Привычка убивать Пучков Лев

Пролог

…Шмяк. Шмяк. Шмяк… Комья жирной земли нехотя падают на медленно растущий неровный холмик рядом с могилой. Промозглая зябь сырого туманного утра первой половины сентября отнюдь не способствует возникновению обычного профессионального куража, без которого любые физические усилия превращаются в малоприятную трудовую повинность. А помимо зяби имеет место еще было обстоятельство, в корне убивающее какие-либо намеки на вышепоименованный кураж. Вон оно сидит, это самое обстоятельство: жилистое, кряжистое, с мутным взглядом и здоровенным нерусским пистолетом. Денег за неурочный труд оно не даст, однозначно. Каким-либо другим эквивалентом тоже наделять не собирается — предпосылки отсутствуют напрочь. Остается лишь надеяться, что не пристрелит сразу же по окончании работы…

Трофим покосился на своего молодого подручного, глухонемого башкира Саню, и незаметно сбавил темп. Агрессор с пистолетом произвел па глухонемого неизгладимое впечатление: Саня махал лопатой, как хорошо отлаженный землеройный агрегат. Этак, чего доброго, за полчаса в одну лопату выкинет всю потребную кубатуру! А это слишком рано. Нужно потянуть время, чтобы сырой холодный воздух привел агрессора в чувство, проветрил мозги, затуманенные какой-то дрянью, принятой накануне. С трезвым человеком договориться всегда легче, нежели с употребившим «дури»…

Трофим незаметно кольнул подручного уголком заступа в лодыжку — тот покосился, несколько секунд наблюдал за старшим, понял, что торопится, и тоже сбавил темп. Агрессор на саботаж не отреагировал — у него появилось занятие поважнее. В этот момент его спутница как раз начала приходить в себя — холод подействовал — и закатила первую порцию вялой истерики. И что вы думаете? Этот башибузук с мутными глазами и здоровенным пистолетом вместо того, чтобы влепить своей пассии сочную затрещину и рыкнуть на нее, вдруг перестал наблюдать за могильщиками и принялся нежно гладить капризулю по головке, шепча на ушко ей нечто ласково-успокоительное. Боже мои, как трогательно! Какой нежный убийца…

…Шмяк. Шмяк. Шмяк… Холмик медленно, но неумолимо растет. Молочный туман. Кладбище. Рассвет без солнца. Где оно? Украсть за ночь не могли — большое. Видимо, залоббированная бандитами Дума дала команду попридержать: чтобы ночь была длиннее. Ночь — славное времечко для всякого рода мерзопакостных делишек. Везде пишут: утром нашли труп. Или — под утро нашли. Ночью, как правило, никто ничего не находит. А почему нашли? Потому что плохо спрятали: темно, не видно ни черта. Прятать надо получше. А если не умеешь, поручи это дело профессионалам, тогда никто не найдет…

Трофим в такую рань ломать горб не привык. За тридцать пять лет функционирования в кладбищенской структуре он сформировал для себя вполне стабильную систему взаимоотношений с так называемыми «левыми» клиентами. Эти левые приезжают за полночь на хороших машинах, вызывают сторожа на улицу и светят в лицо фонарем. Зачем светят? Черт их знает, что за прихоть такая, — но непременно тычут фонариком в морду, независимо от сезона и принадлежности к преступным сообществам Белогорска. Так вот: светят в рожу, дают команду достать труп из багажника. Затем опять дают команду — скрытно захоронить, но чтоб непременно по-человечьи. По-христиански. Не угрожают, ствол под ребра не пихают, не требуют хранить молчание и давать клятву верности. За работу вручают приличные деньги и, удостоверившись в выполнении заказа, неспешно убираются восвояси. В общем, ведут себя по-хозяйски, не суетятся.

Вот к какой публике привык Трофим. Которая хочет по-человечьи. По-христиански. Те, которым по-человечьи не надо, своими визитами кладбищенских мужичков не беспокоят. Они оставляют свои не правильно образовавшиеся трупы на месте преступления, на худой конец, отвозят в лесополосу или на свалку и бросают там, как падаль животного происхождения…

Утрешние посетители ввергли Трофима в смущение и изрядно рассердили. Приперлись в неурочное время, «обдолбленные» добре, мужик с ходу треснул по роже пистолетом и велел экстренно приступать к внеплановым похоронам. А то замочит обоих (в смысле, дежурного сторожа — Трофима то бишь, и башкира, который тут же, на кладбище, и жил).

Посетители не были похожи на хозяев жизни, привозивших свои не правильные трупы по ночам. К отморозкам, стреляющим без разбора во все, что движется, они тоже никаким образом не относились. Больше всего они походили на среднестатистических граждан, которые по какому-то недоразумению угодили в беду. В многолетней практике Трофима такие случаи несколько раз место имели, и всегда он бескорыстно помогал бедолагам, у которых на момент возникновения надобности в скрытых похоронах экстренного порядка при себе не оказывалось ни гроша. Потому что добрый он, Трофим, и человечный, несмотря на постоянное общение с потусторонним миром.

Эти двое, несмотря на свою кажущуюся принадлежность к наиболее многочисленной среднестатистической категории законопослушных граждан, на самом деле таковыми не являлись. У Трофима великолепная память на лица. И симпатичной дамочке, что бьется сейчас в нервном припадке неподалеку от могилы, и крепкому мужику с пистолетом, который успокаивает ее, Трофим в недалеком прошлом оказывал услуги. Они, как это часто случается с сильно занятыми своими проблемами людишками, не запомнили похожего на вурдалака редкозубого дядьку — как-то недосуг было. А вот он их срисовал и заприметил. Дамочка, правда, сейчас выглядит по-другому: в тот раз она являла собой образец целеустремленной деловой женщины, твердо знающей, что ей нужно, а в настоящий момент больше похожа на прибитую кирпичом мокрую кошку. Но это понятно — беда сейчас у нее, горе. Горе, как известно, не красит…

Что за услуги оказывал Трофим этой парочке? Да ничего особенного: за стандартное вознаграждение могилку откапывал и гроб вскрывал. Хотели ребятки на покойничка посмотреть. Бывает, знаете ли. Сидит себе человечишка, попивает кофеек со сливками, вдруг бац! — что-то в башку стукнуло. И ломанулся на кладбище, бросив все дела. Покойника смотреть. Ага. Ну, это их личное дело — лишь бы деньги платили. А запомнились вот почему: приезжали в разное время, вроде бы каждый сам по себе. А могилку просили вскрыть одну и ту же. Согласитесь, это уже интересно. Уже интрига. Такие штуки запоминаются.

Так вот, теперь обиженный и рассерженный Трофим решил, как говорит наша молодежь, «приколоться» над странной парочкой. Прикол, правда, больно рисковый — за такие намеки запросто могут жизни лишить, ежели допрут несвоевременно. Но когда ежедневно общаешься с покойниками, а через двое на третьи сутки ночуешь на кладбище, чувство здорового страха перед лицом смертельной опасности закономерно атрофируется. А могильные шутки такого рода становятся явлением если и не обыденным, то вполне допустимым…

Симпатичная дамочка вот так с разбегу успокаиваться не желала. Била кулачком своего спутника по плечу, заторможенно мотала головой, пальчиком тыкала в сторону коврика и хрипло, с подвывом, причитала. Спутник — который агрессор — пребывал в растерянности. Пистолет положил на землю, обнял дамочку обеими руками, неловко тряс ее, как разоравшееся грудное беби, бурчал что-то скороговоркой — типа, успокойся, радость моя, скоро все кончится.

Воспользовавшись попустительством надзирающего, Трофим моментально обнаглел: вообще перестал копать, потащил из кармана «Беломор» и, закурив, принялся с интересом наблюдать за свалившимися на его голову «клиентами». В пятнадцати метрах отсюда, у границы элитарного сектора, осталась потрепанная «Нива», на которой приехали «гости». В «Ниве», на заднем сиденье, свернувшись калачиком, спит пацан лет десяти-двенадцати. Мальчишку эти проходимцы тоже чем-то угостили: такая возня была, шум, а он даже глазом не моргнул, сопит себе с присвистом. Там же, на заднем сиденье, только у другого окна, сидят две здоровенные страхолюдные псины с лохматыми мордами. Втроем на заднем сиденье некомфортно — тесноват салон у «Нивы». Тем неменее псы терпят лишения дисциплинированно — не скулят, сидят тихо, только таращатся с любопытством в окно. Шерсть на лохматых мордах торчит во все стороны сосульками, как будто накануне псов окатили чем-то липким. Глаза шалые — создается такое впечатление, что нерадивые хозяева, сами употребившие ударную дозу «дури», и собак ширнули за компанию. Сволочи, не люди!

Так, теперь коврик. Коврик достали преждевременно. Опытный в таких делах Трофим сразу предупредил агрессора: давай сначала выкопаем могилу, потом достанем коврик. Дабы не возникло проблем. Агрессор доводам не внял — не в том состоянии был. Результат налицо. Коврик — точнее ковер что-то около 2 на 3, свернутый в толстый рулон и некрасиво подогнутый на треть — в багажник пихали, лежит рядом с могилой. Лежит неровно, из него подтекает, и всем это видно — в том числе и дамочке. Вот вам и истерика. Слушаться нужно опытных людей! Пистолетом по роже бить вы все мастера…

— Чего вылупился?! — Агрессор на миг выпустил даму из объятий и сурово прикрикнул на произвольно покуривающего Трофима. — Работать!

— Не гони, начальник, — миролюбиво прищурился Трофим, пуская из ноздрей рваный клок сизого дыма. — Ща перекурю, потом по-быстрому…

— Работать, я сказал! — грубо оборвал агрессор, подбирая пистолет и направляя его на Трофима. — А то я тебе сейчас устрою перекур!

— Замочишь? — живо поинтересовался Трофим, внимательно наблюдая за выражением глаз агрессора. — А мочи. Вас тут много ходют — таких вот. И все замочить могут. Мочи — сам копать будешь!

Башкир сути разговора не уловил, но, мельком глянув на сердитого посетителя, понял, что пахнет жареным. И тут же удвоил усилия — замелькал лопатой, словно компенсируя простой старшого. Только укоризненно покачивал квадратной башкой: мол, рисковый ты дядька, Трофим, с огнем играешь!

— Не будешь, значит, работать? — зловеще понизил голос агрессор.

— Почему не буду? — все так же миролюбиво удивился Трофим, нахально выдувая дым из волосатых ноздрей. — Ща докурю, и по-быстрому сварганим тебе кубатуру. Ща, не гони — успеем.

— Ладно, перекуривай, — неожиданно сдался «гость», опуская пистолет. — Только живее — время поджимает.

— Не боись, успеем, — подмигнул Трофим, выдувая в природу особо сочный клуб сизятины. — Мастера, как-никак — живем этим…

Вот так, прав оказался пожилой могильный червь. Час назад парень выпростался из машинного тепла, ничего не соображал, опасен был и непредсказуем. А сейчас доспел: быстро протрезвел на холодке, обрел нормальные человечьи черты и, судя по всему, готов идти на уступки.

Трофим довольно крякнул и потер заскорузлые ладони. Ага! Есть возможность сорвать куш и не делиться при этом с заведующим. Это ведь только на непросвещенный взгляд может показаться, что дежурный сторож с подручным по своему произволу развлекаются по ночам такого рода внеплановыми работами, зарабатывая себе на пол-литра. На самом деле каждая двойная могила находится на учете у заведующего: у него даже схема есть, которая сама по себе наверняка имеет большую практическую ценность для определенной категории граждан. Нет, заведующий — старый еврей Либерман — никогда не интересуется: кто приезжал, кого привезли, при каких обстоятельствах и так далее. Любопытствовать подобным образом крайне опасно: грустный пример троих предшественников Либермана до отвращения красноречив и убедителен. Заведующий — умный мужик, он просто сообщает сторожам, какие могилы уже давно не посещают родственники усопших. Заметьте — никакого намека на криминал. Не посещают, и все. Сектор три, второй участок — такие-то и такие-то. Забыли сыновний долг. Если вдруг что — я ничего не знал, сторожа сами. Ага. А по утрам, приходя на работу, лениво интересуется: как там у нас дела? А, взносы на строительство храма! И опять благодарные посетители в ящик с дыркой опустили, что на входе стоит? Ну, давайте, куда от вас деться. Давайте-давайте, передам в приход. А третий сектор, говорите, кто-то навещал? Ну, отметим. Молодцы. Возобладало-таки чувство к усопшему родителю над меркантильными сиюминутными интересами. Ага…

Вот так. А могилку, что сейчас оскверняет Трофим с глухонемым башкиром, заведующему можно не сдавать. Железное правило Либермана гласит: не использовать для «левых» захоронений могилы, которые хотя бы единожды вскрывались для эксгумации. И Трофим обычно всегда придерживается этого правила. Но в настоящий момент можно сделать исключение. Могилка эта — ОСОБАЯ…

…Через некоторое время штык лопаты башкира глухо стукнул по дереву. Глухонемой почувствовал разницу, замер на секунду и поднял глаза на старшого.

— Все нормально, — жестами успокоил подручного Трофим. — Стрелять нас пока не собираются. Подчищай… — и полез из могилы, опираясь на лопату.

— Что? — встрепенулся «гость». — Опять курить?!

— Закончили, — лаконично бросил Трофим, приближаясь к ковру и по привычке разминая плечи. — Ты б ее отвел в машину, — он кивнул в сторону дамы, которая тихо всхлипывала и раскачивалась, пытаясь унять ознобную дрожь. — Ща потащу — опять разорется. Увел бы? Тут делов осталось на десять минут.

— Я никуда не уйду, — пискнула дама, тревожно всхлипнув. — Я хочу посмотреть, как вы положите…

— Как-как! — буркнул Трофим, наклоняясь и хватая ковер за подогнутый конец, более чистый на вид. — Как всех — ногами к кресту. Ну, в смысле, к камню. Ну, поехали, родимый!

«Родимый» оказался легче, чем ожидалось. Трофим рванул, примериваясь на средней упитанности мужика, не рассчитал усилие и первые три шага смешно пятился пробежкой.

— Недомерок какой-то, — буркнул сторож, подтаскивая ковер к могиле. — Или баба?

— А гроб? — внезапно озарилась истеричка. — Вы что, так и положите — в ковре?

— Тьфу, ядри ее в корень! — досадливо сплюнул Трофим, присаживаясь на корточки рядом с ковром и отирая потный лоб. — Ну и где мы те ща гроб достанем?

— Нету гроба? — с тоской в голосе поинтересовался агрессор, даже не предприняв попытку унять свою распоясавшуюся пассию. — Может, какой-нибудь завалялся? Ну, бракованный там, или как… А?

Трофим отрицательно помогал головой и опустил взгляд — отчего-то вдруг неловко стало, что соврал. Да, зажал гроб сторож. На веранде похоронного бюро, что отстояло всего-то на триста метров от ворот элитарного сектора, сохли семь стандартных домовин для простого смерда. Запросто можно было бы сходить туда с башкиром и притащить. Но — жалко. Плотникам надо будет деньги отдавать, а получится ли снять с агрессора плату — бабушка надвое сказала.

— М-м-м! М! — замычал вдруг из могилы башкир, оживленно размахивая руками и кивая в. сторону бюро. — М-м-м!!!

— Чего это он? — насторожился «гость» с пистолетом.

— Да по башке трахнутый, глухонемой! — досадливо скривился Трофим: судя по выражению лица, башкир понял, чего хотят «гости», и неожиданно решил оказать им безвозмездную помощь. Не иначе, с перепугу, бедолага!

— Глухонемой, говоришь? — отчего-то обрадовался агрессор и принялся строить Сане упорядоченные гримасы, быстро мелькая пальцами у лица. Башкир часто закивал, ощерился в улыбке и давай симофорить в ответ с такой же скоростью. Трофим, общавшийся с глухонемым не первый год, ничего из этой невербальной скороговорки не понял, обиделся и раздраженно потащил из кармана «Беломор».

— Он принесет гроб, — сообщил агрессор пару минут спустя — башкир выкарабкался из могилы и вприпрыжку припустил к похоронному бюро. — Я дал ему пять минут. Плюс минута — резерв. Если твой подручный не управится за это время, я буду считать, что он удрал и… в общем, буду вынужден тебя убить.

— Совсем чиканулся?! — обескураженно воскликнул Трофим. — Как он тебе в одиночку домовину припрет за пять минут? Она ж тяжелая! Да и крышка там! Он тебе все это добро полдня тащить будет!

— Он сильный, — невозмутимо заявил «гость». — Я не настаивал — он сам вызвался. А двоих я вас отпустить не могу — сам понимаешь…

Башкир успел. Не прошло и пяти минут, как со стороны ворот показался накрытый крышкой некрашеный гроб, неспешно плывущий по аллее на могучей спине глухонемого.

— А... — разинул было рот Трофим, оборотившись к агрессору.

— Я ему сказал, чтобы веревку тоже принес, — предвосхитил возможный вопрос «гость» и мрачно подмигнул совсем уже протрезвевшим глазом. — Ты не переживай — все будет нормально.

— Хорошо — гроб, — деревянным голосом напомнила о себе вроде бы слегка успокоившаяся дамочка, таращась остекленевшими глазами на Трофима с башкиром, отдиравших наживленную гвоздями крышку. — Это хорошо… Это по-нормальному… Почти что по-нормальному… Это…

— Увел бы, — угрюмо буркнул Трофим, не глядя в сторону парочки. — Гляди — в ковре не полезет, разворачивать будем. Опять истерику закатит.

— А вы попробуйте, может, полезет, — не послушался агрессор. — Гроб большой, а труп… гхм-кхм… ну, в общем, попробуйте.

— Чего тут пробовать! И так видно… — возразил было Трофим, но, напоровшись на непреклонный взгляд мужика с пистолетом, безнадежно махнул рукой и кивнул башкиру: давай, раз-два, взяли!

Прав оказался сторож, не подвел наметанный глаз. Коврик в домовину помещаться никак не желал — как взяли, так и положили обратно.

— Я ж сказал! — бросил Трофим. — Ну и что теперь? Уводи, будем разворачивать.

— Я никуда не пойду! — хрипловато взвизгнула дамочка, отталкивая своего спутника, который попытался было поднять ее с земли. — Я хочу видеть, как вы положите!

— Давай, разворачивай! — скомандовал агрессор, обнимая дамочку и таким образом пытаясь перекрыть ей сектор наблюдения. — Давай — только быстро, на три счета!

Могильщики резво развернули ковер. Внутри оказался щедро залитый кровью труп молодой, изящно сложенной женщины в изорванном пеньюаре на голом теле.

— От бля, изверги — такую красоту загубили! — тихо ругнулся Трофим, подхватывая труп за ноги и кивая башкиру, чтобы брал под мышки — грязная работа молодому, положено так. — Вы что ее — зубами грызли?! — сказал, не подумав, и осекся — медленно перевел взгляд на двух липких псов, выглядывающих из «Нивы».

— Ну ни хера себе… — выдохнул сторож, осторожно укладывая свою половину в гроб, и, стараясь не смотреть в лицо покойницы, потянулся за крышкой. Трофим никогда не смотрел на лица «клиентов» — старики учили, что следует избегать этого, а то сниться будут.

Башкиру Трофим в свое время также разъяснял, отчего не стоит глазеть на лики умерших, но Саня был еще молод, глуп и наставлениям старших, как это подчас случается в таком возрасте, внимал без должного прилежания. Поместив свою половину в деревянное ложе, он тоже было потянулся за крышкой, как это сделал начальник, но несколько замешкался и, воспользовавшись случаем, не преминул рассмотреть мертвую женщину. Любопытство обуяло. Тело молодое, прелестное, приковало взор ущербного парня — даром что в посмертном слепке страшной агонии застыло тело, а ведь не утратило от этого какой-то нездоровой, специфической привлекательности!

Да, зря он это сделал. Не стоит смотреть на лица умерших, если в этом нет крайней необходимости. Нужно следовать советам старших, даже если эти советы тебе преподносят в форме корявой жестикуляции, далекой от совершенства…

Несмотря на то что гортань покойницы была размозжена, а тело ниже уровня шеи сплошь залито кровью, лицо ее практически не пострадало. Саня три раза хлопнул густыми ресницами, всматриваясь в это лицо, озабоченно нахмурился и перевел взгляд в сторону дамочки-истерички, которая упрямо высовывалась из-за плеча мужика с пистолетом, пытавшегося загородить от нее погребальное действо.

— М-м… — башкир встретился взглядом с дамочкой, поперхнулся и, побледнев, как внутренность кокоса, начал вдруг хватать ртом воздух, будто его внезапно поразил приступ астмы.

— Ну че ты застрял?! Слюной подавился, что ли? — досадливо воскликнул Трофим, заметив некоторое несообразие в поведении своего подручного и, ничтоже сумняшеся, гулко хлопнул его широченной ладонью промеж лопаток.

Башкир утробно икнул, пришел в себя и, ухватившись за противоположный конец крышки гроба, на автопилоте принялся помогать старшему. В сторону парочки, давшей им работу, он более смотреть не хотел, так же, как не желал заглядывать в лицо покойницы. Отпала охота…

Когда работники придали могильному холмику подобие прямоугольника, мужик с пистолетом вздохнул с облегчением и, приблизившись к надгробному камню, поинтересовался:

— Могилка-то чья? Ну, в смысле, если это… ну, если мы захотим навестить, или… — Он не договорил, отчего-то смутился и протянул руку, чтобы сорвать Трофимову фуфайку, умышленно наброшенную на камень так, чтобы скрыть надпись.

— Это пустая могилка, — напрягшись, соврал Трофим и втянул голову в плечи: сейчас его «прикол» может вылиться в самые непредсказуемые последствия. — У нас тут много таких — резервных. А на камне можно выдолбить все что угодно. Скажи — что, мы сделаем.

— Пустая? — Мужик опустил руку, пожал плечами и, растерянно оглянувшись на свою спутницу, спросил:

— Что написать-то? Или не стоит?

— Стоит, — упрямо поджала губы дамочка. — Пусть напишут: «Здесь лежит Ли». Две буквы. «Эл» — «и». Понятно?

— Понятно — Ли… Корейка, что ли? — уточнил Трофим.

— Тебе какая разница? — Мужик сунул пистолет за ремень и пошел к своей спутнице. — Напиши, что сказали, дурных вопросов не задавай… Пошли, солнышко мое, нам нужно спешить. Хватит смотреть туда — все уже. Все, все — вставай…

На этот раз дамочка противиться не стала: послушно поднялась, дала мужику обнять себя и потопала к стоящей на аллее «Ниве», не оглядываясь.

— Пять штук с вас. За срочность, — буднично бросил им вдогонку Трофим и опять втянул голову в плечи: как-то отреагирует агрессор?

— Нету денег, дядя, — извини, — не останавливаясь, бросил через плечо мужик с пистолетом. — Как-нибудь в другой раз.

— Другого раза может и не быть, — нравоучительно заметил Трофим и, моментом обнаглев, предложил:

— А вот пистолет у тебя… Чужой пистолет, судя по всему. Ну видно: не идет он тебе. Импортный, дорогой. А с чужим пистолетом нехорошо — мало ли… А? А то не по-хрестьянски так. Не по-людски. А?

— Совсем оборзел, фимоз? — Мужик остановился, несколько секунд сверлил взглядом морщинистый лик пожилого сторожа, затем как-то неопределенно хмыкнул, выдернул пистолет из-за пояса и, вылущив обойму из рукоятки, бросил красивый кусок металла на аллею.

— Возьми, дядька. Пусть будет все по-человечьи. Зла не держи за грубость — маленько не в себе был, сам понимаешь…

Проводив взглядом «Ниву», Трофим подобрал пистолет и, взвесив его на ладони, сунул за пазуху. Получилось! Могильщик понимал толк в ценах на оружие: неоднократно приходилось продавать взятые с «левых» трупов стволы, время такое. Ствол классный — потянет как минимум на штуку баксов. Не зря работали, терпели унижение и страх от агрессора. И вообще: все сегодня получилось как задумал — хотя могли запросто шлепнуть как минимум пару раз: в самом начале, когда еще под кайфом были, и при конце, если бы вдруг Обнаружилось, что за могилку им предложили…

Трофим вернулся к могилке, показал башкиру жестом: собирай инструмент, уходить пора. Затем стянул с надгробного камня фуфайку, набросил на плечи и задумчиво прищурился на выбитую на граните витиеватую надпись: «Толхаев Григорий Васильевич, 1956 — 1998 гг.».

— Покойся с миром, дочка, — тихо буркнул сторож, направляясь вслед за башкиром прочь от могилы. — Никто тебя не потревожит — ни хера мы тут писать не будем. Обойдутся…

Глава 1

В трехкомнатном люксе «Европы» — лучшей представительской гостинице Белогорска — висел на двери человек. Дверь была межкомнатная, человек весил пудов пять как минимум, болтался уже вторые сутки, и петли повело: теперь распахнутая дверь краем нижнего обреза упиралась в пол, и с места ее сдвинуть было невозможно. Висел человек… Казалось бы, подумаешь, висит себе и висит: в последнее время каждый второй суицидер цепляет ремешок на дверь, чтобы в последний раз подрыгать ногами — лень им, паразитам, люстру снимать! Но в данном случае речь шла не о стандартном самоподвешивании: человек был жив, умирать совсем не хотел, а на дверь его приспособили нехорошие люди — силком, не спросив на то его соизволения.

Звали человека Рома, имел он от роду тридцать пять лет и в недавнем прошлом был хорошо известен всему криминальному миру Белогорска (а это вам не хухры-мухры, Белогорск — областной центр с двухмиллионным населением, люди здесь живут по большей части не бедные и каждый двадцатый, если верить статистике, вор или бандит).

Рома был ближайшим доверенным лицом тутошнего вора Коша, которого недавно ликвидировали в рабочем порядке. Сначала взорвали оборонительной гранатой, а потом для верности сделали контрольный выстрел в голову. На дверь Рому подвесил приехавший в Белогорск для «разбора» вор Турды, и сделал он это вовсе не из садистских наклонностей, каковые, несомненно «центровому» авторитету в известной степени были присущи. Просто Турды был обязан досконально разобраться в обстоятельствах происшествия и выяснить, как все случилось на самом деле — а Рома оказался сильно виноват. В чем? Да в том, что совершенно случайно остался в живых, когда должен был умереть вместе со всеми, а теперь вместо того, чтобы на ходу «лепить» красивую и правдоподобную «отмазку», выложил новому вору всю правду…

— Ну что. Рома, ты еще не дошел? — по-отечески ласково поинтересовался Турды, поправляя подушку и удобнее устраиваясь на диване.

— Форшмак козлиный! Пропало твое очко — я те отвечаю. Ар-р-р… — неожиданно прохрипел подвешенный. — Сними, я больше… больше…

— Больше не будешь фуфло гнать? — живо подхватил вор. — Так я понял?

— Больше не хочу висеть! — просипел Рома и, закатив глаза, начал тонко подвывать, судорожно потряхивая чудовищно распухшими от битья ступнями. — Снимите, суки! Мне пора гулять! Положено гулять, положено! В распорядке прогулка есть, на опросе хозяину будем жаловаться! А-а-а-а!!! Выпустите — западло с ментами в одной хате! Выпустите…

— Кажется, дошел, — удовлетворенно пробормотал Турды, тактика допроса, избранная им, оказалась правильной. Мытарь[1] подвесил Рому на двух простынях по всем правилам палаческого искусства: несмотря на страшное напряжение тела, причинявшее жертве и безо всяких пыток ужасные страдания, циркуляция крови в организме не нарушалась, что являлось важным условием для продолжительного допроса. Повисев немногим более суток, Рома впал в коматозное состояние: за это время его многострадальную плоть умело рвали клешами, прижигали каленым железом, терзали крючковатыми иглами и жарили сетевым электротоком. Видавший виды уголовник первые несколько часов страшно страдал: во-первых, обидно было до слез, что так с ним обращаются свои же братья-бродяги, и самое главное — ни за что! До того обидно, что рычал как зверь и хотел всех погрызть — в связи с этим свита «вора» для усмирения сильно отлупила собрата по ремеслу. Во-вторых, мытарь «вора» по кличке Малой — маленький шустропиздый мужичок с умненькими глазками на смуглом рябоватом лице — свое дело знал в совершенстве и сноровисто, шаг за шагом, по капельке, выжал из тела жертвы всю боль, на какую оно оказалось способно.

Правильно его повесили на дверь — ребята опытные, понимают, что к чему. Внизу Малой расстелил большой кусок целлофана, края загнул коробочкой, зажигалкой проплавил и приклеил — Рома сначала не понял, для чего это. Такими штуками в Белогорске не баловались, если кого и допрашивали с пристрастием, то по-простому, по-домашнему: били повсеместно, пока не сознавался, на худой конец, маленько рвали не те зубы вместе с деснами дантистскими приспособлениями (покойный мытарь Штырь горазд был на такого рода дела) или тривиально пихали паяльник в задницу. Бывало так, что допрашиваемые от сильной боли писались и опорожняли кишечник — так для этого штаны есть, целлофан-то зачем?

Целлофан Малой не зря положил — в этом Рома убедился спустя несколько часов. За это время его сильное сытое тело, невыносимо страдая от дикой боли, отдало как минимум с десяток литров жидкости: кровью, едким потом, вязкой слюной, мочой и экскрементами. Умненький мытарь Малой — видать, не один десяток людишек на двери заморил, исчадие ада — каждые полчаса подносил к губам жертвы полную кружку с водой, приговаривая:

— Пей, касатик, пей — тебе еще долго висеть…

Попоит, брызнет остатками воды в лицо, и опять тупыми клещами за оголенную мышцу — цап! Дико кричал Рома, заходясь от боли и бессильной ярости, переполнявшей душу. Ссученных всегда люто презирал, но в этот раз горячо молил своего воровского бога, чтобы кто-нибудь услышал снаружи его вопли, вызвал ментов и те прекратили бы это целенаправленное надругательство над плотью. Напрасные надежды: трехкомнатный люкс, как раз и оборудовали для «новорусских» любителей оторваться на полную катушку. На полу — ковры с высоким ворсом, потолок и стены отделаны стилизованным под дерево звукоизолирующим материалом, двойная дверь с тамбуром, окна, опять же, с такой шумовой изоляцией, что закрой его — и грохот танка на улице не услышишь. Бывало, в таких номерах всю ночь напролет гудела разухабистая компания, песняка давили хором, отплясывали голяком на столе, девки визжали, как резаные, — а соседи по коридору спокойно спали, и не подозревая, что рядом кто-то этак бурно развлекается. Так что кричи не кричи — один черт, никто и не почешется…

Турды и трое его подручных на зловоние, издаваемое Ромой, внимания не обращали — люди бывалые, привыкшие ко всему. Сидели в одной комнате, «работали», выбивая из жертвы правду, тут же ели, отдыхали, смотрели телевизор и забивали «косяка». Вот только что баб не таскали в номер — бабы лишние свидетели.

Но всему есть предел. Терзаемая плоть перестала должным образом реагировать на механическое воздействие — привыкла плоть, притерпелась. Наступил такой момент, когда психика жертвы достигла порога полной истощенности, жертва больше на боль внимания не обращала, а впала в меланхоличную галлюцинаторную истерику: висела себе потихоньку, с головой утонув в океане страданий, несла полную околесицу и никак не реагировала на окружающий мир. Момент этот как раз и пришелся на утро вторых суток с начала экзекуции.

— Ну-ка, попробуй, — Турды кивнул мытарю и ткнул пальцем в сторону висящего.

