Яркие люди Древней Руси Акунин Борис

На стенах всюду висели сухие пучки, коренья, низки грибов. Жилье было тесное, не повернешься. Уложив князя, воины вышли. Близ больного остались только Павсирий и Мария Котяновна.

Она зорко посмотрела на обезображенное лицо чернеца, нахмурила брови:

– Человек ты неочевидный. Чую я в тебе что-то… Шрам – от меча? Нет, пожалуй, от топора или секиры. Ты был воин? Кому служил? В какой сече порублен?

– Я служил Сатане и порублен в сатанинской битве. Там бы мне и сдохнуть, отправиться к Диаволу на вечные муки, да смилостивился Господь. Оставил на земле пожить, чтоб я грехи свои искупил. Ране я людей убивал и калечил, ныне спасаю и лечу.

– Погляжу, какой ты лекарь, – сказала княгиня. – Что с моим мужем?

Старец обнажил лежащему грудь, приложил ухо и оставался так долго. Наконец распрямился.

– Жилу сердешную надорвал. Молись, дочерь. Завтра к полудню, поздно – к вечеру отойдет. Более не пробудится, испустит дух в забытьи.

У княгини окаменело лицо, но глаза остались сухи. Она была женщина твердая. Не плакала, даже когда помирали родные дети, а их у нее Господь прибрал пятерых – из девяти рожденных.

Помолчав, спросила:

– Что же он, втемную преставится? Со мной не попрощавшись? Без покаяния, без грешного отпущения?

– Могу его пробудить, в рассудок вернуть, – ответил старик. – Но тогда быстро помрет. Через час, а то и ране. Твой муж, ты решай.

– Буди, – велела Мария Котяновна. – Надо душу спасать.

– Могу его и в схиму постричь, так оно вернее, – предложил Павсирий. – У меня митрополичье благословение есть. Однако же…

– Что за это хочешь? – быстро спросила княгиня. – Говори! Серебро? Сколько?

– Серебро мне ни к чему, а вот коли бы твои люди часовенку срубили, было бы мне где путников причащать. Опять же будет по твоему супругу память.

Мария Котяновна согласилась сразу.

– Всё одно нам здесь стоять, ждать конца ледохода. Поставим ладную часовню в память о рабе Божьем Мстиславе.

– Не Мстиславе. Принявший великую схиму от всего прежнего отженяется, обретает пред Господом новое имя. Я нареку твоего бывшего мужа Мисаилом.

* * *

Обряд Павсирий начал готовить загодя, еще не приведя больного в чувство. Возжег на аналое лампаду, раскрыл святую книгу, разложил дары, приготовил черный саван и головную повязку, смазал князю чело и длани, приготовил острый нож для пострижения. И лишь когда всё было снаряжено, сунул беспамятному под нос некую ладанку. Больной затрепетал ресницами, облизнул губы, беспокойно задвигался. Княгиня подалась к мужу, но наткнулась на ладонь отшельника.

– Уйди, женка. Тут дело Богово.

Она повиновалась. Марии Котяновне хотелось только одного: чтобы тот, с кем она прожила тридцать лет, сказал ей хотя бы еще слово.

– Где я? – прошептал Мстислав, открыв глаза, но пока ничего не видя. – Что со мной? – Застонал. – Грудь болит. Я ранен? С кем бились? Когда?

Взгляд понемногу прояснялся. Князь увидел над собой одноглазого схимника в колпаке с мертвой головой. Повернул голову к жене.

– Помираешь ты, – тихо молвила она. – Как провалился под лед, помнишь?

Он кивнул.

– Тут рядом, вишь, скит. Святой монах тебе в схиму пострижет. Отпустит все грехи, вручит твою душу прямо ангелам.

Раздался странный квохтающий звук. Мстислав засмеялся.

– То-то. Я везучий. Мало кому… выпадет такая удача… близ святого скита околеть…

Он говорил еле слышно, прерывисто.

– Сейчас отвару выпьешь, крепче станешь. – Старец налил в миску бурой жидкости, приподнял князю голову. – До дна.

Выпив снадобье, Мстислав ощутил странный холод, будто в самую середину тела, между подвздошьем и пупом кто-то засунул снежный ком. Ком сразу начал таять, ледяное бесчувствие поползло вверх и вниз, так что скоро стало не шевельнуть ни рукой, ни ногой, но это было не мучительно, а наоборот приятно. И мысли перестали путаться.

– Помираю, – спокойно сказал князь. Язык больше не заплетался. – Ты меня, Мария, отвези похоронить в храм Святого Креста, в Киев, где пращуры лежат. Это ничего, что далеко и долго. Погоды вишь холодные, не просмердею. И в этом мне удача… А теперь ступай. Ты мне была хорошей женой, но ныне я уж не твой, а Богов.

И опять Мария Котяновна не заплакала. Лишь посмотрела на того, к кому на всю жизнь прилепила ее судьба, поклонилась и вышла. Мстислав проводил ее взглядом.

– Давай, отче, верши свое дело.

Павсирий быстро исполнил великосхимный обряд, который, коли рядить его по всей строгости, долог, но, если постригающийся при смерти, дозволяется и поспешность. Все положенные моления монах не прочел, а лишь мысленно перечислил; волос отсек малую прядь.

– Всё, ты боле не князь Мстислав, а схимник Мисаил. Кайся в грехах, потом я тебе их отпущу, и Бог примет твою душу.

Умирающий, доселе лежавший с закрытыми глазами и лишь блаженно улыбавшийся, когда легкий перст касался его чела или волос, разомкнул очи и удивился, как ясно они стали видеть. Посмотрел на потолок. Оттуда через дымоход сочился золотистый луч.

– Жизнь я прожил хорошую, жалеть не о чем. И каяться мне не в чем. В храм к исповеди я ходил, посты блюл, от жены не блудничал, вина отродясь не пивал – не люблю. А что неубийственную заповедь нарушал, так мой духовник сказывает: государю это не в грех, государь клялся перед Богом оберегать свою землю и своих людей от злых делателей, и потому Бог ему кровопролитство прощает.

– Лукавый у тебя духовник, Лукавым же к тебе и приставлен! Кровь ты проливал не в обережение доверенных тебе чад, а ради потешного беснования!

Новонареченный Мисаил удивленно перевел взгляд на сурового исповедника и только теперь рассмотрел страшный шрам.

– Кто это тебя так? Левша рубил, вроде меня.

– Ты и рубил. Двенадцать лет назад, на Липице. Я у князь-Юрия дружинник был. Побежали мы, вы погнались. Я оглянулся, крикнул: «Не убивай!», а ты зубы оскалил, будто хохотно тебе… Мне потом твой оскал долго по ночам снился, только молитвой избавился. Ныне явил Господь великое чудо. Привел тебя ко мне.

Испугаться Мисаил не испугался, только изумился.

– И вправду чудо! Хотя что ж, я сорок лет в бранях. Не ты первый, мной когда-то пораненый, кого я на пути встретил. Но, видно, последний. – Улыбнулся собственной шутке. – Что ж, силы у меня в членах нету. Кричать, на помощь звать я не стану. Душить меня будешь или как?

– Нет у меня на тебя злобы. Одна благодарность. Твоим клинком Господь меня из кривды к правде повернул, душу мою спас. Хочу и я тебе, кровопийце, душу спасти. Всё положенное исполню. И грехи отпущу, и тайн причащу. Только очисти сердце, покайся. За ту же Липицу, где по твоей лютости мало не десять тысяч жизней сгублено, да почти все не в битве, а после нее, когда ваши нас гнали, без жалости убивали. Ты приказал. Помнишь, как кричал: «Руби псов суздальских, ребята, коли!»?

Лежащий содвинул веки, вспоминая.

Суздальская рать стояла на Авдовой горе, над топким оврагом – не подступишься. Спустишься – в грязи увязнешь. Потом карабкаться по крутому склону в кольчуге, с щитом – тяжко. Союзники, Константин с Владимиром, убеждали: «Отступим, Мстиславе». А как отступать, если все припасы в походе съедены, всё серебро потрачено? Отступить – войну проиграть без боя. Хуже позора не бывает.

Утреннее апрельское солнце било прямо в глаза, волновало и пьянило, пронизывало золотыми стрелами насквозь. Мстислав и сам стал, как солнечный луч, такой же легкий и жаркий. Это подступал ратный хмель, такой сладкий, что никакому вину не сравниться – потому-то никогда и не бражничал.

– Ребята! – звонко закричал он, скидывая на землю шлем. – Снимай кольчуги, бросай щиты, скидывай сапоги! Мы к ним туда пухом взлетим!

Воздел секиру и ринулся вниз, невесомый, даже не глядя, бегут за ним воины или нет.

Ошеломили, опрокинули, развеяли суздальцев по ветру. Мстислав не помнил, как ему подвели коня – только как несся по полю, за бегущими спинами. Присмотрит одну – взмах, удар, хруст. И еще, и еще. Загадал, что порубит тридцать и еще троих, на удачу, а зарубил больше.

Ах, какой был день! Великий, один из лучших.

Улыбнулся. Прочел исповеднику по памяти из «Книги Судей» про Гедеона:

– «И погнались израильтяне за мадианитянами, и перехватили их у переправы, и преследовали, и убили, а головы принесли за Иордан». Чем угодный Господу воитель Гедеон отличен от меня? У нас, государей, не такие смертные грехи, как у вас, простолюдов. Самый худший грех – навредить своей отчине. Если б я там, на Липице, суздальцев отпустил, они бы снова поднялись, и был бы я своей отчине вредитель. Нет, монах, не в чем мне каяться. И не тебе о княжьей чести судить. Я ее никогда не ронял.

– Никогда, говоришь? – Старец покачал клобуком. – А кто татарских послов, с миром к тебе пришедших, велел убить? Это было по чести?

Мисаил прищурился.

– Откуда про то знаешь? Тебя там не было.

– На переправе живу. Тут всякие люди странствуют. Были и такие, кто с тобой на Калку ходил. Сказывал мне один галичанин, как степные люди мириться пришли, а тебе, волку лютому, повоевать хотелось.

Умирающий опять закрыл глаза.

Зримо, как наяву, вспомнил другой весенний день, тоже солнечный. Запах разнотравья, свежий ветер, колышащий полотно шатра.

Двое низкорослых, смуглых, плосколицых говорят по-кипчакски – не так, как свои, ближние половцы, но понять можно. Мстислав сызмальства знал язык Степи, и с женой Марией первые годы, пока не обрусела, тоже разговаривал на ее родном наречии.

У неведомого народа прозванием «татары» или «тартары», сиречь обитатели Тартара, князей было двое, Субей и Джубей. Послы явились от обоих. Первый скажет нечто, второй повторит вдругорядь то же самое, и опять, и опять. Тесть, хан Котян (он сидел за спиной у Мстислава) объяснил: это чтобы показать – оба татарских князя заодно, нет между ними разномыслия.

Послы вели речь о том, что у них к «русам» вражды нет, только к половцам. Просили Котяна-собаку не слушать, он-де враки брешет.

Слушал Мстислав одним ухом, во второй гугнил тесть.

Что никакие это не послы, а лазутчики, присланные выведать русскую силу.

Что теперь, увидавши, сколь великое войско пришло с заката, татары убегут на восход, и их не догонишь, ибо все они одвуконь. Потому послов надо убить и трупы отослать татарам. Ихний закон воспрещает убийство послов оставлять без отмщения, а кто не отомстил – тому вечный позор.

Что мириться с татарами Мстиславу нельзя. Сколько денег потрачено, чтоб со всей Руси воинов собрать – и что же теперь? Назад плестись, без славы и добычи? Сразу вспомнят, что это он, Мстислав, всех разбудоражил, уговорил идти против великой угрозы. И коль окажется, что никакой угрозы нет, станет он на всю Русь посмешищем.

Это, последнее, и решило.

Ничего послам не ответив, князь встал, из шатра вышел. Оставил распоряжаться Котяна.

Татары Мстиславу страшны не показались. Мечи у них кривые, легкие, для жидкоруких. Доспех кожаный, такой с пол-силы насквозь прорубишь.

Как Котяновы люди послов из шатра волокли, князь смотрел издали.

И ответил монаху честно, яко положено на исповеди:

– Не убивал я послов. Это дело Котяново.

Тут же вспомнил, как татары приняли смерть под половецкими ножами – без мольбы, без единого стона. Подумалось: знать, крепкое племя, битва будет непустяшная. И порадовался.

Вспомнил и битву.

Вот он несется на коне, предвкушая, как меч зазвенит о железо, как вопьется в плоть. Сзади топочет тыщами копыт верная дружина. Татарове стоят стеной, не шелохнутся. Потом разом вскинули луки, и посыпался с неба косой дождь из стрел. Мстислав летит, неуязвим и крылат, всё ему нипочем, он – Удатный. Кричит: «Вперед, ребятушки!» Оборачивается – а сзади пусто. На траве навалены конские туши, копошатся люди. А кто уцелелел, развернулись и гонят прочь. Делать нечего, повернул и он. Вот и вся битва.

– Что? – переспросил Мисаил, не расслышав.

– А ладьи, про которые вся Русь говорит? На которых ты Днепр переплыл, а после велел их топорами разломать? И все, кто за вами бежал, от татар сгинули? Неужто и за сей грех не покаешься?

Умирающий сглотнул. Действие зелья заканчивалось, говорить опять стало трудно.

– Я был не всея Руси великий князь, а князь Галицкий, за галицких людей перед Богом ответчик. Кабы я не приказал ладьи порубить, татары их захватили бы, переправились и нас догнали. У них кони выносливей наших. Я должен был своих спасти – и спас. За что ж мне каяться? …Отпускай мне грехи, отче, плывет всё…

Павсирий наклонился ниже, чтобы слабеющий схимник слышал каждое слово.

– Если бы не твоя дурь, ушло бы воинство сатанинского Тартара назад в преисподню, не пролилась бы русская кровь! А ныне они дорогу на Русь вызнали! И слабость нашу ведают! Ты один в том повинен! Признай это – и отпущу тебе грехи, буду за тебя молить Господа, чтоб простил!

– Господь… меня и так простил… Увел татар, и ничего с тех пор о них не слышно… Бог удатных любит… – прошептал Мисаил. – А, ну тебя…

Стал сам бормотать заплетающимся языком отходную молитву:

– Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром…

Не дошептавши помер – без отпущения, без причастия. И сшиблись над мертвым телом архангел Михаил, покровитель храбрых воинов, с Сатаной, поощрителем всяческого зла, в схватке за отлетевшую душу. Так до сего времени ее и тянут – один вверх, другой вниз, и тянуть будут до самого Страшного Суда.

Аминь.

Комментарий

Главная посмертная удача Мстислава Удатного состоит в том, что, в отличие от моего Павсирия, кажется, никто всерьез не считает этого деятеля виновником Нашествия. Историки не держат зла на непутевого князя, который умер, так и не поняв, какое лихо он разбудил и врата какого Тартара разверз. Можно даже сказать, что авторы последующих веков относятся к удалому искателю приключений с любованием.

Н. Костомаров, который тоже рассказывает русскую историю через судьбы «ее главнейших деятелей», считает нужным причислить к таковым и Мстислава Удатного, биографию которого излагает во всех подробностях («Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». Глава 6).

Совсем недавно вышла отдельная книга «Мстислав Удатный. За правое дело» С. Чернявского, совершенно апологетическая, где князя именуют «радетелем за землю Русскую». Это сочинение можно прочитать, чтобы получить представление об «эмоциональном» направлении в исторической литературе.

Почти все исследования ключевого события в жизни и Мстислава, и всей его эпохи – Калкинского сражения – восходят к одному и тому же средневековому источнику: «Повести о битве на реке Калке». Читать ее интереснее в полном, позднем варианте XV века, куда вошли и фольклорные предания.

Страницы: «« ... 4567891011

Читать бесплатно другие книги:

Это история о молодом сурвере Амадее Амосе, что однажды, после очередной оплеухи и удара головой о с...
Уникальная книга о детальной работе социальной машины, построена в формате переплетения точек обзора...
Он мой студент.Парень, в которого сокрушительно влюблены все девчонки университета. Пропащий мажор с...
Алекс Шеппард летит на Демонические игры, надеясь, что вместе с друзьями, Маликом и Тиссой, сумеет с...
Новая авторская редакция популярной книги.Почему…– при внешней успешности, мы постоянно недовольны с...
– Ты?! – кричу изо всех сил.Марк, дьявол, Абрамов!Собственной персоной.Он стал еще выше и спортивнее...