Иль Догхр. Проклятие Эмира Соболева Ульяна
— Кому, детка? Кому говорила?
— Заиру…она называла его Заир!
Я больше не мог говорить. Я не мог думать, не мог чувствовать. Я пятился и пятился назад. Потом вышел из комнаты. Тяжело дыша, стал возле окна. Я не верил. Весь мир начинал превращаться в густое черное пятно, словно свет внезапно померк, и я никогда не испытаю, что значит счастье, я снова погружаюсь в смерть. Как будто много лет назад, как будто только что меня жгли раскаленным железом и тушили о мою кожу окурки, как будто только что меня снова кастрировали и я вижу, как твари режут мне мошонку, а потом жгут…и мне воняет собственной горелой плотью. Боль сводит с ума. Она такая же сильная, она вдирается мне в голову, она рвет мои вены, она раздирает в ошметки мои нервы. Я готов заорать, только мне кажется я потерял голос.
Мы отыскали дом Заира. Я и мои люди. Мы стояли в комнате и смотрели на мертвеца, который висел под потолком и раскачивался от горячего ветра. Вокруг него кружили мухи. Он мертв уже несколько часов. Скорей всего повесился ночью. В доме еще не воняет мертвечиной, но воздух насыщенный, затхлый и эти мухи…они сводят с ума своим жужжанием.
В ярости ударил обеими руками по стене и заорал, завопил от злости. Сука! Теперь все! Теперь не допрошу! Не узнаю! Вся надежда была на то, что он заговорит, на то, что я заставлю тварь рассказать, заставлю харкать кровью, вытащу из него кишки на живую. Но он уже мертв. Самой легкой смертью. Ублюдок!
— Она не могла! Не могла! — шепчу сам себе, отрицательно качая головой, не веря, не желая верить. Самида не могла быть права, а я не мог так ошибаться. Это какой-то кошмар. Я открою глаза и приду в себя.
Самир стоял рядом со мной и смотрел на труп. На серое лицо, на перекошенный рот. Убийца моей дочери мертв, и я не смог его наказать, я даже не знал, что он был настолько близко…два убийцы. Моя женщина тоже причастна.
— Тебе очень хочется, чтоб не смогла. Я понимаю…я бы на твоем месте тоже хотел, чтобы та, кого я люблю не испачкала руки в крови моего ребенка…
— Замолчи! Просто замолчи!
Нежная, хрупкая Вика не могла такое сделать. Не могла убить моих дочерей…и этот Заир. Чертов сукин сын. Сдох. Мать его.
— Смотри…он оставил записку.
Самир достал из-за пазухи мертвеца сложенную вчетверо бумагу, немного смятую, испачканную вытекавшей изо рта слюной смешанной с кровью. Он протянул листок мне и я дрожащими руками раскрыл его.
— Прочти ты…У меня, блядь, в глазах рябит!
— Она заставила меня. Из-за нее убил. Любил ее… и она говорила, что любит…Тварь, Сатана, Аллаена!
— Дай сюда! Я сам!
«Она заставила меня. Из-за нее убил. Любил ее… и она говорила, что любит…Тварь, Сатана, Аллаена!»
Нет! НЕЕЕТ! Она не могла! Она…не способна на такое. Кто-нибудь остановите этот адский шум в моей голове, этот дьявольский набат.
Самир вдруг подошел к трупу и разжал его кулак, доставая что-то оттуда. Потом посмотрел на меня и протянул ладонь. Затошнило и горло словно стало сухим и горящим. Я резко вздохнул, а выдохнуть уже не мог. На ладони Самира кусок ожерелья Вики. Словно он оторвал его.
Мы шли обратно к дому и оба молчали. Я не мог сказать ни слова, у меня отнялся дар речи. Я онемел. Только постоянно звучали в голове слова Аят.
«Папа…это сделала Аллаена…это она нас топила…папа…это она…»
— Он повесился?
Спросил сам не зная кого, скорее себя, чем Самира.
— Черт его знает пусть шакалы разбираются.
Так мы между собой называли ментов, которые кормились с нашей кормушки и делали все что мы хотим. Включая замятые дела об отрезанных кистях рук и пальцах.
— Или его повесили…
— Зачем?
— Чтоб мы не могли его допросить. Чтоб мы думали на нее…
— Ахмад!
Я повернулся к нему, сжимая кулаки и чувствуя, как мою грудную клетку буквально разворачивает от боли, как ее выкручивает наизнанку.
— Ты не хочешь смотреть правде в глаза. Она могла соблазнить Заира… и заставить убить для нее! А потом он повесился, когда понял, что его подставили!
— НЕ МОГЛА! НЕ МОГЛА!
Заорал я и схватил Самира за шиворот.
— Не могла! Ты ее не знаешь! Она…она муху не обидит, она собак моих жалеет, она…
— Она убила Асию! Не своими руками…но она это сделала!
Могла сделать. Да, могла. Могла, черт бы ее побрал!
И все же не могла. Это моя Вика. Моя. Я ведь думал, что знаю ее, выучил, понял за это время. И ошибся?
— Господин ибн Бей! Господин!
Навстречу бежит, задыхаясь начальник охраны, у него кровоподтек на лице и порезана щека.
— Они сбежали! Только что! Сбежали!
— Кто они?
— Азим и…и эта женщина! Аллаена!
Глава 27
— Она забрала все золото и украшения, что вы ей подарили.
Самир отодвигал ящики и закрывал их обратно. Потом повернулся ко мне. Я его не слышал. Я пребывал в каком-то диком состоянии, от которого у меня все тело стало ледяным. Мне было холодно. Изнутри. Я весь покрылся льдом, и он трескался вместе с плотью, заливая меня кровью с изнанки.
— Можно будет вычислить, когда попытается сдать. А она попытается. Им будут нужны деньги. Пошлю людей в каждый уголок, в каждый гребаный ломбард.
Я кивнул и подошел к комоду, невольно сгреб ее нижнее белье ладонью и поднес к лицу. Вот так пахнет предательство, такой запах носит разочарование и ложь. Я говорил ей, что убью ее, если она мне лжет. Я обещал ей страшную смерть. Ибн Беи никогда не бросают обещаний на ветер.
— Он мог ее заставить…увести насильно, — почему-то говорит мой голос. Я ему не верю. Но он говорит вместо меня.
— Ты видишь здесь следы борьбы?
Я ничего не видел. Я ослеп, как и моя единственная оставшаяся в живых дочь. Я просто не хотел даже думать о том, что она сама с Азимом. Не хотел представлять, как именно он ее уговаривал, как именно уводил. Что сказал и что она ответила. Как смотрела на него…А ведь один раз она уже это сделала. Сбежала с Рамилем. Разве это не точная его копия? Что если она меня обманывала тогда и я… я убил своего сына, соблазненного этой стервой, которая разыграла спектакль с насилием.
— Что узнали об Азиме?
— Нашли его двоюродного брата, с детства вместе. Прятался у своей троюродной тетки, жалкий наркоман, после того, как эти сбежали он закрылся в подвале и накачивался там коксом. Видать предупредили его, что искать будут. Значит заранее все продумали.
— Отведи меня к нему. Кажется, пришло время, когда ад спустится на землю.
Касим дрожал как лист на ветру, он все еще был под кайфом, но уже понимал, что в его жизни сейчас наступят очень болезненные перемены.
— Ахмад…Ахмад…, — запричитал Касим, когда его заставили опуститься на колени и несколько раз поклониться. Он ударился несколько раз головой о бетонный пол подвала.
— Где твой брат? Говори! Говори я сказал!
Я сгреб его за шиворот и поднял вверх на вытянутых руках.
— Ооон я не знаю, он пошел работать в ваш дом…он со мной давно не общается. К тетке только приходит. Она же вырастила его. Тетка его…мать моя.
А я по глазам вижу, что что-то знает, что что-то затаил внутри.
— Куда он ее увез?
— Кого? Кого увез? Я ничего не знаю! Не знаю!
— Знаешь, мразь! Говори!
Он отрицательно качает головой, а у меня нет терпения. Я не хочу терпеть. Я даю волю зверю, чтобы он вырвался наружу, чтобы показал свои адские клыки и когти.
— Куда! Твой! Брат! Увез! Мою! Жену?
— Жену…вроде не было свадьбы… не знал о жене. О девке знал. Он приходил, рассказывал. Про девку из дома. Из большого дома.
Так в деревне называли мою усадьбу. Большой дом.
— Какой девке? Какой, мать твою, девке?!
— Он говорил, что она блондинка. У нее светлые волосы и голубые глаза, говорил, что она красивая и что вы…что вы от нее без ума, а она с ним. Она его выбрала.
Он лепечет, а у меня красная пелена перед глазами я его за горло схватил и к стене припечатал, нож достал и к его кадыку приставил.
— Имя ее называл?
— Не помню. Я не помню. Я под кайфом был. Он…он рассказыввл, а я нюхал и…не помню.
Провел острием ножа по его щеке так чтоб кровь потекла по шее.
— Я сейчас глаза тебе выколю, потом отрежу нос, потом язык, потом твой член… а потом твой анус разрежут и всунут твой член в твою жопу. Ты умрешь в адских муках, истекая кровью. Вспоминай…все рассказывай!
— Он…он ходил в дом. Приносил оттуда еду, деликатесы, деньги приносил. Матери отдавал.
— Где он с ней встречался?
— Ссс с кем? С шармутой?
Заскрипел зубами, когда он сказал «шармута» заскрипел так, что у самого скулы свело, поджалось все внутри, даже яйцо подтянулось к низу живота. За «шармуту» захотелось отезать язык. Потому что он вот так о Вике моей. О моей девочке…о той, за кем я с ума сходил, кто в себе ребенка моего носил.
— Она вроде как якобы к учителю ходила, там и встречались. Комната там была. Он так и рассказывал, что у учителя…он же сводня. Он деньги за это брал. Мужчины у него с падшими женщинами спали. Вот туда они и ходили. Кто поверит. Дом уважаемого человека. Я бы и сам не поверил, если бы Азим не рассказал.
— Что еще говорил?!
— Говорил работает…потом сказал, что произошло что-то и не может ходить больше. Сказал, что его шлюха заболела. ООон, он еще рассказывал, что она понесла от него. Что у нее ребенок его в животе был. Смеялся, говорил…говорил хозяин если бы узнал сдох бы от злости.
Я ударил ножом в живот и несколько раз провернул лезвие, потом резанул вниз. Под адские вопли Касима, под его дикие крики, выпускал ему кишки и смотрел в глаза, смотрел как из них уходит жизнь и представлял себе, что точно так же режу эту суку и ее ебаря. И когда-нибудь так и будет. Я найду его и заставлю эти кишки сожрать. А ее…я пока не знаю, что именно ждет ее. Я еще не решил.
— Зачем? Он мог знать куда они поехали!
— Ничего он не знал, а если и знал, то никогда не скажет. Не хоронить, не позволить хоронить. Собакам отдать, чтоб обглодали в пустыне.
— А с матерью что?
— Дом сжечь вместе со всем барахлом. Пусть убирается куда глаза глядят.
— Она его покрывала.
— И за это лишилась сына, дома и средств к существованию. Выживет — значит Аллах к ней добр.
Самир смотрел как я мою руки и нож от крови, как вытираю их о полотенце.
— Сжечь все дотла.
— Сожжем. А что ты будешь делать?
— Искать. Я переверну этот мир, но найду ее, переверну с ног на голову, поставлю вверх тормашками, но она будет валяться перед моими ногами… а я…
Я пока не знаю, что я с ней сделаю. Смерть это было бы слишком просто и глупо.
— Я…не могу поверить, что они это сделали вместе и…Аллаена убила твою дочь. Но это правда и она не только убивала, она изменяла тебе, она давно путалась с этим Азимом.
— За ней же смотрели мои люди! Я допрошу каждого из них, я выверну их наизнанку, но они расскажут куда именно ее возили.
— К учителю. Он же сказал тебе.
— Поедем туда, допрошу его. Пусть скажет кто приезжал к нему, с кем встречался Азим.
***
Я стоял посреди улицы и не понимал, где нахожусь. Все померкло. День сейчас или ночь. Кто-то знает? Дом учителя сгорел еще вчера ночью. От него остался один пепел. Погибли все даже собаки.
Самир допрашивал соседей, а я смотрел на пепелище и не мог понять, что со мной происходит, во что я превращаюсь, каким льдом обрастаю и ломаюсь на куски. Они уничтожили следы. Азим все продумал, все рассчитал. Нет никого, кто смог бы дать против него показания или сказать куда они поехали.
— Ахмад, Ахмад…вот сосед, он видел Азиима с женщиной.
Подтащил ко мне пожилого человека с палочкой, тот испуганно смотрел на меня, судорожно глотая воздух. Явно очень боялся.
— Его зовут Абдулла. Он говорит, что видел Азима.
— Что за женщина с ним была? Ты ее рассмотрел, Абдулла?
— Нет, она в хиджабе была. Невысокая, худая. Я… я только кольцо у нее на пальце видел. В виде цветка. Она ткань у лица придерживала, и я кольцо заметил.
Вместо воздуха в легкие попадает углекислый газ. Я не дышу, я задыхаюсь. Махнул рукой, чтоб старика увели. Меня почти не держат ноги. Они стали ватными. Я иду, а мне кажется, что стою на месте.
— Что ты сделаешь с ней, когда найдешь?
— Вначале найду и привезу в дом.
— Убийцу? Привезешь в дом ту, кто убила твою дочь!
— Я привезу ее в тюрьму, которая станет для нее могилой. Я сам буду и ее судьей и ее палачом. Никто другой не посмеет тронуть.
— Отдай ее полиции…отдай пусть люди разорвут на части.
Резко посмотрел на Самира.
— Она принадлежит мне, и я сам буду рвать ее на части!
— Отдай полиции, люди могут узнать. Шило в мешке не утаить. Пусть ее посадят. Не марай руки.
— Она принадлежит мне! Судить и наказывать буду я!
— Что? Ты собираешься найти ее и привести в этот дом?
Самида стояла возле ограды и смотрела на меня и на Самира. Во всем черном, как и всегда. Все еще не уехала как я велел. Но у меня сейчас нет сил разбираться с ней.
— Ты вернулась?
— Конечно! Я вернулась! Нашлись люди, кто сказал мне, что здесь произошло, что натворила твоя…сучка! Что это она…! Дьявольское отродье, ведьма, которую ты привел в наш дом и все пошло наперекосяк! Ты должен был запретить ей выходить замуж за твоего сына и отправить прочь! Но нет… ты потакал своим инстинктам, ты возжелал эту тварь и она, она отплатила тебе за твой грех! Убила…мою девочку, а вторую покалечила. И ты хочешь ее привезти?
— Уведи маму Самиду в дом, Самир. Она устала. Проследи, чтоб ей дали лекарства.
Отвернулся от тети и сжал руки в кулаки, сжал до такой степени, что ногти вспороли кожу на ладонях. Я еще сам не знаю, что будет когда найду…Но я найду или это буду уже не я. Все еще трудно поверить, все еще никак не могу. Как будто живу в двух реальностях. Но в одной из них Вика страшный монстр… и все закончилось. Больше не нужно искать доказательства, они все на лицо. Больше не нужно прятать голову в песок, потому что даже под песком меня ждет адская бездна, воняющая трупами.
Ненавидел ли я ее? Ненависть — это слишком просто, слишком мелко. Я чувствовал нечто иное, черное, страшное, заволакивающее, нечто не поддающееся описанию. Она настоящая дочь своего отца, она подвергла меня еще боле адским пыткам, чем он. Почему я воспылал страстью именно к ней…почему именно ее привел в свой дом и дал приблизиться к самому дорогому, что у меня было — к моим дочерям. Но где-то там, где-то в кровоточащем, развороченном куске сердца все еще расцветала и жгла эта страсть, все еще была жива и испепеляла своим смертельным ядом. Когда найду…убью и эти остатки, изничтожу вместе с ней.
Глава 28
Я услыхала. Эти страшные слова-приговор. Я их услыхала, потому что пошла следом за Ахмадом. Хотела обрадоваться, увидеть, что она жива, что с ней все в порядке, взять ее маленькую ручку в свои и сжать. Почитать ей сказки, погладить по голове, утешить. Не дать ей грустить и тосковать по Асие. Я много раз представляла, как она очнется, как расскажет всем, кто это сделал на самом деле и даже если Ахмад хоть на секунду сомневается во мне, то перестанет. Виновные будут наказаны. Ведь малышка должна знать кто на них напал. Этот человек увел их к реке, этот человек убивал на ее глазах ее сестру, и она не может не знать кто это. И самое страшное это было услыхать свое имя. Нет, она не назвала меня Викой. Она назвала меня проклятой, она назвала меня кличкой, которую дал мне ее отец, когда привел в этот дом в качестве своей подстилки.
И, мне кажется, я не слышала ничего страшнее в своей жизни чем эти жуткие обвинения. Как будто мне выстрелили в лицо, как будто меня всю разворотило этой ужасной ложью и разорвало на части. Хотела сделать шаг вперед, но меня схватили за руку и закрыли рот ладонью. Я вскинула голову и увидела лицо Азима. Он отрицательно машет головой и уводит меня, тащит назад в какую-то кладовую с предметами для уборки в доме, запирает ее изнутри и только тогда убирает свою руку от моего рта.
— Не кричи. Я хочу спасти тебя.
И я подчинилась, не знаю почему. Я безвольно подчинилась этому человеку, в тот момент я, наверное, могла подчиниться кому угодно. Я была убита. Все мое тело меня не слушалось и казалось мне онемевшим. Предательски сильно кружилась и болела голова, так сильно, что казалось она сейчас расколется на части.
— Я не Рамиль. Я не безропотное, вечно скулящее существо. И я здесь, чтобы спасти тебя. От него. Ты не представляешь, что тебя ждет и в чем тебя обвинят! Только что эта девочка. Его дочь. Вынесла тебе приговор. Смертный приговор, после которого никто и гроша не даст за твою жизнь. Я уже не говорю о смерти.
Смотреть в его лицо до боли знакомое и в то же время чужое. И ужасаться. Да, он не Рамиль. Он далек от Рамиля как небо и земля. Эти глаза не блестят от страха и раболепия, они сверкают решимостью. Они горят и блестят, и нет в них ни тени сомнения, он уверен в том что говорит и эта уверенность вселяет мне панический ужас…потому что внутри в глубине души я знаю, что он прав. Ахмад жуткий человек и он не пожалеет меня никогда. Его месть мне будет ужасна.
— Зачем это тебе?
— Хочу отомстить. За годы нищеты и скитаний. Он превратил мою жизнь в ад, выбрав только одного младенца, второго обрек на голодную смерть вместе с его теткой. Хочу спасти его очередную жертву. И я лучше, чем кто-либо знаю, что с тобой сделают. У нас действуют старинные обычаи…к тебе привяжут тело его мертвой дочери и бросят вас в яму. Ты будешь гнить в ней вместе с мертвецом, разъедаемая червями, в тебя будет вливаться трупный яд, ты будешь задыхаться от зловония, а мухи отложат на тебе и в тебе свои личинки. Ты не знаешь на что он способен! Это лишь один их примеров страшной смерти…он придумает возможно что-то поинтереснее.
— Он…он не поступит так со мной! Я же я же…
— Ты что? Кто? Жена? По нашим законам нет! Бумажку можно порвать и все и нет доказательств. У тебя стоит штамп в паспорте? У нас их не ставят! Почему он пощадит тебя? Ты особенная? Ты чем-то лучше всех тех женщин, которых он насиловал и разрывал на части? Как только зверь решит, что ты пошла против него, тронула его семью он будет беспощаден. Он уничтожит тебя. Когда-то он убил своих жен. Тебе рассказали красивую сказку, как они погибли сами, да? И ты поверила? Это он убил их! Его дочери слепые, потому что он заставлял свою беременную жену пить яд. У тебя шоры на глазах. Ты не видишь очевидного! Это убийца и садист. Ты в руках Синей бороды и это лишь чудо, что ты все еще жива и цела. Кто знает…может быть это он отдал приказ чтобы тебя избили. Ничто здесь не делается без его ведома. Он хотел избавиться от ребенка? Вот и избавился! Моя сестра, моя маленькая двоюродная сестра Мими он растерзал ее как животное. Она умерла после того, как он ее изнасиловал. Его…его уродский член разорвал ей внутренности. Ты знаешь, КАК он умеет насиловать, что он может вытворять?
По мере того, как он говорил у меня темнело перед глазами. Да, я знала. Может быть, мне повезло больше, чем остальным и я выжила и выдержала или со мной он был не настолько жесток. Но я знала.
— Чтобы скрыть свое преступление Ахмад убил ее. Задушил в постели. Подушкой. Не своими руками, конечно.
Мне хотелось ему не верить, хотелось кричать, что это не правда…но я как никто другой знала на что способен этот человек. Знала, как он может ненавидеть и превращать твою жизнь в ад. Разве надо мной не издевались, не унижали?
— Может быть…может быть ты что-то в нем изменила и все сложилось бы по-другому. Но теперь, когда его собственная дочь обвинила тебя как думаешь, что ждет убийцу?
Тяжело выдохнула, с трудом удерживаясь на ногах.
— И что…что ты предлагаешь?
— Бежать. Я увезу тебя. Затеряемся в твоей стране, спрячемся так, что никто не найдет.
— Моя мать и сестра. Он отыграется на них.
— Заберем их прежде, чем он доберется. Он отыграется на них в любом случае. Если останешься здесь, первое что он сделает — это отомстит тебе. Причинит боль твоим родным, чтобы отплатить за смерть своей дочери. Я даже не представляю. Что он может с ними сделать.
— Я не виновата!
— Теперь тебе никто не поверит! Надо бежать и прежде всего спасать твою семью!
— Но как?
— Я сейчас отдам приказ и мои люди увезут твоих родных и спрячут.
— Кто ты? Ты…ты не бедный Азим, который нуждается в работе, верно?
— У меня были годы…и ненависть к этому человеку. Я хочу спасти хотя бы тебя. И отомстить ему.
Он был честен. Мне нравилось, что он не придумывал никаких других причин, не пытался мне врать, а откровенно говорил, что мстит Ахмаду и за что мстит. Я готова была принять эту причину, а еще я прекрасно знала, что он прав. Ахмад казнит меня, и эта казнь будет жуткой. Возможно, именно такой, как описал Азим.
— Когда бежим?
— Сейчас. Пока он вне себе, пока будет проверять искать, узнавать у нас есть время. Я выведу тебя отсюда черным ходом. Переоденься в мужскую одежду и мы проскользнем под носом у охраны. Под твоей кроватью сверток. Одевайся и иди к черному ходу. Никому ничего не говори. Сделай это прямо сейчас. Когда никто не ожидает и все поражены признанием Аят.
Я одевалась быстро и равнодушно. Мной овладело какое-то вселенское оцепенение, какой-то лед сковал мое тело. И я превратилась в робота, который делает все по инерции. А перед глазами проносятся картинки из прошлого. Наше знакомство, его адская жестокость, издевательства. Я не смогу снова все это пережить и не сломаться. И если со мной что-то случится, то мои мама и сестра погибнут. Он отомстит всем.
Я верила Азиму. У меня не было ни одной причины не поверить…Ахмад мне их не дал.
Воспоминание…
Ахмад Мухаммад ибн Бей испытывал ко мне какую-то противоестественную бешеную ненависть, вперемешку с этим невыносимым выражением похоти на дне его черных огромных глаз. И я понятия не имела, за что…чем я заслужила такую жуткую участь, и почему именно он отобрал у меня счастье. За что? Зачем я ему?
Когда где-то за дверью объявили:
«Эмир пожаловал»
Я вся снова заледенела от ужаса, а надежда, что Рамиль возразит своему монстру-отцу, исчезла, едва я взглянула в испуганные и жалкие глаза своего жениха еще там, когда Ахмад объявил, что никакой свадьбы не будет.
— Пошел вон, не путайся под ногами! — рявкнул он тогда сыну, и тот трусливо ретировался, уступая более сильному противнику.
Голос Ахмада прозвучал настолько отчужденно, настолько холодно, что мне показалось, я сейчас упаду в обморок от одного его звука. Никто и никогда не пугал меня настолько сильно, как этот человек, которого и человеком язык назвать не поворачивался.
Эмир вошел в спальню и занял собой все пространство комнаты. Огромный, высокий, худощавый и в тот же момент настолько сильный, что каждая его мышца прорисовывается под черным лонгсливом с воротником под горло. Сколько ему лет? Он выглядел достаточно молодо…Лет тридцать пять или тридцать шесть. Красивый до боли в глазах и в тот же момент совершенно изуродованный с левой части лица грубым шрамом от ожога. Я вздрогнула, увидев этот шрам, но не от жалости, а от суеверного ужаса, потому что он пугал меня, как самое страшное и ненасытное чудовище из адских кошмаров, и это чудовище пришло ко мне в спальню, чтобы уничтожить и разодрать на части.
Эмир двигался, как большая пантера. Играючи мышцами, пружинисто и хищно. Когда он приблизился ко мне, я шумно выдохнула, и мне показалось, что из моего рта пошел пар — настолько рядом с ним стало холодно и опасно.
Ахмад наклонился ко мне, тронул мои волосы и с неким звериным удовольствием выдрал из волос заколку так, чтобы те рассыпались по спине.
— Похожи на омерзительный снег из твоей страны…всегда ненавидел его. Как и зиму, как и все, что с вами связано.
И поднял прядь волос, наматывая на запястье, чтоб уже через секунду рвануть мою голову назад.
Какие огромные у него глаза. Темно-карие. Похожие на бархатную адскую тьму с мелкими золотистыми прожилками. И в черном расширенном зрачке отразилось мое бледное лицо.
— Если я вошел в помещение — ты должна встать, а потом поклониться мне и поцеловать мою руку. Хотя…мне доставит наслаждение наказать тебя за непокорность. Ты даже не представляешь, как часто и как больно я буду тебя наказывать. А еще…ты будешь меня умолять, чтобы я сделал это снова.
Я не хотела наказаний. Мне было страшно, дико и отвратительно. Я всегда боялась боли, страданий и мучений. Я хотела, чтоб меня отпустили, чтоб этот кошмар кончился, и я смогла уехать домой. Пусть отпустит… я ведь просто хотела выйти замуж за его сына. Зачем…зачем он сам женился на мне? Чтобы истязать? За что так люто ненавидит меня?
— Хорошо.
— Не хорошо, а хорошо, мой эмир! Повтори!
Сдавил волосы сильнее, наклоняя меня вниз к своей руке с длинными шрамами на запястье.
— Хорошо, мой господин!
— Целуй!
И я с трепетом прижалась к шраму губами.
Ахмад рывком поднял меня вверх и, сдавив мою грудь, прошипел мне на ухо.
— Ты понятия не имеешь, что такое боль…Ты о ней только слышала или видела в своих тупых мелодрамах. А теперь ты с ней познакомишься. Я сделаю с тобой все, что захочу. Сделаю все то, что творили с моими людьми…такие, как твой отец, и он вместе с ними. Ты станешь моей преданной, покорной сукой, с вечно раздвинутыми ногами и открытым ртом. Я научу тебя ползать у меня в ногах и просить тебя вые*ать!
Такой адской и черной ненависти я никогда не видела в чьих-то глазах. Они такие страшные, такие холодные, такие горящие диким огнем. И то, что он говорит, словно хлыст бьет меня по нервам, по оголенным венам, заставляет взвиться и напрячься всем телом.
— Я буду учить тебя стать моей собакой прямо сегодня ночью, и ты ублажишь меня так, как я того захочу.
Я не знала, за что он так меня ненавидит. Всего лишь день назад я собиралась выйти замуж за Рамиля, всего лишь день назад я была невестой красивого, доброго парня… а уже сегодня я стала женой исчадия ада, чудовища с человеческим лицом. Мой мир разбился вдребезги и никогда не станет прежним.
— Ты будешь носить на своей шее ошейник, ты будешь моей рабыней, моей собственностью, моей псиной. Теперь ты принадлежишь мне!
— Я… я ничего не сделала, я… я хотела стать, стать женой вашего сына…я люблю его… я..
— ЗАТКНИСЬ! Я прекрасно знаю, зачем ты собралась выйти за моего сына, и сколько ему стоило твое согласие! Запомни…в любую секунду лечение твоей сестры прекратится, в любую секунду твою мать снова посадят за решетку!
Мне стало холодно. Настолько холодно, что по всему телу проступили мурашки от озноба. А его страшные глаза сверкнули брезгливым отвращением. Рука продолжала сжимать мою грудь, пока он вдруг не сдернул корсаж свадебного платья вниз к поясу.
Пальцы сдавили сосок, и я вскрикнула от боли. Он сжимал кончик груди с такой силой, что у меня на глазах выступили слезы.
— И нет… я не твой господин. Слишком много чести для собаки. Ты будешь называть меня — хозяин. Ты просто моя собственность и принадлежишь мне. Никаких прав у тебя нет, пока я их тебе не дал. В моем мире у женщины нет души…как и у псины.
Мне очень хотелось, чтобы его пальцы отпустили сосок, но он сдавил его еще сильнее.
— Повтори. Я твоя собака, хозяин, и сделаю все, что ты захочешь, добровольно!
Он улыбался, как психопат. С ненавистью и вожделенной похотью. Он внушал мне суеверный ужас своей жуткой красотой и уродливыми шрамами.
— Прошу…мне больно…, — взмолилась и закусила нижнюю губу. — Я сделаю все, что вы захотите!
— Прошу? Кого ты просишь? — еще сильнее, так, что теперь хочется зарыдать.
— Прошу, мой хозяин.
— Правильно. Умница.
И отпустил сосок. По моим щекам градом полились слезы от унижения и его непонятной жестокости. В ту же секунду его палец нежно погладил красный и пульсирующий от боли сосок. Я почти не дышала.
— Снимай с себя платье и становись на колени! Только вначале завяжи себе глаза!
И я вспомнила, как кто-то из женщин прошептал…там в зале для гостей
«Интересно, а свою жену он будет трахать с закрытыми глазами или…ей все же можно будет смотреть?»
И швырнул мне черную ленту, продолжая прожигать меня своим черным невыносимым взглядом.
Глава 29
Мы скрывались под чужими именами в недорогой квартире на окраине морского курортного города. Перелет в самолете был уже позади, как и долгая дорога на поезде в самых дешевых вагонах. И не потому, что у Азима не было денег, а так легче было скрыться и труднее отследить. Все покупки только за наличность. Никаких расчётов картами. Мне не верилось, что мы смогли зайти так далеко, что смогли выехать за пределы ЕГО страны, смогли попасть обратно на мою Родину.
Мне вспомнилось, как Самида говорила, что мне никогда от него не скрыться, как то же самое говорила Азиза. Но я все же это сделала. Я смогла сбежать. Спасибо Азиму. Он не скрывал от меня, что ему помогала Лами. Меня это даже не удивило. Потому что ее мотивы мне давно понятны. Избавиться от меня любыми методами и этот был беспроигрышный. Потому что возвращаться мне уже никак нельзя. Меня будет ожидать страшная и мучительная смерть.
— Надеюсь она помогала тебе не во всем?
— Имеешь в виду знает ли она о том, куда мы поехали? Нет. Я ей не доверяю. Лами хитрая и подлая сука сдаст, как только от этого начнет зависеть ее дырявая шкура.