Сломленный принц Уатт Эрин
– Да? То есть ты говоришь мне, что больше не хочешь меня?
– Именно это я тебе и говорю.
Я обхожу его и буквально подлетаю к машине. Но моя попытка к бегству оборачивается против меня. Рид быстро разворачивается и прижимает меня спиной к дверце.
Исходящий от его тела жар опаляет даже через одежду. Пульс тотчас ускоряется, когда он опускает обе ладони на машину, поймав меня в капкан.
– Говоришь, я больше не завожу тебя?
Он наклоняет голову, и его теплое дыхание обжигает мою шею. Когда по моему телу невольно пробегает дрожь, он тихонько смеется.
– Признайся, что ты скучаешь, Элла.
Я сжимаю губы.
Щека Рида трется о мою, когда он продолжает шептать мне на ухо.
– Ты скучаешь по моим поцелуям. Ты скучаешь по тому, как я проскальзывал в твою постель по ночам. Ты скучаешь по тем ощущениям, которые охватывают тебя, когда мой рот оказывается вот здесь…
Он прижимается губами к моей шее, и я снова дрожу. В ответ раздается еще один хриплый смешок.
– Похоже, я и правда никак не действую на тебя, а, детка?
– Не называй меня так. – Я со злостью отпихиваю его, стараясь не обращать внимания на то, как громко колотится мое сердце. Ненавижу, что он имеет надо мной такую власть. – И оставь меня в покое.
Позади нас раздается низкий голос.
– Ты слышал, оставь ее в покое.
Истон подходит к нам и стальной хваткой впивается в плечо Рида. Хоть Истон на год младше него, но такой же высокий и рельефный. Ему ничего не стоит оттащить от меня Рида.
– У нас приватный разговор, – говорит Рид, как будто не чувствует, что к нему применяют физическую силу.
– Да? – Истон смотрит на меня. – Ты хочешь поговорить с нашим старшим братцем, сестренка?
– Нет, – отвечаю я с натянутой веселостью.
Истон широко улыбается.
– Тогда тебе пора, Рид. Разговор закончен. – Насмешливый огонек в его глазах угасает, сменяясь раздражением. – К тому же папа только что прислал сообщение. Он хочет, чтобы мы поскорее приехали домой. Они с Брук хотят сделать какое-то объявление.
Я поднимаю глаза на Истона.
– Брук?
Резко рассмеявшись, он поворачивается к Риду.
– Ты не сказал ей?
– Что не сказал? – требовательно спрашиваю я.
Какого черта Брук делает в доме?
Рид смотрит на брата с окаменевшим лицом.
– Ого! Интересно, почему ты ничего не сказал? – Истон пожимает плечами, глядя на меня. – Папа и Брук снова вместе.
У меня холодеет кровь в жилах. Что? Почему Каллум опять сошелся с ведьмой?
И как вообще я смогу смотреть ей в лицо после того, что видела той ночью в комнате Рида?
У меня подкашиваются ноги, руки дрожат. Надеюсь, мальчишки не замечают, как сильно меня трясет, как сильно расстроила меня эта новость.
Вдруг у меня пропадает всякое желание возвращаться домой.
Глава 13
Наши машины одна за другой въезжают на огромную круговую подъездную дорожку особняка Ройалов. Мой кабриолет. Пикап Истона. «Рендж ровер» Рида и «ровер» близнецов. Я остаюсь сидеть в машине, наблюдая, как братья Ройал хлопают дверцами и исчезают через черный вход дома.
Поверить не могу, что Брук здесь. Поверить не могу, что Рид «забыл» сказать мне об этом. Досаждая мне своим присутствием, в перерывах насмешками по поводу того, как он собирается вернуть меня – и как я по-прежнему хочу его, – почему он так и не сказал мне, что Брук вернулась?
Но, конечно, он ничего не говорил. Думает, если притворится, что никогда не прикасался к Брук, что ее не существует, я все позабуду.
Он напрасно надеется. Элла Харпер ничего не забывает. Никогда.
Я делаю глубокий вдох и приказываю себе выйти из машины. Но остаюсь сидеть, где сидела. И вылезаю, только когда открывается соседняя дверца.
– Элла, – улыбаясь от уха до уха, окликает меня Брук.
Я беру сумку, обхожу машину и пытаюсь пройти мимо нее, но она перегораживает мне путь. Мне еще никогда и никого так сильно не хотелось ударить, как эту женщину. Блондинка Брук все такая же насквозь фальшивая, какой я ее запомнила. На ней дорогущее мини-платье, высоченные каблуки и столько бриллиантов, что ими можно заполнить магазин «Тиффани».
– Мне нечего тебе сказать, – заявляю я.
Она смеется.
– Дорогая, ты это не всерьез?
– Еще как всерьез. А теперь прочь с дороги.
– Только после того, как мы с тобой перекинемся парой словечек, между нами, девочками, – чирикает она. – Я не позволю тебе войти в дом, пока мы кое-что не выясним.
От изумления у меня пропадает дар речи, но я беру себя в руки.
– Нам нечего выяснять. – По какой-то причине я понижаю голос до шепота, хотя они с Ридом заслужили, чтобы я кричала об этом во всю глотку. – Ты переспала с сыном Каллума.
– Разве? – Брук опять хихикает. – Потому что, если бы это было правдой и кто-то в доме узнал, – она многозначительно смотрит на меня, – тогда Каллум бы тоже знал.
Она права. И я начинаю злиться на себя за свое молчание. Одно только слово Каллуму – и Брук осталась бы в прошлом. Он бы вышвырнул ее из дома за секунду – быстрее, чем можно сказать «подлая стерва».
Но… он вышвырнул бы и Рида тоже. Даже мог бы отречься от него.
Боже, я ненормальная. Больная на голову. Зачем мне вообще переживать о том, что будет с Ридом Ройалом?
Брук улыбается так, словно читает мои мысли.
– Эх, ты! Бедная, жалкая девчонка! Ты влюблена в него.
Я стискиваю зубы. Она ошибается. Я больше не люблю его. Не люблю.
– Я пыталась предупредить тебя. Говорила, что Ройалы разрушат твою жизнь, но ты не прислушалась.
– И поэтому ты решила наказать меня? – язвительно спрашиваю я.
– Наказать тебя? – она моргает, видимо, искренне удивленная моим вопросом. – И что именно я тебе сделала, милая?
Я в изумлении таращусь на нее.
– Ты переспала с Ридом. Я застала вас! Или ты уже обо всем забыла, потому что тебе так удобно?
Брук взмахивает рукой.
– О, так ты о той ночи, когда сбежала? Мне жаль разочаровывать тебя, но тогда не было… никакого веселья.
– Т-ты была голой, – заикаясь, говорю я.
– Я отстаивала свою точку зрения. – Брук закатывает глаза, видя мое полное недоумение. – Нужно было кое-что доказать Риду.
– Что ты изменщица и лгунья?
– Нет, что это мой дом, – она показывает на особняк позади нас. – Он больше не диктует условия. Теперь балом правлю я.
Брук накручивает на палец прядь сияющих золотистых волос, а потом заправляет ее за ухо.
– Я хотела показать ему, что может произойти, если он переступит черту. Хотела заставить его понять, что могу запросто уничтожить его. Видишь, как легко все получилось? Я сняла платье, и пуф! Ваши с ним отношения рассеялись как дым. Это, моя дорогая, и называется властью.
Я закусываю щеку. Чему теперь верить? А если Рид договорился с ней? Она будет врать и притворяться, что не спала с ним, в обмен на… что? Да и какая разница? Когда-то они переспали. И если он способен вот так предать своего отца, что ему стоит предать меня?
– Ты переспала с сыном Каллума, – повторяю я, на лице отражается все отвращение, которое я испытываю к ней. – Неважно, было ли между вами что-то той ночью или нет. Факт остается фактом, ты изменила ему с его же собственным сыном.
Она лишь улыбается.
К горлу подступает тошнота.
– Ты…
Я умолкаю. Уф, у меня даже не находится слов, чтобы как следует унизить ее.
– Кто я? – усмехается она. – Потаскушка? Охотница за деньгами? Или ты сможешь придумать оскорбление похуже? Я не понимаю, почему мы с тобой не можем держаться вместе, но если честно, дорогуша, твое мнение для меня ничего не значит. Скоро этот дом станет моим, я буду главной. Тебе надо хорошенько постараться, чтобы заполучить мое расположение.
Брук выгибает бровь.
Я напоминаю себе, что сотни раз сталкивалась с подобными ей. Она – закулисный тиран. Притворяется милой со всеми, у кого есть деньги. Презирает девушек, которые не смогут помочь ей подняться вверх по социальной лестнице. И готова уничтожить любого, кто – так или иначе – представляет для нее угрозу.
В общем, я черпаю мужество в том, что Брук считает меня угрозой, и выгибаю бровь в ответ.
– Каллум никогда не позволит тебе вышвырнуть меня. А если и позволит, мне плевать. Я пыталась сбежать отсюда, не забыла?
– Но ты вернулась, не так ли, дорогуша?
– Потому что он заставил меня, – бормочу я.
– Нет, потому что ты этого хотела. Ты можешь сколько влезет говорить, как ненавидишь Ройалов, милочка, но правда в том, что ты хочешь быть частью семьи. Да любой семьи, если уж на то пошло. Бедной сиротке Элле нужен кто-то, кто будет любить ее.
Она ошибается. Мне ничего не нужно. Я была сама по себе целых два года после смерти мамы. И смогу снова. Мне неплохо и одной.
Ведь правда?
– Я легонько подтолкну Каллума в нужном направлении, и, ручаюсь, он станет думать так, как захочется мне, – говорит Брук. – А каким будет это направление, зависит только от тебя. Ты хочешь и дальше жить так, как живут Ройалы, или хочешь снова трясти задом за долларовые бумажки? Твоя судьба в твоих руках.
Она указывает накрашенным ногтем на пустоту рядом с собой.
– Для тебя здесь пока еще есть место.
Раздается шум мотора, и мы обе разворачиваемся на звук. Внедорожник Гидеона резко тормозит за пикапом Истона. Самый старший из братьев Ройал выпрыгивает из машины, окидывает нас взглядом и спрашивает:
– Что происходит?
– Поздравляю Эллу с возвращением в лоно семьи, – подмигнув мне, отвечает Брук. – Давай, дорогой, подойди и поцелуй меня.
У Гидеона такой вид, что он скорее поцелует кактус, чем ее, но, тем не менее, нехотя подходит и бесстрастно чмокает ее в щеку.
– В чем дело? – недовольно спрашивает Гидеон. – Мне пришлось пропустить занятия и три часа потратить на дорогу сюда. Надеюсь, это что-то важное?
– Очень важное, – Брук загадочно улыбается нам. – Давайте зайдем в дом, и мы с вашим отцом все вам расскажем.
Спустя пять минут мрачный Каллум приглашает нас в гостиную. Его рука покровительственно лежит на талии Брук. А сама Брук? У нее вид довольный, как у кошки на рыбном рынке.
Комната изысканно оформлена в стиле, который я бы охарактеризовала как «элегантный южноплантаторский». На стенах – кремово-бежевые обои. Потолок украшен лепниной. Здесь настолько просторно, что помещаются две зоны отдыха: одна, обитая шелковой тканью персикового цвета, рядом с окнами от пола до потолка, вторая ближе к дверям. Брук усаживается в одно из зелено-оранжевых кресел, стоящих рядом с камином.
Над каминной доской висит великолепный портрет Марии Ройал. В том, что Брук сидит в этой комнате, прямо напротив портрета, есть что-то ужасно неправильное. Кощунственное.
Налив себе виски, Каллум встает рядом с Брук. Одна его рука лежит на изголовье ее кресла, вторая сжимает полный до краев стакан.
Гидеон подходит к окнам и, засунув руки в карманы, смотрит на лужайку перед домом. Мы с Истоном хотим подойти к нему, но нас останавливает голос Каллума.
– Сядьте. Ты тоже, Гидеон.
Гидеон не двигается. Он как будто не слышит голос Каллума. Рид смотрит на отца, потом на Гидеона и сразу принимает решение. Он подходит к брату и встает рядом с ним.
Границы четко обозначены.
Я вижу, как пальцы Каллума сжимаются в кулак. Он разворачивается к сыну, но не двигается с места, оставаясь рядом с Брук. Как ей удалось подчинить его себе?
Не может быть, что она настолько хороша в постели!
– У Брук, то есть у нас… есть для вас новости.
Мы с Истоном обмениваемся тревожными взглядами. Близнецы, которые стоят с другой стороны от меня, смотрят на него с одинаковым подозрительным выражением.
– Брук ждет ребенка.
Все шумно выдыхают, а потом делают удивленный вдох.
Каллум поднимает стакан с виски и начинает пить. Он пьет. И пьет. До тех пор, пока не опустошает его.
Брук выглядит счастливой, и ее радость вызывает отвращение.
Бить беременных женщин – это очень плохо? Я сжимаю руки в кулаки на тот случай, если вдруг кто-то, хоть кто-нибудь, даст мне отмашку перепрыгнуть через два дивана и приставной столик и избивать ее до тех пор, пока она не взмолится о пощаде. Она разрушает семью, и я ненавижу ее за это не меньше, чем за все остальное.
– Какое это имеет отношение к нам? – наконец спрашивает Истон дерзким голосом.
– Это мой ребенок, а значит, он будет носить фамилию Ройал. Мы собираемся пожениться.
Каллум неумолим. Наверное, именно таким тоном он разговаривает на заседаниях совета директоров. Но речь идет не о бизнес-сделке. Речь идет о его семье.
Брук поднимает руку и растопыривает пальцы.
Рид, стоящий у окна, замирает. Истон стонет.
– Мамино кольцо! – со злостью вскрикивает Себастиан.
– Ты не можешь подарить ей мамино кольцо! – Сойер хватает со столика вазу и бросает ее через всю комнату. Она разбивается далеко от Брук, и мы вздрагиваем от раздавшегося грохота. – Что за фигня!
– Это не ее кольцо, – Каллум проводит дрожащей рукой по волосам. – Они немного похожи, но кольцо вашей матери лежит наверху. Клянусь вам.
Я смотрю на него, открыв рот. Какой мужчина станет дарить своей будущей жене кольцо, которое выглядит копией кольца его умершей супруги? И какая женщина захочет этого? Игра, которую ведет Брук, лично мне кажется слишком нездоровой. Она ловит кайф от того, что причиняет боль всем и каждому.
– Твои клятвы и обещания не стоят даже пыли под этим креслом, – говорит отцу Гидеон.
Он держится холодно и непреклонно, что резко отличается от его обычного поведения. Из всех братьев Ройал Гид всегда был самым уравновешенным. Но сейчас от его спокойствия не осталось и следа.
– Можешь делать с ней детей, сколько хочешь, но они никогда не станут частью нашей семьи.
Он широкими шагами пересекает комнату и останавливается перед Брук и Каллумом. Я задерживаю дыхание, когда Гид угрожающе нависает над ними.
– Ты всегда будешь здесь чужой, – говорит он Брук так уверенно и безапелляционно, что та кривит губы. – Неважно, перед кем ты раздвигаешь ноги. Ты всегда будешь лишь шлюхой с Салем-стрит.
Брук улыбается.
– А ты всегда будешь лишь отверженным сынком из богатой семьи, о ком забыл отец и чья мать покончила с собой.
Гидеон отшатывается. Затем разворачивается и выходит вон из комнаты. Близнецы следуют за ним. Затем Истон. Остаемся только мы с Ридом, и я не могу удержаться, чтобы не посмотреть на него. На его лице написаны отвращение, злость, разочарование.
И только одного не хватает… Удивления.
Объявление Каллума о пополнении в семействе Ройал шокировало всех, кроме Рида.
Наши взгляды встречаются, и в этот самый миг я читаю в его голубых глазах, что он знал.
Глава 14
Элле достаточно посмотреть на меня, и я сразу понимаю, что она подумала.
Хватаю ее за запястье, вытаскиваю из гостиной и втягиваю в комнату напротив. Как оказалось, в мамин кабинет – то самое место, где мы с Истоном нашли ее после… после смерти. Отлично. Может, хотя бы наши с Эллой отношения удастся здесь спасти. Нет.
– Слушай… – начинаю я, но она вырывается и отбегает прежде, чем я успеваю продолжить.
– Это твой ребенок, да? – шипит Элла.
– Нет. Клянусь тебе. Он не мой.
– Я тебе не верю, – она сжимает кулаки.
Мне хочется дотронуться до нее, но, похоже, это плохая мысль.
– Я не прикасался к Брук с тех пор, как ты впервые приехала сюда, – повторяю я уже, как мне кажется, в тысячный раз. – Между нами все было кончено еще задолго до этого.
Элла бьет кулаком по первой попавшейся поверхности, и в воздух поднимается облачко пыли. Комната долгое время была запертой.
– Откуда ты знаешь, что он не твой?
Я неловко переминаюсь с ноги на ногу, потому что с ответом связаны плохие воспоминания, но у меня нет другого выбора.
– Когда я видел ее в последний раз, у нее был почти плоский живот.
Элла бледнеет, и я понимаю, что она тоже вспоминает ту ночь, когда застала голую Брук в моей комнате.
– Ты не знаешь. Не можешь знать. До тех пор, пока не будет сделан тест на отцовство. Меня тошнит, – она прижимает руку к животу. – Нет, если честно, меня просто выворачивает наизнанку.
– Он не мой. Наверное, папин. Черт, да отцом может быть кто угодно! Она всегда готова предать папу! – в отчаянии говорю я.
– Как и ты.
Я втягиваю воздух. Элла попадает в цель и понимает это. Но я не собираюсь сдаваться. Я собираюсь выиграть битву, даже если придется играть грязно.
– Я был подонком, не буду отрицать. Может, я и сейчас подонок, но точно не отец ребенка Брук. Я не изменял тебе. Я скрывал от тебя свое прошлое, это было дерьмово по отношению к тебе. Я осознаю, что ошибался. И прошу прощения. Пожалуйста… пожалуйста, прости меня, – умоляю я. – Избавь нас обоих от мучений.
– Сейчас это не имеет никакого значения. – Меня пугает ее безжизненное выражение лица. Она качает головой. – До встречи с тобой в моей жизни было полно всякой гадости. Но я справлялась, что мне еще оставалось делать? У меня никогда не было отца, но зато мама всегда была рядом. Я говорила себе, что должна с благодарностью отнестись к ее смерти, потому что она испытывала сильную боль. Потом я приехала сюда, посмотрела на тебя и подумала, что под жестокой, грубой наружностью вижу свое отражение. Мальчик потерял свою мать. Он злится, ему больно, и я вижу его. Может, он тоже видит меня?
Элла обнимает себя за живот – старается удержать что-то в себе и отгородиться от меня. Я понимаю только одно: ей плохо. Я протягиваю к ней руку, но она отшатывается, словно даже мысль о моем прикосновении уже может причинить боль.
Черт, ей так плохо, и это моих рук дело.
– Я видел… и вижу… вижу тебя, – шепчу я.
Она не слушает.
– И я подумала: я не оставлю его в покое. Рано или поздно я смогу сломить его сопротивление, убедить его, что мы – это прекрасная сказка. Но оказалось, что я ошиблась. Мы ничто. Мы дым – зыбкий и бессмысленный, – она щелкает пальцами в воздухе. – Наши отношения даже трагедией не назовешь. Они тоже ничто, даже меньше.
Ее слова больно ранят в самое сердце. Элла права. Нужно бы уйти, но я не могу. Я вижу, как ей больно, а значит, она нуждается во мне. Только трус отступил бы сейчас. Я стал причиной ее страданий и помогу ей справиться с ними, если она даст мне шанс.
Я делаю глубокий вдох.
– У меня есть два пути. Я могу уйти. А могу бороться за тебя. Догадайся, какой я выберу?
Элла молча смотрит на меня, а я продолжаю.
– Я облажался. Мне надо было сказать тебе правду с самого начала. Той ночью Брук рассказала мне, что беременна. Я запаниковал. Перестал соображать. Пытался побыстрее найти выход, и такой, чтобы ты ничего не узнала. Мне было стыдно. Понимаешь? Стыдно. Это ты хотела услышать?
Ее губы изгибаются.
– Знаешь, кто я? Я – та глупая девчонка из фильмов ужасов. Ты сделал из меня такую девицу, – она обвиняющим жестом показывает на меня пальцем. – Я бегу обратно в дом, где меня поджидает парень с ножом. Ты предупреждал меня. Снова и снова. Говорил мне держаться подальше. Но я не слушала. Думала, что знаю все лучше.
– Я был неправ. Нам нельзя друг без друга. Мы не можем друг без друга. И мы оба это чувствуем.
Я подхожу к ней и останавливаюсь так близко, что кончики моих пальцев на ногах касаются ее. И одним резким движением притягиваю ее к себе. Ох, черт! Как здорово ощущать ее тело в своих объятиях! Мне хочется запустить пальцы в ее волосы и зацеловать до беспамятства. Но Элла поднимает на меня горящие яростью глаза.
– Не трогай меня, – рявкает она. – Я лучше умру, чем…
Я закрываю ей рот ладонью и предупреждаю:
– Не говори того, о чем пожалеешь. Не говори того, что отвернет нас друг от друга.
Элла бьет меня по лицу. От удара моя голова дергается вправо, но я не отпускаю ее. Ее глаза полыхают, плечи дрожат. Готов поспорить, что сейчас выгляжу таким же сумасшедшим и потерявшим всякий контроль, как она.
– Чего ты хочешь от меня? Только скажи – и я сделаю. Хочешь, встану на колени? Буду целовать тебе ноги?
– Нет уж, сохрани свою гордость, – презрительно отвечает Элла. – Хоть что-то будет согревать тебя по ночам. Хотя постой, у тебя ведь есть Брук.
Она с силой толкает меня в грудь и, рывком открыв дверь, убегает прочь прежде, чем я успеваю что-либо сделать.
В коридоре стоят папа и Брук. Папа смотрит на удаляющуюся Эллу, а затем, сузив глаза, на меня. Брук широко улыбается.
В ярости я обхожу их и направляюсь на поиски Гида. Может быть, он даст ответы на мои вопросы. И, кроме того, пока что он – единственный из всех братьев, кто еще разговаривает со мной.
Гидеон стоит на каменистом кряже, отделяющем нашу лужайку от клочка песка, который мы зовем пляжем. Холодные и темные воды Атлантического океана освещает лишь наполовину скрытая тучами луна.
Не поворачиваясь ко мне лицом, он спрашивает:
– Это твой ребенок?
– Почему вы так считаете?
– Любой, кто знал о том, что ты переспал с Брук, подумает, что это твой ребенок, верно?
– Он не мой, – я провожу рукой по волосам. – Я не прикасался к ней больше шести месяцев. Со Дня святого Патрика, когда мы напились, помнишь? Я вырубился у себя наверху. Она забралась на меня. Я мало помню о той ночи. Помню, как проснулся голым и она лежала рядом. Папа был на улице, звал нас на ужин. Я собирался рассказать ему. Тем же вечером. Но струсил.
Гидеон молчит, продолжая смотреть на воду.
– Я привык думать, что это Дина и Брук пытаются разрушить нашу семью, но теперь считаю, что это мы сами. Мы убиваем ее. Я не знаю, что сделать, чтобы все исправить, Гид. Скажи мне. – Помоги мне. Но он по-прежнему молчит, и я опять предпринимаю отчаянную попытку наладить связь между нами. – Помнишь, мама читала нам «Швейцарскую семью Робинзонов», а мы бродили по берегу в поисках идеальной пещеры, в которой могли бы жить? Все пятеро. Мы собирались убить кита, есть ягоды, сделать себе одежду из испанского мха и водорослей.
– Мы уже не дети.
– Знаю, но это не значит, что мы больше не семья.
– Ты хотел уехать, – напоминает он мне. – Ты, мать твою, только об этом и говорил. О том, чтобы убраться отсюда. А теперь, потому что здесь Элла, ты думаешь, что можно и остаться, да? И это ты называешь верностью семье?
Он спрыгивает на песок, ночной мрак проглатывает его, и я остаюсь один на один со своими печальными мыслями.
Никто не заставлял меня спать с Брук. Я сам принял это решение. Я испытал извращенное чувство удовлетворения, буквально взяв Брук и фигурально засунув этот факт отцу в зад.
Я хотел причинить ему боль. Он заслуживал этого после всего, что сделал с нашей семьей. Извел маму своими изменами и ложью. Чувствую, что ложь была самым худшим. Может, если бы он постоянно не божился в том, что не имел никакого отношения к развлечениям Стива в борделях по всему миру, с девицами из эскорта, моделями, актрисами, которых они легко покупали за свои миллионы, мама бы просто ушла от него.
А если бы она ушла, то, наверное, была бы жива и по сей день. Но она мертва. Папины пренебрежение и измены убили ее так же, как таблетки, которые она приняла той ночью.
Я сжимаю губы. Конечно, моя месть оказалась бесполезной – ведь у меня не хватило мужества рассказать отцу о нас с Брук. Меня начинает тошнить даже при мысли о том, что он об этом узнает.
Последние два года я только и делал, что старался разрушить все вокруг. Если бы я знал, что у победы будет такой горький вкус.
Глава 15
– Что происходит? – спрашивает у меня Вэл во время ланча. – И не говори, что ничего, потому что ты выглядишь совершенно разбитой. Даже у Истона такой вид, как будто кто-то пнул его щенка.
– Это такой эвфемизм? – пробую отшутиться я.
Вэлери сердито смотрит на меня.
– Да нет, едва ли.
Я ковыряюсь в тарелке. Всю неделю я почти ничего не ем, и, думаю, это заметно. Но каждый раз, когда я пытаюсь впихнуть в себя хоть что-то, перед глазами тут же всплывает картинка, в которой Брук сообщает нам о том, что беременна. Но только рядом с ней не Каллум. Рид. А потом воображение вырывается на волю, показывая еще больше ужасных сцен: вот Рид держит младенца на руках, вот толкает коляску в парке, а Брук выглядит точно модель из спортивного журнала, вот они оба воркуют над первыми шагами своего глупого малыша.
Неудивительно что мне кусок в горло не лезет.
Когда сегодня утром я надевала джинсы, они оказались велики в талии. Одежда носит меня, а не я ношу одежду.
Я еще не готова рассказать Вэл о том, что семейство Ройал гниет изнутри, но если буду продолжать молчать, она ткнет меня вилкой.
– Я считала, что быть единственным ребенком в семье – отстой, но оказалось, что семейная драма в сто раз хуже.