Хотите быть герцогиней? Дэр Тесса

Глава 17

Эмма едва успела отдышаться, а он схватил ее и повалил на постель спиной на прикроватный столбик. Его руки бесцеремонно сжали и приподняли ее ягодицы. Он смотрел ей прямо в глаза. Может, он ее поцелует?

Надеясь на поцелуй, Эмма закрыла глаза. Она отчаянно жаждала снова ощутить его губы на своих губах. С какой страстью она могла бы вернуть ему поцелуй.

И она ощутила прикосновение его губ, но не на губах, а на шее. Опустив голову, он провел языком по ее коже, прочерчивая огненную дорожку к ложбинке между грудями.

Ей было неудобно опираться спиной на столбик: резьба царапала кожу, – но его руки сжимали ее бедра с какой-то первобытной яростью. И она не возражала. Боль только усиливала наслаждение. Он прикусил соски зубами, отчего из ее груди вырвался судорожный и восторженный стон.

Осмелев, Эмма просунула руку в его брюки. Она умирала от желания коснуться его возбужденного члена. Изучить его мужественность, понять, как он умеет доставлять ей столько удовольствия и как она может доставить удовольствие в ответ.

Ее пальцы гладили его ствол, лаская и дразня, – он застонал от удовольствия.

– Возьмите в руку.

Она ухватилась за него у основания. Ее ладонь медленно двинулась вверх, натягивая податливую кожу, потом назад.

Эш сделал движение, упираясь в ее ладонь, и закрыл глаза.

– Боже…

В ее руке ствол продолжал твердеть – Эмма облизнула губы. В голове туманилось. По телу разливался жар.

Он освободился от захвата ее ладони и развернул спиной к себе, лицом к столбику кровати, нагнул вперед в талии и заставил ухватиться за резное дерево.

– Держитесь крепче! – приказал Эш.

Эмма повиновалась. Тогда он раздвинул ее ноги. Ей казалось, что она выставлена напоказ – очевидно, это и было его целью. Он трогал ее интимные места, но было не так стыдно, потому что она слышала его восхищенные вздохи.

– Прошу вас, – прошептала она. – Пожалуйста, я хочу… Вы знаете, чего я хочу.

– Если вы хотите, тогда так и скажите. – Он дразнил ее, раскачиваясь с носка на пятку и мимолетно касаясь членом ее возбужденной плоти. – Я хочу слышать, как вы это скажете.

– Не могу.

– Можете. В конце концов, это есть в «Гамлете».

Но Эмма не нуждалась в подсказках Шекспира. Она не знала, как объяснить, но ей было гораздо приятнее почувствовать мужской орган внутри себя, чем произнести грубое слово. Занимаясь любовью, она могла притворяться кем-то другим. Как будто все это делала не она, а другая женщина: более смелая, более соблазнительная. А вот слова… Они слетали с ее собственных губ.

Вот в чем была причина ее нежелания сказать это. Теперь же она задумалась: нет ли у него особой причины знать, что она искренне его хочет? А ведь он этого заслуживает.

– Я… – Эмма закрыла глаза. – Хочу, чтобы ваш ствол был во мне.

Он одобрительно проворчал:

– Тогда вы его получите. Мало не покажется.

Приподняв ее бедра, он вошел в нее, заполнив до отказа. Она сжимала столбик кровати, работая бедрами. Он начал двигаться в ней – медленно, ритмично.

– Чувствуете его? – Атаки набирали скорость. – Вот что вы со мной делаете. Как вы меня возбуждаете. Я этого хотел. Каждый раз, когда вы меня дразнили, лукаво улыбаясь, мне хотелось преподать вам урок.

Она крепче хваталась за столбик, держа равновесие, ее груди раскачивались с каждым новым толчком.

– Я жил на лаудануме, знаю, что значит умирать, не получив дозу. Когда пагубная страсть владеет тобой, когда дрожишь от желания снова забыться в бреду… Наркотик меня почти погубил. Но теперь еще хуже. И мне нет передышки. Покидая вашу постель, я считаю часы до следующей ночи.

Эш еще приподнял ее бедра.

– Иногда, – хрипло говорил он, – накатывало даже в разгар дня. Тогда мне приходилось запираться на ключ в библиотеке и кончать в носовой платок, точно одержимый юнец. И мне все мало! Мне всегда мало!

В его голосе Эмма слышала злость – движения стали жестче, грубее. Как будто она была виновата в том, что сводит его с ума. Впрочем, Эмма не собиралась извиняться. Его сумбурная исповедь – это было лучшее, что она слышала в жизни. Оставалось только надеяться, что она запомнит его слова, чтобы утром записать в дневнике.

