Шолох. Орден Сумрачной Вуали Крейн Антонина
Когда Талвани поднялся, в его пальцах возникли изогнутые клинки из красного света. Он бросился вперед, но горфус не хотел допускать ближнего боя. Вместо этого Лорч низко зарычал, припав к земле обеими руками. Сад содрогнулся, из раскола вдруг хлынули призрачные волки – беспощадная стая, бросившаяся к Тилвасу. Им навстречу, сорвавшись с сапог Талвани, скакнула одна-единственная лисья тень.
Боги-хранители, насколько же пэйярту мельче горфуса.
Артефактор упал на колени, когтем прорубил по земле острую линию – по всему саду на мгновение вспыхнул золотой свет, стерший все тени, за исключением лисьей. Однако стоило свету потухнуть, как из дымящегося раскола стали выныривать новые, новые волки…
Тени рёххов уже метались не только по двору, но и по окнам спальни, по замковым башням – это была охота, настоящая травля маленького белого лиса. Все раны теневого пэйярту отражались на Тилвасе-человеке: он страшно хромал, через всю грудь по белой рубашке бежала алая полоса крови. Эти раны, в отличие от обычных, не спешили затягиваться.
Но Тилвас все равно шел вперед. Шаг за шагом, упрямо наклонив голову, отбивая кинжалами смертоносные заклинания горфуса. Древние стены вокруг нас стонали, дребезжали панорамные окна спальни, кипарисы сгибались в поклонах. Небо раскалывали сухие молнии подступившей грозы.
Я не могла оторвать взгляд от битвы двух рёххов, когда вдруг краем глаза увидела какое-то движение…
В узкой арке сбоку от фонтана появился изможденный парнишка в рваной одежде с огромным количеством шрамов и кровоподтеков. Тот самый младший рёхх из морских, один из пленников горфуса. Его буквально колотило. Бросив бешеный взгляд на развернувшуюся во дворе сцену, он прижался к стене, дрожа всем телом, закрыл глаза и заплакал.
Несмотря на сочувствие к юноше, я не удержалась от выдоха облегчения.
– Ономоррэ! – шепотом окликнула я рёхха в фонтане, столь же зачарованного боем горфуса и пэйярту. – Вот ваш пленник, смотри же! Vide! Смотри!
Осьминог обернулся к арке. Демонстрация освобожденного рёхха была последним условием морских. Мы обязались вывести его сюда, чтобы ономоррэ увидел все три требуемых ими компонента: пленника горфуса, агрессию горфуса и его готовность захватить тело человека против его воли.
Педантично вглядевшись в дрожащего юношу в арке, ономоррэ наконец чинно кивнул мне.
Мы готовы вмешаться, впускайте нас.
Тилвас и я видели его, сенатор, вновь стоявший спиной к фонтану, – нет. Мы с Тилвасом быстро переглянулись, и я резко изогнулась, заставив тем самым качнуться подвеску в виде яйца у меня на груди. Где-то там, в подземелье, точно такая же качнулась у Галасы Дарети.
Суд прошел в нашу пользу. Пора пускать фонтаны наружу.
Краем глаза я также увидела, как из тени арки бесшумно выступил Мокки Бакоа. Вор за руку потянул трясущегося морского рёхха обратно, в укрытие, и пленник с облегчением скрылся. Он и так настрадался, не надо ему участвовать в битве.
Мокки снова высунулся из арки, явно намереваясь двинуться ко мне, помочь, но я отрицательно замотала головой – не вздумай, эй, мы же обсуждали это! По нашему плану Мокки и Галаса не должны были участвовать в происходящем.
Одновременно с моим молчаливым протестом горфус повернул голову в сторону арки – видимо, почувствовал какое-то движение, – и вор мгновенно растворился в тени, чтобы остаться незамеченным.
– Знаешь, что мне не нравится в нашей битве, пэйярту?.. – вдруг проговорил горфус, новым заклинанием возводя перед Тилвасом полыхающую стену синего огня, разделившую сад пополам.
Тилвас в своей прекрасной манере – никакого бисера свиньям – не стал отвечать. Просто мастерски крутанул в руках магические алые кинжалы и попробовал прорубить ими ход в синем пламени. Получилось, но лишь на секунду – синие стены вновь сомкнулись. Талвани отбросил ножи и стал выколдовывать другое плетение, призванное остановить огонь.
– …Мне не нравится то, как ты спокоен, – вкрадчиво продолжил горфус, монотонно шагая вдоль стены на нашей стороне. – Я начинаю думать, что ты не слишком переживаешь за Джеремию, зная мою слабость к ней. Однако не всё потеряно, ведь я…
Не договорив, сенатор резко повернулся ко мне и метнул в меня светящееся лезвие, в мгновение ока выдернутое им из пустоты.
Вот это уже не по плану.
Лицо Тилваса исказилось.
Глаза его полыхнули алым светом, сухожилия напряглись. Артефактор отпустил незаконченное заклинание и шагнул сквозь пламя прямо так, как был.
Синий огонь охватил его со всех сторон. Тилвас прошел сквозь него, не думая о ранах, расцветших тотчас по всему телу. Тень лиса пэйярту также скользнула сквозь пламя, оставляя стаю воющих, рычащих волков позади. Полыхая, израненный, но ловкий лис бросился ко мне, а его хозяин Талвани что есть сил швырнул вперед формулу отмены.
Но… Лезвие, брошенное сенатором, было первым. И это играло свою роль, ведь даже у магии есть скорость.
Глядя на то, как туманный колдовской клинок приближается, крутясь вдоль своей оси, метя мне прямо в сердце, я судорожно вдохнула. Время будто замедлилось. Прикованные руки не давали мне возможности увернуться.
Пожалуй, наш план оказался не так уж хорош.
Лезвие было уже совсем близко, как вдруг из тени возле меня скользящим гильдийским шагом вынырнул Мокки. И замер лицом ко мне, передо мной.
– Я… – начал он, и в этот самый момент кинжал пронзил его насквозь.
Краешек лезвия показался в груди, взорвался, а потом мгновенно растворился, оставив по себе фонтан крови и клочья рубашки.
Глаза Бакоа расширились и остекленели. Без единого звука мертвый вор упал на землю.
Убит.
Убит.
Убит.
Я заорала. Я орала так, что мне казалось, весь мир должен рухнуть – если еще нет. Я чуть не вырвала себе руки, пытаясь освободиться от пут горфуса, я не видела ничего, кроме безжизненного тела на земле, полночного сада и тишины – там, где должно быть биение сердца и вечная,
самоуверенная,
наглая
насмешка
Мокки над жизнью.
Когда мой крик иссяк, оставив лишь слезы и оглушающую тишину, горфус закончил:
– …Не все потеряно, ведь я в курсе, что ты дорожишь не одной только Джерри.
– Я убью тебя, – холодно и чуждо сказал Тилвас двоящимся голосом, в котором было только одно – смерть.
– Так-то лучше, – осклабился горфус. – Хотя погоди, пэйярту. Сделаем еще интереснее. Propter flammae caelestis papilionem non miserebor. Не жалко мотылька для пламени небес.
– НЕТ!
Что-то заставило меня поднять взгляд от мертвого Мокки, чтобы увидеть, как горфус вгоняет еще одно призрачное лезвие – на сей раз себе в грудь. С бешеной улыбкой, с сияющим взглядом Цига Лорч дважды провернул кинжал в своем сердце.
Темная тень отошла от рухнувшего тела сенатора одновременно с тем, как весь остров тряхнуло.
Башни древнего замка вздрогнули, со всех сторон оглушительно зазвенели сирены, а камни сада взрывались – из-под них хлестала вода, верхушки океанских фонтанов, наконец-то освобожденных, пришедших мстить за долгие столетия плена.
Остров погружался в темноту сообразно тому, как в окнах лопались маг-сферы. Послышались далекие, будто сквозь вату, отчаянные крики гостей. Водяной пар затягивал сад и замок, а я поняла, что моя спина полыхает от боли, пронзившей все мое естество.
Мертвый Мокки смотрел на полночное небо, из открытого рта у него вытекала кровь, грудь была как алая роза, раскрывшаяся на рассвете.
Что-то затянуло мои глаза черной пленкой. Кто-то будто отодвинул меня в самый дальний угол черепа, и я почувствовала, как чужое сознание разворачивается и обживается в моем теле. Я зарычала, рванула руки – и заклинание, сдерживавшее их, рухнуло с треском.
Я спрыгнула с бортика фонтана, легко переступила через мертвого Бакоа, шагнула вперед и улыбнулась бледному, яростному Тилвасу.
– Вот теперь мы развлечемся, пэйярту, – сказала я.
На Тилвасе не было лица.
– Это не развлечение! – отчаянно прорычал он. Его тело пыталось заживить раны, нанесенные синим огнем, лисья тень бесновалась отдельно от артефактора, шарахалась от меня, выгибая спину. – Ты ничего не понял, горфус. Ничего!
– Как это не развлечение? А зачем еще ты стал человеком, лис? – Я поправила волосы, игриво облизнула губы и соблазнительно провела рукой по своему лицу, шее, груди. – Чего еще ты хотел, когда вселялся в поломанного мальчишку на острове Нчардирк?
– Я всегда хотел лишь любви!
Эти слова были настолько искренними и болезненными во тьме вокруг, что мое сердце, даже под властью горфуса, сжалось. Но внешне я лишь глумливо рассмеялась и широко улыбнулась.
– Так вот она я, твоя любовь. Нравится?
Я сделала несколько быстрых шагов вперед. Лицо Тилваса было искажено болью и пустотой, сопровождающей настоящее горе. Облизнув губы, я приподнялась на мысочки, будто желая поцеловать его, но вместо этого с рычанием оскалилась и укусила в шею.
Что-то внутри меня рушилось – небо, сколькому там еще можно рухнуть, сколько сил можно вычерпать, даже когда уже думаешь – всё? – пока я вгрызалась в шею артефактора, сладко обхватывала его руками, подтягивала к себе, наслаждаясь запахом страдания.
Он не мог оттолкнуть меня.
Он знал, что во мне горфус. Он знал, что я съем его заживо, как Кашфиэля, Финну и остальных в Зайверино. Но он все равно не мог оттолкнуть меня.
Милый Тилвас…
Просто однажды тебя перестает хватать на всю эту тьму. Вместо ответного удара ты выбираешь молчание, чтобы не порождать новую войну, не подбрасывать еще поленьев в пламя ненависти. Да, ты сгоришь. Но когда-нибудь, если все перестанут отвечать на ненависть ненавистью, ненавидеть станет просто некому. Ненависть, война, тьма – умрут без подпитки.
Милый Тилвас…
Мои зубы покрылись его кровью.
– Джерри… – убито шепнул он.
«Я не она», – хотела сказать я, но в этот момент какая-то сила оторвала меня от Талвани и развернула.
44
Огни вдалеке
Утро приходит даже за самой темной ночью,
Забытые корабли возвращаются, в парусах качая ветра.
Полночный сад был затоплен водой.
Ее тонкая лаково-черная пленка покрывала и камни, и мхи, и осколки разбитых стекол. Покрывала мыски моих туфель, перебирала разметанные волосы мертвого Лорча, мертвого Мокки, играла струйками крови, как красками, тут и там. Вода, журча, затапливала сад все выше и выше.
А над ней – в воздухе передо мной – висел легион морских рёххов.
Безмолвные и траурные, светящиеся бледно-голубым, они парили над черным зеркалом, вперив в меня десятки обвиняющих взглядов. Мне казалось, я попала в пространство чужой дремы. Сад был похож на лунатика, заблудившегося в океанских кошмарах.
Вскинув подбородок, я хрипло рассмеялась и утерла тыльной стороной ладони окровавленный рот.
– Что вам, падальщики? – ощерилась я, властно оглядывая ряды духов. Каждый из них – укор.
На переднем плане, во главе легиона, парил белый величественный альбатрос.
Эндольф.
– Горфус, – прогремел он, обращаясь ко мне. Так могло бы говорить само время. – Ты нарушил Негласный закон.
И не успела я открыть рот, чтобы плюнуть в него, оскорбить, объяснить, что закон нынче – я, пошли прочь из моих владений, глупые твари, как альбатрос ударил меня своим крылом.
Меня будто наполнил очищающий свет. Я задохнулась и вскрикнула, упала назад, на руки Тилваса Талвани, а на том месте, где я стояла, теперь находился призрачный волк – очень черный по сравнению с голубовато-белыми морскими духами.
Горфус низко, рокочуще зарычал и, припав на передние лапы, злобно оглядывал ряды рёххов перед собой.
– Ты жива? – едва слышно пробормотал Тилвас, удержавший меня от падения.
Я ошеломленно обернулась к нему. Увидев, что мои глаза – снова мои, артефактор рвано выдохнул, а потом крепко обнял меня. Это было одно из тех объятий, в которых хочется остаться навсегда – но получается лишь на долю секунды. В ужасе я смотрела на то, как истерзана мной его шея. Меня трясло от осознания, что…
– Я – да… Я жива… Но… – заторможенно, в ужасе, проговорила я таким слабым голосом, какого не позволяла себе много лет.
Все еще бледный, Тилвас обхватил меня, пригнулся и вместе со мной поднырнул под парящий легион – мы бежали к фонтану, где лежало тело Мокки Бакоа.
Вокруг нас нарастал гнев рёххов. Он ширился, подобно морскому ветру, проносился по саду, превращая листву в паруса, отскакивая от разбитых стен замка, затапливая все древней, как сам океан, яростью. Духи дрожали и выгибались, их рты искажались, призрачные контуры мигали во вспышках молний, пронзающих небо. Морские рёххи шептали имя горфуса, повторяя его, как заклинание, постепенно смыкая ряды вокруг волка.
Их призрачные сущности уже заполонили весь сад, и сообразно тому, как поднималась вода, призванная нами, рёххи становились все крупнее. Альбатрос энгольф вырос столь огромным, что возвышался над фонтаном, и его призрачные крылья закрывали небо.
Я слышала, как рёххи вразнобой стонут:
– Ты предал нас, предал нашего друга, предал… – шепот волн, постепенно превращающийся в рев стихии.
Грохнула молния. Пролился дождь, наделяя их новой силой.
– Как ты мог?.. Как ты смел?..
– Это. Не ваше. Дело, – раздельно и четко произнес горфус, чья черная шерсть встала дыбом. – Вы уже принесли мне достаточно зла! Уходите прочь в свое море! Это касается только нас с пэйярту. Не вас!
– Но ты же сбежал из нашей тюрьмы, ты мучил нашего корролэ…
– Я не виноват, что он согласился на сделку с Орденом и объединился с человеком.
– Это был его выбор, его… – шептали морские. – А вот ты принял решение за него. Нарушил его свободу. Принес ему муки. Свел с ума, и теперь красные подводные цветы вянут, погибая, и тьма наполняет наше царство.
– У вас там и так тьма, – прорычал горфус, обнажая зубы.
Он осознал, что договориться не получится. Все вокруг уже было заполнено духами. Замок плыл в ночи, как разбитый корабль, но горфус все же попробовал вырваться.
Вскинув морду к небу, протяжно взвыв, он призвал армию теней, хлынувшую на рёххов в попытке загрызть их, воспользовавшись эффектом неожиданности. Но морские уже давно были будто натянутые струны, и теперь сорвались в атаку – кишмя кишащее светящееся марево силы и мести.
Я не смотрела на бой. Я плакала над телом Мокки, брошенным, словно сломанная кукла, у фонтана.
Убит.
Убит.
Убит, —
набатом звучало в моей голове.
Мои пальцы тряслись. Распахнутые глаза вора давно остекленели, рот был открыт в безмолвном крике. Растерзанная грудь похолодела. Вода, затоплявшая сад, обступала Мокки, от ран во все стороны тянулись красные ручейки.
Я взвыла. Я вцепилась в застывшее тело Бакоа, я уткнулась лбом в его раненую грудь, я молилась всем и всему, что знаю, я хотела заключить сделку – любую сделку, с духами, с богами, с природой, с самыми темными силами, что ни есть – лишь бы они вернули его. Рыдая, я билась в истерике, а надо мной темными вихрями, яркими вспышками шла битва морских рёххов и горфуса.
– Джерри. Джерри, хватит, – с болью попросил Талвани, касаясь моего плеча.
Я с рычанием скинула его руку и развернулась.
– Сделай что-нибудь, Тилвас! Сделай что-нибудь! Что угодно! Ты должен вернуть его, слышишь?!
– Я не могу.
– Убеди кого-нибудь из них! – я вскинула руку вверх.
Полчище рёххов над нами скрывало небо.
– Пусть вселятся в него! Пусть оживят! Мне плевать какой ценой, верни его, Тилвас! Верни!
– Джерри, он уже мертв.
Талвани тоже плакал. Он обессиленно сгорбился, положив руку на плечо Бакоа. Его лицо было серьезным и скорбным, возможно – жестоким, но крупные слезы скатывались одна за другой по его щекам, и увидев это – плач Тилваса, – я поняла, что все
действительно
кончено.
Смерть нельзя отменить.
– Я думала, – захлебываясь рыданиями, всхлипнула я. – Я думала, мы все наконец-то будем счастливы, понимаешь? Что страдания обязательно окупятся. Я… Боги-хранители, Тилвас, я была уверена, что, несмотря ни на что, мы все же достойны счастья. Все вместе и каждый сам по себе. Что Мокки теперь будет дышать полной грудью. Что я смогу снова думать о чем-либо, кроме выживания. Что ты наконец обретешь свободу и найдешь, что ищещь. Что мы втроем… Я не знаю. Я правда верила, что пеплова сказка должна быть со счастливым концом, но…
Я не смогла договорить. Слова потерялись.
– Я тоже так думал, – тихо, надтреснуто сказал Талвани. – Я не мог не верить.
Убит.
Убит.
Убит.
Сквозь белое марево слез я будто воочию видела, как проносятся и тают образы, в которые мы поверили в эти последние дни. Мокки приводит в порядок квартал и придумывает новые авантюры. Тилвас – свободный, как ветер, вновь становится заклинателем. Я погружаюсь в миры книг и сцены. Мы втроем в убежище – в золотом закатном свете, легкие руки, шальные улыбки, совместная тайна, большие мечты.
Все кончено. Ничего не сбудется. Смерть опять выиграла.
То ли вой, то ли плач вырывался из моей груди. Тилвас протянул руку, чтобы закрыть глаза и рот мертвецу.
И вдруг ладонь артефактора замерла. Поколебавшись, Тилвас судорожно вдохнул и стал шире раскрывать челюсть погибшего Бакоа.
– Что ты делаешь? – надреснуто спросила я.
– Пирсинг, – очень медленно протянул Талвани. – У Мокки проколот язык. А у него – нет.
– Но…
Металлического шарика на языке действительно не было.
Мы с Тилвасом замерли, напряженно глядя друг на друга. Мое сердце билось так рвано, так криво, что, казалось, сейчас разорвется на куски. Надежда замерла на пороге души, не уверенная, что ей можно входить.
– Я не понимаю, – выдавила я.
Тилвас долго молчал, не отвечая. Потом положил ладонь на лоб Бакоа и шелестяще шепнул:
– Ostende te.
«Проявись». Его пальцы замерцали мягким оранжевым светом, и чары стали развеиваться.
По мертвому телу прошла слабая рябь, как вздох, как последнее дуновение летнего ветра перед началом осени. Золотистая дымка окутала Мокки, и под ней медленно перетекли черты лица. Неохотно сменился рост и одежда, волосы, кожа, обувь. Одно оставалось прежним – смерть, сковавшая тело. И решимость в мертвых глазах.
Вместо Мокки перед нами лежала Галаса Дарети.
Боги-хранители…
При виде погибшей целительницы меня пронзила глубокая печаль, но по сравнению с прежним горем, выворачивающим суставы, она казалась почти облегчением.
Вот почему она так смотрела на меня в последние дни. «Будущее в моих видениях необратимо». Она видела, что горфус метнет в меня колдовской кинжал и что Мокки шагнет под него, пожертвовав собой. И тогда она исправила… что могла.
Наверное, она не сразу решилась. Наверное, ей было очень нелегко сделать этот выбор.
Я вспомнила, как в убежище Галаса и Мокки играли в покер, и в какой-то момент, какую бы карту ни вытягивала себе целительница, они все были тузами.
– Что за шутки, вор? – добродушно рассмеялась она тогда.
– Поддаюсь тебе как могу, – проворчал Бакоа. – Иначе ты меня никогда не обыграешь. А так – подменил пару карт, и все вроде как счастливы. Кое-кто бездарный победил первый раз в жизни, а я хоть пальцы размял.
– Но когда ты успел подменить их?..
– Я подготовил все, как только твердо решил, что в этой партии из нас двоих должна победить ты, – зевнул вор. – А подменил перед раздачей, конечно же.
Тилвас, до белизны сжав пальцы, саданул кулаком по борту фонтана.
– Галаса! – с непонятной интонацией воскликнул он.
Для него эта потеря была не легче предыдущей. Наставница. Подруга. Лекарь. В отличие от меня он знал ее долгие годы, рос под ее крылом, вместе с ней охотился на темных сущностей в университете имени Рэндома, и сейчас лицо Тилваса полнилось скорбью.
Пробормотав что-то на языке рёххов, Талвани опустился и с почтением коснулся губами лба мертвой целительницы.
Высоко над нами рёххи и горфус как будто слились в единое грозовое торнадо. Вихрь непрощения, марево мести, ворочающееся над замком, как древний гигант. Башни замка вокруг дрожали и стонали.
– …Так. И где же тогда Бакоа? – хрипло спросил Тилвас, поднимаясь и поднимая Галасу на руки.
– Это очень хороший вопрос, – отозвалась я.
И в этот самый момент битва морских рёххов и горфуса наконец закончилась.
Небо будто взорвалась яркой вспышкой. Мощная энергетическая волна пронеслась во все стороны, срывая свежие листья с деревьев. Она обрушила постамент, выбила оставшиеся окна замка, осушила мои слезы и заставила воду в саду бурлить, превращаясь в пар. Все тряслось, по земле побежали трещины, в которых булькали огромные соленые пузыри. Только заклинание, выкрикнутое Талвани, укрыло нас с ним и Галасой от смерча осколков.
Волна энергии оглушила и придавила, а потом растворилась в ночи. Теперь слышался только плач проливного дождя и журчание разбитого фонтана. Сад продолжал заполняться водой, еще стремительнее, чем прежде, ведь под напором стихии сдавались даже нижние этажи замка, возвращая все больше власти океанским фонтанам.
– Джерри! Яйцо у тебя на груди!
Артефакт-подвеска яростно бился, оголтело качался туда-сюда, чуть ли не обрывая цепочку.
Так.
По идее, второй такой артефакт должен был быть у Галасы Дарети, чтобы она знала, когда открывать вентили в подземелье, в то время как Мокки оттуда же выводил к нам пленного морского рёхха. Но Галаса сейчас была здесь, без амулета. Значит, именно там, в подземелье, травница подменила Мокки – сначала в том, чтобы привести рёхха, и потом и внешностью. Уж не знаю, как она объяснила потребность в обмене ролями («У меня клаустрофобия?», «Я не смогу развинтить вентиль?», «Просто помоги мне, Бакоа, ведь ты хороший человек и только мне позволяешь видеть это?»), но, вполне вероятно, что она тайно заперла вора внизу, чтобы он не вздумал побежать наверх после освобождения воды.
Чтобы он не помешал ее жертве.
И Мокки спокойно ждал знака от меня – «пускаем фонтаны», – а потом попробовал выбраться, но обнаружил, что дверь заперта, а его отмычки кто-то стащил. Он стал биться наружу, злиться, ладно, хорошо, я подожду, пока вы спуститесь, победители гурховы, и тогда мы разберемся, как, блин, так вышло, а, Дарети? Но теперь… Теперь он уже всерьез бил тревогу, потому что подземелье стремительно затапливало океанской водой.
Переглянувшись, мы с Тилвасом рванули через затопленный сад в опустевший замок.
Немые каменные коридоры. Со всех сторон льется вода, черная в темноте. Мигающие разбитые маг-сферы под потолком, иногда взрывающиеся, плюющиеся искрами. Осколки бокалов, брошенных гостями. Лепестки белых лилий, устилающие толстые и промокшие ковры.
Весь замок тихо гудел, как призрачный колокол далекого Асулена. Все сбежали еще при первых признаках боя с горфусом, сейчас здесь были лишь мы и льющаяся со всех сторон вода.
– Жди здесь! – крикнул Тилвас, опуская тело Галасы на сундук на лестничном пролете.
Мы уже пробежали большую часть пути, ведущего в подземелье с вентилями, и увидели, что ниже всё затопило. Амулет-яйцо, бесновавшийся раньше у меня на груди, теперь висел молча. Плохой знак.
– Нет уж, – воспротивилась я, набирая воздух в легкие и первой ныряя вниз, в соленую воду.
Темнота. Тишина. Прохлада. Мое шелковое платье обвивает ноги и похоже на чешую. Никаких ориентиров в мутной воде, лишь тут и там медленно покачиваются старинные инкрустированные кубки, да серебряные нити в гобеленах на стенах поблескивают, будто спины загадочных рыб.
Рядом со мной взметнулись пузырьки – Тилвас тоже нырнул и, мощно загребая руками, устремился вперед и вниз вдоль затопленной шахты. Я плыла за ним, отталкиваясь от каменных поручней лестницы, чтобы было быстрее.
«А ведь это почти Рамбла, – мелькнула мысль. – Вот только у Бакоа с собой нет придонной маски…»
Мы проплыли мимо тюремного отсека с распахнутыми и пустыми клетками для бывших пленников горфуса. Краем глаза я видела, как деревянные табуреты всплывали в камерах, долбясь о решетчатые потолки. Пыточные орудия слабо колыхались, как злые кожаные водоросли.
Наконец показалась нужная нам дверь, запертая снаружи – вход в вентильную. Мы с Талвани, подплыв, стали дергать разбухший засов. Он поддавался с трудом даже при всей мощи пэйярту. Мы были под водой уже долго, я заметила, что перед глазами у меня пляшут разноцветные точки, предвестники обморока. Мои легкие горели, барабанные перепонки почти разрывались, очень хотелось вдохнуть, позволить воде затопить себя…
Но проиграть теперь? Невозможно.
Тилвас рванул засов еще раз – и тот покинул железную скобу. Мы потянули дверь на себя, и с той стороны ее тоже толкали. Было темно. Вода притупляла ощущения. Я уже ничего не могла разобрать, когда мне навстречу из черного зева подземелья рванул кто-то мелкий и верткий, цепко сграбастал за шиворот Тилваса и меня, и, работая ногами как ластами, все выше и выше, потащил нас наверх по шахте…
Не успели мы вынырнуть, как Мокки с покрасневшими глазами и синими губами истинного утопленника взревел.
– Какого пепла это было, Галаса?! – орал он, поднимаясь по последним ступенькам уже пешком. – С какой радости ты заперла меня во время главного веселья?! Спасибо, что зелье подводного дыхания подсунула, но вообще…
Он споткнулся на полуслове, увидев, что целительница мертва.
Вор резко обернулся к нам. Круглые глаза Бакоа стали совсем огромными, в них поочередно вспыхнули неверие, гнев, попытки придумать план, боль и наконец – понимание. Он увидел, как мы смотрим на него – как на восставшего из мертвых. Как стучат мои зубы, какие синяки на шее оставил горфус. В каком ужасном состоянии Тилвас, чьих сил после боя уже не хватало на регенерацию.
Мокки прикрыл глаза, устало опустил плечи. Растерянно провел рукой по локтю и лицу, будто припоминая что-то.
– Галаса, чтоб тебя, Дарети. Ты все-таки меня обыграла… – сипло выдохнул он.
Выбравшись из молчаливого замка, мы тайком крались по побережью. Гости, слуги, стражи – все уже были у главной пристани, растерянные и возбужденные, укутанные в пледы, не понимающие, что случилось, где сенатор, ждущие помощи с Большой земли.
– Нам однозначно надо покинуть остров до того, как прибудет стража и следователи, – сказал Мокки.
– Мы справимся с такой непогодой?
– Мы справимся с чем угодно, – отозвался Тилвас.
Море страшно бушевало. Шторм, разбуженный битвой рёххов, заставил волны яростно нападать на остров, высокими гребнями прокатываться по всему океану. Хлестал косой дождь.
Мы украли лодку и, погрузившись, зажегши один фонарь, отправились в беспросветную тьму в сторону Рэй-Шнарра. Не прошло и нескольких минут, как в чернильном воздухе перед нами возникли призрачные очертания белого альбатроса. Ливень наискось бил прямо сквозь рёхха.
– Пэйярту, – сказал эндольф. – Мы помогли тебе с горфусом. Какое-то время его не будет в мире.
– Благодарю вас за это, – отозвался Тилвас.
– Спасибо и тебе за то, что нашел нашего короллэ и остановил насилие. Однако я полагаю, что ты все же в долгу у меня, Белый Лис.
– Я буду рад однажды вернуть свой долг.
Они чинно поклонились друг другу: исполинская белая птица и аристократ, каким-то чудом сумевший держать равновесие в лодке, которую волны швыряли туда и сюда, пытаясь разбить в щепки.
Эндольф исчез, а нас ждал долгий, бесконечно долгий путь сквозь штормовое море. Три живые души на лиги ночи вокруг, огоньки, льнущие друг к другу, чтобы умножить тепло.
Мокки и Тилвас сидели на веслах, я вычерпывала воду, а мертвая Галаса будто спала, уложив голову на моток рыбацких сетей. То и дело каждый из нас надолго вперивал в нее невидящий взгляд. Казалось – коснись, потряси за плечо, и Галаса очнется.
– Она бы хотела, чтобы мы похоронили ее в Лайстовице, – сказала я.
Читать бесплатно другие книги:
