Трусливый ястреб Мейсон Роберт
Мне нравилось летать вслепую. Вы садитесь в «Хьюи» с инструктором, надеваете капюшон (устройство, ограничивающее ваше зрение пределами кабины), летаете над всей Алабамой, тренируетесь садиться в аэропортах, в которых никогда не бывали, и возвращаетесь через один-два часа, так и не увидев за это время землю, небо или что-нибудь еще кроме внутренностей кабины. На моем финальном экзаменационном полете я пролетел от Форт-Ракера до Гейнсвилла во Флориде и обратно, выполнил четыре захода на посадку на незнакомых аэродромах и пересек два маршрута. Этот волшебный полет продолжался четыре часа. Единственными признаками того, что я летел, были движущиеся стрелки приборов и переговоры с разными диспетчерскими вышками. Тренировка пригодилась мне во Вьетнаме всего несколько раз, но каждый раз она спасала жизни.
11 мая 1965 года мы получили погоны уорент-офицеров и серебряные крылышки. И отец, и сестра, и Пейшнс, и Джек прибыли меня поздравить. (Мать болела и не могла присутствовать.) Я очень гордился собой. Это были самые насыщенные десять месяцев из моих двадцати трех лет жизни.
Шестьдесят процентов нашего выпуска сразу отправили во Вьетнам. Я остался среди тех, которым, как мы думали, повезло нести службу в Штатах. Это была иллюзия. Я попросился и был назначен в 3-ю транспортную роту, в Форт-Бельвуар, штат Вирджиния – спецрейсы для перевозки ВИП-персон. Эта часть развозила сенаторов и конгрессменов по Вашингтону и круглосуточно была готова к немедленному взлету, чтобы доставить конкретных людей в подземные сооружения в случае, если наступят «тяжелые времена». Обычно служба длилась от полутора до двух лет. И она была слишком хороша для новоиспеченных пилотов. Такая синекура должна быть для старых служак. База содержалась в идеальном порядке; в Вашингтоне было много развлечений, а роскошный офицерский клуб был с видом на Потомак. Мы были так глупы, что не понимали: мы стоим в листе ожидания и пробудем здесь всего несколько недель. Мы с Пейшнс отправились покупать мебель для нашей первой квартиры со дня свадьбы.
Несколько недель мы жили как нормальные люди. Утром я просыпался, надевал оранжевый летный костюм и ехал на поле, до которого было десять миль. Там я два-три часа проходил переобучение на двухвинтовом вертолете «Пясецкий». А потом прохлаждался без дела, болтая с другими пилотами.
Некоторые из них уже побывали во Вьетнаме. Они рассказали, что в Сайгоне можно купить стереосистему примерно за треть цены. Вот что я узнал о Вьетнаме: это хорошее место для покупки стереосистем. Многие из этих пилотов выполняли задачи поддержки Вооруженных сил Республики Вьетнам (ВСРВ) в этой войне по расписанию, целью которой было удерживать контроль над южным Вьетнамом ввиду растущей популярности Хо Ши Мина. Вьетнамские коммунисты на Юге – вьетконговцы – не переставали сражаться с тех пор, как президент Зьем отказался проводить назначенные свободные выборы в 1956 году. Тогда я этого не знал, но знал, что наши пилоты отзывались о ВСРВ как о воинах, неохотно участвовавших в американской операции. Они отвозили вьетнамские войска на битвы, которые те в основном проигрывали. Между тем вьетконговцы продолжали крепнуть.
Через три недели я получил назначение в Форт-Беннинг, штат Джорджия. Без каких-либо объяснений.
– Какого хрена происходит в Форт-Беннинге? – спросил я друга, получившего такой же приказ.
– Слышал, что там формируют новую большую дивизию. Возможно, мы отправляемся во Вьетнам.
– Что?!
В Форт-Беннинге была 11-я воздушно-штурмовая дивизия (экспериментальная), которая больше двух лет отрабатывала нападения с воздуха и тестировала вертолеты. После нескольких крупных военных учений в Северной и Южной Каролине, где 11-я воздушно-штурмовая дивизия сражалась против врага, которого изображала 101-я воздушно-десантная дивизия, было решено, что методы работают, и следует формировать настоящую воздушно-штурмовую дивизию для отправки во Вьетнам. Поскольку и пилоты, и вертолеты уже были на базе, они просто сменили название экспериментальной дивизии на «1-я аэромобильная дивизия» и запросили еще пилотов и летательных аппаратов для усиления.
