Пушкин и финансы Коллектив авторов

I

В 1832 г. осенью Пушкин провел около трех недель в Москве; выехал из Петербурга 16–17 сентября, выехал из Москвы 10 октября. С большим опозданием первое по возвращении письмо своему задушевному приятелю и другу Павлу Воиновичу Нащокину он отправил только 2 декабря. «Приехав сюда, – писал Пушкин, – нашел я большие беспорядки в доме, принужден был выгонять людей, переменять поваров, наконец, нанимать новую квартиру»[1013]. Пушкин сообщил Нащокину и свой новый адрес: «В Морской, в доме Жадимировского»[1014]. Прежде Пушкин жил на Фурштатской в доме Алымова. Переезд в дом Жадимировского неправильно относили биографы Пушкина к середине октября. Контракт на квартиру был заключен 1 декабря, а 2 декабря Пушкин внес в счет квартплаты за первую четверть 1000 рублей. Следовательно, днем переезда надо считать 1 или 2 декабря.

У знатока исторической топографии города Петербурга находим следующие подробности о доме, в котором поселился Пушкин, и о домовладельце. «В переписке Пушкина, – читаем мы у этого исследователя, – не указан № дома Жадимировского, у которого в это время (1832–1833 гг.) в Морской улице были два дома, один, как видно из приложенного плана, угловой на Гороховскую улицу (ныне № 27, дом Российского общества страхования), другой наискосок, второй от угла Гороховой, ныне № 22 г. Тура» (см. схему).

Один из этих домов (первый) значится уже в 1797 г., а именно: «у Каменного моста в Адмиралтейской улице (так звалась в то время Гороховая улица), в доме купца Жадимировского приезжавший тульский оружейник Василий Кузьмин Лялин продавал тульские ружья».

«Жадимировские когда-то принадлежали к именитым купцам города Петербурга, они владели громадным числом земельных участков, между прочим, у них был дом на углу Мошкова переулка и Миллионной улицы, были подрядчиками Высочайшего двора и вообще играли заметную роль среди немногочисленного в то время купечества»[1015].

Копия контракта, заключенного на квартиру в доме Жадимировского, сохранилась в бумагах Пушкина. Контракт не издан^I. Привожу по этой копии контракт полностью, ибо, во-первых, он дает нам возможность точно установить место жительства Пушкина, во-вторых, определяет условия квартирного быта Пушкина, в-третьих, сообщает несколько дат для биографической канвы. Разрядкой [в нашем издании – курсивом. – Прим. ред.] набраны наиболее острые места договора.

Санкт Петербург, Тысяча восемьсот тридцать второго года, Декабря первого дня. Я, нижеподписавшийся, Титулярный Советник Александр Сергеевич Пушкин, заключил сей контракт с Фридрихсгамским первостатейным купцом Петром Алексеевичем Жадимировским[1016] в том, что нанял я, Пушкин, у него, Жадимировского, в собственном его каменном доме, состоящем 1-й адмир[алтейской] час[ти] 2-го квар[тала] под № 132-м Отделение в 3-м этаже, на проспекте Гороховой улицы, состоящее из двенадцати комнат и принадлежащей кухни, и при оном службы: 1-н сарай для экипажей, конюшня на 4 стойла, 1-н небольшой сарай для дров, 1-н ледник и чердак для вешанья белья[1017], – от вышеписанного числа впредь на один год, т. е. по 1-е декабря 1833 года, за которой наем обязан я Пушкин платить ему Жадимировскому по три тысячи триста рублей банковыми ассигнациями в год, платеж оных денег производить за каждые четыре м-ца по равной причитающейся сумме вперед без всякого отлагательства, а ежели я Пушкин в платеже наемных денег буду неисправен и по срокам не заплачу, то волен – он, Жадимировский, оные покои отдать другому, хотя бы то и с уменьшением против моей наемной цены, а я Пушкин обязан как за содержание, так и за все убытки, от сего последовать могущие, ему Жадимировскому платить и до показанного срока от платежа отказаться не могу – также оную квартиру не передавать другому без согласия Жадимировского. Покои оные ныне мной приняты во всякой целости и чистоте, в 3-х комнатах стены обклеены французскими обоями, в 5-ти комнатах полы штучные^II, в прочих сосновые, находящиеся в комнатах печи с медными дверцами, двери с задвижками, замками и ключами, переплеты как летние, так и зимние с целыми стеклами и оные все с медными задвижками, в кухне английская плита, очаг с котлом и пирожная печь с машинкою; – в срочный день сего контракта сдать мне, Пушкину, ему, Жадимировскому, все сие во всякой целости, исправности и чистоте; а если при выезде моем что окажется изломано, потеряно или разбито, то обязан я заплатить что стоит, или привести в прежний вид как было мною принято. – Если я Пушкин пожелаю в тех покоях сделать что залучшее или переделать какое неподвижное украшение без повреждения дому и стен, то не иначе как на свой счет и с согласия его, Жадимировского, а по выезде моем ничего не отнимать и не отламывать и не требовать за оное никакой платы, и все неподвижные украшения остаются в пользу Жадимировского. От пожарного случая (от чего Боже сохрани) иметь мне, Пушкину, осторожность и смотрение, и если случится от моей или живущих у меня людей – неосторожности пожар – и от того причинится повреждение дому и стенам, то обязываюсь за все сгоревшее и поврежденное ответствовать беспрекословно, – а ежели же оный случится от соседей или молнии, тогда я не ответствую. – Во всех тех покоях иметь мне чистоту – помои и сор приказывать выносить на показанное дворником место – и не выливать никакой воды в нужные места, ибо от сего большой вред дому. – О прибылых ко мне для жительства и отбылых, тот самый час давать знать через записки управляющему домом, с приложением пашпортов и билетов Конторы адресов, и не держать у себя людей без тех и других видов или без прописки оных у г. Надзирателя того квартала, а буде таковые люди окажутся у меня в жительстве, то все налагаемые Правительством штрафы обязываюсь платить я Пушкин сам, не доводя хозяина ни до какой ответственности и платежа. До срока сего контракта за три месяца, должен я Пушкин объявить ему Жадимировскому желаю ли я иметь квартиру впредь или нет – равно и он Жадимировский должен в то же время мне объявить, намерен ли он впредь иметь меня в жильцах. – Контракт сей с обеих сторон хранить свято и ненарушимо[1018].

Подлинный контракт получил и копию выдал – с подлинным верно

Петр Жадимировский

На копии контракта имеются следующие три расписки о получении денег:

1832 года Декабря 2 дня получено от г-на Пушкина в уплату тысячу рублей, банк. ассигнациями.

Управляющий Иван Ананьин.

Декабря 10 дня получил достальные от г-на Пушкина с 1 декабря по 1-е Апреля 1833 года, денег сто рублей.

Управляющий Иван Ананьин.

С 1 Апреля по 1 Августа 1833 года получил от г. Пушкина денег тысячу сто рублей.

Прикащик Иван Ананьин.

Таким образом, из двух указанных на плане домов по Морской (ныне ул. Герцена) надо остановиться на доме № 27, выходящем на проспект Гороховой улицы. Собственно, к этому заключению следовало бы придти и до ознакомления с контрактом, так как в переписке Пушкина дом показывался различно: «в Морской» и «в Гороховой».

II

С квартирой в доме Жадимировского Пушкину не повезло. В мае 1833 г. Пушкин переехал на Черную речку, на дачу Миллера. Надежда Осиповна, мать Пушкина, 24 мая сообщала дочери Ольге в Варшаву: «Александр и Натали на Черной речке, они взяли дачу Миллера, которую в прошлом году занимали Маркеловы. Она очень красива, есть большой сад; дача очень велика: 15 комнат с верхом. – Натали чувствует себя хорошо, она была очень довольна своим новым жилищем, тем более, что это в двух шагах от ее тетки, которая живет с Натальей Кирилловной на ферме»[1019].

С Черной речки Пушкины уже не вернулись на квартиру Жадимировского. 18 августа 1833 г. Пушкин надолго уехал из Петербурга, а 1 сентября в его отсутствие жена Наталья Николаевна заключила договор на новую квартиру с капитаном гвардии А. К.Оливеем (русская переделка фамилии Оливье). Пушкин заплатил Жадимировскому по 1 августа– за две трети года, и по соглашению с управляющим к 1 августа освободил квартиру. Жадимировский счел поступок Пушкина нарушением контракта и начал дело против Пушкина, причинившее ему немало неприятностей и хлопот. Квартира простояла свободной с 1 августа по 27 ноября, когда въехал новый жилец, так вот богатейший купец и алчный домовладелец Жадимировский и пожелал взыскать с Пушкина следуемые за это время 1063 руб. 33 коп. Документы, сохранившиеся в бумагах Пушкина, освещают некоторые моменты этой квартирной тяжбы Пушкина. Первой инстанцией, куда обратился Жадимировский, был участок или, по тогдашней терминологии, С.-Петербургская управа благочиния, точнее, по месту жительства, Литейная часть. Вот это курьезное «объявление»:

В С.Петербургскую Управу Благочиния Фридрихсгамского первостатейного купца Петра Жадимировского

Объявление

Прошлого 1832 года декабря 1 дня, Титулярный Советник Александр Сергеевич Пушкин заключил со мною контракт, в подлиннике у сего прилагаемый, о найме в доме моем квартиры впредь на один год ценою по 3300 руб. в год, по каковому контракту я и получил наемных денег за восемь м-цев, т. е. по 1-е Августа сего года все сполна, а с 1-го Августа г. Пушкин выехав из сей квартиры просил меня о позволении отдать оную другому лицу, но как он охотника на сию квартиру приискать не мог, то и просил меня оную отдать кому пожелаю – что мне и удалось, а именно с 27 Ноября с его года Лейб Гвардии КонноГренадерского Полка прапорщику Александру Николаевичу Хомутову, а как г. Пушкин следующие мне по контракту денег с 1-го Августа но 27 Ноября всего 1063 руб. 33 % коп. по многократным моим требованиям добровольно не платит, то оную Управу Благочиния покорнейше прошу прописанную сумму 1063 руб. 33 % коп. с реченного г. Пушкина по жительству его Литейной части против церкви Пантелеймона в доме Оливье взыскать, а в случае неплатежа с личностью и имением, находящимся в квартире его, поступить по законам. На производство дела 3 листа гербовой бумаги прилагаю, жительство я имею 1-й Адмиралтейской части в собственном доме. Объявление сие со слов просителя писал кандидат коммерции Михаил Рябов, а оное подать доверяю Ржевскому купеческому сыну Григорию Сазонову. Подписал Фридрихсгамский первостатейный купец Петр Жадимировский.

Генваря 5 дня

1834 года

На объявление была положена резолюция «контракт предъявить г. Пушкину и требовать полного удовлетворения». Пристав Литейного участка передал исполнение квартальному надзирателю. Он предложил «надзирателю 2 квартала с получения сей бумаги приступить к исполнению и в противном случае требовать моего содействия непременно нимало не упущая времени». Это поручение было дано 18 января 1834 г. Квартальный предъявил Пушкину объявление Жадимировского. Пушкин отказался (и совершенно справедливо!^III) платить деньги и на объявление представил следующее собственное объяснение:

Литейной части в Съезжий Дом

Титулярного Советника Александра Сергеева сына Пушкина

Объяснение

Противу предъявленного мне объявления купца Петра Жадимировского, Съезжему дому Литейного участка имею честь объяснить: что действительно нанял я в прошлом 1832-м году квартиру в доме его и заключил с ним контракт, по коему обязался я платить впредь за каждую треть по равной сумме, то есть по 1100 рублей, что и выполнял я исправно. В первых же числах июля 1833 года (а не первого августа как несправедливо показывает г. Жадимировский), перед наступлением последней трети, я с совершенного согласия Жадимировского, оставил сию квартиру, и очистил оную по настоятельной просьбе и требованию его управителя, на что могу представить и свидетелй. Вероятно г. Жадимировский не мог согласиться с новым своим жильцом; но сие до меня не касается, ибо г. Жадимировский от меня денег уже не требовал, что по силе Контракта должен был он учинить пред первыми числами августа. А что он сам полагал сей Контракт уничтоженным, доказывается тем, что он отдавал оставленную мною квартиру от себя и на год надбавя сверх платимой мною суммы еще 200 рублей, в чем в случае требования также представляю свидетелей. Что он, г. Жадимировский, велел через своего Управителя людям моим очищать квартиру прежде 1-го августа, то есть прежде наступления последней трети, то я на сие имею свидетелей. А что он говорит в Объявлении своем, что будто бы я об отдаче квартиры в наймы от имени моего, его просил, то совершенно несправедливо, ибо я сам легко бы мог отдать оную квартиру если б оставалось еще за мною, сбавя несколько противу положенной суммы; напротив того, он Жадимировский отдавал как уже сказано на год (а не на треть) надбавя еще 200 рублей лишних, следовательно почитал себя полным хозяином дома, и действовал от своего лица, а не по моей доверенности; в противном случае сие было бы с его стороны наглым плутовством, к коему я полагал и полагаю г. Жадимировского не способным. Объяснившись таким образом, прошу предоставить сие дело на рассмотрение Судебных мест. В обеспечение же иска впредь до окончания дела представляю в силе своего права, 7 свободных душ из моего имения, состоящего в нижегородской Губернии Алаторского уезда деревни Кистеневой, на которых документы прилагаю.

Титулярный Советник Александр Пушкин.

Февраля 11 дня 1834 года[1020].

Ходатаи по делам существовали и во времена Пушкина; к их юридической помощи Пушкину и пришлось прибегать. Но сдается, что это объяснение сочинил сам Пушкин: стиль документа, конечно, канцелярский, но литературнее и глаже стиля бумаг, составленных по этому делу профессионалами, и кроме того, фраза о «наглом плутовстве», «к которому полагал Пушкин Жадимировского не способным», несомненно профессиональным ходатаем не могла быть употреблена: это – плод иронии самого Пушкина.

Кистеневскими мужиками Пушкин обеспечил иск Жадимировского, но алчный домовладелец должен был повести дело судебным порядком. Первая судебная инстанция – С.-Петербургский надворный суд. Здесь оно производилось или, вернее, тянулось в 4-м департаменте; 15 апреля 1835 г. определением этого департамента дело было решено против Пушкина в пользу Жадимировского. Пушкин объявил свое неудовольствие на это решение, и 31 мая дело перешло на ревизию в С.-Петербургскую палату Гражданского суда в 1-й департамент! Пушкин подал апелляционную жалобу^VI. Производство Надворного суда и Палаты нам неизвестно. Но эти инстанции потребовали профессиональных знаний, а судейские крючки потребовали трат^VII. Апелляционную жалобу писал Пушкину специалист. Сохранилась в бумагах Пушкина его расписка на гербовой бумаге, стоимостью 50 коп. лист.

1835-го года Мая 30-го дня и нижеподписавшийся дал сию расписку г-ну Титулярному Советнику Александру Сергеевичу сыну Пушкину в том, что принял я обязанность сочинить апелляционную жалобу для подачи в Гражданскую Палату по делу о взыскании с него г-на Пушкина купцом Петром Жадимировским неправильно денег с тем, что за еще сочинение и ходатайство по сему делу обязан мне г-н Пушкин оплатить сего числа двести рублей, а достальные сто пятьдесят рублей по окончании в Палате дела, а буде означенное дело будет кончено не в пользу г-на Пушкина, то взятые сии деньги обязываюсь отдать по требованию его г-на Пушкина в тоже время, Губернский Секретарь

Василий Гаврилов сын Вер.

(подпись неразборчива).

Лето 1835 г. Пушкины провели на Черной речке. 8 мая мать Пушкина сообщила дочери: «У Натали грандиозные проекты развлечений: она готовится к Петергофскому празднику, который будет 1 июля; она желает ездить верхом со своими сестрами по островам; она желает взять дачу на Черной речке; она не желает ехать дальше, как того хотел бы муж – в конце концов, чего желает женщина, желает бог»^VIII! В письмах Н. О. Пушкиной есть упоминание о том, что, получив от зятя Павлищева письмо на имя Пушкина, она отослала его на дачу Миллера, но, судя по одной пометке в рукописях Пушкина («1835, Черная речка, за Мил. 25 июня»), можно думать, что Пушкин в 1835 г. жил поблизости Миллеровой дачи.

В сентябре месяце в процессе Пушкина произошел какой-то оборот, потребовавший экстренных с его стороны действий. Жадимировский подал 5 июля в Надворный суд свое прошение, и Пушкин обратился к новому ходатаю. Красноречивым свидетельством юридических действий последнего является следующий счет, поданный им Пушкину:[1021]

По-видимому, речь шла о приостановке выполнения решения. В бумагах Пушкина сохранилось прошение, собственноручно подписанное Пушкиным и датированное 5 сентября. Осталось ли оно не поданным или это второй экземпляр, неясно. Подпись начинается между строк: «К сему, прошению, титулярный советник Александр Сергеевич сын Пушкин руку приложил». Вот текст прошения.

Всепресветлейший Державнейший Великий Государь Император Николай Павлович Самодержец Всероссийский Государь Всемилостивейший.

Просит Титулярный Советник Александр Сергеев сын Пушкина, а о чем тому следуют пункты.

1-е

Санктпетербургского Надворного Суда в 4 департаменте производилось дело о взыскиваемых с меня Фридрихсгамским первостатейным купцом Петром Жадимировским за наем в доме его квартиры 1063 руб. 33 коп., и решительным определением оного департамента 15 апреля сего 1835 года состоявшимся, между прочим заключено: претендуемые купцом Жадимировским за квартиру деньги 1063 руб. 33 коп. взыскать с меня посредством Управы Благочиния, а при неплатеже мною денег, или отзыве о неимении таковых, произвесть взыскание с недвижимого имения моего, на обеспечение настоящей претензии Жадимировского мною предоставленного, заключающегося в 7 свободных душах крестьян, состоящих в Нижегородской губернии Алатырского уезда в деревне Кистеневой, каковое дело по объявленному мною на решение того же суда неудовольствию, 31 прошедшего мая представлено на ревизию здешней Палаты Гражданского Суда в I Департамент в которой на неправильное и крайне обидное для меня решение означенного Надворного Суда подана мною апелляционная жалоба, с подробным изъяснением всех тех обстоятельств, кои могут служить доказательством неправильности иска купца Жадимировского, и несправедливости вышепрописаного решения суда, а потому всеподданнейше прошу

Дабы Высочайшим Вашего Императорского Величества указом повелено было сие мое прошение С.-Петербургской Палаты Гражданского Суда в I Департамент приняв записать, а о приостановлении исполнения решения здешнего надворного суда 4 Департамента по вышеизложенному делу, предписать тому же Департаменту Указом за долженствующую же употребиться по сему делу вместо гербовой простую бумагу три рубля денег при сем представляю.

Всемилостивейший Государь прошу Вашего Императорского Величества, о сем моем прошении решение учинить.

Сентября 5 дня 1835 года к подаче надлежит С.-Петербургской Палаты Гражданского Суда в I Департамент, сие прошение с сочинения проситея писал Канцелярист Николай Соскин.

Ходатаи получили с Пушкина свои гонорары, но помощи ему не принесли. Апелляционная жалоба Пушкина была оставлена без последствий, и решение Надворного суда от 15 апреля 1835 г. было утвеждено в полной мере. Жадимировскому предстояла задача взыскать с Пушкина присужденные ему судом деньги. Пушкин добровольно платить отказался, и оставалось описывать его движимое и недвижимое имущество, о чем и должна была позаботиться Управа благочиния. Пушкин и предложил обратить взыскание на имение его, Нижегородской губернии, Лукояновского уезда, в сельце Кистеневе состоящее. 4-й департамент Надворного суда сообщил в Лукояновский земский суд, «дабы оный из показываемого г. Пушкиным в сельце Кистеневе свободного имения заключающегося в 7-ми душах крестьян соразмерно иску моему с 1063 р. 33 коп. с процентами равно и штрафных 106 руб. 30 коп. тотчас описал и оценил следую – щее количество душ и опись с оценкой представил куда следует, а до того собираемые с сего имения доходы высылал в оный Департамент».

Дело о взыскании с Кистеневского имения Пушкина тоже не мешало бы Центрархиву поискать. Приведенные только что данные извлечены нами из «объявления» Жадимировского, поданного им после смерти Пушкина в «Опеку, учрежденную над детьми и имением титулярного советника А. С. Пушкина»[1022]. Излагая свою претензию в этом объявлении, Жадимировский заявлял: «Г.г. Опекунов покорнейше прошу, если угодно будет им заплатить мне вышеозначенные деньги, то я не премину подать объявление Надворного Суда в 4-й Департамент о уничтожении распоряжения оного касательно остановления от предназначенной оным Департаментом продажи имения покойного».

Опека уплатила причитавшиеся Жадимировскому деньги, а в августе 1837 г. дело о взыскании с тит[улярного] сов[етника] А. С. Пушкина было заключено уплатой штрафных. Сохранилась в делах Болдинского архива квитанция [1023]:

Дана сия из Сергачевского земского Суда управляющему именьем г. титулярного советника Александра Сергеевича Пушкина сельца Кистенева белорусскому дворянину Осипу Матвееву Пеньковскому в представлении им по иску купца Жадимировского нащет квартиры доверителя моего штрафные Сто шесть рублей тридцать копеек и за бумагу тридцать шесть рублей всего сто сорок два рубля тридцать копеек ассигнациями и медными с пересылкою до Санктпетербурга принято августа 31 дня 1837 года. Сельский заседатель Евдокимов. Секретарь Титулярный советник Александров. № 4180.

Так, по смерти Пушкина, закончилась его квартирная тяжба.

Вопросы быта, обволакивающие писательскую жизнь, начинают вновь привлекать усиленное внимание исследователей, и даже страстные поборники формального метода с вершин формальных изучений нисходят в тень долины малой – к литературному быту. Результаты далеко не последнего значения могут быть достигнуты исследованием материального положения, изучением материальных источников существования писателя.

I

Пушкин был помещиком, владельцем крепостных душ, коллежским ассесором, чиновником министерства иностранных дел, служилым человеком своего государя; наконец, писателем. Этим трем состояниям соответствовали три источника средств существования: доходы помещичьи, царское жалованье и литературный гонорар.

Сначала о помещичьих доходах. В сущности, владельцем душ Пушкин не был. Перед женитьбой он получил от отца 200 душ крестьян в сельце Кистеневе. По «записи» Пушкин мог пользоваться доходами, мог заложить свои души, но он не имел права ни продавать, ни отчуждать их. Пушкин ввелся во владение своим имением и немедленно заложил в Опекунском совете свои души за 40000 руб. ассигнациями; на серебро, по тогдашнему курсу, эта сумма составляет 11428 руб. 58 коп. Прошу заметить, что в дальнейшем все цифры приводятся в ассигнациях, и при переводе их на серебро надо принимать один серебряный рубль за 3 руб. 70 коп. ассигнациями. Заклад Кистенева был самым крупным актом помещичьего хозяйствования Пушкина, и эти сорок тысяч были единственным крупным профитом^I Пушкина-помещика. Пушкин сам не вел хозяйства, и его помещичьи доходы ограничивались оброками, которые выплачивали барину его крестьянские души. Помещичье хозяйство Пушкина обследовано мной в книге «Пушкин и мужики», и я позволю себе ограничиться выводами. У Пушкина было 200 душ, разбитых на 95 тягол, т. е. платежных единиц. Весь оброк должен был бы составить 4500 руб. в год, но кистеневские мужики ни разу не заплатили такой суммы; так, за первый год (1831) Пушкин получил всего 3600 руб.; за 1833-й почти столько же. Крепостными доходами Пушкин пользовался недолго, всего четыре с небольшим года. Весной 1835 г. он уступил доходы со своих кистеневских мужиков сестре, доходы, определявшиеся суммой, вряд ли большей 2000 руб. Итак, в среднем Пушкин имел с мужиков около трех тысяч ассигнациями в год. Капля в море при пушкинском бюджете!^II На помещичьи доходы Пушкин не жил, и к 1836 г. этот источник средств существования прекратился.

II

«Царское жалованье» – второй источник средств существования, гораздо щекотливее первого. Служба Пушкина была абсолютно номинальная, и оклад его не был зарплатой чиновника, а действительно был жалованьем от царя. Цепь зависимости от Николая, которой был скован Пушкин, имела много разнообразных звеньев, и, в конце концов, царь соблаговолил даже позолотить их. Я остановлюсь на отношениях материальной зависимости Пушкина от императора Николая. Начало их восходит к женитьбе Пушкина. В 1831 г. он женился и в мае этого года поселился с молодой женой в Царском Селе; сюда же в июле переехала царская семья, двор и Жуковский, наставник царского сына. Уже 22 июля 1831 г. из Царского Села Пушкин писал другу П. А. Плетневу: «Скажу тебе новость (но да останется это, по многим причинам, между нами)! царь взял меня в службу, но не канцелярскую или придворную, – нет, он дал мне жалованье, открыл мне архивы, с тем, чтобы я рылся и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли? Он сказал: раз он женился и раз он не богат, нужно помочь ему в хозяйстве. Ей-богу, он очень мил со мною»[1025]. 23 июля 1831 г. начальник III отделения Бенкендорф сообщал графу Нессельроде царское повеление о том, чтобы он определил Пушкина в государственную Коллегию иностранных дел и назначил ему жалованье^III. Высочайшим приказом, по докладу графа Нессельроде, 14 ноября 1831 г. отставной коллежский секретарь Пушкин был принят в службу тем же чином, а 6 декабря 1831 г. был произведен в титулярные советники. Но с жалованьем затянулось: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. И только с 14 ноября 1831 г. в приходном бюджете Пушкина появилась новая статья – жалованье, 5000 руб. в год, ассигнациями, конечно. Действительной службы Пушкин не нес и только расписывался в получении денег. Правда, он брал на себя моральное обязательство написать историю Петра Великого, но никто из окружающих, никто из сановников и придворных и прежде всего сам Николай, конечно, не принимали всерьез этого обязательства. Прошло два года, и Пушкин уже по собственной инициативе усугубил свою материальную зависимость и от царя, и от III отделения просьбой об экстренной ссуде.

12 декабря 1833 г. Пушкин, по приглашению Бенкендорфа, явился к нему. «Мне возвращен, – записал он в дневник, – „Медный всадник“ с замечаниями государя. Слово кумир не пропущено высочайшей цензурой; стихи („И перед младшею столицей…“) вымараны. На многих местах поставлен? – все это делает мне большую разницу. Я принужден был переменить условия со Смирдиным»[1026]. Запрещение «Медного всадника» расстроило материальные планы Пушкина.Он писал П. В. Нащокину: «Здесь имел я неприятности денежные; я сговорился было со Смирдиным и принужден был уничтожить договор, потому что Медного всадника ценсура не пропустила. Это мне убыток. Если не пропустят историю Пугачева, то мне придется ехать в деревню. Все это очень неприятно»[1027]. В то же самое свидание 12 декабря, когда Пушкин получил обратно рукопись «Медного всадника», Бенкендорф дал ему ответ и на просьбу Пушкина, изложенную в письме от 6 декабря, «дозволить представить Историю Пугачева на высочайшее рассмотрение»[1028]’ ^IV. Бенкендорф дал согласие представить царю труд Пушкина и просил Пушкина доставить рукопись.

Происходили разговоры с Бенкендорфом; сохранились приглашения, посланные Бенкендорфом Пушкину пожаловать на 11 февраля[1029] и на 26 февраля[1030]. Надо думать, что на этих свиданиях шла речь об «Истории Пугачева» и о возможной компенсации за понесенный Пушкиным убыток от запрещения «Медного всадника». В результате известного соглашения с Бенкендорфом Пушкин обратился к нему 26 февраля со следующим письмом: «Не имея ныне способа, независимо от книгопродавцев приступить к напечатанию мною написанного сочинения, осмеливаюсь прибегнуть к вашему сиятельству с всепокорнейшею просьбою о выдаче мне из казны заимообразно за установленные проценты, 20000 рублей, с тем, чтобы я оные выплатил в два года, по срокам, которые угодно будет назначить начальству»[1031]. С разрешением просьбы о займе дело пошло очень скоро. На письме Пушкина от 26 февраля Бенкендорф положил резолюцию: «Министру финансов. Государь приказал на этом основании выдать Пушкину 20 тысяч». 4 марта Бенкендорф уведомил о соизволении царя на выдачу Пушкину 20 тысяч и самого Пушкина, и министра финансов графа Канкрина^V. А 5 марта Пушкин уже «свидетельствовал графу Александру Христофоровичу чувства глубочайшей благодарности за могущественное ходатайство, коего он удостоил его»[1032]. В дневнике Пушкин 6 марта записал: «Царь дал мне взаймы 20 000 на печатание Пугачева. Спасибо»[1033]. А Нащокину Пушкин сообщил: «Вот тебе другие новости: я камер-юнкер с января месяца; „Медный Всадник“ не пропущен – убытки и неприятности. Зато Пугачев пропущен, и я печатаю его на щет Государя. Это совершенно меня утешило»[1034].

Когда летом 1834 г. Наталья Николаевна выразила в своем письме недовольство вечными жалобами мужа на материальное положение, Пушкин отвечал (8 июня 1834 г.): «Никогда не думал я упрекать тебя в своей зависимости. Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив; но я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. Зависимость жизни семейственной делает человека более нравственным. Зависимость, которую налагаем на себя из честолюбия или из нужды, унижает нас. Теперь они смотрят на меня, как на холопа, с которым можно им поступать, как им угодно. Опала легче презрения. Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у господа бога. Но ты во всем этом не виновата, а виноват я из добродушия, коим я преисполнен до глупости, несмотря на опыты жизни»[1035].

На «Историю Пугачевского бунта» Пушкин возлагал немалые надежды. В черновом, не посланном письме к Бенкендорфу он упоминал, что книга даст ему 40000 руб. 15 сентября Пушкин писал жене: «Ох, кабы у меня было 100000! Как бы я все это уладил; да Пугачев, мой оброчный мужичек, и половины того мне не принесет, да и то мы с тобой как раз промотаем; не так ли?»[1036] «История Пугачевского бунта» вышла в свет в последних числах декабря 1834 г. и продавалась по 20 руб. за экземпляр, 20 января 1835 г. Пушкин сообщал Нащокину: «Каково время! Пугачев сделался добрым, исправным плательщиком оброка, Емелька Пугачев, оброчный мой мужик. Денег он мне принес довольно, но как около двух лет жил я в долг, то ничего и не остается у меня за пазухой, а все идет на расплату»[1037].

Но и тех сумм, на которые скромно рассчитывал Пушкин (тысяч 30–40), «История Пугачевского бунта» ему не дала. Из официального письма к М. Л.Яковлеву, заведывавшему казенной типографией, видно, что «История» печаталась в 3000 экз. По подсчету, произведенному после смерти Пушкина, оказалось у него на квартире 1775 экземпляров «Истории». Значит, разошлось всего 1225 экземпляров, на общую сумму 24500 руб. Если принять в расчет скидку книгопродавцам (а она определялась в 30 %), да еще выбросить экземпляры, розданные бесплатно, то доходы Пушкина от «Истории» выразятся в сравнительно скромной сумме 17150 руб. Если считать, что часть экземпляров продана без книгопродавческого посредства, то можно увеличить эту сумму тысяч до 20. Вот и все. 22 марта 1835 г. (срок уплаты первой половины займа на издание «Истории») Пушкин, конечно, взноса не сделал. Ссуда, пожалованная Николаем, оказалась в пушкинском бюджете тоже каплей в море!

Прошел год, а материальная нужда стала острее. Пушкин считал в известной мере повинными в этой нужде царя и правительство. Ему казалось, что он может поправить свои дела, или уехав в деревню, или получив разрешение на издание журнала. 2 мая 1835 г. он писал Павлищеву: «Дела мои не в хорошем состоянии. Думаю оставить Петербург и ехать в деревню»[1038]. В июне-июле 1835 г. Пушкин попробовал поправить свое материальное положение и вошел в длительную переписку с Бенкендорфом и в личные с ним сношения. Почти ко всем письмам этого периода к Бенкендорфу сохранились черновые наброски, свидетельствующие о неприятных и мучительных переживаниях автора. Он ставил себе определенную цель, в черновике обозначал ее ясно, а в беловом шел на попятный. 1 июня он излагал свое положение^VI: «Состояния никакого, ни у него, ни у жены. Верный заработок: жалованье. Работать, чтобы жить – в этом нет ничего унизительного, но писать для денег – одна мысль об этом приводит в прострацию. Жизнь в Петербурге дорога, журнал дал бы 40000 рублей, но мысль о таком предприятии отвратительна, этот источник на самый крайний случай. Но жизнь в Петербурге свыше сил, долги. Три, четыре года жизни в деревне поправят дела. Но лишь бы государь не увидел тут никакой неблагодарности. Бенкендорф должен решить участь поэта. К привязанности Пушкина не примешивается никакой задней мысли»[1039]. Николай на письме Пушкина надписал: «Нет препятствий ему ехать куда хочет, но не знаю, как разумеет он согласить сие со службою. Спросите, хочет ли отставки, ибо иначе нет возможности его уволить на столь продолжительный срок»^VII. Как будто бы Пушкину представлялась полная воля решать свою судьбу, но Пушкин предпочел отказаться от своеволия и 4 июля довел до сведения Бенкендорфа^VIII. «Государь сказал, что нельзя поехать в деревню, иначе как взяв отставку. Предаю судьбу в царскую волю, все только чтоб потом пустили в архивы»[1040]. Тут, наконец, вскрылись истинные цели деликатной переписки, Бенкендорф приоткрыл покрывало: «Если ему нужны деньги, государь готов помочь, – пусть мне скажет, если нужно дома побывать, то может взять отпуск на 4 месяца»[1041]. Пушкин наивно мечтал, что царь будет щедр и великодушен и сразу освободит его от всех долговых тягот, дав ему 120 000 руб. Эта сумма была нужна Пушкину, ее он проставил в черновике вместе с обещанием расплатиться в 10 лет. Но когда он стал переписывать письмо набело, рука его дрогнула и вместо 120 000 написала только 60 000. И эта сумма серьезно устраивала бы Пушкина, но ни Бенкендорф, ни Николай не желали понять его и после тягостного и унизительного для Пушкина обмена мнений предложили ему 10 000 руб. и шестимесячный отпуск[1042]. Можно себе представить, как аффрапирован^IX был Пушкин таким вспомоществованием. Царская подачка совершенно его не устраивала, и он пошел дальше по пути унижения: рискуя быть навязчивым, он обратился с новой просьбой дать ему 30 000 руб., но не как вспоможение, а взаймы, при чем в погашение просил обратить его жалованье. 29 июля царь согласился дать Пушкину на этих условиях 30 000 руб.^Х

В таких-то обстоятельствах Пушкин получил вторую ссуду от Николая. Итак, второй источник средств существования к 1 января 1836 г. был закрыт для Пушкина. На это число Пушкин оставался должен казне свыше 40 000 руб.

III

Перехожу к третьему и основному источнику существования – литературному гонорару. О литературных заработках Пушкина, конечно, будет написано особое исследование^XI, но в настоящий момент их историю я веду лишь за 1836 год. Она будет немногословна. Произведения Пушкина печатались в журналах и выходили отдельными изданиями. В 1835 г. издателем Пушкина был книгопродавец Смирдин, печатавший Пушкина в своей «Библиотеке для чтения» и выпускавший его книги. Но положение переменилось, когда Пушкину, наконец, было дано разрешение на издание «Современника». Иметь собственный журнал было давнишней мыслью Пушкина, но в прошлом к изданию журнала влекли желания порядка литературного и отчасти политического; теперь желания выцвели, и Пушкина толкала на издание нужда. Пушкин писал в октябре 1835 г. Нащокину: «Денежные мои обстоятельства плохи. Я принужден был приняться за журнал. Не ведаю, как еще пойдет. Смирдин предлагал мне 15 000 рублей, чтоб я от своего предприятия отступился и стал бы снова сотрудником его «Библиотеки». Но хотя это было бы и выгодно, но не могу согласиться»[1043].

31 декабря 1835 г. Пушкин оформил разговор с правительством о журнале в письме к Бенкендорфу: «Я желал бы в следующем, 1836 году, издать 4 тома статей чисто литературных (как-то повестей, стихотворений etc.), исторических, ученых, также критических разборов русской и иностранной словесности на подобие английских трехмесячных Reviews. Отказавшись от участия во всех наших журналах, я лишился и своих доходов. Издание таковой Reviews доставило бы мне вновь независимость, а вместе и способ продолжать труды, мною начатые. Это было бы для меня новым благодеянием государя»[1044]. Разрешение было дано, и Пушкин выпустил в 1836 г. четыре книги «Современника».

Пушкин крепко надеялся на материальный успех «Современника»; он взял на себя не только литературное, но и хозяйственное ведение дела, даже дело распространения. Но предпринимателем Пушкин оказался плохим. Подписка была поставлена крайне плохо. Воейков в августе 1836 г. писал, что «Современник» не имел и полутораста иногородних подписчиков. Хозяйство и контора журнала были никак не поставлены. На основании неизданных материалов, находящихся в моем распоряжении, можно с достоверностью утверждать, что издание «Современника» не прибыль принесло, а привело редактора-издателя к некоторому краху. На самом деле, вот точные цифры распространения «Современника». Печатался он в количестве 2400 экземпляров. После смерти Пушкина уже в марте 1837 г. подсчитали остатки, и налицо оказалось 109 полных комплектов журнала, первой книги осталось 1068, второй 1041, четвертой 107. Третьей в остатке не было. Таким образом, из общего количества отпечатанных экземпляров разошлось приблизительно две трети (на 9600 экземпляров всех четырех книг – 6952), но нас интересует цифра распространения журнала при жизни Пушкина, ибо надо принять во внимание, что смерть Пушкина вызвала усиленный спрос на книги журнала; мне неизвестно, сколько экземпляров было распространено с 29 января по день подсчета остатков, но вряд ли отойдем от действительности, если определим распространение «Современника» при жизни Пушкина в половину. Валовой приход за 1200 комплектов при цене годового экземпляра в 25 руб. выразится в сумме 30000 руб., или, за скидкой в пользу книгопродавцев на круг 15 % – 25 500 руб.

Каковы же были расходы Пушкина? Он должен был оплатить типографию – 4000 руб., брошюровку—780 руб., бумагу – 3000 руб., в круглых цифрах 8000 руб. Корректуры, экспедиции, курьер тоже чего-нибудь стоили – скажем, 1200 руб., и, наконец, авторы. Пушкин предлагал Снегиреву за лист 150 руб., Дуровой, Сухорукову – 200 руб., Давыдову, по-видимому, больше, ибо Давыдов довел до сведения Пушкина, что от Смирдина он получает 300 руб. Возьмем на круг 200 руб. Авторского гонорара Пушкину следовало бы уплатить за 80 листов около 16 000 руб. Вся сумма расходов вырастает до 25000 руб. Следовательно, от полученных за «Современника» денег у Пушкина ничего не должно было остаться; в действительности, эта сумма была у него в обороте, и он не заплатил полностью ни в типографию, ни брошюровщику, бумажной фабрике. После смерти Пушкина Опека уплатила по «Современнику» 5447 руб. Надо думать, что Пушкин заплатил гонорар далеко не всем авторам, но авторы– в их числе ближайшие друзья Пушкина– не сочли удобным обращаться к Опеке. Но крах «Современника» не в том, что расход сравнялся с приходом. Чистый убыток Пушкина – не полученный им авторский гонорар за собственные почти тридцать печатных листов, которые он дал в «Современник». Со Смирдина Пушкин получил бы не меньше 15000 руб., считая по 500 руб. и не выделяя стихов от прозы. Итак, вот минимальный убыток коммерческого предприятия Пушкина, именуемого «Современник». Напоминаю, что, начав свой журнал, Пушкин работал только в нем, и нигде больше. Добавляю, что 1836 год оказался необычайно беден отдельными изданиями, да, собственно, в 1836 г. не вышло ни одной отдельной книги сочинений Пушкина, и только в январе 1837 г. появилось у Глазунова миниатюрное издание «Евгения Онегина». Да в конце 1836 г. Пушкин уговорился с Плюшаром о новом издании стихотворений и взял под него аванс в 1500 руб.

Итак, литературные заработки Пушкина в 1836 г. сводятся к ничтожной сумме, полученной от Плюшара и Глазунова. Нельзя подвести под заработок деньги, полученные им за «Современник»; они должны были бы пойти в возмещение расходов по изданию, а были обращены Пушкиным на личные расходы.

IV

Мы рассмотрели приходные статьи бюджета Пушкина. Перейдем к расходным.

Пушкин накануне женитьбы определял свой личный расход в 17000 руб. – на обзаведение и житие годичное, но уже в первый год этой суммы ему не хватило. Расходы росли не по годам, а по месяцам и неделям. В 1835 г. в сентябре Пушкин писал жене: «У нас ни гроша верного дохода, а верного расхода 30 000 рублей»[1045]. Но эта цифра, сильно преуменьшенная, сказана наобум. В мае 1836 г., быть может, уже несколько преувеличивая, Пушкин выражался о своем бюджете: «Экое горе. Вижу, что непременно нужно иметь мне 80000 доходу. И буду их иметь. Недаром же пустился в журнальную спекуляцию, – а ведь это все равно, что золотарьство… очищать русскую литературу есть чистить нужники и зависеть от полиции»[1046]. Не обинуясь, можно утверждать, что таких сумм требовала красота Натальи Николаевны и жизнь в Петербурге. А. И.Тургенев был в Зимнем дворце 6 декабря 1836 г. в день царского тезоименитства и отметил в дневнике: «Пушкина первая по красоте и туалету»^XII. Быть первой по туалету при дворе Николая I – это стоило денег, и никакая «чистка литературы» не могла доставить таких сумм. Не мешает упомянуть, что Наталья Николаевна имела свои деньги, с наследственных гончаровских имений (всего за 1832–1836 гг. – 6288 руб. 09 коп.) и получала поддержку от тетки своей Загряжской, приходившей в необыкновенное умиление от светских успехов племянницы. О широте жизни, несоразмерной с доходами, можно судить, например, по домашнему штату – две няни, четыре горничные девушки, кормилица, кухонный мужик, повар, лакей, камердинер, служитель, кучера. Пушкины не держали лошадей, но имели карету (в июне 1836 г. была построена у известного каретного мастера за 4150 руб.), а нанимали лошадей—300 руб. в месяц за четверку, а кучерам платили особо.

«Нужно мне иметь 80000 доходу и буду их иметь». Надо перефразировать слова Пушкина: я проживаю 80000 и должен заработать столько же. Но, увы, он не заработал таких денег и не имел возможности заработать, а расходы текли как ни в чем не бывало. Откуда же взять деньги? Щедроты государевы испытаны, на них надо было поставить крест. Оставалось занимать направо и налево, занимать у друзей, у ростовщиков, закладывать вещи свои и чужие. После смерти Пушкина Опека выплатила долги покойника приятелям: Нащокину – 3000, Карамзиной Екатерине Андреевне —3000, мужу А. О. Смирновой, Николаю Михайловичу – 5000, Виельгорскому – 500, И.Я.Яковлеву—6000. Эти долги были сделаны Пушкиным в значительной части до 1836 г., но вот что происходило в 1836 г.

1 февраля 1836 г. к отставному подполковнику А. П. Шишкину, рекомендованному Соболевским за самого доброго и честного ростовщика, была снесена шаль Натальи Николаевны, белая турецкая, и заложена за 1250 руб.; 13 марта у Шишкина же получили 650 руб. под залог брегетовых часов и кофейника. 1 июня Пушкин выдал на 8000 руб. векселей князю Н.Н. Оболенскому, человеку темному, карточному игроку, нечистому на руки, поплатившемуся даже крепостным заключением за приверженность к крапленым картам. Накануне займа, 27 мая, Пушкин писал Нащокину: «Деньги! Деньги, нужно их до зарезу»[1047], а за четыре дня до этого вопля Наталья Николаевна родила дочь. 8 августа Пушкин отослал Шишкину серебро Соболевского, бывшего в отъезде, и получил 7060 руб. Через месяц с небольшим Пушкин прибег к займу у своего постоянного ростовщика, прапорщика Юрьева. О нем он как-то раз шутливо писал жене: «Не поможет граф Канкрин, так у тебя есть граф Юрьев» [1048],^XIII. 19 сентября «граф Юрьев» дал Пушкину под векселя 9000 руб. 25 ноября пошла к Шишкину шаль, черная турецкая, за 1250 руб. 30 декабря «граф Юрьев» выдал под вексель Н. Н. Пушкиной 2200 руб. В январе месяце, 24-го – за пять дней до смерти к Шишкину было отправлено серебро Александры Николаевны Гончаровой и заложено за 2200 руб. Да, кроме того, от нее же были отобраны ее наличные деньги, полученные с наследственных гончаровских имений – 2500 руб.^XIV Итак, за 1836 г. Пушкин под векселя и под залог вещей взял 35 810 руб.

Эти огромные суммы ушли не на погашение прежних долгов и не на текущее хозяйство^XV. Повседневная жизнь осталась не оплаченной. Не заплатил Пушкин портному Ручу за свой последний костюм: черный сюртук – 165 руб., черный фрак – 150 руб., черные панталоны – 60 руб. и шелковый жилет—30 руб., все это стоило 405 руб. Не заплатил портному Бригелю, мебельщику Гамбсу, каретному мастеру, часовщику, английскому магазину за изящные вещи и m-mе Сихлер, хищной поставщице дамских нарядов. Таких долгов набежало на 8647 руб. Пушкины забирали нужное по хозяйству по книжкам, и ни одному поставщику не было выплачено ни копейки ни по одной книжке. За дрова остался долг 561 руб. 75 коп., зеленщику– 40 руб., в мелочную лавку—34, булочнику– 82, купцу Богомолову за припасы – 614, купцу Дмитриеву в Милютиных рядах за три месяца забора– 1014, за вино в погребе Рауля – 777, извозчику– 650, в две аптеки: в одну за 4 месяца забор – 180 руб. Не было уплачено и прислуге, полотерам, прачке, настройщику, обойщику. Таких долгов Опека уплатила на сумму около 6200 руб. Всего Опека уплатила долгов, сделанных в 1836 г., минимально на 62–65 тыс. руб. Но эта сумма должна быть увеличена еще и за счет других уплат, известная доля которых падает на 1836 г. За 1836 г. нужно отнести и какую-то часть из суммы, выплаченной книгопродавцам за книги для библиотеки Пушкина – всего 5365 руб.

После смерти Пушкина долг его казне в сумме 43333 Руб. 33 коп. был сброшен по распоряжению Николая, а долги частным лицам, выплаченные Опекой, составили почтенную сумму в 95 655 руб., из которых две трети^XVI надо отнести на 1836 г.^XVII

V

Подведем итоги. Реальных доходов в 1836 г. не поступило. Весь год Пушкин жил в долг, в точном и буквальном смысле этого слова. Представим себе, что никаких жизненных осложнений, кроме чисто материальных, у него не было. Возможен был выход из такого нелепого положения? Перевести огромный долг в одни руки, найти кредитора, который дал бы 140 тысяч, и потом платить ему в рассрочку в обстоятельствах того времени было невозможно. Пушкин хорошо понимал это. Только государство– вернее, только Николай – могло бы дать такую сумму, но мы знаем, что вышло из попытки Пушкина обратиться к царю с просьбой о выдаче суммы, которая вполне устроила бы его. Понятно, Пушкин не рискнул бы на новое обращение. Единственным выходом был окончательный разрыв с Николаем, двором, столицей и отъезд в деревню. В 1834 г. Пушкин был способен на восстание, но вряд ли у него хватило бы сил в 1837 г.

С разных сторон подходит пушкиноведение к изучению жизни и творчества Пушкина: на внутренней жизни поэта останавливается, с особым вниманием заостряя его на чувствительных моментах сердечной истории; с упорством стремится определить значение автобиографического элемента в произведениях Пушкина; но с меньшим уже упорством занимается обследованием среды, сводя его к изучению личных связей и знакомств писателя, и совсем мало интересуется изучением материальных и бытовых условий жизни поэта. А между тем эти условия едва ли не должны быть изучены в первую голову при построении биографии. Писатель привязан крепкими нитями зависимости к материальным и бытовым обстоятельствам своего существования; этим «первоначальным» чувством зависимости определяется отношение писателя и к среде, и к тем велениям, которые она дает ему. Нельзя поэтому отрицать важности разысканий в области материальной культуры, в какой-то мере творившей Пушкина, и необходимости в первую очередь подбора материалов, обычно не привлекавших исследовательского внимания.

Бытовым и имущественным отношениям Пушкина я думаю посвятить ряд очерков, основанных на материалах, преимущественно не изданных. На первый раз – о собственности, об имуществе Пушкина в целом, как оно определилось к концу жизни.

I

29 января 1837 г. умер Пушкин. 3 февраля министр юстиции Д. В. Дашков уведомил вдову поэта Наталью Николаевну о состоявшемся высочайшем соизволении на учреждение Опеки над малолетними детьми и имуществом А. С. Пушкина. Опекунами были утверждены друзья покойного – В. А. Жуковский и граф М. Ю. Виельгорский, затем важный родственник Н. Н. Пушкиной, граф Г. А. Строганов, и знакомый Пушкиным камер-юнкер Н. И. Тарасенко-Отрешков^I.

Первым делом опекунов были розыски и опись оставшемуся по смерти Пушкина имуществу. 20 февраля (за № 6^II) опекуны донесли С.-Петербургской дворянской опеке: «недвижимое имущество умершего Пушкина состоит в сельце Михайловском, находящемся в Псковской губернии, в Опоческом уезде. Что же касается до движимого имущества, то вслед за сим представлена будет надлежащая оному опись».

В сущности, указание опекунов на то, что Пушкину принадлежало сельцо Михайловское, было неправильно. Михайловское было родовым имением матери Пушкина, и после смерти ее, случившейся 29 марта 1836 г., должно было отойти к наследникам, причем по закону муж покойной, С. Л. Пушкин, получил седьмую часть, дочь Ольга – четырнадцатую, а остальное делилось поровну между двумя сыновьями– Львом и Александром. Но до смерти Пушкина наследники не были введены в наследство; малолетние дети Пушкина должны были рассчитывать на причитающуюся их отцу законную часть имения. С.-Петербургская дворянская опека, получив донесение опекунов, 10 марта (№ 794) приказала:

«О учинении описи недвижимому имению, по состоянию оного в Опочецком уезде, в тамошнюю дворянскую опеку сообщить и просить, дабы опись учинена была при опекунах или их уполномоченном в двух экземплярах и доставить оные в сию Опеку, о чем и опекунов уведомить указом».

31 марта (№ 17) один из опекунов, граф Виельегорский, обратился к псковскому губернатору Алексею Никитичу Пещурову с личным письмом следующего содержания:

В числе прочих назначенных с высочайшего соизволения опекунов над детьми и имуществом покойного А. С. Пушкина я с величайшею готовностью поспешил принять на себя эту обязанность. Ныне С.-Петербургская дворянская опека уведомила нас, что, по сделанному от нее распоряжению, сообщено в Псковскую дворянскую опеку об учинении описи оказавшегося в Опоческом уезде имущества А. С. Пушкина при уполномоченных. Вместе с тем г. министр Дашков уведомил о сделанном предложении г-ну прокурору иметь за делом сим надлежащее рачение.

Будучи уверен, что и вы, милостивый государь, не преминете оказать всякое со своей стороны в деле сем содействие, – я покорнейше прошу вас от имени упомянутой Опеки предложить кому-либо из г. г. дворянских предводителей уездных стряпчих, или известных вам особ, принять на себя труд быть при означенной описи имения А. С. Пушкина. – Вместе с тем, я покорнейше просил бы Ваше превосходительство почтить меня своим уведомлением: не найдется ли порядочного живописца в Псковской губернии, который бы взялся за условленную плату снять два вида: один могилы А. С. Пушкина, находящейся в Святогорском монастыре, а другой вид домика, находящегося в селе Михайловском, где живал покойный Александр Сергеевич.

13 апреля на имя графа Виельгорского пришел следующий ответ от Пещурова: «на письмо вашего сиятельства от 31 марта, имею честь ответствовать, что Санктпетербургской дворянской опеки касательно описи имения покойного Александра Сергеевича Пушкина никакого сведения я не имею и г. губернский прокурор не получил также ничего от г. министра юстиции. – Я знаю только, что небольшое родовое имение матери Пушкина, урожденной Ганнибал, сельцо Михайловское находится в Опочецком уезде близь Святогорского монастыря, но до сих пор ни о каком распоряжении и кому оно после смерти матери его досталось – мне не известно. – Что касается до живописца для снятия вида с могилы Пушкина и с домика, где живал он в сельце Михайловском, то я постараюсь найти такового и не премину вас уведомить, но сие надобно будет исполнить не прежде, как летом, ибо вид будет несравненно приятнее».

Затем дело замерло надолго. Опекуны не торопились, власти не спешили, и через год, 31 марта 1838 г., граф Г.А.Строганов обратился вновь к Пещурову. Пещуров ответил 19 апреля. Повторяя в этом письме почти буквально содержание своего письма к Виельгорскому, губернатор прибавлял: «Дело сие и ныне в таком же положении, и как я, так и губернский прокурор, до сих пор об учинении описи имения Пушкина ни от кого ничего не получили. Отец покойного Пушкина Сергей Львович вызвался принять на себя обязанность опекуна по сему имению, о чем писано было к исправляющему должность Опочецкого предводителя дворянства, но кончено ли сие дело, мне неизвестно, и потому я затребовал от дворянской опеки сведений, по получению коих немедленно буду иметь честь уведомить ваше сиятельство.

Что касается до снятия видов могилы Пушкина и домика в сельце Михайловском, то виды сии готовы и были еще прошедшим летом, и я посылал занимавшегося оными Псковского губернского землемера Иванова к графу Виельгорскому, который, как сказывал мне г. Иванов, одобрил их. Один экземпляр сих видов при сем имею честь представить»[1049].

Вдогонку своему письму Пещуров 29 апреля (№ 2441) отправил в Опеку подлинное отношение Опочецкого предводителя дворянства от 25 апреля 1838 г. (№ 71) о сделанном распоряжении к описанию имения. Предводитель оправдывал Опочецкую опеку в медлительности: «Опочецкая опека, получив в 1837 году уведомление С.-Петербургской опеки, 22 марта того же года заключила: сообщение, записав, хранить в наряде, и когда явятся опекуны или их поверенные, то учинить должное исполнение, – но как по сие время никто из опекунов и поверенных их не явился, то опись имению произведена не была. По предложению же моему 13 апреля сего года дабы имение не оставалось в неизвестности, а потому предписано Земскому суду учинить опись всему имению при двух благородных свидетелях и доставить в С.-Петербургскую дворянскую опеку».

19 мая 1838 г. опочецкий земский исправник Васильев выполнил распоряжение Опочецкой опеки. При дворянском заседателе Куделине, уездном стряпчем Пастуховском и двух благородных свидетелях и при Сергее Львовиче Пушкине учинил Васюков опись имения Н. О. Пушкиной, описал дом, мебель, столовый прибор, флигеля, службы, наличный хлеб, крестьян и дворовых (налицо оказалось 71 душа мужского пола и 98 женского) и рекрутскую квитанцию. Опись была составлена, но Опека ее не получила, и через год без малого начала ее разыскивать. Псковский губернатор 18 мая 1839 г. уведомил графа Строганова, что «Опочецкая дворянская опека давно уже кончила опись имения покойного Александра Сергеевича Пушкина, и один экземпляр оной оставлен у опекуна родителя его Сергея Львовича Пушкина, а другой препровожден в С.-Петербургскую дворянскую опеку от 30 мая 1838 года за № 38-м».

Опекуны запросили С.-Петербургскую дворянскую опеку, и только в ответ на этот запрос получили опись села Михайловского[1050].

II

С движимым имуществом Пушкина опекуны справились легко. Уже 27 июня 1837 г. (№ 32) они могли представить в Опеку следующее любопытное донесение:

Во исполнение указа С.-Петербургской дворянской Опеки от 11 минувшего февраля, опекуны, назначенные над детьми и имуществом покойного Пушкина, приступив к произведению описи находящемуся здесь в С.-Петербурге недвижимому имуществу в присутствии двух посторонних свидетелей, а именно: князе П. А. Вяземском и коллежском асессоре Павлине Атрешкове и при назначенном для того опекою заседателей оной г. Федорове нашли:

1-е, что к открытию недвижимого имущества умершего Пушкина имеет быть производима особая переписка с относительными местами и лицами; 2-е, что все движимое имущество, найденное на квартире покойного Пушкина, состояло из домашних весьма малоценных и повседневно в хозяйстве употребляемых вещей и платья, – предоставлены употреблению первые его семейству, а вторые розданы вдовою служителям; 3-е, что оставшиеся в рукописях бумаги покойного получили ныне особое назначение; 4-е, что оказавшейся в квартире Пушкина библиотеке составлена особая подробная опись и 5-е, что сверх того из собственных печатных сочинений покойного оказалось 109 экземпляров журнала «Современник», каждый в 4-х частях и 1775-ть экземпляров истории Пугачевского бунта в 2-х частях.

О чем опекунство сие и имеет честь довести до сведения С.-Петербургской дворянской Опеки, с приложением одного экземпляра на гербовой бумаге упомянутой описи библиотеки, оставив другой таковой же экземпляр при делах опекунства сего[1051].

Вот и вся недвижимость. Обстановка и вещи хозяйственного обихода, оставшиеся семье, платье, розданное слугам и приятелям, ни копейки наличных денег, рукописи, получившие особое назначение (они должны были послужить для изданий сочинений) и книги, разбивавшиеся на две группы – 1) собственных произведений и изданий Пушкина и 2) библиотеки.

В указание опекунов о количестве экземпляров «Современника» надо внести значительную поправку: они сочли только полные годовые комплекты (4 книги за 1836 г.) – всего 109. Сохранился счет экземплярам «Современника», принятым опекунством и сданным типографией Гуттенберга: в этом счете сверх полных 109 комплектов указано и число разрозненных экземпляров, а именно: 1-го тома – 1068, 2 тома – 1041, 4-го – 107. Чрезвычайно важное указание, дающее нам возможность судить о незначительном распространении журнала, на который Пушкин возлагал свои материальные надежды. Печатался «Современник», как видно из сохранившихся счетов типографии, всего-навсего в 2400 экземплярах. Таким образом – по номерам «Современник» имел следующее распространение: № 1 разошелся в 1223 экземплярах, № 2-1250, № 3-2291 и № 4-2184.

Указанное опекунами количество оставшихся экземпляров «Истории Пугачевского бунта» (1750) свидетельствует о сравнительно незначительном распространении и этого труда Пушкина: печатался он в количестве 3000 экземпляров, разошлось, следовательно, всего-навсего 1250 экземпляров.

Библиотека Пушкина в натуре описана Б. Л. Модзалевским, но опись ее, составленная по распоряжению опекунов, становится нам известной впервые. Она дает нам возможность с точностью установить состав библиотеки Пушкина: кое-какие книги, описанные Б. Л. Модзалевским, приходится исключить из каталога, как не бывшие в библиотеке Пушкина, зато его надо дополнить новыми названиями книг бывших и постепенно утратившихся. Опись книг заключает 1287 названий и томов. На описи имеется запись: «при составлении сей описи библиотеки умершего А. С. Пушкина свидетелями были статский советник князь Петр Вяземский и коллежский асессор Павлиний Иванов Атрешков» (брат опекуна). Сохранился и черновик описи: из записи на черновике узнаем, что книги описывали О. Менцов и барон Вельвберх. Опись библиотеки будет напечатана мной в ближайшее время^III.

III

К 1 января 1841 г. опекунство над имуществом и детьми Пушкина подвело отчет своим действиям с начального момента своей деятельности, т. е. с февраля 1837 г. Отчет весьма интересен. Он разбит на три отдела:

1. Положение дел при открытии Опеки;

2. Что сделано со времени учреждения Опеки по 1841 г.;

3. Положение дел с начала 1841 г.

Первый отдел о положении дел в момент смерти Пушкина разбит по рубрикам:

Недвижимое имение. Часть недвижимого имения, принадлежащая малолетним А. С. Пушкина, состоящего Псковской губернии Опочецкого уезда в селе Михайловском, нераздельно с прочими наследниками.

Движимое имение — движимое имение состояло в печатных книгах и рукописях, опись которым имеется при делах.

Долг — казне – 43 333 руб. 33 коп.; частным лицам – 95 655 руб. Итого – 138 988 руб. 33 коп.

Второй отдел о действиях Опеки по 1841 г. разбит на три раздела под двумя рубриками: «получено деньгами» и «употреблено».

По первому разделу в счет получений записано первой цифрой: сложено 43333 руб. 33 коп. Это сложенный по приказу Николая I долг Пушкина казне, затем идут «всемилостивейше пожалованные государем императором»: на уплату долга 92500 руб.; процентов от нахождения части из сих сумм в кредите 361 руб. 11 коп., получено от московского книгопродавца Н. Н. Глазунова должных им А. С. Пушкину за «Современник» 200 руб. Опека прибавила на уплату долгов из приобретенных ею от продажи сочинений сумм 2593 руб. 89 коп. – Итого 138 988 руб. 33 коп. Эта запись налево, направо стоит цифра 43 333 руб. 33 коп. и «употреблено на уплату долгов разным лицам 95 655 руб. Итого уплачено долгов 138 988 руб. 33 коп…».

По второму разделу значится в получении – из главного казначейства на издание сочинений А. С. Пушкина – 50 000 руб., с 1837 по 1841 г. поступило: от подписчиков – 262 075 руб. 40 коп. и серебром 532 руб. 60 коп. процентов на суммы, обращавшиеся в кредитных установлениях. – 6280 руб. 98 коп. за «Современник», в пользу детей Пушкина изданный, 8600 руб. – 326 956 руб. 38 коп. серебром – 532 руб. 60 коп. или ассигнац. 1864 руб. 7 коп.^IV Итого 328 820 руб. 46 коп.; в расходах значится – за напечатание сочинений 88624 руб. 95 коп., на отсылку по разным губерниям книг 15761 руб. 89 коп., за наем кладовой для поклажи имущества А. С. Пушкина 598 руб. 32 коп. и на жалованье писарю и рассыльному 4450 руб., по разным счетам, как-то: на перевозку книг, за переписку сочинений, за корректуру, за разные объявления в ведомостях и проч., всего 4021 руб. 3 коп.; выделена вдове Пушкина 4-я часть 56715 руб. 23 коп., отчислено на уплату долгов 2593 руб.

По третьему разделу значится: получено от главного казначейства на воспитание детей Пушкина 23 500 руб., собранных доходов с имения села Михайловского серебром 384 руб. 20 коп. или ассигнац. 1344 руб. 70 коп., итого 24844 руб. 70 коп. и употреблено на воспитание детей 23 500 руб.

А всего по всем разделам с февраля 1837 г. по 1 января 1841 г. было в приходе 492653 руб. 49 коп., а в расходе 335253 руб. 64 коп., затем к 1 января 1841 г. наличных капиталов, собственно малолетним принадлежащих, за выделом вдовы состояло – 157 399 руб. 74 коп.

По третьему отделу о том, что состоит на 1 января 1841 г., три рубрики:

Недвижимое – недвижимое имение село Михайловское, где находится и часть малолетних, предполагается купить в пользу детей А. С. Пушкина, о чем делается ныне же представление в С.-Петербургскую дворянскую опеку.

Движимое – из числа движимого имения, рукописи проданы для напечатания С.-Петербургским книгопродавцам. Затем движимое имение состоит в печатных книгах и в рукописи, под заглавием «Материалы истории Петра I».

Денежный капитал – к 1 января 1841 г. состоит в наличных деньгах: а) собственно малолетним детям А. С. Пушкина принадлежащих 175 399 руб. 74 коп., б) вдове выделенных на 4-ю часть 56 715 руб. 23 коп., сверх того в долгу на книгопродавцах 24 750 руб., и книг изданных опекунством осталось нераспроданных примерно на 3900 руб. – 28650 руб., а всего вообще наличными, и в долгу состоящими 242 764 руб. 98 коп.

Результаты блестящие, достигнутые самим Пушкиным, т. е. продажей его сочинений, давшей грандиозную по тому времени цифру 263 938 руб. 48 коп.

IV

После отчета в своих действиях за 4 года Опека поставила и разрешила вопрос о судьбе движимого имущества Пушкина. 28 февраля 1841 г. (№ 15) опекунство обратилось в С.-Петербургскую дворянскую опеку с донесением:

…опекунство сие находя, что окончив главнейшие возложенные на него обязанности, а именно: издав в свет полностью сочинения А. С. Пушкина и продав право здешним книгопродавцам на издание посмертных сочинений его, и что сверх того, приводя к разрешению опеки сей к окончанию покупки фамильного села Михайловского в пользу детей Пушкина, отдаваемого с разрешения же опеки сей в непосредственное управление матери малолетних Наталье Николаевне Пушкиной, опекунство сие, находя с одной стороны сдать вдове Н.Н. Пушкиной некоторые предметы имущества, находившегося на сохранении у оного, а с другой открывшуюся вдове Пушкиной покупкою упомянутого имения возможность принять на свое сохранение те предметы, избавив тем опекунство сие от излишних расходов по сбережению их от оного, положило сдать вдове Н. Ник. Пушкиной следующие предметы:

1) Все движимое имущество, оказавшееся по смерти А. С.Пушкина. При чем по справке оказалось, что, во исполнение указа С.-Петербургской дворянской опеки от 11 февраля 1837 года, мы, опекуны, приступили к производству описи имущества его в присутствие двух посторонних свидетелей и при назначенном для того опекою заседателе оной г. Федорове, и нашли: а) что все движимое имущество, найденное в квартире покойного Пушкина, состоя из домашних весьма малоценных и повседневных в хозяйстве употребленных вещей и платья, что они были тогда же предоставлены употреблению первые его семейству, а вторые розданы вдовою служителям, б) что оставшиеся в рукописи бумаги покойного получили особое независящее от нас опекунов назначение, с) что оказавшейся в квартире покойного Пушкина библиотеке составлена особая подробная опись, д) что сверх того из собственных печатных сочинений покойного оказалось 107 экземпляров журнала Современник и 1775 экземпляров Истории Пугачевского бунта. А как сии последние экземпляры Пугачева сполна были проданы опекунством книгопродавцу Смирдину, то из оставшегося затем по смерти А. С. Пушкина движимого имущества состоят нын только разные книги, запечатанные в 24-х ящиках, подробная опись которым имеется при делах. Каковое движимое имущество единственно состоящее в книгах и следует посему сдать под расписку на сохранение вдове Н. Н. Пушкиной.

2) Р.^V опекун В.А.Жуковский сдал опекунству сему 9-ть рукописных книг подлинного оригиналу А. С. Пушкина, вышедших в свет при жизни его сочинений. Опекунство, сделав оным нумерацию, по которой оказалось, что в книгах тех имеет листов, в книге под № 1-м – 100, под № 2 – 108, под № 3 – 85, под № 4 – 78, под № 5 – 60, под № 6 – 59, под № 7—51, под № 8 – 49, под № 9–6, полагает сдать оные под расписку на сохранение вдове Пушкиной.

Страницы: «« « ... 7891011121314 » »»