Малой взял со стола щипцы, приблизился к жертве. Зацепил торчавший из рваной раны на передней поверхности бедра измочаленный фрагмент обескровленной мышцы, потянул. Рома вяло дернулся, вскинул голову и, глядя перед собой пустыми глазами, неожиданно продекламировал речитативом:

— А про волыну, че тебе я подарил, мне рассказали люди на командировке — Ее таскать теперь накладно и неловко, ведь той волыной кто-то Коша завалил…

— Ништяк, — Турды подмигнул мытарю и распорядился:

— Снимайте. Тащите в ванную, мойте, дыры обработайте. Но сначала уберите из-под него эту парашу и распакуйте окна — пусть проветрится.

Подручные принялись за работу. Турды поудобнее растянулся на диване, потянул из пачки готовый слабенький «косяк», задымил и принялся размышлять.

Размышления были нерадостными. Белогорск — определенная «сходом» вотчина для Турды — встретил его крайне неприветливо. Куда ни сунь, везде афронт, что вполне закономерно, когда устоявшаяся система взаимоотношений вынуждена принимать в свои ряды насильственно навязанного ей чужака. Предшественнику его — Кошу — было не в пример легче. Он родился и вырос в Белогорске, здесь учился в школе, впервые сел на малолетку, здесь получил второй срок — уже на «взросляк», — здесь же «трудился» всю оставшуюся жизнь и заработал непререкаемый авторитет матерого вора. Белогорская «община», возглавляемая Кошем, являлась своего рода уникумом среди других подобных образований России. Во-первых, вся местная блатота была образована в довольно жесткую структуру по примеру современных бандитских ОПГ[2], беспрекословно подчинялась «папе» и, имея в своем составе много активных «бойцов», составляла таким образом серьезную конкуренцию не только областным бандитам, но и любому другому криминальному сообществу даже в более крупных городах Федерации. Во-вторых, покойный ныне Кош являлся полноправным членом некоего сообщества, именуемого в обиходе наблюдательными гражданами Белогорска не иначе как Первый Альянс. В сообщество сие входили два самых богатых и влиятельных человека области — банкир и газонефтепереработчик, а также лицо, напрямую связанное с эшелоном верхней власти, — хозяин объединенного ЧОП «Белогорпроект», он же единственный и горячо любимый сын губернатора (и тоже ныне покойный, увы). Хороша компания? Вор, два миллионера и тотальная «крыша» — губернаторский сынок, у которого, ко всему прочему, под рукой постоянно имеются обученные вооруженные люди, зарегистрированные по всем правилам разрешительной системы. Представляете, какое положение в обществе занимал этот так называемый Первый Альянс?

Прибыв в Белогорск, Турды, как полагается, первым делом произвел рекогносцировку на местности, включавшую сбор информации и знакомство с персонами. Узнав о существовании Первого Альянса, новый вор — ярый приверженец рациональной логики — пришел к выводу, что в природе областного центра присутствует также и Второй Альянс. В противном случае люди не стали бы так обзывать лидирующее сообщество, говорили бы просто: банда, верхушка, мафия и так далее. Так оно и оказалось: сообщество № 2 также существовало, в состав его входили, опять же, два богатых человека — коннозаводчик и владелец фармацевтического комбината, представители местной прокуратуры и предводитель самой крупной бандитской группировки Белогорска. Два этих сообщества функционировали параллельно, между ними постоянно происходили разнообразные трения на грани возникновения открытой военной конфронтации, но до недавнего времени в регионе явно доминировал Первый Альянс. У этого образования все было на порядок выше, нежели у супостатов: финансы, силовые резервы, влияние и власть. Но только до недавнего времени… Обострившаяся конфронтация между сообществами и непонятное вмешательство какой-то третьей силы существенно сместили расстановку акцентов: с одной стороны, были убиты вор и сын губернатора — «силовик» и «крыша», с другой — «фармацевт» Толхаев. Помимо всего прочего. Второй Альянс попал на большие деньги, и до сих оставалось загадкой, кто конкретно их «кинул» — то ли та самая пресловутая третья сила, то ли кто-то из Первого Альянса.

Одним словом, на данный момент в неформальной областной табели о рангах имел место зыбкий паритет. И новоприбывший вор собирался его порушить. Но сначала необходимо было завоевать соответствующий статус и любыми доступными способами выбить у сильных людей Белогорска уважение к своей персоне. Потому что попытка утвердиться обычным порядком неожиданно сорвалась — в этом плане у Турды возникли серьезные проблемы, о которых его никто не предупредил.

— Кто ты? Вор?! А почему на свободе? Вор должен сидеть в тюрьме! — вот так неласково встретил нового пахана Николай Алексеевич Пручаев, председатель правления «Белогорпромбанка» и его фактический хозяин, признанный специалист в области финансовых махинаций, глава так называемого Первого Альянса.

— Вы с Кошем дела делали, — растерянно вымолвил Турды; не ожидал он, что с вором могут обращаться так непочтительно. — Теперь его не стало. Я буду вместо него: ну, «крыша» там, проблемы какие, может, наезжать кто станет… В конце концов, меня сюда российский сходняк поставил — в Минводах «стол» собирали!

Пручаев посмотрел на собеседника как на тяжелобольного и походя истоптал его самолюбие, умудрившись при этом не оскорбить и проявляя незаурядное владение информацией — знал, сволочь, как себя вести с подобной категорией:

— Извини, братец, но в этом городе ты пока никто. Охрана у меня есть, проблемы решаю сам. Какие могут быть наезды? Разве что если ты наезжать станешь, чтобы показать свою нужность. Так это не проблема. Будешь не правильно себя вести, я звякну кое-куда — а я не последний человек в федерации, — и тебя быстренько поправят. Как раз те же, кто тебя сюда и определил. И потом: если меня правильно информировали, тот же самый сходняк в Минводах и короновал тебя — до этого ты вором не был. Так, нет? Можешь не отвечать — сам знаю, что так…

— Какая разница, когда короновали? — с немалой досадой воскликнул Турды — банкир попал в точку, новый пахан Белогорска был ни разу не тянувшим срок скороспелым «апельсином», которого возвели в ранг по рекомендации московских воров. — Вор, он и есть вор!

— Согласен. Несмотря на веяния времени и явный для всех архаизм воровских «законов», эта «должность» до сих пор имеет довольно высокую котировку на рынке услуг. Вор — это фигура. Это солидно, это своеобразный капитал, это очень нужный человек, расположения которого ищут многие сильные мира сего. — Пручаев развел руками и помахал вокруг себя, показывая, какая, по его мнению, это должна быть здоровенная фигура — вор. — Но… но ты сначала стань им, братец. Прояви себя, чтобы о тебе люди заговорили, чтобы все знали — эмм… как там тебя? Ага, вот — чтобы все знали: Турды сказал то-то и то-то, значит, так и будет — его слово закон! Ты хозяином стань, братец. Капиталистом. Тогда я сам приду к тебе и попрошу стать партнером. Тогда я буду твою толстую черную мошну перелицовывать в белоснежный кредит. А пока — извини, ты мне не нужен…

Примерно такой же отлуп получил Турды от другого члена Первого Альянса. Иван Владимирович Логвиненко — генеральный директор регионального отделения РАО Газпром, председатель правления ЗАО «Белогоргазоконденсат», в отличие от банкира, красноречием не страдал. Он долго и внимательно смотрел на визитера, затем почесал за ухом, сочно зевнул (Турды явился после обеда — как раз такое время, что ну их в задницу, посетителей всяких, — поспать бы часок!) и недоброжелательно уведомил:

— Ты не по адресу, парень. Ну ты сам подумай, какая может быть связь между Газпромом и уголовниками? — А потом выслушал доводы вора, полностью их проигнорировал и на всякий случай предупредил:

— Ты делай что хочешь — мне без разницы. Но смотри: начнешь левый бензин из Ингушетии гнать, тебя тут же поправят — и не отсюда, а оттуда, — и потыкал пальцем в потолок, нажал на кнопку и благообразно сложил руки на груди, прикрыв глаза. — В общем — хао, я все сказал. Бычий Куньк.

Вошли двое здоровенных мужланов в хороших костюмах, но с физиономиями отъявленных негодяев, и вежливо выпроводили Турды прочь.

— Тутошние фраера до того борзые — удержу нет! — пожаловался он своему подручному — Малому. — Еще толком перетереть не успели, а они уже поправлять меня мылятся. «Тебя поправят…»! Оборзели, отморозки, — я прямо не знаю! Ну ничего — я им устрою…

Предводитель местных бандитов — Улюм — появление новоявленного пахана встретил без должного почтения и разговаривал с ним самым неподобающим образом.

— Какой общак, братуха? Ты че, в натуре, ханки объелся?! Вы у нас хапнули три с полтиной «лимона» баксов — это если до кризиса считать, — вот вам и взнос в общак на сто лет вперед. Ну ты прикинь — вся городская братва полгода вкалывала, да че там братва — большие люди свои «бабки» положили, что за полгода заработали… Ты прикидываешь? А Кош с одним козлом — Пес такой тут был — взяли и всех кинули. Ну какие после этого могут быть терки насчет общака? Да за такие штуки надо на месте петушить, как это у вас на зонах делают.

— За базаром не следишь, — жестко указал бандиту Турды. — Вор и козел в одной упряжке не ходят, зря ты так сказал. И я не понял — кого ты там петушить собирался? Вора?! Следи за базаром. А то ответить придется.

— Перед тобой, что ли? — Улюм посмотрел на вора тяжелым взглядом, и Турды вдруг засомневался — а правильную ли линию поведения он избрал? Нонешние бандиты на «закон» повсеместно кладут с прибором, они живут по своим понятиям, суть которых можно изложить в одной фразе: сильный всегда прав. Авторитетом здесь он пока обзавестись не успел, решил действовать нахрапом, полагаясь на всесилие титула. А титул, как выяснилось, только тогда внушает раболепное поклонение, когда за ним стоит конкретная сильная личность, не раз доказавшая свое могущество.

— Ладно, замнем, — буркнул вор — не пожелал обострять конфронтацию. — Я за неделю разберусь, откуда тут у вас все эти непонятки и кто на самом деле ваши «бабки» насадил. Тогда и поговорим.

— Годится, — согласился Улюм. — И я тебе сразу говорю — это не только мое слово, за моей спиной большие люди стоят: если наши «бабки» найдешь, двадцать процентов — твои. А эта неплохие деньги, братуха, я тебе говорю! Даже если эти козлы… ну, ладно, не козлы — плохие люди, короче, — даже если они не успели рубли в баксы перекинуть, все равно это много будет. Двадцать процентов — это что-то около… — тут большой бандит неожиданно извлек из кармана калькулятор и сноровисто натыкал на табло сумму. — Во, гляди — получается почти четверть «лимона». Нормально?

— Нормально, — без особого энтузиазма проронил Турды — он не раз имел дело с большими деньгами и по опыту знал, что если кто-то у кого-то отнял хороший кусок, то потом вернуть его бывает ой как трудно! — В общем, встретимся через неделю…

Но самый неприятный сюрприз преподнесла новоявленному вору своя же блатная братия — так называемая воровская община Белогорска. На первом же «столе», который Турды организовал сразу по прибытии, вредный Рома в присутствии семи авторитетов, приглашенных для знакомства, сильно опарафинил «назначенца», и при этом, как ни прискорбно, он был прав на все сто процентов.

Приглашенные сидели в тот самом люксе, за богато накрытым столом, мытарь Малой рассказывал им сказки про своего хозяина, а сам хозяин импозантно «опаздывал» — якобы ездил куда-то по делам. На самом деле Турды никуда не ездил — сидел в машине на подъезде к гостинице и выжидал. Расчет был таков: Малой успеет просветить братию по всем аспектам, а через полчасика — когда все уже метнут по три рюмашки, во всем своем великолепии явится вор и соответствующим образом будет принят.

Тут необходимо оговориться — Турды с самого начала опасался, что его появление в свете будет принято неоднозначно. Тело Коша, взорванного гранатой, спустя двое суток после происшествия было отправлено стараниями банкира в Минводы, на историческую родину вора, где он желал быть погребенным (при жизни неоднократно высказывал такую мысль). При этом никто из блатных с гробом не поехал: верный Рома и еще с десяток «бродяг» — в том числе и званые семеро авторитетов — парились в ИВС, а потом, соответственно, в СИЗО — белогорские следаки, искавшие почему-то чеченский след, пытались раскрутить их на какие-то там сенсационные признания по поводу случившегося. Остальная шлаедрень, помельче, залегла на дно и ждала, когда спадет волна ажиотажа.

Авторитетов расколоть не удалось — они ничего не знали, а присутствовавший при трагедии и случайно оставшийся в живых Рома талантливо уподобился той самой хрестоматийной обезьяне, которая ни хрена не видит, не знает, не слышит и говорить тоже не будет. А когда всех выпустили, было уже поздно — действо состоялось. Похороны вора в Минводах, как водится, самоорганизовались в сходняк, на котором собравшиеся паханы короновали Турды и отправили его для разбора на место происшествия.

Вот тут и начались нюансы. Турды был сравнительно молод — ему едва исполнилось тридцать лет. Он никогда не сидел в пенитенциарных учреждениях и вообще был глубоко пришлым для России типом. В родном Ташкенте он с отличием окончил университет, отслужил в армии два года лейтенантом, некоторое время являлся членом какой-то непонятной террористической организации, затем прилежно воевал в рядах непримиримой таджикской оппозиции, а напоследок возглавлял наркокартель, исправно снабжая российских братьев высококачественным героином. В 1995 году Сайдидин Кадырович Турдыниязов (такова полная инициация Турды) с небольшой интернациональной группой приспешников по каким-то причинам вынужден был покинуть Среднюю Азию и укрылся в Москве, где его очень тепло приняли тамошние авторитеты. Благодаря личному обаянию ч неординарным администраторским способностям Турды хорошо зарекомендовал себя за годы проживания в столице, выучился без акцента говорить по-русски — верил, пригодится, — обрел кучу друзей, и закономерным результатом этой дружбы явилась так называемая коронация и назначение на «княжение» в Белогорск.

Далее: как положено, на сходняке составили маляву, под которой подписались авторитетные воры, и маляву эту вручили кому-то, чтобы с ближайшим этапом отправить на белогорскую пересылку (иначе говоря, следственный изолятор № 1 Белогорска, откуда этапированных из других регионов заключенных распределяли по областным зонам). А Турды сказали, чтобы немного обождал — пока «документ» дойдет по назначению, а потом уже отправлялся. Но ловкий узбек решил иначе. Ночью, когда все были уже в изрядном подпитии, он невнятным способом изъял маляву у того, кто должен был внедрить ее «на хату», и тотчас же отбыл с немногочисленной свитой в Белогорск.

Таким образом, в этом деле были допущены сразу три несуразности. Волею случая никто из белогорской общины не присутствовал на минводском сходняке, что, согласитесь, для сотоварищей усопшего Коша было довольно обидным фактом. Новый вор на самом деле являлся «апельсином», свалившимся черт знает откуда и получившим свое звание за какие-то там непонятные заслуги и личное обаяние. Бело-горский криминальный мир пребывал в неведении относительно нового «назначения» — малява не попала на пересылку и благостная весть по зонам не разбежалась.

А теперь представьте себе семерых авторитетов и Рому, которые сидели за столом в роскошном люксе и ждали вора. Каждый из присутствующих давно разменял четвертый десяток, неоднократно «тянул срок» за различные преступления, являлся знатоком уголовных традиций и втуне — где-то в глубине души — не без оснований надеялся занять место усопшего Коша. Рома не надеялся — молод был, всего два раза сидел за непочетное мошенничество, но после Коша ни под кого идти не желал. Подозревал Рома, что такую сильную личность он больше никогда не встретит. А еще — так, штришок, нюансик: двое из присутствующих были армяне, а остальные принадлежали к славянской расе. Мусульман среди них не было…

— Ну, здравствуйте, люди, — вроде бы правильно качал Турды, входя в номер и по хозяйски усаживаясь во главе стола. Окинул взглядом собравшихся, обратил внимание, что приборы стоят нетронутые. И вообще, смотрят авторитеты как-то неприветливо, хмуро.

— Я не понял! Ты почему плохо людей угощаешь? — обратился хозяин к Малому. Тот пожал плечами: насильно ведь пихать в глотки не станешь, а сами трапезу начинать не желают — ждут чего-то.

— Ты кто? — будничным тоном поинтересовался Рома — остальные гости внимательно рассматривали вора, ожидая, что он ответит.

Турды отчего-то вдруг почувствовал себя неловко: а был он небольшого роста, худощав, мужественным профилем, увы, не обладал, и телосложение имел самое посредственное — умом и изворотливостью парень в люди выбился, стать здесь ни при чем. Между тем за столом сидели крепкие солидные мужики, уверенные в себе и чувствовавшие локоть друг друга, этакую корпоративную спайку, обусловленную общностью интересов.

— Как это «кто»? — От волнения голос хозяина скользнул на фальцет. Нехорошо получилось, несолидно — в глазах авторитетов появилась насмешка. Турды прокашлялся и с достоинством заявил:

— Я — вор. Люди зовут меня Турды.

— Очень приятно, — Рома дурашливо разулыбался, склонил голову, чуть не стукнувшись лбом о стол. — И мы все тут не менты. Так что ты правильно зашел.

— Я вор в законе, — пояснил Турды, покраснев ликом. — Малой что — не рассказал?

— Мы такого вора не знаем, — Рома перестал улыбаться. — Ты кто такой, Турды? Откуда мы знаем, что ты вор, а не ботало осиновое? Порядка не знаешь? Вор объявляться не должен, за него люди скажут.

— У меня малява есть! — вспомнил Турды — достал из потайного кармана сложенный вчетверо листок бумаги, бросил на стол. — Читайте, там все написано.

Самый старый из авторитетов — армянин Арам по кличке Камо — взял листок, прочитал, показал его остальным.

— Гангстеры известные за тебя подписались, дорогой, — степенно сказал Арам. — Мы закон уважаем, тут все правильно. Но извини — мы тебя не знаем. Мы про тебя никогда раньше не слышали. И вообще, такого никогда не было, чтобы вор сам на себя малевку предъявлял. Это залипуха, дорогой! Это ты упорол такого косяка, что ни в какие ворота не лезет, родной мой. Но… Мы сразу уходить не станем, послушаем, что скажешь. Потому что сейчас времена такие пошли, что всякое может быть. Закон трактуют кто как хочет. Так что…

— А вы почему не кушаете? — приободрился Турды — выступление Арама внушало некоторые надежды на благоприятный исход. — Наливайте, давайте выпьем, закусим, тогда разговор легче пойдет.

— А ты нам расскажи о себе, — предложил Рома. — Где срок мотал, с кем, какие дела делал. А то, может быть, тебя на хате узлами кормили за баррикадой, а сейчас ты с нами за стол хочешь сесть, офоршмачить всех.

— Разве Малой не сказал? — Турды из последнего предложения Ромы ничего не понял и грозно глянул на Малого — почему плохо распоряжение выполнил? А мытарь опять развел руками — он сам сиживал неоднократно, порядки знал, потому у него язык не повернулся сказать авторитетам, что вор ни разу не мотал срок, окончил университет и служил в армии!

— Я никогда не сидел, — признался Турды и, заметив, как мгновенно окаменели лица собравшихся, поспешил реабилитироваться:

— Но это ничего не значит! Я окончил университет, служил два года в армии, воевал, имею огромный опыт управления… Не понял — куда это вы?!

Действительно, авторитеты как по команде встали из-за стола, задвигали стульями и направились к выходу, старательно огибая вора, чтобы ненароком не задеть его. Престарелый Арам что-то бормотал под нос, растерянно качая головой, а Рома — вредный тип, не преминул посоветовать:

— Ты эту бумажонку сверни в трубочку и заныкай себе в гудок, фраер. И больше нас к себе не зови — не придем.

— Меня сходняк поставил! — напомнил обескураженный Турды. — Мне разбор по вашим непоняткам надо сделать! Я что-то не понял — вы что, положили на решение российского сходняка?! Я вор или не вор?

— Не гони пургу, еблан, — от дверей буркнул Рома. — Решение сходки мы уважаем — без базара. Но в очко тебя целовать нас никто не заставит. Если вор, то и воруй себе помаленьку. Без нас.

— Я по Кошу тщательный разбор буду делать! — пригрозил Турды. — Мне уже тут сказали, что все из-за «бабок» получилось. И ваша братия тут не последнюю роль сыграла. Так что не обижайтесь, если кого выведу на чистую воду да за яйца подвешу!

— Делай, дорогой, делай, — уже из коридора разрешил Арам. — Никто мешать не будет, раз сходняк тебе поручил такое дело. Делай и уезжай к себе в Узбекистан, дорогой. Вором тебя тут никто не признает — поверь моему слову…

Вот так нехорошо все вышло. Неласково принял Белогорск нового вора, никаких благоприятных авансов не дал. После ухода авторитетов Турды долго сидел за накрытым столом и анализировал ситуацию. Все сходилось к тому, что его предшественник был личностью крайне незаурядной, коль скоро ему удалось добиться беспрекословного подчинения этих отмороженных, заставить бандитов платить в общак (разговор с Улюмом Турды недаром начал с общака — до августа сего года бандиты регулярно платили взносы, независимо от того, насколько натянуты были отношения их руководителей с вором) и проворачивать дела с такими шишками, как Пручаев и Логвиненко. Выходило так, что Кош обладал врожденным даром правителя, являлся лидером по натуре и достиг всех вышеупомянутых успехов только благодаря исключительным личным качествам…

На самом деле ничем таким особенным Кош не обладал. Он просто был местным, родным. С банкиром вор учился в одном классе и дружил семьями. Логвиненко — газпромовщик был женат на его родной сестре. Как видите, тот факт, что большие люди взяли вора в свою команду, был вполне объясним. Авторитеты блатные росли вместе с вором, ели с одной тарелки, вместе парились на «хате», и по делам выходило, что он был буквально на чуть-чуть удачливее и хитрее остальных во всех вопросах. Отсюда и признанное лидерство — интеллект и природные исключительные качества здесь играют малую роль. А большой бандит Улюм родился и вырос при социализме. Тогда об ОПГ никто не слышал, а слово «бандит» было нарицательным. Улюм втихаря покуривал на школьных задворках и с благоговением слушал, как большие пацаны почтительным шепотом рассказывают друг другу о самом крутом блатном в городе и окрестностях — его сиятельстве Коше. Они с пацанами бегали к следственному изолятору и дежурили там полдня, когда узнавали, что Коша в очередной раз «повязали» на каком-то лихом деле. Это было сродни фанатичному поклонению знаменитым певцам и спортсменам: представьте себе, дежурить полдня у изолятора, чтобы краем глаза глянуть на живого героя уголовного мира, такого опасного и притягательного в своей неизведанности. Блатная романтика… Понятно, почему до поры бандиты безропотно платили в общак?

Однако ничего из вышеперечисленного новоявленный пахан Белогорска не знал. Он приехал недавно, разговаривал с немногими, а жизненный опыт, столь необходимый руководителю любого ранга, был для него пока недоступен • — тридцать лет, извините, — это еще молодость.

А поскольку Турды был далеко не глупым человеком, он сделал вывод, что с Кошем ему не тягаться: по всем параметрам пришлый вор на несколько порядков отставал от прежнего пахана. И это наводило на грустные мысли. Обычным путем утвердиться в этом городе никак не получится, предпосылки отсутствуют начисто. Он может сидеть со своей свитой в гостинице и ждать хоть всю жизнь — авторитет сам с неба не свалится. Необходимо что-то предпринять, дабы сразу завоевать всеобщее уважение, страх, раболепное поклонение и так далее. Допустим, отыскать истинного виновника гибели вора и его людей. А заодно отыскать деньги Второго Альянса. Вот это было бы здорово! Люди в его распоряжении имеются — своих привез, преданных да проверенных, деньги тоже есть, опыт оперативной работы имеется (в Таджикистане он, проведя разведывательные мероприятия, выявил трех агентов правительства, пытал и публично расстрелял их в горном кишлаке), препятствии обещали не чинить. Можно работать. В первую очередь следует взяться за авторитетов и их окружение. А начнем с самого противного из них и, что очень кстати, наиболее приближенного к персоне усопшего вождя. С Ромы…

Рому выкупали в ванне, затем Малой обработал его раны летучим анестезирующим составом, усадил в кресло и прикрыл простынкой. Малой глянул на часы, показал Турды пальцами три по пять — состав будет действовать пятнадцать минут, затем начнется «отходняк». Турды кивнул, налил в стакан сто пятьдесят грамм водки и поднес к губам жертвы. Рома в два глотка выпил содержимое, зажевал поднесенным огурчиком и крякнул. Глаза его приобрели осмысленное выражение. Прислушавшись к своим ощущениям, он удивленно покачал головой и, часто облизывая пересохшие губы, слабым голосом произнес:

— Да, мытарить вы мастера… Наловчились… И ты думаешь, тебе это с рук сойдет? Не, брат, шалишь… Как только я отсюда выйду… тебя в клочья порвут. Это я тебе отвечаю… Никакой сходняк не поможет.

— Не порвут, — ровно ответил Турды, доставая из кармана записную книжку. — У меня карт-бланш на разбор. Вот я и разбираюсь. А ты тут такого наговорил, что уши дыбом встают.

— Волосы, — поправил Рома, ускользающим взором ловя графин с водкой. — Уши дыбом не встают. Ты это… Будь человеком, дай еще водки. А то…

— Хватит, — покачал головой Турды. — Через пятнадцать минут ты опять начнешь болеть. Все тело. Давай, пока не началось, поговорим. Скажешь правду, я тебя быстро вылечу и отпущу.

— Я тебе все сказал, — отрезал Рома, глядя на графин. — Дай водки, будь человеком!

— Мне твоя правда не нравится, — Турды постучал пальцем по блокноту. — Если я твою правду людям покажу, все смеяться будут. Ты что, скажут, Турды — совсем больной? Ты чему веришь?

— Я тебе сказал — блядь буду и… и век воли не видать, — Рома зевнул во весь рот — после непрерывного пыточного марафона отсутствие боли и расслабленность казались чудом, блаженный покой разливался по всему телу, неумолимо клоня в сон. — Слушай, дай я посплю чуток, будь человеком?

— За такие деньги люди все что угодно скажут, — Турды опять постучал по блокноту. — Давай быстренько сначала пробежим. И ты сам на свежую голову поймешь, что некрасивая картинка получается.

— Давай, — Рома опять зевнул, поудобнее склонил потяжелевшую голову набок и прикрыл глаза: комната вдруг поплыла, странно меняясь в размерах — небольшая доза водки действовала на ослабленный организм не совсем обычно.

— Значит, Кош «бабки» не брал, — на всякий случай уточнил Турды. — Никого не мочил. Это все баба и этот… Пес этот. Кинули людей на «бабки», завалили всех подряд… Правильно?

— Бля буду — так, — едва размежив губы, прошептал Рома, вздрагивая от прикосновения — это ловкий Малой подошел сзади и начал мягкими движениями тереть ладонями его уши, опасаясь, что жертва уснет. — Да не сплю я, не сплю — отвали, выкидыш…

— Ну, тогда смотри, что тут выходит. — Турды уткнулся в блокнот и принялся бубнить:

— Начальник СБ «Парадиза» Жека. И два его пацана. Баба?

— Она.

— Ага. Кулькин — коммерческий директор «Парадиза». Баба?

— Она.

— Ну-ну… Стадогонов — младший, сын губернатора, владелец ЧОП «Белогорпроект». Тоже баба?

— Без базара.

— Понял. Толхаев — хозяин фармацевтического комбината. Баба?

— Да, баба.

— Та-а-ак… Два охранника на комбинате и курьер, который деньги вез… Кто?

— Все та же марушка.

— В смысле — баба? Ага, понятно. Дальше: Штырь-мытарь, Димон и трое его пацанов. Баба?

— Нет, это Пес. И двое его шныреи.

— А, ну да, извини. Точно — Пес… Потом: пацаны Улюма. Буханка и Болт. Пес?

— Он. Улюм сам сказал.

— Ну, с этим понятно — раз Улюм сказал. Трое фраеров в кожвене, а после — старшин их, Леха, в больнице. Баба?

— Верняк, та самая марушка. Может, хорош? Сколько уже говорено…

— Нет, не хорош! Ты слушай и прикидывай, что получается. Мамон, Лука и Ботва — ваши пацаны. Маручка?

— Марушка, — поправил Рома и, встревоженно ворохнувшись, покосился на графин с водкой. Малой немного не рассчитал — обещанные пятнадцать минут еще не истекли, а рваное тело Ромы начало потихоньку сигнализировать мозгу, что с ним, телом, не все в порядке. — Слушай, будь человеком — дай водки, а? Чей-то мне поплохело.

— Сейчас заканчиваем, — успокоил его Турды. — И последнее — смотри внимательно. Вор, Цапля-авторитет — в доме, четверо пацанов во дворе. Два взрыва, всех добили в голову. Тоже баба?

— Я сказал — баба, — Рома поморщился. — Тебе не надоело?

— Надоело, — признался Турды, тыкая карандашом в криво писанные строчки и шевеля губами. — Итого: тридцать один труп. За неполный месяц. Такое впечатление, что работал этот… ну, как его… карательный экспедиция. Карательная. А по твоим раскладам выходит, что семерых завалил Пес, а остальных двадцать четыре человека рассчитала баба. Понимаешь, Рома? Одна баба — молодая и симпатичная, картинка. Ее драть целыми днями надо во все щели, а она тут ходит и всех подряд валит… Рома!!! Ты думаешь, я с этой херней к людям поеду?! С этой сказкой про твою бабу?! Да меня на месте опустят и в психушку упекут!

— Я понимаю, — Рома почувствовал, что лоб его покрывается испариной — боль постепенно возвращалась, медленными толчками нагнетая в сознание предощущение страшных мучений. — Я понимаю, нескладно выходит… Ммм… Но ведь так все и было! Господи! Да за каким хером я бы стал терпеть все это? Не проще ли было наврать тебе кучу?!

— За большими деньгами, — вразумительно пояснил Турды, внимательно наблюдая за жертвой и соображая, дать команду мытарю открыть очередную ампулу с заморозкой или воздержаться. — Ты, Рома, теперь один в курсе, что с этими деньгами стало. А в этой истории, куда ни кинь, кругом не правильный расклад получается. Давай даже про бабу на минуту забудем. А вот про тебя… Ты почему жив остался. Рома? В подпол полез, за огурцами? И как раз в тот самый момент, когда эта баба пришла убивать вас всех? А, Рома?

Рома покачал головой и ничего не ответил. Действительно, не правдоподобно. У следаков он проходил подозреваемым номер один — странно было верить в то, что всех в доме убили, а он выжил. Но это же игра случая! Вор послал его в подпол за огурцами — они сидели с Цаплей, наливали понемногу и обсуждали текущие проблемы. Как раз огурцы кончились. Рома спустился в подпол, включил переноску, начал выбирать банку… В этот момент во дворе раздался грохот — из подполья Рома не сразу и понял, что это граната взорвалась. Он испугался, и это спасло ему жизнь. Застыл на месте в немой оторопи, стал лихорадочно соображать, что же делать. Через несколько секунд прозвучал второй взрыв — на этот раз в доме. Взрывной волной крышку подпола захлопнуло, шнур переноски перебило — Рома сидел в темноте и трясся от страха. А когда он рискнул вылезти наружу, кругом были одни трупы…

— Вот так некрасиво получается, Рома, — Турды сунул блокнот в карман и скрестил руки на груди. — И еще один прокол, Рома… Жеку этого, начальника СБ «Парадиза»… Его же в задницу трахали. Экспертиза показала. Прежде чем убить, два мужика трахали его в задницу. Баба это сделать не могла. Пес этот со своими пацанами — тоже. Тут работали матерые уголовники. Улавливаешь? Коша работа, да?

— Дай водки! — сипло крикнул Рома. — Болит! Господи, как болит!