Сотни пилотов прибыли в Беннинг в середине июня, но до 28 июля нам говорили, что у усиления нет причин. «Слухи об отправке во Вьетнам лживы, но не спешите снимать здесь жилье», – вот как они выражались.
Мы прошли ускоренный курс по применению некоторых техник, изобретенных опытными бойцами экспериментальной дивизии. Их специальностью был полет на малой высоте – так называемый бреющий полет. Предполагалась, что эта техника сводит огонь с земли к минимуму. У них был особый маршрут на малых высотах, «курс уверенности», на котором нас учили летать под высоковольтными проводами и поворачивать так низко, что законцовки лопастей почти касались земли. Эти парни были настоящими ковбоями.
На одном вылете с бывалым летчиком Биллом Джеймсом мы летели так быстро и так низко, как никогда в моей жизни. Вместе с тремя пилотами ВВС Джеймс летел вдоль железной дороги, окаймленной высокими деревьями. На скорости более ста узлов он ввинтился в этот узкий канал. Лопасти причесывали верхушки деревьев. Это было нечто! Пилоты ВВС орали: «Он сошел с ума! Скажи ему остановиться! Стой!» Услышав крики, Джеймс прибавил газу. На скорости сто двадцать узлов, между двумя рядами деревьев, мир слился в зеленое пятно. Понятия не имею, как Джеймс ориентировался.
Далее «старички» усовершенствовали бой в строю. В летной школе строй представлял собой два или более вертолетов, летящих в зоне видимости друг друга в небе. Нас не учили летать в сомкнутом строю – это считалось опасным. Но чтобы четыре «Хьюи» оказались на небольшой зоне посадки одновременно, они должны лететь, приземлиться и взлететь очень близко друг к другу.
Сомкнутость измерялась в диаметрах винта. Для «старичков» она составляла два-три диаметра. В реальности они летали на расстоянии одного винта или меньше. Когда я впервые увидел это, в моей голове заплясали видения: как эти лопасти сближаются, вращаются в противоположные стороны и разбиваются. Болтали так же, что эти дьяволы летали с перекрытием винтов на несколько футов, развлечения ради.
Я чаще наблюдал за тем, как выполняют эти маневры – бреющий полет, полет в сомкнутом строю, – чем выполнял их сам. У нас было слишком мало времени. Новые пилоты учились летать на «Хьюи» и проходили воздушно-штурмовую подготовку уже во Вьетнаме.
Когда объявили, что мы должны сдать нижнее белье, чтобы его выкрасили в оливковый зеленый, и покрыть свои летные шлемы той же краской, стало ясно, что час «икс» близок. 28 июля я смотрел выступление президента Линдона Джонсона по телевизору, в котором тот сказал: «Мы остаемся во Вьетнаме» и «Сегодня я приказал отправить во Вьетнам Аэромобильную дивизию». Меня охватил восторг, смешанный со страхом. Игры кончились. Жизнь пилотов вертолета становилась серьезной штукой.
На следующий день в приступе мрачной рассудительности я купил двуствольный «дерринджер» – свое тайное оружие для последнего шанса.
Моя сестра Сьюзан приехала из Флориды, чтобы забрать Пейшнс и Джека. Я чувствовал себя обманутым. Мне не дали возможности хотя бы месяц пожить нормальной человеческой жизнью с женой и сыном. Теперь я уезжаю на год, а может, и навсегда. Пейшнс и Джек прожили пять месяцев в жаркой комнате в Техасе, четыре месяца в трейлере в Алабаме, месяц в пустой квартире в Вирджинии и последний месяц в другом трейлере, в Джорджии. Я чувствовал, что не слишком-то хорошо их обеспечивал, а теперь, в дополнение ко всему, отправлялся на войну.
Ситуацию ухудшало еще и то, что я не верил в «правое дело». Мне уже было интересно почитать о Вьетнаме, и я считал, что вьетнамцы сами должны решать, какое правительство им нужно, как и мы. Если они хотят коммунистов, пусть будут коммунисты. Возможно, им не понравится коммунизм; что ж, каждый волен совершать ошибки. Если бы демократический капитализм был им милее, они бы дрались за него.
Возможно, мое ощущение, что война во Вьетнаме бессмысленна, было порождено страхом умереть молодым. Это было прозрение, которое пришло слишком поздно. Я уехал на войну. Я был должен армии три года службы за то, что она научила меня летать на вертолетах. Оставалось только расхлебывать.
