Хотите быть герцогиней? Дэр Тесса

Глава 25

Эмма лишилась чувств не более чем на несколько секунд. Но к тому времени, когда она вернулась к действительности, Эш успел подхватить ее на руки. Оказалось, ее голова покоится на его широкой груди, а плечи укутаны его плащом. Она узнала знакомый запах: одеколон, мыло для бритья, кожа его перчаток.

Она бы ни за что не догадалась, что его раненая рука еще не обрела былую силу.

Сжимая Эмму в объятиях, Эш быстрым уверенным шагом несся по улице. Она слышала, как под покровом жилета и рубашки бьется его сердце: ровный, устойчивый ритм.

Зато Эмма испытывала ужасную слабость и, похоже, не могла справиться с дрожью, которая сотрясала ее тело.

– Мне уже лучше, – сказала она, стараясь хотя бы не стучать зубами.

– Неправда.

– Опустите меня на землю. Я могу идти сама. – Эмма не была уверена, что сможет идти долго или, по крайней мере, по прямой, но всерьез собиралась попробовать. – У меня просто подкосились ноги.

Герцог даже не ответил, просто нес ее на руках, пока они не очутились на широкой улице. Еще шагов тридцать, и он ногой распахнул какую-то дверь и, пригнув голову, внес Эмму в дом.

Насколько позволяло ее затуманенное сознание, Эмма поняла, что они оказались в какой-то гостинице.

– Проводите нас в номер.

Хозяин гостиницы взирал на герцога раскрыв рот. Группа простолюдинов, выпивавших в обеденном зале, тотчас смолкла. Из задней комнаты вышла женщина с двумя подносами, на которых в больших мисках парила тушеная говядина. Женщина вскрикнула и уронила ношу.

– Иисусе!

Герцог не собирался ждать, пока все они опомнятся от изумления. Поддерживая Эмму здоровой рукой, свободную руку он запустил в карман, нашарил монету и бросил ее на прилавок. Золотой соверен! Достаточная плата, чтобы снять номер здесь на неделю.

– Комнату! – рявкнул он. – Самую лучшую. Немедленно!

– Д-да, милорд. – Руки хозяина гостиницы тряслись, когда он снимал ключ с крюка. – Сюда, прошу вас.

Эш настоял на том, чтобы самому нести Эмму, пока они взбирались вслед за хозяином по узкой крутой лестнице. Хозяин провел их в комнату в задней части дома.

– Самая лучшая комната, милорд, – сказал он, отпирая дверь. – Тут даже есть окно!

– Угля. Одеял. Чаю. И побыстрей.

– Да, милорд.

Дверь хлопнула, закрываясь.

– В этом нет необходимости, – прошептала Эмма. – Мы могли бы сесть в карету и доехать до дому.

– Даже не обсуждается. В этот час вечера, когда публика выходит из театров, мы застрянем на улице на час, а то и дольше.

Он так и не выпустил ее из рук. Эмма подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Неважно. Что такое час?..

– Шестьдесят минут – и это слишком много, – раздраженно отозвался герцог. – Вы промокли и замерзли. Вы не переносите холод. Следовательно, мне ненавистно думать, что вы мерзнете. Я бы побежал и убил дождевые капли, поджег тучи, но это заняло бы немногим больше часа. Возможно, даже два. Поэтому мы здесь, и вы больше не станете сетовать на это обстоятельство.

Его слова согрели ей душу. Закрыв глаза, Эмма зарылась лицом ему в грудь.

«Благодарю тебя, ужасный, невозможный человек. Спасибо».

Вернулся хозяин гостиницы, нагруженный тем, что требовалось: корзиной угля, трутом и стопкой шерстяных одеял.

– Сейчас служанка принесет чай.

– Хорошо. А теперь убирайтесь.

– Милорд, если позволено спросить, вы, случайно, не…

Эш захлопнул дверь ударом ноги, схватил стоявшее возле стены единственное в комнате кресло и осторожно усадил в него Эмму.

– Вы можете сидеть? Не упадете в обморок?

– Не думаю.

Эш высыпал уголь в камин, обложил трутом, высек искру кремнем и начал терпеливо дуть на красные угольки, пока не разгорелся огонь. Потом занялся одеялами. Развернул одно из них и внимательно осмотрел грубую шерстяную материю.

– Грязное и кишит блохами. – Он отбросил одеяло и оглядел комнату, хотя смотреть там было не на что. – Мы поступим так.

Встряхнув плащ, он расстелил его на грязном соломенном матрасе подкладкой вверх. Плотная шерстяная ткань плаща предохраняла подкладочный слой от намокания. В итоге постель оказалась застеленной великолепным сияющим атласом. Потом, сняв сюртук, Эш укутал им Эмму точно одеялом.

Стук в дверь – служанка принесла чай. Эш взял поднос и захлопнул дверь перед носом у девушки, не дожидаясь, пока та разольет чай в чашки.

Он сам взялся служить Эмме, предварительно заглянув в чашку, чтобы убедиться, что она чистая, потом наполнил чашки чаем, добавив молоко и щедрую порцию сахара. Из кармана жилета извлек маленькую фляжку, отвинтил крышку и плеснул в чай жидкость янтарного цвета, ароматную и, несомненно, неприлично дорогую.

Эмма молча наблюдала за происходящим. Ее разум отказывался ей служить. Каждое движение герцога виделось ей как акробатический фокус, достойный бурных оваций. Не иначе как она действительно заболела?

Все в нем – каждая мокрая прядь, каждое пятнышко грязи на сапогах – казалось ей верхом совершенства. Она ни за что не поменяла бы ни единого штриха в этой картине.

– Готово. – Герцог принес ей чай.

Эмма пошевелилась, чтобы принять у него чашку, но он отодвинулся.

– Нет, у вас еще дрожат руки.

Он поднес чашку к ее губам, уговаривая сделать осторожный глоток. Сладкое тепло потекло по горлу, разлилось в груди.

– Умница. Так-то лучше, правда?

Эмма кивнула.

Отставив чашку, Эш подал ей руку и помог подняться. Придерживая Эмму за талию, он развернул ее спиной к себе, чтобы расстегнуть пуговицы.

– Нужно избавить вас от него, – сказал Эш. – Иначе вы только намочите плащ, и мне не удастся вас согреть.

Эмма попыталась улыбнуться дрожащими губами.

– Начинаю подозревать, что вы давно это задумали.

– Если бы я все это задумал, то подыскал бы гостиницу получше да и платье заказал с пуговицами покрупнее. – Его пальцы замерли. – К черту! Это проклятое платье все равно придется выбросить. – Ухватившись за край корсажа, он решительно рванул ткань – пуговицы вылетели из петель.

Помилуйте!

Эмма покачнулась на носках, у нее снова закружилась голова. Окружающие предметы потеряли четкость.

– Не знаю, что со мной произошло, – сказала она, растирая виски. – Я никогда не падала в обморок. Наверное, Мэри слишком туго зашнуровала корсет.

– Я скажу, что произошло. Я, глупец, позволил вам стоять под ледяным дождем одетой лишь в тонкий шелк. И вы продрогли до мозга костей.

Эмма решила, что муж прав, но ради того поцелуя с радостью простояла бы под дождем целую ночь.

Действуя очень расторопно, герцог избавил жену от намокших предметов туалета – ни малейшего намека на чувственность, только забота и ласка, которые наполняли ее сердце небывалой нежностью. Шелковое платье, влажные нижние юбки, корсет. Когда пальцы Эшбери убирали мокрые пряди с ее влажной озябшей шеи, все тело Эммы покрылось гусиной кожей.

– Поднимите руки.

Теперь ее бросило в жар от его повелительного тона.

Эмма подчинилась, подняла руки над головой. Он потянул влажную ткань вверх, щекоча груди. Соски, которые под дождем сжались от холода, теперь заныли от более приятных ощущений. Наконец он стянул с нее белье и отбросил в сторону, и она осталась в одних чулках.

Эшбери развернул жену лицом к себе, растирая ее руки и охватывая взглядом все тело, потом резким движением распустил узел шейного платка, чтобы использовать его в качестве импровизированного полотенца и насухо вытереть ей кожу и волосы.

Теперь, когда огонь бросал слабые отсветы и наполнял комнату ровным теплом, Эмма почувствовала, как жаркий румянец покрывает ее шею и лицо. Зубы перестали выбивать дробь, да и пупырышки гусиной кожи на руках начали таять.

Она замерзла, а он ее согрел. И это значило для нее такую степень заботы, какой она не видела ни от одного мужчины. Неважно, что забота явилась в облачении из хмурых гримас и колких насмешек.

Она любила его и за это.

Любила его, любила, любила, любила!

Это слово отдавалось в ее мозгу с каждым биением сердца. Ясно: так на нее подействовал обморок, – однако ей было трудно дышать. Эмма уцепилась за рубашку герцога, словно за спасительный якорь, однако именно от него и исходила опасность. Она пропала. Забыла себя ради него.

Вытерев жену, насколько это было возможно с помощью шейного платка, Эшбери снова подхватил ее на руки и отнес на постель. Уложил на плащ – атласная ткань оказалась у нее под спиной.

Свернувшись калачиком, Эмма закуталась в плащ, пока Эш сбрасывал сапоги и стягивал мокрые брюки. Потом он лег на кровать, пристроился рядом с Эммой так, что ее спина оказалась прижатой к его груди.

Он казался ей горячим, как вынутый из печи кирпич. Это восхитительное тепло распространилось по ее телу, отчего закоченевшие руки и ноги согрелись и обмякли. Дрожь прекратилась.

– Вам больше не холодно?

– Нет.

– Хорошо. – Его ладонь погладила ее плечо. – Тогда спите.

Ее веки налились тяжестью.

– Эш…

– Спите. – Он крепко обнял Эмму, привлекая к себе. – Я позабочусь, чтобы вам было тепло и безопасно. Я всегда буду о вас заботиться.

Во второй раз за время своего замужества Эмма испытала восторг пробуждения в объятиях супруга. И удовольствие от осознания, что ее волосы превратились в воронье гнездо. И блаженство от отступающей головной боли.

Но главное, конечно, – объятия. Было чудесно. Эмма перекатилась на другой бок, чтобы взглянуть в его лицо.

Его взгляд был полон нежности, а прикосновение – того нежнее. Его пальцы коснулись ее щеки, погладили плечо. Похоже, он и не заметил, как спутались ее волосы. Потом, крепко обняв Эмму, он подарил ей поцелуй, в котором было столько же нежности, сколько во вчерашнем поцелуе под дождем было свирепой и требовательной страсти.

Когда их губы разомкнулись, Эш выдохнул:

– Эмма…

Она дотронулась до его щеки.

– Доброе утро, мой солнечный свет.

Он резко вскочил, сев на постели.

– Если посмотреть на нас со стороны… Как же это вышло? Кажется, мы договорились, что между нами не будет нежных чувств.

– Да, договаривались.

– Мы установили правила.

– И меры предосторожности.

Он улыбнулся левым уголком рта.

– Очевидно, этих мер оказалось недостаточно.

Эмма тоже села.

– Я хочу извиниться за то, что наговорила вчера. Мне следовало больше вам доверять. А еще мне следовало пожалеть мисс Уортинг. Если бы вас не заботили ее чувства настолько, чтобы позволить ей уйти, вы бы не выбрали меня.

– Должен признаться, что позволил ей уйти не просто из великодушия. Возможно, великодушие тут вообще не было главным. У меня есть гордость. Она все еще хотела за меня выйти, но лишь на определенных условиях в нашем договоре, на которые я должен был дать согласие. Так вот, ее условия я принимать не захотел.

– Она требовала увеличить ей содержание?

– О нет, ничего подобного.

– Тогда не представляю, что она могла потребовать. Я ведь была с ней знакома. Главным образом ее интересовали деньги и внешность…

– Внешность? Да. Именно.

Эмма поморщилась, сожалея о том, что произнесла это слово.

Неужели она никогда не научится?

– Если подумать, это, собственно, и не условия, – продолжал Эшбери. – Она потребовала, чтобы после нашей женитьбы я соблюдал некоторые правила.

– Правила?

Эш не ответил, однако его взгляд говорил о многом. В нем была боль, и гнев, и душевная рана, которая болела сильнее любого из его шрамов.

Правила! Ах нет!

Эмма протянула руку, чтобы взять сорочку.

– Вы же не хотите сказать, что…

– Муж и жена только по ночам. Никаких огней. Никаких поцелуев. Как только она родит мне наследника, мы больше не спим вместе.

Наконец все разъяснилось. А она-то никак не могла понять, с чего вдруг ему вздумалось устанавливать подобные правила. У герцога была власть над ней. После заключения брака Эмма оказалась всецело в его распоряжении. Тогда зачем ему щадить ее чувства? Как будто чувства вообще нуждались в том, чтобы их щадили! Она не слабонервная дурочка.

Так вот, он и не думал щадить ее чувства. Он защищал себя.

Некоторое время Эмма не знала, что сказать, а когда же она наконец нашла нужные слова, их оказалось всего три:

– Я ее ненавижу.

Эш рассмеялся.

– Вы дочь викария. Откуда вам знать, что значит ненавидеть кого-то по-настоящему?

– Нет, я это знаю. – Эмма сжала кулаки. – Я могла бы придушить эту женщину, – прорычала она.

– Ну, это уж слишком.

– Хорошо. Но я могла бы обколоть ее булавками. Целой кучей булавок.

– Ну, в это я готов поверить.

– Я серьезно. Взяла бы очень много булавок! В конце концов она сделалась бы похожей на ежа.

Эмма пылала от гнева. И она не преувеличивала. В прошлом она, возможно, просто завидовала или негодовала на Аннабел Уортинг, однако сейчас презирала ее всей душой. Как она посмела убедить этого храброго, преданного и достойного мужчину в том, будто он чудовище? Урод, который должен довольствоваться мимолетными ласками, да и то в темноте?

– А знаете, эта комната довольно милая, – заметил он, очевидно желая сменить тему разговора.

– Милая?

– Тут есть кое-что. Не хватает только нескольких драпировок, приличной мебели, слоя краски, матраса, внутри которого свежая, а не десятилетней давности, солома, пары десятков скребков и щеток да блохоловок. Куда подевалось ваше воображение?

Она ответила ему суровым взглядом.

Он запечатлел поцелуй на ее лбу.

– Извинения приняты.

– Вы совсем не хотите есть?

– Не особенно.

– Я умираю от голода. – Эш натянул брюки, накинул рубашку, сунул ноги в сапоги. – Позвоню и распоряжусь насчет завтрака, а также насчет кареты.

Однако стоило ему распахнуть дверь, как поднялся оглушительный шум, крики и вопли из комнат первого этажа, топот ног, несущихся вверх по ступенькам.

Какой-то парень, проложив себе путь локтями, ворвался в комнату и захлопнул за собой дверь.

– Вам не надо идти вниз. Уж вы мне поверьте.

На незнакомце была маска из черной сетки и некое подобие черного камзола, натянутого поверх черных же штанов и рубахи. В руке он держал рогатку.

Озадаченная, Эмма покачала головой, зато ее супруг, похоже, узнал его.

– Что ты тут делаешь? – Герцог указал на странный наряд парнишки. – Это что за маскарад?

– Нравится? Мой старый фехтовальный костюм. Немного ваксы – и вот, готово. – Парень сдвинул маску назад, открывая лицо, и поклонился Эмме. – К вашим услугам, ваша светлость.

Теперь, когда маска не скрывала его лица, Эмма увидела, что это всего лишь мальчишка – лет пятнадцати, не больше. Высокий для своего возраста, с оттопыренными ушами и щербинкой между передними зубами. И этот мальчик, кем бы он там ни был, кажется, отлично знал ее мужа.

Эмма повернулась к Эшу.

– Могу я просить вас об одолжении нас познакомить?

– С ним? Так это Тревор.

Мальчик ткнул Эша локтем в бок.

– Ну!

Эш закатил глаза.

– Конечно. Это гроза Мейфэра.

Гроза Мейфэра? Эмме не терпелось узнать эту историю.

– Я товарищ чудовища из Мейфэра, – сообщил паренек. – Помощник, если хотите. Его ученик.

– Замечательно. Как это вышло?

Эшбери бросил на нее невозмутимый взгляд.

– Понятия не имею.

– Вам чертовски повезло, что это случилось! – Мальчик прошел по комнате и плюхнулся на кровать, которая жалобно заскрипела. – Тут собрался весь Лондон. Все ждут, не покажется ли чудовище из Мейфэра.

Эш подскочил к окну.

– Мне следовало это предвидеть, прошлой ночью… но я как-то не подумал.

– Да, об этом вы не подумали. – Эмма подошла к окну и встала рядом. – Потому что заботились обо мне.

– Ну да, корка черствого хлеба за пенни. Вот только как это поможет нам сейчас?

– Что страшного, если мир наконец узнает правду? – спросила она.

– Учитывая, что весь Лондон знает меня как кровожадное чудовище, которое крадет детей и приносит всяких мелких тварей в жертву темным силам? Думаю, это замечательная мысль.

Эмма прикусила язык. Ему следовало подумать об этом раньше, прежде чем поощрять подобные слухи. Но какой смысл напоминать об этом сейчас…

– Итак, что же вы собираетесь предпринять, если хотите остаться неузнанным? – поинтересовалась она. – Здесь нет черного хода, а я не собираюсь прыгать из окна.

– Вам не нужен черный ход. Все, что нужно, так это их отвлечь, – подал голос Тревор.

– Чем ты отвлечешь такую огромную толпу? – удивился Эшбери. – Разве что устроишь пожар, да и то сомнительно.

– Все просто. – Тревор схватил шляпу герцога и напялил себе на голову – почти что по самые уши. – Чудовищем буду я, а вы будете мной.

– Очень смешно…

– Нет! – воскликнула Эмма. – Это блестящая мысль! Только подумайте. Толпа внизу дожидается отнюдь не герцога Эшбери. Они ждут чудовище из Мейфэра: человека в черном пальто и в черной шляпе.

– Он же не взрослый мужчина, а всего-навсего мальчишка.

– Я высокий для своих лет, – с вызовом заявил Тревор.

– Минута или две – большего нам и не нужно. Пока они догадаются, что он никакое не чудовище…

– Вы обойдете толпу стороной и успеете скрыться. – Тревор сверкнул самодовольной улыбкой. – И у меня наготове кеб, который дожидается вас за углом.

– Боже мой! – воскликнула Эмма. – Так ты обо всем позаботился? Отличный из тебя получился помощник.

– Хватит его поощрять, – сказал Эшбери.

– У вас есть план получше?

– К несчастью, нет. – Герцог подал ей одно из шерстяных одеял. – Завернитесь в это. Мы не можем допустить, чтобы кто-нибудь увидел красный шелк.

Эмма набросила одеяло на плечи. Оно гадко пахло, раздражало кожу, но было достаточно длинным и плотным, чтобы сослужить добрую службу.

– Остальное предоставьте мне, – сказал Тревор, вскакивая с кровати. Не успев отойти и на три шага, он вдруг остановился. Потом, вывернув шею, бросил на них взгляд и многозначительно вскинул бровь. – Вам грозит беда!

Эш нахмурился.

– Это еще что?

– Это мой новый опознавательный клич. Визитная карточка, так сказать. Только вот не знаю, как будет эффектнее. – Понизив голос до зловещего рыка, Тревор поиграл бровью и с паузой после каждого слова произнес: – Вам грозит беда.

Эмма сжала губы, чтобы не рассмеяться.

– А можно по-другому: «Вам (здесь нужно вскинуть бровь бровь) – Грозит – Беда. – Мальчик склонил голову набок. – Как вам кажется?

– Думаю, – сухо отозвался Эшбери, – и то и другое тебе стоит…

– Выбрать одно из двух, – перебила Эмма. – Оба способа превосходны.

– Благодарю, ваша светлость. – Тревор склонился к руке Эммы. – До следующей встречи!