Путевые записки эстет-энтомолога Забирко Виталий

– А кто это такой? Ваш выдающийся дизайнер-модельер?

Глаза Броуди округлились, он внимательно посмотрел на меня. Я же постарался придать своему лицу максимум заинтересованности. Далось это легко, поскольку соответствовало моим устремлениям, и единственной фальшью было то, что я знал, кто такой Великий Ухтары.

– Простите, господин Бугой, – зашептал Броуди, – но у нас о таинстве Великого Ухтары открыто говорить не принято. Это святое. Это истоки нашей цивилизации. Реликтовые истоки.

Затем Броуди резко сменил тему, и я не стал настаивать на своём, надеясь, что свою заинтересованность тайной двумерной рыбки показал достаточно откровенно. Следующий ход должен был сделать Броуди, предложив экскурсию на озеро Чако.

Однако третья неделя подходила к концу, до закрытия выставки оставалось всего ничего, а нужного предложения я так и не получал. Броуди продолжал снабжать меня проспектами абсолютно неприемлемых вариантов экскурсий и путешествий, которые я теперь даже не просматривал. Необходимо было ускорить события, а это означало, что третий ход в затеянной интриге надлежало сделать мне. Если гора не идёт к Магомету… Кажется, я это уже формулировал, только в ином контексте.

Разговор начался, как всегда, поздним вечером за стойкой бара.

– Тяжёлый вы всё-таки, человек, господин Бугой, – вздохнул Броуди. – Ни одно предложение вас не устраивает. Как только с вами жена уживается.

– Я не женат.

– Да? Тогда понятно… Поверьте, мы, раймондцы, очень гостеприимный народ, и не было ещё ни одного случая, когда бы гость Раймонды не посетил ни одного экзотического уголка планеты. Для нас это сродни оскорблению.

Я пожал плечами. Ждал продолжения. Для третьего хода в интриге повода было недостаточно.

– Конечно, я понимаю, водись у нас чешуекрылые, вы бы в охоте на них провели весь месяц и, может быть, даже задержались после закрытия выставки. Но чего в нашей фауне нет, того нет.

«Какие там чешуекрылые в вашей фауне, – раздражённо подумал я, – когда нет ни одного стабильного вида живых существ, а вы сами под действием собственных эмоций расплываетесь в нечто аморфное и пугающе безликое?»

Броуди сделал знак бармену, чтобы тот повторил, взял бокал, но пить почему-то не стал. Вздохнул, поставил бокал на стойку, отодвинул и посмотрел на меня внимательным, изучающим взглядом. Обычной слащавой улыбки на его лице не было.

– Господин Бугой, – тихим голосом произнёс он, – вас по-прежнему интересуют творения Великого Ухтары?

Я ответил ему прямым взглядом. Стоило Броуди ещё чуть-чуть потянуть время, и я бы сам начал этот разговор. Юлить, продолжая изображать из себя пресыщенного сноба, не следовало. Отвечать нужно было откровенно и честно. Я так и хотел сделать, но в последний момент всё же придал ответу обтекаемую форму.

– Пожалуй, это самое любопытное, что я увидел на Раймонде.

– Хорошо, – кивнул Броуди. – В таком случае имею честь предложить вам экскурсию на озеро Чако, где обитает Великий Ухтары.

Я удивлённо вскинул брови, выпрямился на табурете, чтобы поблагодарить, но Броуди властным движением руки остановил меня. Властный жест настолько не вязался с его обычной угодливостью и подобострастием, что невольно озадачивал. Выходит, не так уж и никчемны раймондцы, как могло показаться с первого взгляда. Четыре века назад экспедиция землян убедилась в этом на собственном опыте, теперь, кажется, пришёл мой черёд. Оставалось надеяться, что исход будет не столь радикальным.

– Учтите, что после моего предложения отрицательный ответ будет принят как оскорбление, – очень серьёзно сказал Броуди. – Великий Ухтары – наша святыня, за всё время пребывания Раймонды в Галактическом Союзе лишь шестеро гостей планеты побывало на озере Чако. Это громадная честь, и только после длительных согласований в департаменте культуры вам разрешено быть седьмым.

«Вот это да! – ошарашено пронеслось в голове. – В мемуарах Алишера Кроуфора и намёка на подобное не было!» Какую же услугу восемьдесят лет назад оказал раймондцам глава департамента истории и археологии Земли, если даже не знал о той величайшей чести, которую ему предоставляют? Или он и есть тот самый человек, который продал раймондцам колонну Парфенона, взамен получив двумерный артефакт? Но и я хорош! Угораздило же меня безоглядно довериться мемуарам какого-то взяточника и на их основании строить план акции, в то время как озеро Чако – табу для всех пришельцев!

– Будь по-вашему, – сказал я ровным голосом. – Если так ставите вопрос, я согласен.

– Вот и отлично! – Броуди расплылся в дежурной слащавой улыбке и вновь превратился в угодливого чиновника. – Завтра утром к вам зайдёт экипировщик и снимет мерку.

– А это зачем? – Верный роли спесивого сноба, я чуть не добавил язвительное: «Для гроба?» – но сдержался.

– Снаряжение надо подогнать по вашей комплекции. Местность в районе озера Чако реликтовая, практически первозданная, с холмов часто спускаются формальдегидные туманы, и без специального снаряжения вам там долго не продержаться. К тому же экскурсия сопряжена с некоторым риском. Нет-нет, не волнуйтесь, если будете в точности следовать инструкциям, ничего не случится.

– Я – эстет-энтомолог, – презрительно скривил я губы, дав-таки выход наигранному снобизму. Реноме выбранной роли следовало поддерживать в любой ситуации. – Вы, господин Броуди, даже не представляете, в какие переделки мне приходилось попадать на иных планетах во время охоты за экзопарусниками. Когда мы выступаем?

– Через четыре дня. Раньше никак нельзя, воды в озере мало.

– Но… – Я прикинул в уме. – Это как раз приходится на закрытие выставки…

– Не беспокойтесь, господин Бугой, экскурсия продлится только три дня, и мы вернёмся в i-Эрмитаж в день закрытия.

Броуди расплылся в такой обворожительной улыбке, что я невольно её поддержал. А почему бы и нет? Застопорившаяся было акция сдвинулась с мёртвой точки и теперь стремительно приближалась к своей кульминации.

– Предлагаю тост за ваше приятное времяпрепровождение на озере Чако! – поднял бокал Броуди. Затаённая хитрость «облого чудища» смеялась в его глазах мелкими искрами.

8

Утром пришёл экипировщик, снял с меня мерку, и уже в полдень в номер доставили снаряжение, подогнанное по моей фигуре. Проводив посыльного, я распаковал доставленный тюк, затем свой багаж и принялся менять раймондское снаряжение на изготовленное на Земле по спецзаказу, скрупулёзно сверяя каждую вещь. Особенно долго пришлось провозиться с плащ-накидкой – местная была серо-голубой, моя же, изготовленная по исходным данным мемуаров Алишера Кроуфора, – грязно-зелёной. Фактура у накидок была одна и та же, но моя имела стабилизирующую пропитку, которая в нужный момент превращала эластичную ткань в жёсткий каркас, и перекраска ткани лучевым колоротрансгрессором заняла около двух часов. Единственной вещью из раймондского снаряжения, которую я не заменил, оказалась респираторная маска – и по внешнему виду, и по конструкции она сильно отличалась от изготовленной на Земле. Но для моего предприятия конструкция респиратора не имела никакого значения.