Я взял Джека на руки, и мы вместе улыбнулись в объектив. Пейшнс сделала снимок. Мы забрались в машину и поехали на базу. Пока солдаты складывали вещевые мешки в автобусы, я обнимал Пейшнс, она плакала. В оцепенении я смотрел, как моя сестра, моя жена и мой сын садятся в машину и уезжают. На парковке, окруженный сотнями людей в зеленой одежде, снующими вокруг автобусов «Грейхаунд», я чувствовал себя очень одиноко.
Мы приехали из Колумбуса в Мобил, где нас погрузили на авианосцы «Кроатан». Всего потребовалось четыре авианосца, шесть военно-транспортных и семь грузовых кораблей, чтобы перебросить всю дивизию на другой конец света. Передовой отряд в тысячу человек был отправлен по воздуху. Они должны были встретить нас в лагере, разбитом на высокогорье неподалеку от деревни Ан Хе.
Мы поднялись на борт. Я боролся со своим огромным мешком, волоча его по темным коридорам. Когда я пробирался через люк, тяжелый мешок сорвал пуговицу с формы. Воздух был застоявшимся и кислым, стальные переборки были покрыты ноздреватой ржавчиной. Я дошел до палубы, расположенной под нависающей летной палубой. Подтянул мешок к люку, пытаясь сообразить, как его спустить, ничего не разбив.
– Брось его, чиф, – крикнул уорент с подножия лестницы.
Он стоял на палубе, где нас разместили.
– Этот мешок? – переспросил я.
– Ну да. Брось его мне. Ты не спустишь его вниз.
– Он весит не меньше меня.
– Слушай, чиф, ты хочешь затор устроить? Брось его мне.
Когда я бросил мешок, уорент сделал шаг назад. Мешок рухнул на стальную палубу.
– Я думал, ты собираешься его поймать.
– Разве? – ухмыльнулся уорент. – Вон там твоя койка. Приятного путешествия.
Глава 2. Августовский круиз
Мы не хотим разрастания конфликта с последствиями, которые никто не сможет предугадать; мы не будем запугивать и демонстрировать свою силу. Но мы не сдадимся, и мы не отступим.
Линдон Джонсон, 28 июля 1965 г.
Август 1965 года
На переполненном корабле я наконец-то познакомился со всеми офицерами своей роты. За месяц лихорадочных сборов и обучения в Форт-Беннинге я не запомнил, кто есть кто.
Я был причислен к роте Б 229-го вертолетного транспортно-десантного батальона, которых было два в 1-й аэромобильной дивизии. Командиром роты был майор Джон Филдс, которого заменили через пару месяцев после прибытия во Вьетнам. Филдса очень любили, но мне не удалось близко узнать его. Командиром моего взвода был капитан Роберт Шейкер, чернокожий, высокий и худой профессионал, в общем, твердый орешек. Командиром же моего отделения был капитан Дэн Фэррис, крепко сбитый и двужильный мужик с неизменной улыбкой – с ним я буду общаться во Вьетнаме чаще всего. Военный, но с отличной психикой.
– Черт побери, Коннорс, ты мне локтем в глаз заехал, – прорычал Лен Райкер, высокий и худощавый старший уорент-офицер второго разряда.
– Извиняй, Лен. Меня доконал этот гребаный «Мэй Уэст».[1]
Когда Энсин Уолл и полковник Догвелл устраивали учебные тревоги, мы коротали время, наблюдая за возней Коннорса с надувным жилетом. Даже если ожидание растягивалось на полчаса, ему всегда удавалось натянуть жилет в самую последнюю минуту. Пэт Коннорс был летчиком-инструктором нашей роты и по совместительству штатным клоуном.
– Вот так, – он просунул плечо под ремень, резко выпрямился и тут же повалился на своего товарища, Банджо Бэйтса. – Упс. Пардон, мисс.
– Отвали, Коннорс. Мне не до твоих выкрутасов. – Банджо скрестил руки поверх жилета и насупился, отвернувшись от Коннорса.
Бэйтс всегда выглядел предельно утомленным, за исключением моментов, когда Коннорс его развлекал. Коннорс продолжал ухмыляться прямо в лицо Банджо, не обращая внимания на угрюмый взгляд товарища.
– Что за чертовщина, – раздраженно выдавил Банджо. – Ладно, пускай мне приходится терпеть эти тупые учебные тревоги чуть ли не каждый день, чтобы доказать, что я умею надевать спасательный жилет. Но ведь мне еще приходится терпеть такого круглого идиота, как ты, Коннорс.
Он повернулся, невольно улыбнувшись довольному Коннорсу в ответ.
– Вольно! – скомандовал Шейкер.
Фэррис и другие командиры отряда повторили за ним.
– Так, перекличка.
Шейкер стал зачитывать фамилии.
Я до сих пор не знал фамилий большинства парней из своего взвода. Во втором взводе я был знаком с Вендаллом, фанатом фотографии, его товарищем Барбером, а также моделистом-любителем капитаном Моррисом и его дружком Декером, старшим уорент-офицером второго разряда.
– Дэйзи.
– Здесь. – Капитан Дон Дэйзи обожал споры о политике и много играл в шахматы.
– Фэррис. – Капитан Дэн Фэррис. Мне он понравился с самого начала.
– Готлер. – Старший уорент-офицер второго разряда Фрэнк Готлер, тихий мужчина с легким немецким акцентом, утверждавший, что успел полетать в рядах люфтваффе.
– Кайзер. – Старший уорент-офицер второго разряда Билл Кайзер. Невысокий, с быстро бегающими глазками, очень агрессивный. Никому не подчинялся, любил азартные игры и постоянно в них побеждал. Попади он в группу летающей огневой поддержки вместо «сликов», стал бы настоящим головорезом, я уверен.
– Лиз. – Старший уорент-офицер третьего разряда Рон Лиз. Самый старший уорент-офицер в нашем взводе, это звание примерно соответствовало капитану. Лиз казался тщедушным бледным эльфом, но имел большой опыт боевых вылетов на планерах во время сражений над Тихим океаном и на истребителях в Корее. Он часто переговаривался вполголоса с Готлером. Впервые оказался в аэромобильной дивизии, ему пришлось взять вынужденный отпуск в своей конторе, чтобы улететь во Вьетнам. После Коннорса он был лучшим пилотом в нашей роте и самым опытным бойцом.
– Мэйсон. – Уорент-офицер первого разряда Боб Мэйсон. Я. Абсолютный новичок в дивизии, вчерашний выпускник летного училища, всего двести пятьдесят часов налета. Я был пять футов десять дюймов ростом, весил сто сорок фунтов и дерзко носил темно-каштановые волосы чуть длиннее, чем у остальных. У меня были высокие скулы и прищуренный взгляд. Я старался соответствовать.
– Нэйт. – Еще один старший уорент-офицер второго разряда. Он часто дымил трубкой и говорил грудным голосом, который совершенно не вязался с его скромным телосложением.
– Реслер. – Уорент-офицер Гари Реслер. Еще один новичок в дивизии и армейской авиации.
– Райкер.
– Здесь. – Получив от Коннорса локтем в глаз, и без того румяный Райкер раскраснелся до оттенка вареного лобстера. Он был серьезным парнем, едва ли не начисто лишенным чувства юмора.
– Отлично.
Капитан Шейкер скатал список личного состава, сунул его под мышку и стал дожидаться проверки. В отличие от остальных, он не носил мятые летные комбинезоны. После утренней разминки он надевал полевую форму и начищенные сапоги. Как командир взвода, он считал себя в первую очередь солдатом и только потом пилотом.
Как только Шейкер закончил перекличку, из-за угла с противоположной стороны корабля показались энсин морского флота Уолл и полковник наземных войск Роджер Догвелл. Уолл всегда выглядел так, будто его распирало от смеха. Он был единственным представителем флота на борту, поэтому он командовал кораблем и находился на одном уровне по званию с Догвеллом. На лице рослого Догвелла было написано, что ему хочется свернуть энсина Уолла в морской узел. Шейкер вяло отсалютовал, а ухмыляющийся энсин постучал ему по лбу пальцем. Догвелл нахмурился.
– Все на месте? – спросил энсин.
– Да, мистер Уолл, все на месте.
В тоне Шейкера читался ответный вопрос: «А где они, по-твоему, в парке гуляют?»
– Сэр, где Банджо? – внезапно спросил Коннорс.
– Я здесь, придурок, – Банджо пихнул Коннорса локтем.
– Ну слава богу, слава богу!
– Достаточно.
Шейкер развернулся и просиял. Уолл ухмыльнулся. Догвелл смотрелся категорически злобно. Полковник произнес лишь одно слово за всю поездку: «Пилоты».
Лиз подсел ко мне за завтраком:
– Я назначил тебя пилотом для перевозки солдат с корабля, когда доберемся до Куинёна, – он улыбнулся.
– Правда? – я слабо улыбнулся в ответ.
Я до сих пор не был уверен в полетах на «Хьюи».
