Привычка убивать Пучков Лев
Теперь Ефим уже не ропщет. Вопреки ожиданиям, организм Толхаева медленно, но верно побеждает немочь. Совсем недавно Григорий Васильевич был полностью недвижим и общался с окружающими исключительно энергичными взмахами ресниц. А сейчас он может тихонько двигать руками и очень медленно, свистящим шепотом произносит вполне осмысленные фразы — опять же не совсем медицинского характера. Типа:
— Дд-д-а-айте тт-теки-и-илы, уб-блюдки-и-и… А то вста-а-ану, отпп-п-пижжжу всех…
— Ну нету текилы, шеф! — впадает в панику Ефим. — Дома текила! Да и нельзя вам…
Генератором мятежной идеи охоты явился, как вы уже наверняка догадались, вредный егерь.
— Мясо кончается, — сообщил во время завтрака, ревниво наблюдая, как Соловей с обычным для него отменным аппетитом поглощает солидную порцию копченой кабанины. — После обеда покачу к Кабаньей пади, заночую… С утреца попробую кабана добыть. Надо бы, конечно, парочку… Одного самим есть, одного закоптить — на продажу. Деньги кончаются…
— Хорошее дело, — одобрил Соловей с набитым ртом. — Давно пора! Я вот сижу тут и удивляюсь — чего это ты раньше не додумался поохотиться?
— Оно, конечно, браконьерство. Но такую ораву проглотов кормить — без этого никак не обойдешься. Придется грех на душу брать… — елейным голоском продолжал Василий, благообразно уставившись куда-то поверх головы Соловья. — Ох и тяжко мне придется… Одному на кабанье. А? Тут целый взвод нужен. Загонять, добывать, разделывать… Ох и тяжко! Хотя бы еще парочку помощников… Жалко, нельзя вам. Если б с Саньком поехали со мной, мы бы моментом управились. Ну, не моментом — но завтра к полудню уже дома были бы…
Соловей на пару секунд замер, поморгал чаще, чем положено, отвел взгляд и вновь принялся жевать — только в два раза медленнее. Подумал немного, неуловимым движением боевого ножа располовинил кусище копченки, насадил нетронутую часть на острие и положил на блюдо. Застеснялся молодец — уел-таки словоблудный егеришка.
— Чего ты? — удивилась Нина, сосредоточенно заставлявшая реактивного Дениса отпробовать манной каши и потому не уловившая сути мясной предыстории. — Пропахло, что ли?
— Да не — наелся просто, — хмуро ответствовал Соловей, нацеживая из самовара чаю. — Давай-давай — корми ребенка…
— Кушай кашку, красавчик ты мой! — не преминул вставить Василий, потянувшись через стол и ласково потрепав Дениса по вихрастой макушке. — От кашки будешь здоровым да красивым — вон, как папка. Скоро все перейдем на кашку — мясо кончится, и перейдем. И все будем здоровыми да красивыми…
Соловей покривился, но затевать полемику не счел нужным. Хотелось как следует дать егерю по черепу и пару раз пнуть в живот, чтобы не ерничал, сволочь. Но нельзя — непедагогично. Прекрасно ведь понимает, гад, в каком положении они находятся, так нет же — распустил язык веером, удержу нет…
Рудин перед отъездом дал команду: стеречь Толхаева, из усадьбы никому не отлучаться. Коротко и ясно — никаких намеков и двусмысленностей. Соловей — старый вояка — привык выполнять команды вышестоящего начальства как того требует устав: беспрекословно, точно и в срок. Он прекрасно знал, что все чрезвычайные происшествия начинаются с небольших отклонений от инструкции, самовольного изменения любых, казалось бы, незначительных пунктов заранее определенного начальником порядка выполнения задачи, халатного отношения к исполнению обязанностей и так далее…
— А если бы поехали на этой вашей бандитской тачке, тогда вообще бы быстро управились, — осторожно намекнул Василий, наблюдая за реакцией «подопытного». — Конечно, на «уазике» — это не то…
— Да она сгнила — та тачка, — досадливо бросил Соловей. — Две недели в сыром лесу. И вообще, хорош об этом! Прекрати, пока не началось…
Василий на рожон лезть не стал: знал, паразит, про распоряжение Рудина и понимал, что просто так Соловья с толку не сбить. Однако спустя пару часов после завтрака он вновь приступил к несокрушимому Ивану — тот уже и думать забыл об утреннем разговоре.
— Ни хера она не сгнила! — Физиономия егеря лучилась в широченной дружеской улыбке — как у того олигофрена, что втихаря навернул банку сметаны в дурдомовскои столовке. — Цела, невредима, заводится. Бензина — навалом.
— Так ты что — смотался туда? — обескураженно поинтересовался Соловей. — И не лень было?
— А че тут идти-то? — пожал плечами егерь. — Двадцать минут ходу. Дай, думаю, посмотрю. Стоит техника, ржавеет без дела. Жалко! Хоть по лесу погонять на ней — раз уж в люди нельзя. В кои-то веки на такой красавице прокатиться придется…
Соловей призадумался. Джип, конфискованный у большого бандита Улюма, они спрятали в километре от усадьбы и в ближайшем будущем использовать не собирались. Несмотря на то что джип пребывал в прекрасном состоянии, Рудин сказал Василию, что дарит ему эту «рухлядь», и рекомендовал использовать ее на запчасти. Пытаться продать бандитскую тачку в пределах области было бы равносильно самоубийству, а угнать ее за эти самые пределы — верх авантюры. На первом же стационарном посту ДПС притормозят, задержат и настучат куда следует. Больно приметная машина. Конечно, Рудин «подарил» «Чероки» егерю в шутку, никто из команды в тот момент не обратил внимания на столь широкий жест. Но Василий, судя по всему, воспринял подарок вполне серьезно.
Однако не в джипе дело. Они уже две недели сидят на довольствии Василия, пользуются его гостеприимством и долготерпением, а отдача — нуль. Даже в такой мелочи, как организация охоты на кабана, отказывают наотрез. Нельзя им, видите ли, покидать усадьбу… Нехорошо!
— Не, я понимаю — Пес сказал… — Василий верно уловил суть момента: смиренно шмыгнул носом, потупил взгляд, всем видом выказывая покорность нелегкой судьбе. Короче, все вокруг сатрапы и негодяи, а он один чистый и непорочный. Забытое природой дитя лесной глуши.
Соловей досадливо крякнул и стукнул кулаком по раскрытой ладони. Сволочь! Психолог хренов. Ваня вдруг почувствовал, что злится на Рудина. Молодец Пес, умничка. Сидеть и охранять, никуда не отлучаться. Дал команду и смылся. Ждите, как определюсь на новом месте, приеду и всех заберу. А сказано сие было в шестом часу утра, когда все нормальные люди спят мертвым сном. И сам отъезд, который состоялся в страшной спешке, был более похож на паническое бегство, нежели на организованное отступление. Заскочил, разбудил, второпях похватал харчи, Алиса вообще из машины не вышла. Заправил «Ниву», зачем-то помыл Алисиным придурковатым ризенам морды — и умотал. С момента умотания минуло уже одиннадцать деньков, и пока неясно, когда же их высочество изволит пожаловать обратно. И вообще, изволит ли! Мало ли что там могло приключиться? Что теперь — безвылазно сидеть здесь, пока не умрешь от старости?
— Ладно, давай обсудим детали, — деланно хмурясь, буркнул Соловей и, не удержавшись, нетерпеливо потер ладони. Охота! Настоящее мужское занятие, прекрасное развлечение для бывалых воинов, вынужденных умирать от скуки в замкнутом пространстве усадьбы. На джипе, с ветерком… Эхма!!!
— А че тут обсуждать! — заторопился Василий — не дай бог, передумает суровый воин, даст обратный ход. — Че тут обсуждать — и так все ясно! В полпятого вечером выедем, завтра в десять утра будем дома. Оставим Ефиму с Нинкой карабины, автоматы — тут у них целый арсенал будет! Опять же — собаки, подойти никому не дадут… В общем, ночь перекантуются, ни хрена с ними не сделается. Ефим мужик сурьезный, так что все будет в ажуре…
— Я за старшего остался, — доложил Ефим, явившись в комнату Толхаева в 16.40, после того как охотники покинули усадьбу. — Теперь я тут типа капитана. Если взять за основу, что тайга — это зеленое море, а усадьба — какой-никакой шлюп або челн утлый, то я вполне вписываюсь в амплуа капитана. А капитану положено спать, есть, и…
— На ч-ч-чем п-п-поехали? — живо поинтересовался больной, слабым жестом остановив распоясавшегося «домового».
— Как и планировали, на бандитском джипе, — сообщил Ефим. — Но это всего лишь умозаключение — свидетелем уезда не был. Ушли пешком, с припасами и оружием, «уазик» оставили во дворе. А спустя некоторое время из лесной глуши раздался слабый звук работающего двигателя. Затем он пропал. Так что умозаключение вполне даже…
— Р-р-рот закр-рой!!! — шепотом рявкнул Толхаев. — Н-на! — и извлек из-под подушки смятый листок, на котором было начертано несколько строк. Говорить больному тяжело, потому готовился заранее: еще в обед, узнав от Ефима, что Соловей с подручным собрались на охоту, истребовал у домового листок с ручкой и с полчаса что-то писал.
— Чего это вы? — изменился в лице Ефим, прочитав неразборчивые каракули хозяина. — Да Соловей меня за такие шутки прибьет на месте! И оправданий слушать не станет. Я, между прочим, перед их убытием получил подробнейший инструктаж. Так что…
— Д-д-делай, я сказ-зал! — сердито прошипел Григорий Васильевич. — Д-д-делай!
Ефим растерянно покачал головой, еще раз пробежал взглядом по листу: «…Пиздуй домой. Возьми денег. Текилы. Побольше! Купи много всего вкусного. Много! Пиво — тоже. Чипсы и фисташки — особенно. Возьми мафон, диски, кассеты, журналы, одежду, белье, дезик, бритвенные, одеколон. Потом к Саранову едь — скажи, что я здесь. Рурику передай — порядок чтоб был, а то поубиваю, в задницу! Вперед…»
— Да как же… — проблеял несчастный Ефим, глубоко пожалев, что посвятил шефа во все подробности предстоящей охоты. Мог бы, например, не упоминать о том, что охотники решили использовать бандитский джип. — Да Соловей меня…
— Ч-час туда, — загнул палец Толхаев. — Ч-час там, — загнул второй. — Ч-час обратно, — загнул третий и показал своему «домовому» крепкий волосатый кулак. — Итого — ттри. Ч-чего б-бздишь? В в-восемь в-веч-черра б-будешь зздесь.
— Да Соловей же меня прибьет! — плаксиво крикнул Ефим. — Вы больной, нельзя вам нервничать…
— Ув-в-волю, п-падла! — торжественно пообещал Толха-ев, помахивая волосатым кулаком. — Т-ты ещ-ще з-здесь?! Ефим на несколько секунд застыл, уставившись на кулак хозяина и решая дилемму. Как любой здравомыслящий медикодипломированный индивид, он прекрасно понимал, что нарушать распоряжение грубого мужлана Соловья чревато для здоровья. Вобьет по самые плечи в землю и причин не спросит. Но! Но… Соловей ведь сам нарушил распоряжение Рудина. Прецедент, что называется. А шеф, чего доброго, осерчает и действительно уволит. С него станется.
— Ладно, — скорбно вздохнул Ефим. — Ради вас я на все готов. Рискую своим здоровьем, а то и самой жизнью — прошу помнить об этом! — и отправился выполнять поручение…
Чтобы добраться от ограждения учебного объекта до просторного ангара спорткомплекса, нужно прогуляться 350 метров по периметру, по засыпанной керамзитом дорожке. Если переться напрямки, через учебные классы и тренировочные площадки, возникнет ненужный ажиотаж, поскольку в Школе полагается воздавать директору почести не меньшие, нежели командиру дивизии в подчиненных частях.
Директор был скромен: он пружинистой походкой перемещался по дорожке, мимоходом осматривал свои владения и периодически бросал полные вожделения взгляды за сетчатый забор. Косяка давил, одним словом.
За забором рос густой кустарник, из прорешин которого зазывно плескала серебром изгибистая лента Москвы-реки. Сентябрь, первая половина, последние солнечные деньки дарят прощальную летнюю ласку. Сейчас бы перемахнуть через забор, вломиться в кусты и сигануть с обрывистого берега в ледяную воду. И погнать саженками до середки, взвизгивая от восторга, охлаждая разгоряченное тело, выгоняя лишний адреналин и сомнения последних дней. Директор был большой любитель побарахтаться в ледяной воде: зимой аккурат напротив того места, где он сейчас идет, долбили прорубь, дабы его сиятельство мог без помех моржевать когда заблагорассудится да нырять из приторчавшей на отшибе школьного двора русской бани. Железный организм Марта требовал систематической встряски — ледяная вода вполне тому способствовала наряду с красивыми женщинами, быстрой ездой, прыжками с парашютом и другими летальными развлечениями.
Март с сожалением вздохнул и перестал коситься за забор. Нет, сегодня придется воздержаться. После купания в ледяной воде наступает состояние опьяняющего умиротворения, организм каждой клеточкой излучает покои и благодать. Ему же нужно быть предельно собранным — есть работенка, требующая максимального сосредоточения и полной отдачи сил.
Дотопав до спорткомплекса, Директор юркнул в раздевалку, чтобы не попасться на глаза занимавшимся в первом зале курсантам, и долго стоял под душем, гоняя попеременно горячую и холодную воду — пока волосы на мошонке не встопорщились, как кабанья щетина. Затем завернулся в банный халат и, аки полуденный ниндзя, не замеченный никем, прошмыгнул в административный корпус, на третьем этаже которого располагались его апартаменты.
— Не буду иметь ничего против, если кто-нибудь из вас сервирует мне завтрак, — обратился Март к двум скучавшим в приемной дамам и прошел в свой кабинет.
Кабинет представлял собой просторное помещение, на треть выпирающее ажурным эркером из торцевой стены стандартного по всем остальным позициям здания — переделывали по капризу Директора, возжелавшего иметь панорамный обзор.
Обстановка помещения особым изыском не отличалась. В дальнем углу — кожаный диван, ширма, два кресла и журнальный столик с графином «Меркурия». На выносе, на самом краю эркера — рабочий стол с компьютером и добротное офисное кресло из желтой кожи. Слева — вращающаяся этажерка с бумагами, справа — стеллаж с тремя десятками работающих мониторов, позволяющих Директору постоянно пребывать в курсе особенностей процесса обучения: видеокамерами оборудованы все учебные помещения, спорткомплекс и объект, на котором Март только что развлекался с ассистентами. Рядом со стеллажом — большой сейф, вправленный в стену. Завершающая деталь интерьера — безразмерный платяной шкаф. Маленькая слабость Директора к хорошей одежде с годами не улетучилась, а, наоборот, превратилась в какое-то подобие мании.
Март скинул халат и облачился в повседневную одежонку: накрахмаленная белоснежная сорочка с вензелем Версаче, скромный галстук за 80 баксов, широкие черные брюки, выглаженные до бритвенной остроты стрелок, и начищенные как зеркало остроносые туфли на тонкой кожаной подошве (хозяин кабинета принципиально презирал модные квадратные носки с выступающими рантами и вообще слыл приверженцем консервативного стиля).
Щелкнув простенькими серебряными запонками, прошелся туда-обратно перед висящим на стене зеркалом, придирчиво осмотрел себя со всех сторон и нажал на кнопку вызова.
Дверь послушно распахнулась, в кабинет въехал сервировочный столик, содержащий на двух стеклянных полках нехитрый завтрак: кофейник с ароматным «Мокко», запотевший кувшин апельсинового сока, сливки и тосты с красной икрой. Март придирчиво осмотрел сервировку, одобрительно угукнул и поднял глаза на средство доставки. Да, уважаемый читатель: столик-то ведь не сам по себе приехал, его прикатила секретарь-референт Сашенька — молодая пригожая особа «Абордажного» стандарта.
Сашенька прикрыла дверь, утолкала столик в угол и несколько мгновений изучающе смотрела на шефа, пытаясь уловить нюансы его сиюминутного состояния. Наадреналинен, ноздри хищно вздрагивают, ходит взад-вперед, смотрит как взбесившийся гамадрил, по какому-то недоразумению проспавший сезон спаривания (для тех, кто не в курсе, — это такая волосатая обезьяна с большущим… эмм… с большущим запасом гормонов). В общем, состояние понятное и более-менее стабильное. Защелкнув дверь на замок, Сашенька подошла к журнальному столику, присела попкой на краешек, для удобства задрав юбку, и принялась неспешно расстегивать блузку.
Март с удовольствием наблюдал за процессом: сладко заныло внизу живота, сердечко привычно скакнуло в груди, заявляя о готовности к новой нагрузке, по чреслам начал разливаться опасный огонь вожделения… И вдруг всю эту благодать откуда-то изнутри, из глубин подсознания, пронзила холодная игла не обретшей еще отчетливую форму тревоги. Будто ледяной водой плеснуло, загасило к чертовой матери славный пламень здоровой похоти, сердце нехорошо заныло в дурном предчувствии…
Секретарь-референт была очень похожа на Ли. В общем-то, ничего особенного в этом не было: дамы, отбираемые для работы или учебы в «Абордаж», похожи друг на друга почти как однояйцовые близнецы — это в большинстве своем сексапильные длинноногие блондинки с хорошими манерами и соответствующим образованием. «Абордаж» — одно из немногих заведений по штамповке секьюрити, которое готовит высококвалифицированных телохранителей-женщин.
Специфика обязывает — это вовсе не страсть Директора к высоким блондинкам, Директор большой женолюб, ему нравятся всякие. Серьезные бизнесмены и политики, рискнувшие доверить охрану своего тела дамам, в первую очередь обращают внимание на внешность — бойцовские качества секьюрити в юбках их интересуют постольку поскольку. Женщина-телохранитель — это дорого, модно и престижно, суровой необходимостью здесь даже отдаленно не пахнет. Бизнесменов и политиков заботит прежде всего не то, с какой скоростью и сноровкой их дряблое тело прикроют от пуль округлыми формами, тренированными в «Абордажном» спорткомплексе, а то, как эти формы подходят к новому выходному костюму и свежеприбывшей из-за бугра навороченной тачке. Симметрично ли смотрятся очаровательные мисс секьюрити, застывшие обееручь от шефа на брифинге и сканирующие толпу глазами в ожидании какой-нибудь пакости? Если несимметрично — это плохо. Это несолидно. Это портит впечатление и привносит в светлый облик будущего губернатора или депутата ощущение какой-то незавершенности. Какой-то ущербности, что ли… А потому подайте нам парочку одинаковых. А еще лучше — троечку. А в идеале: пару троечек. И чтобы непременно все — с розовыми сосками. Темные сквозь ажурную блузку будут просвечивать, ежели в жаркие страны круизом подадимся — а это, опять же, несолидно…
— Спасибо, заинька, но… у меня сегодня очень много работы, — сумрачно произнес Март.
Сашенька застегнула блузку, одернула юбку, без эмоций изобразила книксен и скрылась за дверью. Молодец девочка, умница — все понимает с полуслова. Красивых дурочек в «Абордаж» не берут, это слишком дорогое удовольствие. Каждый сотрудник Школы, независимо от пола и внешних качеств, в первую очередь получает деньги за работу по специальности, а уже потом — за все остальное.
Проводив взглядом стройную фигурку, Март подкатил кресло к сервировочному столику и, прислушиваясь к своим ощущениям, принялся завтракать, не обращая особого внимания на вкус и качество пищи.
Ощущения были так себе: радостная эйфория — следствие хорошей тренировки — куда-то улетучилась, желание крепко поработать исчезло, уступив место общедоступной апатии, характерной для первого трудового дня после выходных. Захотелось вдруг — ни с того ни с сего, обвально — выдуть подряд три кружки ледяного пива и завалиться спать. А кто потревожит, не дай бог, — того графином по роже, чтобы не лез куда не следует.
«Старею, — сделал вывод Март, вяло поглощая очередной бутерброд с икрой. — Наверно, умру скоро…»
В настоящий момент Ли работала «в отрыве» — «лепила» самостоятельную акцию в провинции. Обозвать ее домоседкой ни у кого бы язык не повернулся — своенравная дамочка отсутствовала дома довольно часто, охотно выполняя деликатные поручения Директора, которые никому другому доверить было нельзя. Красавица, умница, тонкая штучка — эта женщина занимала в жизни Марта очень важное место. Достаточно сказать, что не существовало в мире человека, который был бы дорог Директору хотя бы на десятую часть так же, как Ли. Более того, Март — законченный скептик, с сомнением относящийся даже к собственному отражению в зеркале, полностью доверял этой женщине…
Директор привык, что этого самого дорогого ему человека частенько нет рядом, и в процессе таких отлучек беззастенчиво подвергал активному интиму своих умненьких круглопопых секретарш. Совесть при этом его не мучила, и мужская сила меньше не становилась — Март в сексуальном плане не испытывал совершенно никаких комплексов, беря от жизни все, что дают.
То, что сегодня произошло с Сашенькой, — первый тревожный звонок. Дело в том, что в этот раз Ли безвестно отсутствовала непозволительно долго — ранее такого никогда не случалось. Все лимиты ожидания исчерпаны, безотчетная тревога постепенно уступает место растущей уверенности — случилась беда! Хотя надежда все-таки теплится: эта женщина горда, как сто чертей, если течение акции принимает неожиданный поворот, она никогда не просит помощи, а предпочитает самовольно пролонгировать сроки исполнения, не выходя при этом на связь — чтобы Директор не ругал. Мерзкая своенравная девчонка! Если до конца недели не даст о себе знать, придется все бросать и ехать в регион — разбираться на месте, что же произошло…
Добив без аппетита завтрак, Март сочно зевнул и отъехал на кресле к мониторам. Занятия проистекали вяло, без задоринки. Преподаватели-инструктора заученно бубнили текст либо объясняли условия выполнения упражнений. Курсанты так же безучастно слушали вполуха, подавляя зевоту и сонно тараща глаза, либо неспешно, вполсилы, выполняли упражнения. Действительно, понедельник — день тяжелый.
Нет, так не пойдет — апатия съедает жизненные силы и превращает человека в ленивого дегенерата. Она сродни заразной болезни: если не предохраняться как следует да не задушить в зародыше до окончания инкубационного периода, последствия могут быть необратимыми. К черту тревоги и сомнения — время для скорби пока не наступило. Впереди много работы, не далее как во второй половине дня предстоит выполнить сложную и ответственную акцию. Нужно войти в тонус, заняться делом, которое принесет положительные эмоции, раззадорит, подарит перспективу.
Март еще раз окинул взглядом мониторы, встал, прогулялся по кромке эркера… Нет, положительными эмоциями здесь и не пахнет. Надо будет перед обедом вздрючить всех подряд инструкторов и преподавателей: до выпускного экзамена осталось немногим более недели, нельзя так бессовестно прожигать последние деньки, отпущенные на подготовку.
Так-так… А что же там у нас тянет на положительные эмоции и перспективу?
— Ага! — вспомнил Март, плюхаясь в кресло и отщелкивая на клавишах пароль входа в локальную сеть Школы. Есть перспективная работенка. Кандидат в «иксы» — вот что ему нужно. Светлый и чистый, красивый со всех сторон и в то же время внешне ничем не примечательный — как и подобает настоящему «иксу». Нужно составить на него закрытую характеристику — для себя, и окончательно определиться, брать парня а отряд или не стоит. Вроде бы все в норме: два месяца тщательного наблюдения, куча разнообразных тестов и пока что — ни одного прокола. Есть чему порадоваться. Срок обучения в Школе пять месяцев — два выпуска в год. Число курсантов колеблется от 180 до 240 — в зависимости от набора. Конкурсные условия очень жесткие, отбирают только самых лучших, без изъяна — вот и получается порой, что к началу занятий в Школе из полутора тысяч кандидатов остаются едва ли две сотни… Статистика отбора в группу «Х» еще более неутешительная, особенно за последние три года. В 1997-м, например, с обоих выпусков никто не прошел — Март забраковал всех в самом начале…
Немногочисленный отряд «Х», созданный в результате тщательной селекции за все годы существования «Абордажа», являлся предметом особой гордости Марта. Это было его детище, его вторая жизнь и тайный источник подлинного могущества. Представьте себе, уважаемый читатель, что у вас есть безраздельно преданное вам и не подчиненное более никому вооруженное подразделение, готовое в любой момент выполнить любой ваш приказ. Да, прошу заметить — именно подразделение, а не крикливая ватага понтовитых пальцовщиков с цепурами златыми толщиной в палец, левыми «мазаными» стволами да на краденых тачках. Как бы вы себя чувствовали в таком случае? Полагаю, вам было бы как минимум приятно, что у вас имеется в активе такой вот веский аргумент, который можно использовать в прениях с кем угодно.
Март тоже был человеком из плоти и крови, причем склонным к сантиментам — несмотря на феноменальные бойцовские качества и незаурядный ум. Директор любил «Х» — он создал его с нуля, родил, что называется, в тяжких потугах. Сам продумал и воплотил в жизнь структуру и режим функционирования, позволяющие в уникальности своей выпутаться порой из весьма щекотливых ситуаций, коих на памяти Марта было немало. Сам придумал и отшлифовал программу профессиональной подготовки — в начале знакомства мы как раз застали его с тремя «иксами» за выполнением одного из многочисленных упражнений этой программы. Сам, без чьей-либо помощи воздвиг многоступенчатую систему отбора, исключающую практически на 100 процентов возможность провала. Результат налицо: каждый «икс» — это многократно проверенный и надежный специалист ратного дела сам по себе, а все они вместе, соответствующим образом разбитые на боевые группы по три-пять человек, могут выполнять какую угодно локальную задачу военно-прикладного характера в любом населенном пункте России, который Директор определит как плацдарм для проведения очередной акции.
В общем, это была маленькая армия с железной дисциплиной и своим собственным специфическим уставом, она неплохо трудилась и зарабатывала весьма приличные деньги — ее главнокомандующий с полным на то основанием мог гордиться своим детищем.
В жизнеспособности и долговечности «Х» Март ни капельки не сомневался. Взяв за основу русскую поговорку «сказка ложь, да в ней намек…», он в свое время перелопатил кучу книг, в которых отечественные писатели красиво разрисовывали фантастические подвиги разнообразных спецподразделений. Подразделения эти, состоящие сплошь из профессионалов высочайшего класса, каким-то чудесным образом выпадали из поля зрения большущих начальников и политиков и до того были законспирированы, что в итоге не подчинялись вообще никому.
«…Уже несколько лет никто из властей предержащих и не подозревал о существовании отряда „Апокалипсис“. Кабинет пребывал в неведении. Старый президент унес страшную тайну в могилу, а нового, памятуя о недолговечности верховной власти, никто не счел нужным посвятить в этот государственный секрет номер один. И тем не менее отряд добросовестно выполнял возложенные на него задачи, верша правосудие в самых невероятных условиях, побеждая там, где не могла справиться почти полностью разложившаяся армия…»
Вот в таком примерно ключе. Март томно ухмылялся и качал головой, перелистывая страницы, весьма правдоподобно повествующие о мельчайших технических деталях функционирования таких вот эксклюзивно независимых и страшно засекреченных государственных образований, которые в гробу видали всех вместе взятых силовых министров и президента вкупе и самоотверженно трудились во благо какой-то там очистительной идеи.
— Послать, что ли, этому стрекулисту прейскурант экипировки, которой он нагрузил своих спецов? — размышлял вслух Март. — И поинтересоваться: откуда они берут такие деньжищи на свои акции? Кто оплачивает убытки хозяевам разнесенных в клочки офисов? И вообще — кто этот «Апокалипсис» кормит да зарплату дает?
Да, это было высокохудожественное вранье. Март — сам выходец из соответствующих кругов — прекрасно знал, что любое спецподразделение, состоящее на балансе государства, сковано по рукам и ногам бесконечным сонмом инструкций и параграфов, каждый рубль, отведенный на его содержание, требует строжайшей вертикальной отчетности перед целым рядом должностных лиц. И вообще, сам факт существования такого подразделения обязывает персон из верхнего круга к жесточайшему коллегиальному контролю за его деятельностью, дабы исключить возможность использования данного вооруженного формирования кем-либо из допущенных к управлению в своих, узкокорыстных интересах…
«Х» был сугубо автономен и признавал лишь единоличное лидерство Директора. Каждый боец отряда, в обычной жизни трудившийся в «Абордаже» инструктором, преподавателем либо управленцем, за свою «левую» работу получал деньги лично из рук Марта. Оборудование и экипировку для проведения акций Директор тоже приобретал сам, используя налаженные за годы функционирования «Х» связи, исключающие любую утечку информации. Вертикаль отсутствовала — Март отчитывался только сам перед собой. Таким образом, «Х» был полностью административно и финансово независим и не нуждался ни в чьих благодеяниях — вот генеральное условие, позволявшее отряду успешно функционировать несколько лет в режиме глубочайшей конспирации.
С другой стороны, в мире все относительно — полной независимости как таковой вообще не существует. Самый супернезависимый индивид вынужден перемещаться по земле — попробуйте лишить его земной тверди и посмотрите, что он тогда будет делать со своей пресловутой независимос-тью. Так и «Х» — целиком и полностью зависел от Марта. Директор являлся единственным связующим звеном между внешним миром — посредниками и заказчиками — и профессионалами ратного труда, в обычной жизни занятыми вполне законопослушной деятельностью. Если с Мартом что-нибудь случится, могучий организм «Х» мгновенно самоуничтожится: бойцы по-прежнему будут работать преподавателями и инструкторами, а посредники, нащупавшие очередные предложения от больших людей, желающих решить свои проблемы нестандартным способом, просто зависнут в воздухе. Выпало звено, цепь оборвалась, мощная мина безвозвратно канула в непроглядную бездну морской пучины. Поди, поныряй…
Март набрал дополнительный пароль, раскрыл свою личную папку и вывел на экран монитора первую страницу личного дела курсанта. Параллельно открыл окно текстового редактора, быстро набил шапку закрытой характеристики. В общем-то, можно было бы не делать эту лишнюю работу: читать сию писанину, кроме него, никто не будет. Но в кадровых вопросах Директор был пунктуален и отступлений от правил не признавал. Эта характеристика будет нужна ему только в самом крайнем случае — при нештатной ситуации. Когда вчерашний коллега — не дай бог! — вдруг станет врагом и придется просчитывать и прогнозировать каждый следующий его шаг, ведущий к провалу либо физическому уничтожению всего отряда. Психоаналитика ведь не подключишь к такому деликатному делу — все приходится самому…
Емельяненко Василий Николаевич, русский, 1968 года рождения. С фотоснимка на Марта смотрели с легким прищуром все понимающие умные глаза. Глянул Директор в эти глаза, и сразу полегчало. Рано. Рано впал в сомнения. Школу не взорвали, работает полным ходом. «Х» жив, здоров, исправно функционирует. За последние полгода потерь нет — достижение! (Постучал по столу суеверно — как бы не сглазить.) Более того, ожидается пополнение. Вот он, со всех сторон готовый «Х», хотя сам, естественно, об этом пока не подозревает. Но это нюансы, от таких предложений люди волчьей породы не отказываются. А и захочешь — не дадут отказаться, обратно хода нет.
Вася. Будешь ты у нас Умником. Март тут же, не откладывая в долгий ящик, заполнил графу «Позывной».
Автобиографические данные Умника во многом были схожи с пунктами анкет уже действующих «иксов», что было вполне закономерным явлением — всех их отбирал один и тот же человек, руководствовавшийся целым рядом выведенных им самим постулатов.
Средняя школа — аттестат хороший. Армия: спецназ ВДВ, год службы в Афганистане, ранение. Воинская специальность — снайпер. Институт физкультуры имени Лесгафта — синий диплом, средний балл — 4, 2. Медалисты нежелательны: как показывает печальная практика, это либо потенциальные маньяки, либо дети знатных родителей. По окончании института преподавать не пожелал, работал в одном из подмосковных заповедников егерем. В начале 1995-1-0 через военкомат по месту проживания завербовался контрактником в Чечню и целый год зарабатывал войной деньги.
Вот из-за этого пункта в анкете Умника чуть было не забраковали при поступлении в «Абордаж». По настойчивой рекомендации психиатров, в графе «Участие в боевых действиях» у каждого курсанта должен стоять жирный прочерк. Секьюрити не боевик. Его главная задача — умереть, защищая босса. А если человек некоторое время был на войне и остался жив, у него вырабатывается мощный поведенческий механизм, суть которого вкратце сводится к следующему: любой ценой сохрани свою жизнь и убей врага. Механизм оный сломать практически невозможно и для телохранителя он крайне вреден: если вы обратили внимание, в нем нет места какому-то там боссу — постороннему человеку, которого за деньги нужно защищать, рискуя жизнью.
Умник остался лишь потому, что приглянулся Марту. Директор, руководствуясь каким-то шестым чувством, сразу определил, что этот монументально спокойный кряжистый мужичок перспективен…
Желая укрепить свое мнение, Март открыл директорию «видео» и еще раз просмотрел дежурные клипы, запечатлевшие поведение кандидата в различных ситуациях.
Морально-психологическая подготовка. Кафедра судебно-медицинской экспертизы. По договору с институтом курсанты «Абордажа» в обязательном порядке по несколько часов проводят на кафедре в качестве ассистентов патологоанатомов. В секционном зале стараниями коллег Марта накануне установлена скрытая камера. Сейчас там находятся четверо: два курсанта, преподаватель — «Х» (негласный куратор кандидата) и престарелый, высушенный, как прошлогодний урюк, патологоанатом. Работа закончена, курсанты в перчатках и загаженных передниках моют стол — автомойка преднамеренно отключена. «Х» наливает прозектору и себе водочки — они примостились на кушетке в углу, достает из сумки бутерброды с сочной ветчиной. Предлагает курсантам присоединиться — давайте, мол, перекусим, потом закончите. Это, разумеется, позерство, понятное каждому студенту-медику, проучившемуся хотя бы полгода в институте. Но курсанты не студенты и, уж конечно, не медики, а практика в качестве ассистентов происходит в самом начале курса обучения. Партнер Умника храбро топает к искусителю, стягивает перчатки, ловко опрокидывает стопарик и тащит в рот бутерброд с ветчиной. Откусил, пожевал, оглянулся зачем-то на стол… и, схватившись за рот, стремительно выбегает прочь. Умник лучисто улыбается и продолжает уборку. От вторичного предложения «Х» он отказывается. Спасибо, говорит, но я хорошо завтракал — сыт. «Х» настаивает. Что, не мужик? Слабо, да? Да нет — конечно же, мужик. И вовсе не слабо. Просто аппетита нет — в таком месте откуда аппетит? Спасибо, не буду. Так — а если тебе за отказ двойку поставят по МПП? Ну, тогда съем, разумеется. Двойку не хочу. Да и ветчина на вид неплохая…
Комментарий к видеофрагменту — писано рукой куратора: «Спустя два часа на обеде с аппетитом съел все, что давали, на первом послеобеденном часе занятий дремал. Иващенко (партнер, рискнувший употребить бутерброд в секционном зале) в течение трех дней ничего не ел, был бледен, имел повышенную потливость…»
Март внес в характеристику несколько строк: выдержан, уравновешен, имеет свое мнение, не стремится в угоду начальнику делать малоприятные вещи, но ради результата готов поступиться первоначально вынесенным решением…
Следующая папка: «Тир». Семь видеоклипов, семь таблиц показаний датчиков. Шесть фрагментов — стрельба в движении на скорость по меняющейся мишенной обстановке. Два магазина патронов, время ограничено, нужно поразить как можно больше целей, перемещаясь на короткое расстояние между пятью рубежами. Кандидат функционирует как часы. Никаких эмоциональных всплесков, однако же безразличия тоже не наблюдается — имеет место здоровый контролируемый азарт. Во всех шести случаях результат стабильный, взлетов и падений нет. Показания датчиков — давление, пульс, потоотделение — примерно одинаковы. Умник работает как ремесленник, хорошо настраиваясь на стрельбу. Седьмой фрагмент: стрельба по человеку, одетому в бронежилет шестого класса защиты — специально для кандидата. Такой жилет хорошо держит пулю из автомата, и Умник прекрасно об этом знает. В одном из отделений тира находится вправленная в бетонную стену пятнадцатиметровая труба диаметром 400 мм — на одном конце стрелок, на другом — манекен в жилете. Умник о существовании манекена не знает, он видит, как один из ассистентов натягивает жилет и отправляется за стенку. Это ненормативное упражнение, преподаватель объясняет, что нужно проверить надежность бронежилета и смягчающие свойства нового демпфера.
— Это небезопасно, — компетентно сообщает Умник. — На выходе пуля может срикошетить и попасть в незащищенную часть тела.
— Стреляй точнее, чтобы не рикошетило, — невозмутимо парирует преподаватель и командует:
— Огонь!
На другом конце трубы появляется «брюхо» бронежилета — контур фигуры не виден из-за малого диаметра отверстия. Умник, не раздумывая, методично выпускает восемь пуль, всаживая их точно в центр «брюха» и без трепета наблюдая, как «ассистент» дергается от выстрелов. По окончании упражнения ассистент притаскивает из-за стены расстрелянный бронежилет. Кевлар восьмикратно изодран, толстая титановая пластина сохранила округлые шлепки пистолетных пуль.
— Как ты? — заботливо интересуется Умник, поглядывая на живот ассистента.
— Нормально, — беспечно бросает «Х» и только тут спохватывается — а вот и ляпус! Независимо от класса защиты и толщины демпфера, каждое попадание в жилет — это солидный удар, сотрясающий весь организм. А восемь ударов подряд — это примерно так же, как если бы рассерженныq боксер-тяжеловес полраунда месил вас в клинче по корпусу.
— У меня пресс — как железо, — поправляется ассистент. — Могу удар штык-ножом держать, не то что это…
Умник с подозрением смотрит на преподавателя и ассистента: все достоинства и недостатки средств защиты парень осваивал не в классе, а на двух войнах, сейчас он понимает, что старшие товарищи в чем-то его надули.
— Манекен, — спустя несколько секунд без эмоций делает вывод кандидат. — Сто пудов — манекен…
Показания датчиков при стрельбе по «живой мишени» отличаются от предыдущих: небольшой скачок давления, слегка учащенный пульс, повышенное потоотделение. Кандидат делает различиt между мишенью и человеком, несмотря на то что психологический барьер, возникающий при стрельбе по живой цели, перешагнул с небывалой для среднестатистического индивида легкостью. В остальном работал точно так же, как и на тренировках, — качество и темп стрельбы от физиологического скачка совершенно не пострадали. Это хорошо. Умник — прирожденный рабочий войны, надежный и предсказуемый. Именно такие люди интересуют Марта в первую очередь. Суперменов, не проявляющих при резком изменении ситуации нормальных человеческих реакций, Директор не жалует. Один из лучших бойцов «Х», который с удивительным безразличием относился к внезапным обстановочным рывкам (датчики показывали одинаковый результат как при поглощении десерта за обедом, так и при неожиданно возникавшей необходимости уничтожить «врага»), принес Директору немало хлопот. Он оказался маньяком и при выполнении ординарной акции укокошил целую кучу совершенно посторонних людей. Для ликвидации этого супермена пришлось задействовать весь отряд и потратить на его «выводку» четверо суток…
Март кликнул последний видеофрагмент. Работа с «клиентом». Четверо курсантов — в том числе и Умник — «стажируются» в охране частного лица. Курсантам объявлено, что работа «левая» и будет зачтена им как практика. Якобы предприниматель не так давно имел неосторожность уволить всех своих охранников за нерадивость. А теперь опасается, что на его персону могут посягнуть какие-то обиженные типы, которых он когда-то в рабочем порядке выгнал за пьянство. Ничего страшного нет — типы законопослушные граждане, оружия не имеют, а пригрозили просто со злости. Но предприниматель — приятель Директора, обратился с просьбой на несколько дней выделить пару-тройку телохранителей на всякий случай. Вот и практикуйте на здоровье.
Приятель настоящий — Март попросил его подыграть, оплатив расходы по содержанию курсантов. Особняк в пригороде, многолюдный офис и две шикарные машины — не бутафория, многие приятели Директора весьма обеспеченные люди. Оружие практикантам тоже выдано настоящее: табельные «ПМ», временные разрешения на ношение без труда выправлены в УВД — у Директора все везде «подвязано». На этом настоящее заканчивается и начинается бутафория. Приятель Директора всю жизнь обходился без охраны: у него хорошая «крыша», непыльная работенка, исключающая пристальный интерес людей, имеющих обыкновение решать свои проблемы огнестрельно-взрывньши методами, а содержать секьюрити при отсутствии настоятельной надобности — весьма дорогое удовольствие. Патроны тоже специальные: в них ровно столько пороха, чтобы пуля смогла покинуть канал ствола и плюхнуться на пол в пяти метрах.
Однако стажеры-секьюрити об этом не догадываются и добросовестно отрабатывают «зачет»: повсеместно сопровождают предпринимателя, крутят головами в ожидании злобных мстителей и так далее. Практика длится трое суток — чтобы дать возможность курсантам по-настоящему вжиться в образ. В процессе бутафорской деятельности съемки не ведутся — они производятся лишь на последнем этапе, когда происходит своеобразный экзамен на умение действовать в экстремальной ситуации.
«Клиент» едет на дачу к родственникам. Две машины останавливаются возле усадьбы, водители остаются на месте, предприниматель вместе с охраной выходит и направляется к воротам. В этот момент из соснового бора выскакивают трое в масках, вооруженные автоматами, и принимаются от бедра палить в наших славных парней. Двое курсантов сноровисто валят «клиента» на землю и падают на него животами. Достать оружие не пытаются — то ли умные, понимают, что пистолеты ничто против автоматов на дистанции, превышающей двадцать метров, то ли просто забыли, что эти пистолеты у них есть. Третий застыл на месте с открытым ртом — у него элементарный шок от неожиданности. Умник с ходу — как шел, не делая лишних движений — щучкой ныряет за стоящий у ворот хозяйский «Фольксваген», молниеносно изготавливается и открывает беглый огонь по нападающим. Укрыт хорошо, рука не дрожит, целится, как в тире, будь у него настоящие патроны, наверняка бы попал…
Март просмотрел фрагмент и покачал головой. Двое — те, что прикрыли своими телами «клиента», получают зачет. Третьего придется отчислить — «телохран» не имеет права так себя вести. А секьюрити из Умника — никудышный. На клиента наплевать — сразу, как обострилась обстановка, нашел для себя самое безопасное место и принялся работать на убой. Трижды правы психиатры, которые настаивают, чтобы в графе «Участие в боевых действиях» у кандидатов в курсанты стоял жирный прочерк. Единожды вбитый в голову поведенческий комплекс воина уже не вытравить. Так что, как ни крути, придется тебя, парень, пожаловать в «иксы» — ни на что другое ты не годен…
В 13.00 Директор спустился на террасу школьного кафе и основательно распек собравшихся там преподавателей и инструкторов за сонное царство, царившее всю первую половину дня на занятиях. Затем слегка перекусил вместе с заместителем по учебной части и двумя начальниками кафедр и сообщил, что пойдет вздремнуть — действительно, — какие-то возмущения сегодня в атмосфере, весь день в сон клонит. Поднявшись к себе, строго наказал секретаршам, чтобы его никто не смел беспокоить до трех часов пополудни, и отправился в кабинет.
— Со звонарями — что? — дежурно поинтересовалась умненькая Сашенька, баюкая в руке трубку мобильного телефона и заранее улыбаясь в предвкушении предсказуемого ответа.
— Посылай всех в задницу, звезда очей моих, — ласково велел Март. — Пусть звонят после 15.00…
Оказавшись в кабинете, Директор достал из платяного шкафа подушку и покрывало, бросил на диван и загородил его ширмой. Затем открыл сейф, извлек необходимые принадлежности, переоделся в облегающий гидрокостюм черного цвета и нацепил на пояс непромокаемую сумку с экипировкой. Приоткрыв один из фрагментов в меру тонированного эркера, вогнал под ребро опалубки клык небольшой массивной «кошки» и стал терпеливо ждать начала первого после-обеденного часа занятий.
Вскоре к летним классам, выходящим тылами аккурат на торец административного корпуса, подвалили два ленивых строя и неспешно принялись рассаживаться за парты. Март несколько огорчился — предобеденная вздрючка должного эффекта не возымела. Занятия по большей части отличаются высокой интенсивностью и колоссальными физическими нагрузками, если полноценно не восстанавливать энерготраты, курсант к концу семестра протянет ноги. Поэтому в Школе кормят вволю, вкусно и калорийно. А после сытного обеда по закону дармоеда полагается вздремнуть — и хоть кол на голове теши, молодому здоровому организму все нипочем!
В 13.55 появились преподаватели — оба «иксы». Встать, смирно, вольно, садись. Внимание: записываем тему, цели, учебные вопросы. Курсанты взяли ручки, склонили головы над тетрадями. В этот момент Март стравил шнур и, неслышно просочившись под раму, скользнул вниз. До последних парт летних классов от торцевой стены административного корпуса — 20 метров. «Иксы-преподаватели диктовали и внимательно наблюдали за курсантами, пребывая в готовности одернуть любого нерадивого, который вдруг перестанет писать, или — не дай бог! — рискнет крутить башкой по сторонам.
Кошачьим шагом прошмыгнув за спинами курсантов к забору, Март на секунду остановился полюбоваться на стилизованный под кирпичную кладку репшнур. Незаметно — хоть в бинокль смотри. Затем аккуратно раздвинул загодя надрезанную у самой земли сетку, змеей ввинтился в небольшое отверстие и исчез в кустах. В помеченном месте вытащил из зарослей ласты и маску с длинной трубкой, быстро экипировался и, цепляясь за гибкие ветки, плавно съехал по обрывистому берегу вниз.
Отметив краем глаза наличие нескольких удочек, торчавших из кустов противоположного берега в 150 метрах выше по течению, Директор без единого всплеска сполз в воду, хорошенько оттолкнулся и, выбрав достаточную глубину, со скоростью некормленого дельфина заработал ластами.
На одном дыхании преодолев под водой что-то около ста метров, пловец вынырнул у соседнего берега, неслышно просочился в кусты и растворился в набрякшей пурпуром листве.
Спустя некоторое время метрах в двухстах от места десантирования на узкое шоссе, прилегающее к автостраде, из кустов ловко выскочила серая «девятка» с незапоминающимися номерами. Приемисто прыгнув с места до сотни, мгновенно проглотила небольшой отрезок асфальта и, вырулив на автостраду, безболезненно влилась в стремительный железный поток, воняющий бензином и резиной.
Переодетый в цивильное платье Март с удовольствием рулил, прислушиваясь к мерной работе форсированного двигателя, поглядывал на часы и по привычке, на автопилоте, анализировал первый этап акции.
Восемь минут потрачено на выдвижение — от кабинета до автострады, предполагаемое время — десять минут, в запасе осталось две. Норма. Это первый пунктик в алиби — коль скоро в таковом вдруг возникнет надобность: если ехать от «Абордажа» до ближайшего моста, а потом оттуда пилить до предстоящего места происшествия, уйдет как минимум три четверти часа. Столько же потребно на возвращение.
Далее: прогулка за спинами курсантов и дерзкое форсирование Москвы-реки в опасной близости от рыбаков — это вовсе не мальчишество. Это второй пункт алиби. Если, не дай бог, что-нибудь пойдет наперекосяк, три десятка курсантов без тени сомнения присягнут на полиграфе, что по школьному двору во время занятий никто без надобности не щастал. И за надобностью не шастал — вообще никого не было. А ватага рыбаков, так же нимало не сомневаясь в собственной правдивости, подтвердит единогласно, что по реке в означенный час не плавало ничего крупнее окуня…
Преодолев пять километров автострады, «девятка» свернула на неширокое перпендикулярное шоссе, полого убегающее наверх, к Ленинским горам. Миновав мрачную пятиэтажную махину ДДТ (Дом детского творчества), Март ощупал взглядом приткнувшийся рядышком ресторанчик за высоким забором, проехал еще метров пятьсот и встал на обочине, в довольно длинном ряду авто, торчавших у большого магазина автозапчастей.
Несколько минут Директор сидел, любуясь через портативный бинокль резко вычерченной внизу автострадой, утопающей в пышном разноцветье осенней листвы. Красота-то какая! Серое лезвие магистрали рассекает золото и пурпур увядающих крон, чуть ниже серебрится на солнце пресловутая лента Москвы-реки. Сидеть бы тут целый день, жевать рабоче-крестьянские хотдоги с пивом да этюды набрасывать. Обзор просто великолепный! А на акцию отправить кого-нибудь другого — благо целый отряд исполнителей под рукой.
Март почесал нос и нервно зевнул. Нельзя посылать другого — посвящать посторонних, будь они хоть трижды «иксы», в эту деликатную ситуацию не стоит. Это его личное дело. Достаточно того, что два «икса» знают, что Директор неофициально убыл из Школы — теперь они, несмотря на свою сверхпроверенность и надежность, становятся нежелательными свидетелями…
Проверив трассу до границы зоны визуального контроля, Март убедился, что объект раньше положенного времени не появился, и приступил к работе. Отвалил спинку кресла, быстро переоделся в засаленный комбинезон, натянул патлатый парик цвета соломы и достал из поясной сумки макияжный набор. Поколдовав над лицом несколько минут, преображенный Директор полюбовался в зеркало на дело рук своих. Нехорош. Противен даже. Но ничего — пойдет. Для пущей страховки натянул на всклокоченную башку потрепанную бейсболку с длинным козырьком, на котором изображена неодетая грация с гипертрофированной грудью. И пошел гулять, сильно сутулясь и оттого как бы становясь меньше ростом.
Возле магазина было людно и суетно. У выставленных снаружи лотков прохаживались многочисленные покупатели: спорили, ругались, чего-то приобретали, тащили в свои машины и уезжали, чтобы уступить место вновь прибывшим хозяевам требующего ремонта железа.
Пройдя дальше, Март обнаружил у распахнутых ворот магазинного двора грузовую «Газель», в кабине которой скучал востроглазый мужчинка среднего возраста, со вниманием наблюдавший за выходом из склада. Директор подошел, приоткрыл дверь — окно было задраено — и прокашлялся, желая сказать слово.
— Только с агрегатами вожу, — бросил хозяин «Газели», мазнув краем глаза по непритязательной фигуре, и потянул дверь обратно. — Пустых не беру.
— Твое дело, — согласился Март, ловко вставляя в щель голову и левое плечо — работать прямо с улицы было нельзя, левая половина «Газели» хорошо просматривалась от магазина.
— Ты че, дебил, — не понял?! — с ленивой злостью воскликнул водила, поворачивая голову налево и в буквальном смысле нос к носу сталкиваясь с нахальным «покупателем». Лицом к лицу — лица не увидать. Потом, если его спросят, как выглядело то чмо, что лезло настырно в кабину, водила сможет определенно вспомнить лишь длинные нечесаные патлы соломенного цвета и гигантские перси на козырьке бейсболки.
Бац! Март коротко и резко рубанул в подбородок, сильно сгибая левую руку в экономном крючке — маловато места, шибко не развернешься. Водила без звука выключился, мягким кулем оплыл на руль.
— Спи, моя радость, усни, — ласково пропел Директор, захлопывая левую дверь и проникая в кабину с противоположной стороны. Настороженно всмотрелся: хаотичная миграция толпы у магазина своего ритма не поменяла, четверо рабочих во дворе продолжали с ленивым упорством кантовать какой-то ящик в расшпиленный кузов «ЗИЛа». Норма.
Март завел двигатель, оттеснив бессознательного хозяина, перегнал «Газель» на противоположную сторону дороги и поставил на обочине. Включив нейтраль, попробовал, как будет катиться. Получилось довольно неплохо — единственно, уклон в этом месте крутоват, придется поторопиться, чтобы прибыть на место раньше и все успеть.
Поставив машину на ручник, Директор оставил двигатель включенным, прогулялся к своей «девятке» и перегнал ее на противоположную сторону, пристроив в хвост «Газели». Затем уселся в кабину грузовичка и принялся ждать, поглядывая в бинокль на серевшую внизу автостраду.
Кортеж, состоящий из трех черных «СААБов» при номерах с разницей в единицу, возник в видимой части автострады спустя 18 минут. Объект особой пунктуальностью не отличался — он опаздывал почти на четверть часа.
Водила газельный замычал и принялся елозить носом по баранке.
— Извини, братишка, не думал, что этот парень так задержится, — пробормотал Март, крепким щелчком в подбородок отправляя бедолагу обратно в край безмятежного забвения. — Счастливо покататься…
Сняв «Газель» с ручника, Директор выскочил наружу и захлопнул дверь. Грузовичок медленно покатился под уклон, слегка цепляя правым передним колесом беленый бордюр и постепенно наращивая скорость. Март сел в «девятку», неторопливо, чтобы не привлекать внимания, обогнал «Газель», оторвался метров на двадцать и только тогда втопил до полика.
500 метров, отделявшие магазин от ДДТ, «девятка» проскочила за 15 секунд. Резко сбавив скорость, Март зарулил во внутренний двор, огороженный лишь шпалерами вездесущих акаций, и заглушил двигатель. Быстро натянул тонкие нитяные перчатки, извлек из багажника респиратор и баллон с распылителем и запер все двери — на всякий случай.
Мгновенно вычленив из малочисленной стайки скучавших на скамейках ребятишек самого отъявленного хулигана — рыжего, конопатого, с торчащими ушами и спрятанным за спиной окурком (предательский дымок вьется!), подозвал к себе и, вручив полтинник, посулил:
— Я приду через пять минут. Если за это время к машине никто не подойдет, получишь еще столько же. Ясно?
Плохиш вытаращил глаза, часто закивал и полтинник принял. Март развернулся и, изображая кривобокость, припустил хромой трусцой к парадному подъезду, натягивая на ходу респиратор.
Миновав малолюдный вестибюль и два лестничных пролета, по которым негусто перемещалась сонная детвора, наш парень обнаружил, что выше по лестнице никого нет, и, бросив хромать, птицей взлетел на пятый этаж. Открыв стандартный висячий замок подобранным еще вчера ключом, проник на чердак, наскоро осмотрелся — пусто! — и метнулся к торцевому окну.
Внизу, чуть левее, виднелся забранный под пластиковую крышу летний двор ресторанчика, ажурная арка раздвижных ворот и притулившаяся сбоку застекленная караульная будка, в которой сидели сразу три охранника. В этом кормящем заведении принимали только особым образом помеченную знать, посторонних сюда не пускали на пушечный выстрел.
Март глянул на часы и принялся раскладывать на плоском козырьке извлеченную из поясной сумки экипировку: остро отточенный перочинный нож; короткий спиннинг с привязанным к леске увесистым блином, внешне напоминающим хоккейную шайбу, покрытую пористой резиной; пульт дистанционного управления; двухсотграммовый брусок пластита, упакованный в контейнер для транспортировки, и радиовзрыватель, похожий на перекушенную хулиганистой собакой шариковую ручку. По времени все шло как надо: отрезок шоссе — 15 секунд, общение с рыжим Плохишем и перемещение до парадного подъезда — 20, десять лестничных маршей — 50. Итого, грубо — полторы минуты. Вот как раз сейчас сверху должен пришлепать сюрприз — ежели только не перемахнул через бордюр или не перехватил по дороге какой-нибудь камикадзе.
Сюрприз прибыл без опозданий — расчет оказался правильным. Единственное, чего не учел Директор, — это непредсказуемого наращивания обстановки, каковым бывают порой чреваты даже самые точные прогнозы. За тот ничтожно малый промежуток времени, что Март отсутствовал на шоссе, самопроизвольно движущуюся «Газель» облепили четыре легковых авто, водители которых, отчаянно переругиваясь хриплыми от героизма голосами, пытались остановить набиравший скорость грузовичок. Получалось это из рук вон:
«Газель» мотало веретеном от бордюра к бордюру, крепкого камазного либо зиловского бампера, способного принять на себя нагрузку, под рукой не было, а подставлять хлипкие багажники своих легковух герои отчего-то не желали. Зато додумались высадить десант — метров за двадцать до ворот ресторанчика один шустрый малый принялся переползать из окна «шестерки», уцепившись за доски кузова «Газели». Остальные бестолково орали, обильно снабжая камикадзе полезными советами.
— Что за дебилы?! — неприятно удивился Март. — Коммунисты, что ли? Или просто внеплановый припадок гражданского мужества?
Однако Директор напрасно гневался на героев — их потуги никоим образом не мешали нормальному течению акции. По миновании кавалькадой ресторанных ворот охранники, переставшие видеть действо из своей будки, дружно высыпали на улицу и даже немного прошли вниз, дабы иметь возможность в деталях лицезреть необычное зрелище.
— Ну, черт с вами, — милостиво согласился Директор, разматывая спиннинг и отточенным броском меча привязанную к леске «шайбу» в направлении арки ворот, отстоящих от левой стены ДДТ на удалении 20 метров. Покрытый вязкой резиной блин охлюпкой шмякнулся на арку и хотел было по инерции соскочить вниз — метатель вытянул вперед левую руку и надавил кнопку на пульте управления. «Шайба» застыла на месте, будто приклеилась к арке — заработал электромагнит, приводимый в действие двумя пальчиковыми батарейками по 1, 5 вольта. Натянув леску, Март обрезал ее ножом, вдел в ушки контейнера с пластитом и привязал к оконной раме. Затем вдавил взрыватель в вязкий брусок и пустил контейнер по леске. Бледно-голубая коробочка плавно скатилась вниз, к «шайбе», и замерла до поры на верхней грани воротной арки. Проверив еще раз крепление лески, диверсант сунул ПУ в нагрудный карман спецовки, подхватил баллон с распылителем и поспешно спустился вниз.
Маленький хулиган добросовестно отработал деньги — к машине никто не подходил, более того, вся остальная ребятня находилась на почтительном удалении. Март молча вручил рыжему стражу второй полтинник и полез в багажник.
— Вы тараканов травите? — на правах доверенного лица поинтересовался Плохиш, наблюдая, как косматый дядька укладывает в багажник баллон с распылителем.
— Крыс, — буркнул Март, захлопывая дверь и заводя мотор. — Но не всех подряд, а отдельные экземпляры…
На шоссе между тем подходила к концу завершающая часть срежиссированного Директором действа, полного нешуточного драматизма и героического одухотворения. Шустрый камикадзе-коммунист таки добрался до кабины и остановил «Газель». Теперь водители, принимавшие участие в импровизированной гонке преследования, хором приводили хозяина грузовичка в чувство. Охранники ресторана возвратились к воротам и стояли на улице, с ленивым любопытством созерцая акт самодеятельной реанимации.
Проехав мимо ресторана, Март бросил придирчивый взгляд на арку — леска и контейнер снизу не просматривались — и встал в ста метрах выше по шоссе. С некоторой тревогой глянул на часы. С момента обнаружения объекта минуло четыре с половиной минуты, по расчету, он должен уже заворачивать с автострады на шоссе. Но объект не пунктуален — если вдруг задержится, вся работа полетит к черту. «Шайбу» Март монтировал сам — опытным путем добивался необходимой мощности, достаточной для проделывания вышеописанной операции. Контур получился емким, на тренировке «съедал» две батарейки за восемь минут и, не медля ни секунды, тотчас же переставал работать…
Сверху на шоссе показался черный кортеж из трех «СААБов». Март облегченно вздохнул, опустил левое заднее стекло, в левую руку взял пульт управления «шайбой», в правую — похожий на самсунговскую «лентяйку» ПУ с выставленной частотой радиовзрывателя.
Охранники, завидев кортеж, шустро сиганули в будку. Створки ворот бесшумно поехали в разные стороны. Кортеж, проскочив мимо «девятки», свернул к ресторану. Март вдруг с какой-то неуместной теплотой отметил: столько лет прошло, а бензиновый король по-прежнему придерживается рекомендаций своего первого начальника СБ. Три одинаковые машины, номера с разницей в единицу, стекла тонированные — перестроились несколько раз на трассе, и привет. Снайпера могут отдыхать. К горлу внезапно подступил непрошеный комок — глаза предательски зачесались…
У ворот ресторанного двора похвальное равенство самопроизвольно сошло на нет: первая и третья машины кортежа завернули на небольшую стоянку, расположившуюся слева от ресторана, а следующий вторым «СААБ» поехал прямо.
Март проглотил комок, сощурил глаза, как кошка перед прыжком, протянул в направлении ворот левую руку и нажал на пульте кнопку. «Шайба» перестала липнуть к железу и совместно с контейнером плюхнулась вниз, под колеса въезжавшего в этот момент под арку «СААБа». Резанул по ушам визг тормозных колодок — опытный водила заметил какое-то постороннее движение и с похвальной быстротой отреагировал. Однако это уже не могло ничего изменить — машина успела на две трети корпуса въехать под арку.
Март вытянул в направлении ворот правую руку, активизировал ПУ и нажал на красную кнопку.
Ба-бах!!! — взрыв подбросил «СААБ», сминая его в котлету, сорвал воротную арку и в клочья разлохматил караульную будку. Две машины, едва успевшие заехать на стоянку, дружно брызнули во все стороны мелким крошевом выдавленных взрывной волной осколков.
— Извиняйте, парни, — хрипло пробормотал Март, срывая «девятку» с места, — Аккуратнее никак не получилось. Сам учил предохраняться…
…Учебный час — 50 минут. В 14.45 Март уже сидел в кустах с наружной стороны «абордажного» забора и слушал заключительную часть занятий в летних классах. Теперь на Директоре были спортивные штаны и футболка. Гидрокостюм с поясной сумкой, а также все, что имело отношение к акции — от нитяных перчаток до серой «девятки», — кануло в небытие. Вещи разлагаются в яме с кислотой, акваланг утоплен в надежном месте, а «девятку» вечерком отгонит подальше от школы один из «иксов», взорвет и похоронит все в той же Москве-реке.
— Внимание! Записываем вывод по материалам занятия, — почти одновременно повысили голос преподаватели-»иксы».
Март пролез через отверстие в проволочном заборе, не глядя в сторону классов, размеренным шагом приблизился к административному корпусу. «Х-преподаватели свое дело знают, можно не сомневаться, что в данный момент каждый курсант записывает вывод и оглядываться не собирается.
Забравшись в кабинет, Директор выбрал шнур, прикрыл оконный фрагмент и, быстро раздевшись до трусов, протер покрытое обильной испариной тело смоченным в графине полотенцем. Затем насухо вытерся, хорошенько расчесался, спрыснул подмышки дезодорантом и, облачившись в повседневную одежду, прилег на диван, отгороженный от кабинета ширмой. Успокаивая взбудораженный организм, закрыл глаза и принялся дышать по системе, попеременно зажимая ноздри большим пальцем. Пять длинных выдохов через правую, до полного прилипания живота к позвоночнику — короткий вдох левой. Пять выдохов левой — вдох через правую. Организм расслабляется, кровь медленнее струится по венам… Сущность диверсанта медленно растворяется в полумраке просторного кабинета, отходит на второй план, уступая место имиджу законопослушного гражданина, имеющего хорошие манеры и положение в обществе. Пять выдохов — вдох…
Теперь у «Абордажа» один хозяин. Соучредителей было пятеро. За последние три года Март успешно выкупил пакеты у троих — ничего не понимая в охранном деле, они охотно продали свою долю за хорошие деньги и обещание всемерной помощи в решении любого рода проблем. С Черновым все оказалось сложнее. Бензиновый король ни разу не появился в «Абордаже» — дел было невпроворот по основному профилю, некогда игрушками заниматься. Бизнес его рос и расширялся, приходилось крутиться как черту, чтобы быть на уровне и преуспевать в жесткой конкурентной борьбе. Однако внешне хиреющий с годами двойник Розенбаума живости ума не утратил — он прекрасно понимал, какие перспективы имеет «Абордаж», и не собирался с ним расставаться. А Март желал единоличного лидерства. Он его заслужил, выстрадал, с нуля поднял и взрастил отечественную школу секьюрити, ничем не уступающую европейским кондициям — неоднократно наезжавшие коллеги из-за бугра изъянов в системе обучения не обнаружили и даже взяли на вооружение кое-что из методики. Рано или поздно этот негласный конфликт должен был разрешиться нетривиальным способом — все к тому шло. Развязку ускорила стихийно обуявшая Чернова сердечная привязанность, которая неожиданно для всех привела к пышной свадьбе со всеми вытекающими последствиями — медовым месяцем, круизом в южные широты и нездоровым желанием наплодить кучу наследников. Жениху молодому на ту пору стукнуло пятьдесят шесть лет, а невеста была чуток помоложе — имела от роду 22 годочка. Но! Девица происходила из состоятельной семьи, воспитывалась за рубежом, в России жить не желала и с ранних лет имела болезненное пристрастие к наличным деньгам, предпочитая их сиюминутный надежный хруст какой бы то ни было форме долговременных вложений, оправдывающих себя постепенно, небольшими процентами. В общем, пообщался Март с молодой леди, пригляделся и сделал вывод: если, не дай бог, вдруг что случится с дядей Вовой, вдовица его прекрасноликая распродаст все имущество за три дня и укатит с хорошими деньгами за бугор…
Ровно в 15.00 умненькая Сашенька приотворила дверь в кабинет и негромко поинтересовалась ровным голосом:
— Вы уже проснулись?
— Звонари? — догадался Март, нехотя выныривая из глубин насильственно созданного медитативного состояния.
— За последние пятнадцать минут — восемь абонентов, — Сашенька подошла к дивану и протянула Директору телефон. — Я всем говорю, что вы не велели беспокоить, а они страшно сердятся, немедленно общаться хотят. Вот этот, который сейчас на линии висит, в третий раз звонит.
— Спасибо, заинька, — Март жестом отпустил Сашеньку и приложил трубку к уху. — Да, я слушаю.
— Так ты действительно в кабинете? — звонил префект округа — лучший друг и компаньон Черного. Судя по тону, он был немало обескуражен, получив Марта на провод — не ожидал, бедолага! — Чего ты там у себя развел?!
— У меня не конный завод, Палыч, — сочно зевнув, сообщил Март. — Не питомник. Что я могу у себя тут разводить? Секьюрити-мутантов?
— Да спишь ты, видишь ли!!! — взбешенно заорал префект. — Беспокоить нельзя, бляха-муха! Я твоих сучек удавлю собственными руками, как только доберусь! Они чего себе позволяют?! Совсем зажрались — непонятно, кто звонит, или где?! Они…
— С часу до трех — обед, — жестко оборвал бывшего явно не в себе собеседника Директор. — В соответствии с регламентом служебного времени. У персонала и администрации. Кроме преподавательского состава — у них рабочий день на час короче. И так — вот уже последние пять лет. Секретарши имеют распоряжение: всех, кто будет беспокоить в это время, посылать в задницу, не исключая президента и даже самого Пашу Тюрина.
— Это кто — Тюрин? — просипел сбитый с толку префект — голос у него был такой, что вот-вот сейчас заплачет — то ли от досады, то ли от обиды, то ли сразу вместе от всего.
— Да так, прапорщик один, кореш мой, — легкомысленно сообщил Март и, тут же посерьезнев, поинтересовался:
— А что у тебя с голосом, Палыч? Случилось что?
— Чернова… взорвали, — префект всхлипнул. — Вместе с машиной… Вот только что, он на обеде был. Я думал… — тут он слезливо заперхал и с полминуты выдавал сырые носоглоточные рулады — судя по всему, приводил организм в порядок посредством какой-то жидкости и носового платка.
«Ты думал, что это я постарался, — мысленно продолжил Март. — И, как только узнал, сразу принялся названивать. А я на месте. Хрен вам по всей морде, друг дорогой…»
— Господи, что творится-то… — пробормотал Директор враз севшим голосом. — Господи… Да что за подонки-то, а… Я это… Я еду, Палыч. Сейчас еду. Куда ехать-то?
— Да куда-куда… Да черт его знает, куда! — Префект наконец просморкался и тяжко вздохнул. — На месте работает уже куча народу. И ФСБ, и РУБОП, и милиция, и его служба безопасности… Стелла в Сан-Ремо, три дня назад укатила (префект имел в виду молодую вдову)… Куда ехать-то? Ну, приезжай ко мне, потолкуем — что да откуда. Да, давай ко мне — так лучше будет. Я сейчас всех соберу, типа, оперативный штаб, помаракуем вместе, откуда бы оно могло так получиться. А ты это… У тебя там твоих секьюрити такие ушлые хлопцы обучают… ну, которые все могут. Ну, ты понимаешь, о чем я? У тебя там есть всякие опытные специалисты, так вот, многие будут подозревать… Понимаешь?
— И что мне с ними сделать? — насторожился Март. — Уволить всех? Или расстрелять перед учебным корпусом?
— Я к тебе своих парней пришлю, — префект не обратил внимания на конструктивное предложение собеседника и грубо гнул свою линию. — Они проверят твоих мастеров, кто где был в это время, когда случилось. Так ты препятствия не чини. Хорошо? Это для тебя же лучше — чтобы никто не думал на твоих. Хорошо?
«А заодно выяснят, действительно ли Директор находился на месте, и вообще, чем он занимался последние семьдесят два часа, — про себя подытожил Март. — Ты, Палыч, прямолинеен, как паровозный тендер! Нельзя так! Нужно доверять людям…»
— О чем разговор! — вслух сказал Директор. — Пусть приезжают, работают — дело-то общее.
— Ну и ладно. А я всех соберу тут, — префект, не прощаясь, отключился.
— Стакан сока и машину к подъезду, — распорядился Март, выглядывая в приемную. — Сок сейчас, машину — через десять минут. Надо разобраться, кто там еще желал со мной пообщаться за последние пятнадцать минут…
…Одолев дневные страсти и тревоги, ближе к вечеру — часиков этак после семи, Директор удрал из Москвы. Комфортабельный «Понтиак» мчался по Дмитровскому шоссе, Март сидел на заднем сиденье, бездумно смотрел в окно и прислушивался к себе: ждал, когда же выветрятся все тревоги и наносные вредные поля, прилипшие за день к его могучему организму, и наступит предвкушение праздника, столь желанного и неожиданного в этот сумасшедший день.
Муки совести бывшего разведчика не посещали. С этой переменной, являющейся непреложной частичкой духовного мира любого индивида, Март давно определился: ни он, ни его «иксы» никогда не трогали чистых и светлых агнцев, невинных перед господом богом и законом — то бишь простых смертных из разряда среднестатистического обывателя. Во-первых, их никто заказывать не станет — агнцев. Убивают в основном из-за больших денег, политики либо каких-либо конфликтных расхождений на почве деловых интересов — а это, в конечном итоге, опять большие деньги. Во-вторых, если кто-то даже и закажет такого агнца — без явных мотивов, а просто так, от великой дури, исполнять его будут другие люди. Март с маньяками дел иметь не желает. За свою бытность в роли теневого вершителя судеб Директор трижды отказывался от таких немотивированных вроде бы заказов — во всех трех случаях это были малоизвестные молодые журналисты, внешне ничем пока что не примечательные, но явно перешедшие дорогу кому-то из сильных мира сего.
Чернов не выпадал из разряда особей, ликвидацией которых занимался Март и его команда. Владимир Николаевич — мир его праху — был большой сволочью. На его совести как минимум полтора десятка смертей, которыми бензиновый король не дрогнувшей рукой одаривал твердолобых конкурентов, не желавших гибко менять свой персональный курс в соответствии с веяниями времени. Разумеется, сам лично он никого не убивал. Но это ничего не меняет. Он заказывал. А это то же самое, как если бы самому всадить жертве пулю в голову…
Липкая паутина насыщенного событиями дурного дня отпустила самопроизвольно, как только миновали Озерецкое. Под пожарным заревом заката выскочила навстречу могучая стена вечнозеленого хвойного царства, окаймлявшая блестевшие тусклым серебром озера, смолистый тягучий аромат сбил махом все городские треволнения и надежно засосал в себя Директора вместе с «Понтиаком» и водилой. Обогнули по лесной дорожке Долгое и уже в потемках въехали в лесную усадьбу Нестерова. А тут уже шумство веселое, радостный гвалт крепких мужиков, жирный запах шашлыка и все прочие атрибуты предстоящей разгульной ночи.
Сегодня — ежегодно отмечаемый день вывода их полка из Афганистана. И ничего, что в этом году славная дата пришлась на понедельник — от этого хуже никому не стало. Все полчки, кто может, в этот день катят в гости к безногому майору в отставке Нестерову, который восемь лет назад при помощи боевых братьев приобрел в собственность усадьбу на берегу озера. В обычное время здесь отдыхают небедные люди: парятся в баньке, купаются в озере, шашлыки употребляют и развлекаются с привезенными из города длинноногими персявыми особями. Нестеров имеет от этого непыльного бизнеса стабильный доход — столичным толстомясым дядькам нравится уединенный лесной уголок, в котором можно оттянуться до обморочного состояния, вывалиться из бешеного делового ритма в ласковые воды озера, позабыв обо всем на свете и почувствовав себя шаловливым дитятей природы-матушки. Зимой предприятие не каникулирует: лыжи, «Бураны», все та же баня, шашлыки и доступные девы. А елки столетние — сами понимаете, они же вечнозеленые, одним цветом, зимой и летом. Каждый день у безногого майора расписан по клиентам, дабы не случилось накладки: у него даже график в сейфе лежит, под строгим грифом «Не замать!», в соответствии с которым (графиком, а не грифом) персоны прибывают и убывают как по расписанию. Но в День части (так ветераны именуют дату вывода полка — вопреки официальной хронологии, даденной от высокого начальства) Нестеров гонит к чертовой матери всех клиентов и по-царски встречает боевых братьев. Всю ночь во дворе горит костер — ночи в эту пору уже довольно прохладны, а гулять привыкли почему-то именно во дворе, в дом никого не загонишь. Стол ломится от хорошего провианта и водки, немногочисленная прислуга жарит шашлыки и запекает на камнях дичину, а ветераны до утра гуляют, общаются и предаются боевым воспоминаниям. Это праздник. Праздник широкой солдатской души, очерствевшей и обуглившейся в пекле войны, но не утратившей своей первоначальной величавой стати…
Март издали осмотрелся — ничего не изменилось с прошлого года: двухэтажный бревенчатый особняк, подсобные постройки, узкий деревянный пирс, выводящий напрямки к озеру, — и вся эта красота надежно укрыта от житейских бурь пышными кронами столетних великанов. Горит костер, музыка играет, молодой азербайджанец в переднике возится у мангала с шашлыками, баня выбрасывает в закатный пурпур еле видимую струйку последнего дыма — готова уже. А вокруг — напоенная духмяной хвойной эссенцией звенящая тишь, на страже которой застыли могучие гвардейцы-ели… Ни тебе бензиновой вони, ни стремительных железных потоков, ни издерганных озлобленных граждан, спешащих в свои бетонные клетки после первого рабочего дня. Господи, благодать-то какая! Эх, оторвусь!!!
— Паркуйся с краю, — Март указал водителю на полтора десятка разнокалиберных авто, выстроившихся как по линейке на правом фланге обширного усадебного двора. — А я пойду с мужиками поздороваюсь.
А мужики уже валили кучей, радостно галдя и распахивая заранее руки для крепких объятий-..
К полуночи Марту стало совсем хорошо. До упаду парился в баньке, голяком бегал по пирсу, сигая в студеную воду озера, затем совместно с боевыми братьями метнул подряд с десяток тостов — а пили из граненых «соток», традиция такая — и не заметил сам, как укушался до состояния невесомости. Напряженный ритм сегодняшнего дня и нервозность последних нескольких суток, прошедших под лозунгом «А куда же делась Ли?!», давали о себе знать: сознание желало по самую маковку погрузиться в алкогольный морок и растопить в нем едкую соль нерешенных проблем…
Директор сидел, навалившись локтями на стол, подпирал голову рукой — сама не держалась, падала — и, блаженно улыбаясь, прислушивался к ровному гулу застолья, изредка вставляя невпопад пришедшие на ум реплики, порой не имеющие никакого отношения к предмету разговора. Имела место невесомость, как уже было отмечено выше. Лица боевых братьев плавали вокруг в веселом хороводе, слова тоже плавали, смех веселый парил над столом, было устойчивое ощущение, что встань сейчас да подпрыгни повыше — полетишь. Красота!
Март попробовал: встать не получилось. Ноги не слушались.
— Эка я наелся! — вслух удивился Директор — в обычное время он был чрезвычайно стоек к алкоголю и никогда ранее не чувствовал себя таким пьяным! — Старею. Наверно, скоро умру… Так, ну а если теперь в туалет — то как?
Словно услышав последнее замечание, откуда ни возьмись появился давешний молодой азербайджанец-шашлычник, вежливо вытянул Директора из-за стола и повел к дому.
— Мне в туалет, — пояснил Март, заметив, что парень тащит его в дом. — Зачем мы в дом? Тут на улице есть — я знаю где.
— Видящник нада, — пояснил парень. — Сматрэт нада.
— При чем здесь видяшник? — пьяно удивился Март. — Мне только в туалет!
— Сичас пасмотрыш, — успокоил его шашлычник, проводя по длинному коридору и распахивая дверь в просторную комнату, уставленную мягкой мебелью. — Сказал так: адын сидыщ, смотрыщ, никто не паказываищ. Никто! Харашо?!