Этим вечером Броуди был особенно предупредителен и лебезил сверх всякой меры. Казалось бы, своей цели он достиг – «сосватал» меня в путешествие, – пора, как говорится, и честь знать, поумерить лакейство. Ан нет. Определённо случился какой-то казус с экскурсией – раймондец пил больше обычного, угощал, балагурил, но при этом старательно отводил взгляд, избегая смотреть мне в глаза.

Поняв, что так может продолжаться бесконечно, либо пока Броуди не напьётся любимым шампанским до беспамятства, я решил взять инициативу в свои руки.

– Господин Броуди, – сказал я, – что вы ходите вокруг да около? Говорите прямо: нелады с организацией экскурсии? Департамент культуры изменил решение, и мне отказано в посещении озера Чако?

– Нет-нет, что вы, что вы… – Глаза Броуди изумлённо округлились. – Как можно изменить решение? Это касается нашего престижа, такого ещё никогда не было! Экскурсия обязательно состоится!

– Тогда в чём дело?

Броуди смешался, заказал две порции шампанского в расчёте и на меня, но я отказался от угощения. Он выпил залпом, прокашлялся, отодвинул бокал в сторону, взялся за второй. Если начнёт уговаривать взять с собой Тарандовски – откажусь наотрез. И от такого попутчика, и от экскурсии. Слишком это подозрительно, а я не хочу гнить на каторге.

– Понимаете… – пробормотал он, вертя бокал за ножку и виновато косясь в сторону. – Всё дело в том, что таинство деяния Великого Ухтары свершается не по нашему желанию. Всё зависит от уровня воды в озере Чако… – Он залпом опорожнил и второй бокал. – А по прогнозам вода достигнет оптимального уровня в день закрытия выставки…

Я молчал, верный принципу последним раскрывать карты. Пусть вначале партнер выложит свои, тогда посмотрим, что делать. Судя по словам Броуди, экскурсия состоится, а это главное.

– Понятно, что вы, как представитель владельца экспоната, желали бы присутствовать на церемонии закрытия… Предстоит грандиозное действо… – Броуди стрельнул на меня совсем уж больным взглядом. – Но… но…

При воспоминании о церемонии открытия выставки я внутренне содрогнулся. Многое бы отдал, чтобы больше никогда в жизни не присутствовать на подобных «грандиозных действах». Однако опять промолчал.

– Но… я вас умоляю, – продолжал бубнить Броуди, – не роняйте престиж нашей гостеприимности, это может подорвать туристический бизнес. Департамент культуры готов компенсировать ваше отсутствие на церемонии закрытия выставки любыми средствами. Вплоть до того, что передать в дар любую двумерную брошь по вашему выбору…

Внутри у меня всё ухнуло куда-то вниз, в голове отчётливо тренькнул предупреждающий звоночек. Двумерную брошь в подарок! Брошь, чья цена на рынке драгоценностей соответствует цене виллы Мальконенна! С одной стороны это означало мою полную финансовую независимость, но с другой… КАКУЮ ЦЕНУ Я ДОЛЖЕН БЫЛ ЗА ЭТО ЗАПЛАТИТЬ?!! Timeo danaos et dona ferentos [2] … В сказочку об «уроне престижа» гостеприимности раймондцев я не верил.

– Кстати, вы и сами можете принять участие в таинстве Великого Ухтары… – продолжал канючить Броуди угасающим голосом.

Ну, это он уже перегнул палку! А для чего, спрашивается, подгоняли снаряжение по моей фигуре? Я смерил Броуди холодным взглядом, и он угас окончательно.

– Я подумаю, – высокомерно процедил я, встал из-за стойки и ушёл к себе в номер. Мог себе позволить такую выходку, ибо понял, что сидел у меня на крючке Броуди крепко, и не то что соскальзывать, трепыхаться не собирался.

На следующий вечер, когда Броуди вновь принялся уговаривать меня слезливым голосом, я выдержал долгую паузу и только затем, как будто оказываю громадное одолжение, согласился. На радостях экспансивный раймондец разве что не облобызал меня, однако я несколько охладил его порыв, оконтурив сроки своей экскурсии: если день таинства деяния Великого Ухтары сдвигается, то и я выеду на озеро Чако на день позже. Моё заявление, основанное исключительно на наитии, было тем пробным шаром, которым я собирался проверить правильность своих предположений. И пробный шар попал если не в точку, то где-то рядом. Радость Броуди поумерилась – чем-то я несколько нарушил его планы, – но он всё равно остался доволен. Была, ох, была цена у моей экскурсии, и цена немалая, несоизмеримо более высокая, чем цена двумерной броши. Рядом с этой ценой раймондский артефакт смотрелся безделицей. Лишь одно меня утешало и оправдывало: все земляне – владельцы экспонатов и такие же промоутеры, как и я, – уже побывали в длительных путешествиях по экзотическим местам Раймонды, но получили за своё отсутствие на выставке гораздо меньшую компенсацию.

С Бори Чилтерном, егерем реликтового заповедника «Территория туманов», Броуди познакомил меня за час до отъезда. Егерь прибыл в i-Эрмитаж для сопровождения гостя к озеру Чако, а затем бдительной опеки во время экскурсии во избежание эксцессов в чаще дикого леса. С первого взгляда егерь не произвёл на меня впечатления – такой же полноватый коротышка, лысоватый, розовощёкий как и все раймондцы. Но пообщавшись в ним пять минут, я понял, что Бори Чилтерн сильно отличается от тех раймондцев, с которыми мне до сих пор доводилось общаться. Не было в его словах и жестах и тени угодливости, улыбался он хоть и часто, но к месту, держался просто, но за этой простотой чувствовалось достоинство. Оказывается, «не все китайцы на одно лицо». Провожая нас к кабине межпространственного лифта, Броуди очень сокрушался, что не может сопровождать меня в экскурсии, поскольку обязанности распорядителя выставки не позволяют отлучиться из i-Эрмитажа ни на минуту. При этом, кажется, говорил искренне – было в таинстве деяния Великого Ухтары нечто такое, что влекло к нему раймондцев равно так, как верующих влекут святые места. Но когда мы распрощались, я вошёл в кабину и оглянулся, мне вновь показалось, что в глазах Броуди пляшут искорки злорадства «облого чудища».

9

Заповедник «Территория туманов» располагался на северо-востоке континента. Здесь ещё действовали гейзеры, выбрасывавшие в атмосферу формальдегид, поэтому дикий холмистый край не пользовался популярностью у инопланетных туристов, несмотря на то, что именно тут природа сохранилась практически в первозданном виде. Такова была официальная версия, я же подозревал, что дело совсем в другом. По моим данным, где-то в этой местности покоились останки модуля трапперов, из-за чего раймондцы, свято оберегавшие тайну своего происхождения, не желали пускать в заповедник посторонних.

В i-Эрмитаже было позднее утро, а у озера Чако день клонился к вечеру. Кабина межпространственного лифта доставила нас на небольшой пригорок на восточном берегу метрах в сорока от воды. Озеро было большим, широким; поверхность – идеально ровной, без малейшей ряби, но какой-то мутно-серой, как слежавшийся прошлогодний снег. Лишь у северо-восточного берега, там, где в озеро впадала небольшая речка Рио-Бланко, виднелось отблёскивающее на солнце зеркало настоящей воды. На западном берегу возвышались два округлых, поросших лесом холма, чуть севернее от них располагался ещё один холм с голыми покатыми склонами рыже-охристой глины. Только при большой (если не извращённой) фантазии можно было вообразить лежащую на противоположном берегу женщину, где голый холм – это запрокинутое лицо, а два других – груди. Тем не менее, согласно атласу, именно грудями великанши именовались лесистые холмы. Непроходимая чаща буро-зелёного леса вплотную подступала к обрезу воды на всех берегах, и только с глинистого холма да с нашего пригорка к воде имелся свободный доступ. На сине-фиолетовом небосклоне не наблюдалось ни единого облачка, ртутно-белое солнце резало глаза, но совсем не грело, и от этого возникало гнетущее ощущение наступающей осени, хотя сезонные изменения на Раймонде отсутствовали. Ничего земного, привычного для человеческого глаза, в пейзаже не было, но мне вдруг почему-то вспомнилось озеро на вилле Мальконенна – скорее всего, сказалась элементарная ностальгия по родной земле, которая появляется у человека буквально с первых минут отъезда в дальние края. Атавизм осёдлости.

– Наденьте респиратор, – посоветовал егерь, – и можете пройтись, посмотреть окрестности, пока я буду ставить палатку. Но в лес один не заходите и от воды держитесь подальше.

В воздухе ощущалась примесь формальдегида: щипало глаза, першило в горле, – и я послушно прикрыл лицо забралом респиратора. Затем огляделся. На берегу, у самой воды, высился на подпорках небольшой антигравитационный катер, а слева, метрах в пятидесяти от нас, в лощине между пригорком и окружавшим его лесом, стояло четыре палатки.

– Наши туристы, – объяснил Бори Чилтерн, заметив направление моего взгляда. – Сохранилась в народе тяга к своим истокам… – в голосе егеря проскользнула то ли гордость, то ли горечь. – Не беспокойтесь, своё общество они навязывать не будут, предупреждены. Но, если пожелаете познакомиться, в гостеприимстве не откажут. Когда-то в вечер свершения таинства Великого Ухтары здесь собирались громадные толпы. А сейчас… – Чилтерн расстроено махнул рукой и отвернулся.

Общением с раймондцами я был сыт выше всякой меры, поэтому к палаткам не пошёл, а направился вниз, к озеру. Белесая трава под ногами по внешнему виду напоминала макароны: плотные, упругие, слизкие – и приходилось спускаться мелкими шажками, чтобы не поскользнуться. Не доходя до берега метра три, я присел на корточки и стал внимательно рассматривать воду в озере. Передо мной был ещё один артефакт Раймонды того же происхождения, что и знаменитая брошь, – двумерная вода, до краёв заполнявшая котловину озера. Точнее, не сама вода, а проекция двумерной воды в наш трёхмерный мир, абсолютно проницаемая, как фата-моргана. Двумерная пыль. Согласно законам топологической физики при своём образовании двумерная вода должна мгновенно устремиться сквозь материю трёхмерного мира к центру планеты, но этого почему-то не происходило. С точки зрения человеческого восприятия нонсенс усваивался легко, другое ставило в тупик – каким образом двумерная вода в трёхмерном мире имеет объём и к тому же видима, если та же рыбка-брошь представляет собой абсолютную плоскость, видимую глазом лишь при перпендикулярном угле зрения? И хотя на этот счёт имелось математически строгое обоснование о различных проекциях двумерных жидкостей и твёрдых тел в трёхмерный мир, в голове оно не укладывалось.

Как и всё непонятное, двумерная вода озера Чако манила к себе. Хотелось подойти к кромке берега, наклониться и опустить руку в озеро. Я знал, что ровным счётом ничего не почувствую, разве что где-то в сантиметре-двух от видимой поверхности пальцы погрузятся в настоящую воду, заполняющую котловину озера из Рио-Бланко, но проделать такой эксперимент всё равно хотелось.

Внезапно под подошвами кроссовок что-то зашевелилось, и я, испытав гадливое чувство, будто под ногами начали извиваться черви, вскочил с корточек и отпрыгнул в сторону. Как оказалось, ничего страшного не происходило, просто стеблям-макаронинам надоело, что кто-то долго на них стоит, и они начали, выползая, освобождаться из-под тяжести. Чужой мир, чужая экология. На Раймонде не требовалось устанавливать на газонах предупреждающие таблички: «Не топчите траву!», трава сама о себе беспокоилась.

Я глянул вдоль берега и слева от себя, между стволами двух мигрирующих дубов, увидел большую, размерами с взрослого раймондца, ярко-зелёную жабу. Она сидела на шевелящемся узловатом корне мигрирующего дуба, совсем по-человечески водрузив передние хилые конечности с пальцами присосками на колени, и флегматично рассматривала меня выпуклыми глазами. Попеременно то левым, то правым. Что-то в её позе, расплывшейся комплекции, вечной улыбке сомкнутой широкой пасти напоминало раймондцев. И мне даже показалось, что в безразличных глазах жабы мигают те же искорки, что и в глазах Броуди.

– Привет! – сказал я, усмехаясь.

– Привет, – спокойно ответила жаба, чуть приоткрыв пасть. Громадный кадык прошёлся по её горлу сверху вниз и обратно.

Я рассмеялся. Более комичного зрелища трудно себе представить.

– Ах, вот даже как!

– Ах, вот даже как, – снова передёрнув кадыком, подтвердила жаба и посмотрела левым глазом на меня, а правым себе за спину.

– Будем знакомиться? – спросил я.

– Будем знакомиться, – согласилась жаба.

Я шагнул к ней, но в этот момент рука егеря схватила меня за торс и отшвырнула в сторону. Длинный язык жабы пращёй пролетел возле моего лица, шлёпнулся на то место, где я только что стоял, и с чмоканьем убрался в пасть.

– Не советую шутить с пересмешницей, – строго предупредил егерь, помогая подняться с земли. – Проглотить не проглотит, но попытается. Кости помнёт и в слизи так вывозит, что неделю не отмоетесь.

– Спасибо… – поблагодарил я, поспешно отходя от берега подальше.

– Не за что. Это моя работа. Кстати, забыл вас предупредить: не бросайте в озеро камни. Есть такие любители…

– А почему?

– Почему? – Егерь смерил меня взглядом. – Подойдите сюда. Видите, озеро наполняется водой из Рио-Бланко?

– Да.

– Таинство Великого Ухтары начинается тогда, когда уровень воды превысит уровень неощутимой пыли, – торжественным голосом начал вещать Бори Чилтерн. – Тогда Великий Ухтары поднимается со дна озера и громом превращает воду в неощутимую пыль. Дрожат холмы, дрожит воздух, но всё быстро успокаивается, и занзуры со своего холма песней славят мощь Великого духа озера Чако. Но в ветреный день, когда зеркало воды покрывается рябью, Великий Ухтары гневается. Тогда во время таинства гремит гром, сверкают молнии, из волн вырастают чёрные смерчи, и ураган сметает всё на своём пути на многие километры в округе. Поэтому не гневите Великого духа озера, не пускайте волну по поверхности воды.

