О’Доннелл.

— Да, — ответил Браун без обиняков, но не продолжил тему, за что О’Доннелл был ему очень благодарен. Он понимал, что это его проблема, а не проблема председателя совета директоров.

Чета Браунов высадила О’Доннелла у входа в отель, где он жил. Попрощавшись, Амелия добавила:

— Да, кстати, Кент. Дениз разошлась с мужем, но официально они не разведены. Думаю, что есть какая-то проблема, но мы с ней никогда ее не обсуждали. Двое детей учатся в школе. Ей тридцать девять лет.

— Зачем ты ему все это рассказываешь? — удивленно спросил Браун.

Амелия улыбнулась:

— Потому что он очень хочет это знать. — Она тронула мужа за руку: — Ты никогда не станешь женщиной, дорогой, даже если сделаешь себе операцию.

Глядя на удаляющийся «линкольн», О’Доннелл недоумевал: как она догадалась? Может быть, слышала, как он прощался с Дениз. Он вежливо сказал ей, что надеется ее увидеть, и она ответила: «Я живу с детьми в Нью-Йорке. Почему бы вам не позвонить мне, когда вы там будете?» И теперь неожиданно для себя О’Доннелл решил поехать в следующем месяце на конгресс хирургов, от участия в котором раньше хотел отказаться. Он вспомнил о Люси Грейнджер и — какая иррациональность! — ощутил укол совести, обвинив себя в неверности.

У входа в отель от нелегких мыслей его отвлек чей-то голос:

— Добрый вечер, доктор О’Доннелл.

Он обернулся и узнал одного из резидентов-хирургов, Сед донса. Рядом с ним стояла хорошенькая брюнетка. Ее лицо тоже показалось О’Доннеллу знакомым. Судя по возрасту — медсестра-практикантка. Улыбнувшись обоим, он поздоровался. Потом вошел в стеклянную дверь и направился клифту.

— Кажется, он чем-то встревожен, — сказала Вивьен.

— Сомневаюсь, Ясноглазка, — бодро ответил Седдонс. — Он достиг такого положения, когда все тревоги остаются позади.

Спектакль закончился, и теперь они возвращались в клинику Трех Графств. Мюзикл им понравился. Это было веселое, буйное шоу, и во время представления они не раз от души смеялись. Сидя рядом с Вивьен, Майк держал ее за руку, а пару раз клал руку на спинку ее кресла и пальцами касался ее плеча. Девушка не возражала.

За ужином перед театром они рассказывали друг другу о себе. Вивьен спросила Майка, как он решил стать хирургом, а он поинтересовался, почему она поступила в школу медсестер.

— Не знаю, смогу ли я тебе это объяснить, Майк, — ответила она, — но я всегда хотела ею быть, во всяком случае, сколько себя помню. — Она рассказала Седдонсу, что ее родители сначала были против такого выбора, но потом, видя ее упорство, уступили. — Думаю, что на самом деле мне просто хотелось делать что-то очень полезное, а сестринская профессия казалась мне именно такой.

— Ты и до сих пор так думаешь? — спросил Седдонс.

— Да, — ответила Вивьен. — Правда, иногда, когда устаешь, когда видишь все эти неприятные больничные вещи, то вспоминаешь о доме и временами думаешь, сомневаешься, стоит ли этим заниматься. Ведь есть профессии полегче. Но думаю, такие сомнения приходят в голову не только мне. Но вообще-то я уверена в правильности выбора. — Она улыбнулась и добавила: — Я очень упорный человек, Майк, и я обязательно стану медсестрой.

Да, подумал он, в это можно поверить — она действительно упорная. Глядя на Вивьен, Седдонс не мог не почувствовать ее внутреннюю силу — твердость характера, прячущуюся за фасадом мягкой женственности. Как и пару дней назад, в нем опять вспыхнул интерес к ней как к человеку, но он снова осадил себя. Никаких серьезных отношений! Нельзя забывать, что все чувства — это чистая биология!

Время близилось к полуночи, но Вивьен отметилась в журнале позднего возвращения, и спешить им было некуда. Некоторые старые сестры, руководившие обучением практиканток, завели в школе сестер спартанские порядки, считая, что современные студентки пользуются слишком большой свободой. Ради справедливости надо сказать, что они редко нарушали установленный порядок.

Майк взял девушку за руку:

— Пойдем через парк.

Вивьен рассмеялась:

— Кажется, я и раньше слышала эту избитую фразу. — Но она не стала сопротивляться, когда Майк повел ее к воротам парка. В темноте были видны смутные контуры тополей, под ногами мягко пружинила трава.

— У меня целая коллекция избитых фраз. Это мое страстное увлечение. Хочешь услышать еще?

— Что, например? — Она чувствовала себя вполне уверенно, но голос ее слегка дрожал.

— Например, вот это. — Майк остановился, взял Вивьен за плечи, повернул в себе и поцеловал в губы.

У Вивьен забилось сердце, но не настолько сильно, чтобы она потеряла способность трезво мыслить. Надо ли это прекратить? Она понимала, что если не сделает этого сейчас, то потом будет гораздо труднее.

Майк ей нравился, и она чувствовала, что он может понравиться ей еще больше. Физически он был очень привлекателен, и они оба были молоды. В Вивьен проснулось желание. Они снова поцеловались, и девушка смелее прижалась губами к губам Майка. Кончик его языка оказался у Вивьен во рту. От этого прикосновения по ее телу побежали приятные мурашки. Майк обнял Вивьен, и сквозь тонкую ткань летней одежды она чувствовала, как его ладони гладят ее спину. Потом его правая рука спустилась ниже, скользнула по подолу юбки. Дальше ласки стали еще смелее. Это опьяняло. Как будто глядя на себя со стороны, она подумала, что если хочет остановиться, то надо сделать это сейчас, немедленно, но ощущения были таким сладкими, что хотелось продлить их еще на секунду, еще на один миг.

Однако в следующий момент весь мир вокруг просто исчез, перестал существовать, а время остановилось. Закрыв глаза, Вивьен наслаждалась теплом и нежностью. В последние несколько месяцев их так мало выпадало на ее долю, зато сколько раз приходилось прибегать к самодисциплине, брать себя в руки, сдерживать эмоции и слезы. Как трудно бывает это делать, когда ты молода, неопытна и немного испугана! Сколько всего нового пришлось испытать и увидеть — ночные дежурства в отделении, болезни, смерть, вскрытие, — и нет клапана, который можно было бы открыть и сбросить накопившееся напряжение. Медсестра, даже практикантка, вынуждена все время видеть страдания и дарить больным и страждущим свое сочувствие и заботу. Теперь же ей самой дарили нежность и ласку. Сейчас, когда Майк обнимал ее, она ощущала такое же утешение и облегчение, какое испытывала в детстве, когда ее ласкала мама.

Майк немного отстранил Вивьен от себя.

— Какая ты красавица! — сказал он.

Вивьен спрятала лицо у него на груди. Он приподнял ей подбородок, и они снова слились в поцелуе. Майк провел рукой по груди Вивьен, затем потянулся к застежке ее блузки. На этот раз Вивьен воспротивилась.

— Нет, Майк! Нет, нет! — задыхаясь, прошептала она, хотя желала совсем другого. Забыв обо всем, она обхватила Майка за шею.

Его ладонь скользнула под расстегнутую блузку, пальцы слегка сжали сосок, и Вивьен окатило жаркой волной. Теперь отступать было поздно. Она отчаянно, страстно хотела Майка. Прижавшись губами к его уху, она выдохнула:

— Да! Да! Да!

— Милая, милая Вивьен. — Он был возбужден и взволнован не меньше, чем она. Вивьен чувствовала это по его срывающемуся хриплому голосу.

И все же здравый смысл не до конца изменил Вивьен.

— Только не здесь, Майк. Здесь кругом люди.

Тесно прижавшись друг к другу, они пошли в гущу деревьев. Вивьен дрожала от возбуждения. Как все будет на этот раз? Она уже отбросила всякий страх за последствия, они казались такими не важными. К тому же Майк — врач, он проявит осторожность.

Они вышли на маленькую полянку, обрамленную деревьями и кустарником. Майк поцеловал ее, и она страстно ответила на его поцелуй. Значит, это произойдет здесь. Все будет по-настоящему. Вивьен не была девственницей. Она лишилась невинности еще в школе, а потом была близка с парнем на первом курсе колледжа. Она не получила удовлетворения ни в первый, ни во второй раз, но почему-то знала, чувствовала, что получит его сегодня.

— Скорее, Майк, пожалуйста, скорее.

Ее возбуждение передалось и ему.

— Туда, милая, — хрипло сказал он, и они двинулись к краю полянки.

Внезапно Вивьен ощутила острую боль, такую сильную, что девушка сначала не поняла, откуда она исходит. Потом до нее дошло, что болит в левом колене. Она не удержалась и громко вскрикнула.

— Что случилось? Вивьен, что с тобой? — повернулся к ней Майк.

Она видела, что он озадачен. Наверное, подумал, что это трюк. Иногда девушки прибегают к подобным хитростям, желая выскользнуть из щекотливой ситуации.

Боль немного утихла, острота ее прошла, но она продолжала накатывать волнами.

— Майк, — сказала Вивьен, — кажется, у меня что-то с коленом. Здесь можно сесть? — Она снова вздрогнула от усилившейся боли.

— Вивьен, — отозвался Седдонс, — зачем прибегать к хитростям? Если хочешь вернуться в клинику, то просто так и скажи, я тебя отвезу.

— Поверь мне, Майк. — Она взяла его за руку. — Это правда колено. Оно ужасно болит. Мне надо сесть.

— Пошли туда. — Вивьен показалось, что в голосе Майка прозвучал скепсис, но он безропотно повел ее к скамейке.

Сев на скамью, Вивьен сказала:

— Прости меня, но я не нарочно.

— Ты уверена? — с сомнением в голосе спросил Седдонс.

Она потянулась к его руке:

— Майк, иди сюда. Я очень хотела, не меньше, чем ты, и тут вдруг… — Она снова поморщилась от боли.

— Прости ты меня, — сказал он. — Я подумал…

— Я знаю, что ты подумал. Но это не так. Честное слово.

— Хорошо. Что болит?

Теперь он стал врачом. Было забыто все, что происходило несколько минут назад.

— Колено. Вдруг пронзила очень сильная острая боль.

— Давай посмотрю. — Он опустился перед ней на корточки. — Какое?

Она подняла юбку и указала на левое колено. Майк тщательно, легкими прикосновениями, его ощупал. В мгновение ока он отбросил всякую мысль о том, что щупает колено девушки, любви которой только что так страстно домогался. Теперь его поведение стало профессиональным и аналитическим. В уме он перебирал возможные варианты — как учили на медицинском факультете. Нейлоновый чулок мешал осмотру.

— Спусти чулок, Вивьен.

Она спустила чулок, и он снова принялся ощупывать колено.

Наблюдая за его действиями, Вивьен думала: он очень хороший, он станет прекрасным врачом и будет лечить больных, не жалея сил. Ей вдруг стало интересно, как могла бы выглядеть их совместная жизнь. Если она выучится на медсестру, то сможет помогать ему. Но она тут же осадила себя — это же смешно, они едва знакомы. И тут она снова резко вздрогнула от пронзившей ее боли.

— У тебя раньше случалось такое? — спросил Майк.

На мгновение абсурдность ситуации так ее насмешила, что она засмеялась.

— Что такое, Вивьен? — Он недоуменно посмотрел на нее.

— Ничего, я просто подумала… Всего минуту или две назад… А теперь ты осматриваешь меня, как врач в кабинете.

— Слушай, детка, — Майк был абсолютно серьезен, у тебя такое бывало раньше?

— Один раз, — ответила она. — Но в тот раз боль не была такой сильной.

— Когда это было?

Она задумалась.

— Около месяца назад.

— Ты обращалась к врачу? — Он вел себя как настоящий профессионал.

— Нет, а что — надо было?

— Возможно, — неопределенно ответил он, потом добавил: — Завтра ты это сделаешь. Думаю, лучше всего обратиться к доктору Грейнджер.

— Майк, у меня что-то серьезное? — Вивьен по-настоящему встревожилась.

— Скорее всего нет, — ободрил ее Седдонс. — У тебя в суставе есть припухлость, которой не должно быть. Люси Грейнджер посоветует нам, что делать. Завтра я поговорю с ней, а сейчас надо доставить тебя домой.

Прежнее любовное настроение растаяло без следа. Снова погрузиться в него было уже невозможно, во всяком случае, сегодня, и они оба это понимали.

Майк помог Вивьен встать. Когда он обнял девушку за талию, у него вдруг возникло желание защищать и оберегать ее.

— Ты сможешь идти? — спросил он.

— Да, боль прошла, — ответила Вивьен.

— Дойдем до ворот, а там поймаем такси.

Видя, что она нахмурилась, он бодро воскликнул:

— Тот пациент оказался скупердяем! Мог бы еще оплатить и такси.

Глава 9

— Мне нужны подробности.

Эти произнесенные недовольным тоном слова склонившегося над бинокулярным микроскопом доктора Джозефа Пирсона были обращены к Роджеру Макнилу.

Резидент-патологоанатом заглянул в папку:

— Сорокалетний мужчина. Клинический диагноз: острый аппендицит.

Макнил сидел напротив Пирсона за столом в кабинете заведующего отделением.

Пирсон снял с предметного столика один препарат и вставил под объектив микроскопа другой.

— Как выглядела ткань макропрепарата? — спросил он.

Макнил, который выполнял макроскопическое исследование червеобразного отростка, доставленного из операционной, ответил:

— Мне показалось, что аппендикс выглядит совершенно нормально.

— Гм… — Пирсон повернул стекло со срезом под микроскопом. — Секунду. Здесь, кажется, что-то есть. — Какое-то время он рассматривал срез. Потом вставил под объектив третий препарат. — Вот оно. Признаки острого аппендицита. На этом срезе видна его начальная стадия. Кто оперировал больного?

— Доктор Бартлет.

— Он точно поставил ранний диагноз. Посмотри. — Пирсон встал и уступил Макнилу место за микроскопом.

Работая с резидентом, как того требовала учебная программа, Пирсон стремился обязательно показывать ему все гистологические срезы органов, поступавших в отделение патологической анатомии из хирургии. Но на это уходило дополнительное время, и они сильно отставали. Срезы, которые они сейчас рассматривали, были приготовлены из аппендикса, удаленного несколько недель назад. Больного давно выписали домой, и гистологическое заключение теперь просто подтвердит клинический диагноз, поставленный хирургом. В данном случае Гил Бартлет оказался прав, и это можно было поставить ему в заслугу, ибо врач сумел поставить верный диагноз на ранней стадии, до того как у больного могли развиться тяжелые осложнения.

— Следующий случай, — сказал Пирсон и сел к микроскопу, а Макнил вернулся на свое место за столом.

Резидент раскрыл планшет со стеклами и передал его патологоанатому, а сам открыл историю болезни. Они углубились в работу. В кабинет неслышно вошел Баннистер и принялся складывать папки с историями болезни в шкаф.

— Это текущий случай, — сказал Макнил. — Образец доставили пять дней назад. Хирурги ждут заключение.

— Лучше мы займемся этим случаем как первым, — кисло отозвался Пирсон, — иначе наверху нас просто съедят.

Макнил хотел было напомнить, что еще несколько недель назад он предлагал изменить процедуру обработки препаратов, но Пирсон настоял на том, чтобы исследовать образцы в порядке их поступления в отделение, однако решил промолчать. Зачем лишние хлопоты? Он стал докладывать:

— Женщина пятидесяти шести лет. Образец: соскоб поражения кожи. Клинический диагноз: родимое пятно. Вопрос: не является ли поражение меланомой?

Пирсон положил под объектив стекло и несколько раз повернул его. Потом выбрал самый мощный объектив и настроил резкость.

— Возможно, что это меланома. — Он взял второе стекло, рассмотрел его, потом исследовал еще два среза и задумчиво откинулся на спинку стула. — С другой стороны, это может быть синий невус. Посмотри сам и скажи, что ты по этому поводу думаешь.

Макнил подошел к микроскопу. Этот случай был очень важен. Меланома — опухоль, отличающаяся стремительным злокачественным течением. Ее клетки быстро распространяются по всему телу, приводя человека к смерти. Если сейчас будет поставлен диагноз «меланома», то больной предстоит большая операция. Напротив, синий невус — опухоль абсолютно безвредная. Ее можно оставить на месте, и она не причинит женщине никакого вреда до конца ее жизни.

Макнила учили, что меланома встречается не так уж часто, но синий невус — заболевание вообще крайне редкое. Математически было больше шансов, что это меланома. Но они занимались не математикой, а патологической анатомией в ее чистейшем виде.

Макнил мысленно перебрал в уме сравнительные гистологические признаки двух заболеваний. Они были удручающе сходными. В срезах видна рубцовая ткань и сильно пигментированные клетки. В обоих случаях структура клеток очень хорошо выражена. Кроме всего прочего, Макнила учили быть честным. Посмотрев все препараты, он признался:

— Я не знаю. — Потом добавил: — У нас есть подобные случаи? Может, стоит сравнить с ними?

— Поиски займут у нас год, — нахмурился Пирсон. — Я не помню, когда в последний раз видел голубой невус. — И мрачно добавил: — На днях мы получим серию стандартных образцов, и тогда в сомнительных случаях сможем сравнивать картину.

— Вы говорите об этом уже пять лет, — сухо заметил Баннистер.

Пирсон резко обернулся к нему, повернувшись на крутящемся стуле:

— Что ты здесь делаешь?

— Складываю папки в шкаф, — лаконично ответил старший техник-лаборант. — За секретаря, которого у нас нет и который по идее должен быть.

«Конечно, должен, и не один», — подумал Макнил. Отделение остро нуждалось во вспомогательном персонале, да и система хранения препаратов безнадежно устарела. Слова шефа о наборе стандартных образцов напомнили Макнилу о вопиющих недочетах администрирования. Почти во всех хороших клиниках были такие наборы. Иногда их называли наборами поврежденных тканей. Но как бы их ни называли, они очень помогают справляться с проблемами, подобными той, с которой они сейчас столкнулись.

Пирсон снова принялся изучать срезы. Он что-то бормотал, как это делает большинство патологоанатомов, мысленно отвергая одни признаки и находя подтверждение другим. Макнил слышал: «Эта слишком мала… нет кровоизлияния… отсутствует некроз тканей… не вижу, но подтверждения нет… да, это так… вот теперь довольно».

Пирсон оторвался от микроскопа, вытащил из-под объектива последний срез, положил его в планшет.

— Диагноз — синий невус.

Суд патологической анатомии состоялся. Женщина будет жить.

Пирсон перечислил признаки, основываясь на которых он вынес свое заключение, чтобы поучить Макнила. Потом указал на планшет:

— Тебе стоит получше просмотреть эти срезы. Такое увидишь нечасто.

Макнил нисколько не сомневался в том, что старик поставил правильный диагноз. Многолетний опыт сделал свое дело. Макнил уважал суждения Пирсона в патологической анатомии. «Но когда ты уйдешь, — подумал он, глядя на старика, — нам остро потребуется набор образцов».

Они исследовали еще два случая, которые оказались простыми и не вызвали никаких затруднений.

Пирсон вставил в микроскоп первый срез следующего случая. Он взглянул в окуляры, выпрямился и загремел на весь кабинет, обращаясь к Макнилу:

— Баннистера сюда!

— Я еще здесь, — безмятежно отозвался старший лаборант.

Пирсон развернулся к нему на стуле.

— Посмотри на это безобразие! — громко и грубо заорал он. — Сколько можно учить тебя правильно делать срезы? Что случилось с лаборантами в гистологии? Они что, глухие или просто непроходимо глупы?

Макнилу приходилось и раньше слышать такие вспышки ярости.

— В чем проблема? — спросил Баннистер.

— Я скажу тебе, в чем проблема. — Пирсон вытащил стекло из-под объектива и толкнул его по столу. — Как я могу поставить верный диагноз при таком паршивом срезе?

Старший лаборант взял со стола стекло и посмотрел его на свет.

— Срез слишком толстый, да?

— Конечно, он очень толстый. — Пирсон взял с подставки еще одно стекло. — Посмотри на этот срез. Если его положить на хлеб, то получится изрядный бутерброд.

Баннистер примиряюще улыбнулся:

— Я проверю микротом. Он уже давно барахлит. — Старший лаборант протянул руку к подставке со стеклами: — Это можно убрать?

— Нет, мне придется работать с ними. — Буря миновала, теперь старик просто ворчал. — Тебе надо лучше следить за гистологией.

Теперь уже Баннистер проявил строптивость. Идя к двери, он пробурчал:

— Я бы следил, но у меня много и других дел…

— Ладно, ладно. Эту песню я слышу уже не в первый раз! — крикнул ему вслед Пирсон.

Не успел Баннистер взяться за ручку двери, как раздался тихий стук и на пороге появился Чарльз Дорнбергер.

— Можно войти? — спросил он.

— Конечно. — Пирсон улыбнулся: — Может быть, тебе даже удастся что-нибудь узнать, Чарли.

Гинеколог вежливо кивнул Макнилу, потом непринужденно обратился к Пирсону:

— Мы договорились, что я приду к тебе сегодня. Ты забыл?

— Да, забыл. — Пирсон отодвинул в сторону подставку со стеклами и спросил резидента: — Сколько нам еще осталось?

— Восемь случаев.

— Мы закончим позднее.

Макнил собрал уже заполненные истории болезни.

Дорнбергер достал трубку и принялся не спеша ее набивать. Оглядев большую, тускло освещенную комнату, он вздрогнул.

— У тебя здесь очень сыро, Джо. Каждый раз, когда я сюда прихожу, опасаюсь простудиться.

Пирсон глухо рассмеялся:

— Мы каждый день распыляем здесь вирусы гриппа чтобы отпугивать незваных гостей. Выкладывай, зачем пришел?

Дорнбергер не стал терять время на предисловия.

— Я пришел к тебе как парламентер, который должен тактично с тобой поговорить. — Он вставил в рот мундштук трубки и убрал кисет в карман.

Пирсон поднял голову:

— Что случилось? Опять какие-то проблемы?

Их взгляды встретились.

— Трудно сказать, — тихо ответил Дорнбергер и сделал паузу. — Похоже, что скоро ты получишь помощника — второго патологоанатома.

Дорнбергер ожидал вспышки, но Пирсон был странно спокоен.

— Независимо от того, хочу я этого или нет, так? — задумчиво спросил он.

— Да, Джо. — Дорнбергер не стал юлить — в этом не было никакого смысла. Он обдумывал свое поведение в течение всех дней, прошедших после совещания в администрации.

— Думаю, что за этим стоит О’Доннелл. — Пирсон произнес это с горечью, но спокойно. Как всегда, старый патологоанатом был непредсказуем.

— Отчасти да, но не только он, — сказал Дорнбергер.

Реакция Пирсона снова удивила гинеколога.

— Как ты думаешь, что мне делать? — спросил он. Это был вопрос, заданный близкому другу.

Дорнбергер положил неприкуренную трубку в пепельницу, стоявшую на столе Пирсона. Он был рад, что Пирсон так воспринял дурную новость. Значит, он, Дорнбергер, сможет помочь ему принять новое положение дел, приспособиться к нему. Вслух он сказал:

— Думаю, выбор невелик, Джо. Ты отстаешь с представлениями заключений в хирургию, разве не так? И с другими вещами ты тоже опаздываешь.

На мгновение Дорнбергеру показалось, что он зашел слишком далеко, задев Пирсона за больное место. Он видел, как тот напрягся, и ожидал, что Джо взорвется. Но взрыва не произошло. Громче, чем обычно, но вполне рассудительно Пирсон ответил:

— Конечно, некоторые вещи нуждаются в улучшении. В этом я могу тебе признаться. И я не успеваю все сделать вовремя — мне не хватает времени.

Он принял это, подумал Дорнбергер, он понимает действительное положение вещей. И уже без внутреннего напряжения произнес:

— Но у тебя появится время — с приходом второго патологоанатома.

Сказав это, Дорнбергер достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист, который дал ему администратор.

— Что это? — спросил Пирсон.

— Это резюме патологоанатома, которого нашел Гарри Томазелли. Он хотел бы работать в нашей клинике. Но пока еще ничего не решено.

Пирсон взял резюме.

— Да, они не теряли время даром.

Страницы: «« « 23456789 » ... »»