Эш опустил лоб на ее плечо, горячий и влажный. Одной рукой он ухватился за столбик кровати, другая держала Эмму между бедер. Его пальцы коснулись самого чувствительного местечка. Он знал, как заставить ее умереть и воскреснуть.

Он вел себя как грубый, нецивилизованный дикарь, и возбуждение уже сводило ее с ума. Эмма дрожала всем телом, пока ее уносило навстречу сокрушительному экстазу. Это было неизбежно – она не могла себя сдерживать. Потом волна наслаждения накрыла ее, и она забилась, зарыдала без слез. Она забыла самое себя. Ее чувства обострились.

Эмма чувствовала жар его тела, слышала судорожные всхрипы, вырывавшиеся из его груди, вдыхала его мускусный аромат.

– Господи, – хрипел он. – Господи, Эмма!

Стоило ему позвать ее по имени, и ее как будто пронзила огненная стрела. Он не забыл о ней даже в безумной ярости соединения! Хриплый стон свидетельствовал о том, что он достиг своей вершины. Наступили неподвижность, тишина, темнота… Слышалось только тяжелое дыхание, его рука обнимала талию Эммы.

Потом Эш поцеловал ее в макушку.

– Скажите, что вы не слишком скандализированы.

Эмма улыбнулась про себя.

– Это действительно скандал, благодарю вас. Ноги до сих пор как желе.

Он помог ей сесть, и они упали на постель, сплетясь потными телами.

– Хорошо, – сказал он. – Первое блюдо было восхитительным.

– Первое блюдо? А сколько же вы заготовили блюд?

– Зависит от того, насколько я голоден.

Она бросила в него ближайшую подушку. Герцог поймал ее и сунул себе под голову, затем обнял Эмму и привлек к себе. И вдруг удивленно вскрикнул.

– Что такое? – встревожилась Эмма.

– Господи, да у вас ноги точно лед!

– Я же вам говорила. Похоже, я одна из тех женщин, которым всегда холодно.

Он сел и обеими руками взял ее лодыжку. Быстро растер, согревая озябшую ступню, потом взялся за вторую. Но Эмма воспротивилась:

– Право же, вы не обязаны это делать.

– Обязан, если вы намерены остаться в моей постели. А вы останетесь. Я еще не закончил с вами. – Он протянул руку к ее ступне. – Давайте сюда!

Эмма позволила ему согреть свои ноги.

– Только не смейтесь надо мной, прошу вас. Я знаю, что это выглядит очень неприглядно!

– Неприглядно? – Он погладил ее голую ногу от ступни до колена. – В вас все прекрасно!

– Я про палец на ноге. Точнее, про его отсутствие.

И тут Эш увидел ее ступню, на которой не хватало мизинца.

– Вы родились без пальца?

– Нет… отморозила.

Он провел пальцем по бугорку.

– Я пыталась вас предупредить. – Она выдернула ногу из его рук. – Господи, как стыдно!

Герцог развеселился.

– Какая вы смешная! Вы боитесь, что я – именно я! – буду переживать из-за того, что у вас не хватает этого дурацкого пальца. – Он ткнул себя в покрытую шрамами щеку. – Вы на меня-то посмотрите.

– Но это другое! Вы были ранены на войне. Это знак вашей доблести. А я ношу отметину в результате собственной глупости.

– Я вижу глупость лишь в том, что вы хотели скрыть эту отметину от меня.

Эмма склонила голову набок.

– Несколько лицемерное заявление, вы так не считаете?

– Нет.

– Вы попали впросак, прямо-таки вляпались в него.

– На самом деле оно нашло меня само. Врезалось в меня. – Эш перевалился на бок и приподнялся на локте. – На поле Ватерлоо, в виде снаряда Конгрива. Мощная штука, почти невозможно навести на цель. Один такой снаряд случайно развернуло прямо на нас, и мне повезло стать мишенью.

Эмма молча смотрела на мужа, не осмеливаясь произнести даже слово из боязни, что он снова замкнется, уйдет в себя.

– После моего ранения, придя в сознание, в бреду нестерпимой боли и при ощущении того, мое тело лишилось некоторых частей, я поспешил убедиться, что мой член все еще при мне. Тогда я сказал себе: отлично, я рад, что остался жив.

Эмма улыбнулась:

– И я рада. Я никогда не испытывала ничего подобного.

– Соблазнительно было бы принять это за комплимент, но я не уверен, что стоит обольщаться, учитывая ваш ограниченный опыт по этой части.

– Может быть, мой опыт не такой уж скромный, как вы полагаете. Я… – Эмма собралась с духом. – Я не девственница, то есть я хочу сказать, что не была невинна, когда мы с вами встретились.

В комнате повисло тяжелое молчание. Под этой тяжестью ей стало трудно дышать.

– Вы молчите? – Эмма наконец осмелилась подать голос. – Неужели вам нечего сказать?

– Позвольте, я угадаю. Тот мальчишка у вас дома?

– Да. Я знала, что это неосмотрительно, но пережила настоящее приключение. Мой отец не допускал компромиссов, а я всегда была немного бунтаркой.

– Я заметил.

Эмма никогда не была паинькой, как ни старалась. Было нелегко понять, чего вообще от нее требовал отец. Если ей удавалось добиться хоть небольшого успеха, чтобы снискать его одобрение, то он просто отодвигал границы. Настал момент, когда Эмма просто опустила руки и стала искать любви и одобрения вне дома.

Несомненно, именно это в конце концов и привело ее к беде.

– Он был сыном местного сквайра, – продолжала рассказывать Эмма. – Тремя годами старше меня. Иногда мы случайно встречались во время прогулок. Мне льстил его интерес. Был один поцелуй, потом два, потом… Я воображала, что безумно в него влюблена. В доме его сестры давали бал, и он попросил сестру пригласить меня. Сказал, что это будет особенный вечер для нас обоих.

– Представляю, что за «особенный вечер» он имел в виду!

Эмма бросила взгляд поверх плеча герцога, ее глаза затуманились.

– По такому случаю я сшила себе новое платье. Шелк цвета красной розы, золотая лента на талии и на рукавах. Провела долгие часы, накручивая волосы на папильотки и орудуя щипцами, чтобы мои локоны легли как надо. Какая я была наивная! Верила, что он собирается сделать мне предложение. Даже когда он запустил руки мне в корсаж и задрал юбки, я все еще верила, что он сделает предложение – потом. Думала, что он просто не смог противиться страсти, вот и все. Я была романтичная дурочка.

Опустив подробности того эпизода, Эмма закончила рассказ:

– Нас застали вместе, что само по себе было очень унизительно. А потом он отказался на мне жениться – и мне настал конец. Кажется, в его семье считали уже решенным, что он женится на какой-то дальней родственнице.

– К черту родственниц! Кто-то должен был призвать негодяя к ответу.

– Желающих не нашлось. У меня не было братьев, которые стали бы отстаивать мою честь, а отец… Отец не стал ничего требовать. Обвинил во всем меня. Какого обращения я ожидала, сказал он, разгуливая в платье непристойного красного цвета? Отец назвал меня шлюхой, библейской Иезавелью, сказал, что не винит юношу за отказ жениться. Еще он сказал, что меня не захочет ни один порядочный мужчина, и потребовал, чтобы я немедленно убиралась из его дома и не вздумала возвращаться.

Даже сейчас, спустя шесть лет, боль была такой же обжигающей, словно все это случилось вчера. Эмма понимала, что общество жестоко осудит ее за проступок, но собственный отец?.. Джайлз обманул и разочаровал ее, но именно отец стал тем мужчиной, который разбил ей сердце.

Вот почему она должна помочь Девине Палмер. Она не допустит, чтобы еще одна молодая женщина стала в глазах света изгоем. Этому не бывать – она обязательно отыщет возможность ей помочь.

Она завершила свое горькое признание:

– Была зима, шел снег. У меня не было денег. И я пошла в Лондон пешком.

– И пришли с девятью пальцами.

Эмма кивнула.

– И вы до сих пор дрожите от холода.

Она снова кивнула.

Некоторое время герцог молчал, а когда заговорил, его голос был тих и суров.

– Эмма, вы должны были меня предупредить.

Глава 18

«Вы должны были меня предупредить».

Сердце Эммы замерло. Чувство вины заставило похолодеть, точно от ледяного ветра. Она потянула на себя стеганое одеяло.

– Вы не спрашивали меня о добродетели. Однако вы правы, так или иначе я должна была вам сказать.

Предположим, не каждый джентльмен стал бы обвинять ее в неблагоразумии, но носитель титула имеет право встревожиться. Законы о праве старшего сына, и все такое. Нельзя винить герцога, если он разгневается на нее.

Может, отец был прав и герцог решит, что ему достался негодный товар?

– Это было много лет назад, – попыталась оправдаться Эмма. – И я, слава богу, не забеременела. Вам не о чем волноваться. Вашему роду ничто не угрожает.

Он презрительно фыркнул:

– Право, Эмма. Стал бы я брать в голову подобные пустяки.

– Тогда… что же у вас в голове?

– Много всего. – Он перекатился на спину и сложил руки за головой. – Во-первых, я раздумываю, как наилучшим образом прикончить этого сына сквайра, да и вашего отца заодно. Вероятно, лучше всего взять пистолет, но тогда расправа получится слишком быстрой. Я не успею насладиться местью. И вот еще задача: хватит ли времени, чтобы покончить с ними обоими за один вечер, или придется снять комнату в какой-нибудь захудалой деревенской гостинице.

Эмма против воли тихо рассмеялась.

– Я не шучу, – предупредил он.

– Шутите. Вы чудовище из Мейфэра, а не убийца.

– Вы моя жена. Какой-то негодяй воспользовался вами.

– Но в то время я не была вашей женой, и Джайлз не то чтобы мной воспользовался. Я сама этого хотела. Пусть я сделала неправильный выбор, но это был мой выбор. Кроме того, на тот случай, если бы вы вознамерились его убить, война вас опередила.

Он тихо выругался.

– Но остается ваш отец! Он поступил с вами отвратительно. Гнойный мешок…

Эмме пришлось отвернуться, чтобы муж не увидел, что она готова заплакать. Ей так и не удалось отделаться от мысли, что отец был прав. Это ведь она виновата – хотя бы отчасти. Возможно, она действительно бесстыжая потаскуха, раз посмела искать любви и плотских удовольствий. В любом случае она поступила глупо.

И по этой причине Эмма долго боялась вступать в отношения. По крайней мере, отношения, основанные на чувствах. Но отношения с герцогом становилось все труднее отделять от чувств – не только с каждым днем, но и с каждым часом. Ее переполняла нежность к этому человеку, который в данную минуту строил планы мести. Конечно, как распознать достойного человека за этим язвительным, горьким юмором? Он как будто намеренно убеждал мир в том, что сделался чудовищем.

Все это неважно, ведь Эмма знала правду. Он не был святым, и жить рядом с ним оказалось нелегко. Зато у него было сердце, большое и преданное, и теперь оно приказывало ему встать на защиту ее чести. Конечно, она была тронута.

– Успокойтесь. – Эш собрал все одеяла, что были на кровати, и укрыл Эмму. – Четырех одеял хватит? Или принести еще?

– Четырех достаточно, спасибо. Не могли бы вы… Сейчас я несколько расстроена. И была бы очень вам признательна, если бы вы меня не отпускали. Знаете, обняли бы…

После короткого колебания Эш забрался под четыре одеяла и обнял. Последнее время у него это отлично получалось. И как тогда в темноте в Суонли, она почувствовала себя в безопасности. Ей стало уютно и хорошо. Эмма почти забылась в сладкой дреме, когда он соскочил с постели и вышел из спальни.

Время перевалило за полночь, когда Эшбери добрался до деревни.

На окраине сонной деревушки он осадил коня, пустив его шагом, а потом привязал к ветке дерева, растущего возле ручья. Мерин заслужил отдых, а также свежую траву и водопой. А что до оставшейся части пути, Эш собирался преодолеть это расстояние крадучись, не производя лишнего шума.

Найти дом викария оказалось очень просто – аккуратный домик пристроился под боком у церкви. Герцог разозлился от одного взгляда на это жилище. Белые ящики под окнами, густо засаженные красной и розовой геранью, – воплощение целомудрия. Вот оно, лицемерие, выраженное посредством цветов. Ложь до последнего слова.

Он нашел место, где каменная ограда примыкала к дому, и забрался на нее, чтобы затем перелезть на карниз под самым большим окном, смотревшим на церковь.

Эшбери приготовился было рукой в перчатке разбить стекло, но в этом не было нужды: в такой маленькой очаровательной деревушке никто не считал нужным запирать окна.

Он поднял створку окна и просунул внутрь свой фонарь. Согнувшись едва ли не пополам, сумел перебросить через подоконник сначала одну, потом другую ногу. Не самый вежливый способ проникать в дом, однако правила хорошего тона сегодня волновали его меньше всего.

– Вы кто? – Старик рывком сел на постели, испуганно вжимаясь в спинку кровати. – Что вам надо?

– А ты как думаешь? – Эшбери поднес фонарь к обезображенной стороне своего лица и возликовал, услышав жалобный стон. – Жалкий негодяй, демон явился, дабы уволочь тебя в ад!

– В ад? Меня?

– Тебя, застарелый нарыв на теле природы. Ядовитая жаба. Твой дом, хоть и приятен с виду, полон зловонных миазмов предательства… – Он махнул в сторону ближайшего окна. – И омерзительных занавесок.

– Что дурного в моих занавесках?

– Все! – взревел Эш.

Старик закрылся одеялом до самого подбородка и заплакал.

– К черту занавески, малодушный и глупый старик! – Эш приблизился и угрожающе навис над кроватью. – В аду все равно нет окон.

– Нет! Нет, этого не может быть!

Эш поспешно сделал шаг назад.

– Разве? В самом деле? Неужели я ошибся домом? – Он извлек из кармана обрывок бумаги и уставился в него. – Приход Буггертон. Хартфордшир.

– Но это приход Беллингтон!

Эш разгладил бумажку и уставился в нее с притворным вниманием.

– Да, ты прав. Беллингтон. Хартфордшир. Преподобный Джордж Гладстон. Разве это не ты?

Старик ответил жалобно:

– Я.

– Хвала Плутону. – Смяв бумажку, Эш бросил ее на пол. – Какая досада, что сразу не разглядел. Неоправданная задержка, когда впереди чертова уйма работы. Как только ты предстанешь перед вратами ада, тебе предстоит расплатиться по долгам твоих прегрешений. Чертовски дорого – это не просто оборот речи. Потом будут бесконечные бумаги, которые предстоит подписать и пронумеровать.

– Пронумеровать? Бумаги?

– Разумеется, там будут бумаги. Думаю, никто не удивится, узнав наконец, что ад – это жуткая волокита.

– Наверное, нет, – робко сказал старик.

– Так на чем я остановился? Ах да. – Подняв фонарь повыше, герцог торжественно возопил: – Вечно гореть тебе в аду!

– Н-но я священник! Я всегда был верным слугой Господа!

– Лжец!

Священник затрясся. В смутном свете фонаря на простыне выступила темная лужица, и нос тут же подсказал Эшу, что это такое. Слизняк обмочился в постели.

– Ты, проповедующий с кафедры! Разве твоя святая Библия ничего не говорит о прощении?

Старик молча съежился.

– Ну же. Я спрашиваю. Так говорит или нет? Я демон, я не читаю Библию.

– Д-да, конечно. Евангелие – это история Божьей благодати и искупления.

Эш встал у изножья кровати, нависая над несчастным священником, и поднял фонарь повыше.

– Тогда почему ты, жалкий слизняк, отказал в этой милости собственной дочери?

– Эмме?

– Да, Эмме. – Когда он произнес ее имя, его сердце болезненно сжалось, а голос задрожал от ярости. – Она – твоя плоть и кровь. Разве не достойна она прощения, о котором ты талдычишь в проповедях?

– Для прощения требуется раскаяние. Она получила предупреждение. Ей все подробно объяснили. Тем не менее она упорствовала в своем греховном поведении и не собиралась раскаиваться.

– Она была молоденькой девушкой. Беззащитной. Доверчивой. Напуганной. Ты же бросил ее на съедение волкам ради того, чтобы в эгоизме своем защитить себя и собственную гордыню. И ты еще называешь себя Божьим слугой? Да ты просто шарлатан!

– Что же мне сделать, чтобы искупить мой грех? Я сделаю все! Я готов…

– Тебе нечего сказать. И ничем не загладить вину.

Эш вздохнул – медленно, глубоко. Будь на то его воля, он бы с радостью убил мерзкого старика – здесь и сейчас. Отправил бы его прямиком в ад, как и обещал. Но он явился сюда не только ради собственной мести.

Он здесь ради Эммы. Потому что она прикасалась к нему, целовала его, заставила снова почувствовать себя человеком – живым, желанным и сильным. Потому что ее отвратительный папаша так сильно обидел ее, что бедняжка до сих пор боится поверить своему сердцу. Потому что он, весьма вероятно, уже влюблен в нее, а разве это не происки дьявола?

Ради Эммы он ограничится менее кровопускательными способами мести – сохранит старику жизнь. Только жизнь станет ему в тягость – тут уж Эшбери постарается.

– Какой сегодня день? – спросил герцог.

– Ч-четверг.

Он покачал головой.

– Будь я проклят.

– Но… разве вы уже не прокляты?

– Молчи! – взревел Эш.

У старика душа ушла в пятки.