– Что-то не так? – спросил Лиз. – У тебя нездоровый вид. Харчи обратно лезут?
– Нет, с харчами порядок. Я сомневаюсь, что смогу поднять «Хьюи» в воздух с корабля.
– Здесь написано, – он показал карандашную запись, – что ты прошел обучение на «Хьюи». На всех четырех моделях. – Он посмотрел на меня.
– Да, я действительно летал на них, но в основном по приборам, под капюшоном. Я налетал около десяти визуальных часов вместе с инструктором.
– Как давно ты закончил летное училище? – я заметил морщины вокруг его глаз от улыбки, пока он изучал записи.
– В середине мая.
– И тебе не хватает уверенности, чтобы взлететь с корабля?
– Так точно.
– Ладно. – Он положил записи на полиэтиленовую скатерть возле подноса с едой. – Я только что назначил тебя на полет со мной.
– Спасибо. Мне совершенно не хотелось заканчивать поездку в океане.
– Брось. Я уверен, что ты отлично бы справился, но мне нужен второй пилот, а тебе, судя по твоим словам, нужна практика.
После завтрака я вернулся на свою койку за технологической картой и понял, что почти забыл процедуру запуска. Я достал техкарту из летного планшета и отправился в ангар, чтобы найти подходящий для тренировки «Хьюи».
Проход от нашего трюма через внутреннюю часть корабля до столовой был похож на джунгли, заваленные коробками, мешками, катушками, бочками, ящиками и «Хьюи». Обычно в этом проходе толпились люди, но я удачно попал на смену нарядов по столовой. Посередине палубы я протиснулся между двумя фюзеляжами и пошел на свет большой лампы, мелькавшей над кабиной «Хьюи». Мне как раз нужен был вертолет подальше от прохода. Я не хотел попадаться на глаза бывалым – эти парни проделывали всю процедуру запуска быстрее, чем я прикуривал от «зиппо».
Я открыл левую дверь кабины. Внутри все было знакомо, за исключением бронированных пилотских кресел. Броня говорила о том, что и в кабине порой свистят пули. И зачем я так яростно спорил с комиссией по отчислению?
Мне предстояло лететь в бой на одной из этих машин. В детстве подобная перспектива никогда не приходила мне в голову, когда я в фантазиях вывозил людей из зоны наводнения, спасал красивых девчонок или зависал над верхушками деревьев, собирая яблоки. В тех фантазиях по мне никто не стрелял.
Я уселся справа в кресло первого пилота и осмотрелся. У наших «Хьюи» не было орудий на борту, за исключением пулеметов старшего механика и бортового стрелка, поэтому они назывались «сликами». Наша задача заключалась в перевозке солдат до зон высадки. Противники всегда могли открыть по нам огонь с земли. В отличие от пилотов боевых вертолетов, нам было нечем выстрелить в ответ. Я не мог представить себе, каково это.
Броня добавляла триста пятьдесят фунтов к весу вертолета и занимала собой два солдатских места. Я постучал по ней костяшками пальцев. Керамические и стальные многослойные пластины почти полдюйма толщиной расположены вокруг кресла и под ним, само кресло сделано из алюминиевого каркаса и затянуто в нейлоновую сетку. Скользящая бронированная панель сбоку от кресла выезжала со стороны двери – защита для торса, но не для головы. Когда мы доберемся до Вьетнама, нам будут выдавать бронежилеты. Все выглядело надежно. В ангаре на палубе «Кроатана» никто не стрелял, поэтому мне казалось, броня защитит от всех пуль.
Я положил техкарту на одну из радиостанций на панели между двумя сиденьями пилотов и крутанулся на месте, чтобы рассмотреть грузовой отсек позади. Он имел форму подковы из-за перемычки в виде крышки трансмиссионного отделения (которое называлось «адской дырой») и гидроагрегатов прямо под валом несущего винта. Наши два бортовых стрелка должны располагаться по обеим сторонам крышки «адской дыры» у раздвижных дверей, сидя за пулеметами M-60, прикрепленными к турелям. Однако в первые два месяца пулеметы будут просто торчать из верхней части открытых дверей на эластичных тросах. Со старшим механиком и пулеметчиком по бокам в грузовом отсеке можно было легко разместить от восьми до десяти солдат. Я повернулся обратно и расслабился. Пока «Кроатан» катился по волнам, я изучал приборную панель и думал о Пейшнс.
