Шолох. Орден Сумрачной Вуали Крейн Антонина
– Лично мне плевать. Одни швали ничем не лучше других, но субординация важна. Так что поддержу тебя – за Сломанную отмычку!
Гости чокнулись.
Я вновь покосилась на Мокки. Я боялась, что он сожмет тоненькую ножку бокала в руке так сильно, что та просто лопнет. И что – да, парочка гостей все же нахлебается морской водицы, так и не доехав до праздника. Но, к моему удивлению, Бакоа держал себя в руках. Более того – выглядел уверенным и спокойным.
Затем болтливые гости ушли искать стол с закусками: полосками сушеной водоросли конбу, поданными на узких черных тарелочках, сушеными каштанами и ломтиками морского ушка. Я пересела на шезлонг к Мокки. Он неохотно подтянул ноги, чтобы мне было где разместиться.
– Мокки, что, если в квартале действительно захватят власть? Что, если ты не сможешь отвоевать ее?
– Ничего.
Длинная тень от паруса вкупе с сумерками надежно скрывала нас, и вор снял белую полумаску, чтобы я могла лучше видеть его лицо. И понимала по нему – он не врет.
– Ты же всегда так хотел ее. Власти.
Бакоа усмехнулся, пропустив соломинку от коктейля между зубов так, что она смялась до плоского состояния.
– Я не власти хотел, Джерри. Я хотел доказать себе, что я могу.
Он стал наматывать остатки соломинки на палец. Наматывать и разматывать снова, как дурное и непостоянное кольцо. Мокки не смотрел на меня и говорил так тихо, что мне приходилось задерживать дыхание, чтобы разобрать его ускользающие слова.
– Я полжизни провел, пытаясь признать, что мои сексуальные предпочтения далеки от общепринятых. Потом я познакомился с Лиорданом на Дикой охоте (в которой участвовал, потому что нигде так легко и приятно не получается обворовывать знать, как во время их бешеных охотничьих развлечений). Мы встречались, а потом, когда во время одного городского праздника я захотел подойти и просто поздороваться, он… Он сказал гвардейцам, что понятия не имеет, кто я и что хочу от него, и меня утащили как городского сумасшедшего, свихнувшегося на принце, а в участке стало ясно, что я – тот самый вор, который так давно и неуловимо всех третирует. Я сбежал, пришел к Лиордану. Он, вместо того чтобы признать, что струсил, стал обвинять меня. Мы подрались. Очень плохая идея – драться с сыном морской владычицы: на сей раз меня швырнули в дворцовую тюрьму. Потом Лиордан пришел и выпустил меня, тем самым явно спалившись для всех и вся вокруг. Как я мог трактовать это? «Ты меня любишь?» – спросил я его на прощание. «Я принц», – сказал он. «Это значит ”да”?» – «Это значит, что ты гребаный извращенец. Тебя никто не любит, ясно?» И я сбежал из Рамблы и вынырнул на суше возле Зайверино. Те первые дни, когда мы с тобой прятались в лесах… Ты даже не представляешь, сколько во мне было злости. Меня обозвали, отвергли, а потом кинули подачку-свободу. Естественно, я до пепла хотел кому-то что-то доказать, и чем больше трудностей было в процессе – тем лучше. Квартал Гильдий оказался идеальным местом. Но теперь… Скажем так, я все еще люблю порядок. Но еще я знаю себе цену. У меня есть вы с Тилвасом, которых я люблю. И которые любят меня. Безоценочно, без условий. Да и я сам себя люблю. Мне теперь вообще не придется отвоевывать власть, Джерри. Я просто приду и возьму ее – без крови, по праву, потому что я – достоин, и я лучшее, что может случиться с Кварталом Гильдий. Я хочу, чтобы у тебя и у Тилваса было безопасное место. Я действую не из желания доказать, а из другого чувства. Вот и все. Мой успех неизбежен.
К концу монолога он смял несчастную соломинку в какой-то невзрачный шарик, который теперь упрямо перекатывал между пальцами. Я молча отобрала у него это безобразие.
– Спасибо, что открылся мне.
– Ой, давай вот без мозгоправских формулировок, – закатил глаза Бакоа.
– Мне важно было услышать это.
– Да я уже жалею, что варежку распахнул.
Я хмыкнула и положила руку ему на плечо. Мокки обхватил мои пальцы своими.
Не успела я вернуться на свой шезлонг, как рядом с нами откуда ни возьмись появилась Галаса Дарети. Целительница бесшумно и неожиданно шагнула из глубокой темноты под парусом, будто бы из другого мира – это было так не похоже на нее, что я удивленно вскинула брови.
– Мокки научил меня ходить и таиться в тенях, как это делают воры, – объяснила Галаса.
– У тебя отлично получается, – одобрительно цокнул языком Бакоа.
Травница сокрушенно покачала головой, снова посмотрев на металлический шарик его нового пирсинга.
Поколебавшись, она попросила:
– Может, ты снимешь его с языка, вор? Люди, приглашенные к сенатору, не ходят с пирсингом.
– Ага. А еще не планируют его убийство, так что забей, – отмахнулся Мокки и, довольный и гибкий, одним текучим движением поднялся с шезлонга. – Вам принести что-нибудь? На острове, думаю, будет не до еды.
Он ушел.
Галаса облокотилась на борт корабля и позволила холодному ветру трепать ее белые волосы, уложенные в изысканную прическу. Светло-салатовое платье потрясающе смотрелось на кофейной коже целительницы, ее грудь вздымалась от того, как медленно и глубоко дышала Галаса.
– Я так люблю море, – улыбнулась она. – Впрочем, свой Лайстовиц я люблю сильнее.
Мокки вернулся не только с деликатесами, но и с Талвани.
Все вчетвером мы стояли у борта корабля на палубе, негромко переговариваясь, угощая друг друга устрицами и морскими ежами. Постепенно все борта вокруг нас тоже оказались заняты: гости собрались здесь, когда до прибытия оставалось недолго.
Под звуки арфы мы смотрели, как из густого вечернего тумана проступают очертания компактного острова, окруженного океанскими фонтанами, будто пиками садовой ограды. Длинная песчаная отмель, скалы, поднимающиеся ввысь, древний каменный замок на скале. Очень тяжелый, приземистый, с широкой центральной башней. Одна его сторона нависала над морем, и злые волны бились о валуны крепости.
– Да будет этот вечер незабываемым! – провозгласил распорядитель праздника, когда корабль мягко причалил к пристани.
– Это мы вам гарантируем… – пробормотал Талвани.
На берегу нас встречало около дюжины актеров. Одетые в черное с золотым люди стояли на пляже молча и торжественно, в руках у каждого горела свеча. Пламя отражалось в мелком бисере, которым были густо расшиты туники встречающих.
За спинами у них начиналась дорожка из факелов, воткнутых в землю, которая тянулась до самого замка. Гости воодушевленной вереницей отправились вперед. С каждым новым поворотом дороги перед нами появлялись новые детали праздника. Столики с закусками, стоящие прямо на скалах. Официанты с дымящимися бокалами из разноцветного стекла. Все новые и новые музыканты – мелодия оставалась одна и та же, но на каждом отрезке пути ее играли на разных инструментах. Все вокруг пребывали в восторге.
У меня же мурашки бегали по всему декольте. А декольте было серьезным: на такие мероприятия негласно было принято являться в нарядах с открытой спиной, что я не могла позволить себе по понятным причинам, поэтому выбрала альтернативу. Помимо декольте у моего темно-бордового платья на запах был длинный разрез на правом бедре. Там, на мелькающей при ходьбе полоске кожи, можно было при должном старании разглядеть подвязку с прицепленным крохотным флакончиком. А на груди у меня на тонкой длинной цепочке висел амулет, похожий на яйцо.
Точно такой же украшал Галасу Дарети. Это были два парных артефакта для связи: качни один, и сразу качнется другой, где бы ни находился его обладатель. Чуть позже они нам потребуются.
Мы прошли сквозь внешние ворота замка и оказались в главном дворе, заросшем корабельными соснами. Впереди было основное здание. На его пороге, перед распахнутыми арочными дверьми, стоял человек в черном костюме. Он любезно здоровался с гостями, тянущимися мимо него взбудораженным, непрекращающимся потоком.
Я не видела его никогда прежде, но все равно узнала.
Сенатор Цига Лорч. Горфус.
Пепельные с проседью волосы, статная фигура. Слегка раскосые карие глаза. Узкие губы, гордый нос и настолько раздвоенный подбородок, что можно выдергивать гвозди – это считалось признаком мужественности, но мне показалось отвратительным.
– Он не почувствует тебя, Джерри, – на ухо сказал мне Тилвас. – Просто веди себя, как все вокруг. У тебя точно получится, ты прекрасная актриса.
– Получится, – твердо согласилась я, хотя мой голос был сиплым от волнения. – Мы с тобой… Уже сейчас расстаемся, верно?
– Да, – кивнул Талвани, и его рука на моем локте сжалась чуть сильнее. – Все будет хорошо.
Я чуть притормозила, чтобы посмотреть на артефактора. Под черной полумаской его глаза казались особенно выразительными. Поймав мой встревоженный, сосредоточенный взгляд, Тилвас подмигнул и, быстро наклонившись, легко поцеловал меня в кончик носа.
– На удачу, – сказал он.
– Я буду ждать тебя.
– Я приду.
И тогда как я продолжила идти вперед, прямо к сенатору Лорчу, Тилвас безмолвно и грациозно ступил прочь с подсвеченной факелами дорожки. Мокки и Галаса шли в паре перед нами. Они легко миновали хозяина вечеринки, мурлыкнув ему что-то необязательно-вежливое. Я за оставшиеся несколько шагов успела присоединиться к какому-то грузному гостю, кажется, из Казначейства, и он чудесным образом поблагодарил Лорча за гостеприимство вместо меня.
Думаю, меня за ним вообще не было видно. Так, какая-то цаца.
В зале я мгновенно сбежала, к вящей растерянности своего недолгого спутника. Спрятавшись за колонной, я выдохнула и огляделась. Когда я рассмотрела интерьер, у меня перехватило дыхание…
Тебе кажется, Джерри. Тебе просто кажется из-за того, что ты сама об этом так часто думала. На самом деле никакого сходства нет.
Но самоуспокоение не работало.
Вездесущие душные белые лилии – кладбищенский запах, умеющий перекрыть вонь разлагающихся тел. Длинные витые свечи – в изысканных канделябрах, расставленных вдоль зеркал, из-за чего изображения двоились, уводя гостей в сумрачное царство иллюзий. Виноград, гранатовые косточки и соцветия алых роз в прохладных каменных чашах. Жареные сердца перепелок на шпажках. Меню – на листках бумаги, похожих на выдранные страницы древних книг. И под потолком – ткани с серебряной вышивкой.
Точь-в-точь Зайверино.
Мои зубы стали отстукивать страшную дробь. Я стояла в углу зала, а кругом шутили, смеялись, обменивались комплиментами богатые, довольные жизнью гости Лорча. Жемчужные улыбки. Блестящие ткани. Терпкие ароматы духов.
– Как хорошо, что мы сменили план, – проворчал Мокки, найдя меня в толпе.
– Да уж.
– Мы с Галасой уже поняли, куда идти, чтобы попасть в подземелья из внутренних помещений. Начинаем? Ты готова остаться одна?
– Конечно, – как можно беспечнее сказала я.
Прядка волос падала на бешеные глаза Бакоа в обрамлении маски, а острый нос будто подрагивал в нетерпении, готовясь к неприятностям. Мокки похлопал меня по плечу – жест, максимально неуместный на званом вечере, – и, больше ничего не говоря, исчез среди гостей.
Я покосилась на часы и, вздохнув, стала пробираться в нужном направлении.
Вчера мы каким-то чудом (чудо звалось Талвани) раздобыли карты замка и заранее запланировали, что и где должно происходить.
У ребят было две задачи. Обе располагались в подземельях замка. Одну из них, связанную с океанскими фонтанами, инициировал Тилвас, а потом подхватывала Галаса. Вторую, связанную с освобождением пленных рёххов, полностью брал на себя Мокки, так как мы подозревали: против Тилваса в тюремных и пыточных камерах будут стоять особые ловушки, потому что сенатор наверняка ждет появления пэйярту.
Я же весь вечер проводила по своему сценарию. И теперь уверенно двигалась к незаметной дверке в дальнем конце зала, который ведет в другой, жилой корпус замка, где…
Мои размышления прервала Галаса Дарети, остановившая меня на полпути. Когда ее нежные пальцы коснулись моего запястья, сердце мое оборвалось, потому что в первый момент я решила, что это Лорч – раньше срока. Но нет. Целительница.
– Я сейчас догоню Мокки, – сказала она, предупреждая мой немой вопрос. – Просто я хотела сказать: я знаю, что ты точно справишься, Джеремия Барк.
– Знаете в смысле дружеской поддержки или «знаете-знаете»?
Галаса криво усмехнулась.
– Но если вдруг нет… – протянула она, игнорируя мой вопрос. – Я все-таки взяла с собой еще одно парализующее зелье. Так что ты сможешь его использовать.
И она, вложив мне в руку перстень с большим поддельным камнем, скрывающим потайной отсек, растворилась в толпе. Перебрасывая кольцо из руки в руку, я подумала: вероятно, Галаса предполагает, что это зелье придется выпить мне.
…Я продолжила свой путь в жилой корпус замка. Не прошло и получаса, как я оказалась перед нужным помещением. На вскрытие замка ушло две отмычки. Если здесь была магическая защита, то настолько хорошая, что я не то что не почувствовала ее – не могла даже предположить, куда она вшита.
Деревянные раздвижные двери, разрисованные белыми аистами на черном фоне, с тихим шорохом разъехались по сторонам. Я зашла в спальню сенатора Циги Лорча.
Все в сдержанных черно-молочных тонах. Много камней. Много бамбука. Старинные зеркала и на стенах, и на дверцах шкафа. Тонкая бумага обтягивает раздвижное окно в пол, ведущее в потаенный внутренний сад замка. Возле пышной кровати с необычным балдахином, который поднимался, сматываясь в рулоны, находился столик. На столике – графин с водой и стакан: слуги позаботились о том, чтобы сенатор, вернувшись с приема, мог освежить горло глотком чистейшей воды из океанских фонтанов, запертых в подземельях замка.
Где их прямо сейчас потихонечку расковыривает Галаса Дарети.
Я приоткрыла окно, затем подошла к прикроватному столику. Отцепила от бедра закрепленный там флакон с парализующим зельем, открутила крышку и стала методично, никуда не спеша, капать его в графин.
Кап. Кап. Кап.
Это был почти медитативный процесс, который прервался, когда входные двери вновь зашуршали, уходя в стенные пазы.
– Какая приятная неожиданность. Наконец-то ты пришла ко мне, Джеремия Барк, – раздался у меня за спиной пренебрежительный смешок.
Я сглотнула и, не оборачиваясь, молча бросилась к окну в сад.
Началось.
42
Я не жертва
Bene vincit, qui se vincit in victoria.
«По-настоящему побеждает тот, кто, одержав победу, побеждает и себя».
Сад, примыкающий к спальне сенатора, был пуст.
Тихо стояли в вечерних сумерках кипарисы, одинокая цикада едва слышно звенела в траве. Сад был достаточно просторный: квадратная площадка, замкнутая между высокими замковыми стенами. В центре – фонтан, журчащий в тени раскидистого бука. Сюда можно было попасть только из хозяйских покоев. Музыка и смех гостей не долетали: корпуса находились слишком далеко друг от друга.
Подхватив слишком длинный подол платья, я выбежала на площадку и остановилась у фонтана. В серебристой воде на мгновение промелькнула какая-то тень, поколебавшая мое отражение. Это хорошо.
Отчаянно метнувшись туда-сюда, я замерла, когда хруст камешков у меня за спиной сменился самоуверенным голосом:
– Ну и что ты сюда подмешала, воровка?
– Выпей – узнаешь, – с неприязнью посоветовала я, оборачиваясь.
Сенатор Лорч стоял передо мной, лениво покачивая в руках стакан с прикроватной тумбочки. Таори глубокого агатового цвета с зеленой вышивкой сидело как влитое. Пепельно-русые волосы лежали идеально.
На мой взгляд, было совершенно очевидно, что Цига Лорч – не человек. Не совсем человек. Как и Тилваса после недавнего ритуала, сенатора окружала некая аура гладкости, неестественного совершенства. Знаете, как художники иногда придают портретам чуть больше лоска, чем имеется в оригинале? Так и здесь. Но если Тилвас с этой аурой выглядел просто душкой, нечаянным победителем в лотерее генов, то сенатор казался ожившей скульптурой, слишком далекой от реальности. Наверное, люди думали, что он вкладывает в свою внешность очень много денег.
– Не хочешь отвечать мне, Джеремия? Очень жаль, – цокнул языком Лорч и коротко крикнул что-то на рёххенлинге.
Из спальни – из-под кровати – к нам вдруг выбрался крупный черный пес. Такой уставший и старый, что до этого совершенно не обеспокоился моим вторжением.
– Хороший мальчик. Сидеть. Хочешь пить? – поинтересовался сенатор, подходя к собаке со стаканом наперевес.
Гурх.
– Нет. Не надо. Это зелье паралича. – Я импульсивно шагнула вперед.
– Умно, – осклабился Лорч.
Он небрежно потрепал пса за ухом и вновь отдал ему гортанно-рычащий приказ. Собака, еле перебирая ногами, ушла обратно в комнату.
– Пес достался мне от прежнего постояльца. Никак не найду повод одарить его смертью, – со змеиной улыбкой сообщил Лорч, смахивая с плеча невидимые пылинки. По его интонации было ясно, что под «постояльцем» он имеет в виду изначального сенатора Цигу.
Равнодушно вылив содержимое стакана прямо на землю, Лорч прищелкнул пальцами. По всему периметру сада тотчас зажглись синие светящиеся руны: туманные, колеблющиеся на ветру, они крутились вокруг своей оси, как выставочные образцы в дорогих витринах.
– Не вздумай бежать, попортишь себе лицо, – предупредил Лорч, после чего сел на высокий бортик фонтана и похлопал рукой рядом с собой.
– Ну и почему же именно ты пришла подливать мне зелье? Где пэйярту? Я чувствую, что здесь его нет, – приподняв верхнюю губу в оскале, поинтересовался Лорч.
Вблизи от него пахло гарью. Карие глаза, изучавшие меня, после колдовства приобрели желтый оттенок.
– Потому что меня ты не убьешь, если вдруг обнаружишь, – после паузы ответила я.
– С чего такая уверенность? – хохотнул Лорч.
– У тебя уже было слишком много шансов свернуть мне шею. Если бы ты хотел моей смерти, не было бы никакого смысла похищать меня и держать в Гребне Проклятых в начале месяца. Можно было сразу убить. И, кстати, привет тебе от Пэрри Шитбро. Он умер быстро и молча, но, думаю, если бы я дала ему пару секунд на раздумья, он бы обязательно вспомнил о тебе.
Лорч возбужденно шевельнулся.
– Так это ты убила его, дорогая?
– Да.
– Прекрасно. Только зря ты поторопилась. Можно было сделать это медленно. Быстрые смерти – это так… скучно. Выбор обывателей, не понимающих истинную красоту и высшую ценность переходного состояния. Как ты могла лишить себя и Пэрри такого удовольствия? – посетовал Лорч.
Холодок пробежал у меня по спине от вкрадчивого голоса сенатора.
– Ты действительно думаешь, горфус, что смерть может принести удовольствие хоть кому-то, кроме таких психопатов, как ты?
Он рассмеялся, рукой поглаживая воду в фонтане, как будто шелковую ткань.
– Ах, Джеремия… Люди, как всегда, склонны огрызаться на все, что не понимают. Вы глупы; в выстраивании картины мира вы сравнимы с улитками, отупевшими в своих домиках, не ведающими, что творят. Впрочем, вас можно простить: вас пускают на эту землю слишком ненадолго для того, чтобы вы научились хотя бы немного думать. Девяносто пять процентов мыслей взрослого человека не меняется изо дня в день, ты знала? Вы не живете, вы спите, превращая свое прошлое в будущее, упуская самое главное – настоящее. А если кто-то вдруг и поймет истину – не иначе как случайно, – то у него ни за что не получится передать ее остолопам вокруг. Пробудившись, он сразу уснет, и все. Никакого толку. Глупые, глупые улитки.
Лорч отечески положил ладонь мне на плечо. Я не шевелилась. Тень сенатора на земле исказилась, теряя человеческие очертания и приобретая волчьи. Легкий ветер гулял по саду, перебирая листья. Я отсчитывала удары сердца и старалась не отводить взгляд от тех желтых, хищных, беспощадных глаз, которые снились мне и следили за мной так долго.
– Так вот, истина в том, что смерть – это высший дар, Джеремия, – шепнул горфус.
Его дыхание пахло осенью.
– Она будто приподнимает над собой всю историю человека. Но, чтобы увидеть это, нужно быть бессмертным и бестелесным. Когда ты человек, наделенный плотью и временем, у тебя есть очень много игрушек. Но смерть интереснее всех их, потому что она загадочна и необратима. Однако до нее нужно… как бы это сказать? Дорасти. И тому, кто умирает. И тому, кто отнимает жизнь. Смерть – интимный обряд для двоих, священнодейство, требующее особой подготовки. Признаюсь, я сам не сразу научился подавать это блюдо правильно. Мои первые убийства можно сравнить с тем, как изголодавшийся бродяга одну за другой пожирает паровые булочки – голод движет им, не давая даже как следует прожевать. Впрочем, и такие сцены надолго врезаются в амять. Я помню их – свои первые убийства – до сих пор, а ты? Мм. Они были такие вкусные! Патрик… Финна… И этот – кудрявый – с тонкими косточками, аппетитно хрустящими на зубах… Ты не застала, как он плакал? Кажется, его звали Кашфиэль. Он был последним из тех десятерых, я затолкал ему несколько лилий в горло, и когда взрезал его ножом, лепестки выпадали наружу… Очень красиво.
Я изо всех сил пыталась дышать ровно.
Но мое сердце застряло в груди, слезы наворачивались на глаза, а в ноздрях появился тошнотворный запах цветов и благовоний. Мне чудилось, будто я вижу своих друзей. Они стояли за плечами горфуса – истерзанные, окровавленные, и их прозрачные лики были полны страдания. Я невольно дернулась, но Лорч сжал руку на моем плече, не давая шевельнуться. Его аккуратные овальные ногти заострились, впиваясь мне в кожу.
– Тщщщ… – успокаивающе шепнул он, приближая ко мне хищное лицо. – Ты же сама завела эту тему, дорогая, отчего ты теперь дрожишь? Если же ты про моих пленных рёххов, то их я не убиваю: они недостойны этого дара. Зачем? Чтобы они просто вышли обратно в мир духов? О нет, так не пойдет. Тут надо знать золотую середину пыток: чтобы им было больно, по-настоящему, обновляюще, растягивающе момент до бесконечности, но чтобы сердце не останавливалось – ни за что!.. Они, знаешь ли, разозлили меня в свое время. Каждый из них. Я рад, что теперь у меня наконец-то есть инструмент – их новоприобретенные тела, – чтобы помочь им понять, как они заблуждались, и искренне попросить у меня прощения.
Боги-хранители.
Горфус – действительно настоящий психопат. У таких в голове – и неважно, голова это человека или рёхха, – что-то просто перекошено. Это непоправимо, их не переделаешь, если ты столкнулся с таким – надо бежать, сразу, без оглядки, если дорога жизнь. Не геройствовать.
Но и остановить их кто-то должен… Сегодня «кого-то» играем мы вчетвером. Я собрала волю в кулак и постаралась не думать о когтистых пальцах на своем плече.
– Ты ведь понимаешь, что пытаешь не столько рёххов, сколько ни в чем не повинных людей? – жестко спросила я. – Тех, кто не имеет к тебе никакого отношения?
– Что поделать! Когда ты солнце, ты не выбираешь, кому светить, – горфус пожал плечами. – Ты ведь тоже не имела ко мне никакого отношения, Джеремия Барк, но теперь я – твой бог. Все твои желания связаны только со мной. Вот и получается, что иногда мы благодетельствуем случайно.
Я подумала, что ослышалась.
– Прости, что? – мой голос понизился до рыка. – Мой бог? Да ты ублюдок, убивший моих друзей. Все, что я хочу, – это уничтожить тебя так надежно, чтобы тебя просто больше не существовало!
– Хм. Как и многие люди, ты не хочешь видеть факты, – горфус улыбнулся. – Правда состоит в том, что тебя нет без меня, Джеремия Барк. Ведь это я создал тебя. Твои мысли, страхи, надежды, все, что определяет тебя как личность – даже имя твое! – родились в ту ночь в Зайверино, когда я по воле судьбы наградил тебя своим вниманием. Чего ты боишься? Меня. Чего страстно желаешь? Свободы от меня. О ком ты думаешь каждую ночь, кого видишь во сне? Меня. Благодаря кому ты встретила вора? А пэйярту? Более того, ведь Белый Лис, столь близкий тебе, – всего лишь слабая пародия на меня, жалкий рёхх с обломанными клыками… Я – центр твоей вселенной. Не станет меня – и тебе незачем будет жить. Именно я подарил тебе главную драму, твой характер, судьбу и урок. Это я сделал тебя тобой: трагической, потерянной и потому такой интересной фигурой… Ты – мое лучшее творение в этом смертном мире.
Закончив, сенатор приподнял бровь и низко, тепло рассмеялся. От этого смеха что-то внутри меня сломалось. Ночное небо над нами безнадежно набухло тучами, они тихо рокотали, воздух наполнился духотой, предшествующей грозе. Голова у меня шла кругом. Я попробовала отодвинуться. Лорч не дал.
Страшнее всего было то, что я понимала, о чем он говорит.
В Джинглберри я сама думала об этом. Что горфус – как порог, за который я не могу заглянуть. Все эти годы я не мечтала ни о чем, кроме как об избавлении от врага. Я проживала сумрачный черновик своей жизни, отказываясь подумать о чистовике, потому что видела тень, стоящую у меня за плечами.
Возможно, когда все будет кончено, со мной случится то же, что бывает с преступниками, вышедшими из тюрьмы после долгого заключения, – они изо всех сил стремятся обратно: для них нет жизни без беды. Нет жизни без состояния жертвы, без страданий, без страха. Они разучились быть свободными.
Как и я.
– Я вижу, что ты понимаешь, дорогая, – томно прошептал сенатор. Его желтые глаза светились от удовольствия. – Вся эта бархатная темнота, горькие ундиньи глаза с поволокой, невысказанная притягательность сломанного существа, страсть к древним книгам в попытках разгадать шифр, оставленный мной на твоей спине, – все, что составляет прелесть твоей личности, подарено мной. Благодаря мне твое второе имя – Трагедия, Джерри. Я нарекаю тебя так.
И вдруг меня прошибло странным осознанием… Да, в словах горфуса о моей личности была правда, но это была не вся правда.
Другая ее часть заключалась в том, что я и раньше была такой. Я распахнула сердце трагедиям давным-давно, еще до Зайверино. Меня изначально привлекал такой путь – терново-колючий, полный иллюзий, дурмана, отчаянной энтропии, пыльных книг и сладостного падения.
Для нормальных людей страдание – это лишь указатель на ту сферу жизни, которую им надо изменить. Просто знак неполадки, помогающий не сбиться с пути к счастью. Но я видела в страданиях достоинство, и это было и до Зайверино. Именно из-за этой тяги к драме я поступила в университет Селесты.
Ты говоришь: бархатная темнота, горфус? Да, безусловно. А чего еще ждать от человека, выросшего на древних поэмах и песнях, в которых герой всегда обречен, а катарсис достигается потерей, разрядкой через рыдание? Я изначально была такой – мрачной, влюбленной в запах пыли и дыма, слишком долгое время проводившей в компании мертвых языков и мертвых поэтов.
Да, сейчас эта бархатная темнота составляет сто процентов моей личности. Но из них только часть родилась из-за горфуса, а остальные со мной давно.
Это не ты меня создал, ублюдок. Это я создала себя в том жанре, который мне близок, а тебе просто разрешила сыграть роль в моей пьесе.
Избавившись от врага, я потеряю лишь часть моей самости, а не всё. Я отстрою ее заново, еще лучше.
И да.
Возможно, на сей раз я выберу не темноту.
Не полную темноту.
Наш с тобой разрыв будет не таким болезненным, как ты надеешься, горфус. Ты веришь, что я боюсь освободиться от твоей власти? У меня плохие новости. Я предвкушаю это.
Я – не мертвая земля, которой ты покровительствуешь. Я – земля, готовая зацвести.
Мне хотелось рассмеяться в лицо врагу, но нельзя было – согласно сценарию.
Я опустила голову, позволив сенатору упиваться ощущением полной психологической победы. Скосив глаза на воду в фонтане, я видела едва заметное движение в глубине.
Гость слушает.
Все это время у нас с сенатором Лорчем был невидимый зритель. Морской рёхх по имени ономоррэ – крохотный осьминог, чья особая способность заключалась в том, что его не могут почувствовать другие духи природы, если он этого не хочет. Идеальный шпион и… судья в нашем случае.
Морские рёххи не могут находиться на суше. Они могут появляться только над водой или в воде. Ономоррэ заранее приплыл в этот фонтан – его питают воды океана – чтобы посмотреть на спектакль, обещанный нами с Тилвасом, и решить по итогам: будут вмешиваться духи природы или нет.
Если будут, нам придется дать сюда много, много воды, чтобы армия морских смогла совладать с горфусом: расщепить его так, чтобы он, бессмертный, долгие десятилетия собирал обратно свою бесплотную форму.
Но пока что судья ономоррэ продолжал наблюдать: не все условия были выполнены.
– Теперь ты понимаешь, что я – твой создатель, Джеремия? – горфус положил руку мне на щеку. – Я далеко не сразу понял, как важна наша связь. Я злился, что не успел вселиться в тебя, и долго искал другие способы попасть в человека. Став Лорчем, я рассеянно приглядывал за тобой и рассчитывал, что займусь тобой позже. Потом, когда мои подручные выяснили, что в Тилвасе спрятан расщепленный пэйярту, я понял, что тебе будет проще, чем остальным, убить его – просто сорвать амулет, чья защита не действует на тебя, ведь ты благословлена моими касаниями. Но когда вы с пэйярту начали сбегать и скрываться… Когда я наблюдал за тобой все пристальнее и дольше… Я понял, как ты дорога мне. Как я горжусь тобой.
Я покачала головой.
– Ты болен, горфус. Ты не можешь адекватно оценивать реальность.
– Адекватно – это как? – он сощурился. – Как все? Согласно общепринятой морали? А кто тебе сказал, что она правдива? Откуда мы вообще знаем то, что знаем, Джеремия Барк? Кто нам это сказал? А кто сказал это тем, кто сказал нам? Вдруг вся нравственность построена на клубке заблуждений?
– У тебя просто нет сердца. Иначе бы ты знал правду. Ее не обязательно спрашивать у кого-то, достаточно заглянуть в себя. В глубине у нас всегда есть знание о том, что правильно или нет.
– И у тебя тоже?
– И у меня.
Он облизнулся и, подавшись вперед, погладил меня по щеке.
– Я с удовольствием однажды проверю это, Джеремия. Когда сменю свое тело на твое.
Дыши, Джеремия.
– Этого не будет, – твердо сообщила я. – Я не даю тебе разрешения, я категорически против того, чтобы ты вселялся в мое тело. Ego autem absit. Я запрещаю.
Формулировка была предназначена специально для морских – для их сложной этической задачки «хороший горфус или все-таки сучка?» – и, признаться, я боялась, что Лорч раскусит неестественность, неуместность этой фразы. Но мне удалось произнести ее с нужной интонацией. Сенатор лишь глумливо расхохотался.
– Да мне плевать на твои запреты, – выдохнул он мне в лицо. – Я давно уже твой Хозяин. Ты – не более чем глина в моих руках, и никакие больше разрешения от тебя не нужны. Ты слушаешь меня?
Но я не слушала.
Я смотрела мимо него – туда, где в полночный сад из спальни бесшумно ступил Тилвас Талвани.
Артефактор на мгновение остановился у светящихся синих рун, наколдованных горфусом. Потом тихо шепнул что-то и потянулся пальцами к ближайшей из них.
– Ты слушаешь меня? – угрожающе повторил Лорч, перемещая пальцы на мою шею. – Смотри на меня, когда я говорю с тобой, Джеремия!
– Да ты задрал уже трепаться. Иди и сдохни, сделай всем одолжение, – выдавила я.
Глаза сенатора расширились от удивления, а нос слегка дернулся, потому что он наконец-то почувствовал запах своего врага…
В этот самый момент Тилвас коснулся руны, и весь магический барьер на границах сада вспыхнул пламенем, чтобы мгновение спустя перекраситься из синего в красный – цвет пэйярту.
– Здравствуй, горфус, – ровным голосом сказал Талвани, переступая колдовскую линию и поправляя свое шикарное синее таори. – Я слышал, ты ищешь меня по всей Шэрхенмисте? Так вот – я здесь.
43
Полночный сад заполнен пустотой
Contra vim mortis non est medicamen in hortis.
«Против силы смерти в садах нет лекарств».
Вы когда-нибудь видели, как животное реагирует на принесенный ему свежий кусок мяса? Точно так же повел себя сенатор Цига Лорч в ответ на появление Талвани.
Он подобрался. Он втянул воздух ноздрями. Его глаза засветились горчично-лимонным светом, а руки дрогнули в кровавом предвкушении.
– Пэйярту, какая встреча… – с выдохом пропел-промурчал Лорч, оборачиваясь к артефактору. – Я уже и не надеялся.
Сенатор спрыгнул с высокого бортика фонтана и быстро сплел пальцами некую вязь. Камень запузырился, и от него тотчас отделились своеобразные мраморные хлысты, сковавшие мои руки и ноги.
Гурх. А повелитель голых скал неплохо работает с магией камня.
Тилвас стоял недвижимо в кругу из мерцающих рун. Увидев маневр врага, артефактор покачал головой:
– Отпусти ее, горфус. И всех других своих пленников. Ты носишь лицо человека – так будь человеком, хотя бы с людьми.
– Философия хороша только в книгах. Лучше скажи: в чем моя выгода отпускать Джеремию? – с интересом наклонил голову горфус.
– Разорви вашу связь, и я добровольно отдамся в твои руки. Клянусь – а ты знаешь, что моему слову можно верить. Отпусти ее – и у тебя буду я. Делай со мной что угодно. Ты ведь так этого хотел.
Сенатор, прищурившись, посмотрел на Талвани, стоящего, сложив руки на груди, и манерно обнял себя за плечи. Я крутила запястьями в тугих каменных путах. Не выбраться.
– Изначально я хотел этого, ты прав, пэйярту, – лениво протянул Лорч. – Но в процессе оказалось, что с людьми вообще и с Джеремией в частности куда веселее. Зачем соглашаться на меньшее, если есть большее? Так что прости – если ты не готов пообещать мне вас обоих, то мирной сделки не получится. Впрочем, кому вообще нужен мир, если я могу взять свое силой и тем самым начать наш праздник прямо сейчас? – улыбнулся он.
И тотчас развернулся бой.
Мощным жестом обманчиво расслабленный горфус раскинул руки, и в Тилваса полетел ослепляющий синий свет. Артефактор выставил ладони навстречу: с его пальцев сорвались мириады оранжевых капель и сомкнулись овальным щитом. Две силы столкнулись в центре сада, заставив противников пригибаться под волей энергии унни, скрежетать зубами.
– Ты что, забыл, насколько я сильнее тебя, пэйярту?! – злорадно крикнул Лорч, шагая вперед, будто против сильного ветра, и единым скользящим движением отбросил в сторону сцепившиеся щит и свет.
Клубок колдовства врезался в замковую башню и взорвался. Тилвас резко взмахнул руками, алые руны по контуру сада полыхнули, и ветви бука, растущего над фонтаном, вдруг ожили, упруго отбивая по сторонам посыпавшиеся камни. Если бы не они – осколки стены попали бы в меня.
Горфус, крутанувшись на месте, протянул руки к дереву, и бук заполыхал огнем. Пожар бушевал прямо надо мной, но всё, что я могла, – это лишь сильнее прижаться к бортику фонтана, стараясь не сгореть заживо. Сквозь опаленные ресницы я видела, как над водой слабо серебрится контур рёхха-наблюдателя… Осьминог ономоррэ хладнокровно смотрел на разрушения вокруг. Маленький упрямый судия. Ему все еще было недостаточно для того, чтобы пригласить остальных.
«Вот зараза, – подумала я, чувствуя, как падающие сверху угольки прожигают мое платье. – Нейтральность нейтральностью, но что тебе стоит хотя бы потушить долбаный бук?!»
Тилвас опустился на одно колено, касаясь земли: по камням от него пробежала серебристая тень, и вода взмыла вверх из фонтана, остужая полыхающее дерево.
Горфус воспользовался тем, что пэйярту отвлекся: он выкрикнул гортанный приказ, текуче сменил боевую стойку, и там, где находился Талвани, брусчатка вдруг раскалилась, а мгновение спустя лопнула, уродуя двор глубоким провалом. Артефактор едва успел кувырком откатиться с места, где теперь из-под земли вырывались хищные тени, похожие на языки пламени.
Читать бесплатно другие книги:
