Привычка убивать Пучков Лев

«Сволочь, — расстроился Серж. — Зря старался. Ну, пусть будет хоть три тысячи. Как-то еще остальные удастся продать — если вообще удастся…»

— В долларах, значит… — отпрыск ловким движением извлек из нагрудного кармана калькулятор, потыкал кнопки. — Так-так… Если вас устроят сто тысяч долларов, я буду рад приобрести у вас этот документ. Понимаете, в другое время я бы, разумеется, дал вам больше, но сейчас — увы…

Серж чуть не поперхнулся. Черт! Неужели эта бумажка может столько стоить?!

— Хорошо, я согласен, — после некоторой паузы сообщил он. — Мне нужны наличные. У вас есть наличные?

— Проедемте в банк, — отпрыск вскочил со стула, смахнул со стола бумажку и упрятал ее в массивный сейф. — Помилуйте, молодоq человек, — ну кто держит такую сумму в наличных? Проедемте — тут недалеко. И еще одно условие… Вы никогда и никому не должны говорить, что такой документ существует. Понимаете? Никому. Договорились?

— Договорились, — согласно кивнул Серж, а про себя отметил: эти ребята так носятся со своей генеалогией и чистотой рода, что готовы выложить огромные деньги за какой-то дрянной пожелтевший листок, в общем-то, особой исторической ценности не имеющий. Надо будет взять это на заметку…

Оставшиеся два документа архивариус «пристроил» в тот же день, выручив за них в общей сумме 25 тысяч долларов. Это были безобидные экстракции из переписки неких особ, принадлежащих к венценосным фамилиям Европы, никакого компромата в себе не содержали и ценны были лишь тем, что являлись приятным напоминанием потомкам о давнем величии захиревших родов.

«А компромат, оказывается, весьма дорогая штуковина, — сделал вывод Серж, укладывая деньги в чемодан под слой белья — навык перевозки крупных сумм через границу у него отсутствовал напрочь. — Даже через века угроза огласки тех или иных данных компроментирующего свойства — прекрасно сохраняется во всей своей первозданной свежести — как будто только вчера возникла. А вот неплохо было бы найти чего-нибудь такое гаденькое на ныне царствующие фамилии да содрать с них энное количество миллионов. Купить себе замок, обобрать все букинистические подвалы Европы и жить себе в погребе с винами, наплевав на все земные проблемы. Но сначала ведь найти надо…»

Через таможенный досмотр в обоих аэропортах Серж проскочил на удивление легко. На него просто не обратили внимания: рыхловатый плешивый интеллигент-очкарик с неловкими манерами и потрепанным чемоданом ни у кого не вызвал подозрений — казалось, он органически не способен на какой-либо противоправный поступок.

Вкладывать в какое-либо предприятие свои шальные деньги архивариус не стал, поскольку был глубоко не в курсе финансово-экономических перипетий внешнего мира, расположенного за окнами его архива. Он рассчитался с Офелией, роздал долги и, припрятав основную массу долларов на чердаке — рядышком с папкой, принялся жить в свое удовольствие. Каждые полгода Серж ездил в небольшие туры по Европе и потихоньку сбывал уворованные в архиве документы. Голубая мечта о старинном замке в одной из исторических областей Австрии с роскошной библиотекой и винным погребом, увы, была несбыточной — баснословных прибылей наш историк не добыл, как ни изощрялся. Однако определенную сумму для безбедного житья в пределах России скопить ему все же удалось. Серж стал со временем размышлять, куда бы вложить свои средства, совершенно недоступные для книжного червя, и вполне приличные, допустим, даже для бизнесмена средней руки. Судите сами: триста тысяч долларов на чердаке и еще сотни полторы штук, рассованные по сервантам и банкам в кухонных шкафах, — это довольно веский повод для тревожных ночей и мрачных размышлений о нестабильной ситуации на валютной бирже.

Со временем вопрос насчет вложения средств решился сам собой. Как-то Серж встретил на набережной одного типа, который вместе с ним в школьные годы посещал драмкружок. Они не виделись очень давно, но Серж сохранил о типе самые теплые воспоминания: в отличие от основной массы, тот хорошо относился к гонимому младым советским коллективом вундербеби и считал его гением.

— Поехали, вмажем, — пригласил тип, звали его Витя, и потыкал пальцем за спину. Серж оглянулся: сзади к ним медленно приближалась какая-то вся из себя сверкающая и нестандартная по размерам иномарка. Архивариус в машинах совершенно не разбирался, но понял — это круто.

— Куда? — поинтересовался архивариус, по-новому взглянув на старого приятеля и припоминая мельком слышанный не раз термин «новый русский»: золотыми цепями Витя обвешан не был, пальцы в гайках не страдали, но прекрасно сшитый костюм из дорогущего материала сидел на его грузной фигуре как влитой, а сытое холеное лицо излучало непоколебимую уверенность и даже какую-то тайную власть.

— Да в какую-нибудь забегаловку, — небрежно бросил Витя и повез сокружковца в «Невский палас».

На десятой минуте застолья Серж с некоторым удивлением узнал, что практически все молодые люди, которые когда-то совместно с ним посещали драмкружок, добыли себе хорошее место под солнцем и немало преуспели в этой жизни.

— Искусство перевоплощения нам привили — вот что, — авторитетно заявил Витя, с милой простотой снимая дорогую туфлю, чтобы почесать черенком вилки пятку. — Роли научили играть — и нам это нравилось. А в этой паршивой жизни очень важно уметь играть какую-то роль, когда это нужно. Вот мы и поднялись маненько — кто как мог…

Принимать алкоголь наравне с Витьком было сложно, не привык архивариус к таким перегрузкам. На сорок восьмой минуте застолья укушавшегося до галлюцинаторного состояния Сержа внезапно посетил припадок спонтанного откровения: задиристо мыча и теребя вымазанными в индеечном жиру пальцами фирменный галстук старого приятеля, он рассказал ему о своих проблемах с долларами. Полный расклад дал: с момента уворования рукописей до закладки в банку с гречкой очередной партии валюты, привезенной из последнего круиза.

— Что бумаги спер — красавчик, — похвалил Витя, снимая галстук и небрежно вешая его на плечо собеседника — один черт, тряпка безнадежно испорчена. — Что этих козлов сдал — тоже красавчик. Надо же, педофилы фуньковы — культурный фонд Родины разворовывать! Это ж сразу мочить надо — на месте. Надо было мне звякнуть, я бы организовал — хер бы они за бугор рванули, отвечаю!

— Педофилы — это… Ммм-мых… Это не совсем то, — плавающим движением поводя рукой, поправил Серж и смутился. — Это те, которые… Ммм-мых! А я ведь тоже того… Культурный фонд…

— Но ты ж чуть-чуть, самую малость! — успокоил его Витя. — Чуть-чуть — можно. Если по чуть-чуть — это нормально. Но не так же! Не грузовиками же! Не — мочить надо было… И ты за базаром следи: чего ты первому встречному про свои «бабки» расклады даешь? Тебе что — жить надоело?

— Но я никому раньше… Ммм-мых! Никому! Витя! — пьяно заканючил Серж. — Я тебе первому — как старому товарищу…

— Короче — чтоб я больше таких базаров за тобой не слыхал — ты меня понял? — строго условил Витя, нацелив толстый указательный палец на собутыльника. — Меньше болтаешь — дольше живешь. Не я придумал… А насчет «бабок» можно все устроить. Эта проблема — не проблема. Оставь себе на жизнь, а на все остальное купи недвижимость. Сейчас еще можно. Через пару лет оно подпрыгнет раз в десять, можно будет такие деньги сделать! Но смотри — сам не лезь никуда: моментом кинут, закурить не успеешь. Дай телефон, завтра созвонимся — я все устрою. Я, кстати, как раз этим и занимаюсь в последнее время…

Сержу страшно повезло — он не пострадал от своего красноречия. Несть числа примеров тому, как многие такие вот доверчивые людишки пропадали без вести за гораздо меньшие капиталы. Витя имел свои понятия о порядочности: он не стал «разводить» старого приятеля на деньги и не сообщил кому следует, что есть такой лопух, у которого можно без проблем забрать хорошую сумму «зеленью». Более того, бизнесмен то ли по старой дружбе, то ли в силу какого-то затаенного попечительского порыва решил взять на себя заботу о профанистом историке, который, вне всякого сомнения, моментально угодил бы в непредсказуемую переделку, начни он действовать самостоятельно.

На следующий день бизнесмен посетил архивариуса прямо на рабочем месте и представил ему рекомендательный список недвижимости, которую можно было хоть сегодня приобрести в объеме имеющихся у Сержа средств.

— Все сплошь — старый фонд, — пояснил Витя, постучав пальцем по списку. — С виду халупы, развалины. Потому недорого. Но все крепкое и добротное, на века строили. Сам проверял — мои инженеры там все обстукали. Забацаешь евро, и будешь жить как король. Потом, через пару лет, загонишь за такие деньги, что можно будет сразу валить за бугор, открывать счет в «Америкэн-кредит» и покупать виллу на… где там? Ну, в классном месте каком-нибудь, короче. Выбирай.

Идея насчет забугра Сержу понравилась: он пробежал глазами по списку, неожиданно озарился счастливой улыбкой и, ткнув карандашом в одно из наименований, попросил благодетеля отвезти его туда для ознакомления.

— Можно, — согласился Витя, и они отправились осматривать будущие владения архивариуса.

Просторный двухэтажный дом на набережной канала Грибоедова выглядел стопроцентной развалиной. Только-то и было дома, что толстые стены, чудом сохранившаяся черепичная крыша да перекрытия из прогнившего дерева. Серое снаружи, ветхое внутри, загаженное и сырое, на любого нормального индивида это строение производило самое гнетущее впечатление. Но только не на архивариуса.

— Брысь отседа! — гаркнул пухлый Витя на двух спавших в гостиной бомжей. — Щас взрывать будем! Бомжи покорно убрались восвояси.

— Ну и что тебе тут? — обескураженно воскликнул Витя. — Я те отвечаю — это самый плохой вариант. Стены да, не спорю. Цена тоже — совсем ничего. Но тут ремонту-то сколько! Все заново делать. Поехали, посмотрим другие объекты — у нас есть порядка двух десятков домов, которые в сто раз лучше этого. Поехали!

— Спасибо, не надо, — скромно отказался Серж, прохаживаясь по дому и сияя ликом, аки бриллиант в куче прошлогоднего навоза. — Этот дом — вместилище интриг и страшных тайн великой империи.

— Мочили кого-то? — деловито поинтересовался Витя.

— Этот дом принадлежал Остерману, — пояснил Серж. — На втором этаже размещалась его тайная резиденция, оборудованная специальными акустическими устройствами — Яган частенько наведывался сюда по вечерам и слушал. Это, между прочим, малоизвестный факт: в официозе здесь располагался литературный салон с кофейней. В салоне, как сейчас принято выражаться, тусовался питерский бомонд, собирались весьма интересные люди — как просто талантливые деятели искусства и литературы, так и видные политические фигуры, которым было приятно скоротать вечерок в обществе аполлоновых слуг. Они тут расслаблялись, умилялись, влюблялись, швырялись деньгами и порой несли всякую околесицу, из которой опытные люди вычленяли крупицы истины. Представляешь, сколько тайн здесь было выболтано?

— Эти евреи все одним миром мазаны, — компетентно резюмировал Витя, брезгливо поддевая носком начищенной туфли какую-то проржавевшую жестянку с выпуклыми буквами. — Эти бомоны, значит, зависают тут, оттягиваются… а он сечет за всеми, гада кусок, — ну, не сам, конечно, а через своих «шестерок». А потом всех сдает. Я этих евреев ужас как не люблю — их надо бы мочить, пока чего не вышло. Но я тебя не понимаю — ты хочешь взять эту розваль из-за какого-то Остермана…

— Какого-то?! — ужаснулся Серж. — Витя, да ты что? Это не какой-то Остерман! Это один такой Остерман. Андрей Иванович, вице-канцлер, могущественнейшая персоналия в истории России. И он вовсе не еврей, можешь мне поверить. Хотя в принципе в данном случае национальность роли никакой не играет — это историческая фигура вселенского масштаба. Ты про Анну Иоанновну читал?

— Я их всех в гробу видал, — уклончиво буркнул Витя — в бытность свою драмкружковцем он играл исключительно дворовых хулиганов, прислугу либо наемных убийц. — Ты что — в самом деле собрался взять эту розваль?

— Буду счастлив иметь в собственности сие вместилище вековой культуры, — отрапортовал Серж. — Куда там нужно проехать, чтобы документы оформить?

— Ну, хрен с тобой, — удрученно согласился Витя. — Но смотри — как бы тебе потом не пожалеть…

Архивариус не пожалел. Он нанял бригаду мастеров, которые принялись неторопливо реставрировать особняк. Покопавшись в архиве, Серж нашел старые архитектурные чертежи дома, возрадовался до слез и пожелал полностью восстановить первоначальный облик исторического памятника. Однако при составлении сметы совместно с бригадиром выяснилось: для полной реставрации понадобится сумма, как минимум в три раза большая той, что была затрачена на приобретение «розвали». В принципе деньги имелись, но если отдать все, на что тогда жить? Архивариус решил не впадать в уныние: он дал команду соорудить на первом этаже скромную квартирку на три комнаты, провести в нее свет и оборудовать сантехникой.

— Окна в остальных помещениях заколотить досками, черный вход заложить, на парадный навесить металлическую дверь, — завершил свое распоряжение Серж. — Буду жить тут. А как денег скоплю побольше — продолжим…

Вскоре оборудование квартиры было завершено, Серж переехал в новые покои и зажил в свое удовольствие. Не желая обременять себя мелкими житейскими проблемами, он нанял домработницу на две семьи: в понедельник, среду и пятницу бойкая пенсионерка тетя Груша наводила в квартире архивариуса порядок, стирала и готовила пищу впрок, а два раза в неделю наведывалась к бабке с матерью и соответствующим образом их обслуживала — с возрастом Марье Петровне было все труднее поддерживать квартиру в порядке и ухаживать за невменяемой дочуркой.

С течением времени жизнь Сержа наладилась и вошла в определенное русло: во многом благодаря Вите, который, будучи сам из породы хищников, на удивление тепло и сострадательно относился к архивариусу, считая его, по всей видимости, непризнанным гением. Витя организовал для приятеля совершенно неожиданный вид бизнеса: составление родословных для «новых русских».

Дело это было новое и поначалу вызвало у нашего знатока истории некоторое душевное смятение. Приезжал, допустим, какой-нибудь Петя Полупездов из Гукива — по рекомендации Витька, естественно, — и застенчиво просил отыскать в глубине истории России затерявшийся след его знатного рода. Он-де слышал от некоего Облапупенкова, что прапрапрабабушка его по папиной линии происходила то ли от князей Оболенских, то ли еще от каких-то там графьев хрен-знает-как-их. В общем, нужно восстановить генеалогическое древо да подкрепить это древо какими-нибудь официальными документами. А за это нате вам две штуки баксов. Ну а ежели древо выйдет классное: толстое и ветвистое, то будет доплата — еще штука. А то нехорошо получается: пивзавод есть, две заправки, пять «мерсов» есть, счета в каких-то там нерусских банках, а происхождение немного подкачало. Ну разве может такой замечательный человек иметь обычные рабоче-крестьянские корни? Не правильно это!

Первую родословную Серж составлял очень долго: добросовестно искал в анналах упоминание об этом самом Полупездове и его полупезднутых дальних родственниках. Перерыл все библиотеки, познакомился с работниками всех загсов и так далее и тому подобное. Полупездов названивал ежедневно, торопил и высказывал недовольство.

— Я тебе за что деньги заплатил, конь ты педальный?! Мне что теперь — целый год ждать, в натуре? Через неделю не будет — вешайся, обмылок фуев!

— И за каким дядьком ты столько времени на него тратишь? — удивился Витя, когда Серж в панике позвонил ему и попросил защиты от несостоявшегося дворянина. — Нарисуй ему от фонаря первое что под руку подвернется — хоть от Александра Невского, и пусть себе радуется.

— 0 чем ты говоришь! А ссылка? — ужаснулся такому кощунству архивариус. — Где я возьму историческое подтверждение? Да меня первый же встречный историограф на смех подымет! Скажет — шарлатан этот Лиховский, даром что кандидат (два года назад Серж с легкостью защитил кандидатскую и в ближайшее время готовился стать доктором)!

— С этими твоими хероографами никто из наших не общается, — лениво сообщил Витя. — Это я тебе отвечаю. Ему лишь бы перед братвой пофорсить — только-то и всего. Сделай липу, не стесняйся. Дай ему, чего он хочет. А то и впрямь — может обидеть, я его знаю…

Серж дал. Составил две копии несуществующих документов, якобы хранившихся в его архиве, трясущимися руками поставил архивную печать и вручил Полупездову.

— Ну вот — давно бы так! — воссиял обрадованный «новый русский». — А то тянул чего-то, я прям не знаю. За коня извиняй — но ты ж сам виноват, в натуре…

С того момента Серж принялся штамповать родословные, как хороший печатный станок: набил руку, перестал стесняться в ссылках, сделал дубликат печатей, чтобы каждый раз не бегать в архив, ежели нужда приспичит в вечернее время. Совесть его больше не мучила, профессиональная гордость не страдала: родословные приносили хороший заработок, позволявший жить на широкую. ногу и не обмирать от страха на таможне, вывозя ворованные документы (у Сержа в папке осталось десятка полтора листов, которые он берег на случай крайней нужды) и ввозя непродекларированные баксы. Постепенно архивариус приобрел известность — благодаря своим специфическим клиентам, которые, желая поднять свой престиж, нахваливали Сержа как лучшего специалиста в своей области и всячески превозносили его заслуги. Появились интересные знакомства, связи, обозначился определенный круг, принадлежа к которому наш парень мог считать себя в известной степени защищенным от разного рода проблем и опасностей, ежедневно преследующих обычного среднестатистического гражданина, каковым совсем недавно являлся простой архивариус. Иными словами, Серж незаметно для себя, вроде бы спонтанно, угодил в элиту. Его стали приглашать в университет читать студентам лекции, в широком кругу питерской интеллигенции приняли как своего и даже почитали за большого ума человека. Иногда, долгими слякотными вечерами, сидя у себя в библиотеке, архивариус призадумывался: а не поискать ли в глубине веков, в самой гуще, так сказать, и свои дальние корни? Уж больно интересная фамилия: Лиховские. Поневоле напрашивалась мысль о возможном переплетении ветвей лиховского генеалогического древа с такими простыми и созвучными фамилиями, как… Браницкие, Потоцкие, Вишневецкие, Лещинские…

«Хи-хи-хи… — тоненько посмеивался Серж, смущаясь сам перед собой. — А делать мне больше нечего — лазать по анналам. Я и так про себя все знаю, что надобно. Лучше помараю-ка я этого недоумка Тарле — такую дрянь написал, перед студентами стыдно…»

Такая славная жизнь продолжалась до августа 1998 года. Нет, кризис ни в коей степени не затронул благосостояние Сержа: все его накопления по-прежнему хранились на чердаке в долларах. Только теперь на его собственном чердаке.

Так вот, в августе 1998 года, в один из первых трех дней после кризиса, когда вся деловая рать в безысходном исступлении рвала на себе растительность, Витек навестил приятеля и, томно попыхивая толстенной сигарой (кризис его обошел стороной — предупредили вовремя, успел крутануться), напомнил о давнем разговоре:

— Вот ты говорил, что тут разные типы тусовались… Ну, всякие крутые деятели искусств. А меж ними политиканы всякие зависали. На самом деле было?

— Разумеется! — Серж даже удивился такой постановке вопроса. — Ты что, думаешь, я это для красного словца сказал?

— Есть мысля, — Витя пыхнул сигарой и подмигнул историку. — Можно тут организовать это… ну, типа, литературное кафе. Отреставрируем, тебе апартаменты забацаем на втором этаже. А на первом: зал, кухня, сцена в углу, на ней, типа, рояль… Рояль там у них был?

— Клавесин, — живо подключился к рассуждениям приятеля Серж. — Рояля у них там не было. И что?

— Ну, ты найдешь все бумаги, насчет этой забегаловки в те времена, сделаешь подборку, пропечатаешь в газеты, — продолжал развивать свою мысль Витя. — И не один раз — типа, рекламу сделаем. А мы забацаем тут все, как было раньше, — ну, при этом твоем Ситромане…

— Остермане, — поправил Серж, недовольно поморщившись. — С обоснованием и исторической ссылкой могут возникнуть проблемы. Тот факт, что здесь размещалась секретная резиденция вице-канцлера, широким массам неизвестен: это своеобразная историческая находка, «белое пятно», заслуга в открытии которого принадлежит вашему покорному слуге, сударь. Историографы, прочитав эту заметку, мгновенно ополчатся против меня. Начнется полемика, придется доказывать свою правоту, это займет массу времени…

— Я в гробу видал твоего Остермана! — досадливо махнул сигарой Витек. — Никому этот твой вице не нужен. Кафе-то литературное тут было — верняк? Об этом история говорит?

— Насчет кафе — факт неоспоримый, — согласился Серж. — Общедоступный факт. Тут никаких вопросов не возникнет. Можно подготовить обширную статью, которая популярно разъяснит публике, какова роль этого места отдельно в истории развития российского искусства и в российской истории в целом.

— Ну вот! — обрадовался Витя. — А ты говоришь — Остерман… Короче, забацаем мы тут, как все было раньше, под старину, свечей наставим, клавесин припрем. Официантов под лакеев оденем, на входе поставим какого-нибудь ублюдка в латах — а то и пару. Разрекламируем, само собой. Ну там, типа… «Как в старые времена, в литературном кафе там-то и там-то, вновь по вечерам собирается весь цвет…» Чего там цвет? Ну, ты сам придумаешь — у тебя лучше получится. И попрет дело. Сюда всякая шлаендрень артистическая потянется, будет зависать, базары тереть промеж себя, и так далее. Ага. Клавесин в углу наигрывает, опять же — класс! А потом сюда подтянутся всякие политиканы и деловые люди: их, блин, к светлому потянет, к искусству. Тогда ж, в старину — сам говорил, точно так же было. Люди всегда одинаковые: он вроде бы залез на большую высоту, а все ему хочется прикоснуться к чему-то светлому, чтобы рядом постоять, почувствовать это… ну, как его…

— Сопричастность, — подхватил Серж, затуманенным взором наблюдая за тлеющим кончиком Витьковой сигары. — Неплохая задумка. Неплохая… А мы тем временем будем подслушивать их разговоры, как Андрей Иванович в свое время?

— Ну, насчет подслушивать — не знаю, — Витя задумался — Об этом потом подумаем. А вообще, мысля основная такая: если среди этих деятелей искусства будут тусоваться всякие крутые, можно будет кое-какие дела решать. Мы ж хозяева…

— Мы? — Серж обрел ясность взора и вопросительно посмотрел на собеседника.

— Ну да — мы, — Витя пожал плечами. — Забацать тут все, как было раньше, — больших денег будет стоить. Ты ж один не потянешь. Пополам войдем в долю. А если хочешь, можешь продать мне эту халупу. Я тебе на втором этаже квартирку забацаю — живи на здоровье. Не, я. не настаиваю — ты думай.

— Не буду я ничего продавать, — твердо заявил Серж. — Но твоя «мысля» насчет литературного кафе мне нравится. Можно попробовать. И вот что — я сам хочу этим заниматься. Я уже составлял смету, у меня есть бригада мастеров, которые знают, что тут нужно делать…

Следующую неделю Серж трудился, как пчелка. Взял отпуск, состряпал обзорную статью о литературном кафе, отыскал в своей захламленной квартире чертежи, пригласил бригаду, которая в свое время начинала реставрацию дома, и совместно с мастерами обмерил каждую пядь своих владений, составляя подробный план предстоящих работ. Но для начала решено было соорудить на втором этаже квартиру, поскольку имевшие место апартаменты Сержа необходимо было разломать к чертовой матери. А при сооружении квартиры — случилось это на четвертый день с начала работ — произошло нечто, коренным образом изменившее намерения нашего архивариуса.

— Вот сюда его впендюрим — нормально будет? — бригадир поставил на плане крестик и резаком начертил на толстенной стене контуры будущего хранилища — сейф, заказанный Сержем, только что привезли и затащили наверх: вчера мастера вживили в каменную кладку плиты перекрытия взамен прогнивших насквозь досок и теперь на втором этаже полным ходом шло обустройство будущей квартиры хозяина.

— Нормально, говорю, будет? — Архивариус не расслышал первого обращения: он с благоговением озирался по сторонам и, по обыкновению, пребывал в состоянии радостной мечтательности. Именно здесь, в этом месте и располагался тайный кабинет всесильного вице-канцлера, откуда он вечерами подслушивал веселую возню внизу. Здесь творилась история!

— Сейф? А, да-да, вполне подходящее место, — очнулся Серж. — Давайте, дырявьте.

— Семен — делай, — распорядился бригадир, филигранными движениями резака углубив контуры на стене. — Трассировку шлямбуром, потом отбойником — камень тут вязкий. Давай.

Здоровенный молотобоец Семен дал: приставил к стене шлямбур с победитовыми зубцами и давай наяривать кувалдой, прогоняя глубокую линию по очерченному бригадиром контуру. Ударно простукал половину вертикали, осыпая на пол куски штукатурки, почерневшей от времени, а где-то на середине металлическая труба по самую шляпу влетела в стену и застряла.

— Ни хера себе! — воскликнул бригадир. — Чего это там? Провал?

— Клад, может? — Здоровенный Семен обернулся и заинтригованно посмотрел на Сержа. — Тут чего раньше было?

— Ребята — я вас прошу! — севшим от волнения голосом просипел архивариус. — Очень! Очень аккуратно. Там может быть… нет, не знаю, что там может быть, — но нужно очень осторожно расширить эту дыру. Чтобы не повредить то, что находится внутри.

— Можно и аккуратно, — возбужденно шмыгнул носом Семен, выдергивая шлямбур и точными движениями принимаясь расширять образовавшееся отверстие.

Спустя десять минут в стене получилась небольшая глубокая ниша. Внутри находился позеленевший от времени ларец, объемом кирпича на четыре, не более, на крышке которого виднелся отчетливый вензель «I О».

— Пополам? — деловито предложил бригадир. — Дом твой, нашли мы. Пополам?

— Дом мой, — не утратил чувства здоровой собственности Серж. — И все, что здесь обнаружится, — мое.

— Если кто чего найдет, положено сдавать государству, — коварно напомнил Семен. — А тебе, значит, положено двадцать пять процентов. А мы предлагаем половину. Давай, заявляй!

— Ладно, пополам, — сдался Серж. — Может, там и нет ничего. Ларец, надеюсь, на части пилить не станете?

— Не станем, — бригадир осторожно вытянул ларец наружу и поставил его на пол. — А вот коли камушки або золотишко — тогда посмотрим… Открывать?

— Открывай, — Серж предусмотрительно отступил на пару шагов и прикрыл глаза рукой — в исторической практике имелась бездна примеров, когда ловкие ребята, прятавшие что-либо в аналогичных ларцах, впрыскивали туда яд либо устраивали какую-нибудь дрянь иного свойства, дабы покарать лиходеев, позарившихся на их добро.

Бригадир минут пять колдовал над массивным замком с проржавевшей дужкой, затем осерчал и хватил по нему молотком. Дужка рассыпалась на мелкие кусочки, замок упал на пол.

— Ах! — непроизвольно вырвалось у Сержа. — Я же просил!

— Ни хрена с ним не сделается, — буркнул бригадир, открывая крышку ларца. — Железо, оно во все времена железо… так, ну и что тут у нас?

— А ничего у вас тут нет, — деревянным от напряжения голосом констатировал Серж, доставая из ларца тонкую папку, с обреза которой виднелись несколько пожелтевших от времени листков. — Бумажки вам нужны?

— На хрена нам твои бумажки, — разочарованно буркнул бригадир, аккуратно обстукивая ларец молотком и чутко прислушиваясь — не отзовется ли в старинной меди многообещающая пустота.

— Как жопой об асфальт, — обиженно сплюнул Семен. — Глухо, как в танке!

— Ну ладно, вы тут работайте, а я пошел, — сообщил Серж, пряча папочку за пазуху и удаляясь на выход — нужно было поспешить в архив, чтобы перед прочтением обработать в лаборатории найденные листки специальным фиксирующим составом.

Чего там Серж вычитал в найденных документах, никто не узнал — он не счел нужным поделиться даже с Витьком. Но архивариус вдруг моментально утратил интерес к созданию литературного кафе и куда-то умотал из города на трое суток. По возвращении он вызвонил к себе Витька и без предисловий огорошил его:

— Это… меняю свою развалину на другую.

— Не понял! — удивился Витек. — А как же кафе?

— А вот помнишь, ты предлагал — если хочешь, продай… Я тут подумал и пришел к выводу, что ты был прав. Я чертежи оставлю, мастера все знают — обойдетесь без меня. В общем, я тебе отдаю свой дом. А ты взамен купи мне примерно такой же домишко в дальнем Подмосковье, — Серж развернул на столе карту области и потыкал пальцем в обведенный красным фломастером населенный пункт с дрянным названием — Каменка, захудалый поселок на две тысячи жителей, застрявший промеж лесов безо всякой пользы для народного хозяйства.

— Не понял! — опять воскликнул Витек, озабоченно глядя на приятеля, и потыкал пальцем в потолок — они сидели в полуразрушенных апартаментах архивариуса на первом этаже. — А тебе мастера на тыкву ничего не уронили? Ты где шарился три дня?

— Я взял отпуск для написания докторской, — не обратил внимания на эскападу собеседника Серж. — А потом, возможно, уволюсь вообще — посмотрим, как дела пойдут. Мне необходимо уединение в забытом богом и людьми тихом местечке. Я такое местечко нашел. Там, неподалеку от поселка, есть старинная усадьба, некогда купленная бароном Остерманом у князей Черкасских. А к усадьбе придаток: пятьдесят гектаров леса и заброшенные каменоломни. Все это хозяйство в 95-м году удосужился приобрести у государства один странноватый тип — он собирался сделать там музей-заповедник князей Черкасских. Идиот! Чего такого они сделали для России, чтобы им музей посвящать? Но это, в общем-то, риторический вопрос: данный типус музей все равно не потянул. Денег у него нет. Вот уже второй год пытается продать свою собственность, но никак не получается — охотников не нашлось. Просит он недорого, ему деньги нужны.

— Ты сколько будешь докторскую делать? — деловито поинтересовался Витя.

— От трех до пяти месяцев. А что?

— Дай ему «бабки» и поживи в этой долбаной усадьбе сколько надо, — предложил Витя. — На хера покупать? Куда ты потом эту долбаную усадьбу денешь? Не продашь ведь никому! Кто в такую глухомань поедет?

— Я не собираюсь ее продавать, — Серж снял очки и пристально посмотрел на приятеля. — Я собираюсь там жить. Купи мне эту усадьбу. А то меня могут обмануть, То есть, как вы выражаетесь, — кинуть. Сам же говорил. Хозяин просит за нее две трети той суммы, что я в свое время отдал за свой дом. Просит в рублях — он пока что не сориентировался в этом дурацком кризисе, поскольку живет отшельником и сильно отстал от жизни. Выгоду улавливаешь?

— В рублях, говоришь? — Витя достал калькулятор, быстро натыкал цифры, и глаза его заблестели. — Нема базару, Серый. Нема базару… — Тут он спохватился и напустил на себя серьезный вид. — Но ты не пожалеешь? А то потом скажешь, что я тебя использовал…

— Не пожалею, — твердо сообщил Серж. — Я так решил и не собираюсь отступать от задуманного. Только одна просьба будет: ты, пожалуйста, не меняй номер моего телефона. Мне в любое время может позвонить одна женщина — ей нужно сообщить мой новый адрес. Договорились?

— Нема базару, — опять сказал Витя — в голосе его едва уловимо скользнула печальная нотка. — Телефон оставлю — только теперь это будет телефон литературного кафе. Мне будет тебя не хватать, Серый. Даже и поговорить не с кем будет. Но ты же не насовсем уедешь? В гости приезжать будешь?

— Я буду приезжать в гости, — пообещал Серж, даже не обратив внимания на неожиданную патетичность момента — мысли его витали где-то вдалеке. — Если время будет…

…Сентябрьское солнце щедро дарило миру последнюю ласку бабьего лета. Небо беспечно сорило прозрачными паутинками, обещая всему живому погожие дни, но легкие облачка — боевой дозор спрятавшихся где-то дождевых туч — намекали, что расслабляться не стоит, в любой момент благоденствие света и тепла может закончиться и грянет затяжное серое ненастье. Немногочисленные лиственные деревья в поредевших желтых шубах, по какому-то недоразумению угодившие на опушку бескрайнего хвойного леса, окаймлявшего усадьбу, выглядели сиротами, понимавшими, какая участь их вскоре ожидает. Движимые порывами легкого ветерка, они клонились некогда пышными кронами в сторону своих вечнозеленых сородичей и как будто пеняли им: вам-то, мол, хорошо, зимой и летом — одним цветом. А нам стоять нагишом под холодным дождем и снегом и терпеть лишения до самой весны. Как будто мы все и не братья-сестры, дети одной земли. Предали вы нас — вот что…

— Не потакай! — сурово прикрикнул Рудин на Борьку. — Раз спустишь, другой — они потом на шею сядут. Жестче! Ты главный, а не наоборот. Ну-ка, еще разок…

Рудин с Борькой тренировали псов на огромной лужайке перед домом. Черные ризеншнауцеры — молодые лохмомордые отродья — даром что рожи тупые и глаз не видно, прекрасно разбираются в имеющем место порядке вещей и все время стараются обратить его себе на пользу. Рудина они побаиваются и уважают, он вожак их маленькой стаи, безусловный лидер, который при случае может и задницу надрать. Алису любят всей душой и невыносимо ревнуют к Рудину, но вслух высказываться по этому поводу не смеют — за такие высказывания можно моментально схлопотать по первое число. А Борьку воспринимают как ровесника — и относятся к нему с соответствующим легкомыслием.

В настоящий момент Рудин сидел на траве, скрестив ноги, и наблюдал, а Борька бросал два апорта — крепкие суковатые палки, — которые положено принести кратчайшим путем, положить у ног хозяина и ждать дальнейших указаний. Шнауцеры кратчайшим путем не желали: схватив апорты, выписывали кренделя по лужайке, шарахаясь друг от дружки, подбегали к апортировщику и тотчас же отскакивали от него, приглашая погоняться за ними и отобрать палки в равной борьбе. С точки зрения собачьей педагогики, это было недопустимо, но Борька повышать голос и вообще проявлять строгость не желал, а с азартом принимался бегать за шустрыми бестиями и таким образом устраивал невыносимый воспитательный бардак. Между тем псы прекрасно умели выполнять все как положено, без кривляний и выкрутасов, — но только тогда, когда ими командовал лидер.

Рудин поставил целью этот маленький бордельеро порушить и привить своенравным образинам установку на безусловное послушание маленького хозяина. Времена нонче больно суровые. Может случиться и так, что в какой-то момент Рудина не будет рядом с Алисой и Борькой. Тогда собачья пара станет единственной защитой для матери с сыном и их безопасность будет зависеть от того, насколько послушно поведут себя псы в случае обострения ситуации…

— Давай-давай! Ты хозяин, покажи свою власть! Не стесняйся!

Борька изучающе глянул на вожака, понял — надо. С сожалением похлопав пушистыми ресницами, набрал побольше воздуха в грудь и рявкнул ломким басом:

— Ко мне, блин! Рядом!!!

Шнауцеры встопорщили резаные уши, опасливо покосились на восседавшего в сторонке Рудина — все понимают, хитрющие отродья! — и, послушно подбежав к младшому хозяину, положили апорты у его ног. И сели по бокам, рядышком, все так же косясь в сторону наиглавнейшего. Нет, не воспринимают они Борьку как хозяина. Подчиняются исключительно в силу того, что страшилка рядом. Нет установки.

— Плохо, — констатировал Рудин. — Баловаться с ними будешь после тренировки — когда подашь команду «гулять». Посерьезнее, пожалуйста. А то мы этак испортим хороших служак — потом поздно будет локти кусать. Давай — работай!

Борька взъерошил непослушную челку — мамин жест, — подхватил апорты и начал работать, скорчив страхолюжную гримасу: мол, сейчас я вам задам, мешки с костями!

Рудина «мамин жест» мгновенно вверг в состояние светлой грусти, одолевающей сурового воина последние несколько дней. Отпустив взглядом Борьку и псов, он невольно повернул голову к особняку и уставился на три окна, располагавшихся с краю, на втором этаже. Алиса сейчас там, сидит, как обычно, за столом и читает старинные книги, написанные на чужих языках. Ах, Алиса, как бы нам встретиться… Ах, Алиса, золотце мое! Выгляни в оконце, посмотри на своего верного пса, который тоскует по тебе. Все отдам, не пожалею буйну голову… Какого черта, в конце концов?! Он, что ли, виноват во всех этих неурядицах последнего месяца?

«Судьба…» — как говорит Евдокимов. За что же отдалять-то? Обидно — до слез…

«Попробую сегодня еще разок, — решил Рудин, волевым усилием отводя взгляд от окон, за которыми пребывало в тяжкой меланхолии любимое существо. — Нет — я понимаю, траур и все такое… Но неделя уже прошла, пора бы и перебеситься! Мегера. Сатрапиха. А вот пойду и повешусь — посмотрим тогда, как вы попляшете, миледи. Или с крыши спрыгну и буду всю жизнь парализованный лежать. Жалко вам будет меня — слезами изойдете, блин! Да, кстати…»

— Борька! При подаче команды слово «блин» совсем неуместно! Ты меня понял, нет? Не засоряй команды словесным мусором! Никаких блинов, блин… Тьфу!

Борька обернулся, озорно сверкнул глазенками и вроде бы с пониманием кивнул — ясно, мол, чего уж тут, блин, — никаких блинов. Хи-хи…

«Так вот, — продолжал заниматься самоистязанием Рудин. — С крыши прыгну, паралитиком стану — типа, как Гриша Толхаев. Буду только мычать и верзать под себя. А вы, миледи, будете меня мыть, таскать судно и кормить с ложечки… И никакой любви! В смысле — плотской. Найдете себе молоденького да писюкастого… Тьфу, зараза! Нет, не буду прыгать — не дождетесь. И стреляться не стану — и без того кое-где целый батальон нехороших товарищей сидит и слюни пускает: как бы отловить Пса да изничтожить любым доступным способом… А лучше пойду и загрызусь собаками. Ха! Вот это будет номер! Директор Школы консервативной дрессуры покончил жизнь самоубийством посредством самоличного загрызания собственными же псами! Ха! М-м-м…»

Рудин вдруг вспомнил кое-что насчет «загрызания» и мгновенно осекся. Крякнул досадливо, поднялся с пожухлой травы, прибитой первыми заморозками, и пошел помогать маленькому дрессировщику: вредные шнауцеры, быстро смекнув, что страшилка отвлекся, опять принялись за свое и мотали Борьку по всей поляне, то и дело роняя апорты и радостно взвизгивая от избытка молодой кипучей энергии…

Кстати, пока они там резвятся, давайте я кратко познакомлю тех, кто не в курсе предыдущих событий, с тремя поименованными выше особами. С ризеншнауцерами знакомить не буду: сами видели, умненькие своенравные создания, слегка запущенные в педагогическом плане — не Рудин их воспитывал, увы, — но вполне приличные служаки и отменные бойцы. Зубы у них — я те дам! Однажды эти зубы спасли Рудину жизнь. Только он не знает теперь, радоваться ему этому или не стоит. Больно дорогой ценой приходится платить за такое спасение. Однако об этом несколько позже. Пока же — прошу любить и жаловать:

Сергей Николаевич Рудин, пенсионер внутренних войск, старший прапорщик в отставке, тридцати восьми лет от роду, рост — 175, вес — 75 кг. При ходьбе слегка прихрамывает на правую ногу, которая на три сантиметра короче левой — последствие тяжелого ранения трехгодичной давности. Профессиональный кинолог, всю свою сознательную жизнь посвятил изучению и воспитанию собак, в Белогорской области и далеко за ее пределами известен как великолепный знаток собачьей психологии и ас дрессуры.

Неглиже Рудин выглядит как сильно перетренированный Аполлон: ни капельки жира, сухие рельефные мышцы, свидетельствующие о потенциальной мощи их обладателя, — хоть анатомический атлас пиши. Впечатление несколько портят два страшных шрама: чуть поменьше — под правой ключицей, и несколько больше — на верхней четверти правой лопатки, которые почему-то не желают загорать и зловещими чужеродными пятнами белеют на бронзовом теле атлета. Шрамы Рудин получил на одной из войн последних двух десятилетий уходящего века — он успел поучаствовать практически в каждой из них. О природе происхождения шрамов рассказывать не желает — это его маленькая тайна, которой он почему-то стыдится. Коллеги по Школе и близкие знакомые зовут его просто — Пес, и он на это не обижается. Это не ругательство — такова боевая кличка Рудина, под которой он в последние годы службы числился в специальном учетном реестре БЧС[6] войск. Вот такой славный парень — ближе мы познакомимся с ним по ходу повествования.

Теперь прекрасная дама, что добровольно заточилась в библиотеке. Алиса Рудольфовна Сергеева — любимая женщина Рудина, можно сказать с полным основанием: самый дорогой для Пса человек в этом мире. 35 лет от роду, жительница Белогорска. Золотоволосая красавица с великолепной фигурой, сильными стройными ногами и безукоризненным бюстом. Глаза зеленые, загадочные — глянешь, утонешь. Нет, лучше не экспериментировать — Рудин моментально отобьет охоту таким вот соглядатайством заниматься. А кроме шуток — Алиса просто прелесть. По ряду причин тщательно маскирует природой даденные достоинства: носит массивные роговые очки, джинсовый комбез безразмерный, скрадывающий фигуру, ходит валкой утиной походкой и от всех этих ухищрений умудряется выглядеть старой закомплексованной девой. Воспитывает сына Борьку — хулиганистое симпатичное существо одиннадцати лет — это тот самый типус, что сейчас развлекается с ризенами на лужайке под бдительным присмотром Рудина. До недавнего времени была преподавателем романо-германского факультета Белогорского государственного университета и, помимо Рудина, поддерживала отношения с престарелой матерью, которая живет в небольшом селе, километрах в сорока от Белогорска, а также с сестрой Алиной, которая жила черт знает где. Прекрасная дама проживала в двухкомнатной хрущобе, полученной от университета лет восемь назад. Алиса в совершенстве владеет тремя языками: итальянским, немецким и французским, — с детства увлекалась постижением тайн чуждой речи. Зарплату в университете платили мизерную — знаете, наверное, как государство любит преподавательский состав высшей школы. Желая улучшить свое финансовое положение, Алиса делала технические переводы для нескольких фирм и таким образом довольно сносно зарабатывала на жизнь, получая почти в два раза больше, чем за свой педагогический труд. Эта «левая» работа отнимала много времени и делала такое понятие, как «личная жизнь», абстрактной величиной. Но Алиса привыкла — личная жизнь, собственно, ей была не так уж и необходима. Зато они с сыном хорошо питались, не ходили в обдергаловке доперестроечного пошива, как остальные обитатели хрущоб, и, кроме того, помогали родителям. Вот вам прекрасная дама. Кстати, кое-кого может насторожить изобилующее в представлении прошедшее время. Почему «была», «поддерживала» и так далее? Извольте: сейчас все это кануло в Лету. Университет, работа, сестра, благополучное житие.

Рудин и Алиса в бегах. В славном городе Белогорске Пса ищет практически вся тамошняя мафия. Якобы он спер деньги, принадлежавшие одному преступному сообществу, и организовал ряд ликвидаций членов другого сообщества. На самом деле Рудин денег не брал и никаких ликвидаций не организовывал, а если и пришиб кого — так это только в порядке самообороны. Ситуация так сложилась. Но доказать, что ты не верблюд, довольно сложно, а порой практически невозможно, особенно если тебя мастерски подставили. Деньги большие, поэтому искать будут до победного конца. А товарищи, которых ликвидировали, — тоже ничего себе, на ровном месте шишки. Путь в Белогорск Рудину заказан. Самая же большая неприятность заключается в том, что всю эту мерзкую круговерть с деньгами и ликвидациями организовала… родная сестра Алисы. Близняшка. Точная копия любимой женщины Рудина — кроме рваного шрама на бедре, между ними нет совершенно никаких внешних различий. Даже звали ее на одну букву всего иначе, чем Алису, — Алиной. Для своих — Ли.

Пес из-за этого потрясающего внешнего сходства чуть было не погиб. Перепутал, знаете ли. Пришел к одной, а там оказалась другая. С клофелином в вине и большущим пистолетом. Рудина спасли Алисины собаки — вот эти самые ризеншнауцеры, что сейчас валяют дурака на лужайке. Сестра Алисы, несмотря на то что была как две капли воды похожа на любимую женщину Рудина, пахла совсем иначе, нежели члены их немногочисленной стаи: Пес, Алиса и Борька. Она была чужой. Пришла в их дом и покусилась на жизнь вожака стаи, который временно оказался беззащитным. С ней поступили, как и подобает в таких случаях поступать с чужим зверем. Загрызли насмерть…

Рудин поправил апортировку, сказал псам свое веское слово — он верил, что эти бестии его понимают и все мотают на ус, — и опять уселся на траву так, чтобы были видны окна библиотеки. После того, что случилось, у него было двойственное отношение к шнауцерам. В богатой практике Пса такие прецеденты не встречались, и потому он не мог определиться, как ему поступить в данном случае. Методические рекомендации предписывают в случае подобного злодеяния немедленно изолировать псов и усыпить. Они людоеды. Собака с самого рождения живет рядом с человеком. Она получает от человека пищу, целиком и полностью зависит от него, перенимает его повадки, защищает и охраняет его. Есть хозяин и домочадцы — члены стаи, — и есть все остальные люди, таковыми членами не являющиеся. Если кто-то из этих остальных каким-то образом угрожает хозяину, их нужно наказать: отогнать лаем, порычать, больно укусить за различные сочные места — не более того. Ни одна цивилизованная школа дрессуры — за исключением тех, что готовят животных для боевых действий, — не учит пса, отражая агрессию, загрызать человека насмерть. Этот постулат вдалбливается в лохматые головы с самого рождения и становится устойчивым условным рефлексом или, если хотите, даже не рефлексом, а моделью поведения, прочной установкой, порушить которую нельзя ни при каких обстоятельствах. Человеческая жизнь священна — это закон. Любая приличная собака, покусав агрессора и завалив его на землю, становится над ним в угрожающей позе и скалит клыки, не давая подняться. Все. Это конечный пункт, далее которого изыски дрессировщиков не простираются… Но бывает так — к счастью, крайне редко, — что наступает пограничная ситуация, управлять которой человек не волен. Хозяину угрожает смертельная опасность, он совершенно беспомощен, а враг не просто собирается причинить ему какой-то вред в пределах допустимого. Он хочет убить хозяина, он жесток и силен, и в своем смертоносном устремлении не намерен останавливаться перед такими мелочами, как простые укусы и грозное рычание. Тогда с домашней собаки — друга семьи и игрушки для детей — слетает тонкая шелуха цивилизованных установок и привитых гуманных рефлексов и она становится зверем. Она была зверем в течение нескольких тысячелетий — хищно рыскала ночами в стае и поедала всех подряд недругов, а домашней собакой, увы, стала совсем недавно. При пограничной ситуации — она недаром так называется — в собаке просыпается прекрасно оснащенный природой боец, для которого убийство — норма жизни. И в этом случае — довольно редком, как уже было сказано выше, враг просто уничтожается любыми доступными способами. Что за способы? Да зубы же, зубы. Врага грызут до тех пор, пока он не перестает подавать признаков жизни…

Да, правильно трактует методика: преступивших грань псов следует усыплять. Они потенциально опасны для любого человека не из «стаи» и, единожды нарушив установку, с легкостью совершат убийство во второй раз, буде вдруг когда-либо повторится аналогичная ситуация. Усыплять — и точка. Правильно, верно, предусмотрительно… Но! У Рудина своя шкала социальных ценностей. Кроме Алисы и Борьки да узкого круга боевых товарищей, которые ни при каких обстоятельствах не будут вести себя агрессивно по отношению к его «стае», Псу наплевать на всех остальных. Кроме того, шнауцеры спасли ему жизнь, усыпить их было бы просто предательством. Поэтому людоеды останутся жить. И будут прилежно охранять Алису с сыном в его отсутствие. Лохмомордые загрызут насмерть любого, кто попробует причинить зло самым дорогим для Пса существам. И поделом — не хрен лезть куда попало…

Рудин отряхнулся от мрачных раздумий и опять уставился на окна библиотеки. А-у, Алиса! Выходи. Хватит дуться. Никто не виноват, что так получилось с твоей сестрицей. И не надо казнить себя, что вовремя не сумела разобраться в сути происходящего и предотвратить трагическую развязку. Это предопределение. Чему суждено случиться, того не изменят никакие потуги простого смертного…

Усадьба Рудину понравилась. Старинный дом с монументальными стенами — скорее не дом, а дворец в два этажа. К собственно усадьбе, опоясанной ажурным решетчатым ограждением, прилегала огромная территория, выгороженная новеньким бетонным забором. И ничего на этой территории замечательного не было, помимо небольшого озера, заваленных черт знает как давно каменоломен да редколесья, отступающего к хвойному массиву от скалистой подошвы, выходящей на поверхность в полутора километрах от усадьбы.

Хозяин показался Рудину редкостным чудиком, если не сказать большего. Судите сами: в огромном доме из всех сорока пяти комнат использовались лишь шесть помещений. Комната хозяина, гостиная, две спальни для гостей, библиотека да кухня с небольшой пристройкой — кладовкой, в которой проживала домработница тетя Клара. Какого черта покупать такой дворец, если не собираешься его обживать? В усадьбе постоянно проживали всего два человека — сам и домработница, не считая бригады приблудных хохлов, которых хозяин нанял для раскопок каменоломен. Хохлы ютились в палатке у входа в каменоломни, сами себе готовили и в усадьбе не появлялись — провиант им доставляла тетя Клара.

— Хочу произвести реставрацию и открыть здесь исторический музей, — так пояснил сие недоразумение хозяин. — Каменоломни? Да, хочу воссоздать в первоначальном виде. Там находится уникальная пещерная галерея, созданная руками человека. Полагаю, от экскурсий не будет отбоя. Музей-заповедник с кемпингом на семьдесят номеров. Мы посчитали с проектировщиками: это замечательное местечко обещает стать весьма прибыльным предприятием. Девственная природа, уединенность, все здесь дышит историей… Да посмотрите сами, какая красота кругом!

Ага, красота место имела — Рудин сразу это оценил. Тишина, воздух напоен хвойным ароматом, все огорожено забором — ни одна пьяная рожа из поселка не пролезет. Да и поселок на довольно приличном удалении. Все тут было бы хорошо и благодатно, если бы не скорбная меланхолия Алисы и странные обстоятельства, предшествующие их появлению здесь.

Координаты Лиховского — такова фамилия владельца усадьбы — Алисе дала сестра, когда еще была жива. Сказала: если вдруг со мной что случится и тебе придется туго, отыщи этого человека и доверься ему, как если бы это была я сама. Он поможет деньгами, приютит и вообще…

Рудин ни при каких обстоятельствах не воспользовался бы гостеприимством типа, который при жизни был настолько близок с Ли, что она безгранично ему доверяла. Нужда заставила. Начали названивать по оставленному Ли телефону в Питере — Лиховского там не оказалось. Какой-то тип дал им его новый адрес, и беглецы довольно долго мотались по области: этих захолустных Каменок, как выяснилось, в Подмосковье было не меньше десятка.

Лиховский принял известие о трагической кончине Ли на удивление стойко. Однако чуть в обморок не упал, увидев Алису. Рот разинул, плешоган, остолбенел и начал качаться, сволочь, с пятки на носок — как бракованный китайскиq болванчик. Они стояли у ворот поместья, хозяин качался, Алиса все еще пребывала в ступоре и с безразличием смотрела куда-то вдаль, а Борька с ризенами хотели жрать.

— А-а-а… — догадался мудрый Пес. — Так ты что, не знал, что они близняшки?

Хозяин не ответил — промычал что-то и потерянно кивнул.

— Понимаю, — сочувствующе сказал Рудин. — Сам такой. Всех подряд обманули и перехитрили. Была бы еще от этого польза… Но ты нам пожрать-то дашь, или так и будем тут торчать?

— Да-да, конечно, — Лиховский с усилием отвел взгляд от Алисы и приглашающе махнул рукой. — Прошу. Вы приехали к себе домой, вы не гости. Я все для вас сделаю…

Хозяин усадьбы удивил Рудина не только чудаковатостью, но и полной несопоставимостью с прижизненным образом Алисиной сестры. Не ожидал Пес, что у такой бой-бабы будет вот этакий бойфренд. Плешивый, очкастый, рыхлый, рассеянный и вообще не от мира сего. Рудину виделся на его месте высокий плечистый мачо с лицом конченого негодяя, хитрющий и пронырливый, снайперски стреляющий с обеих рук и способный в рукопашном бою уломать целое отделение опытных бойцов. А тут… Историк! Ха-ха три раза. Чего только не бывает в этом странном мире…

— Пошли на бум, — скомандовал Рудин Борьке, удовлетворившись наконец качеством апортировки — лохмомордые мерзавцы, кажется, стали понимать, чего от них хотят. — Работай сам, я отлучусь по делам.

Никаких особенных дел у Пса в этой усадьбе не было. Просто хотелось еще разок толкнуться к Алисе, закрепить полученный результат. В принципе благоприятная тенденция место имела: последние два дня недотрога начала нехотя разговаривать с Рудиным, а до этого вообще не отзывалась — молчала, как бука. С самого начала поселилась в комнате с Борькой, любые попытки Пса реализовать законные бойфрендовские права категорически воспринимает в штыки. Но вчера, когда он попытался ее обнять, не оттолкнула — только тихо сказала:

— Пожалуйста — не трогай меня. Как ты можешь после такого чего-то хотеть?

А Рудин хотел — здоровый организм тренированного воина требовал своего. Ничего, мы эту крепость возьмем — помаленьку, полегоньку. Нечто подобное было в самом начале знакомства — только в более легкой форме. Справились. Животворящее природное начало непобедимо — вот на этом и следует стоять. Вчера не оттолкнула, сегодня можно будет легонько поцеловать в ушко — и тут же убраться восвояси, завтра поцеловать покрепче, а послезавтра… Хм, что будет послезавтра, можно только предполагать.

А потом нужно пообщаться с хозяином: этот плешоган просил зайти после тренировки, обещал озаботить какой-то интересной работенкой. Посмотрим, чего этот чудик такого интересного может нам предложить…