«От такого безделья любой дровосек уже выскочил бы наружу и придушил кого попало развлечения ради», – сказал как-то Декер. Уроженец Арканзаса Декер числился в другом взводе. Этот неопрятный, растрепанный парень, у которого даже армейский ежик выглядел взъерошенным, не отходил от своего близкого друга и земляка, капитана Морриса. Они постоянно перебрасывались какими-то южными афоризмами: «Доволен, как дохлый еж под палящим солнцем».
Моррису было под сорок, шутливые разговоры с Декером не скрывали его волнения. Он зачесывал свои редеющие черные волосы назад, не жалея бриолина, и задумчиво поджимал губы – долгие годы концентрации не прошли даром. Он увлекался моделизмом. Ему удалось выпросить чертежи «Кроатана» у главного боцмана, поэтому он проводил большую часть времени за постройкой детальной модели корабля. Он даже добавлял ржавчину в нужные места. Когда я уставал от вида океана, чтения или шахмат, я с удовольствием наблюдал за работой Морриса. Это было зачаровывающее зрелище. Его плавные движения и умиротворенное лицо свидетельствовали о том, что он без ума от процесса. Но почему «Кроатан»? Моррис объяснил, что «Кроатан» был своего рода последним авианосцем. Я любил и уважал Морриса. Он явно лучше меня переносил эти бесконечно тянущиеся дни.
Если бы меня спросили про любимое время дня, то я выбрал бы время захода солнца. Как-то раз, когда я стоял на носу и наблюдал за погружающимся в море солнцем, вдали на горизонте замаячили какие-то очертания – «Кроатан» был не один в океане. Контакт с чужаками. Мы не одни.
Ко мне подошел солдат, оперся локтями на стальной борт и уставился в крупный бинокль. Впереди извивалось что-то черное, похожее на морскую змею.
– Похоже на ветку от дерева, – отметил он. – На ней кто-то сидит. Пока не пойму кто.
Мы ждали.
– Чайки, – объявил парень растущей толпе. – Они сидят к нам спиной. Вряд ли они нас видели.
«Кроатан» шел встречным курсом на двадцатифутовую ветвь и двух ее пассажиров.
Я обернулся и взглянул на капитанский мостик, который находился по правую сторону взлетной палубы. Человек в футболке стоял снаружи и указывал вперед.
– Ребята собираются переехать птичек, – произнес только что подоспевший Декер. – Все равно что присунуть собаке или раскидать мусор.
К тому моменту на носу авианосца скопилось более пятидесяти человек. Я стоял у самого борта. Чайки не покидали насест и не торопились нас замечать. Они нашли единственное подходящее место посередине Тихого океана, чтобы сделать передышку.
Я перегнулся через борт, чтобы увидеть момент столкновения. В яблочко. Ветка переломилась на части, чайки попытались оттолкнуться и взлететь, но их накрыло волной. Они исчезли. Несколько секунд спустя по правому борту корабля, примерно в двадцати футах от носа, из морской пены показалась сначала одна, а затем и вторая птица, они трясли головами и стучали крыльями по воде.
Мы с Лизом свесились через перила правого борта, пока мимо проплывал полуостров Батаан. Сине-серые холмы возвышались над морским горизонтом. Это был единственный клочок земли, который мы увидели на пути от Калифорнии к Вьетнаму. Лиз молча глазел на острова вдали. Когда-то он сажал там планер.
– Как это было? – спросил я его.
– Настоящая жара, – он повернулся ко мне и улыбнулся. – Самое ужасное чувство в жизни. Тогдашние гребаные планеры не садились, они падали. Я думал, что смог отработать все приемы во время тренировок, но с кучей солдат внутри планеры превращались в гребаные куски металла.
Он ругался, только если речь заходила о планерах.
– Ты разбил самолет?
– Ну, я ушел на своих двоих, так что будем считать это посадкой. В моем самолете люди покалечились, в других погибли. Планеры были ужасной затеей… Наши «Хьюи» как минимум смогут улететь обратно, когда мы высадим отряды.
– Что ты делал после посадки?
– Выживал. Вот и вся цель. Посади самолет, а затем добирайся до своих войск как хочешь. Некоторые не добирались.
– Твою мать! Как ты вообще стал пилотом планера?
– Всех студентов курса в летном училище внезапно переквалифицировали в кандидатов – пилотов планеров и отправили за моря. Без причины. Вчера летали на турбовинтовых учебных самолетах, на следующий день сели за планер.
– Ты и в Корее летал?
– Ага. Тактический авиаотряд.
– И как тебе?
– Да более-менее. По крайней мере, самолеты были с двигателями. Мне нравилось на них летать.
– Зачем ты уволился с работы и пошел в авиацию?
– Да черт его знает. Наверное, я слишком люблю летать. Люблю боевые вылеты. Они похожи на… проверку. Каждый раз я готов наложить в штаны от страха, но мне нравятся ощущения. Аэромобильная бригада была хорошим решением. А то стол в моей конторе все больше стал напоминать гроб. Понимаешь, о чем я?
Я неуверенно кивнул.
– Видишь. По крайне мере, в бою все будет быстро, – ухмыльнулся он.
– Уже поставил на сброс якоря? – спросил я Кайзера.
– Хера с два. Этим дерьмом занимаются только салаги, – ответил он, не отвлекаясь от игры в кости. – Все, кто тратят деньги на то, чтобы угадать точное время сброса якоря – придурки, – добавил он.
– Я поставил бакс на девять тридцать семь, – произнес Коннорс.
– Ну и придурок.
– То-то моя мама так расстраивалась.
Я и сам поставил бакс, но не стал об этом упоминать.
За день до высадки корабль превратился в жужжащий улей. Мы получили негласное распоряжение «забрать пригодное излишнее оборудование» с корабля для обустройства наземного лагеря. Энсин Уолл подтвердил, что некоторые «замшелые старые матрасы» можно унести с корабля, а затем отправился в обход с полковником Догвеллом, чтобы обсудить, какие именно вещи нам разрешено загрузить в «Хьюи».
Пока сотни солдат шарились по всем отсекам в поисках барахла, другие занимались подготовкой «Хьюи» к вылету. Виниловое покрытие полетной палубы было сорвано и выброшено за борт. Несколько дней на свежем морском воздухе не навредят машинам. Ящики с лопастями ротора подняли на палубу для последующей сортировки и установки, чтобы «Хьюи», находящиеся на полетной палубе, были готовы к вылету сразу же по прибытии в Куинён. Оставшиеся машины, включая наш с Лизом вертолет, должны были оказаться наверху при помощи подъемной платформы, после расчистки полетной палубы. Предполагалось, что на сборку, проверку, загрузку и отбытие всех «Хьюи» уйдет три дня.
Всю утварь, добытую на импровизированной «охоте», складировали в вертолетах. Рабочие бригады рядовых солдат, уорент-офицеров и лейтенантов затаскивали охапки матрасов, бухты тросов и проводов, обрывки брезента, инструменты и даже куски древесины на ангарную палубу и прятали все добро в грузовых отсеках «Хьюи». Мы разжились далеко не мусором. Матрасы были новыми, как и тросы с инструментами. Да, мы обчистили весь корабль.
Авианосец отправлялся обратно в Штаты после нашей высадки, где его могли по новой загрузить оборудованием. Нам же предстояло оказаться в джунглях, вдалеке от родины, поэтому мы цеплялись за любую возможность облегчить наше существование. Я до определенной степени поддерживал подобное отношение, но все равно ощутил легкий укол совести, когда увидел, сколько всего мы втиснули в вертолеты.
Перед прибытием я попросил помощника боцмана соорудить кобуру для моего «дерринджера». Взамен я обеспечил его несколькими десятками компактных консервных ножей P-38 из сухпайков. В последний суматошный день плавания он протянул мне готовую кобуру. Кожаные ремни охватывали плечи и соединялись эластичной резинкой на спине. К ремню под левым плечом была пришита кобура. Я просунул в нее увесистый «дерринджер» под гордым взглядом помощника. Из-за тяжести пистолета кобура плотно прижималась к телу и была незаметна со стороны. Может, пистолет спасет мою жизнь; может быть, я застрелюсь из него, чтобы не попасть в плен. Я не понимал до конца, как он мне может пригодиться.
Когда я вылез из кубрика и посмотрел за борт, вдалеке уже безошибочно угадывались серые очертания земли. Два часа спустя мы вошли в бухту Ланг Май, к югу от Куинёна, и готовились бросить якорь. Десантный вертолетоносец «Иводзима» стоял по правую сторону от нас, а по левую находилось десять грузовых кораблей морского агентства «Лайкс Лайн», прибывших по военному заказу. Якорь скользнул в воду 13 сентября после одиннадцати часов утра. Нам понадобился тридцать один день, чтобы добраться сюда из Мобила. Оставшаяся часть нашей дивизии отплыла неделей позже и прибыла неделей раньше.
Пока вертолеты готовились к вылету, пилоты слонялись по верхним палубам и наблюдали за происходящим на соседнем вертолетоносце.
Морские пилоты мотались на крупных «Сикорский H-34» со сдвижной палубы до туманного берега и обратно. Военно-морской десант использовал вертолеты по другой схеме. Нам предстояло жить с солдатами в полевых условиях, а морские пилоты каждый день возвращались обратно на безопасный и комфортный корабль. Нам было нелегко с этим смириться.
«Иводзима» был одним из кораблей, принимавших участие в сражении у базы Чулай, которое произошло, пока мы были в пути. Битву назвали первым полномасштабным столкновением со времен Кореи, в котором принимало участие более пяти тысяч солдат наземных войск США и Вьетнама, а также военно-морская артиллерия. Общее число убитых вьетконговцев составило семьсот солдат, Штаты потеряли пятьдесят морпехов. Потери армии Вьетнама мало кого волновали.
«К середине второго дня сражений армия Вьетконга отказалась от сопротивления. Сапоги, снаряды и боевые средства были беспорядочно разбросаны по полю, а на земле зияли большие черные шрамы, еще дымящиеся от напалма. Части тел вражеских солдат висели на деревьях и кустах, валялись в укрытиях и пещерах…» Сражение, по словам Time, доказало, что «сочетание точных разведданных, быстрого планирования и грамотного выбора времени и места сражения позволило Соединенным Штатам существенно укрепить свои позиции во Вьетнаме».
Сочетание морпехов США, наземных отрядов солдат Вьетконга, тяжелых штурмовиков и артиллерийской поддержки привело к огромному количеству мертвых вьетнамцев. В Time говорили о более чем двух тысячах убитых вьетконговцев, однако никто не знал, какая часть этой цифры имела отношение к безобидным деревенским жителям, попавшим под перекрестный огонь.
– Я скажу так, – произнес Декер, – все, кому хватило мозгов прогуляться под пулями, получили по заслугам.
– Декер, в этих деревнях обнаружили несколько убитых десятилетних детей. Думаешь, они вьетконговцы? – возразил Вендалл.
– Может быть, – ответил Декер, – а может быть, и нет. Но это война. Война никого не щадит. Черт возьми, мы не можем постоянно оплакивать невинных жертв. Они гибнут в битвах еще с незапамятных времен. Если мы хотим выиграть эту заварушку, нам нужно понимать, где мы находимся: на обычной, грязной и беспощадной войне.
– Все так, – поддержал Коннорс, – либо мы сражаемся в этой войне, либо нет. Наши войска здесь, и гуки обосрутся, когда увидят нас в деле. Поздно думать, почему мы здесь. Мы уже здесь.
Капитан Шерман и Джон Холл, уорент-офицер из нашей передовой группы, притащили сумки с письмами, которые скопились за время плавания. Я потратил много времени на чтение дюжины писем от Пейшнс. У меня сохранились некоторые отрывки:
[25 августа]
Я очень сильно скучаю по тебе, любимый. Сегодня я прилегла на кровать Сьюзи и представила, как ты лежишь рядом и пытаешься меня успокоить (как после одной из наших дурацких ссор). Я сейчас буду писать Луис, спрошу, сможет ли Джейн приехать в Нейплс. Жаль, тебя здесь не будет. Представляю, какое уныние у вас там на корабле. СО МНОЙ ИНТЕРЕСНЕЙ! ПОЙДЕМ СО МНОЙ В КАСБУ!
Бобби, я по тебе сильно скучаю. Я пытаюсь занять себя чем-нибудь. Заходил твой отец, мы забрали пленку с Панамским каналом – тебе прислать фотографии или оставить дома? Одно фото получилось смазанным. А на одной ты вылитый красавец. Такой загорелый. Когда твой отец ушел, я прогулялась с коляской (И ДЖЕКОМ!) до «Саншайн», прикупила флакон «Коппертоуна» и дошла до пляжа, чтобы искупаться. Сейчас два часа дня – на улице гроза, и мне лишь остается вспоминать, как мы вместе принимали душ, играли в монополию, целовались, занимались любовью и держали друг друга за руки. Я скучаю так сильно, что готова умереть, но я не буду, потому что ты вернешься. ВОЗВРАЩАЙСЯ СКОРЕЕ! Хочу перенестись в следующий август.
Джек скучает по тебе. Поверь мне, он разглядывает всех мужчин и постоянно говорит: «Па-па», когда радуется или оживляется. Я люблю тебя! Сильно-сильно!
Читать бесплатно другие книги:
