Убийца сидит напротив. Как в ФБР разоблачают серийных убийц и маньяков Олшейкер Марк
Но любой, кому выпало пройти «испытание» убийством близкого человека, знает, что «примириться» с подобным невозможно, да на самом деле и не нужно. Скорбь проходит через несколько этапов и в итоге становится не настолько же невыносимой, но никогда не исчезает насовсем, равно как и невосполнимые пустоты в жизни и надеждах на будущее, вызванные гибелью жертвы.
Герлскаутская организация прислала открытку с соболезнованиями. Кроме них, никто из официальных лиц не потрудился связаться с семьей.
По словам Розмари, настоящая пустота наступила «после похорон, когда все разошлись и вернулись к своей обычной жизни». В тот период самым главным для нее было сохранить максимально нормальный образ жизни для Фрэнки и Мэри. «Я проследила за тем, чтобы Мэри осталась в герлскаутской организации, потому что она так хотела, хотя для меня самой было больно даже думать о разносе благотворительного печенья. Мы остались жить в том же доме, чтобы все вокруг оставалось знакомым: школа, друзья, все такое. Чтобы не нужно было справляться с какими-то еще переменами в жизни. Я старалась не быть чересчур опекающей. Разрешала выходить поиграть, хоть и очень внимательно следила за тем, где они. Им следовало оставаться детьми, а я не хотела становиться параноиком».
Не хотела Розмари и ограждать их от новостей о ходе рассмотрения дела об убийстве сестренки. «Я сама рассказывала им о том, что происходит, чтобы дети узнавали об этом от меня. Я понимала, что они обо всем услышат, и не хотела, чтобы это их пугало. Мы усаживались на полу в спальне и говорили обо всем, что их заботило. Френки и Мэри стремились к этому и знали, что их не оставят в стороне». Время от времени она и Фрэнк возили их на кладбище «в гости к сестренке, которая на небесах».
В конце концов Розмари смирилась с тем, что ее любовь и боль неразделимы. «Все эти годы я ощущала в своем сердце связь с Джоан. Я не выбрала бы именно такую связь по своей доброй воле, но она вдохновляет меня на то, что я делаю. С этим приходит некое умиротворение».
И это было не все, с чем пришлось столкнуться Розмари. Через семь месяцев ее горячо любимый отец скончался от рака. Он обожал внучку и все время оплакивал девочку.
Розмари была на судебном заседании, на котором Макгоуэн признал себя виновным. Она чувствовала, что должна присутствовать на нем ради Джоан. Присутствовала и Женевьева Макгоуэн. «Когда я заходила в зал суда, она смерила меня самым ледяным взглядом из тех, что я встречала за всю мою жизнь. Я увидела ее впервые».
Розмари не возражала против судебного разбирательства дела Макгоуэна, в ходе которого была бы установлена истина и ничто не осталось бы в тайне, включая детали гибели Джоан. Но, как это часто бывает, до нее стали доходить и иного рода детали. В частности, ей было чудовищно узнать от подруги содержание разговора Женевьевы с ее приходской знакомой. Мать Макгоуэна сказала, что ненавидит Розмари, потому что, если бы не она, Джо не убил бы Джоан и не сел бы в тюрьму.
Еще ее преследовали проблемы со здоровьем. Первый звоночек прозвучал, как она припоминает, в девятнадцатилетнем возрасте в Нью-Йорке. Однажды Розмари бежала к автобусной остановке и вдруг почувствовала, что нога напряглась и не держит ее. Она не поняла, что это было, но вскоре забыла об этом случае.
Несколько лет спустя, будучи беременной Мэри, Розмари ощущала исключительное переутомление и поняла, что это не обычная усталость от беременности. Она постаралась выработать собственные приемы и защитные механизмы для борьбы со своим непонятным недугом: «Пришлось решительно и сосредоточенно заниматься укреплением собственного организма».
После рождения Джоан утомление стало еще более выраженным, и до достижения ребенком полуторамесячного возраста Розмари была вынуждена нанимать помощницу по хозяйству. Неясные и изменчивые симптомы продолжались. Казалось, что они затрагивают то одну, то другую часть тела. «С течением дня симптомы нарастали, а хуже всего становилось вечером. Я догадывалась, что чем-то болею». В целом же она ощущала ужасную усталость и понимала, что каждый день располагает лишь ограниченным запасом сил, полное использование которого грозит неприятными последствиями.
Розмари пошла по врачам, но те не обнаружили ничего определенного.
То ей говорили, что это физические проявления послеродовой депрессии, то ей говорили, что это вирусное заболевание, которое пройдет. Но ничего не проходило, и «если я недостаточно отдыхала, то регулярно подхватывала инфекции».
Правильный диагноз Розмари поставили лишь спустя год после смерти Джоан. Она легла в нью-йоркскую больницу Маунт-Синай и прошла расширенное обследование. В итоге неврологи пришли к заключению, что женщина страдает тяжелой миастенией - нервно-мышечным заболеванием, которое вызывается нарушением соединений между нервами и мускулами. Это аутоиммунное расстройство, которое может быть связано с поражением зобной железы и практически не имеет наследственного характера. Оно было и остается неизлечимым, и врачебная помощь нацелена на частичное снятие симптомов, которые, помимо сильного утомления и слабости, могут включать опущение века, двоение в глазах, косноязычие, затрудненное жевание и глотание и даже нарушение дыхания.
«Они сказали, что все случаи тяжелой миастении разнятся между собой. Если я контролирую себя и остаюсь собранной, мне немного лучше, - говорит Розмари. - Но я все равно рискую, и это радует меня больше всего в жизни. На самом деле эта болезнь обостряет чувства, и поэтому я настолько ценю светлые моменты».
Два таких ярких момента произошли в 1980-м и 1982-м годах, когда родились Майкл и Джон. Фрэнки и Мэри были уже подростками, так что для них они стали как будто вторым поколением их детей.
Но радость оказалась не вечной. Фрэнк потерял работу, и в семье начались нелады. «Хоть он и нашел себе другую высокооплачиваемую работу, но срывался на нас все чаще и чаще. А когда Джону было восемь, я заметила всякие неприличные прикасания и тому подобное», - говорит Розмари. В выпавших на ее долю испытаниях женщине помогала держаться набожность: «Я верующая, и моим психиатром всегда был Господь. После того, что случилось с Джоан, я просила Его помочь мне жить без озлобленности, ради защиты добродетели и недопущения несправедливости».
В начале 90-х годов прошлого века, когда Майклу было одиннадцать, а Джону девять, Фрэнк переехал жить в подвальный этаж дома. Розмари понимала, что это лишь очередной шаг в известном направлении. «В 1993 году я собралась подавать на развод, хотела сделать это 7 сентября, в день рождения Джоан», - вспоминает она.
А потом в доме раздался телефонный звонок, вновь перевернувший ее жизнь. 26 июля им позвонил заместитель начальника следствия Бергенской окружной прокуратуры Эд Деннинг, который сообщил, что Джозеф Макгоуэн подал ходатайство об условно-досрочном освобождении. Это стало шоком для Розмари, которая не знала, что за хорошее поведение и труд убийце могут скостить шесть лет. В 1987 году, когда у него впервые появилось право подать на УДО, Макгоуэну отказали. Но на этот раз его шансы выглядели лучше, поскольку он уже отсидел больше своего минимального срока.
С момента убийства минуло уже двадцать лет, и Розмари решила возродить образ Джоан в общественном сознании. «Не для того, чтобы зацикливаться на своем горе, а для того, чтобы громко возвестить о необходимости борьбы против выхода ее убийцы из тюрьмы и лишения его возможности подавать на УДО».
Ей позвонила мать одной из бывших учениц школы в Таппан Зи и рассказала, что по ощущениям дочери Макгоуэн выслеживал ее в годы учебы и что она «до смерти боится, что он выйдет».
Розмари понимала, что придется побороться за то, чтобы оставить Макгоуэна за решеткой, и начала работать с местными и окружными чиновниками, депутатами и общественностью. Она организовала народную вахту памяти в Парке ветеранов Хиллсдейла 30 сентября 1993 года. Поддержать ее собрались больше тысячи человек. «Юристы посоветовали мне повременить с планами на развод. Нужно было сосредоточиться на том, чтобы Макгоуэн не вышел, и не осложнять ситуацию бракоразводным процессом», - поясняет Розмари.
У нее были два основных довода против выхода Макгоуэна из тюрьмы. Во-первых, наказание должно хотя бы в некоторой степени быть соизмеримым с чудовищностью преступления. Во-вторых, нужно сделать так, чтобы больше ни один ребенок не пострадал от его рук. Джоан исчезла в Святой четверг и была найдена мертвой в Пасхальное воскресенье. В понимании Розмари, если уж в этом и был какой-то смысл, то ей следовало донести его до сознания общественности самой: «Это был четкий сигнал надежды. Нужно создавать движение в защиту детей и помогать обществу, вдохновляясь памятью о Джоан, Великим четвергом и Пасхальным воскресеньем». Как будто послание исходило от Господа, который установил для человека свободу воли и вынужден страдать в связи со смертями детей от рук тех, кто отверг Его ценности.
«Я осознала, что это труд, который мне предстоит, видела в нем духовное сближение с Джоан. Тогда и началось это движение. Я не получала поддержки от своей семьи, наоборот, мои родные поносили меня, угрожали физически и слали кошмарные письма. В конце 1990-х ко мне присоединились Майкл и Джон, но до этого я была практически в одиночестве».
Розмари начала высказываться публично, стала проводить организационную работу. Она возглавила девятимесячную пропагандистскую кампанию, призванную привлечь внимание общественности к угрозе, которую представляют собой маньяки-педофилы, и к обоснованности их пожизненного тюремного заключения. Комиссия по вопросам условно-досрочного освобождения прислушалась и вновь отклонила ходатайство Макгоуэна. Что не менее важно, в результате рассмотрения вопроса его перевели в тюрьму строгого режима в Трентоне, где, как считало тюремное начальство, он и должен был находиться с самого начала. Кроме того, комиссия установила, что право на следующее ходатайство возникнет у Макгоуэна через двадцать лет. Впоследствии за хорошее поведение и примерный труд этот срок сократили до двенадцати лет, и в 2005 году у него вновь возникло право на ходатайство.
Но после того, как в 1993 году ходатайство Макгоуэна об УДО было отклонено, Розмари не остановилась. Она основала народное движение родителей и других заинтересованных лиц за справедливость по отношению к детям, пострадавшим от рук педофилов. Женщина писала, звонила, выступала на телевидении и по радио и давала интервью журналистам. И где бы ни появлялась, раздавала маленькие зеленые бантики. Зеленый был любимым цветом Джоан.
На протяжении трех лет Розмари отдавала этой пропагандистской работе практически все свое время. В итоге 3 апреля 1997 года губернатор штата Нью-Джерси Кристина Тодд Уитмен подписала закон, ставший известным как «Закон Джоан». Церемония подписания состоялась на ярко освещенной солнцем лужайке перед тюрьмой округа Берген. Рядом с губернатором стояли Розмари, Фрэнк, Майкл и Джон в окружении представителей правоохранительных и законодательных органов, которые решительно выступали за принятие закона.
Согласно закону Джоан, любой человек, признанный в штате Нью-Джерси виновным в убийстве на сексуальной почве ребенка, не достигшего четырнадцатилетнего возраста, должен быть приговорен к пожизненному тюремному заключению без права на условно-досрочное освобождение.
В своем выступлении Розмари поблагодарила губернатора и всех, кто выступал за принятие закона. «Надеемся, что это поможет обуздать преступность», - сказала она, затем высоко подняла фотографию дочери: «Мы должны быть обязаны именно ей. Дух Джоан жив как никогда. Она хочет, чтобы вы улыбались чаще, чтобы вы были добрее».
30 октября следующего года президент Билл Клинтон подписал федеральную версию закона Джоан. Спустя еще шесть лет, 15 сентября 2004 года, губернатор штата Нью-Йорк Джордж Патаки подписал закон Джоан для этого штата в лесопарке Хэрри мен - на месте, где было найдено тело Джоан. Розмари не смогла присутствовать на церемонии подписания по состоянию здоровья, но слушала ее по телефону, находясь в своей спальне. Многие из ее телефонных звонков в поддержку принятия новых законов были сделаны
именно оттуда.
По иронии судьбы действие закона Джоан не распространялось на Джозефа Макгоуэна. Он был осужден до его принятия, а закон обратной силы не имеет. Поэтому, следуя постановлению апелляционного суда, комиссия штата Нью-Джерси по вопросам условно-досрочного освобождения и Розмари Д'Алессандро стали готовиться к рассмотрению его очередного ходатайства.
Оно обещало быть особенно сложным, поскольку вскоре после отказа 1993 года Макгоуэн оспорил в апелляционном суде пункт решения, запрещавший ему ходатайствовать об УДО до 2005 года. Суд затребовал у комиссии по УДО дополнительную информацию, после чего оставил ее решение в силе. В течение нескольких следующих лет Макгоуэн подавал апелляции еще трижды, и каждый раз на их рассмотрении присутствовала семья Д'Алессандро. Выступать с заявлением потерпевшей стороны было трудно, но Розмари считала, что обязана как можно более реалистично описать муки Джоан и ее близких.
В мае 1998 года суд постановил, что комиссия завысила требования к условно-досрочному освобождению Макгоуэна. Он счел, что члены комиссии не должны рассматривать вопрос о том, исправился убийца или нет. Они обязаны обоснованно решить, существуют ли угроза совершения им еще одного тяжкого преступления в случае выхода на свободу; другими словами, опасен ли он?
Здесь на сцене появился я.
5. Что говорили психиатры
Из досье и вышеупомянутых решений апелляционного суда следовало, что на протяжении первых пятнадцати лет заключения психологи обследовали Макгоуэна не менее восьми раз, не считая первичных освидетельствований, проведенных Гэйлином, Эффроном и Ревичем в 1974 году Все эти пятнадцать лет Макгоуэн выглядел почти образцовым заключенным: не создавал проблем и не ссорился с другими арестантами.
Первые несколько обследований были краткими и основывались по большей части на информации, предоставленной самим Макгоуэном. Я всегда отношусь к такого рода исследованиям заключенных преступников критически. Большинство людей обращается к врачу за физической или психологической помощью, поэтому говорить ему правду, безусловно, в их собственных интересах. Но к тем, кто находится за решеткой, эта логика применима не всегда. С одной стороны, преступник встречается с психиатром или психологом не по собственной инициативе - это ему предписано. С другой стороны, эта встреча не предназначена для «улучшения его самочувствия». Она нужна, чтобы обследовать его поведение, оценить степень исправления и опасность, которую он может представлять. Поэтому заключенный кровно заинтересован не в том, чтобы говорить правду, а в том, чтобы представить себя в самом выгодном свете.
После выхода из тюрьмы для душевнобольных Эд Кемпер должен был посещать психиатра. Во время одного из обязательных визитов в багажнике автомобиля убийцы лежала отрезанная голова его последней жертвы, пятнадцатилетней девушки. По итогам беседы этот психиатр пришел к выводу, что Кемпер уже не представляет угрозы ни для себя, ни для окружающих, и рекомендовал снять с него судимость. Вот почему я не доверяю информации, которую предоставляют о себе сами обследуемые преступники.
Содержание досье психического здоровья Макгоуэна за период его заключения сводилось именно к этому. В частности, в отчетах за январь 1987-го, октябрь 1988-го и сентябрь 1991-го указывалось, что мужчина признает свою вину и, очевидно, раскаивается в совершенном преступлении. Во всех трех рекомендовалось условно-досрочное освобождение. В то же время Макгоуэн ни разу не попытался покаяться в содеянном перед Розмари или кем-либо еще из родных Джоан.
7 октября 1993 года с Джозефом встречался д-р Кеннет Макнайл, главный клинический психолог Лечебно-диагностического центра. Он прибыл по поручению комиссии по вопросам условно-досрочного освобождения штата Нью-Джерси. Комиссия хотела получить «(1) оценку вероятности агрессивных проявлений, (2) общий психологический портрет, (3) отчет о наличии/отсутствии ряда психологических проблем и (4) рекомендации по программе профилактики и лечения».
Картина, которая представала перед глазами по данным обследования Макнайла, разительно отличалась от того, что содержалось не только в трех предыдущих отчетах, но и в самых первых, которые предоставили Гэйлин, Эффрон и Ревич. Согласно Макнайлу, Макгоуэн отрицал «наличие у него каких-либо сексуальных фантазий или поступков по отношению к детям и до, и после совершения им преступления».
В отчете Макнайла указывалось:
«Хотя мистер Макгоуэн отрицал также наличие у него каких-либо симптомов диссоциативного характера, при обсуждении совершенного преступления были замечены моменты, когда он выпадал из разговора и отводил взгляд в сторону, что может свидетельствовать о диссоциативном процессе. Ему было, очевидно, трудно сосредоточиваться на определенных воспоминаниях о своем преступлении».
Далее следовал вывод:
«Мистер Макгоуэн не достиг никакого или почти никакого прогресса в осознании степени сексуальной извращенности и насилия, которые очевидны в его преступлении. К сожалению, он, по всей видимости, по-прежнему справляется с этими негативными аспектами своей личности путем подавления и отрицания точно также, как и в период совершения преступления».
Так же, как и в трех предыдущих, в отчете Макнайла «не обнаружено признаков, указывающих на непосредственную угрозу насильственных действий мистера Макгоуэна в будущем». Тем не менее автор перестраховался и добавил: «В неформализованной обстановке его способности справляться с приступами ярости, неприятием окружающих и чувством сексуальной неполноценности остаются под вопросом».
Для меня совокупность этих отчетов стала наглядным свидетельством нечеткости нашего понимания мышления и мотивов человека, не говоря уже об их связи с физической деятельностью головного мозга. Иногда получается прямо увязать психический симптом с физическим недостатком деятельности головного мозга или нервной системы, но в большинстве случаев это невозможно. Более того, иногда мы говорим, что некое жестокое, асоциальное или преступное действие явилось следствием психического или эмоционального нездоровья. В других эпизодах мы утверждаем, что преступник не страдает психическим заболеванием как таковым, у него просто определенное «расстройство характера», и поэтому он в большей степени ответственен за содеянное. Но чем психическое заболевание отличается от расстройства характера? Психиатр ответит на этот вопрос, процитировав DSM1, но действительно ли это поможет определить, где проходит грань между ними в конкретном случае?
Мы с моими коллегами по поведенческой криминалистике исходим в своей работе из того, что любой человек, совершающий насильственное преступление против личности, является психически нездоровым. Это фактически так, поскольку «нормальные» люди таких преступлений не совершают. Но наличие у преступника психиатрического диагноза как такового не означает, что он невменяем. Это юридическое, а не медицинское понятие, имеющее прямое отношение к установлению виновности.
Дать определение невменяемости пытаются вот уже много лет, но, так или иначе, все эти попытки вращаются вокруг известного «правила Макнотена», сформулированного британской судебной системой после покушения на убийство премьера Роберта Пила, которое в 1843 году совершил некий Дэниел Макнотен. Стрелявший в упор убил не Пила, выходившего из своего лондонского дома, а его личного секретаря Эдварда Драммонда. Суд присяжных признал страдавшего манией преследования Макнотена невиновным по причине его невменяемости. С тех пор эта позиция претерпела множество вариаций и интерпретаций, но в основе своей юридическим критерием вменяемости подсудимого для британских и американских судов является его способность отличать хорошее от плохого. Если он неспособен на это, находясь под влиянием бреда или навязчивой идеи, то его признают невменяемым.
Возможно, ближе всех других под определение подлинно невменяемого маньяка подходил уже покойный Ричард Трентон Чейз. Он был убежден, что должен пить женскую кровь, чтобы не умереть. Находясь в психиатрической клинике для душевнобольных преступников, ловил зайцев, спускал им кровь и впрыскивал себе в руку. Если ему удавалось поймать птичку, Чейз откусывал ей голову и выпивал кровь. Это был не садист, получающий удовольствие от причинения боли или смерти более слабым. Это был самый настоящий психический больной, а не обычный преступник-социопат. В возрасте тридцати лет он покончил с собой в тюремной камере, приняв смертельную дозу прибереженных для этой цели антидепрессантов.
Тем не менее убийцы, подобные Ричарду Трентону Чейзу, встречаются нечасто. Эта неопределенность в отношении невменяемости и психического нездоровья была одной из причин, по которым мы решили проводить беседы с заключенными-убийцами. И это были не только беседы. Мы понимали, что действительную пользу они принесут, если мы неким образом систематизируем результаты: разработаем общеприменимые критерии, выходящие за рамки отдельных случаев. В 1980 году мы совместно с нашим экспертом по сексуальным преступлениям и межличностному насилию Роем Хэйзелвудом написали статью о садистских убийствах для журнала FBI Law Enforcement Bulletin. Там мы впервые использовали не заимствованный у психологов профессиональный язык, а ряд терминов, которые, как мы посчитали, будут более полезными для следователей. Так, для описания поведенческих особенностей, заметных на месте преступления, мы ввели такие понятия, как «подготовленное», «неподготовленное» и «смешанное».
Рой связал меня с д-ром Энн Берджесс, с которой он занимался научной работой ранее. Энн была очень уважаемым ученым и занимала должности профессора психиатрической помощи медицинского факультета Пенсильванского университета и заместителя директора Бостонского городского департамента здравоохранения. Наряду с Роем она была в числе лучших экспертов страны по изнасилованиям и их психологическим последствиям. Примечательно, что незадолго до нашего знакомства д-р Берджесс завершила исследовательский проект в области прогнозирования инфарктов у мужчин и полагала, что обнаружатся интересные аналогии между «инженерным анализом» для этой темы и для того, что собирались делать мы.
Со временем Энн удалось получить щедрый грант от Национального института юстиции, который позволил нам провести углубленные исследования и опубликовать их результаты. Администратором гранта и нашим координатором по работе с НИЮ был Боб Ресслер. На основе полученных нами материалов мы подготовили 57-странич- ный документ для заполнения по итогам каждого собеседования с преступником, который назвали «Оценочный протокол». В числе многих других в нем были разделы, посвященные способу совершения преступления, описанию его места, викгимологии, поведению преступника до и после и подробностям его установления и задержания. Поскольку мы уже убедились в том, что звукозапись или заметки во время беседы с убийцей не идут на пользу делу, то заполняли этот документ по памяти сразу по окончании каждой встречи.
Формальным результатом нашего исследования, законченного в 1983 году, были детальные психологические портреты 36 преступников и 118 их жертв, главным образом женщин. К этому момент/ мы в Отделе поведенческого анализа уже обладали достаточным опытом и знаниями, чтобы предоставлять психологические портреты преступников и консультировать коллег-следователей на официальной основе. Боб Ресслер и Рой Хэйзелвуд продолжали свою преподавательскую и научную работу и также консультировали в свободное от основной работы время. Я стал первым штатным оперативником-психологом и менеджером программы психологического портретирования преступников, а с течением времени создал новое подразделение. Первым пунктом моей повестки дня было «убрать из поведенческого анализа и психологического портретирования всякую чушь собачью». Я переименовал нашу группу в «Подразделение сопровождения расследований». В своей деятельности мы охватывали в том числе психологическое портретирование, расследования поджогов и покушений с применением взрывчатых веществ, Программу повышения квалификации высших полицейских кадров, VICAP (Программу предотвращения насильственных преступлений) и координировали работу с другими федеральными правоохранительными органами, включая Управление по контролю за оборотом алкогольных напитков, табачных изделий и огнестрельного оружия и Секретную службу.
Понимая, что наша область криминалистики применима в расследовании определенных видов преступлений и бесполезна в других, мы старались разъяснять это потенциальным заказчикам-правоохранителям. Например, обычное ограбление в темном переулке или убийство при отягчающих обстоятельствах не подходят для психологического портретирования или поведенческого анализа. Это чересчур распространенные сценарии, и психологическому портрету будет соответствовать слишком много народу. Однако даже в подобных случаях мы могли предложить некоторые проактивные методики, позволяющие выйти на преступника.
С другой стороны, чем больше свидетельств психопатологии преступника выявляется в ходе анализа преступления, тем достовернее будет его психологический портрет и полезнее наше участие в установлении его личности. Но нам нужно было заниматься своим анализом так, чтобы использование психологии было эффективным для раскрытия преступлений следственными органами на местах.
В 1988 году Боб Ресслер, Энн Берджесс и я опубликовали книгу под названием «Убийство на сексуальной почве: закономерности и мотивы», в которой изложили результаты наших исследований и выводы, к которым пришли. Она получила положительные отклики как среди ученых, так и среди правоохранителей. Но мы продолжали свою работу, с тем чтобы сделать наши исследования и разработки таким же практическим подспорьем для работников правоохранительных органов, каким является для психиатров переживший вот уже пятое издание «Диагностический и статистический справочник по психическим расстройствам» (DSM-5).
Мы осознали, что для понимания специфики личности разыскиваемого неизвестного нужно понимать, почему и как он совершил то или иное преступление. Аналогичным образом преступления можно классифицировать по мотивам, а не только по результатам или последствиям. Именно этот вопрос я затронул в докторской диссертации, над которой работал: различные методы обучения работников правоохранительных органов классификации преступлений со смертельным исходом. Другими словами, я постарался представить свой материал так, чтобы он действительно помогал расследовать преступления на основе анализа поведенческой составляющей.
Моя диссертация и работа некоторых из лучших умов ФБР и правоохранительной системы в целом в конечном итоге вылились в опубликованное в 1992 году «Руководство по классификации преступлений», которое я написал в соавторстве с Энн Берджесс, ее супругом Алленом Берджессом и Бобом Ресслером. К моменту первого издания мы уже могли похвастаться целым рядом успехов в психологическом портретировании, в том числе делами об убийствах детей в Атланте, об убийствах проституток Артуром Шокроссом в Рочестере, об убийстве Фрэнсин Эл- визон в Нью-Йорке, о «Придорожном убийце» из Сан-Франциско и об убийствах Карлы Браун в Иллинойсе, Линды Довер в Джорджии, Шэри Фэй Смит в Южной Каролине и сотрудницы ФБР Донны Линн Веттер в Техасе. Кроме того, мы смогли применить психологическое портретирование и поведенческий анализ для освобождения невинно осужденного умственно отсталого Давида Васкеса, отбывавшего срок в Вирджинии. Хотя его и вынудили сознаться в нескольких убийствах, мы смогли увязать эти преступления с личностью настоящего преступника, Тимоти Спенсера, впоследствии осужденного и казненного.
Оглядываясь назад, могу сказать, что одной из главных побудительных причин к созданию «Руководства по классификации преступлений» для нас послужило признание невменяемости по «правилу Макнотена» и ему подобным. С позиции расследования уголовных дел для нас не имело значения, что это: болезнь, расстройство или что- то еще. Нас интересовало, как поведение указывает на преступный замысел и как оно коррелирует с мышлением преступника непосредственно перед, во время и после совершения преступления. Насколько это поведение расстроено, чтобы помешать осуждению, - вопрос, который следует решать присяжным и судьям (учитывая, что с точки зрения закона у любого преступления есть две составляющих: само действие и преступное намерение его совершить).
Однако эти отчеты о психологическом состоянии Макгоуэна заставили меня еще больше обеспокоиться их ролью в определении возможности применения к нему УДО. Если у вас несколько физических симптомов, ясно указывающих на наличие заболевания, и вас обследовали четверо врачей, каждый из которых поставил отличный от других диагноз, вы наверняка серьезно усомнитесь в эффективности их диагностических методов. Вы, несомненно, потребуете проведения полного набора анализов и не успокоитесь до тех пор, пока исследования крови, гормонов и томограмм не выявят конкретную причину вашего недомогания.
В подавляющем большинстве случаев подобных анализов для подтверждения правильности психиатрического диагноза просто не существует. Мы знаем симптом (в данном случае это жестокое изнасилование и убийство семилетней девочки), но не можем установить причину. Поэтому в первую очередь мне важно, насколько точно можно предсказать опасность человека в будущем. Как если бы врач сказал, что не может установить причину болезни, но видит своей первоочередной задачей недопущение ее повторения. Говоря короче, мы можем только предполагать, давать оценки или высказывать мнения. Но я всегда исхожу из одной и той же предпосылки, которой научили меня годы работы в ФБР: поведение в прошлом - лучший предсказатель поведения в будущем.
В 1998 году, спустя пять лет после своего первого обследования Макгоуэна, д-р Макнайл проверил его еще раз, вновь по просьбе комиссии по вопросам условно-досрочного освобождения. Мужчина снова отрицал свои прежние признания в сексуальных фантазиях об изнасиловании и во влечении к маленьким девочкам и старался списать убийство на несчастное стечение обстоятельств. Макнайл пишет: «Жертва оказалась в доме Макгоуэна в момент охватившего его крайнего отчаяния по поводу невозможности реализовать планы самоубийства, которые он вынашивал на протяжении нескольких недель». Когда Джоан появилась на пороге его дома, «его охватила необъяснимая ярость».
Читая эти отчеты в процессе подготовки к моей встрече с Макгоуэном, я особенно поразился этому пассажу в самом свежем из них: «...охватившего его крайнего отчаяния по поводу невозможности реализовать планы самоубийства, которые он вынашивал на протяжении нескольких недель».
Уж не знаю, собирался он покончить с собой или нет, но с момента своего вступления в это дело и начала ознакомления с его подробностями моим первоочередным вопросом было: «Почему именно эта девочка стала жертвой и почему именно тогда?»
Даже если он испытывал сексуальное влечение к маленьким девочкам, был не уверен в своей мужской состоятельности, находился под пятой деспотичной матери, что же такого происходило в его голове, что заставило пойти на крайне рискованное преступление - совершить в собственном доме изнасилование и убийство ребенка, жившего по соседству?
Д-р Макнайл сообщил комиссии по УДО, что его последнее заключение в целом соответствует предыдущему, хотя в нем указывается на «диссоциативный потенциал в моменты гнева и вероятность наличия серьезных сексуальных патологий в виде педофилии и склонности к сексуальному насилию, которые мужчина продолжает отрицать». Он также написал, что у осужденного присутствуют «параноидальные наклонности и значительный потенциал жестокого поведения». С учетом «сохраняющейся неспособности мистера Макгоуэна обсуждать сексуальные аспекты его преступления представляется, что он почти не достиг никакого прогресса в борьбе с педофилически- ми побуждениями и сексуальным садизмом, которые вырвались на поверхность в совершенном убийстве. В связи с этим его можно считать ненадежным для условно-досрочного освобождения».
«Ладно, все понятно», - сказал я себе. Пусть д-р Макнайл считает, что оба его отчета не противоречат друг другу. Хотя даже при том, что исследуемый не имел серьезных проблем в тюрьме, раньше он не видел «признаков, указывающих на непосредственную угрозу насильственных действий мистера Макгоуэна в будущем», а теперь пишет про «значительный потенциал жестокого поведения».
Итак, что же представляет собой этот Макгоуэн на самом деле? И покажет ли он мне это, если я копну достаточно глубоко?
6. Ярость бешеная и ярость холодная
Внешне тюрьма штата Нью-Джерси в Трентоне выглядит именно так, как обычно представляют себе исправительное учреждение строгого режима: массивные серо-коричневые стены с колючей проволокой поверху. За ними можно рассмотреть очертания скошенных крыш незамысловатых, чисто функциональных строений, а по углам и в середине каждой из стен высятся застекленные сторожевые вышки. Даже самая современная часть тюрьмы напоминает мрачную средневековую крепость с узкими прорезями вместо окон, недвусмысленно обозначающими грань между волей и неволей.
Тем утром чиновник тюремной администрации удостоверил мои полномочия и выдал именной бейджик с фотографией, согласно которому я являлся официальным представителем комиссии по вопросам условно-досрочного освобождения штата. На мне был черный костюм с галстуком - облачение, подчеркивающее важность моей миссии.
Проход через главные ворота подобного заведения и все последующие линии заграждений на пути к офису начальника тюрьмы навевает даже таким видавшим виды, как я сам, мысли, которыми, наверное, вдохновлялся Данте, когда решил украсить врата ада надписью «Оставь надежду, всяк сюда входящий».
Еще до своего приезда я попросил руководство тюрьмы обеспечить ряд условий, которые, исходя из своего опыта, считал способствующими успеху разговора с Макгоуэном.
Я хотел, чтобы наша беседа проходила в достаточно спокойной и мирной обстановке. В тюрьме строгого режима с целенаправленно поддерживаемой устрашающей атмосферой создать ее отнюдь не просто. Но даже с учетом этого мне нужно было место, где собеседник с максимальной долей вероятности откроется передо мной. Я предложил поставить в помещении для беседы лишь письменный стол и два удобных стула, а в качестве освещения использовать только настольную лампу. Все это должно было смягчить окружающую обстановку. Это крайне важно. Заключенный тюрьмы строгого режима практически лишен каких-либо свобод, а я хотел, чтобы на подсознательном уровне мой собеседник в максимальной степени ощутил себя свободным. В некотором смысле ты как бы возвращаешь ему его правоспособность, после чего должен произвести нужное впечатление, причем не только знанием досье и деталей преступления, но и невербальными знаками. Когда к нам с Бобом Ресслером привели Дэвида Берковица (дело происходило в камере допросов тюрьмы в Аттике, штат Нью-Йорк, - мрачном помещении без окон с уныло-серыми стенами), я был поражен тем, как осужденный то и дело сверлил нас ярко-синими глазами во время моего вступительного слова. По нашим лицам он пытался определить, насколько честно мы информируем его о своих намерениях. Я рассказывал, что мы проводим научную работу с целью помочь правоохранительным органам в расследовании будущих дел и, возможно, в работе с детьми, склонными к агрессивному поведению. Исследуя личность Берковица, я предположил, что он может испытывать чувство собственной незначительности. Положив пред ним газету с описанием его преступлений на первой полосе, я сказал: «Дэвид, в Уичите, штат Канзас, действует серийный убийца. Называет себя "ВПУ", то есть "вяжи, пытай, убивай". Так вот, он пишет письма в полицию и газеты и упоминает в них тебя. Хочет стать таким же великим, как ты». Берковиц откинулся на стуле, устроился на нем поудобнее и спросил: «Так про что вы хотите узнать?» «Про все», - ответил я, и с этого момента наша беседа пошла в нужном русле.
Я сказал начальнику трентонской тюрьмы, что время моей беседы с Макгоуэном ничем не ограничено и что я не хочу, чтобы нас прерывали на тюремную перекличку или на приемы пищи. Мы заранее договорились, что его покормят, только когда мы закончим, невзирая на то, что время может быть неурочным.
Наша беседа проходила в помещении площадью примерно в 18 квадратных метров. В стальной двери было зарешеченное окошко размером 20 на 20 сантиметров, через которое нас могли наблюдать надзиратели. Бетонные стены были выкрашены в серо-голубой цвет. В комнате стояли небольшой стол и два удобных стула. Как я и просил, единственным освещением служила настольная лампа.
Двое надзирателей ввели Макгоуэна, который не имел ни малейшего представления, куда и зачем его ведут. Сопровождавший меня в тюрьму председатель комиссии Эндрю Консовой представил меня как доктора Джона Дугласа и сказал, что я официальный представитель его организации. Почетным титулом «доктор» я пользуюсь только для того, чтобы придать мероприятию некую медицинскую окраску. Я попросил надзирателей снять с Макгоуэна наручники. Сделав это, они удалились и оставили нас наедине.
И Макгоуэну, и мне было за пятьдесят. Мы были примерно одинакового роста: чуть больше 180 см. Судя по прочитанному, в годы учительской карьеры Джозеф был рослым, но рыхлым. Теперь же, после стольких лет занятий в тюремном спортзале, он выглядел поджарым и мускулистым. А седая борода делала его окончательно непохожим на былого преподавателя естественных наук.
Все детали подобных бесед были тщательно продуманы. Мне нужно было, чтобы он сидел спиной к двери, а я сам - лицом к ней. На это были две причины. Я не хотел, чтобы заключенный на что-либо отвлекался, и, поскольку пока еще не был знаком с ним и не был уверен в его реакциях, предпочел держать дверной глазок и охранника за ним в поле своего зрения. Обычно я определяю рассадку, исходя из типа преступника, с которым беседую. Например, наемных убийц я обычно сажаю лицом к окну или двери: как правило, это параноики, которым в ходе трудного разговора бывает важно иметь перед глазами чисто символический выход.
В данном случае я расположился на своем стуле так, чтобы в течение всей беседы Макгоуэн находился чуть выше меня. Таким образом я хотел предоставить ему своего рода психологическую фору в виде ощущения превосходства над собеседником. Этот прием я освоил после разговора с Чарльзом Мэнсоном, с которым мы с Бобом Ресслером встречались в тюрьме Сан-Квентин. Я был удивлен, каким мелким и невзрачным выглядел этот человек ростом чуть ниже 160 см.
Мы беседовали с ним в небольшой переговорной главного тюремного корпуса. Войдя в нее, Мэнсон сразу же уселся на спинку стула во главе стола, чтобы возвышаться с естественным видом пророка планетарного масштаба. Некогда он точно также проповедовал членам своей «Семьи», сидя перед ними на огромном валуне. В процессе беседы стало понятно, что этот маленький неприметный человечек (незаконнорожденный сын шестнадцати летней проститутки, проведший детство в доме фанатично религиозной тети и деспотичного садиста дяди, то и дело попадавший в исправительные школы, а впоследствии и в тюрьмы за грабежи, подделку документов и сутенерство) развил в себе выдающиеся способности «продавать» себя таким же социальным изгоям, как он сам. Как человек, которому довелось испытать на себе этот пытливый взгляд, могу заверить, что Мэнсон обладал реальным даром завораживать людей. Однако не менее реальной была и его мания величия.
Из нашей беседы мы сделали вывод, что Мэнсон был отнюдь не матерым уголовником. Он был матерым манипулятором и сделал свое умение инструментом выживания. В отличие от многих других знакомых мне преступников, Мэнсон не мечтал мучить и убивать. Он мечтал стать богатым и знаменитым, как рок-звезда, и даже провел некоторое время с группой The Beach Boys.
Подобно многим другим рецидивистам, существенную часть своей юности Мэнсон провел в исправительных учреждениях. Он рассказал, что подвергался надругательствам не только со стороны сокамерников, но и со стороны надзирателей и медперсонала. В результате он сделал для себя вывод, что чем человек слабее или впечатлительнее, тем легче его использовать.
К моменту выхода из тюрьмы в 1967 году он провел в исправительных учреждениях или под арестом уже больше половины из тридцати двух лет своей жизни. Приехав в Сан-Франциско, он обнаружил, что ситуация в обществе изменилась. Секс, наркотики и рок-н-ролл - все это он мог получить совершенно бесплатно, применив свои способности. Хорошую службу для этого сослужили ему и его музыкальный талант и вокальные данные. Очень скоро он переместился в Лос-Анджелес, где обзавелся «преданной аудиторией».
Из беседы с Мэнсоном мы поняли, что бесчеловечные убийства, совершенные в Лос-Анджелесе его поклонниками, случились не благодаря его гипнотизирующей власти над ними (которой он реально обладал). Они произошли, когда эта власть стала ослабевать. Почувствовав это, приближенные, в первую очередь его правая рука, Чарльз «Текс» Уотсон, принялись руководить группировкой самостоятельно. Когда Мэнсон осознал, что его подручные приняли его предсказания социального беспорядка всерьез и зверски убили беременную красавицу-кинозвезду Шэрон Тэйт и четверых ее гостей, ему не осталось ничего другого, как восстановить свой пошатнувшийся авторитет. Через два дня с его благословения группировка совершила еще один грабеж с убийством хозяев дома. Сам Мэнсон участия в нем не принимал.
Впоследствии наши выводы из беседы с Мэнсоном использовались ФБР в противодействии сектам под руководством авторитарных и харизматичных лидеров, в частности, таким, как «Храм народов» Джима Джонса, «Ветвь Давидова» Дэвида Кореша и «Свободные ополченцы» из штата Монтана. Результаты этой работы не всегда соответствовали желаемым, но для прогнозирования поведения противника важно понимать его психологические особенности.
Опыт общения с убийцами вроде Артура Бремера и Джеймса Эрла Рэя научил меня тому, что долгие пристальные взгляды слишком беспокоят их и заставляют замыкаться в себе. Бремер научил нас, что, по сравнению с самим актом убийства, его жертва не слишком важна. Он подбирался к президенту Ричарду Никсону, но понял, что приблизиться вплотную будет слишком сложно, и переключил внимание на кандидата на президентский пост, губернатора Алабамы Джорджа Уоллеса. 15 мая 1972 года Бремер совершил покушение, в результате которого Уоллес остался парализованным на всю жизнь. От общения с Рэем пользы было немного. Он настолько увяз в своих параноидальных фантазиях, что отказывался от своего признания вины в убийстве Мартина Лютера Кинга и утверждал, что является лишь невольным соучастником сложного заговора с целью ликвидации легендарного лидера движения за гражданские права.
Не буду лукавить: любая подобная беседа с заключенным начинается с взаимного подхалимажа. Я стараюсь очаровать собеседника и заставить его поверить в то, что моя единственная задача - помочь ему выйти на свободу. Он старается склонить меня к мысли, что достоин освобождения. Обычно проходит немало времени, прежде чем стороны отходят от своих изначальных позиций и постепенно раскрывают друг перед другом свои истинные намерения. В данном случае я выступал в роли человека, который появился, чтобы помочь ему разобраться в своих мыслях и подготовиться к великому дню условно-досрочного освобождения. С моей стороны это было не так уж и нечестно. Эта встреча требовала от меня полной непредвзятости, чтобы обнаружить некий рычаг в его сознании, который заставит его рассказать о самых сокровенных мыслях и фантазиях.
Первые два часа были посвящены разговорам о том о сем. Это необходимо, чтобы беседа стала непринужденной, а преступник забыл об условиях, в которых она проходит, и понизил уровень внутренних запретов. Для пущей доверительности я немного рассказал о себе и о своем прошлом сотрудника правоохранительных органов. Я расспросил Макгоуэна об обстановке в тюрьме и о том, как он проводит время своего заключения. Мне показалось интересным, что осужденный крайне редко покидал пределы своего корпуса. По его словам, на главном тюремном дворе он чувствовал себя не в своей тарелке. Это было похоже на его жизнь до заключения: в школе, где Джозеф управлял ситуацией, ему было значительно комфортнее, чем в общении с более широкими кругами общества, где мужчина ощущал себя социально неловким и незащищенным.
Спустя несколько лет я ознакомился с копией письма Макгоуэна одной женщине, с которой он состоял в переписке. В нем отмечается, что я не вел записей, хорошо помнил детали его досье и сумел добиться его расположения. Моей целью было направить разговор в нужное мне русло. В своем письме Макгоуэн «поблагодарил» меня за то, что внимательно прислушивался к его словам, не прибегая к вопроснику, как обычно делали другие представители комиссии по вопросам условно-досрочного освобождения. В этом он был прав. Я пришел туда, чтобы послушать, что скажет убийца, и заставить его раскрыть свое подлинное «я». Это было моей единственной задачей.
Постепенно я подводил наш разговор к преступлению как таковому. Я старался выглядеть как можно менее осуждающим. И вовсе не для того, чтобы произвести на Макгоуэна впечатление человека, оправдывающего содеянное им. Я лишь старался быть максимально объективным, чтобы мы могли воссоздать его мыслительные процессы того периода. За многие годы он дал столько различных ответов психиатрам и психологам, что я просто хотел понять, смогу ли заставить его рассказать эту историю без малейших прикрас.
У меня получилось это сделать. Я воссоздал происшедшее в духе передачи «Это твоя жизнь». Некоторые из читателей, безусловно, слишком молоды, чтобы помнить это телевизионное реалити-шоу 50-х годов прошлого века. Ведущий Ральф Эдвардс заманивал в студию какую-нибудь знаменитость при помощи друзей и родственников и заставлял рассказать историю своей жизни. Это повествование перемежалось воспоминаниями знавших его или ее людей. Подводя Макгоуэна к событиям того вечера пасхального четверга в 1973 году, я попросил его рассказать мне о себе.
Я знал, что в школе он имел репутацию человека замкнутого и лишенного чувства юмора. Мне также было известно, что приблизительно в тот же период Макгоуэн был помолвлен, но помолвка по каким-то причинам расстроилась. И если ему отказала женщина, то это безусловно стало дополнительно провоцирующим стресс-факгором.
У Боба Каррильо сложилось впечатление, что при всей внешней закрытости внутри Макгоуэна «копилось огромное количество эмоций». Он никогда не упоминал о расстроившейся помолвке, да и девушка была Каррильо совершенно неизвестна.
«Я как-то встретил его с его девушкой, - сказал Джек Мескино. - Боже мой, это было милейшее, очаровательнейшее создание. Рядом с ним она выглядела совсем миниатюрной». Может быть, его матери она представлялась некой угрозой? Хотя Мескино и знал о том, что помолвка расстроилась, причина оставалась неизвестной, а сам Джозеф никогда об этом не заговаривал.
Группа коллег Макгоуэна отправилась на пасхальные каникулы в путешествие по Карибским островам, но его не пригласили.
Я спросил Мескино, что могло бы произойти, если бы Джозефа попросили присоединиться. Он сказал, что такое вряд ли было бы возможным.
Но почему? Мескино сказал, что причина была в его несобранности и неспособности усвоить все нужные договоренности. От парня, который в таком возрасте все еще живет с мамой и бабушкой, этого вполне следовало ожидать. И то, что его не пригласили, наверняка добавило Макгоуэну разочарованности жизнью, которую он вынужден вести.
Примерно через два часа после начала нашей беседы я сказал:
- Мне нужно, чтобы вы своими словами описали то, что было двадцать пять лет назад. Как происходило то, из- за чего вы оказались здесь? - Я специально избегал таких эмоционально заряженных слов, как «убийство» или «изнасилование», и не называл Джоан его «жертвой» или «ребенком». - Эта девочка, Джоан, - вы были знакомы с ней?
- Ну, встречалась она мне по соседству, - ответил Макгоуэн спокойным, ровным голосом.
- Она пришла, чтобы продать вам благотворительное печенье?
Он сказал, что подумал, что это его мать их заказала. В одной из газетных статей цитировали агента ФБР, который отметил, что во время обыска в доме Макгоуэнов нашли больше сотни пустых коробок от благотворительного печенья.
- Вернемся к моменту, когда Джоан появилась на пороге. Расскажите, что происходило дальше, по порядку, - продолжил я.
Это было практически полное превращение. На моих глазах Макгоуэн преобразился; казалось, что даже его внешность изменилась. Поблуждав где-то за моей спиной, его взгляд уперся в голую бетонную стену Я понял, что он полностью ушел в себя и мысленно вернулся на четверть века назад. Я ощутил, как осужденный вновь переключился на историю, которая преследует его постоянно.
Макгоуэн сказал, что на улице была теплая весенняя погода и входная дверь дома была открыта. Через дверную сетку он увидел ее стоящей на крыльце дома. Девочка сказала, что принесла две коробки печенья и хочет получить два доллара. Мужчина захотел увести ее к себе в подвал, подальше от бабушки, которая либо спала, либо смотрела телевизор у себя на втором этаже.
Именно ради того, чтобы затащить ее в подвал, Макгоуэн сказал, что имеет при себе только двадцатидолларовую банкноту и доллар и что нужно сходить за разменом. Вся эта история про ощущение неловкости из-за отсутствия нужной суммы была полным враньем, предназначенным для психиатров.
Как раз на это я и надеялся. Похожее происходило у меня и с другими маньяками: стоило только найти нужную кнопку и нажать на нее, и их начинало нести без умолку. Мы с Ресслером беседовали с Монти Рисселом. Он подробнейшим образом рассказал, как приехал на парковку своего многоквартирного дома в Александрии, штат Вирджиния, заметил выходящую из машины женщину и, угрожая пистолетом, изнасиловал ее в укромном месте. Когда после этого она попыталась убежать, мужчина догнал ее в каком-то овраге и схватил. Риссел рассказывал о том, как бил ее головой о валун и удерживал под водой ручья, так, как будто подробно описывал сцену из виденного им фильма.
Моей целью было включить в сознании Макгоуэна «видеозапись» совершенного им убийства. Даже после четверти века за решеткой он помнил все подробности того вечера. Как будто знакомый пересказывает тебе просмотренный им страшный кинофильм. Только в данном случае сценаристом, продюсером, режиссером и исполнителем главной роли был сам осужденный. Он получил возможность реализовать три мечты каждого маньяка: манипулирование, доминирование и контроль.
Не глядя на меня, Макгоуэн рассказал, как затащил Джоан в свою комнат/ в подвальном этаже, приказал ей снять одежду и совершил над ней акт сексуального насилия.
Я спросил, имело ли место проникновение. Только пальцем - настаивал он.
А как тогда его сперма попала в ее влагалище? Джозеф сказал, что она была на его пальцах после того, как он эякулировал.
В возбужденно-сосредоточенном состоянии и без каких-либо признаков сожаления о содеянном убийца описал, как схватил девочку за лодыжки и с размаху ударил головой об пол, проломив череп. Этот рассказ не слишком отличался оттого, что осужденный говорил следователям и психиатрам ранее. В отличие от других преступников, с которыми я беседовал, Макгоуэн даже не пытался изобразить сочувствие. Я был потрясен не столько фактурой, сколько очевидной преднамеренностью.
На улице стояла жара, но в камере, где мы разговаривали, было очень прохладно. На самом деле даже в шерстяном костюме я едва не дрожал от холода, но перешедший к рассказу о своих ощущениях после нападения Джозеф начал обливаться потом. Он говорил так, будто был в трансе, не глядя на меня, тяжело дыша, а его тюремная роба намокла от пота. Было заметно, как дрожат его грудные мышцы.
Я сразу же вспомнил его слова, которые процитировал в своем первом отчете д-р Гэйлин: после избиения и удушения девочка «затихла... вроде как просто улеглась там. Я оделся. Вспотел ужасно». Мысленно и физически Макгоуэн был там, на месте преступления.
- Задушить человека, даже совсем юного, довольно трудно, так ведь? - спросил я.
- Нуда, я и не думал, что на это уйдет столько сил, - сразу же согласился он.
- И что вы сделали?
- Ну, я развернулся и устроился позади нее.
Как я понял, он подошел к голове лежащей на полу девочки.
- И как долго вы ее душили?
- Пока не решил, что она мертва.
- А потом?
- Пошел за мешками, чтобы засунуть в них ее саму и ее одежду, а когда вернулся, увидел, что она еще дергается.
Получается, что это было вовсе не внезапное нападение в припадке бесконтрольной ярости. Осужденный отнюдь не пришел в себя со словами: «Господи! Что же я наделал!» Увидев, что девочка еще подергивается, он озаботился лишь тем, чтобы придушить ее окончательно. Практически убил ее еще раз.
Во время своего повествования Макгоуэн посмотрел прямо на меня лишь однажды. Это случилось, когда он сказал: «Джон, когда я услышал стук, посмотрел сквозь дверную сетку и увидел, кто за ней стоит, я уже знал, что убью ее». И продолжил: «У меня бывает ярость бешеная и ярость холодная. Бешеная ярость меня достает, конечно, но я могу взять себя в руки, сосредоточиться и справиться с ней. Это типа тогда, когда меня подрезали на дороге или я с кем-то поругался в школе. Но с холодной яростью я не справляюсь».
- Именно ее вы ощутили, когда к вам пришла Джоан?
- Ну да, именно так, - сказал он.
Мы продолжали смотреть друг другу прямо в глаза.
Значит, он убил Джоан в припадке холодной ярости. То, что Макгоуэн даже придумал для этого название, говорило о том, что подобное случалось с ним раньше и, скорее всего, может произойти и в будущем. Но ведь он не убил ее прямо там, на крыльце своего дома, невзирая на всю бушевавшую внутри ярость. В тот момент в его голове моментально сформировался четкий план, как затащить ее туда, куда ему нужно, чтобы сделать то, что Джозеф хотел с ней сделать.
Отметив это, я сказал ему: «Хоть вы и стараетесь диссоциировать самого себя и совершенное вами преступление, вы не психопат. То, что я вижу, вполне логичное и рациональное поведение». Он не стал со мной спорить.
Что же касается утверждения психиатра о том, что «убийство было следствием дополнительного потрясения и ощущения неудачи, вызванных преждевременной эякуляцией», то оно снова неверно. Убийство стало следствием сочетания скопившейся ярости, сексуального возбуждения от временной власти над другим человеческим существом и весьма практического соображения необходимости избавиться от свидетеля и без того отвратительного преступления.
Собственно, и сам Макгоуэн признал это, сказав д-ру Гэйлину: «Если отпустить ее, мне конец. Я мог думать только о том, как от нее избавиться». Мне стало интересно, почему до меня никто не попытался увязать между собой все утверждения осужденного?
Но я не считал, что это убийство было совершено лишь с практической целью избежать разоблачения и поимки. И речи быть не могло о том, что Макгоуэн просто зашел слишком далеко. По тому, как он об этом рассказывал, я мог утверждать, что он испытал удовольствие и эмоциональное удовлетворение и непосредственно от акта убийства, и от общего понимания своей способности уничтожать.
В какой-то момент я спросил его: «А как могло бы выглядеть тогда ваше лицо? Попробуйте изобразить мне сейчас?» И убийца охотно расплылся в гримасе злобного удовлетворения.
От трупа он избавлялся без видимых признаков паники и спешки, подойдя к процессу разумно и методично. При помощи полотенец и чистящих средств Макгоуэн стер следы крови, чтобы избавиться от улик на случай обыска. Завернутый в ковер труп вывез подальше и выбросил его в знакомой местности, а затем вернулся домой и вел себя как ни в чем не бывало. И к поискам Джоан он присоединился вполне сознательно, чтобы снять с себя возможные подозрения.
В большинстве случаев преступники понимают, что смогут извлечь какую-то выгоду из хорошего отчета об обследовании, и так или иначе стараются вешать лапшу на уши. Макгоуэн не делал ничего подобного. Я полагаю, что осужденный видел, насколько хорошо я подготовлен, и с присущим ему умом сообразил, что такие вещи не сработают. Он согласился на беседу со мной, чтобы повысить свои шансы на УДО, и понимал, что не добьется этого, если я поймаю его на вранье. А суть моего подхода состояла в том, чтобы собеседник в достаточной мере «расслабился» и позволил разобраться в его истинных мыслях и чувствах.
Меня поразило, что Макгоуэн даже не попытался выразить какое-то сочувствие родным Джоан. Он действительно сожалел о случившемся, но не продемонстрировал никаких признаков эмоционального осмысления страданий, причиненных им родным и друзьям девочки, которую с такой жестокостью лишил жизни. У меня сложилось впечатление, что Макгоуэн старается сказать: что было, то было, вернуть жизнь этой девочке я не смогу, но жить- то дальше мне надо. Убийство стало для него не более чем одним из эпизодов жизни. Как будто он пережил рак или инфаркт, и теперь врачи решают, выписывать его из больницы или нет.
В любом насильственном преступлении принимают участие как минимум два человека. Просто наблюдая за поведением преступника, профессиональный криминалист может понять, что у него на уме, даже если тот ничего не говорит. Конечно, речь идет лишь о тех преступлениях, которые совершаются при непосредственном контакте и в которых замешаны эмоции, а не о таких преступлениях, как отравления, поджоги или террористические атаки. Вслушиваясь в детали убийства Джоан Д'Алессандро, я обращал внимание не только на сам факт агрессии и сексуального насилия, но и на то, как это было сделано.
Преступник фиксировался на самом действии, а не на личности жертвы. Я не сомневался в наличии у Макгоуэна определенных педофильских наклонностей, о которых он сообщал ранее. Это вполне согласовывалось с его неумением общаться и глубоко укоренившимся чувством собственной неполноценности. Но убийца никогда не привлекался к ответственности по поводу сексуальных домогательств, и при обысках у него не нашли никакой детской порнографии. Я подумал, что объектом его мечтаний могла бы быть только взрослая женщина и что на самом деле его единственной фантазией была фантазия о власти.
В ходе нашей беседы мне стало понятно, что мгновенный переход от бешеной ярости к холодной спровоцировало некое событие, хотя на тот момент я не вполне понимал, какое конкретно. Исходя из его жизненной ситуации, расстроившейся помолвки и моего знания многих других сексуальных маньяков, я предположил, что какую-то роль во всем этом сыграла его мать. Но мне не давало покоя то, что я никак не мог точно установить причину его срыва.
Слушая Макгоуэна, я понял, что его возбудило действие, а не жертва. Все, кто обследовал его до меня и пытался вывести на разговор о педофилии, попросту заблуждались. Об изнасиловании семилетней девочки он рассказывал без какой-то особой увлеченности или удовольствия. И не только это, ведь он набросился на ребенка, которого часто встречал по соседству. До этого осужденный не проявлял к ней внимания, не пытался подружиться, соблазнить или поухаживать. Агрессия, сексуальное унижение и убийство - все это было проявлением первобытной ярости. Единственным, что имело значение для Макгоуэна, было то, что ему попалась маленькая и беззащитная девочка. Если бы это был кто-то, кто был способен ему противостоять, преступления не произошло бы.
Убийца постепенно приходил в себя после своего воображаемого путешествия в прошлое. Описывая подробности преступления, осужденный был сосредоточен до дрожи, теперь успокоился и уже не обливался потом. Он мысленно вновь пережил сражение, в котором победил, в отличие от столь многих других в своей жизни.
Мы поговорили о его любви к огнестрельному оружию - еще одной очевидной форме психологической компенсации. Я спросил Макгоуэна:
- Если бы вы разозлились и пришли в торговый центр с автоматом в руках, то кого стали бы убивать? Школьников, учителей, полицейских?
Мне был интересен не только ответ, но и то, как он отнесется к самой постановке вопроса.
- Всех подряд, - ответил Макгоуэн.
Это было важно. Он не только не стал отрицать саму возможность подобного, но, по сути, подтвердил, что его ярость носит обобщенный и неизбирательный характер.
Мы заговорили о возможном выходе на свободу, и я спросил: «Джо, а куда вы собираетесь отправиться, когда выйдете?» Я специально употребил «когда», а не «если». Мне нужно было поддерживать максимально позитивный тон, чтобы вызвать его на откровенность.
Джозеф сказал, что поедет в Нью-Йорк к одному своему знакомому по тюрьме. Тот работал электриком и обещал ему работу. Я рассказал, что вырос в Нью-Йорке, часто там бываю и поражаюсь тому, насколько дорогой стала тамошняя жизнь.
Он оглянулся на дверь, чтобы убедиться, что надзиратели нас не подслушивают, и заговорщическим шепотом произнес:
- Джон, ну, деньги-то у меня есть.
-Да какие деньги можно заработать за двадцать пять лет отсидки? За изготовление номерных знаков приличных денег не получишь.
Понизив голос, Макгоуэн сообщил, что получил очень серьезные суммы по завещаниям бабушки и матери, а также от продажи дома. Сказал, что деньги лежат в банке за пределами штата и это сотни тысяч долларов.
- А почему именно так? - поинтересовался я.
- Не хочу, чтобы до них добрались родные жертвы, - прошептал Джозеф.
Про себя я подумал: «Этот парень просто безнадежен. В нем нет ни капли уважения к людям, которым он причинил боль и поломал жизнь».
А вслух сказал: «Ну, Джо, это действительно здорово придумано. Думаю, в Нью-Йорке у вас все получится!» Это было нужно для поддержания контакта с собеседником и не было ложью. Я действительно считал его толковым и изобретательным малым, вполне способным найти себе место в таком городе, как Нью-Йорк. Просто не сказал, насколько отвратительной считаю его схему. Как и в деловых переговорах, ты знаешь, где обязан промолчать, каких бы трудов это ни стоило.
Впоследствии выяснилось, что по просьбе Розмари следствие изучило завещание Женевьевы Макгоуэн и движение ее денежных средств. Вскоре после убийства она продала дом и переехала в другой город штата. Затем женщина продала и тамошний дом и уехала к своей племяннице в Висконсин. Пожив у нее некоторое время, Женевьева переселилась в дом престарелых францисканского монастыря, где скончалась в апреле 1992 года. Ее средства были распределены по нескольким трастам, выгодоприобретателем одного из них стала племянница.
Завещание было утверждено в Висконсине, по мест/ жительства Женевьевы. Как установил Джим, все средства были распределены так, чтобы исключить претензии на них со стороны семьи Д'Алессандро. Судя по всему, мать убийцы предвидела такую возможность и на протяжении нескольких лет распределяла деньги так, чтобы они не попадали непосредственно ее сыну. Чисто юридически Макгоуэну не досталось ничего, но племянница получила инструкции снабжать его деньгами и обеспечивать всем, что пожелает ее родственник. Видимо, это он и имел в виду, говоря о деньгах за пределами штата.
Эти схемы напомнили мне о том, как в разговоре со знакомой прихожанкой Женевьева сказала, что ненавидит Розмари и считает ее виновницей всех бед своей семьи. Одним из главных признаков нарциссизма - пограничного расстройства личности и социопатии - является нежелание принимать на себя любую ответственность. Всегда виноват кто-то другой.
Мой разговор с Макгоуэном продолжался около шести часов. Мы ни разу не перекусили и даже в туалет не выходили. Я получил достаточно хорошее представление о том, что представлял собой преступник. Похоже, это понял и он сам, правда, очень по-своему. В письме подруге по переписке он сообщал, что беседа прошла удачно, я его понял, и перспектива УДО выглядит оптимистично. Я действительно его понял и был совершенно беспристрастен в своей оценке его возможной опасности для общества, а он принял мое непредвзятое отношение за сочувствие и одобрение. Эта же ошибка свойственна и многим ему подобным. Они смотрят на других людей исключительно через призму собственного эгоизма и не допускают даже мысли о том, что сопереживают им ровно в той же мере, в какой они сочувствовали своим жертвам.
В конце беседы я пожал Макгоуэну руку и поблагодарил за разговор, пожелал удачи и постарался не показать, что думаю о нем на самом деле и что буду рекомендовать комиссии.
7. В сухом остатке
Следующим утром я предстал перед полным составом комиссии по вопросам условно-досрочного освобождения штата Нью-Джерси. В большинстве случаев решение принимается двумя или тремя ее членами, но это дело было резонансным, и Эндрю Консовой хотел, чтобы присутствовали все.
Мы собрались в конференц-зале тюрьмы. В составе комиссии было, по-моему, человек десять - двенадцать: опытные юристы, психологи и полицейские. Консовой представил меня и попросил кратко описать опыт работы в психологии и криминалистике. Я рассказал о создании отдела поведенческого анализа ФБР и о своей докторской диссертации, посвященной вопросам обучения классифицированию преступлений.
Я сказал собравшимся, что всегда стараюсь быть объективным, и поэтому ознакомился со всеми отчетными материалами лишь накануне своей беседы с Макгоуэном. «В своей работе я исхожу из того, что если для понимания художника необходимо изучить его картины, то и для понимания преступника нужно разобраться в его преступлении».
Ходить вокруг да около нет смысла, решил я, они наверняка знают, кто я и откуда, и продолжил: «Я никогда не понимал, как можно принимать решения о переводе под административный надзор, УДО или направлении на принудительное лечение, не обладая этой информацией. Не постигнув ее сути, невозможно осознать, что представляет собой данный персонаж. Полагаясь только на правдивость его слов о себе, можно совершить серьезную ошибку».
Например, обследуя осужденного насильника, нужно изучить показания жертвы, что он делал и говорил во время нападения. Данная информация позволит понять, к какому из пяти типов насильников относится данный субъект. А если жертва была убита, это уже говорит о многом.
До начала заседания Консовой сказал мне, что некоторых членов комиссии интересует педофильский аспект вопроса. Нужно ли будет внести Макгоуэна в реестр сексуальных преступников в случае, если УДО будет ему предоставлено?
Я сказал комиссии следующее: «Мне было интересно разобраться, имеем ли мы дело с классическим типом растлителя малолетних, педофилом, который подыскивает себе жертв определенного типа, или же это "ситуативный" преступник, жертвой которого может стать первый встречный? Так что нам следует оценить уровень риска для преступника и для его жертвы. С точки зрения викгимологии, ребенок продвигался от низкого уровня риска у себя дома и во дворе к среднему в окрестном районе и к повышенному при входе в совершенно незнакомый дом».
Что касается преступника, то в его действиях как таковых риска было немного. С семилетним ребенком он, несомненно, мог сотворить что угодно. Но риск разоблачения был высок. Преступление было совершено в районе, где проживали и преступник, и жертва. Оставшись в живых, жертва могла его опознать. Налицо была достаточная вероятность того, что родители жертвы или какие-то другие люди знали, куда она пошла. Следовательно, преступник осознавал, что в таком случае его разоблачение будет лишь вопросом времени.
В наших исследованиях, предшествовавших созданию «Убийств на сексуальной почве» и «Классификатора преступлений», мы выделяли три типа насильственных преступлений: подготовленные, неподготовленные и смешанные. Я пояснил, что высокорискованные неподготовленные преступления могут совершаться по ряду возможных причин, в частности, по молодости и неопытности преступника, под воздействием алкоголя или наркотиков, в силу утраты контроля над ситуацией или умственной отсталости. В случае Макгоуэна ничего подобного не было.
Речь не идет о том, что тем утром он сказал себе: «Вот дождусь, когда кто-то позвонит в дверь, и убью, кто бы это ни был». Но при всей случайности это преступление было подготовленным. В нем была налицо некая логика. И это трудно понять многим, даже работникам правоохранительных органов. Если преступление настолько алогично по своей сути, то о какой подготовленности и методичности его совершения можно говорить? Другими словами, как мог такой умный, образованный и респектабельный человек, как школьный учитель Джозеф Макгоуэн, совершить нечто, ставящее под удар все, ради чего он трудился и что считал для себя важным? Как такое возможно?
Да, такое возможно и обычно случается, потому что к действию побуждает нечто значительно более могущественное, чем рациональное мышление. Судя по всему, в данном случае это было постоянное и всепоглощающее чувство собственной неполноценности в сочетании с требующей выхода бешеной яростью по какому-то конкретному поводу. Я объяснил, что в возрасте примерно 25-35 лет некоторым людям, главным образом мужчинам, становится понятно, что они уже не получат того, чего, по их мнению, достойны. Так, даже несмотря на свою хорошую работу, Джозеф Макгоуэн вынужденно осознавал, что он все еще живет под одной крышей с матерью и не стал тем, кем хотел стать. Гнев нарастает, а подобные чувства не испаряются сами по себе. Напротив, они усугубляются по мере понимания недостижимости собственных целей.
Это было преступление, совершенное в порыве ярости, и сексуальное насилие было лишь одним из его аспектов. Как минимум в момент его совершения этот человек оправдывал себя тем, как, в его субъективном восприятии, поступают с ним другие. И хотя сам Макгоуэн вряд ли рассуждал столь же аналитично, Джоан стала для него олицетворением всех этих других. Для человека с преступными наклонностями, полагающего, что он лишен возможности управлять собственной жизнью, убийство является воплощением высшей власти. В этот краткий или не очень миг он полностью властвует над окружающей его действительностью. Я сообщил комиссии, что, как мне показалось, Макгоуэн не испытывал подобного прежде, и это было всепоглощающим, чарующим и невероятным чувством для него.
«Он отводит ее в эту спальню в подвале дома, заставляет раздеться, преждевременно эякулирует. Мужчина в восторге, но не потому, что сейчас воплотит свою фантазию и займется сексом с маленькой девочкой. Макгоуэн в восторге от своего могущества, от того, что хочет и может убить, и его эрекция обусловлена именно этим. А затем ярость усиливается потерей контроля, но не над жертвой, а над собственной эректильной функцией».
Для понимания многих людей еще одним трудным аспектом является то, что преступник может испытывать половое возбуждение в связи с чем-то, не имеющим явного отношения к сексу. В беседе с нами «Сын Сэма» Дэвид Берковиц рассказывал о том, что мастурбировал при виде пожарной команды, приезжающей на место совершенного им поджога. Для этого ничтожества ощущение власти над превосходящими силами - огнем, пожарными и любопытными зеваками - было своего рода половым актом.
По признанию Денниса Рейдера, он обожал проезжать мимо домов своих жертв. Он считал эти дома своими трофеями и упивался сознанием того, что никто не знает его тайн. По его словам, Рейдер очень хотел присутствовать на похоронах своих жертв и навещать их могилы, но не делал этого, опасаясь разоблачения. Вместо этого он вырезал и многократно перечитывал газетные некрологи. Ощущение могущества, порождаемое убийством, невероятно возбуждает таких преступников.
Один из членов комиссии заметил, что ранее Макгоуэн заявлял, будто Джоан без каких-либо слез и протестов исполнила его приказ раздеться донага.
«Мне в это не верится, - сказал я, - я думаю, что на самом деле она как раз не подчинялась, чем и взбесила его окончательно». Было невозможно представить себе, что эта маленькая девочка не испугалась и не заплакала. Прочитанное в отчете судмедэксперта ясно указывало на наличие следов борьбы, а Розмари не раз говорила о том, что ее дочь не сдалась бы без сопротивления. Я высказал твердое убеждение в том, что своими утверждениями Макгоуэн просто хотел минимизировать тяжесть содеянного.
Хотя в акте судебно-медицинской экспертизы высказывалось мнение о насильственном введении полового члена, на основе сказанного Джозефом в нашей беседе я полагал, что имело место лишь проникновение пальцем, которое и привело к разрыву девственной плевы.
Затронул я и тему отсутствия у Макгоуэна мелких денег, которую он неоднократно приводил в свое оправдание: «У него не было при себе нужных купюр? В качестве мотивирующего фактора данного преступления это выглядит полной чушью. Он просто не знал, как бы ему оправдаться. Преступник был намерен убивать изначально, вне зависимости от наличия или отсутствия каких-то банкнот. А что касается разговоров неких врачей о том, что преступления не произошло бы, будь у него при себе нужные купюры, то это полный бред!» И я рассказал членам комиссии о «бешеной» и «тихой» ярости.
Члены комиссии удивились еще больше, когда я рассказал им о деньгах, спрятанных за пределами штата, и о планах в случае выхода на свободу. Я рассказал им, что поинтересовался у Макгоуэна, каково, как он думает, придется ему на свободе после двадцати пяти лет тюрьмы, многие из которых прошли в условиях строгой изоляции. «Если уж я здесь выживаю, значит, выживу где угодно», - ответил убийца. «Но, - сказал я, - при всех тяготах тюремной жизни она очень отличается от жизни на воле». В тюрьме Макгоуэн получает трехразовое питание, психиатрическую помощь и находится под постоянным наблюдением. Преступникам, которым не живется нормально на свободе, часто бывает очень неплохо в таких условиях. Я сказал комиссии, что, исходя из моего опыта, факт сотрудничества заключенного с администрацией или его образцового поведения имеет небольшое значение для оценки общественной опасности преступника после выхода на свободу.
Мы поговорили о монахине из Коннектикута, с которой переписывался Макгоуэн, и о ее предложении поместить его в учреждение социальной реабилитации. Я отметил, что он хочет, чтобы за ним следили примерно так же, как в тюрьме, и не знает, что может случиться, окажись он без должного присмотра. Вновь вернуться к преподаванию ему не разрешат никогда. Взаимодействовать с людьми, менее развитыми интеллектуально, будет трудно. Следовательно, потребуется какая-то индивидуальная занятость. Так что проблем здесь будет целая куча.
Ранее Макгоуэн рассказывал психиатрам, что помнит охватившее его возбуждение при виде двенадцатилетней кузины в короткой ночнушке и трусиках, из-под которых выглядывали лобковые волосы. Но я сказал, что он точно так же возбудился бы и при виде кинозвезды Рейчел Уэлч или любой другой взрослой женщины в аналогичном наряде. Но, в отличие от ситуации с двенадцатилетней девочкой, при встрече с Рейчел у него не хватило бы смелости обратиться к ней. Это скорее говорит о степени его социальной неумелости, чем о какой-то выраженной педофилии.
«Если бы это было заранее обдуманным половым преступлением, то Макгоуэн разъезжал бы по окрестностям в поисках подходящей и совершенно незнакомой жертвы. Но он-то набросился на неожиданно возникшую у его дверей беззащитную девочку». Я сказал, что даже не стал бы относить его к категории сексуальных маньяков. Осужденного возбуждали не столько маленькие девочки, сколько власть и могущество. «Я не рассматриваю его как типичного педофила. Поскольку, если он выйдет и столкнется с какими-либо трудностями и препятствиями на своем пути, это не обязательно выльется в изнасилование другого семилетнего ребенка. Жертвой может стать кто угодно еще, но ярость останется неизменной».
Я припомнил дело Джека Генри Эббота - уголовника-рецидивиста и убийцы, который большую часть своей жизни провел за решеткой. Узнав о том, что писатель Норман Мейлер собирается писать о Гэри Гилморе, первом преступнике, казненном в США после восстановления смертной казни, Эббот начал снабжать его реалистическими описаниями тюремной жизни. Впечатленный этими письмами, в которых был заметен незаурядный литературный талант, писатель помог заключенному издать книгу воспоминаний под названием «Во чреве зверя». Книга получила положительные отзывы, а Мейлер начал общественную кампанию за выход Эббота на свободу. Он посчитал, что такой тонко чувствующий и проницательный человек должен был полностью исправиться. Несмотря на сомнения тюремных властей, в 1981 году Эббота выпустили по УДО. Он отправился в Нью-Йорк, где Мейлер и его семья занялись его трудоустройством и адаптацией к жизни на свободе.
Спустя шесть недель после выхода из тюрьмы Эббот ужинал в компании двух женщин в одном из кафе Гринич- Вилледжа. По пути в туалету него произошла стычка с официантом по имени Ричард Аднан, который был начинающим актером и приходился зятем хозяину кафе. Мужчины продолжили выяснение отношений на улице, и Эббот зарезал Аднана.
На склоне лет Мейлера Марк был дружен с этим великим писателем. Мейлер говорил ему, что история с Эбботом была одним из самых печальных эпизодов его жизни. Я ясно дал понять, что похожий сценарий возможен и с Макгоуэном, если некая случайность станет причиной его тихой ярости.
На это Консовой сказал: «Мы отвечаем за оценку степени его общественной опасности». Помолчав немного, он обратился ко мне: «Если бы вы заседали в комиссии, выпустили бы его на свободу?»
«Нет, - ответил я, - не знаю, когда он совершит свое следующее преступление. Не знаю, произойдет это через год, пять лет или десять. Но при определенных условиях, когда жизнь поставит его перед лицом какого-то стресса, будь то потеря работы, отказ женщины или отказ общины видеть его своим членом, он может сорваться опять. В моем понимании Макгоуэн как бомба с тикающим часовым механизмом, готовая взорваться в любой момент».
Я привел в пример его реакцию на сценарий похода в торговый центр с автоматом в руках. «Он просто не способен справляться со стрессом. Именно поэтому в свое время раскололся на допросе. И, - заметил я, - для того чтобы подстрекнуть его к насилию, вовсе не понадобится нечто невероятное». «Например, что будет, если кто-то пролезет без очереди к кассе супермаркета?» - спросил один из членов комиссии. Я предположил следующее: «Наверное, преступник выйдет на парковку и посидит в своей машине. Ему противно и неприятно. Чтобы побороть это, он накручивает себя, приходит в страшную ярость. Возвращается обратно в магазин и высказывает этому человеку свои претензии. Если с ним не вполне любезны, взрывается». Я заметил, что теперь Макгоуэн стал старше, его стереотип поведения мог измениться, и он может переключиться на другой тип жертв. Мне это часто встречалось. Если осужденный выберет своей целью проституток, то необщительный характер не создаст ему особых проблем. Ему потребуется только автомобиль. Это проститутка подойдет к нему и заведет разговор, а не наоборот. И останется только предложить ей сесть в машину. Я привел пример Артура Шоукросса по прозвищу Рочестерский душитель. Он убил двоих детишек, мальчика и девочку, получил двадцать пять лет тюрьмы и был выпущен по УДО за примерное поведение, отсидев пятнадцать. После чего сделал своей целью проституток и убил двенадцать женщин, прежде чем его поймали. Изменилась обстановка, изменились жертвы, но Шоукросс по-прежнему охотился на самых беззащитных и доступных. Мне не хотелось бы повторения истории с Макгоуэном в данном случае: «При любых осложнениях, при любой кризисной ситуации этому человеку требуется круглосуточный надзор».
Напоследок мы перешли к вопросу, который естественным образом возникает в подобных случаях.
- Как понимаю, вам не положено обсуждать возможность исправления, - сказал я.
- Вам можно, нам - нет, - пояснил Консовой.
- К подобного рода преступникам неприменимо само понятие исправления. Оно подразумевает возврат к какому-то исходному состоянию. Вернуть его? К какому же стоянию следовало бы его вернуть?
- Получается, что вы, Джон, не усматриваете существенных различий между тем, что он представляет собой сейчас, и тем, что представлял собой, впервые оказавшись в тюрьме, так? - спросил Консовой.