Я сделал вид, что с почтением внимаю мистическому толкованию топологической трансформации вещества. На самом деле с точки зрения физики взаимодействия топологических пространств всё объяснялось значительно проще. Преобразование трёхмерной воды в двумерную проходило строго по горизонтальной плоскости (наподобие того, как галактические лайнеры проходят через диафрагму гиперствора), и стоило материальному объекту колебательными движениями выйти за пределы этой плоскости, как наступала разбалансировка энергетического потока, часть энергии выплёскивалась в трёхмерный мир и приводила к климатическим катаклизмам.

– Вы уверены, что завтра ветра не будет? – спросил я.

– Уверен. Ветры здесь бывают крайне редко. А потом, видите, мигрирующие дубы стоят возле самой воды? Если бы погода портилась, ещё за неделю до начала таинства деяния Великого Ухтары вы бы не обнаружили ни одного мигрирующего дуба в радиусе пятидесяти километров от озера.

– А кто такие занзуры?

– Занзуры? – Лицо егеря расплылось в мечтательной улыбке. – О, занзуры… Когда-то и у вас на Земле были подобные существа. Сирены. Завтра вечером вы услышите завораживающее пение занзур… Видите, голый холм? Там их родовище… – Он тряхнул головой, словно освобождаясь от наваждения. – Что это мы с вами размечтались раньше времени? Идёмте, надо выбрать наживку для вашего сувенира. Палатку я поставил, внутри чистая земная атмосфера, можете там обходиться без респиратора.

В мечтах егерь побывал без меня, но я не стал его поправлять.

Мы поднялись на пригорок. На месте нашей высадки из кабины межпространственного лифта высился прикрытый тентом штабель из пяти-шести длинных ящиков с составными частями плота. Метрах в двух от штабеля стояла оранжевая земная экопалатка с безобразно перекачанными бортами. Видимо, я был первым землянином-туристом в угодьях егеря, и он не имел понятия, как правильно надувать экопалатки. Ну и ладно, не будем придавать этому особого значения. Спасибо и на том.

– А вы где будете ночевать? – спросил я, оглядываясь вокруг.

Бори Чилтерн пренебрежительно фыркнул.

– Мне говорили, что вы опытный путешественник с большим стажем…

– Да. Прошёл более сотни миров.

– Значит, вас не раз сопровождали проводники и егеря. Скажите честно, неужели среди них встречались такие, которые проводили тихие спокойные ночи в палатках?

Я только развёл руками.

– То-то! – Егерь нырнул под тент, долго там возился, перекладывая какие-то вещи, затем, пятясь, вылез, волоча объёмный ящик. Протащив ящик по траве на ровное место, Бори Чилтерн распрямил спину и откинул верхнюю крышку. – Выбирайте наживку для сувенира.

Подойдя ближе, я заглянул внутрь. До самого верха ящик заполняли прозрачные кубики с живыми моллюсками, рыбками, шевелящими лепестками хищными цветами и прочей мелкой экзотической живностью. Эх, знать бы заранее, что случится такая оказия, непременно привёз бы с Земли живого Papilio . Вот это был бы сувенир… Хотя вряд ли бы он прожил целый месяц в ожидании поездки на озеро Чако. Махаоны долго не живут, а на Раймонде ни насекомых, ни членистоногих нет. Паучок, которого я видел на платье раймондской модницы, был инопланетного происхождения.

Просмотрев десятка три кубиков, я остановил свой выбор на небольшой морской звезде – алого цвета с янтарно-жёлтыми шипами. При этом исходил из чисто меркантильных соображений – на соответствующей колодочке двумерная морская звезда будет выглядеть как орден, и, естественно, её можно продать дороже. Однако по-прежнему настораживала ТА НЕВЕДОМАЯ ЦЕНА, которую мне придётся заплатить здесь за эту безделушку.

– Хороший выбор, – оценил егерь, пряча кубик в карман. – Теперь я займусь подготовкой плота, а вы можете отдохнуть в палатке. Либо сходить познакомиться с нашими туристами. Как хотите. Разбужу завтра утром очень рано.

Я избрал третий вариант – прогулялся по пригорку, но затем всё-таки спустился в лощину к местным туристам. Они произвели на меня странное впечатление. Настолько привык к лакейскому подобострастию до сих пор окружавших меня раймондцев, что и тут ожидал встретить аналогичное отношение. Ничего подобного! Да, аборигены приняли меня радушно, откупорили бутылку шампанского (как я уже давно понял, любимого на Раймонде напитка), но сами не пили, хотя я заметил, что шампанским они запаслись сверх всякой меры – у одной из палаток стояло с десяток ящиков. Несмотря на их гостеприимство, общение у нас как-то не заладилось. Говорили вроде бы на одном языке, но вот общих тем не нашли. Точнее, пытался найти я, а они кивали, улыбались невпопад и на контакт не шли. И между собой не разговаривали, сидели с отрешёнными лицами, словно к чему-то прислушиваясь. Странные туристы, не от мира сего.

Только распрощавшись с ними и поднявшись на пригорок к палатке, я вспомнил, что говорил о туристах егерь, и всё понял. Эти раймондцы воспринимали таинство деяния Великого Ухтары на уровне религиозного обряда. Как паломники, прибывшие в святые места накануне мистерии, они с трепетом в душе ожидали чуда, и ничто мирское их в этот момент отвлечь не могло.

У палатки я уселся в шезлонг и некоторое время наблюдал, как егерь на берегу собирает плот. Затем мне это надоело, и я стал созерцать раймондский закат. Было на что посмотреть. Солнце садилось за озером между двумя лесистыми сопками, и чем ниже оно опускалось к горизонту, тем больше в его спектре становилось зелёно-жёлтого, как неспелый лимон, цвета, а небо тем временем наливалось густым, тревожащим душу ультрамарином. Когда солнце полностью скрылось за горизонтом, и вечерняя заря неожиданно оказалась молочно-белой, вот тогда на её фоне я и увидел, что чёрный контур трёх холмов на противоположном берегу действительно напоминает лежащую на спине женщину. Но в этот момент егерь на берегу включил прожектор, чтобы продолжать работу по сборке плота, и мрачное очарование раймондского заката пропало.

Широко зевнув, я встал с шезлонга, потянулся и направился в палатку спать. Завтра у туристов намечался религиозный праздник, а у меня предстоял тяжёлый рабочий день.

В этот вечер я впервые на Раймонде не принял перед сном медицинских препаратов и не оросил имплантированные жабры раствором формалина. Пора было выводить жабры из летаргии, поскольку завтра начнётся то, ради чего я прибыл на Раймонду и ради чего вживлял в себя и жабры, и биочипы.

10

С первыми проблесками молочно-белой зари я проснулся, экипировался и выбрался из палатки. В предутренней мгле на фиолетовом небосклоне сияли редкие звёзды, а озеро выглядело куском застывшего, ноздреватого льда, сильно подтаявшего у устья Рио-Бланко. По склону глинистого холма, клубясь, в низину спускалось щупальце плотного формальдегидного тумана, и казалось, что лежащая на том берегу великанша поводит головой.

– О! – удивился егерь, завидев меня. Он возился у раскладного столика, вскрывая консервные банки. – Вы – первый из туристов, кого мне не пришлось будить. Идите завтракать.

– Доброе утро, – сказал я.

– Да, доброе, – немного подумав, согласился Бори Чилтерн, и я понял, что земных приветствий он не знал. И к лучшему. До чёртиков надоели местные искусствоведы с их выспренними руладами во славу всего земного.

Пододвинув поближе к столику шезлонг, я сел.

– Кофе? – предложил егерь.

Я кивнул, и он налил в одноразовый стаканчик горячей оранжевой бурды. Ничего общего ни по вкусу, ни по запаху с кофе она не имела. О содержимом консервных банок я не стал спрашивать, чтобы не отбить аппетит. Вкусно, сытно… и ладно.

Чилтерн покончил с завтраком быстро, но остался сидеть на раскладном стуле, поджидая меня. Увидев, что я отложил вилку, и взялся за стаканчик с раймондским кофе, он встал.

– Пора.

Допив так называемый кофе, я тоже поднялся из-за стола. Критическим взглядом окинув мою амуницию, егерь остался доволен, но для проформы чуть туже подтянул ремешок на респираторной маске.

– Порядок. Прихватите плащ-накидку и спускайтесь к озеру.

Когда я подошёл к берегу, егерь возился у простенького плота, представлявшего собой треугольник из трёх антигравитационных понтонов, собранных торец к торцу и для прочности скреплённых арматурными штырями, образующих над плотом пирамидальный каркас. На одном из понтонов было укреплено сиденье, перед ним на консоли торчало некое подобие рыболовной удочки, но вместо лесы с кончика «удочки» в проём между понтонами свешивалась золотая цепочка.

– Садитесь, – сказал егерь, указывая на сиденье. – Мне нужно отрегулировать горизонтальное положение плота по вашей массе.

Я уселся, и егерь занялся настройками гравиполя.

– Так, всё нормально, – наконец сказал он. – Теперь слушайте инструктаж. Я настроил гравиполе так, что плот зависнет над зеркалом озера строго горизонтально на расстоянии пяти сантиметров. Вам предстоит провести на плоту три-четыре часа. Всё это время вы должны сидеть очень тихо, делая как можно меньше движений, чтобы не раскачивать плот. В противном случае, если борт плота коснётся поверхности воды в момент свершения таинства Великого Ухтары, я не то, что ваших костей не соберу, но и горсти неощутимой пыли. Где накидка?

– Здесь.

Я потянулся за накидкой, которую оставил на понтоне, плот качнулся и правым углом царапнул по берегу.

– Вот-вот, – назидательно изрёк Бори Чилтерн. – Надеюсь, вы поняли, что над озером таких движений делать не следует.

Он набросил на меня накидку, застегнул, поправил капюшон.

– Это защитит вас от спонтанного разряда статического электричества, возникающего над озером во время таинства деяния Великого Ухтары, – объяснил егерь. – Сейчас сядьте поудобнее, расправьте накидку изнутри, чтобы чувствовать себя свободно. Повторюсь, над озером этого делать не следует.

Я последовал совету, создавая под накидкой побольше свободного пространства. Что-что, а оно мне было необходимо. Очень.

– Так… – протянул егерь, критическим взглядом оглядывая меня, когда я закончил вертеться под накидкой. – Теперь следующее. На правом подлокотнике находится переключатель. Видите?

– Вижу.

– Когда я отбуксирую плот и подам команду, вы щёлкните им. Это гравитационный якорь, он застабилизирует плот и будет удерживать от дрейфа гравилучом с буйка, установленного возле палатки. Понятно?

– Да.

– И последнее. – Егерь извлёк из кармана коробочку с морской звездой, подтянул на «удочке» цепочку повыше, вынул звезду, аккуратно нацепил на крючок и снова опустил её в коробочку. – Держите. – Он передал коробочку. – Когда прибудем на место, и вы заякоритесь, извлечёте звезду из коробочки и медленно опустите под воду не более чем на один сантиметр. После этого останется только одно – в момент свершения таинства резко подсечь наживку, и вы станете обладателем уникального во Вселенной украшения. Вопросы есть?

– Есть. – Я внимательно рассматривал устройство «удочки».

– Задавайте.

– Я смотрю, здесь установлен автоматический подсекатель…

Бори Чилтерн снисходительно улыбнулся.

– Это на тот случай, если вы прозеваете нужный момент, – дипломатично пояснил он. На самом деле подсекатель на «удочке» не позволял мне сделать подсечку как «до», так и «после». Только «вместе» с ним. – Ещё вопросы будут?

– Да. Вы говорите, я пробуду на озере три-четыре часа, и всё это время должен сидеть тише воды, ниже травы? Так?

– «Тише воды, ниже травы…» – пробормотал егерь. – Хм… Оригинально. Только по-нашему правильнее будет: тише травы, ниже воды… – Он тряхнул головой. – Да. По всем внешним признакам не менее трёх часов, но и не более четырёх.

«А ведь он прав! – изумился я. – Тише шевелящейся травы, ниже уровня двумерной воды…» Но не стал на этом заострять внимание. Следовало играть роль этакого туриста-пентюха, и я спросил:

– А если за это время меня от безделья сморит сон и я бултыхнусь в озеро?

На сей раз егерь откровенно расхохотался.

– Не переживайте, не сморит. Зря, что ли, кофе вас поил? К тому же на сиденье есть страховочный пояс, можете пристегнуться. Всё?

– Всё.

– Тогда поехали.

Егерь залез в катер, поднял его над землёй и, подцепив плот тросом за арматуру, понёс над двумерной водой метрах в десяти от поверхности. Точно по центру озера катер завис и начал медленно-медленно опускать плот. Если операция доставки плота на место заняла минуты две, то его установка – минут пятнадцать. Наконец стравливаемый трос провис, и я почувствовал, как плот легонько закачался на антигравитационной подушке.

– Якоритесь! – крикнул сверху егерь.

Я послушно нажал на кнопку и почувствовал, как плот стабилизировался. Егерь отстегнул буксировочный трос, втянул его на борт и отвёл катер в сторону.

– Теперь опускайте наживку!

Эту операцию я проделал медленно и неторопливо, как учил Бори Чилтерн.

– Нормально! – крикнул из катера егерь. – Сидите смирно, и всё будет в порядке. Счастливо!

Катер умчался, и я остался один на один с Великим Ухтары и заданием Мальконенна, срок выполнения которого наступил.

Первым делом я придал жёсткость накидке, превратив её в твёрдый каркас, чтобы с берега не было заметно манипуляций под накидкой. Задачу ухода с плота, облегчало ещё и то, что я сидел спиной к восточному берегу, поэтому моего исчезновения из-под накидки никто заметить не мог. Однако, закончив с накидкой, я минут пять, раздираемый сомнениями, сидел в полной неподвижности, тупо уставившись на золотую цепочку, уходящую под поверхность «неощутимой пыли». На деньги, вырученные от продажи раймондской безделушки, я мог организовать сотню таких путешествий, как на Сивиллу. Так стоило ли рисковать, выполняя договор с Мальконенном? Чашу весов не в мою пользу склонил единственный, но очень весомый аргумент – я по-прежнему не знал ИСТИННОЙ ДЛЯ МЕНЯ ЦЕНЫ раймондского артефакта, поэтому решил идти до конца.

И тут меня запоздало осенило. Если бы перед отъездом в заповедник «Территория туманов» я в довесок к артефакту попросил пару яиц занзуры, Броуди бы с превеликим удовольствием их подарил. И вовсе не потому, что их цена на рынке экзотических животных смехотворна по сравнению с ценой артефакта. Причину щедрости Броуди я до сих пор понять не мог, но в результате не нужно было бы сейчас нырять в озеро, пускаясь в губительную для здоровья авантюру. К сожалению, все мы умны задним умом, и сейчас просить было поздно: почему-то я был уверен, что своим отъездом на озеро я уже заплатил НЕВЕДОМУЮ ЦЕНУ, и теперь оставалось только нырять.

Медленно и очень аккуратно, как во время тренировок дома на антигравитационном тренажёре, стащил с себя комбинезон и остался в тончайшем гидрокостюме, изготовленном специально для пребывания в агрессивных средах – в воде Рио-Бланко содержалось около двух процентов формалина. Надел перчатки, респираторную маску заменил фильтрующим воздух загубником, а на голову, до самого рта, натянул прозрачную, облегающую маску. Рот я закрою маской перед самым погружением, когда начнут дышать имплантированные жабры. Затем вынул из кармашка гидрокостюма гравикомпенсатор и прикрепил его к сиденью. Когда буду погружаться в озеро, его миникомпьютер, настроенный на показания биочипов, плавно компенсирует отсутствие моей массы на плоту.

Всё было готово к погружению, оставалось только нырять. Оглядевшись напоследок по сторонам, я заметил, что на поверхности озера кое-где начали появляться блестящие пятна воды. Они медленно разрастались, и это очень напоминало таяние льда в пруду. Только процесс на озере Чако протекал гораздо быстрее. Не следовало полагаться на заверения егеря, что в моём распоряжении три-четыре часа. Максимум два, учитывая затраченное время на раздевание и предстоящее по возвращению одевание.

На всякий случай с помощью обыкновенного зеркальца я посмотрел, что делалось на берегу за моей спиной. Егерь возился у раскладного столика, убирая посуду после завтрака, туристов нигде не было видно. Вероятно, ещё спали. Оставалось надеяться, что никто не наблюдает за плотом в оптику: всё-таки в пятисантиметровом просвете между плотом и зеркалом озера можно было заметить моё погружение. Но я бы рисковал в любом случае.

Конечная цель моего подводного путешествия находилась от меня где-то в километре. Лысый глинистый холм имел пологие склоны, но берег возле него, подмытый водой, был довольно крут. И хотя бесшумно выбраться из воды и взобраться на берег не составляло особого труда, проделать обратный путь и погрузиться в воду без всплеска представлялось вряд ли возможным. А чем чревата волна на озере, я знал. К счастью, слева холм огибала небольшая затока с пологими берегами, которая решала проблему бесшумного входа в воду. Именно в эту затоку и лежал мой путь.

«Пора», – решил я, расправил пористый спинной плавник гидрокостюма, через который должны были дышать жабры, надел ласты и стал медленно сползать в воду, держась за поручень. Погрузившись в воду по плечи, натянул маску под подбородок, приклеил её край к воротнику гидрокостюма и первый раз вдохнул жабрами. Режущая боль, обещанная марсианским хирургом, ножом прошлась по спине, но мгновенно прошла, а затем грудь охватил холод. «Для теплокровного гуманоида с вживлёнными жабрами пребывание в воде ограничено двумя часами, – предупреждал марсианский хирург. – Иначе переохлаждение грозит остановкой сердца». Следовало прислушаться к его наставлениям, так как спустя два часа в озере Чако меня ждала ещё одна смерть. От деяния Великого Ухтары. А дважды умереть – это уже слишком.

Вдохнув жабрами второй раз, я отпустил поручень и плавно ушёл под воду. И здесь чуть не запаниковал. Не знаю почему, но я считал, что под водой будет хорошо видно, здесь же царила кромешная мгла. Абсолютно не учёл, что если двумерная вода на поверхности выглядит непрозрачной, то и в объёме будет то же самое! Как же теперь ориентироваться?! Столь глупая ошибка может дорогого стоить.

Закрыв глаза, я громадным усилием воли подавил панику и сконцентрировался. В общем, ничего страшного не произошло – что при свете, что без света, к лысому холму из рыже-охристой глины меня должны были вести биочипы. Свет помог бы с ориентацией в пространстве: где верх, где низ, каково расстояние до поверхности, – но не более. С этой задачей биочипы также легко справятся, если им полностью передоверить управление телом.

Что я и сделал, и тут же почувствовал, что плыву на «автопилоте» биочипов.

Я не Гай Юлий Цезарь, который одной рукой писал «Commentorii de Bello Gallico» [3] , другой – письмо via Roma [4] жене Кальпурнии, а сам в это время вёл весьма щекотливую беседу с прибывшим в Северную Галлию народным трибуном Публием Сестием, пытавшимся заручиться согласием Цезаря на возвращение Цицерона из изгнания. Однако в минуты подводного плавания ощутил в себе такие же феноменальные способности. Одно полушарие мозга думало о предстоящем задании, другое решало абсолютно неуместную в данной ситуации проблему: почему двумерная вода, присутствующая в нашем мире в виде неощутимой проекции, видима, почему она занимает объём, и сколько её накопилось за десятки тысяч лет существования озера? Первые два аспекта проблемы, математически объясняемые топологической полиметрией, не поддавались восприятию существом трёхмерного мира, зато третий вычислялся с помощью простенькой школьной задачи о бассейне с двумя трубами. Поскольку дно озера не удавалось прощупать никакими способами эхолокации, объём озера вычислялся по воде, поступавшей в него из первой «трубы» – Рио-Бланко. За полтора месяца Рио-Бланко приносила в озеро около одного кубического километра воды, затем вся эта вода в мгновенье ока «ухала» через вторую «трубу» в двухмерность и всё возвращалось к исходному положению. В задаче спрашивалось, сколько же воды «ухнуло» в двухмерность за сто тысяч лет (минимальный возраст озера Чако по геологическим данным) и что произойдёт, если вся масса воды вдруг в одночасье вернётся в трёхмерный мир Раймонды? Цифры получались ошеломляющие. Высвободившаяся энергия от такой массы на два порядка превышала энергию сверхновой Йоты Бригомейского Богомола, уничтожившей всё живое в радиусе двадцати двух световых лет. Силён, однако, раймондский дух Ухтары, ни одна цивилизация Галактического Союза не могла похвастаться такой мощью…

Первое полушарие мозга отметило, что я вплыл в мелководную затоку у лысого глинистого холма, и я полностью переключился на предстоящую задачу. Чтобы не создавать даже малейшей волны, к берегу я подплывал очень медленно, почти как аллигатор во время охоты на водопое. Столь же медленно, подобно рептилии, ползком, выбирался на сушу. Но здесь была ещё одна причина не торопиться – мимикрия ткани гидрокостюма под цвет глины протекала не столь быстро, как хотелось. Наконец я полностью выбрался на берег, освободил рот и через загубник вновь задышал лёгкими.

Что меня могут заметить, я не боялся – мимикрия гидрокостюма была качественной, а поднявшееся над горизонтом солнце светило со стороны лагеря, и оттуда моей тени не было видно, – но всё-таки предпочёл передвигаться ползком. Бережёного и бог бережёт – кажется, так говаривали мои славянские предки.

Добывать яйца занзур оказалось неожиданно легко, так как занзуры не выносили прямых солнечных лучей и к тому же не охраняли кладки. Объяснялось это просто – скорлупа яиц содержала столько токсичного для местных форм жизни мескатолина, что на яйца не только никто не покушался, но и на глине лысого холма ничто не росло. Первые кладки яиц я обнаружил уже в десяти метрах от берега, а выше по склону их было не счесть. Самым трудоёмким и длительным процессом оказалось раскапывание кладок, которые находились на глубине полуметра. Я раскопал четыре, потратил на это около получаса, и только яйца в последней меня удовлетворили. Три небольших, с ноготь большого пальца яйца занзуры с ещё мягкой полупрозрачной скорлупой свидетельствовали о том, что кладке не более двух дней. Именно такие яйца мне и нужны. Упаковав яйца в контейнер, я сунул его в нагрудный карман гидрокостюма, запечатал клейким клапаном и принялся восстанавливать первые три кладки, укладывая яйца на дно раскопанных ям и засыпая их глиной. Я не варвар, пусть яйца дозревают, а вылупившиеся из них занзуры очаровывают песенными руладами раймондцев, сохранивших в крови тягу к своим истокам.

Лёгкая эйфория, что всё так гладко и просто закончилось, овладела мной, и я, кажется, что-то тихонько напевал себе под нос. Две кладки восстановил и уже укладывал яйца в последнюю, как вдруг ощутил на себе чей-то тяжёлый, пристальный взгляд. Не донеся яйца до дна кладки, я замер и медленно повернул голову. Рано радовался. Всё хорошее закончилось, начинались неприятности. Смерть от остановки сердца из-за переохлаждения в воде мне не грозила – достаточно нагрелся на солнце, пока выкапывал яйца занзур, – но судьба-злодейка подсовывала иной вариант. У самой кромки воды на берегу сидела пересмешница. Была она раза в два больше особи, встреченной вчера, и явно поджидала меня, не желая взбираться вверх по ядовитой глине. Эта пересмешница мять мои кости и вымазывать слизью не собиралась. Она собиралась меня глотать.

«Ты каким образом здесь оказалась?! – зло подумал я. – Здесь для тебя сплошной яд, даже в глине содержатся следы мескатолина!» Пересмешница никак не отреагировала на мой беззвучный вопль отчаяния. Сидела на месте, поводила выпученными глазами из стороны в сторону, но меня из поля зрения не выпускала. Отнюдь не случайно существовало некоторое сходство между раймондцами и пересмешницей (если верить в псевдонаучную теорию происхождения раймондцев, именно она послужила исходным материалом для лепки мифическим праразумом местного венца творения) – был у неё интеллект или его подобие, так как по части охоты она соображала хорошо. Не обманул её рыжий цвет моего гидрокостюма, и не пугало, что руки у меня выпачканы глиной – содержание мескатолина в таком количестве глины могло вызвать у неё разве что лёгкое желудочное недомогание.

Я с тоской огляделся по сторонам. Иного пути к воде не было – спускаться в озеро с обрывистого берега равносильно самоубийству. А пережидать, безосновательно надеясь, что пересмешница уйдёт, не было времени – вода в озере прибывала на глазах, и уже добрая половина поверхности зеркально отблёскивала чёрными проплешинами. Оставалось одно – драться. Видел я не раз, как земные жабы заглатывали насекомых – в одно мгновение. Но я не насекомое, масса у меня приличная, так что столь быстро у пересмешницы со мной не получится.

Свободной правой рукой я медленно потянулся к поясу за ножом, но пересмешница только и ждала от меня какого-либо движения. Выстрелила языком, поймала руку за запястье и рванула на себя. Не успей я вцепиться левой рукой в край раскопанной ямки, то непременно, совершив кульбит, оказался бы в пасти пересмешницы подобно насекомому в пасти жабы. Растянутый за руки как во время средневековой казни, я почувствовал, как под пальцами хрустнула скорлупа яиц, и где-то на периферии сознания промелькнула мысль, что этим занзурам уже не суждено петь. Как и мне не суждено жить, поскольку край ямы оказался ненадёжной зацепкой и начал расползаться под пальцами. Немыслимым образом извернувшись, я сел и упёрся пятками в землю. И всё равно силы оказались явно неравными, да и твёрдого упора ни для пяток, ни под пальцами не было. Бороздя пятками глубокие рытвины, я медленно, но неуклонно приближался к пасти. Какой глупый конец…

И тогда в бессильной ярости, срывая ногти левой руки, я захватил большой комок глины и швырнул в пасть пересмешницы, отчаянно жалея, что это не парализующая граната. Неожиданно эффект от комка глины оказался не менее действенным. Кадык на широкой шее пересмешницы судорожно дёрнулся, ярко-зелёная, лоснящаяся кожа посерела, выпученные глаза впали в глазницы как проколотые воздушные шарики, язык безвольно обвис и отпустил мою руку. А затем пересмешница начала оседать, крениться назад, заваливаясь спиной в затоку.

Я замер. Сейчас раздастся шумный всплеск, по воде пойдут широкие круги, вызывая возмущение на плоскости топологического перехода, и… Наверное, это был бы конец, но биочип перехватил управление телом на себя, правая рука схватила язык пересмешницы, сильно дёрнула, и тело пересмешницы грузно шлёпнулось на берег.

Я ошарашено уставился на ладони. От перчатки на левой руке остались лохмотья, ноготь с безымянного пальца был сорван до основания, на землю капала кровь. Не обладал биочип под ногтем разумом и не способен был к самопожертвованию, но именно он мгновенно оценил ситуацию, вычислил эффект от попадания громадной дозы мескатолина из раздавленных яиц занзуры на слизистую гортани пересмешницы и швырнул моей рукой ком глины, сам выйдя из строя. А биочип в правой руке не только анестезировал боль от сорванного ногтя, но и вовремя среагировал на падение пересмешницы…

И всё же что-то тут было не так. Мескатолин – сильнейший яд для фауны Раймонды, но даже он не способен моментально убить, должно пройти несколько секунд. Только парализатор способен мгновенно обездвижить животное…

Внимательно осмотревшись по сторонам, я ничего подозрительного не заметил. На пригорке, где расположился наш лагерь, туристы-раймондцы, рассредоточившись, устанавливали на траве какие-то неразличимые отсюда приспособления, и им было явно не до меня. Правда, егеря нигде не было видно, но с такого расстояния его легко принять за туриста.

Тогда я осторожно потрогал язык пересмешницы. Упругий, как от действия парализующего луча. Но в то же время я не знал, каким он должен быть от действия мескатолина.

Имелось у меня кое-что с собой для обобщающего анализа, однако времени на расследование не было – поверхность озера почти вся стала глянцево-чёрной, а серо-белые островки «неощутимой пыли» таяли на глазах. В моём распоряжении оставались минуты, и я пополз к озеру, опираясь на правую руку, а левую прижимая к груди.

Без всплеска входить в воду с плота гораздо проще, чем на мелководье. Минут пять я затратил на погружение, чтобы ни малейшей волны не возникло на поверхности. И только окунувшись с головой в непроглядную темень, я подумал, как правильно сделал, что имплантировал под ногти два дублирующих друг друга биочипа. Не сделай этого, кто бы остановил пересмешницу от падения в озеро и довёл меня сейчас «автопилотом» к плоту?

В этот раз под водой никакого раздвоения личности не произошло. Ныл изуродованный палец; то ли от потери крови, то ли от попавшего в рану мескатолина, то ли от излишка поступавшего в организм через жабры формальдегида поташнивало, поэтому я ни о чём не думал, а лишь страстно желал как можно быстрее очутиться на плоту.

Я почти достиг плота, как вдруг на уровне подсознания почувствовал опасность. Рецепторы оставшегося биочипа засекли первичные следы изменения топологии пространства, передали их в мозг, где послание трансформировалось в странную картину. В кромешной тьме я вдруг «увидел», как со дна медленно, но со всё нарастающей скоростью, клубясь, поднимается нечто аморфное, безликое и страшное в своей неотвратимости как поршень в цилиндре. И если я срочно не покину «озеро-цилиндр», этот поршень раздавит меня в порошок. Двумерный порошок.

Как я не запаниковал, не заработал отчаянно ластами, переключив управление телом на себя, не знаю. «Автопилот» биочипа вывел меня на поверхность озера под плотом, управляя руками, ухватился за поручень, медленно извлёк из воды, усадил на сиденье. И только здесь, когда я, наконец, переключил управление телом на себя, меня скрутило от дикой боли в изуродованном пальце, обожжённом раствором формалина. Биочип почти тотчас отключил мои болевые окончания, но было поздно. В пароксизме боли я нечаянно сорвал укреплённый на сиденье гравикомпенсатор, и он полетел в воду.

Успел ли гравикомпенсатор коснуться воды, я не увидел, потому что в этот момент мир с диким уханьем содрогнулся, словно привидевшийся в озёрной мгле поршень аморфной массы достиг поверхности и спрессовал всю воду в серо-белую математически выверенную плоскость. Ударная волна громом сотрясла плот и, уйдя в атмосферу, рокотом покатилась между холмами.

– УХ’ТА-Р-Р-РЫ… – возвестил миру о своём пришествии Великий дух озера Чако. Небольшие смерчи «неощутимой пыли» заплясали над озером, разбрасывая мелкие шаровые молнии, взрывающиеся с шипением и треском наподобие шутих.

Вихревое электростатическое поле громадной мощности блокировало биочип, и меня вновь до потемнения в глазах оглушила боль в левой руке. К счастью, вакханалия электростатики бушевала недолго, но когда биочип включился и анестезировал руку, от последствий болевого шока я ощущал себя пришибленным. Сознание функционировало заторможено и как бы отдельно от тела. Я действовал так, словно мной по-прежнему управлял «автопилот» биочипа: механически сбросил в озеро ласты (теперь их падение в трёхмерную пустоту котловины озера никаких катаклизмов вызвать не могло), туда же швырнул лохмотья перчаток, выплюнул загубник, надел респиратор и стал натягивать комбинезон. Краем сознания отметил, что шипение и треск шаровых молний переместилось к восточному берегу, и глянул в зеркальце себе за спину. Нет, это были не шаровые молнии. Это были настоящие шутихи и петарды плюс к ним широчайший набор иной пиротехники. Пригорок, на котором был разбит лагерь, затянуло пиротехническим дымом, в этом дыму, освещаемые сполохами фейерверка, метались фигурки донельзя возбуждённых раймондцев. Пришёл их праздник.

Закончив с одеванием, я вернул накидке эластичность, сбросил её с плеч и, встав с сиденья, помахал рукой, чтобы меня забрали. Я думал, что егерь примчит за мной на катере сразу же после свершения таинства, но прошло ещё минут пятнадцать, и только когда фейерверк на пригорке пошёл на убыль, из дыма, наконец, вынырнул катер и направился ко мне.

– Как дела? – приближаясь, радостно прокричал егерь из катера.

– Не очень, – пасмурно ответил я, показывая палец с сорванным ногтем.

– Тю! – изумился егерь. – Как же это?

– А вот так. Сморил меня сон всё-таки, не помог кофе. А когда громыхнуло, я дёрнулся от испуга, хотел схватиться за арматуру, да спросонья получилось не очень удачно.

– Совсем не очень! – чертыхнулся егерь. – Таких туристов-растяп мне ещё не доводилось сопровождать. А как с наживкой?

– С наживкой? – Я растерялся и оглянулся на «удочку». Совсем забыл, зачем я, по официальной версии, находился здесь. Но автоматический подсекатель сработал как часы, и теперь на золотой цепочке в полуметре от поверхности озера шевелила лучами двумерная звезда, то появляясь в поле зрения, то исчезая. – А что с ней случится? У неё ногтей нет… – попытался шуткой нивелировать свою растерянность. – С ней всё нормально.

– Ну ты и фрукт! – фыркнул егерь. – Поехали.

На обратном пути, неся плот над озером, егерь уже не соблюдал никаких мер предосторожности. Левый борт окунулся в двумерную воду и до самого берега бороздил её. Наконец я смог осуществить своё желание и опустить руку в чистую двумерную воду без смеси с трёхмерной. Что я и сделал, но, как и ожидалось, ничего не ощутил. Оправдывая своё название, «неощутимая пыль» беспрепятственно проходила сквозь ладонь, и никаких следов на поверхности озера не оставалось.

На берегу меня встретила толпа восторженных раймондцев, в своём крайнем возбуждении напоминавших дикарей, впервые увидевших инопланетянина. Они обступили меня со всех сторон, всучили в руки большую чашу с шампанским и заголосили на все лады. «У-ух!» – кричали одни, «Т-та, т-та!» – пытались перекричать первых вторые, «Р-р-р-ры!» – заглушали и первых, и вторых третьи. Только сейчас я понял этимологию имени Великого духа озера Чако.

– Пейте, – подсказал егерь из-за спины. – Пейте до дна.

Шампанское пить не хотелось, почему-то от одного его вида с души воротило. Хотелось водки. Сейчас водка была просто необходима, чтобы снять послестрессовое напряжение. Насколько знаю, более радикального способа в природе не существует.

– А водки нет? – тихо спросил через плечо.

– Пейте! – жёстко сказал егерь. – Не выпьете, оскверните ритуал.

Я зажмурился, поднёс чашу ко рту и опрокинул её. Больше на себя, чем в рот. Да и те крохи, которые попали в рот, тоже вытекли и сбежали по бороде пузырящимися струйками. Если бы хоть капля попала в гортань, меня, наверное, вывернуло бы наизнанку. Вот тогда бы уж точно осквернил ритуал…

Не заметив подвоха, толпа раймондцев взорвалась восторженным рёвом, послышались хлопки пробок, и брызги шампанского полетели во все стороны. Похоже, я на правах почётного гостя открыл церемонию потребления «национального» напитка. По крайней мере, на меня уже никто не обращал внимания.

– Всё? – спросил я у егеря, обернувшись.

– Всё-всё, – успокоил Бори Чилтерн и панибратски похлопал меня по плечу.

– Водка есть? – вновь повторил я вопрос.

Егерь недоумённо уставился на меня, но затем, сообразив, понял моё состояние.

– Есть. Идём.

Он подвёл меня к антигравитационному катеру, перегнулся через борт и принялся копаться где-то в изножье. Куртка на спине задралась, и я увидел, что сзади к широкому ремню пристёгнута кобура, с торчащим из неё парализатором.

«Где же ты был всё то время, пока я махал с плота рукой?» – про себя спросил я егеря, тупо уставившись на парализатор.

Егерь наконец извлёк из катера двухлитровую бутыль буро-белесой жидкости и повернулся ко мне.

– Держи.