Невероятное. История преступления, в которое никто не поверил Миллер Т. Кристиан
– Мистер О’Лири, позвольте сначала обратиться к вам, – начал Макналти. – Вы сказали, что вас с полным правом могут ненавидеть и называть чудовищем. Моя задача – не осуждать вас. Моя задача – осуждать ваши поступки.
Макналти признал, что обвинения против О’Лири таковы, что допускают самый широкий спектр наказаний. Он отметил отсутствие предыдущих судимостей, признание вины и раскаяние.
– Полагаю, что вы были искренни в своем заявлении, – сказал Макналти.
Потом судья предъявил доказательства против О’Лири. Выслеживание. Орудия изнасилования.
– Самые отвратительные из всех – это улики, созданные лично вами, – сказал он О’Лири. – Это фотографии насилуемых женщин. Я посмотрел на их лица и увидел гнев и страх, отчаяние и безнадежность. И я подумал: если отвратительно даже просто смотреть на них, как кто-то мог нажать на кнопку, чтобы сделать такие снимки?
Чтобы вынести соответствующий приговор, Макналти пришлось сравнить преступления О’Лири с другими, которые ему доводилось рассматривать прежде. До сих пор Макналти не видел ничего настолько омерзительного.
– Сэр, вы выслеживали своих будущих жертв, как если бы они были вашей добычей, а затем часами подчиняли их своей воле, заставляя выполнять неописуемые действия, – произнес он более низким и ровным голосом. – В данном случае ваши поступки – несомненное зло.
Звучит банально, но в каком-то смысле это действительно история доктора Джекила и мистера Хайда в реальности.
Макналти заявил, что О’Лири утратил свою привилегию находиться в свободном обществе. Он приговаривает его к максимально возможному наказанию.
К 327 годам тюремного заключения.
О’Лири никогда не выйдет на свободу.
Несколько дней спустя, сидя в своей камере во внушительном, окруженном колючей проволокой центре заключения Управления исправительных учреждений штата Колорадо, О’Лири высказал необычное предложение. Он согласен обсудить свои преступления со следователями без присутствия адвоката. Ему хотелось бы чем-то помочь жертвам его преступлений. Только с одним условием: Галбрейт на встрече не будет. По его словам, в присутствии женщины ему было бы неудобно говорить.
Встретиться с ним вызвался Грузинг. За десять прошедших с ареста месяцев полицейские обнаружили доказательства по меньшей мере одного сексуального преступления, совершенного в штате Вашингтон и определенно связанного с О’Лири. Но связать его с другими преступлениями не удалось. Расследование изнасилований в Канзасе зашло в тупик, и впоследствии они так и остались нерешенными. Файл «Дрянь» оставался зашифрованным. Грузинг не был уверен, что ему удастся что-то вытянуть из О’Лири. Но однажды специалист по полиграфу в ФБР дал ему полезный совет: «Чем больше и дольше они говорят, тем лучше для нас». Такова была цель Грузинга. Разговорить О’Лири.
Через неделю после объявления приговора, 15 декабря 2011 года в 11:15 Грузинг сидел напротив О’Лири в узком помещении с белыми стенами из шлакобетона с черными звукоизоляционными панелями. Грузинг был в черной рубашке-поло, зеленых брюках и треккинговых ботинках. На О’Лири был красный комбинезон, открытый у горла, с проглядывающей белой футболкой. Волосы ему обрили. Мышцы лица то и дело сильно сокращались.
Когда Грузинг уселся перед ним, О’Лири скрестил руки и заявил, что не так уж и хочет разговаривать. Сказал, что передумал. С ним якобы плохо обращались в камере предварительного заключения, и охранник грозился перевести его в карцер.
– Сейчас у меня не слишком подходящее настроение для разговора, – сказал он.
Грузинг, как всегда, основательно подготовился. Он проанализировал, как О’Лири после каждого нападения чему-то учился. Насколько тщательно продумывал свой план. Насколько упорно работал, чтобы скрыть следы.
– Этот человек мог бы гордиться своей работой, – пришло в голову Грузингу. Такой человек сочтет лестью, когда его попросят поделиться секретами мастерства.
– Ты довольно умелый насильник, далеко не самый последний в криминальном мире, и нам бы хотелось изучить твои методы, – начал Грузинг свою речь.
Он сделал О’Лири предложение. Возможно, он будет не против поговорить с составителем психологических портретов из прославленного отдела поведенческого анализа.
О’Лири заерзал на стуле и сказал:
– Ну, я мог бы многое вам поведать.
Следующие четыре часа О’Лири говорил без остановки, словно читал лекцию об изнасиловании единственному жадно внимающему ученику. Грузинг склонялся вперед, время от времени записывал что-то в блокнот и иногда вставлял замечания о том, как действовали следователи. Дополнительного поощрения О’Лири почти не требовалось.
– Каждый раз после успешного нападения мне казалось, что я только что отведал ужин на День благодарения, – сказал он, откинувшись на спинку стула.
Описывая каждое изнасилование, О’Лири задерживался на деталях. Дорис усмирила его пыл.
– Я ушел раньше, чем, пожалуй, при обычных обстоятельствах, потому что она сказала пару вещей, которые меня действительно задели.
Свои рассуждения о «волках» и «браво» в разговоре с Эмбер он снисходительно назвал «чушью». По его признанию, всякие такие беседы были в основном лишь способом заполнить перерывы между изнасилованиями.
– Если бы мы встретились при других обстоятельства, возможно, могли бы неплохо поладить.
Сару он искренне жалел. Он напал на нее после неудачи с Лилли.
– Ей довелось встретиться со мной в самый худший из моментов.
О’Лири восхищался решением Лилли сбежать, принятым за доли секунды. «Меня это страшно разозлило. Но в то же время даже немного развеселило. Умная женщина. У нее был единственный шанс, и она им воспользовалась». Еще его поразил эпизод, случившийся, когда он только выслеживал Лилли. Однажды ночью он стоял на карнизе и вглядывался в ее окно, когда услышал какой-то шум.
«Это еще что такое?» – промелькнуло у него в голове. Он поднял глаза и увидел, что с крыши прямо на него смотрит серая лисица. Он махнул рукой, чтобы прогнать ее, но лиса не пошевелилась. О’Лири решил ретироваться и направился к своему пикапу. Лиса последовала за ним. Она подождала, пока он усядется в машину, и не уходила, пока он не тронулся с места. Возможно, у Лилли действительно имелся какой-то дух-защитник в виде животного.
– В этом мире много такого, о чем мы даже не подозреваем, – сделал вывод О’Лири.
Кое-что из рассказанного им действительно могло бы пригодиться правоохранительным органам. О’Лири описывал методы, благодаря которым ему удавалось избегать внимания полиции. Он знал, что у армии имеется образец его ДНК, и беспокоился о том, что полицейские могут получить доступ к записям и опознать его. Поэтому он старался уничтожать генетические следы. Конечно, он знал, что полностью избавиться от них невозможно.
– Технологии не победить, – сказал он Грузингу.
О’Лири вспомнил момент, когда Грузинг с еще одним полицейским постучались в дверь дома 65 по Харлан-стрит и он открыл им. Грузинг тогда показал ему фальшивый портрет-набросок подозреваемого в грабежах. О’Лири подумал, что это уловка, чтобы получить отпечатки его пальцев, но все равно взял в руки ламинированный лист бумаги. Он чувствовал себя в безопасности. Отправляясь на преступление, он всегда надевал перчатки.
«Я просто не мог оставить отпечатки пальцев», – думал он про себя.
О’Лири понял, что различные отделения полиции часто не контактируют между собой и поэтому намеренно совершал изнасилования в разных юрисдикциях.
– Чтобы держать вас подальше от моего следа, понимаете, – объяснил он. В Вашингтоне это отлично сработало. Полицейские Линвуда упустили свой шанс. – Если бы они там, в Вашингтоне, уделили делу чуть больше внимания, мною бы, наверное, заинтересовались гораздо раньше.
После изнасилования слишком поздно искать хищника. В этой фазе цикла он успокаивается и залегает на дно.
Он посоветовал полицейским составлять карты сообщений о подозрительных личностях. После изнасилования слишком поздно искать хищника. В этой фазе цикла он успокаивается и залегает на дно.
– Почти всегда вы проявляли наибольшую бдительность, когда я становился нормальным, – сказал О’Лири, откинулся на спинку стула и рассмеялся. – Наш график не совпадал.
– Тем хуже для нас, – заметил Грузинг.
– Ну да, – согласился О’Лири.
Затем резко сменил тему и принялся жаловаться. Он боролся с искушением всю свою жизнь. Боролся и проиграл. И он не один такой. Существуют и другие, ведущие бесплодную борьбу с чудовищем внутри. Борьбу, которая не закончится ничем хорошим.
– Некоторых можно остановить, только если у них на пороге объявится некто вроде вас, – сказал он Грузингу. – После этого они становятся всего лишь воплощением образа «плохих парней». О них говорят в различных средствах массовой информации. Их семейная жизнь заканчивается крахом. Их сажают в клетку, и в них тычут палкой всякий раз, как обществу понадобится фигура злодея.
О’Лири завел руки за голову.
– Таких людей показывают в различных шоу и сериалах, вроде «Мыслить, как преступник», «Декстер» или «Закон и порядок: Специальный корпус». Смотреть это готовы все. Пока катастрофа не случится прямо у их дверей, всем нравится поглазеть на что-то страшное, возбуждающее. Их кормят страшилками, а они едят это как миленькие. И расхватывают книги.
О’Лири вдруг резко замолчал, как будто погрузился в себя, и принялся рассматривать пол.
– У всех нас есть какие-то прирожденные склонности, – сказал Грузинг. – Ваши предоставляют мне работу.
Грузинг встал, чтобы выйти. О’Лири поднял голову и махнул рукой в сторону зеркала на дальней стене помещения для допросов.
– Там их целая толпа, да?
– Только Стейси Галбрейт.
О’Лири опустил голову на руки.
– Я так и знал, – сказал он, а потом повернулся к стеклу, за которым скрывалась Галбрейт. – Привет, Стейси! – протянул он неестественным тоном. – Наверно, тебе так хотелось убить меня.
– Сюда запрещается проносить оружие, – вмешался Грузинг.
– Я о моменте, когда она наставила на меня пистолет в дверях моего дома.
Грузинг покачал головой:
– Ну, после этого пришлось бы заполнять кучу бумаг.
У стоявшей по другую сторону зеркала Галбрейт пробежал холодок по спине. Ночью впервые за все расследование этого дела она с трудом смогла заснуть.
Эпилог
За рулем трейлера
2011 —
Несмотря на пережитое потрясение, сержант Мэйсон не оставил службу в полиции.
– Я принял такое решение, потому что не хочу, чтобы обо мне судили только по этому случаю. Я усвоил урок и стал лучше.
Мы встретились с Мэйсоном у полицейского участка Линвуда в декабре 2015 года и разговаривали в той же комнате, где он допрашивал Мари семью годами ранее – сидя за тем же столом, по которому жертва стучала кулаком, настаивая на том, что ее действительно изнасиловали. Мэйсон объяснял свои сомнения тем, что менеджер проекта «Лестница» упомянул о желании Мари переехать в другую квартиру, и скептицизмом Пегги, высказанным ею на следующий день после изнасилования.
– Эти люди знали о ней гораздо больше, чем я, – сказал Мэйсон.
Мэйсона не наказали за дело с Мари. В последующие годы его служба в полиции была признана заслуживающей одобрения.
– Думаю, на такой работе у каждого, сколько бы он ни прослужил, найдутся за плечами случаи, которые могли бы повлиять на карьеру. Которые закаляют или что-то вроде того, – сказал нам Мэйсон. Случай с Мари научил его быть более открытым, свободным в мышлении, сомневаться, когда это нужно. – Никто не приходит в правоохранительные органы только с единственной целью положить конец гонениям на кого-то.
Мы спросили Мэйсона о Пегги.
– Она сообщила информацию, которая, по ее мнению, была важной, – ответил он. Она считала, что поступает как добропорядочный гражданин. Мэйсон был благодарен ей за звонок. Вся вина за то, что он воспользовался информацией не так, как нужно, лежит исключительно на нем. – Я понял ее неправильно.
Мы спросили о Мари. Мы рассказали Мэйсону, что она задумывается над тем, какую роль сама сыграла во всей этой истории и каких ошибок могла бы избежать.
– Никаких ошибок. Просто я виноват. Вот и все, – ответил Мэйсон. – От нее не требовалось убеждать меня. Это я должен был во всем разобраться, а я не разобрался.
– Когда вы вспоминаете об этом случае, что вам кажется самым неприятным? – спросили мы.
– Несколько фактов, – вздохнул он. – Но, возможно, самое неприятное это… это представлять себе, через что пришлось пройти Мари, когда она рассказала о случившемся. Да…
– Вы часто вспоминаете о ней?
Прошли пять, десять, пятнадцать секунд, а Мэйсон продолжал молчать. Словно собирался с мыслями. Лишь через полторы минуты он заговорил снова:
– А можно выйти?
– Конечно.
– Мне просто нужно выпить воды.
И он вышел из помещения.
Вернувшись, Мэйсон продолжил:
– Да, часто вспоминаю. В разное время по-разному. В течение дня, посещая родственников в другом штате – в зависимости от многого. Вспоминая о Мари, я в основном думаю о том, чем она занимается сейчас. Надеюсь, с ней все в порядке.
Постановление суда о признании Мари виновной в подаче ложного заявления было аннулировано весной 2011 года. Папка с делом была опечатана, все упоминания о нем удалены. Но Мари понимала, что если стереть историю, это не значит, что она не повторится. Поэтому в июне 2013 года она подала иск о нарушении гражданских прав против Линвуда в Окружной суд США.
– Может, после этого они изменят свои правила, чтобы ни с какой другой женщиной больше так не обращались, как со мной, – говорит Мари.
Среди ответчиков были городская администрация; два полицейских детектива – Мэйсон и Риттгарн; некоммерческая организация «Кокун Хаус», осуществлявшая проект «Лестница»; и менеджеры проекта, Джана и Уэйн. В иске заявлялось, что полицейские допрашивали Мари, не зачитав ей права; что департамент не подготовил своих сотрудников к работе с жертвами изнасилования; и что «Кокун Хаус» действовал сообща с полицией, не предоставив ей адвоката. Адвокаты ответчиков ответили на это, что, когда полицейские доставляли Мари в участок для опроса, она не была под арестом. Мари могла свободно перемещаться, поэтому детективы не были обязаны соблюдать правило Миранды. «Кокун Хаус» же признал, что Джана и Уэйн не помогли Мари найти адвоката. Но это и не входило в их обязанности, утверждали юристы.
Один из аргументов защиты имел особое значение. В случае успеха он мог бы развалить все остальные обвинения. Мари слишком долго ждала, прежде чем подавать иск. Юристы защиты утверждали, что срок подачи заявления о нарушении гражданских прав на федеральном уровне – три года; и этот срок следует отсчитывать от августа 2008 года, когда Мари допросили и когда ей было предъявлено обвинение в подаче ложного заявления. Это было основание для отклонения иска.
Мари этот аргумент казался нелепым.
– Невозможно что-либо сделать, когда тебе не верят, – говорит она. Она что, должна была подать иск до того, как арест О’Лири стал основанием для его подачи? Тем не менее такое заявление озадачило ее адвоката Х. Ричмонда Фишера. Он сравнил ситуацию Мари с ситуацией пациента, который спустя годы узнает, что во время операции ему из раны забыли извлечь тампон. Закон не должен наказывать пациента за бездействие в течение срока, прошедшего с момента операции до обнаружения этого факта. Точно так же закон не должен наказывать Мари, беря в расчет время от ее задержания до ареста О’Лири.
В декабре 2013 года Мари и Линвуд договорились о досудебном примирении при участии посредника. Обе стороны написали посреднику заранее. Фишер сообщил, что Мари хочет получить пять миллионов долларов. Юристы Линвуда сообщили, что она вряд ли получит компенсацию, «даже примерно приближающуюся к шестизначной сумме, не говоря уже о семизначной». За две недели до Рождества посредник позвонил обеим сторонам, чтобы они обсудили все при личной встрече. Полицейские и Мари находились в разных помещениях, пока юристы обговаривали их условия и предложения. Затем Мари вызвали и попросили изложить свою историю двум высокопоставленным лицам из полицейского департамента Линвуда. Она описала, через что ей пришлось пройти, и спросила, как бы им понравилось, если бы подобное произошло с их дочерьми. Оба извинились, признали ошибки департамента и пообещали впредь быть лучше.
Мари не получила пяти миллионов долларов. Они договорились с Линвудом о 150 тысячах. «Было принято решение исходя из управления рисками», – сообщил один из юристов Линвуда журналистам. Мари также отдельно договорилась с «Кокун Хаус» о компенсации, размер которой не уточнялся.
О Риттгарне – детективе, который угрожал посадить ее в тюрьму и который впоследствии переехал в Южную Калифорнию – Мари ничего не слышала. Но после подачи иска с ним по телефону связался журналист из «Сиэтл Таймз». «Риттгарн… сказал, что он не знал об иске, – докладывал журналист. – Поначалу он даже не мог вспомнить это дело, за исключением того, что в нем был замешан “тот парень из Колорадо”».
Город же в конечном счете заплатил 25 тысяч долларов.
– Мы совершили огромную ошибку, – сказал нам коммандер линвудской полиции Стив Райдер. – Ужасную ошибку. Это была «проверка на вшивость»…
Неправильное развитие событий… неправильные предположения… неправильные выводы… Мы знали, что она должна была испытать во время того жестокого нападения – и стали уверять ее, что она лжет?
При угрозе скандала многие полицейские департаменты принимают своего рода антикризисные меры. Стоит им совершить крупную ошибку в каком-то серьезном деле, и они переходят к глухой обороне, отказываясь что-либо признавать, не говоря уже о том, чтобы извиниться. Но полицейский департамент Линвуда оказался исключением. В 2011 году после ареста Марка О’Лири начальник полиции приказал провести две проверки – одну внутреннюю, одну внешнюю, чтобы определить, что пошло не так во время расследования. Департамент Линвуда предпочел признать свои ошибки и научиться чему-то на них.
Внутренний отчет на семь страниц составили коммандер и сержант полиции Линвуда, не работавшие над тем злополучным делом. Фразы в их отчете были несколько смягчены – например, говорилось, что следователи пришли к «некорректному решению», но в целом передавали ситуацию верно. Детективы придали слишком много веса небольшим расхождениям в разных высказываниях Мари и сомнениям Пегги. После того как их сомнения усилились, они допросили Мари, вместо того, чтобы просто побеседовать с ней. Когда Мари призналась, «были предприняты поспешные меры по выдвижению обвинения с целью закрыть дело». Когда Мари попыталась взять свои слова обратно, детектив Риттгарн стал угрожать ей.
Внешний отчет описывал ситуацию в схожем ключе, но в более обличающем стиле. Экспертную оценку составил помощник шерифа округа Снохомиш, сержант Грегг Ринта, который, в отличие от Мэйсона, обладал значительным опытом в расследовании изнасилований. Пять лет он возглавлял особую оперативную группу при шерифе, расследовавшую до семисот случаев в год, в том числе преступления на сексуальной почве против взрослых и детей.
«По большей части в этом деле вовсе не проводилось никакого расследования, – писал Ринта в своем докладе на четырнадцать страниц. – По непонятным для меня причинам в фокусе внимания оказался этот вопрос [стоит ли доверять Мари], а то, что указывало на серьезное преступление, полностью игнорировалось». Ринта перечислил все случаи, когда Мари, спавшей всего один час, приходилось описывать изнасилование. Со стороны Мэйсона было необязательно и даже жестоко заставлять ее излагать все это еще и в письменном виде. «Таким образом, ее заставили рассказать о случившемся уже в ПЯТЫЙ раз». Имея на руках несколько версий, Мэйсон преувеличил «незначительные расхождения», свойственные жертвам травматических событий, и раздул их до серьезных масштабов. Что касается сомнений Пегги, Мэйсон вообще не должен был упоминать их в отчете. Чье бы то ни было мнение, не подкрепленное доказательствами, «не имеет абсолютно никакого отношения к расследованию», – писал Ринта.
В своем докладе Ринта подчеркивает, что не понимает ни самих детективов, ни их логики. Он не может представить, чтобы следователи до такой степени равнодушно отнеслись к травме, о которой сообщила Мари. Он не понимает, как можно было не проявить сострадания. Об эпизоде, когда детективы обвинили Мари во лжи, Ринта писал:
Манеру, в которой сержант Мэйсон и детектив Риттгарн общались с ней, можно охарактеризовать только как запугивание и принуждение. Об этом тяжело читать, и трудно понять такого рода поведение со стороны опытных полицейских, служащих в департаменте полиции. Если бы их слова не были запротоколированы в отчете, я бы не поверил, что такое действительно имело место.
Неудивительно, что при таком психологическом давлении Мари призналась во лжи, несмотря на свою невиновность.
Еще хуже следователи повели себя через четыре дня, когда Риттгарн угрожал Мари тюремным заключением и говорил, что она потеряет жилье. «Такие грубые высказывания в высшей степени непрофессиональны и являются принуждением. Не могу представить себе никаких оправданий таким высказываниям».
Ринта вкратце изложил то, что произошло далее: полицейские сопроводили Мари на первый этаж, где передали ее двум менеджерам проекта «Лестница». Менеджеры в присутствии двух служащих полиции спросили девушку, действительно ли ее изнасиловали. Мари ответила, что нет.
«Могу предположить, что все это было подстроено специально, чтобы оказать давление на девушку и вынудить ее сказать “правду”, – писал Ринта. – Трудно вообразить, что в такой момент чувствовала жертва».
Райдер утверждает, что дело Мари привело к изменениям в полицейском департаменте Линвуда. Детективы прошли дополнительную подготовку, где обучались обращаться с жертвами изнасилований и травмирующих событий. Они изучали протокол Международной полицейской ассоциации – руководство, составленное Джоуэнн Аршамбо, – в котором говорится о том, как доверять жертвам, как проявлять уважение к ним и не переходить к поспешным выводам, как предоставлять жертвам право самим выбирать, когда и где их будут опрашивать. Жертвы изнасилования должны получить немедленную помощь адвокатов в местном медицинском центре. Следователи должны иметь на руках «исчерпывающие доказательства», прежде чем сомневаться в истинности заявления об изнасиловании. Обвинение в ложном заявлении должны проанализировать вышестоящие официальные лица.
Департамент Линвуда предпочел признать свои ошибки и научиться чему-то на них.
– Мы многому научились, – говорит Райдер. – И не хотим, чтобы подобное повторилось с кем-то еще.
Согласно переданной в ФБР статистике в 2008 году случай Мари стал одним из четырех, признанных полицией Линвуда необоснованными. За 5 лет, с 2008 по 2012 год, департамент объявил необоснованными 47 сообщений об изнасиловании, что составляет 21,3 процента всех случаев. Это в пять раз больше общенационального показателя в 4,3 процента за тот же период для агентств, действующих на территориях примерно с такой же численностью населения. Райдер утверждает, что после случая с Мари в его департаменте не выносят поспешных решений.
– Я бы даже сказал, что мы расследуем дела более тщательно, чем многие другие департаменты. Теперь, прежде чем закрыть дело, мы все очень внимательно проверяем, – говорит Райдер и добавляет: – Каждый из нас запомнит этот случай навсегда.
Одним холодным ноябрьским днем – синоптики обещали снежную бурю, но она так и не разразилась – мы отправились из Денвера на северо-восток штата Колорадо, к границе с Небраской. Тюрьма в Исправительном центре Стерлинга похожа на многие другие подобные заведения – низкое вытянутое здание, окруженное стенами со спиральной колючей проволокой. Нас провели через три проема с раздвижными дверьми, плотно закрывавшимися за нашими спинами, по длинному коридору в помещение для посетителей.
Марк О’Лири был одет в зеленый тюремный костюм с бейсболкой. Подбородок и щеки покрывала щетина. По сравнению с фотографией его лицо казалось более массивным и плотным. Временами оно сокращалось, как если бы к векам были присоединены электрические приводы. Руки он держал преимущественно на коленях, стуча друг о друга большими пальцами.
– Я много читаю, – поведал он нам о том, чем занимается в тюрьме.
Читал он преимущественно философскую, научную или психологическую литературу.
– Или это метафизика, вроде даосизма… в последнее время я медитирую… Стараюсь не позволять мыслям отвлекать меня… Стал даже заниматься шитьем.
Родственники посещали его, возможно, пару раз в месяц. Они не знали о монстре у него внутри, до того как О’Лири выступил на судебном заседании.
– Я долго, десятилетиями учился скрывать его. И это у меня неплохо получалось.
Мы спросили О’Лири, совершал ли он преступления, о которых не знает полиция?
– Ничего более серьезного, чем проникновение в чужой дом.
Ставили ли ему когда-нибудь официально психиатрический диагноз? Он ответил, что нет.
– Суд считает, что, раз я связно говорю и не пишу какую-то дичь в тетради, я должен быть совершенно нормальным. Но если врываться в чужие дома и театрально насиловать женщин не психическое заболевание, то с определением таких заболеваний явно что-то не так.
О’Лири задается вопросом, можно ли было остановить его много лет назад, если бы существовала какая-нибудь программа поддержки мальчиков и юношей, испытывающих подобные, отклоняющиеся от нормы фантазии.
– Нет никакого безопасного прибежища для человека, находящегося на грани или знающего, что он вот-вот свернет не туда. Куда он мог бы прийти и сказать: «Мне нужна помощь».
Успех такой программы зависел бы от советников, которые понимали бы тягу к насилию у подобных ему людей.
– Неважно, даже если у вас на стене висят двадцать дипломов, эксперт ли вы в криминологии, психологии или в чем-то еще – я все равно полностью никогда перед вами не откроюсь.
О’Лири сказал нам, что он «бесконечно более квалифицирован» для оказания психологической помощи потенциальным насильникам.
Один из главных вопросов, заставивших нас приехать сюда, касался Линвуда. Какова была его реакция, когда он узнал новости о том, что полиция прекратила расследование и пришла к мнению, что изнасилования не было? Удивило ли это его?
– Я не знал об этом до ареста, – ответил О’Лири. – Мне рассказал мой общественный защитник в Колорадо.
После очередного изнасилования он не читал и не смотрел новости, не проверял в Интернете, как идет расследование. Он не видел в этом необходимости.
– Иногда я задумывался об этом, но никогда не узнавал специально. Жить на два фронта и без того нелегко. Я плохо спал. Буквально жил двумя жизнями. И я не сосредоточивался на этом. Просто предполагал, что полиция наверняка меня разыскивает.
За несколько месяцев разбирательства мы провели много часов за разговорами с экспертами по изнасилованию – прокурорами, полицейскими, следователями, адвокатами. По мнению Джоуэнн Аршамбо, сержанта полиции в отставке и автора руководства по расследованию изнасилований, случай Мари показателен тем, насколько скептицизм полицейских стал самоисполняющимся пророчеством. «К сожалению, допросы и попытки выявить несостыковки в рассказах только заставляют жертв замыкаться или отказываться от своих слов, что усиливает мнение сотрудников правоохранительных органов о том, что многие из таких случаев не имеют под собой никаких оснований».
Детективы Линвуда не просто допрашивали Мари, они использовали технику Рида, обычно применяемую к преступникам, совершившим ограбление. Они провоцировали, обманывали, изучали физические реакции допрашиваемой. Применение такой техники к Мари было «неуместным», – писал сержант Ринта в своем экспертном отчете. Он добавлял: «Интерпретация языка тела – не точная наука, и ее нельзя считать надежным средством определения истины, если только ее не использует эксперт в этой области. Мэйсон и Риттгарн определенно не были экспертами». Техника Рида попала под особо пристальное внимание, когда анализ ДНК помог выявить десятки случаев признания невиновными своей вины перед детективами. В 2017 году консультирующая полицейских фирма «Викландер энд Зулавски» заявила, что прекращает обучать этому методу из-за риска ложных признаний.
– Это очень серьезный шаг с нашей стороны, но мы уже довольно долго шли к такому решению, – сказал президент компании. Джон Рид, в честь которого и названа эта техника, заслужил свою репутацию в основном благодаря расследованию убийства в 1955 году в Небраске, когда вытянул признание у молодого лесника Даррела Паркера.
Нет никакого безопасного прибежища для человека, находящегося на грани или знающего, что он вот-вот свернет не туда.
Двадцать три года спустя приговоренный к смертной казни заключенный Уэсли Пири признался, что настоящим убийцей был он. В 2012 году Паркера официально оправдали, восстановив его честь и достоинство – в том же году, когда официально сняли обвинение с Мари.
Случай Мари может послужить уроком и в других отношениях. Аршамбо предупреждает о том, что воспоминания жертв изнасилований могут быть отрывистыми, непоследовательными или просто ошибочными. Мари описывала глаза насильника как голубые, хотя у О’Лири карие глаза. По оценке Мари, насильник был ростом примерно от метра шестидесяти семи до метра семидесяти шести. Рост О’Лири – метр восемьдесят семь.
Ее случай показывает риск поспешного расследования и невнимательного отношения к наборам для сбора и анализа улик. Как только полицейские заподозрили Мари во лжи, они прекратили расследование. Придя к выводу, что она лжет, они уничтожили улики по ее делу. Примеры такого небрежного и даже еще более халатного отношения к расследованию можно найти по всей стране. В 2007 году, за год до изнасилования Мари, оперативная группа из следователей штата и округа проверила полицейский департамент Харви, штат Иллинойс, и обнаружила 200 необработанных наборов для расследования изнасилований. Два года спустя помощник прокурора в Детройте обнаружил склад из 11 341 непроверенного набора для расследования изнасилований; все эти коробки «были покрыты пылью». В 2015 году предпринятое газетой «USA Today» расследование выявило 70 тысяч непроверенных наборов по всей стране; высказывалось предположение, что это лишь часть общего количества. По сделанным в том же году оценкам Белого дома, всего необработанных наборов может насчитываться 400 тысяч.
– Это катастрофа. Настоящая катастрофа, – говорит Сьюзан Айрион, одна из основных проповедниц использования таких наборов в 1970-х годах.
Но в каком-то отношении – особенно в культурном и политическом плане – мы стали свидетелями заметных сдвигов. Когда Аршамбо сама служила в полиции, она была свидетелем того, как люди избегали разговоров об изнасиловании, как общество требовало от полиции уделять больше внимания другим видам преступлений. Но в 2015 году Министерство юстиции США и прокуратура округа Манхэттен выделили почти 80 миллионов долларов на обработку непроверенных наборов для расследования изнасилований. Ключевым партнером в этом стал фонд «Радостное сердце» – некоммерческая организация, основанная актрисой Маришкой Харгитей из популярного телесериала «Закон и порядок: Специальный корпус». В 2016 году на церемонии награждения премией «Оскар» вице-президент Джо Байден в своей речи призвал «изменить культуру», представив Леди Гагу, которая спела песню в окружении жертв сексуального насилия. Несколько месяцев спустя Брока Тернера, бывшего пловца и студента Стэнфордского университета, осудили всего на полгода за изнасилование девушки, находившейся в бессознательном состоянии, что вызвало настоящее возмущение общественности. Миллионы людей подписали онлайн-петицию с требованием лишить права заниматься деятельностью судью, вынесшего приговор по этому процессу.
Между тем полицейские, расследующие случаи сексуального насилия, осваивают новые методы. Многие детективы проходят курсы так называемого «посттравматического опроса», на которых узнают о психологической реакции на изнасилование. Они учатся задавать вопросы, помогающие жертвам восстановить сенсорные воспоминания, которые могли бы предоставить дополнительные подробности. («Какие звуки вы помните? Какие запахи?») Они учатся выслушивать жертв, не прерывая их, ведь описание не всегда может быть линейным. Они учатся задавать открытые вопросы и избегать намеков на допрос.
В 2013 году в Ашленде, штат Орегон, расположенном в южном направлении от Линвуда, если ехать по шоссе 5, детективом полиции Кэрри Халл была запущена программа под названием «У тебя есть варианты». Программа призвана повысить количество сообщений об изнасиловании и тем самым увеличить вероятность поимки серийных насильников. Халл знала, что многие жертвы не сообщают о преступлении из-за страха утратить конфиденциальность и опасения, что им не поверят. Поэтому ее программа предоставляет им возможность влиять на то, как полиция будет расследовать их случаи и будет ли вообще. Потерпевшие могут сохранять анонимность. Если жертва предпочитает не возбуждать дело, полиция уважает ее решение. За первый год действия программы количество сообщений об изнасиловании в полицейском департаменте Ашленда увеличилось на 106 процентов. С тех пор в программу вступили более десятков других правоохранительных учреждений в таких штатах, как Вирджиния, Миссури, Колорадо и Вашингтон.
Не все в полиции относятся к программе с одобрением, аргументируя это тем, что их, по сути, призывают не расследовать преступления. Халл же рассматривает ситуацию под иным углом. Предоставленные жертвой сведения могут помочь решить похожие случаи. Это сродни полученному Грузингом совету: «Заставьте их разговориться».
Мы подняли дела О’Лири в полицейских департаментах Ороры, Лейквуда, Уэстминстера и Голдена. Эти многотомные документы рассказывают историю, в которой не осталось недоговоренностей. Кроме одной.
Восстановив фотографии жертв О’Лири, Джон Эванс посвятил себя последней задаче: взлому «Дряни». Один из семи мощных компьютеров на своем рабочем столе в Региональной компьютерной судебно-криминалистической лаборатории Скалистых гор он выделил для дешифровки семидесятипятигигабайтного файла, в котором О’Лири хранил свои самые глубокие тайны. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю на этом компьютере работала программа, подбирающая пароли к файлу. Некоторые из паролей были составлены на основе сведений о жизни О’Лири, раздобытых в его доме номер 65 по Харлан-стрит: старых паролей, адресов электронной почты, имен родственников и знакомых. Но в большинстве случаев это был простой перебор случайных символов. Программа обрушивала на файл десятки тысяч слов и кодов. Ничего не срабатывало.
– Меня это ужасно угнетало, – говорит Эванс. – Я думал, что там доказательства еще большего числа преступлений. То, что вообще не предназначалось для посторонних глаз.
Многие детективы проходят курсы так называемого «посттравматического опроса», на которых узнают о психологической реакции на изнасилование.
Через полгода бесплодных усилий Эванс решил, что пора прибегнуть к крайним мерам. Он отослал файл во «взвод гиков» – отдел криптологии и электронного анализа Оперативного технологического подразделения ФБР. Этот один из самых секретных отделов помог Национальному управлению безопасности прочесать миллионы электронных писем. Его ученые, агенты и программисты помогли многочисленным местным органам правопорядка решить трудные дела, касающиеся компьютерных технологий. Но даже криптологи не смогли взломать «Дрянь».
Оригинальный диск с файлом Эванс оставил в полицейском департаменте Голдена. Ничем не примечательная серебристая коробочка стояла на полке рядом со шкафчиком с уликами. Номер модели: WD3200AAKS; серийный номер: WMAWF0029012; номер дела: 1—11—000108.
Иногда во время пробежки в горах мысли Боба Вайнера невольно возвращались к «Дряни». Прошло несколько лет с тех пор, как О’Лири признал себя виновным, и его приговорили к пожизненному заключению. Он так и не сообщил пароль. Вайнер задумывался над тем, что же содержит этот файл.
– Не знаю… Возможно, там информация об убийстве, – говорит Вайнер. – Все это не выходит у меня из головы.
Многие ожидали, что после изнасилования Мари впадет в депрессию. Но она вела себя так, будто ничего не произошло. Мари не собиралась отказываться от нормальной жизни, даже если ей пришлось бы притворяться.
– Я отключила все свои чувства, – вспоминает она.
В тот злополучный день Мари казалась отстраненной. «Я только что приготовила себе сэндвич». На следующий день она сидела на траве и хихикала. На самом деле хихикала она, когда нервничала.
Впервые мы поговорили с Мари весной 2015 года, почти через семь лет после изнасилования. Она была беременна своим вторым ребенком. Ее муж находился на работе.
Другие странности в поведении после нападения Мари объясняла своим прошлым.
– Когда я была маленькой и жила с матерью, я никогда не рассказывала о том, что произошло со мной.
Разумеется, о случае сексуального домогательства в детстве она тоже никому не рассказывала.
– Я все держала в себе. Не знаю, что случилось с тем парнем. Может, он исправился, а может, доставил неприятности другим. Но мне не хотелось, чтобы в тот раз снова так получилось.
Поэтому она постаралась, чтобы об изнасиловании узнало как можно больше людей, звонила им – впоследствии это удивляло Шэннон и Пегги. И поэтому она подробно рассказывала все полицейским, всякий раз как они об этом просили. Большинство жертв изнасилования не откровенничают. Мари откровенничала.
– Чтобы никто больше не пострадал, – говорит она. – Чтобы они искали того, кто сделал это со мной.
Ее до сих пор шокировало, насколько легко полицейские отмахнулись от улик.
– Синяки у меня на руках были настоящими. На следующий день они болели, даже если кто-то хотел пожать мне руку. Мне хотелось плакать.
В тот же день Пегги позвонила Мэйсону; у полицейских зародились сомнения, и они начали хвататься за любое расхождение в рассказе Мари, что тоже очень раздражало ее.
– Небольшие детали могли быть непоследовательными. Но я же каждый раз говорила о мужчине, который ворвался в мой дом и изнасиловал меня.
Когда полицейские сказали, что Пегги и Джордан не верят ей, это, по выражению самой Мари, «сломало» ее. Она начала сомневаться в себе самой, задумываться над тем, не выдумала ли она все это. Может, вся история была сном?
– Я потеряла все, – говорит она о том моменте, когда призналась во лжи.
Потеряно было действительно все. Все надежды на самостоятельную, взрослую, нормальную жизнь. Ее охватила депрессия.
После этого Мари боялась выходить из дома. Сидела на диване и смотрела телевизор. Хуже всего было по ночам.
– Очень плохо, – признается она. – Однажды вечером я пошла в магазин, и мне показалось, будто за мной кто-то следит. Я буквально с ума сошла. Я даже не отошла на километр от дома. Развернулась и побежала обратно.
Мари перестала выходить на улицу после наступления темноты. Дома она старалась не заходить лишний раз в спальню. Спала на диване с включенным светом.
Узнав об аресте О’Лири, Мари спросила полицейских из Линвуда, сколько женщин стали его жертвами. У нее не выходила из головы мысль: «Если бы я не отказалась от своих показаний, возможно, с ними ничего бы не случилось». Это был еще один тяжелый груз у нее на душе, пусть и несправедливый.
О’Лири признал себя виновным в обоих нападениях на женщин в штате Вашингтон. Когда его доставили в Вашингтон для оглашения приговора, Мари не пошла в суд.
– Не хотела столкнуться с ним лицом к лицу, – говорит она. – Я бы этого не вынесла.
Но пожилая женщина из Киркленда была в зале суда во время вынесения приговора О’Лири.
– Мне было важно увидеть, что это действительно он, – говорит она. – Это правосудие для него, и правосудие для меня.
Она выступила на заседании, но не стала углубляться в детали нападения.
– Не хотела, чтобы он прочувствовал это снова.
Ей не хотелось доставлять ему такого удовольствия. После нападения она испытывала посттравматическое расстройство. Сердцебиение у нее участилось. Она плотно закрывала жалюзи. Остро реагировала на каждый шум. По ее признанию, очень тяжело было по ночам. Особенно трудно ей было принимать душ, потому что, находясь в нем, она ничего не слышала снаружи, и воображение рисовало ей различные страшные сцены.
За нападение в Киркленде О’Лири получил сорок лет. За изнасилование Мари – двадцать восемь с половиной.
Выполняя предписание суда, Мари посещала психотерапевта и на сеансах рассказывала о том, что случилось. О том, что ее изнасиловали на самом деле. После ареста О’Лири в Колорадо Мари захотелось позвонить психотерапевту и сказать: «Видите, я же говорила правду». Многие из ее бывших знакомых до сих пор не знают этого. Знают ли правду другие участники программы «Лестница» – тинейджеры, слушавшие на собрании, как она признается во лжи? Элизабет знает. Это девушка, сидевшая справа и сочувствовавшая Мари. Мари узнала, что Элизабет тоже подверглась сексуальному насилию, но никому об этом не сказала, боясь, что ей не поверят. Что же до остальных, то вряд ли они знают. Люди идут по жизни, сохраняя старые воспоминания и предубеждения.
Мы попросили Мари описать свою жизнь после того, как она узнала об аресте О’Лири.
На 500 долларов, полученные в тот день, она купила новый телефон, потому что ее старый сломался. Купила себе одежду. Дала часть денег подруге.
С помощью Шэннон Мари получила водительские права и буквально сразу после экзамена записалась на другие курсы – водителей грузовиков. Ее привлекала дорога. Как и мысль о том, чтобы уехать из штата Вашингтон. Поэтому она хотела устроиться на работу, которая не напоминала бы ей о прошлом.
– Мне просто не хотелось жить в страхе.
Экзамены на получение профессиональных прав Мари сдала с первого раза. В тот же день она села в самолет и полетела на восток, где прошла собеседование и получила работу. Ей приходилось не только сидеть за рулем, но и орудовать трехкилограммовой кувалдой. Комбинезон, защитные очки и каска стали ее привычной одеждой. На следующей работе она водила автоцистерны с водой на участки гидроразрывов. После этого доставляла трубы для буровых установок.
По Интернету Мари познакомилась с мужчиной и его первое сообщение получила, когда сидела в грузовике, ожидая погрузки труб. «Когда мы впервые встретились, с ним было так легко разговаривать». Ей было легко и доверять ему. «Он был первым парнем, который пригласил меня на ужин», – вспоминает она. Они поженились, и у них родился ребенок. Через несколько месяцев после нашего интервью родился второй. Теперь их семья живет где-то в центральных штатах.
Осенью 2016 года Мари ехала по Пенсильвании, доставляя груз в Мэн. Она позвонила прямо с дороги, и когда Стейси Галбрейт ответила, назвала свое полное имя и фамилию. Мари объяснила, кто она – та самая женщина с фотографии. Дрогнувшим голосом сказала, что хотела бы поблагодарить детектива. Галбрейт спросила, как она поживает. Мари ответила, что она замужем и у нее двое детей. Галбрейт сказала, что у нее самой двое детей. Долго они не беседовали, минут пятнадцать, но главное было сделано – Мари поблагодарила Галбрейт и сказала, как много для нее значила работа детектива. До ареста О’Лири Мари ощущала, что попала в тупик и даже не могла получить водительские права.
– Она помогла мне двигаться дальше, – говорит Мари.
На своем трейлере Мари покинула Пенсильванию и направилась в Новую Англию, на последний участок длиной в восемьсот километров. Достигнув северо-западного края страны, она сдала груз, взяла новый и поехала назад, в Калифорнию.
Послесловие авторов
Мы – Т. Кристиан Миллер и Кен Армстронг – подходили к этой истории с разных концов и встретились посередине.
Миллер работал в новостной организации ProPublica, специализирующейся на освещении следственной деятельности. В 2015 году он занимался серией эпизодов об ошибках полиции при расследовании случаев изнасилования. Он писал о ViCAP – о составленной ФБР базе данных, которая на тот момент была почти заброшена. Он писал о том, как полиции не удалось задержать Даррена Шарпера – бывшего профессионального игрока в американский футбол, которого потом осудили за изнасилование или попытку изнасилования девяти женщин в четырех штатах. Занимаясь этими историями, он узнал о серийном насильнике О’Лири, которого задержали в Колорадо благодаря слаженной работе различных агентств и ведомств. Миллер отправился в окрестности Денвера, чтобы выяснить, как следует поступать в подобных случаях.
Тем временем проживающий в Сиэтле Армстронг работал на «Проект Маршалл» – некоммерческую журналистскую организацию, освещающую деятельность уголовного правосудия. Он знал о случае Мари, потому что об ее иске писали местные газеты. Но Мари никогда не соглашалась на интервью со СМИ. Как и сержанту Ринте – следователю, составившему экспертный отчет о проведенном расследовании, – Армстронгу оставалось только предполагать, что ощущала Мари, когда ее обвинили во лжи. Он связался с ней, чтобы узнать, не желает ли она поделиться своей историей, и после семи месяцев обмена электронными письмами и звонками Мари согласилась. Весной 2015 года Армстронг и Робин Семайен, продюсер радиошоу «Эта американская жизнь», взяли интервью у Мари, Пегги, Шэннон, сержанта Мэйсона и других. Армстронг также раздобыл записи линвудской полиции, чтобы реконструировать ход расследования и понять, что пошло не так.
Летом 2015 года Миллер начал освещать «похождения» О’Лири в штате Вашингтон и вышел на адвоката Мари, Х. Ричмонда Фишера. Фишер сообщил ему о том, о чем бы не хотел услышать никто из журналистов – над этой историей работает еще один репортер. Новостные агентства защищают свою территорию усерднее любых полицейских департаментов, поэтому многие наши начальники встретили известие об этом проклятиями. Но мы решили работать вместе. Мы соединили две половинки в одно целое, и получилась история одной ошибки, закончившаяся успехом. В декабре 2015 года мы опубликовали статью на двенадцать тысяч слов под названием «Невероятная история изнасилования». В ней сравнивались полицейские расследования в штатах Вашингтон и Колорадо, а также описывался взваленный на плечи Мари эмоциональный груз. В феврале 2016 года «Эта американская жизнь» выпустила в эфир передачу «Анатомия сомнений», в которой рассказывалось о том, как зародились и распространялись сомнения в правдивости слов Мари. «Люди, выражающие сочувствие и при этом ошибающиеся», – так во вступлении описал эту историю Айра Гласс. Но и после этого у нас оставалось много недосказанного. Мы хотели проследить корни скептицизма, с которым сталкиваются жертвы изнасилования, и выявить предубеждения, заставляющие детективов свернуть с верного пути. Мы хотели составить психологический портрет О’Лири и сотрудников правоохранительных органов, поспособствовавших его аресту. Мы хотели поместить историю Мари в общенациональный контекст и показать, что какие бы тяжкие испытания ни выпали на ее долю, другим жертвам пришлось не лучше.
И вот получилась эта книга.
Во время работы над ней мы восхищались решимостью тех, кто захотел поделиться с нами воспоминаниями, порой очень болезненными. Мари согласилась поговорить с нами, считая, что чем больше людей узнают о случившемся с ней, тем меньше будет вероятность повторения подобного. Пегги и Шэннон согласились поговорить, надеясь, что другие будут учиться на их ошибках. Это же относится и к полицейским Линвуда, в том числе к коммандеру Райдеру, сержанту Конхейму и сержанту Мэйсону.
Мы пытались связаться с Джерри Риттгарном, бывшим детективом линвудской полиции. Он прислал нам электронное письмо, где возмущался тем, что полицейские Линвуда изображены людьми, занимающимися травлей Мари (любопытно, что слово «травля» упоминалось и в отчете сержанта Ринты), утверждая, что это «далеко от истины». Он также сообщал: «Описывая жертв, которые лгали полиции, а потом привлекали к себе внимание благодаря составленной СМИ неоднозначной истории, вы тем самым работаете на сенсацию и не сообщаете всей правды. Если хотите получить полностью правдивый рассказ о том, что произошло, включая интервью, улики и т. д., я согласен предоставить его только при условии заключения договора о денежной компенсации». Мы сообщили ему, что не платим за интервью.
Когда мы писали об изнасилованиях, нам часто приходилось балансировать на грани. Например, описывая нападения, мы старались упомянуть достаточно деталей, чтобы передать весь тот ужас, который О’Лири внушал своим жертвам. В то же время мы не хотели указывать слишком много подробностей. Описывая жертв О’Лири, мы старались воздержаться от того, что позволило бы опознать их. (Так, например, мы пишем, что Сара пела в церковном хоре, но не упоминаем, в какой церкви.) Но нам было важно показать реальных людей, а не карикатурные образы; для этого иногда требовался определенный уровень детализации. Другой проблемой были слова и выражения. Некоторые потерпевшие – но далеко не все – предпочитают слова «выжившие» или «жертвы». Мы решили использовать слово «жертва», имеющее более общее обозначение. Но мы знаем, что одна из женщин, на которых нападал О’Лири, предпочитает не называть себя так, поэтому в ее отношении мы старались не употреблять этот термин. Также, описывая нападения О’Лири, мы старались не использовать слова, намекающие на добровольную сексуальную связь – например, вместо «ласкал» мы писали «ощупывал».
Согласно общим принципам сохранения анонимности жертв сексуальных преступлений мы в этой книге изменили некоторые имена. Людей из жизни Мари – друзей, родственников и других – мы упоминаем лишь по именам. Для жертв и подозреваемых, которых впоследствии сочли невиновными, мы обычно используем псевдонимы или, как в случае с Мари, среднее имя (которым она сама не пользуется). Настоящие имена и фамилии мы раскрываем, только если они были раскрыты публично. Также мы используем полные имена и фамилии для полицейских, судей и других официальных лиц и, конечно, для Марка О’Лири.
Мы соединили две половинки в одно целое, и получилась история одной ошибки, закончившаяся успехом.
Читать бесплатно другие книги:
