Пушкин и финансы Коллектив авторов

III

Действительно, 15 сентября 1844 г. Любим Иванович Коростовцов обращается с письмом к графу М. С.Воронцову, обосновывая желательность увековечения памяти Екатерины II в Екатеринославе. Далее он, в частности, пишет:

В Петербурге на литейном заводе г. Берда находится бронзовая статуя императрицы Екатерины II, отлитая в Берлине в 1788 году, художниками Мейером, Маукишем и Мельтцером, после 6-летних трудов, как показывает следующая надпись:

Artsf: Berol: fecer:

Meyer tsnx. Maukisch tud: Meltzer fin.

post annos sex.

MDCCLXXXVTII.

Статуя имеет 4 аршина в высоту и представляет Императрицу стоящею в Римском военном панцире, с малой короной на голове, в длинном широком платье, с поясом для меча; в длинной тоге, падающей с леваго плеча; с приподнятой левой рукой и правой опирающейся на низкий находящийся подле налой, на котором лежит развернутая книга законов, ею изданных, а на книге медали, знаменующия великия ея деяния.

Работа превосходная и отчетливая. Статую можно всегда видеть на заводе г. Берда. Государь император Николай Павлович неоднократно изволил ее разсматривать. По отзывам членов Академии Художеств, отливка ныне такой статуи не может обойтись дешевле 50 т. р. ассигнациями]. Нынешний ея владелец просит за нее 7 т. р. сер[ебром], обязуясь притом отлить в счет сей суммы соответственный чугунный пьедестал. Меди в статуе заключается от 150 до 200 пудов.

Нет места приличнее для этой статуи, как зал Екатеринославскаго дворянскаго собрания, для которого она была предназначена, или же если вашему сиятельству будет угодно, то поставить ее на соборной площади нашего губернскаго города.[418]

В свою очередь, 20 сентября Глеб Иванович Коростовцов пишет Екатеринославскому губернскому предводителю дворянства барону Ф.Е. Франку. Это письмо представляет для нас больший интерес, так как он не просто описывает обнаруженную статую, а, в частности, касается и ее истории в изложении Ф. Берда. И мы можем сопоставить его запись истории, сделанную фактически сразу же, как только она была услышана, с тем, что рассказал через тридцать лет в своей предваряющей письма статье В. Л. Коростовцов.

Г. И. Коростовцов пишет:

По словам Берда изваяние сие отлито по заказу генерал-фельдмаршала кн. Потемкина в 1788 году, в Берлине, и в последнее время неоднократно удостаивалось внимания Его Иператорскаго Величества, посещавшаго его завод. Старик Берд купил случайно эту бронзу в лом; но рука образованнаго хозяина не поднималась на уничтожение прекраснаго произведения. Судьба как бы сберегала его для лучшей цели. Сын Берда, по смерти отца вступивший в распоряжение заводом, объявил мне, что продержавши у себя 14 л[ет] это изваяние без всякой для него пользы, он решился наконец отправить его в сем годе для продажи в Англию. <…> Полуколоссальное изображение отлито целою массою из красной бронзы, отличается чистотою отделки, свойственной образцовым произведениям, и при 4/2 аршинах высоты заключает в себе до 200 пудов весу. По личному моему осмотру, оно совершенно цело и нисколько не повреждено временем. Берд, отливавший столько достойных примечания предметов и украшений, оценяет его в 7000 руб. сер[ебром]. Он говорил, что на заказ оно стоило бы 15 000 руб. сер[ебром]. Художник Витали, имя которого Исаакиевские барельефы передадут потомству, сказывал, что одна модель для отливки такого сюжета стоила бы 3000 руб. сер[ебром]. Чтобы более увериться во всем этом, вы можете запросить строителя знаменитаго Исакиевскаго собора г. Монферрана, знающего это изваяние и начертившаго на прилагаемом рисунке простой, но весьма приличный пьедестал, каковой Берд берется отлить из чугуна безденежно, и с которым высота изваяния составит 6 аршин[419].

Итак, из этого письма явствует, что статую приобрел не Франц Берд, а его отец («старик Берд»), и он не запрашивал ее из Стокгольма, а «купил случайно». Но рассказ о том, что статую заказал в Берлине Потемкин, определенно восходит к Ф. Берду. И здесь – самое место привести примечание П. И. Бартенева, о котором я упомянул в предыдущем разделе и которое относится к истории статуи, изложенной В.Л.Коростовцовым. Бартенев писал:

История статуи едва ли не выдумана Бердом-сыном для придания ей большей ценности, или может быть дошла до него неверно. Нам положительно известно, что А. С. Пушкин продал заводчику Берду большую бронзовую статую Екатерины за три тысячи ассигнациями (см.: Девятнадцатый Век, кн. I, стр. 395). Пушкин же получил эту статую от деда жены своей Афанасия Николаевича Гончарова, отец котораго Николай Афанасьевич Гончаров, первый писчебумажный фабрикант в России, в 1787 году принимал Екатерину у себя на известном Полотняном Заводе и в память ея посещения заказал в чужих краях колоссальное бронзовое изображение Государыни, но заказ был привезен уже при Павле, когда было опасно чествовать Екатерину. Правнук Гончарова, памятный Московскому обществу Сергей Николаевич Гончаров показывал нам и современный рисунок этой статуи[420].

В данном случае «современный рисунок этой статуи» означает «рисунок, современный изготовлению статуи», т. е. речь явно идет о том самом рисунке, который С. Н. Гончаров показывал в 1865 г. также С. А. Соболевскому. Со слов же Гончарова, наверняка, Бартенев излагает и историю статуи, как она сохранилась в преданиях семьи Гончаровых. При этом, правда, поездка Екатерины на Полотняный Завод вместо 1775 г. приурочивается к ее путешествию 1787 г., и, соответственно, в качестве заказчика статуи называется не Афанасий Абрамович Гончаров, а его сын Николай Афанасьевич. Но восходят ли эти неточности непосредственно к рассказу Гончарова или привнесены в него Бартеневым, теперь уже определить невозможно. Приводимая Бартеневым ссылка на сборник «Девятнадцатый век» – это ссылка на его примечание к письму Пушкина Нащокину от 2 октября 1832 г. Я процитировал это примечание в предыдущем разделе.

Думаю, что Бартенев прав, предполагая, что именно Ф. Берд выдумал приводимую в письме Г. И. Коростовцова и в статье В.Л.Коростовцова историю статуи, поскольку такую «подробность», как нахождение статуи на заводе Берда с 1830 г., никто, кроме самого Берда, выдумать не мог.

Но, как я уже говорил, это примечание Бартенева, опровергающее роль Потемкина в заказе статуи, последствий практически не имело, и Потемкина продолжали считать ее заказчиком.

IV

Весной 1880 г. Полотняный Завод посещает известный экономист Владимир Павлович Безобразов, и 17 мая он пишет об этом посещении Якову Карловичу Гроту, который впоследствии опубликует это письмо в журнале «Русская мысль»:

Вы желали, чтобы я сообщил Вам то, что мне известно о посещенном мною (29 и 30 марта) селе «Полотняном Заводе» (имении Гончаровых) по отношению к жизни А. С. Пушкина.

Обязанный посетить Полотняный Завод, как весьма примечательное для моих экономических исследований поселение в Медынском уезде Калужской губернии (около 14 верст от станции Троицкой по Ряжско-Вяземской железной дороге), я совершенно случайно, перед предстоящим парадным чествованием великаго нашего поэта [имеются в виду предстоящие 5–9 июня 1880 г. торжества в связи с открытием памятника Пушкину в Москве. – И. С.], нашел здесь источники сведений, как мне кажется, весьма драгоценные для его биографии.

Разработкою и даже ближайшим изучением этих источников я не мог заняться во время очень краткаго моего пребывания в Полотняном Заводе, где я должен был, согласно специальной задаче моего путешествия по России, собрать сведения совсем другого рода и откуда я должен был спешить ехать в другия соседния средоточия промышленности[421].

Рассказав, в частности, о письмах Пушкина к Гончаровым, любезно показанных ему тогдашним хозяином Полотняного Завода Дмитрием Дмитриевичем Гончаровым (племянником Натальи Николаевны), Безобразов касается и интересующей нас истории статуи Екатерины II: «Как мне было сказано Д. Д. Гончаровым, жена Пушкина (при жизни деда или также после?) не получила никакого другаго приданаго, кроме бронзоваго памятника, воздвигнутаго Гончаровыми в с. Полотняном Заводе в честь посещения его в 1775 г. императрицею Екатериною Великою. Об этом памятнике упоминается и в читанных мною письмах Пушкина к А. Гончарову. Пушкин продал памятник в казну для переплава (если я не ошибаюсь) металла на монетном дворе. Об этом памятнике есть особая обширная переписка (целая кипа связанных бумаг); ее мне показывали, но, по недостатку времени, я с ней не ознакомился»[422].

Как мы видим, возможно, Д.Д. Гончаров В. П. Безобразову так же, как и С. Н. Гончаров – П. И. Бартеневу, рассказывает о продаже статуи самим Пушкиным. Правда, здесь речь идет о продаже для переплавки на монетном дворе, так что возможно, что Безобразов опирается не на рассказ Гончарова, а на прочитанные им письма Пушкина.

Если упомянутые Безобразовым пушкинские письма сразу же привлекли к себе внимание, то «целой кипе связанных бумаг», касающихся памятника Екатерине II, предстояло еще долго дожидаться своей очереди.

В 1910 г. большую статью о Полотняном Заводе в журнале «Старые годы» поместит художник Александр Средин, побывавший в гончаровском имении и имевший время и возможность познакомиться с хранившимся там гончаровским архивом. Воссоздавая по документам этого архива историю Полотняного Завода, он коснется и истории «медной бабушки».

V

Статья А. Средина [423] сопровождалась фотографиями сохранившихся к тому времени интерьеров и отдельных предметов из гончаровского дома. Автор, надо полагать, провел в усадьбе достаточное время, чтобы не только осмотреть саму усадьбу, но и внимательно познакомиться с хранившимся там архивом Гончаровых. Пользуясь документами этого архива, Средин воссоздает историю становления богатства Гончаровых, образ жизни старших Гончаровых и наиболее подробно – Афанасия Николаевича Гончарова, дедушки Натальи Николаевны, получившего в наследство огромное состояние и хорошо налаженное фабричное хозяйство, а внукам оставившего колоссальные долги и расстроенное хозяйство.

Естественно, затрагивает автор и историю статуи Екатерины II. Однако, к нашему сожалению, можно уверенно утверждать, что та «целая кипа связанных бумаг», касающихся памятника, о которой упоминал В. П. Безобразов, не была просмотрена А. Срединым. Если бы он ее просмотрел, то, конечно, не рассказывал бы историю памятника так, как он ее рассказывает. Правда, он упоминает и даже цитирует два документа, касающихся памятника. Но у этих двух документов – особая судьба.

Вернемся на некоторое время к упоминавшейся выше переписке С. А. Соболевского с М. Н. Лонгиновым. Напомню, что 5 июля 1865 г. Соболевский писал Лонгинову: «Гончаров получил с [Полотняного] Завода рисунок статуи и некоторые бумаги».

При первом цитировании этого письма я привел только его часть, касающуюся рисунка статуи. А что же за бумаги сопровождали этот рисунок? Соболевский пишет:

Бумаги:

A) (Копия) письмо Г.[рафа] Александра Воронцова к Петру Ивановичу (?). СП. Декабря 10 года 1791 о том, чтобы выпустить из таможни безпошлинно статую, принадлежащую Гончарову.

B) подлинное, подписанное Трощинским письмо к Гончарову от 4-го Октября 1801 г., дозволяющее ему поставить на фабриках или в его деревне образ бл[аженной] пам[яти] и проч. от имени Его Величества Государя Императора.

C) подлинное, подписанное Бенкендорфом от 26 Июня 1830 г. письмо к Алек. Серг. Пушкину <….>.

D) От Бенкендорфа же подлинное письмо 20 Августа 1830 к Афонасию Николаевичу Гончарову <…>[424].

Из всех документов, касающихся происхождения памятника, Средин упоминает и цитирует именно копию письма А. Воронцова от 10 декабря 1791 г. и подлинное письмо Трощинского от 4 октября 1801 г. – только эти два документа. Что первый документ – копия, а второй – подлинник, Средин сам указывает, так что нет сомнений, что это – те самые бумаги, которые видел С. А. Соболевский. Надо полагать, что первоначально они хранились в той самой «кипе связанных бумаг», касающейся памятника, но, будучи изъяты из нее в 1865 г. и посланы в Москву С. Н. Гончарову, эти письма по возвращении в Полотняный Завод уже не были положены в упомянутую кипу, а хранились с другими бумагами, с которыми ознакомился Средин, и потому попались ему на глаза.

Как же рассказывает историю «медной бабушки» Средин? Публикацию переписки братьев Коростовцовых в «Русском архиве» он явно не видел и передает устное предание, обрастающее все новыми деталями. Рассказав о безуспешной переписке Пушкина с Бенкендорфом и другими лицами по поводу продажи статуи, Средин пишет:

Но статуе пришлось еще пережить много злоключений, пока она была воздвигнута в Екатеринославе в 1846 г. Ее приобрел фабрикант Бердт на слом, но решил пока сохранить ее на всякий случай, если удастся продать. В то время у Екатеринославского дворянства возникла мысль поставить памятник Екатерине II и с этой целью оно решило обратиться к профессору Мартосу. В то время, как об этом велись переговоры, к графу Воронцову, тогдашнему генерал-губернатору Новороссийского края, пришел Бердт и разсказал, что у него на заводе имеется статуя Екатерины II, в восьмидесятых годах XVIII столетия заказанная Потемкиным в Берлине, но долго остававшаяся там вследствие невзноса за нее денег; тогда гр. Воронцов поручил г. Левшину сопровождать Мартоса на завод к Бердту для осмотра статуи.

Мартос нашел, что статуя «достойна Екатерины II и что он считает излишним отливать другую подобную». Мнение Мартоса было передано Екатеринославскому дворянству, оно вошло в личные переговоры с Бердтом и решило, в конце концов, после долгих затруднений, приобрести ее. Памятник был воздвигнут в 1846 г., в Екатеринославе, на площади против Собора, который заложила сама Императрица во время путешествия своего в южные губернии.

Теперь мы можем возстановить историю памятника со всеми подробностями. Отлита статуя в Берлине в 1782 г., а окончена в 1786 г. На подножии ея надпись такая: «Мейер слепил, Наукиш отлил, Мельцер отделал спустя шесть лет в 1786 году». Это как раз совпадает по времени с первыми письмами на выпуск ея из таможни, с 1785 годом, упоминавшимися выше [в 1785 г. Николай Афанасьевич Гончаров, прадед Натальи Николаевны, решил соорудить мраморный саркофаг своему отцу. – И. С.]. Заказана она была кн. Потемкиным-Таврическим, но взята не была, и в начале прошлаго [девятнадцатого] века была приобретена в Берлине для Гончарова[425].

Сначала обратим внимание на некоторые противоречия в самом этом рассказе. Во-первых, указав, что статуя была отлита в 1782 г., Средин пишет, что она была закончена спустя шесть лет, в 1786 г. Статуя действительно была закончена спустя шесть лет – в 1788 г.! Можно счесть это опечаткой, но Средин дважды называет 1786 г. И это бы тоже было неважно, но дело в том, что эту ошибку вслед за Срединым, как мы еще увидим, начнут повторять и другие.

Во-вторых, процитировав письмо графа А.Воронцова, разрешавшее уже в 1791 г. забрать из Санкт-Петербургской таможни привезенную в Россию статую, Средин в то же время пишет, что она «в начале прошлаго [девятнадцатого] века была приобретена в Берлине», т. е. в 1791 г. она была уже в Петербурге, но купили ее в Берлине после 1800 г.!

Но самая замечательная новая деталь в рассказанной Срединым истории – это подробное описание роли знаменитого скульптора Мартоса в приобретении статуи екатеринославским дворянством. Замечательна она тем, что Иван Петрович Мартос скончался в 1835 г., а идея приобретения скульптуры возникла у екатеринославских дворян в 1844 г.! Тень Мартоса в сопровождении господина Левшина, осматривающая статую Екатерины на заводе Берда, – сюжет, достойный Гоголя.

В августе 1910 г., находясь еще в Полотняном Заводе, А. Средин пишет статью «Пушкин и Полотняный Завод» для «Известий Калужской ученой архивной комиссии». Вероятно, это было связано с тем, что письма Пушкина к Гончаровым были в свое время переданы Д.Д. Гончаровым из архива Полотняного Завода в калужский архив, и Средину пришлось знакомиться с ними в Калуге. В этой статье, рассказав опять же о взаимоотношениях Пушкина с «медной бабушкой», Средин упомянул об истории ее происхождения буквально в одной фразе, сказав, что статуя «в восьмидесятых годах XVIII века была заказана кн. Потемкиным в Берлине и почему-то не была им взята, впоследствие она была куплена Афанасием Николаевичем, желавшим увековечить посещение Завода Великою императрицей и погребена им в обширных подвалах его дома»[426].

Но председатель Калужской ученой архивной комиссии В.И.Ассонов сопроводил статью А. Средина своей заметкой[427], в которой пытался доказать, что заказана статуя была не Потемкиным, а Гончаровым. Во-первых, он ссылается на письмо Пушкина к Бенкендорфу от 29 мая 1830 г. (которое, между прочим, и сам Средин приводит в статье в журнале «Старые годы»): «Прадед моей невесты некогда получил разрешение поставить в своем имении Полотняном Заводе Памятник Императрице Екатерине II. Колоссальная статуя, отлитая по его заказу в Берлине» и т. д. Во-вторых, Ассонов приводит ту самую заметку из «Калужских губернских ведомостей» 1849 г., в которой также говорилось о том, что статуя была заказана Гончаровым в Берлине. Эту газетную заметку, пользуясь статьей Ассонова, я и привел в первой главке.

Следующей публикацией, касавшейся «медной бабушки» и ее истории, стала заметка «История статуи Екатерины II» Н. О. Лернера.

VI

В 1913 г. в декабрьском номере журнала «Русская старина» Н. О. Лернер напечатал «Заметки о Пушкине», и первой заметкой была «История статуи Екатерины II». Основное содержание заметки составляла публикация (и комментирование) документов из архива Министерства Императорского двора и архива Императорской Академии художеств, связанных с попыткой Пушкина продать статую правительству летом 1832 г. Эту часть лернеровской заметки я использую позже, рассматривая именно «пушкинский» период истории статуи. Сейчас же мы рассматриваем в основном «допушкинский» и начало «послепушкинского» периодов.

Из ссылок Лернера видно, что он был знаком с обеими статьями Средина и с заметкой Ассонова, но похоже, что мнению Ассонова о том, что статуя была заказана не Потемкиным, а Гончаровым, Лернер не придал значения. Историю возникновения статуи он излагает по Средину, повторяя за ним неправильную дату окончания работы над статуей (1786 г. вместо 1788 г.) и даже арифметическую ошибку (1786–1782 = 6!!):

История этой статуи такова. В восьмидесятых годах XVIII века Потемкин заказал в Берлине скульптору Мейеру колоссальную бронзовую статую Екатерины II. В 1782 г. она была отлита, а в 1786 г. окончательно отделана, о чем свидетельствуют надписи: «Мейер, слепил, Наукиш, отлил, Мельцер отделал спустя шесть лет в 1786 г…». Но Потемкин скончался, не успев расплатиться с немецкими художниками, и статуя осталась в Германии, а через несколько лет прадед жены Пушкина Никол. Афан. Гончаров приобрел ее и хотел поставить ее в своем имении Полотняном Заводе, Медынскаго уезда Калужской губернии, в память посещения Екатериной II гончаровских заводов и фабрик, которым императрица вообще покровительствовала. Но привезенная из Германии статуя не была воздвигнута в Полотняном Заводе[428].

Далее излагается «пушкинский» период истории статуи, за которым следует краткое изложение «послепушкинского» периода:

«Статуя была куплена уже после смерти Пушкина на слом известным заводчиком Бердтом, которому, наконец, посчастливилось продать ее. Ее приобрело у него, по рекомендации Мартоса [!], екатеринославское дворянство, и в 1846 г. она была воздвигнута в Екатеринославе, на площади перед заложенным Екатериною собором»[429].

Таким образом, Лернер закрепляет своим авторитетом то, что статую заказал Потемкин и что Мартос способствовал покупке ее екатеринославцами (последнее очень странно, так как Лернер был весьма осведомленным человеком в том, что касалось пушкинского времени). Но к этому он еще добавляет не встречавшееся до него утверждение, что статуя была куплена Бердом «уже после смерти Пушкина». Кажется, Лернер не был знаком с мнением Бартенева и с публикацией писем братьев Коростовцовых.

Последующие публикации, затрагивающие историю «медной бабушки», относятся уже к советскому времени.

VII

О судьбе гончаровского архива в 1935 г. было известно следующее: «После революции архив Полотняного Завода разделился: наиболее значительная его часть, материалы, относящиеся к фабрикам, была перевезена в Москву и находится в настоящее время в ГАФКЭ [Государственный архив феодально-крепостнической эпохи; ныне – Российский государственный архив древних актов (РГАДА). – И. С.]. Часть осталась на Полотняном Заводе, часть хранится при Калужском краеведческом музее, небольшая часть – в Мособлархиве и в Литературном музее»[430]. Куда первоначально попала интересующая нас «целая кипа связанных бумаг», касающаяся памятника Екатерине II, я определенно сказать не берусь. Наверняка не в ГАФКЭ, иначе она и сейчас находилась бы в РГАДА. Но главное – она уцелела и так или иначе в какой-то момент попала в нынешний Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ), созданный в 1941 г., куда, в частности, были переданы многие архивные материалы из Государственного литературного музея. Возможно, именно в музее и находились документы о памятнике, но об этом – чуть позже.

В первой половине 1927 г. Б. Л. Модзалевский закончил подготовку второго тома своего знаменитого издания писем Пушкина. Во второй том попало и письмо Пушкина к Бенкендорфу от 29 мая 1830 г., в котором поэт просит разрешить А. Н. Гончарову продать статую на переплавку. В своих, как всегда, подробнейших комментариях к письму Модзалевский рассказывает историю создания статуи, цитируя рассмотренную нами статью Н. О. Лернера, на авторитет которого он явно полагается. Но, стремясь к объективности, он в примечании все-таки приводит ссылки на статью Ассонова и переписку Соболевского с Лонгиновым, которые доказывают, «что памятник был заказан не Потемкиным, а самим Н.А. Гончаровым»[431]. Модзалевский приводит полную библиографию по вопросу об истории этой статуи, включающую буквально все публикации, уже рассмотренные нами. Не приходится сомневаться, что он помнит и мнение П. И. Бартенева о продаже статуи самим Пушкиным. Поэтому, опираясь опять-таки на мнение Лернера, Модзалевский все-таки говорит, в отличие от Лернера, с определенной долей сомнения: «статуя позже была продана (едва ли уже не после смерти Пушкина) известному заводчику, коммерции советнику Францу Берду, а тот в 1845 г. продал ее за 7000 р. сер[ебром] Екатеринославскому дворянству, которое и поставило памятник в Екатеринославе (ныне Днепропетровск), на Соборной площади (открытие последовало 26 октября 1846 г. <…>)»[432]. Заметим, что Мартос в этом (правда, очень кратком) сообщении не фигурирует, но без ошибки, хотя и несущественной, не обошлось даже здесь: памятник был открыт не 26 октября, а 26 сентября.

Здесь же сразу отметим, что в третьем томе пушкинских писем, подготовленном после смерти Б. Л. Модзалевского его сыном и выпущенном в свет в 1935 г., Л. Б. Модзалевский, комментируя письмо Пушкина к Бенкендорфу от 8 июня 1832 г., в части, касающейся истории статуи, просто отсылает к рассмотренному выше комментарию Б. Л. Модзалевского и пишет: «Статуя Екатерины II была продана, вероятно, после смерти Пушкина заводчику Францу Берду» [433].

Кажется, в это же время могли бы быть наконец поставлены все точки над i в истории происхождения статуи. В процитированном в начале этого раздела пушкинском томе «Летописей государственного литературного музея», рассказывая об Афанасии Абрамовиче Гончарове, Т. Н. Волкова пишет: «Полотняный Завод 16 декабря 1775 г. посетила во время своего путешествия по России Екатерина II. В память этого посещения Афанасий Абрамович Гончаров решил поставить памятник императрице. Но отлитой в 1786 г. в Берлине большой бронзовой статуе не суждено было украшать собою Полотняный Завод. Она имела длинную сложную историю: принадлежала Пушкину как приданое его жены, безуспешно продавалась им в казну и наконец в 1846 г. была поставлена в Екатеринославе»[434]. К этому абзацу Т.Н. Волкова сделала многообещающее примечание: «О статуе Екатерины II нами написана специальная статья на основании неопубликованных архивных материалов»[435].

Смею предположить, что она воспользовалась, наконец, той самой «кипой» бумаг из гончаровского архива. Но – увы! – статья опубликована не была. Во всяком случае, ни самой статьи, ни каких-либо ссылок на нее обнаружить не удалось.

В это же самое время в Днепропетровске (бывшем Екатеринославе) Д. И.Яворницкий, несколько десятилетий возглавлявший тамошний музей и в свое время спасший статую от уничтожения, подготовил книгу «История города Екатеринослава».

Рукопись была завершена в 1937 г. (но напечатана впервые была только в 1989 г.). В ней он подробно и без тени сомнения излагал «екатеринославскую» версию происхождения статуи.

Задолго перед тем, как Екатерина II решила совершить свое, наделавшее много шума, путешествие в полуденный край, князь Потемкин, желая особенно польстить царице, послал в Берлин лучшим в то время художникам заказ отлить статую русской императрицы с условием, чтобы она была готова к 1787 году, то есть ко времени закладки царицею нового будущего города Екатеринослава. Художники, приняв заказ, однако почему-то не успели отлить статую к указанному сроку, а отлили ее на целый год позже. Тем временем в России произошли два важных события: Турция объявила России войну; князь Потемкин, назначенный фельдмаршалом русской армии, поспешно выехал из столицы на юг и там, после трехлетней осады турецкой крепости Очакова, неожиданно скончался. Новый фаворит царицы Екатерины, заместивший князя Потемкина, граф П. Зубов, или не знавший о заказе статуи, или же не желавший знать о том, ничего не сделал, чтобы добыть ее, и статуя, не оплаченная князем Потемкиным, оставалась в Берлине. Под конец ее выставили в аукционном зале для продажи. Аукционная продажа вещей, как известно, всегда привлекала и привлекает к себе много публики. Статуя Екатерины II привлекла к себе внимание русского туриста, бывшего в то время в Берлине, Афанасия Николаевича Гончарова, владельца парусной и полотняной фабрики в Калужской губернии. Он купил выставленную статую Екатерины с намерением поставить ее в своем имении «Полотняный Завод» в память посещения его императрицей в 1775 году. Но внезапная кончина Екатерины II и вступление на престол Павла I, ненавидевшего свою мать со всеми ее фаворитами, заставили Афанасия Николаевича Гончарова отказаться от мысли выставлять статую царицы из опасения навлечь на себя гнев жесткого и полоумного царя, каким оказался Павел I. Статуя оказалась не у дел и долго валялась в имении Гончаровых[436].

Замечательная, «отработанная» за почти столетие версия, вызывающая полное доверие. Полное впечатление, что за ней стоит масса источников, которые автор просто не счел необходимым приводить в популярном издании

Правда, в дальнейшем, рассказывая о продаже статуи, Яворницкий ссылается на источник, а именно – на упомянутый нами комментарий Л. Б. Модзалевского в третьем томе пушкинских писем и пишет: «Статуя Екатерины II была продана, вероятно, после смерти Пушкина в литейный завод коммерции советника Франца Берда в Петербурге»[437].

Версия продолжала жить и даже развиваться.

В 1963 г. украинский писатель Иван Шаповал, в молодости работавший в музее у Яворницкого, напечатал посвященную Яворницкому книгу «В поисках сокровищ» (на украинском языке; на русском издана в 1968 г.). А как раз годом ранее, 21 февраля 1962 г., в днепропетровской газете «Зоря» был напечатан материал, написанный серьезным (по должности) ученым и рассказывавший об истории памятника Екатерине II.

И. Шаповал, полагаясь на ученость автора, включил этот рассказ в книгу:

Вот как излагает эту историю ученый секретарь Запорожского отделения Географического общества при АН УССР Е. Макаров.

Дед Натальи Николаевны Гончаровой, Афанасий Гончаров, самодур и деспот, получил в наследство знаменитый полотняный завод вблизи Калуги и миллионные средства, нажитые жестокой эксплуатацией крепостных, но растранжирил почти все свое богатство.

Несмотря на шаткость имущественного положения, Афанасий Гончаров, проявляя верноподданические чувства к Екатерине II, покупает в Берлине медную статую царицы, отлитую еще в 1786 г., чтобы установить ее в Екатеринославе, куда царица собиралась приехать. Говорят, что заплатил он за нее сто тысяч рублей.

Смерть Потемкина и Екатерины II разрушила эти планы, и памятник попал не на пьедестал, а на склад полотняного завода и стоял там, полузабытый, до самого замужества Натальи Николаевны[438].

Правда, сразу считаю необходимым оговорить, что И. Шаповал, приводя в своей книге этот рассказ, сам оказался жертвой ученого секретаря. Из второго издания книги, познакомившись со статьей, о которой речь у нас пойдет в следующем разделе, Шаповал исключил этот «ученосекретарский» рассказ.

VIII

Как мы видим, уже несколько десятилетий не появлялось никаких новых данных об истории «медной бабушки». Можно, конечно, считать, что приведенные выше слова Т. Н. Волковой: «Полотняный Завод 16 декабря 1775 г. посетила во время своего путешествия по России Екатерина II. В память этого посещения Афанасий Абрамович Гончаров решил поставить памятник императрице. Но отлитой в 1786 г. в Берлине большой бронзовой статуе не суждено было украшать собою Полотняный Завод» – основываются уже на документах, которые она собиралась опубликовать в своей так и не напечатанной статье, но все-таки это тоже относится к области догадок, тем более что и сама Волкова допускает старую ошибку, восходящую к А. Средину, а именно – что статуя была отлита в 1786, а не в 1788 г.

Но вот М.Яшин нашел и опубликовал в 1964 г. интересный документ, который, правда, не столько прояснил, сколько усложнил и без того неясную ситуацию с продажей статуи Берду. Яшин впервые извлек из той части гончаровского архива, которая хранится в РГАДА, переписку сестер и братьев Гончаровых, на основании которой опубликовал в журнале «Звезда» замечательную по насыщенности новыми для того времени фактическими материалами статью «Пушкин и Гончаровы». Один абзац он посвятил и взаимоотношениям Пушкина с «медной бабушкой». Разделяя мнение, что «Пушкин так и не продал ее», Яшин никаких специальных аргументов по этому поводу не приводит, но зато публикует интересный фрагмент из письма Ивана Николаевича Гончарова к Дмитрию Николаевичу.

Яшин пишет: «О дальнейшей судьбе „медной бабушки“[после попыток Пушкина продать ее в казну. – И. С.] долго ничего не было известно, кроме того, что Пушкин так и не продал ее. В письме Ивана Николаевича к брату от 28 декабря 1835 г. есть сведения о попытках самих Гончаровых продать статую: „Что касается покупки памятника, – пишет Иван Николаевич, – Носов утверждает, что Берд не хочет приобретать на условиях, которые ты ему предлагаешь. Но тем не менее, я на этом не остановлюсь и пошлю Юрьеву, который мне дал надежду, что он это устроит“. Только в 1846 г. екатеринославское дворянство купило памятник и установило в своем городе»[439].

Это любопытное письмо мы попытаемся проанализировать, когда будем более подробно рассматривать именно «пушкинский» период истории «медной бабушки».

Наконец, в 1971 г. в алма-атинском журнале «Простор» появилась статья В. Рогова «История „статуи медной“». Журнал этот был известен тем, что там нередко появлялись интересные публикации на самые разные темы, и он пользовался вниманием московских читателей (думаю, что и ленинградских тоже).

Рогов не был профессиональным пушкинистом, но именно ему довелось наконец извлечь на свет и опубликовать документы, как я полагаю, из той самой гончаровской «кипы связанных бумаг», касающихся памятника Екатерине II. Он обнаружил их в ЦГАЛИ (ныне – РГАЛИ), в фонде Академии художеств (ф. 647). Каким образом он на них вышел, мне неизвестно.

По поводу того, почему они оказались именно в этом фонде, можно предположить следующее. В какой-то момент они были переданы в ЦГАЛИ (возможно, из Литературного музея?) и вошли в фонд 647. Что еще находилось в этом фонде, я не знаю, но важно, что по состоянию на 1947 г. документы Академии художеств составляли отдельный фонд № 640, причем в него входили документы за 1800–1890 гг., и в описании этого фонда в «Путеводителе»[440] никаких упоминаний о гончаровской статуе нет. Описание фонда № 647 в этом «Путеводителе», к сожалению, отсутствует. Затем, очевидно, произошло некоторое переформирование фондов, и фонд Академии художеств объединился с фондом № 647, приняв и его номер. Можно предположить, что это объединение произошло потому, что в документах прежнего фонда № 647 речь шла именно о создании памятника, и было естественно объединить эти документы с документами Академии художеств. Существенно то, что после этого объединения временной интервал документов в фонде сразу расширился в сторону XVIII века: 1769–1890 гг.[441], благодаря как раз тому, что в нем оказались документы, связанные с созданием «медной бабушки». Во вновь сформированном фонде № 647 эти документы образовали специальное дело «об установлении бронзового монумента Екатерины II (переписка с иностранными фирмами об отлитии памятника)»[442]. Однако в новом «Путеводителе» в описании фонда, как и в прежнем, об этом деле не упоминается ни словом, так что заслуга В. Рогова в том, что он все-таки нашел именно это дело.

Наконец-то история создания памятника строится Роговым на документальной основе:

Знакомясь с документами последней четверти XVIII столетия, мы видим, что уже с 1776 года ведется переписка с берлинской фирмой «Томсон Рованд и Ко» по поводу монумента, а позднее заключается со скульптором контракт, который подписывается – «…в Берлине сентября 18 дня 1781 года господином Вильгельмом Христианом Мейером и братом ево… Мейером, а сей в Москве февраля 28 дня 1782 г. господином коллежским асессором Афанасием Гончаровым». В конце 1782 года российский министр при берлинском дворе князь В. С. Долгоруков осматривает на месте модель статуи и ведет оживленную переписку по этому поводу с Афанасием Абрамовичем Гончаровым. Из письма В. Мейера А. Гончарову от 1 апреля 1783 г. мы видим, что к тому времени скульптор получил часть денег за работу в сумме 4000 руб., что модель в алебастре закончена и «…от пола стоящая достает до потолка…»

Статуя была закончена в 1788 году, о чем свидетельствовала следующая надпись: «Артисты Берлинские работали: Мейер слепил, Маукиш отлил, Мельцер – отделал, спустя шесть лет. 1788». Однако сразу она в Россию доставлена не была. Очевидно, война с Турцией и Швецией, происходившая в то время, помешала этому. По свидетельству того же Афанасия Николаевича Гончарова, который к тому времени стал владельцем Полотняного Завода, монумент «…в 1791 году привезен был в Петербург и пошлины повелено было из казны платить, отдав мне оной для постановления…» Однако «постановления» не произошло, так как, привезя монумент в Полотняный Завод, первое время А. Н. Гончаров не решается его поставить из-за отсутствия письменного разрешения, а с 1796 года, с воцарением Павла I, политическая атмосфера изменяется настолько, что чествование Екатерины II едва ли было безопасным. Лишь при Александре I, в 1801 году, А. Н. Гончаров обращается с просьбой дать ему письменное разрешение поставить памятник на заводе. Но, получив разрешение через директора почт Д. П. Трощинского «…о постановлении изваянного образа блаженной памяти императрицы Екатерины Алексеевны на фабриках и в деревне…», не воспользовался им, и статуя продолжала храниться в одном из подвалов завода[443].

Что касается продажи статуи Берду, то Рогов все-таки предполагает, что продана она была еще при жизни Пушкина, и, по-моему, впервые в качестве аргумента в пользу этого предположения указывает на отсутствие каких-либо упоминаний о статуе в делах Опеки над детьми и имуществом Пушкина. Но об этом будет подробнее сказано далее.

IX

В 1984 г. в Днепропетровске была напечатана небольшая, но одобренная, в частности, Т Г. Цявловской и Н. Я. Эйдельманом книга В. Я. Рогова «Далече от брегов Невы.: Заметки о пребывании А. С. Пушкина в Екатеринославе в 1820 году». Автор включил в нее (с минимальной редакторской правкой) и текст «Истории „статуи медной“». И хотя через пять лет там же, в Днепропетровске, вышла «История города Екатеринослава» Д. И. Яворницкого, в которой, как я уже упоминал, была представлена «екатеринославская» версия истории «медной бабушки», но документально обоснованная версия Рогова, естественно, уже не могла быть подвергнута сомнению.

С восьмидесятых же годов историей «медной бабушки» активно занялась сотрудница Днепропетровского исторического музея им. Д. И. Яворницкого Валентина Валентиновна Буряк. Ее особенно волновала нынешняя судьба памятника, но и в прошлую его историю она внесла существенный вклад. В. В. Буряк не поленилась «пройти по следам» Рогова в РГАЛИ и заново просмотреть упомянутые им документы; кроме того, она привлекла публикации немецкой исследовательницы С. Бадштюбнер-Грогер, которая изучала творчество создателя статуи Екатерины II – Вильгельма Христиана Мейера. Благодаря этому удалось уточнить ряд деталей работы над статуей.

Так, немецкой исследовательницей были выявлены подготовительные рисунки скульптора для этой статуи.

Рисунки имеют следы копирования, и можно предположить, что скульптор изготавливал копии для отправки заказчику. Косвенным подтверждением этому являются и строки П. И. Бартенева, писавшего, что С. Н. Гончаров, брат супруги поэта Н. Н. Пушкиной, «показывал нам и современный рисунок этой статуи».

Работа В. Мейера над скульптурой продолжалась, и этапы ее можно проследить документально. Так, мастер занялся изготовлением моделей, сначала уменьшенного масштаба, а затем реального – для отливки изваяния. Осмотреть подготовленную к отливке модель скульптор пригласил директора Берлинской Королевской академии художеств живописца Б. Н. Лесьера, заключение которого звучало лестно для Мейера: «это произведение я считаю одной из лучших его работ». Сертификат был подписан Лесьером 28 сентября 1782 г. Эту же модель в сентябре 1782 г. рассмотрел и одобрил Сенат Академии[444].

С. Бадштюбнер-Грогер обнаружила также, что «об окончании работ над статуей сообщила „Королевская Привилегированная берлинская газета“ от 12 июля 1788 г., а уже 16 августа 1788 г. эта же газета информировала: „Несколько дней назад статуя Ее Величества Императрицы России, отправлена в Штеттин для дальнейшей перевозки в Санкт-Петербург“. Разразившаяся в 1788–1791 гг. на Балтике русско-шведская война не позволила владельцам вывезти скульптуру в Россию, и три года она находилась в порту Штеттина, на родине самой императрицы Екатерины II»[445]. Таким образом, снимаются последние недоумения прежних исследователей о причинах задержки статуи в Германии – задержки, порождавшей домыслы о неоплате заказа, о выставлении ее на аукцион и т. п.

По поводу «пушкинского» периода истории «медной бабушки» В. В. Буряк излагет в основном традиционную версию, хотя и высказывает практически не аргументированную гипотезу, что среди предполагаемых покупателей в 1832 г. фигурировал уже и Берд. Но зато она впервые публикует (точнее – пересказывает) письмо Монферрана, касающееся статуи и относящееся к марту 1833 г. Как и находка М.Яшина, это письмо скорее осложняет, чем проясняет картину «пушкинского» периода. Его мы еще будем обсуждать.

Что касается приобретения памятника екатеринославским дворянством, то здесь в основном изложение идет в соответствии с перепиской братьев Коростовцовых, но все-таки В. В. Буряк не удержалась и вслед за А. Срединым привлекла к этому делу знаменитого Мартоса: «Для принятия окончательного решения М. С. Воронцов заручился мнением специалиста, которым стал И. П. Мартос, чья встреча с изваянием была не первой. В заключении им были указаны высокие художественные достоинства статуи с оценкой ее стоимости в 25 000 рублей. Его мнение было доведено до екатеринославского дворянства»[446]. Да, увидеть бы это заключение покойника Мартоса!

Дальнейшая (и основная) часть статьи В. В. Буряк посвящена жизни «медной бабушки» после установки ее в Екатеринославе.

В это же время история статуи уточнялась и дополнялась (иногда – ранее того, что было опубликовано В. В. Буряк) Еленой Вениаминовной Карповой, ныне заведующей сектором скульптуры XVIII – начала XX века Государственного Русского музея[447]. Свой вклад внес в уточнение истории скульптуры Екатерины II (в основном – ее послепушкинского периода) В. А. Черненко, член Ассоциации исследователей С.-Петербурга [448].

Жизнь у «медной бабушки» после ее установки в Екатеринославе выдалась неспокойная: ее передвигали, меняли ей пьедестал, скидывали с пьедестала (заметьте – не после октябрьской, а после февральской революции 1917 г.), закапывали в землю (Д. И.Яворницкий– чтобы спасти от переплавки), устанавливали во дворе музея и, наконец, во время Отечественной войны вывезли в Германию. Все это описано у В. В. Буряк и В. А. Черненко очень хорошо, и я отсылаю к их работам тех, кого интересует этот период жизни «медной бабушки». Где она сейчас и «жива» ли – неизвестно.

X

Самый начальный этап «пушкинского» периода существования «медной бабушки» я не буду рассматривать. Во-первых, он достаточно хорошо документирован перепиской Пушкина с А. Н. Гончаровым и графом А. Х. Бенкендорфом и потому хорошо освещен в различных публикациях. Во-вторых, на этом этапе Пушкин играет только роль посредника между А. Н. Гончаровым и власть предержащими. Сам он непосредственно памятником Екатерины не занимается и только ждет, что при удачном исходе дела он может рассчитывать на возвращение ему денег, которые он одолжил Н. И. Гончаровой перед свадьбой, и на получение какой-то суммы денег в приданое за Натальей Николаевной.

Прошли 1830 и 1831 годы, но он так ничего и не дождался.

Что-то изменилось в 1832 г. Статуя прибывает в Петербург, и уже сам Пушкин предпринимает усилия для ее продажи. Что же произошло и на каких правах он этим занимается? Фактов и документов не так много, и возможны разные версии событий в зависимости от тех или иных предположений.

Прежде всего изложим то, что известно.

В феврале 1832 г. Афанасий Николаевич Гончаров – в Петербурге. Во всяком случае, 23 февраля он отмечает в записной книжке: «Февраля 23 – Наташе Пушкиной купил 32 фу[нта] разного варенья по 1 [рублю] за фу[нт] – 32 р[убля]»[449]. Судя по письму брата Натальи Николаевны – Сергея Гончарова – к деду от 21 марта того же года, Афанасий Николаевич уехал из Петербурга около 10 марта, но, судя по тому же письму, должен был вскоре вернуться[450]. Уехал он в Полотняный Завод, но между 25 и 29 апреля он уже приезжает в Москву[451] по дороге обратно в Петербург.

Тем временем в первой половине мая Пушкины с Галерной переезжают на Фурштадтскую улицу, в дом Алымова, где в ночь на 19 мая у них рождается Маша. В тот же день Александрина Гончарова пишет из Калужской губернии в Петербург брату Дмитрию: «Дедушка уже должен быть в Петербурге и ты, наверное, знаешь, как его дела»[452]. В записной книжке А. Н. Гончарова отмечено: «Мая 22 – Наташе на [Машин] зубок положил 500 [рублей]…»[453] 7 июня – крестины Маши. Среди восприемников – А. Н. Гончаров.

А на следующий день, 8 июня, Пушкин пишет графу А. Х. Бенкендорфу:

Два или три года тому назад господин Гончаров, дед моей жены, сильно нуждаясь в деньгах, собирался расплавить колоссальную статую Екатерины II, и именно к Вашему превосходительству я обращался по этому поводу за разрешением. Предполагая, что речь идет просто об уродливой бронзовой глыбе, я ни о чем другом и не просил. Но статуя оказалась прекрасным произведением искусства, и я посовестился и пожалел уничтожить ее ради нескольких тысяч рублей. Ваше превосходительство с обычной своей добротой подали мне надежду, что ее могло бы купить у меня правительство; поэтому я велел привезти ее сюда. Средства частных лиц не позволяют ни купить, ни хранить ее у себя, однако эта прекрасная статуя могла бы занять подобающее ей место либо в одном из учреждений, основанных императрицей, либо в Царском Селе, где ее статуи недостает среди памятников, воздвигнутых ею в честь великих людей, которые ей служили. Я хотел бы получить за нее 25000 р., что составляет четвертую часть того, что она стоила (этот памятник был отлит в Пруссии берлинским скульптором). В настоящее время статуя находится у меня (Фурштатская улица, дом Алымова)[454].

Далее последовало известное обращение Министерства Императорского двора в Академию художеств, и 12 июля академики Мартос, Гальберг и Орловский осматривают статую и делают заключение, что она «заслуживает внимание правительства; что же касается до цены сей статуи 25 тысяч рублей, то мы находим ее слишком умеренной, ибо одного металла, полагать можно, имеется в ней по крайней мере на двенадцать тысяч рублей, и если бы теперь заказать сделать таковую статую, то она, конечно, обошлась бы в три или четыре раза дороже цены, просимой г. Пушкиным»[455].

Когда же и почему статуя оказалась в Петербурге? И какое теперь отношение имел к ней Пушкин?

Можно предложить следующую версию развития событий – конечно, не единственно возможную. Но внутренних противоречий и противоречий приведенным выше известным фактам в ней вроде бы нет.

В феврале 1832 г. Афанасий Николаевич Гончаров приезжает в Петербург. Зачем? И.Ободовская и М. Дементьев пишут: «Афанасий Николаевич направился туда с намерением просить у царя субсидии для поправления своих дел в Заводах или разрешения на продажу майоратного имения. Однако его намерениям оказал сопротивление наследник майората, старший внук Дмитрий, служивший тогда в Петербурге»[456]. На чем они основывают это свое утверждение, они не указывают. Никаких ссылок на какие-либо документы нет. Правда, в конце концов, нам сейчас неважно, зачем именно приехал А. Н. Гончаров в Петербург. Но можно предположить, что именно во время этого визита в ходе обсуждения Гончаровыми и Пушкиным накопившихся денежных проблем и возникла идея передать статую Пушкину уже не как посреднику при продаже, а в качестве компенсации долга и приданого.

Возможно, Афанасий Николаевич решил сделать своеобразный подарок Наталье Николаевне к годовщине свадьбы (18 февраля). На такое предположение наталкивает также следующее обстоятельство.

Известно недатированное письмо (точнее – записка) И.П. Мятлева к Пушкину:

Поздравляю милую и прелестную жену твою с подарком и тяжеловесным, сергами, иметь наушницею Екатерину великую шутка ли? Мысль о покупке статуи еще не совершенно во мне созрела, и я думаю и тебе не к спеху продавать ее, она корма не просит, а между тем мои дела поправятся, и я более буду в состоянии слушаться своих прихотей.

Как помнится мне, в разговоре со мною о сей покупке ты ни о какой сумме не говорил, ты мне сказал—Я продам тебе по весу Екатерину, а я сказал, и по делом ей, она и завела-то при дворе безмены (baise-mains)[457].

Переливать же ее в колокола я намерения не имею – у меня и колокольни нет – и в деревни моей, сзывая православных к обедне, употребляют кол-о-кол. И они так же сходятся.

На бусурманской масленнице я не был.

Твой на всегда или за всегда, как за луччее признаешь

И. Мятлев[458].

В Академическом собрании сочинений Пушкина записку датируют: «первая половина марта 1832 г. (?)». Аргументации никакой не приводится.

В 1832 г. масленица приходилась на 15–21 февраля. Под «бусурманской масленицей» Мятлев, очевидно, имеет в виду так называемую «немецкую масленицу», первые два дня православного поста (22 и 23 февраля), когда, в частности, в немецком и французском театрах еще проходили спектакли (в отличие от русского, в котором они прекращались с первым же днем поста), но в программах этих театров в эти дни помечалось: «для иностранцев».

По содержанию записки можно понять, что она являлась ответом на не дошедшую до нас пушкинскую записку, в которой Пушкин сообщал о подарке, сделанном его жене, и, очевидно, пошутил, что вместо серег ей подарили статую Екатерины, а также, вероятно, повторял сделанное когда-то в разговоре предложение купить статую, хотя бы для того, чтобы перелить ее в колокола. Также, очевидно, спрашивал, не был ли где-нибудь Мятлев на «немецкой масленице». Если эта записка действительно относится к 1832 г., то датировать ее можно, судя по упоминанию «бусурманской масленицы», ближайшими днями после этой «масленицы», т. е., скорее всего, 24–26 февраля.

Заметим, что 23 февраля Афанасий Николаевич точно был у Пушкиных, подарил Наталье Николаевне 32 фунта разного варенья. Не подарил ли он ей в эти же дни и статую? А Пушкин и написал об этом Мятлеву, получив хотя бы номинально статую в свое распоряжение?

В конце февраля или начале марта мог состояться и разговор Пушкина с Бенкендорфом, во время которого тот подал Пушкину надежду, что правительство может купить статую Екатерины (поэт упоминает об этом в своем письме к Бенкендорфу 8 июня). В конце февраля Пушкин достаточно активно переписывается с Бенкендорфом, в частности, по вопросам, связанным с цензурой, с разрешением осмотреть библиотеку Вольтера. Не исключено, что был у них и личный разговор в это время. Из письма Пушкина (от 8 июня) ясно, что во время его разговора с Бенкендорфом статуи в Петербурге еще не было. Только в этом письме он сообщает, что статую доставили в Петербург, причем пишет, что это он «велел привезти ее сюда» после того, как Бенкендорф подал ему надежду, что ее может купить правительство.

Можно допустить также, что при разговоре Пушкина с Афанасием Николаевичем обсуждался и вопрос о доставке статуи в Петербург. И не отправился ли Афанасий Николаевич вскоре (около 10 марта) в Полотняный Завод именно для того, чтобы организовать эту доставку? Во всяком случае, ясно, что ему что-то понадобилось срочно сделать в Полотняном Заводе. Иначе он вряд ли просто так поехал бы туда, чтобы через два месяца опять вернуться в Петербург.

Конечно, это достаточно хрупкие предположения, но они не противоречат, во всяком случае, тому, что определенно известно.

В Полотняный Завод Афанасий Николаевич должен был приехать около 20 марта, а через месяц он уже пустился в обратный путь. Похоже, что к рождению Маши 19 мая он не успел (возможно, еще задержался в Москве, куда он приехал, как уже упоминалось, не позже 29 апреля), так как деньги ей «на зубок» он подарил только 22 мая, а сделал он это, надо думать, сразу же по приезде.

Естественно предположить, что статуя Екатерины двинулась из Полотняного Завода одновременно с Афанасием Николаевичем или сразу вслед за ним, но тянулся этот тяжелый и громоздкий обоз, конечно, значительно медленнее и прибыл в Петербург, на Фурштадтскую улицу, уже перед самыми крестинами Маши, которые состоялись 7 июня.

А 8 июня, когда статуя уже была во дворе дома, Пушкин и написал свое письмо графу А.Х. Бенкендорфу.

Вот такую версию хронологии развития событий можно построить на основе достаточно скудных фактических данных. Повторяю, что это, конечно, не единственная версия, которую можно построить, но она кажется мне достаточно оправданной и логически, и психологически.

Остается совершенно неясным вопрос, насколько можно считать Пушкина с этого времени собственником статуи.

XI

Как уже упоминалось, Мартос, Гальберг и Орловский, выражаясь современным языком, дали положительное заключение о достоинствах статуи, и 18 июля 1832 г. это заключение было переслано в Министерство Императорского двора. Никакой реакции со стороны министерства почему-то не последовало. Но 2 декабря этого же года Пушкин писал П.В. Нащокину: «Мою статую еще я не продал, но продам во что бы то ни стало»[459].

В феврале 1833 г. Пушкин решил обратиться непосредственно к министру Императорского двора князю П. М. Волконскому. Письмо было написано Натальей Николаевной. Князь П. М. Волконский 25 февраля ответил вежливым отказом, сославшись на недостаток средств для покупки статуи. Этим ответом Волконского завершается специально заведенное по этому вопросу дело Министерства Императорского двора.

Нет никакой ясности в дальнейших действиях Пушкина и кого-либо еще по продаже статуи, хотя определенно известно, что статуя в конце концов была куплена Бердом-отцом. Но когда и как?

Имеется несколько документов, которые можно привлечь к попытке ответить на эти вопросы.

Во-первых, известна недатированная записка Пушкина к Л. М. Алымовой, хозяйке дома на Фурштадтской улице: «Покорнейше прошу дозволить г-ну Юрьеву взять со двора Вашего статую медную, там находящуюся»[460].

1 декабря 1832 г. Пушкин переехал от Алымовой в дом Жадимировского. Значит, записка написана после этого дня. Но с какой целью статуя передавалась ростовщику Юрьеву? Во всяком случае, до февральской (1833 г.) переписки с князем Волконским Пушкин еще распоряжался статуей.

В. В. Буряк обнаружила и опубликовала еще один очень интересный документ – письмо архитектора Монферрана к тому же князю Волконскому, написанное – заметим! – 7 марта того же 1833 г., т. е. через 10 дней после получения Пушкиным отказа Волконского.

Вот о чем говорится в этом написанном по-французски письме, хранящемся в РГИА, в фонде Министерства Императорского двора:

«Статуя, представляющая Императрицу Екатерину, принадлежащая господину Берду, который имеет намерение отправить ее за границу, если не сможет сбыть здесь, имеет четыре аршина в высоту». Далее следует краткая характеристика несомненных достоинств статуи и ее хорошей сохранности. В заключение Монферран пишет: «Имея честь указать Вашему сиятельству на это прекрасное произведение, я полагаю, что Императорская Академия художеств приобретет этот портрет и что, помещенная в центре большого зала при входе, эта статуя основательницы [академии] довершит украшения, которые там делаются»[461].

Это письмо прежде всего вызывает новые вопросы, но все-таки позволяет и кое-что уточнить.

Монферран описывает статую и ее сохранность. Он ее определенно видел. Если бы он ее видел во дворе дома Алымовой, то уж никак не мог бы назвать ее хозяином Берда. Надо полагать, что видел он ее уже на складском дворе бердовского завода. То, что хозяином статуи Берд в это время еще быть не мог, оставим на его совести. Он, может быть, прямо сам этого и не говорил, но Монферран так это понял.

Можно предположить, что когда Пушкин съехал из дома Алымовой, встал вопрос – что делать со статуей? Перевозить ее с квартиры на квартиру накладно. Оставить у Алымовой? Вряд ли она на это была согласна. Надо было найти место для хранения статуи.

Не исключено, что по чьему-то совету (возможно, того же самого ростовщика Юрьева) Пушкин решил переправить ее на хранение на складской двор завода Берда, а Юрьев взялся быть посредником. Ясно, что и Юрьеву, и Берду полагалась за это определенная плата, и Пушкин мог им предложить расплатиться после продажи статуи, так что оба – и Юрьев, и Берд – были заинтересованы в ее продаже. И Берд уже мог в определенном смысле чувствовать себя одним из хозяев статуи.

Поэтому можно с достаточной степенью уверенности утверждать, что статуя была перевезена со двора Алымовой на завод Берда после 1 декабря 1832 г., но, по крайней мере, за несколько дней до 7 марта 1833 г. По зимнему пути ее и перевозить было легче.

В. А. Черненко полагает: «поскольку отказ правительства от приобретения статуи был помечен 25 февраля 1833 г., а письмо Монферрана – 7 марта 1833 г., то записку Пушкина к Алымовой можно отнести к 1833 г. и датировать 25 февраля – 7 марта»[462]. То есть он допускает, что только получив отказ князя Волконского, Пушкин написал записку Алымовой, которая до этого времени не возражала против того, что статуя находится у нее во дворе; тут же связался с Юрьевым, Юрьев успел согласовать все с Бердом и организовать перевозку огромной статуи на заводской двор, а Монферран как раз тут и приехал на завод, увидел статую, успел ее зарисовать и написать письмо. Заметим, что тогда записку надо вообще датировать еще более узким временным диапазоном, не позднее, например, 4 марта, оставив хотя бы три дня на организацию перевозки статуи и знакомство с ней Монферрана. Это маловероятно, поэтому я считаю более правильным датировать записку декабрем 1832 г. – февралем 1833 г.

Конечно, возникает вопрос: как увязать переписку Пушкина с князем Волконским и письмо Монферрана к нему же? Похоже, что Монферран писал, не ведая об обращении Пушкина по тому же адресу.

Характерно, что в делах канцелярии Министерства Императорского двора эти письма не были объединены в одно дело. Письмо Монферрана хранится в папке «Бумаги по разным предметам, принятые к сведению». На его письме была сделана помета: «К сведению, ибо Его Величество не нашел, чтобы была столь хороша, как изъясняет Г-н Монферан. 8 марта 1833». Дело в том, что письмо Монферрана сопровождалось рисунком статуи. Но рисунок – линейный, почти контурный, и составить по нему полное представление о статуе, конечно, невозможно. Скорее всего, именно этот рисунок не произвел впечатления на Николая I.

Знал ли Берд об обращении Пушкина к князю П. М. Волконскому? Знал ли Пушкин об обращении Берда через Монферрана к тому же Волконскому? Эти вопросы остаются без ответа.

В бумагах Пушкина нет никаких позднейших упоминаний о статуе и ее продаже, если не считать намека на ее перевозку в письме к Наталье Николаевне от 26–27 мая 1834 г.: «Ты спрашиваешь меня о Петре? идет по маленьку; скопляю матерьялы – привожу в порядок – и вдруг вылью медный памятник, которого нельзя будет перетаскивать с одного конца города на другой, с площади на площадь, из переулка в переулок»[463].

И – всё!

Больше ни в каких пушкинских документах мы не находим никаких упоминаний о статуе.

Но есть еще один документ, который я уже упоминал и который делает ситуацию еще более неопределенной – опубликованный М. Яшиным фрагмент письма Ивана Николаевича Гончарова к брату Дмитрию Николаевичу, написанного из Петербурга 28 декабря 1835 г. Повторим этот важный для нас фрагмент: «Что касается покупки памятника, Носов утверждает, что Берд не хочет приобретать на условиях, которые ты ему предлагаешь. Но тем не менее, я на этом не остановлюсь и пошлю Юрьеву, который мне дал надежду, что он это устроит»[464].

Что можно извлечь из письма Ивана Николаевича?

Прежде всего то, что в конце 1835 г. Гончаровы активно занимаются продажей статуи и что условия продажи ее Берду сформулированы Дмитрием Николаевичем Гончаровым, а не Пушкиным, который вообще не упоминается.

То, что Гончаровы действуют через Носова, – это понятно, так как он их постоянный контрагент и комиссионер по различным финансовым вопросам в Петербурге. Но существенно, что и В. Г. Юрьев тоже знает об этих попытках продажи и даже предлагает свои услуги.

В то же время нельзя не принимать во внимание сообщение П. И. Бартенева, восходящее к Гончаровым, что Пушкин все-таки продал памятник.

Как справедливо заметил В. Я. Рогов в своей статье о памятнике, отсутствие каких-либо упоминаний в документах Опеки ясно говорит о том, что на момент смерти поэта статуя не являлась его собственностью (и если была продана, то при его жизни).

Но можно задать вопрос: а была ли она вообще когда-нибудь оформлена юридически как его собственность? Никаких данных об этом нет.

Возможно, статуя была подарена Афанасием Николаевичем Наталье Николаевне к годовщине свадьбы без оформления какой-либо дарственной, на условии, что если Пушкину удастся продать статую, то он возвращает себе сумму, которую поэт одолжил матери Натальи Николаевны перед свадьбой, и, возможно, получает еще какую-то сумму в качестве приданого; остальные вырученные деньги идут Гончаровым.

После того, как продать статую в казну не удалось, других попыток ее продажи некоторое время не предпринималось.

Наконец, возможно, в какой-то момент Пушкин, получив очередную ссуду от В. Г. Юрьева, предложил тому в качестве расплаты свою долю стоимости статуи. Поэтому-то Юрьев и был в курсе проблем, связанных с продажей статуи, и предлагал Гончаровым выступить в качестве комиссионера. Предлагал именно Гончаровым, так как Пушкин уже «продал» Юрьеву свою долю за полученную ссуду. Поэтому Пушкин больше в продаже памятника не участвовал, а он, вероятно, был продан Берду именно при посредстве Юрьева, и для нас уже не важно, когда именно это произошло.

Заметим, что именно в 1835 и 1836 гг. к Юрьеву Пушкины обращаются неоднократно. Но векселя, данные Юрьеву в 1836 г., так и не были оплачены при жизни Пушкина. Вообще на всех векселях, сохранившихся в пушкинском архиве (т. е. возвращенных ему или Опеке после окончательного расчета с кредиторами), имеются записи об их предварительной частичной оплате или об их оплате уже Опекой, т. е. по всем этим векселям расплата происходила постепенно и нередко – с опозданием.

По всем, кроме одного!

В архиве Пушкина сохранился вексель, выданный им Юрьеву 22 апреля 1835 г., на 6500 рублей ассигнациями/ и на этом векселе нет никаких надписей: ни о частичной оплате его Пушкиным,

1. Литературный архив: Материалы по истории литературы и общественного движения. М.; Л., 1938. Т. 1. С. 67. ни об оплате Опекой, т. е. надо полагать, что раз он оказался у Пушкина, то Пушкин получил его обратно от Юрьева, сразу и в срок полностью расплатившись. А расплатиться он должен был до 22 июля 1835 г. Судя по тому, что именно в этот день Пушкин в очередной раз обратился к графу А.Х.Бенкендорфу, описывая свое тяжелое материальное положение («в течение последних пяти лет моего проживания в Петербурге я задолжал около шестидесяти тысяч рублей» XVI, 4.), вряд ли у него к этому дню вдруг нашлись свободные 6500 рублей, чтобы в срок отдать их Юрьеву. А новую ссуду от царя он получит только в первых числах сентября 1835 г.

Не статуя ли (точнее – пушкинская доля в этой статуе) и послужила расплатой по этому векселю?

Вопросов пока больше, чем ответов.