Убийца сидит напротив. Как в ФБР разоблачают серийных убийц и маньяков Олшейкер Марк

Тем не менее иногда мы с Марком экспериментируем: с самого начала сообщаем аудитории, кто оказался убийцей, а потом рассказываем о ходе расследования. И у людей создается впечатление, что дело было доста­точно простым, чтобы вызвать какие-либо сложности в его расследовании. А потом мы рассказываем об этом же деле другой аудитории, но говорим о преступнике лишь как о неком неустановленном лице. В этом случае у людей почти никогда не получается вычислить даже тип личности совершившего преступления, даже когда мы очерчива­ем им круг подозреваемых.

Именно так было с установлением личности Уэйна Б. Уильямса - главного подозреваемого по делу об убий­ствах детей в Атланте. Задним числом может показаться, что он был самым очевидным кандидатом на арест, но тогда все выглядело совершенно иначе.

В 1979-1981 годах правоохранительные органы как внутри страны, так и за ее пределами были серьезно обес­покоены убийствами детей в Атланте. Исчезли и были найдены мертвыми более двадцати афроамериканских де­тей и подростков в большинстве своем мужского пола. Полиция, СМИ и общественность были склонны считать, что убийства совершаются некой группировкой белых расистов вроде Ку-клукс-клана с целью запугивания прогрес­сивно мыслящих жителей этого южного города. Это было одной из причин, по которым нас привлекли к участию в расследовании: возможно, имело место нарушение федерального законодательства о гражданских правах. Кроме того, поскольку была пропажа детей, генеральный прокурор Гриффин Белл поручил ФБР установить, не похищены ли они. Похищение детей стало федеральным преступлением после печально известного случая с сыном знамени­того летчика Чарльза Линдберга в 1932 году, эти дела переходят в ведение ФБР спустя 24 часа после их открытия. Как и все особо важные дела, убийства в Атланте получили в Бюро свое кодовое наименование -ATKID.

Однако приехав в Атланту и проанализировав ситуацию, мы с Роем Хэйзелвудом довольно быстро убедились в двух вещах. Во-первых, эти убийства не были похожи на расистские: они не несли никакой символической нагруз­ки, ими явно не хотели припугнуть или устрашить, в них отсутствовали характерные признаки подобных преступле­ний, и, кроме того, никто не брал на себя ответственность за них. Плюс к этому, побывав на местах похищений и обнаружения тел жертв, мы поняли, что любой белый человек, появившийся в этих негритянских районах, был бы тут же замечен: жизнь в этих местах не затихает ни на минуту. Похититель юных жертв подобного внимания к себе не привлекал. Поэтому мы решили, что с большой долей вероятности убийцей является афроамериканец.

В информационной комнате, созданной полицией для расследования, мы изучили все материалы дела, вклю­чая показания свидетелей на местах обнаружения тел, фотографии трупов и протоколы судмедэкспертизы. Мы по­беседовали с родственниками погибших, чтобы понять, есть ли у них что-то общее с точки зрения викгимологии.

В большинстве своем жертвы обладали определенным жизненным опытом, полученным на улицах собственно­го района. В остальном же они были достаточно наивны, и потому увлечь их разного рода соблазнами было нетруд­но. Кроме того, в основном они жили достаточно бедно, и для того чтобы заманить их к себе в лапы, неизвестному было достаточно самых скромных приманок. Чтобы проверить это, переодетые полицейские (как чернокожие, так и белые) по нашему поручению предлагали уличным ребятишкам по пять долларов за выполнение какой-нибудь ра­боты. Это срабатывало почти в каждом случае, а попутно мы убедились в том, что белые мужчины в таких районах обращают на себя внимание.

В ходе расследования мы увидели, что две жертвы (обе девочки) не вписываются в общую картину ни по спо­собу похищения, ни по викгимологии. В случае серийных убийств следователю нужно быть очень внимательным, чтобы не увязывать между собой случаи, на самом деле не имеющие отношения друг к другу.

По нашему мнению, в ряде случаев отсутствовали убедительные доказательства их принадлежности к этой се­рии убийств. Некоторые могли быть делом рук подражателей, а другие - просто бытовыми убийствами детей. По статистике, таких в этом городе ежегодно случалось десять-двенадцать.

Мы приступили к созданию нашего психологического портрета. При том что подавляющее большинство извест­ных нам серийных убийц были белыми, мы знали также и то, что такого рода маньяки обычно выбирают жертв од­ной с ними расы. Поэтому мы были практически уверены, что имеем дело с чернокожим мужчиной. Серийные убий­цы женского пола большая редкость, а кроме того, мужчине было бы легче навязывать свою волю юным жертвам. Скорее всего, это был мужчина в возрасте 25-30 лет, которого сексуально привлекали мальчики. При этом отсут­ствие следов сексуального насилия говорило о том, что он ощущал дискомфорт или стыд в связи со своими гомо­сексуальными наклонностями. Поскольку преступления совершались в разное время суток, мы посчитали, что у него либо нет постоянной работы, либо убийца относится к категории самозанятых лиц. Мы полагали, что уровень интеллектуального развития этого человека выше среднего, но он не добился серьезных успехов. А с учетом того, что ему нужно было выглядеть перед своими жертвами авторитетно, мы решили, что мужчина боек на язык и, воз­можно, косит под сотрудника правоохранительных органов. А если так, то он должен разъезжать на большой ма­шине типа полицейской и, наверное, иметь собаку крупной породы.

Прорыв в расследовании произошел после того, как в полицейский участок в 20 милях от Атланты поступила аудиозапись, якобы сделанная убийцей. Все очень обрадовались, но, прослушав пленку у себя в Куантико, я одно­значно решил, что это фальшивка: записанный на ней голос явно принадлежал белому мужчине. Однако говорив­ший упоминал о своей последней жертве и сообщал, что труп нужно искать на обочине определенного участка при­городного шоссе. Произведя интонационный и психолингвистический анализ, я понял, что этот мужчина считает се­бя умнее полицейских. Поэтому я посоветовал им изобразить, что они ему поверили, и устроить поиски на указан­ном участке шоссе, но не на той стороне. И, если он будет следить за происходящим, его, возможно, удастся схватить.

Как я и предполагал, эти подробно освещавшиеся СМИ поиски ни к чему не привели. И, разумеется, человек не удержался, чтобы не позвонить и не сказать легавым, какие они кретины. «Кретины-легавые» были наготове, от­следили телефонный звонок и взяли мелкого хулигана на дому. Им оказался пожилой белый южанин. На всякий слу­чай обыскали и ту сторону шоссе- трупа не было.

Однако вскоре на том же шоссе было обнаружено тело пятнадцатилетнего чернокожего юноши. Это снабдило нас критически важной информацией: неустановленный подозреваемый следит за реакцией СМИ и старается про­демонстрировать свое превосходство. С учетом этого мы предложили полицейским несколько вариантов упрежда­ющих действий, но заместитель генпрокурора слишком затянул с утверждением этих планов.

Когда обнаружили следующий труп, судмедэксперт заявил в прессе об идентичности найденных на нем следов тканей и волос с предыдущими пятью. Поскольку мы знали, что неустановленный подозреваемый следит за прес­сой, я был уверен, что следующий труп будет выброшен убийцей в реку, чтобы смыть подобные улики водой. По­требовалось время, чтобы организовать постоянное наблюдение за реками силами всех местных правоохрани­тельных органов. К моменту, когда оно началось, в реке Саут нашли труп тринадцатилетнего мальчика, а в канале Чаттахучи еще два: юноши 21 года и еще одного тринадцатилетнего мальчика. В отличие от предыдущих жертв, эти трое были раздеты до нижнего белья, вероятно, с целью избавления от следов тканей и волос убийцы.

Спустя месяц с небольшим, когда постоянное наблюдение за реками уже начало раздражать местные власти, курсант полицейской академии Боб Кэмпбелл находился на посту под мостом через канал Чаттахучи. Он увидел автомобиль, как он ненадолго остановился на середине моста, после чего раздался шумный всплеск. Направив луч фонарика на поверхность воды, Кэмпбелл увидел расходящиеся волны. Автомобиль развернулся и уехал, но по просьбе курсанта был сразу же остановлен полицейской патрульной машиной.

За рулем был 23-летний афроамериканец по имени Уэйн Бертрам Уильямс. Он рассказал, что работает в му­зыкальном бизнесе и живет у родителей. После того, как из реки выловили тело незадолго до этого пропавшего без вести 27-летнего чернокожего мужчины, за Уильямсом установили интенсивное открытое наблюдение.

Уильямс практически полностью соответствовал подготовленной нами ориентировке, включая наличие у него большой машины и собаки крупной породы. Он считал себя умнее правоохранителей и на первом допросе вел се­бя очень бойко. Получив ордер на обыск, полиция нашла в автомобиле Уильямса следы тканей и волос, совпадав­шие с найденными на телах жертв серийного убийцы. Его осудили за некоторые из серии убийств 1979-1981 годов в Атланте.

Но был и еще один заслуживающий внимания момент. В одном из случаев девочку подросткового возраста по­хитили и удушили электрическим проводом. Мы были уверены, что это дело рук душевнобольного преступника, ко­торый почти наверняка был в свое время пациентом психиатрической клиники. Полиция вышла на подозреваемого, в точности соответствовавшего нашему описанию, вплоть до электропровода, которым он подпоясывался. Однако убедительно доказать его причастность к убийству не удалось, и под суд его не отдали.

Перед отъездом из Атланты после окончания своей работы мы разговаривали с психиатром из оперативной группы по расследованию серийных убийств. Я объяснял ему, как мы пришли к своим выводам относительно лич­ности убийцы. «И как вам это удается?» - спросил психиатр. «Мы узнаем о нем по почерку преступлений. Мы ста­раемся мыслить также, как он», - ответил Рой. Этому нас научил Гэри Трэпнелл. Доктор был явно заинтригован. Он поинтересовался, сможем ли мы выдать себя за психически нездоровых людей по результатам психологиче­ского тестирования. Мы сказали, что сможем.

Нас развели по разным помещениям, и мы прошли Миннесотский многоаспектный личностный опросник (MMPI) - наиболее широко используемый психологический тест для взрослых. Каждый из нас показал себя обще­ственно опасным психопатом с параноидальной направленностью мышления. Психиатр искренне изумился, а мы с Роем были очень горды собой. Мы доказали, что умеем мыслить, как настоящие подонки общества.

Теперь, по прошествии времени, это расследование может казаться простым и очевидным, но в реальности это было отнюдь не так. Мы могли подозревать Уэйна Уильямса сколько угодно, но в отсутствие фактических дока­зательств арестовать его было невозможно. Даже при их наличии прокуратуре нужно было составить обвинитель­ное заключение. Да, наш психологический портрет помог вычислить его, но это было лишь начало. Чтобы отпра­вить его за решетку, одной психологии было недостаточно. Подозрения - нормальная тема для телеобозревателей и дискуссий в интернете, но не имеют никакого значения в реальном судебном процессе. Как мне предстояло узнать, Кондро прекрасно усвоил эту мысль.

Когда Джозефа вызвали в полицию для дачи показаний, он, как и Уэйн Уильямс, всячески демонстрировал рас­положенность к сотрудничеству. Раздражался он только в случаях, когда следователи ловили его на явных несты­ковках. По завершении допроса руководитель следственной группы Джим Душа сообщил Кондро, что прокуратура округа запрещает ему любые контакты с Джули Уэст, включая приближение к ее дому и попытки поговорить лично или по телефону. Он сказал, что ему понятно.

На следующее утро Уэст связалась с Душе и сообщила, что ей звонил Кондро с вопросами о ее беседах с по­лицией. Он велел ей больше ничего не говорить полицейским, в том числе и о его звонке. Джули ответила, что рас­скажет полиции все, что ей известно, поскольку скрывать ей нечего.

Она очень боялась агрессивного Кондро. В своем письменном рапорте Душа процитировал ее слова: «Не знаю, что он сделает, если узнает, что я говорила с полицией».

Следователь отреагировал на ситуацию без малейшего промедления и поехал к судье за ордером на арест. Во второй половине дня Душа и старший оперуполномоченный Стивен Рихэйм приехали домой к Кристал Смит, где был замечен Джозеф. Он и открыл им дверь. Ему сказали, что он арестован за попытку оказать давление на свиде­теля, надели на него наручники, посадили на заднее сиденье патрульной машины и зачитали права.

На допросе в здании суда Кондро сказал, что не разговаривал с Уэст и вообще не знает, что она проходит сви­детелем по делу. В конце концов Душе надоело это слушать, и он прямо спросил, зачем тот лжет.

Кондро сперва потупился, но через несколько секунд поднял глаза и сказал: «Мне и вправду нужен адвокат». На этом разговор и закончился. Полицейские отвезли его в окружную тюрьму и поместили под арест, назначив залог в сумме 25 000 долларов. Вскоре эта сумма была удвоена.

11. Старый «фольксваген»

В тот же день Кристал Смит сделала в полиции заявление. Она сказала Душе, что Кондро рассказывал ей, что полиция и Дженет Лепрэй подозревают его в похищении Кары. Он повторил ей историю о том, как встретил девочек около школы, поговорил с ними, велел Каре вылезти из его машины, а затем поехал искать работу.

Смит спросила, что он будет делать, если против него выдвинут обвинение.

«Да нет у них ни хрена. Буду стоять на своем». По ее словам, мужчина повторил эти слова несколько раз. Вс­помнив, как в прошлом году они играли в прятки во время летнего похода в леса у озера Бэттл-Граунд, Кристал спросила, как он поступил бы с трупом.

«Ни трупа, ни свидетелей, ни улик», - ответил Джозеф.

Полицейские с собаками уже несколько раз прочесывали места, куда Кондро, по мнению следователей, мог за­везти Кару, но ничего не обнаружили.

К этому времени полиция нашла свидетеля - одноклассника Кондро, который шесть или семь лет назад видел, как в баре Расти Трэкслер во всеуслышание обвинил Джо в убийстве Римы. Тот велел ему заткнуться, и началась драка. Чем больше полицейские узнавали о подозреваемом, тем больше становилось инцидентов, связанных с на­силием. Еще одна женщина, Элизабет Энн Форд, с которой он время от времени сожительствовал в течение при­мерно семи лет, рассказала, что вышвыривала его из дому каждый раз, когда тот напивался. Мужчина подрался с ее братом и сломал ему челюсть и три ребра, в припадке ярости кинув в него дверцу от дровяной печи. В конечном итоге ей пришлось обращаться за помощью к шерифу.

В конце концов правосудие настигло Джозефа Кондро. Менее чем через месяц после исчезновения Кары в Верховном суде штата Вашингтон ему были предъявлены обвинения в сексуальных домогательствах к семилетней девочке и изнасиловании одиннадцатилетней. Оба преступления были совершены в сентябре 1991 года. В обвини­тельном заключении было сказано, что Кондро подверг сексуальному надругательству девочек, спавших на полу в гостиной. Суд был назначен на май следующего года.

Тем временем полицейские Лонгвью продолжали поиски Кары, вновь и вновь возвращаясь в места, которые, по словам свидетелей и информаторов, часто посещал Джозеф. Одним из таких мест был пустой обветшавший дом на холме Соло в западной части города. Там любили играть дети, и родственники Кары неоднократно искали ее следы в прилегающей местности, но так ничего и не обнаружили.

4 января 1997 года, менее чем через два месяца после исчезновения Кары, полицейские прочесывали порос­ший лесом склон холма на противоположной от дома стороне. На берегу ручья они заметили перевернутый старый красный «фольксваген» без колес, но с номерными знаками штата Вашингтон старого образца. Внутри нашли чер­ную футболку Кары и ее лифчик, а затем обнаружили тело девочки. Оно лежало под машиной головой назад, а ноги были придавлены дверью со стороны пассажира.

На дереве прямо напротив стойки двери с водительской стороны сохранился след от удара. Соответствующая вмятина была и на автомобиле. Это говорило о том, что машину скорее всего сначала столкнули на дерево, а затем перевернули на жертву

Для восстановления картины события старший оперуполномоченный Рихэйм вызвал на место экспертов-кри­миналистов. Чтобы извлечь тело из-под машины, полицейским потребовалась лебедка. Криминалисты взяли все нужные им образцы, после чего «фольксваген» увезли с места преступления для проведения дальнейших экспер­тиз.

Верхняя часть трупа уже сильно разложилась и отчасти была обглодана лесными хищниками. Но его нижняя часть, находившаяся под машиной, сохранилась хорошо. На нем были трусики и черные шорты, соответствовав­шие описанию одежды Кары в день ее исчезновения. Собрав пробы грунта вокруг, криминалисты упаковали тело в два мешка для трупов, опечатали и отправили в криминологическую лабораторию штата. Девочку опознали по дан­ным стоматологической карты, и окружной коронер объявил ее «убитой путем насильственных действий неизвест­ного характера».

Вещественные доказательства, включая всю одежду на трупе и вокруг него, были направлены для независи­мого анализа в отдел судебно-медицинской экспертизы полицейского управления Сан-Диего. Пятна спермы на те­ле и одежде Кары прямо указывали на причастность Кондро к убийству.

27 января 1997 года окружной прокурор Джеймс Дж. Стоунер представил в Верховный суд штата так называе­мое заявление о преступлении, согласно которому Джозеф Кондро обвинялся в предумышленном убийстве Кары Радд при отягчающих обстоятельствах. В ожидании суда мужчину содержали в одиночке ради его собственной без­опасности: заключенные, даже из числа самых отъявленных преступников, ненавидят педофилов и детоубийц.

Процесс по делу об убийстве должен был начаться в июле 1998 года. В ожидании обвинительного заключения, в котором прокуратура собиралась настаивать на смертном приговоре, Кондро сидел в тюрьме в Ванкувере, штат Вашингтон. После консультаций с Дэнелл Кинн, матерью Римы, окружной прокурор Сью Бауэр предложила ему сделку: признание в убийствах и Кары Радд, и Римы Трэкслер в обмен на отказ обвинения требовать смертного приговора.

В мае 1997 года Джозеф предстал перед судом по делу о сексуальном домогательстве и изнасиловании. После менее чем двух часов обсуждения присяжные признали его виновным по обоим пунктам, и судья приговорил его к 302 месяцам тюремного заключения.

После этого процесса Кондро, видимо, прикинул, что его ждет на следующем, и принял предложение Сью Бау­эр. По его словам, он сделал это не только из-за перспективы смертной казни. Мужчина хотел позаботиться о том, чтобы в суд не вызывали в качестве свидетелей его детей, а также чтобы семьи убитых им девочек обрели покой.

Я крайне скептически отношусь к словам убийц о том, что они руководствуются чем-либо еще, кроме шкурного интереса.

В показаниях следователю Скотту Макдэниелу Кондро сравнил себя с аллигатором, который появляется на по­верхности водоема, только когда проголодается. Этот образ не выходил у меня из головы, когда я читал рассказ о том, что он сделал с Римом много лет тому назад.

Любое детоубийство страшно и омерзительно само по себе, но самой отвратительной подробностью в деле Римы было то, как Кондро организовал преступление. В своих признательных показаниях он рассказал, каким гнус­ным образом ему удалось заставить восьмилетнего ребенка пойти вместе с ним. Оказалось, что мать Римы научи­ла ее секретному паролю. Любой человек, который предлагал девочке пойти с ним, должен был знать этот пароль - «единорог». А тем, кто его не знал, доверять было нельзя. Джо был настолько близким другом семьи Римы, что ее отчим сообщил ему этот пароль.

Риме он сказал, что родители попросили его отвезти ее в бассейн, куда попозже приедут за ней сами. Как он сказал: «Я увидел, как она идет из школы домой, и решил, что, если она сядет ко мне в машину, завезу ее в лес. И она с удовольствием села».

Кондро также сообщил следователям, что возил Кару и Йоланду в заброшенный дом «в тестовом режиме»: «Я планировал изнасиловать и убить их обеих».

Он заранее решил, куда спрячет труп. Осужденный подтвердил, что жестоко избил Кару, после чего изнасило­вал и удавил. Не забывайте, речь идет о девочке, которая звала его «дядя Джо» и с родителями которой мужчина дружил. Но это никакие помешало ему сперва избить ее исключительно ради собственного удовольствия, азатем надругаться и убить. При этом действовал Кондро отнюдь не в невменяемом состоянии - представить себе что- либо еще более отвратительное трудно. Азатем Джозеф приехал к Пегги Дилц, как следует помылся под душем, постирал одежду и выбросил на помойку свои ботинки.

На суде, состоявшемся 26 февраля 1999 года, Кондро признал себя виновным в преднамеренных тяжких убий­ствах Кары Радд и Римы Трэкслер. Дело слушалось в открытом заседании в присутствии родственников и знако­мых жертв. 5 марта судья Джим Уорми приговорил Кондро к пятидесяти пяти годам тюремного заключения. Этот приговор вступал в силу только после отбытия убийцей минимального срока наказания, предусмотренного пригово­ром за домогательство и изнасилования полуторалетней давности. Окружной прокурор хотел быть уверен в том, что избежавший смертного приговора уже никогда не выйдет на свободу.

На вынесении приговора мать Римы Дэнелл Кинн сказала: «Я четырнадцать лет ждала ответов, но мне не ста­ло легче, когда в конце концов их получила. Он ведь так долго обманывал меня, прекрасно зная всю правду. Я не в состоянии постичь всю чудовищность того, что скрывается под этой человекоподобной личиной».

12. В тюрьме

Тюрьма штата Вашингтон в Валла-Валла была построена более сотни лет назад среди сельскохозяйственных угодий, примыкающих к орегонской границе. Первые здания строились из кирпича, глину для которого добывали по­близости; тяжелые камни для мощных бетонных стен привозили из бассейна реки Колумбия. За этими стенами с пущенными поверх железной сеткой и колючей проволокой предполагалось содержать худших из худших, и они ис­правно служат этой цели и по сей день.

Тюремная администрация считает своей задачей максимально загружать заключенных общественно полезным трудом, а также учебой и физкультурой. В 1921 году тюремную ткацкую фабрику перепрофилировали в производ­ство автомобильных номерных знаков, и в наши дни оно ежегодно выпускает более двух миллионов единиц этой продукции. Для содержания особо опасных преступников существует блок усиленного режима. В нем заключенные проводят в своих одиночных камерах по двадцать три часа в день. Еду они получают через отверстие в двери, а при любом выходе из камеры каждого из них сопровождают как минимум двое конвоиров. Этот блок стал для Джо­зефа Кондро постоянным местом жительства.

В присутствии представителей СМИ мои беседы с заключенными проходили особенно трудно. Еще в период моей работы в ФБР телешоу «60 минут» канала CBS договорилось с руководством бюро о том, что репортер и опе­ратор будут сопровождать меня и моего коллегу Джадсона Рэя в нашей поездке в тюрьму штата Пенсильвания в Роквью. Мы направлялись туда, чтобы поговорить с Гэри Майклом Хейдником, сидевшим в тюрьме по обвинению в убийстве нескольких женщин, которых он насильно удерживал в подвале своего филадельфийского дома. В этом подвале у него был наполненный водой колодец, в котором он пытал своих жертв электрическим током. Писатель Томас Харрис использовал некоторые особенности преступлений Хейдника при создании персонажа романа «Мол­чания ягнят» Буффало Билла. Незадолго до описываемых событий вышла экранизация книги, и публика жаждала увидеть в СМИ, «как было на самом деле». Хейдник пытался изображать сумасшествие, но я знал, что в то самое время, когда он наслаждался пытками женщин в подвале своего дома, личные инвестиции на фондовом рынке при­несли ему 600 000 долларов. Он был казнен смертельной инъекцией в 1999 году став последним человеком, к ко­торому применили смертную казнь в штате Пенсильвания.

Несмотря на наши старания установить с ним доверительные отношения, Хейдник был внешне любезен, но на­сторожен. У него был несколько отсутствующий взгляд, который, по моему опыт/, является признаком прогрессиру­ющей паранойи. Его уже содержали в изоляции, чтобы защитить от других заключенных, что лишь усугубило его (в данном случае, реалистическое) представление о том, что все вокруг враги. Невзирая на это, он обладал высоким уровнем интеллекта и сумел заработать огромные деньги на фондовом рынке, не имея высшего образования.

Убийца не мог отрицать, что держал этих женщин в заточении, но, подобно рабовладельцам южных штатов, пытался оправдать то, что не может быть оправданным. Хейдник утверждал, что он и эти женщины были одной счастливой семьей: все вместе отмечали дни рождения и праздники, а он дарил им подарки и баловал деликатесами. Осужденный даже вспомнил о радиоприемнике, купленном для их развлечения (по мнению Джада, его на самом деле использовали, чтобы заглушать крики страдания).

В конце концов он признался, что бил некоторых из них, но ради их же блага, как родитель, который может от­шлепать ребенка. Преступник создал собственную религиозную общину, и его главной целью было использовать плененных женщин для воспроизводства максимального количества новых Хейдников. Звучало это дико, но убийца настаивал на серьезности своих планов. Он невозмутимо продолжал в том же духе, пока я не решил покопаться в проблемах его детства и юности.

Наклонившись к нему поближе, я сказал: «Расскажите мне о своей матери».

И тут он внезапно сорвался. Вскочил на ноги, будто собираясь отодрать от себя микрофон и выбежать из по­мещения. Я объяснил, что результаты наших исследований говорят о том, что в подавляющем большинстве случа­ев подобные ему маньяки либо сильно конфликтовали со своими матерями, либо теряли их при каких-то трагиче­ских обстоятельствах. В ответ Хейдник разрыдался.

Достучаться до него мне удалось благодаря тщательной подготовке к интервью. Я знал, что, когда Гэри было два года, а его брату Терри и того меньше, их мать-алкоголичка развелась с отцом детишек. Они остались с ним, и этот сухой и эмоционально жестокий человек часто унижал Гэри и угрожал ему физической расправой. Дети пере­ехали было к матери, но из-за ее алкоголизма через пару лет были вынуждены вернуться к ненавистному отцу. Она выходила замуж еще трижды, пока не покончила с собой в 1970 году.

В присутствии телекамер на установление контакта с заключенным уходит куда больше времени. Обычно он не столько напуган, сколько хочет показать себя хорошим и сойти перед телезрителями за жертву. Чтобы прийти к фактической и эмоциональной истине, приходится от всего этого абстрагироваться. Кроме того, дело еще и в коли­честве народа. Во времена моей работы в ФБР в помещении для беседы находились два, от силы три человека. А телевизионщикам нужно множество людей: осветители, операторы и помощники режиссера. Когда народу в поме­щении слишком много или когда оно слишком велико, направить беседу в нужное мне русло становится еще труд­нее. Я прикинул, что потребуется как минимум час, для того чтобы просто сосредоточить внимание Кондро на мне и на моих вопросах.

Руководство телеканала MSNBC хотело, чтобы я буквально уничтожал своих собеседников и не скрывал свое­го омерзения. Возможно, такой враждебный стиль интервью и создает нужный для телепередачи накал, но для до­стижения моих целей он не годился. Почти то же происходило на ранних этапах наших тюремных бесед, когда на­чальство ФБР интересовалось, зачем это мы стараемся понравиться убийцам, а тюремные власти были озадаче­ны продолжительностью каждого такого разговора. Наверное, это еще и сбивало с толку телезрителей, не понимаю­щих, зачем я настолько «мил и приветлив» с такими ужасными людьми.

Возможно, наиболее спорная фраза первого сезона телесериала «Охотник за разумом» звучит в девятой се­рии. В ней Боб Ресслер и мои персонажи Билл Тенч и Холден Форд интервьюируют в тюрьме Джолиет Ричарда Спека, убившего восьмерых медсестер в чикагском общежитии. В попытке преодолеть неприязненное отношение­ со стороны Спека и разговорить его Холден риторически спрашивает, на каком основании он «лишил мир восьме­рых сочных сучек».

В реальной действительности все так и происходило. Мы сидели в конференц-зале тюрьмы со Спеком и его куратором из управления исполнения наказаний. Спек сознательно игнорировал нас. И в какой-то момент я обра­тился к куратору со словами: «Вы же знаете, что сотворил этот ваш паренек? Восьмерых телок замочил. А некото­рые из этих восьмерых были очень даже ничего. Так что он лишил всех остальных возможности попользоваться во­семью классными бабами. Ну разве это честно?»

Спек послушал разговор, а потом со смехом сказал мне: «Ну вы, парни, и психи. Похоже, между нами есть кое- что общее». И с этого момента разговор пошел.

Мне предстояло интервьюировать Кондро в помещении площадью около 75 квадратных метров. Команда теле­визионщиков состояла из восьми человек с тремя телекамерами. Кроме того, в помещении присутствовали шесте­ро надзирателей, наблюдавших за ходом интервью и следивших, чтобы Джозеф не повел себя агрессивно - по мо­ей просьбе он был без наручников.

Зрелище такого количества людей несколько ошарашило приведенного из одиночки заключенного. Это был крупный, крепко сложенный и физически сильный на вид мужчина. При рукопожатии моя ладонь буквально утонула в его. Будучи хорошо знакомым с его досье, я непроизвольно представил себе, как эти руки истязают и душат ма­леньких девочек.

Готовясь к интервью и изучая его досье, я ожидал от Кондро поведения в духе Чарльза Мэнсона: с выражен­ным грандиозным типом бредового расстройства и желанием доминировать над собеседником.

Но вместо этого Джозеф оказался покладистым парнем, очевидно готовым поговорить о совершенных им убий­ствах. Моей первоочередной задачей было заставить его абстрагироваться от камер и остальных присутствующих. Это заняло какое-то время, и в процессе он дал мне понять, что не будет обсуждать ничего, кроме дел, за которые сидит. Его серьезно подозревали в целом ряде других детоубийств, и Кондро хорошо понимал, что правоохраните­ли будут рады поймать его на слове и посадить на электрический стул.

Но сама по себе его готовность не означала, что беседа будет простой. Я намеревался придерживаться той же стратегии ведения беседы с заключенным, которую мы с Бобом применяли в ФБР. Надо добиваться конкретных ответов, которые помогут в будущих расследованиях. Не надо сыпать вопросами, особенно если собеседник ведет себя настороженно. Неприметные с виду поведенческие особенности и детали имеют для таких, как я, важное зна­чение, поскольку помогают раскрыть и понять образ мыслей данного конкретного преступника.

Я начал непринужденно и прямо: «Спасибо, что уделили мне время. На самом деле, наша задача действитель­но состоит в разъяснении определенных вещей общественности, правоохранительным органам и педагогам. Мы за­глянем в ваше детство и юность, чтобы посмотреть, было ли в них нечто, указывающее на будущие убийства, и об­судим сами эти преступления. Полагаем, что все это принесет большую пользу. И начать я хочу именно с разговора о вашем детстве».

Первой на очереди была тема усыновления. Он подтвердил, что его усыновили примерно в полуторагодовалом возрасте, а затем принялся подробно рассказывать о том, как семьи его приемных родителей эмигрировали из Ев­ропы в Америку. Мне показалось интересным, что Джозеф называет Элинор Кондро «мачехой», что могло свиде­тельствовать о наличии психологического расстройства привязанностей. Он сказал, что до семилетнего возраста ему не рассказывали о его настоящем происхождении.

- И как вы отнеслись к этому, когда они вам рассказали?

- У меня было очень неоднозначное отношение к этому. Знаете, я никогда не понимал, как можно отказаться от своего ребенка, - ответил Кондро.

- Ощутили себя вроде как брошенным?

- Нуда, брошенным. Думаю, это была одна из причин, почему я в детстве так типа выделывался.

Это что-то вроде рыбалки. Закидываешь удочку с наживкой т/да, где, по ощущениям, должна быть рыба.

Я ничуть не собираюсь принижать значение такого благого дела, как усыновление, но важно отметить, что очень многие печально известные серийные убийцы были приемными детьми. Это, в частности, «Ночной стран­ник» Ричард Рамирес, «Сын Сэма» Дэвид Берковиц, «Хиллсайдский душитель» Кеннет Бьянки, «Убийца студен­ток» Теодор Банди и убивавший проституток в Нью-Йорке и на Лонг-Айленде Джоэл Рифкин. Хотя в подавляющем большинстве своем приемные дети прекрасно живут в любящих их семьях, я считаю, что если у мальчика уже есть определенные психологические проблемы или ранняя стадия диссоциального расстройства личности, то известие о том, что биологические родители его бросили, может стать причиной озлобленности, конфликтности и негативных проявлений. Однако с равными основаниями все это может послужить маньяку удобным оправданием его мотивов и злодеяний.

Кондро припомнил, когда начались его эмоциональные срывы: «Узнав, что я приемный, я начал становиться очень агрессивным. В те времена в школах не было ни психологов, ни чего-то в этом духе. Был только директор. В смысле, он только и знал, что раздавать взыскания, ну а я, понятное дело, стал выделываться в школе по-всякому, метелил всех подряд. Я же был самым здоровым из всех».

Ничего удивительного - многие будущие преступники либо были школьными хулиганами, либо сами подверга­лись травле со стороны одноклассников.

- Вы учились в католической школе?

- Ну да, я ходил в католическую школу, частную, и там у меня все было очень неплохо. Я был самым лучшим в спорте, а после восьмого класса перешел в государственную школу, и вот тогда-то и подсел на наркоту по-настоя­щему.

- Какие наркотики вы употребляли?

- Кучи марихуаны, ЛСД, амфетаминов...

Я спросил, к кому он больше цеплялся в этом возрасте: к мальчикам или девочкам?

- Да ко всем вокруг.

- Были ли вы объектом сексуальных домогательств в детском возрасте?

- Никогда не было такого.

- В какой период вашей жизни у вас появились садистские сексуальные фантазии? Вы помните, когда это про­изошло?

- Примерно тогда же.

Этого следовало ожидать. Добрая половина всех сексуальных маньяков, с которыми я побеседовал за все эти годы, говорила о том, что первая фантазия на тему изнасилования посетила их в возрасте между двенадцатью и четырнадцатью годами. Эд Кемпер и Деннис Рейдер начали фантазировать на темы насилия, еще не достигнув подросткового возраста. Кемпер отрубал руки и ноги куклам своей сестры, а Рейдер рисовал откровенные сцены пыток связанных женщин. Невольно думаешь, как сложились бы их дальнейшие судьбы, если бы кто-нибудь при­нял к ним нужные меры именно тогда.

Кондро рассказал, что заставлял девочек раздеваться и «экспериментировал» с ними, хотя и отрицал, что де­ло доходило до половых актов. Он рассказал и о живодерстве, которым стал заниматься после переезда семьи в Лонгвью: «Я попал в компанию пацанов, которые считались местным хулиганьем. И вот однажды парень, с кото­рым мы тусовались, говорит: "Слышь, я знаю, где кошки есть. Давай пойдем их поубиваем типа". Я был "за". Он взял с собой бейсбольную биту. Вот тогда я впервые лично поучаствовал в живодерстве».

Джозеф брал большие деревянные дубины, незаметно подкрадывался к животным и проламывал им головы.

- И что вы при этом чувствовали? - спросил я.

- Сначала было страшновато, а потом я завелся. Потом была облава, потому что туда приехали полицейские. Кто-то их вызвал. Мы спрятались в кроне дерева и наблюдали оттуда, как они прочесывают округу.

Его волновало лишь одно - чтобы его не поймали. Угрызений совести из-за забитых до смерти беззащитных животных он не испытывал. Это со всей очевидностью показывает, что Кондро вырос лишенным малейшего сочув­ствия к страданиям других.

- Как обстояли ваши дела с противоположным полом? То есть на свидания ходили? - спросил я.

- Ну а как же? У меня была куча подружек, с которыми я встречался, - ответил он.

Я никак не мог понять, что находили в нем эти многочисленные девушки.

- Вы встречались с подружками определенного возраста, скажем, тинейджерского, но, возможно, фантазирова­ли о более юных?

Джозеф ответил утвердительно, и дальше все стало совсем интересным.

- Когда я стал постарше, подружки были в основном моими ровесницами или чуть помладше. А потом разница в возрасте стала резко нарастать, и скоро дело дошло до приставаний к малолеткам.

- То есть вы говорите, что с годами вы переключились на определенный тип жертв. И в каком же именно воз­расте это произошло?

Когда учился в школе, мне просто стали нравиться девочки помладше, ну, может, на пару лет младше меня.

- Это похоже на навязчивость, на навязчивую идею. Вы отдавали себе отчет в том, что это навязчивая идея?

- Я все время об этом думал, - признал Кондро.

Я поинтересовался, рисовал ли он картинки, как это делал Деннис Рейдер.

- Нет, все происходило только мысленно. То есть еще в седьмом классе я все время думал о том, как вылав­ливаю, насилую и убиваю.

Эти субъекты часто проигрывают в своей голове идеальный сценарий воплощения своих фантазий. Реальное преступление соответствует такому сценарию нечасто.

- То есть злобы в вас было чертовски много. Как вы думаете, когда... просто давайте вернемся к семилетнему возрасту, когда вы узнали, что вас усыновили, и вы ощутили себя как бы брошенным. Не кажется ли вам, что...

- И это тоже, но еще и мои приемные родители, они очень давили. Помню, сказал матери, что больше не хочу ходить в церковь, а она меня заставляла. Они всю дорогу чего-то от меня требовали. Да еще и собачились между собой очень часто, орали, давили друг другу на психику. Все время друг на друга орали.

И по его мнению, это заставило его делать «кучу всяких ненормальностей с детишками на районе».

- Что именно это было? Что вы имеете в виду под ненормальностями? - спросил я.

- Ну я, это, либо мальчишек колотил, либо прижимал девчонок и заставлял их раздеваться, во всякие там мел­кие игрища со мной играть. Но вскоре заметил, что все родители района больше не разрешают мне играть с их детьми. Тут еще и отчим решил переехать поближе к работе, и мы переселились в Лонгвью. Вообще-то я не знаю, может, это было из-за моих дел, а может, он и правда захотел жить поближе к работе. А может, и то и другое. Но мне никогда об этом говорили.

У маньяков и серийных убийц достаточно часто можно наблюдать одну интересную особенность: в них посто­янно борются между собой два чувства. Это, с одной стороны, чувство собственного величия и исключительности, а с другой - глубоко укоренившееся и устойчивое ощущение своей неполноценности. Я безусловно видел это в Джозефе Кондро, и это пронизывало практически все аспекты его личности и мироощущения.

Примером этой двойственности было его отношение к родителям. Рассказав мне, что в целом его домашняя жизнь была неблагополучной и что родители ругались на него и эмоционально подавляли друг друга, он добавил: «Но они были действительно хорошими людьми. Я был их единственным ребенком. В детстве я получал от них все, что хотел. Благодаря отцу узнал цену деньгам. В двенадцать лет он отправил меня работать, и я завел соб­ственный мелкий бизнес: озеленением занимался. Да, хорошие это были люди».

Если уж говорить о «знании цены денег», то этот человек часто сидел без работы и на протяжении длительных периодов времени жил за счет друзей, бывших жен и подружек. У таких людей их представления о жизни и то, как они живут на самом деле, - две большие разницы.

- Ну и когда же произошел некий переломный момент, когда вы начали воплощать свои фантазии? - продолжил я.

- В местном магазинчике работала девчушка лет двенадцати-тринадцати, и я фантазировал, как заваливаю ее, насилую и все такое. И вот как-то вечером я собираюсь, подъезжаю к магазину после закрытия, а она как раз запи­рает Я говорю, мол, поехали покатаемся, она отвечает: «Давай» - и садится в машину Тут я приставляю к ней нож, везу к холму Соло, ну и так далее. Она разревелась, и все такое типа: «Пожалуйста, не надо! Пожалуйста, не делай этого!» - ну, и я не стал. Не решился довести дело до конца.

- Значит, вы прекратили? Вы ее пожалели?

-Нуда.

-То есть тогда на вас это подействовало? Вы испытали некое сочувствие?

- Ну, я же первый раз пошел на такое. Толком не понимал, что делаю.

- Правильно ли я понимаю, что в фантазии все проходило как по маслу, а в реальности все пошло не так: вы-то думали, что у вас отличный план, но не ожидали, что она расплачется, не думали, что так отреагирует?

- Ну да. Потом я с этим самым сочувствием уже справлялся.

Иначе говоря, Кондро научился эмоционально отсоединяться от своих жертв, чтобы их мольбы и страдания не останавливали его перед воплощением задуманного.

- Она что сделала? Заявила в полицию или как?

- Нуда. За это меня судили, но адвокат отмазал.

А в результате как минимум две маленькие девочки лишились жизни.

13. «Это было просто удобно»

Закончив с детством и юностью Кондро, мы перешли к вопросу, который интересовал меня прежде всего: поче­му он похищал и убивал детей своих хороших знакомых? Для такого ушлого преступника это выглядело крайне рис­кованным.

С этим вопросом был связан и другой, скорее, чисто психологический: почему он выбирал жертв предподрост- кового возраста? Мое чутье подсказывало, что из-за ощущения собственной неполноценности его тянуло к жерт­вам, с которыми можно было чувствовать себя на равных. Менее серьезные проявления этого знакомы всем. К примеру, старшеклассник, который водит компанию с детьми, поскольку они, в отличие от сверстников, смотрят на него снизу вверх.

- Почему вашей целью были дети? Почему именно ребенок, а не, скажем, восемнадцатилетняя девушка? У вас было более чем достаточно времени, чтобы поразмыслить об этом. Что вы пытались получить от этого?

Ответ Кондро был ошеломляюще прост и прямолинеен:

- Я думаю, что это было просто удобно. Понимаете, дети ведь такие доверчивые и все такое, а я дружил с их семьями, ну и просто играл на их доверии.

- То есть они были, так сказать, просто легкой добычей?

- Ага, тогда это была легкая добыча.

По целому ряду психологических причин Джозеф с подросткового возраста отдавал предпочтение маленьким девочкам, и я считал, что это было прямо связано с его чувством собственной неполноценности. Однако главная причина выбора жертв предподросткового возраста заключалась в том, что они были легкой добычей. Девочка восьми или двенадцати лет не сможет сопротивляться также, как восемнадцатилетняя девушка.

Но ведь убивать он начал не сразу. И разве его не волновало то, что девочка, над которой он надругался, мо­жет рассказать об этом родителям?

- Нуда, было дело, я совратил одну, а она рассказала матери, мать на меня наехала, и... на этом всё. Мы пого­ворили, и она ушла. Я думал, что она в полицию пойдет, но нет. Она решила не заявлять.

Это признание стоит рассмотреть в увязке с рассказом Кондро о том, как он угрожал девочке двенадцати-три­надцати лет ножом на холме Соло. Тогда адвокат сумел его вытащить. Многие родители не хотят заявлять в поли­цию из страха перед оглаской факта надругательства над их ребенком и нежеланием травмировать его дачей пока­заний в открытом судебном заседании. Джозеф начал понимать «правила игры» и использовал их в собственных интересах.

- Как вы думаете, еще тогда, в детстве, можно ли было сделать что-то, что удержало бы вас от превращения в жестокого насильника? - спросил я.

Да нет, думаю, что в основном все это у нас, насильников, в генах, передается по семейной линии, так ска­зать. Еще один мой родственник сидит в другой тюрьме на другом конце страны. Тоже за педофилию. Так что я действительно считаю, что власти должны за этим внимательно присматривать, все равно как за алкоголизмом или наркоманией. Потому что это все наука, это наши гены.

Может показаться, что Кондро был в высшей степени аналитичен и благороден, рассматривая себя лишь в ка­честве части масштабной проблемы. Но, по сути, это было лишь очередной попыткой уйти отличной ответственно­сти за свои преступления. Это похоже на алкоголизм или наркоманию, это все наследственность: «Я родился на­сильником и убийцей, сделать с этим ничего не могу, так что пусть власти привлекают науку и решают, что с этим делать».

Полная ерунда. Состояние опьянения не освобождает алкоголика от ответственности за избиение жены или наезда на пешехода. Ни Кондро, ни кого-либо другого никто не заставлял насиловать и убивать, пусть даже и при наличии сильной тяги к этому. Была бы эта тяга настолько непреодолимой, он не был бы настолько озабочен наи­более «удобным» способом совершения своих преступлений и заметанием следов. Все это делалось вполне со­знательно.

Эту идею опровергла и Кортни - дочка Кондро, с которой мы побеседовали. Если бы такое поведение было обусловлено генетикой, то и она ощущала бы точно такую же потребность убивать, как отец. Однако, по словам Кортни, она никогда в жизни не испытывала ни малейшего желания причинить кому-либо вред. Она также сочла де­яния своего отца умышленными, а не вынужденными.

Я продолжил тему, задав Джозефу такой вопрос:

- Вы хотите сказать, что не вполне способны контролировать себя, что вы в определенной степени зависимы?

-Да, я очень зависим, прямо вот сейчас вынь да положь, понимаете?

- Прямо сейчас? Даже здесь? А как?

Поняв, что может вывернуться и на чем я его ловлю, он обычно начинал переиначивать сказанное:

- Ну, не знаю. Может, это и не совсем зависимость, может, это просто такая увлекающаяся натура. Ну, вы пони­маете. В тюрьме же делать нечего. Приходится сидеть и как-то проводить свой срок. И большинство людей уси­ленно наводят чистоту в своих камерах, либо обучаются, либо спортом занимаются, либо, например...

- А что делаете вы?

- Ну, я очень много занимаюсь порядком и чистотой в камере. Я точно такой же, как и все остальные. Люблю, чтобы в камере у меня было чистенько.

Прежде всего он не был ровней всем остальным заключенным. Как педофил и убийца, он находился в самом низу неофициальной тюремной иерархии. Далее, в заключении он утратил контроль над собственной жизнью и был разочарован невозможностью воплощать свои фантазии и впредь. Единственным способом хоть как-то управлять своей жизнью было выполнение обсессивно-компульсивных действий вроде уборки собственной камеры. Это бы­ла единственная область жизни, над которой у него и других заключенных оставался хоть какой-то конт- роль.

Я подумал также, что это может быть ключом к его мышлению в моменты совершения преступлений:

Вам не кажется, что в определенные моменты жизни, когда вы чувствовали, что не контролируете происходя­щее, скажем, в личной жизни или в работе, это [преступление] было единственным способом самоутвердиться, со­вершить нечто, в чем вы хозяин положения?

Он повелся и переложил ответственность за свои действия на других:

- Отчасти. Я понял, что слишком многие из моего окружения пытались меня контролировать. То есть все мои подруги хотели, чтобы я изменился, мать хотела, чтобы я изменился, отец хотел, чтобы я изменился, все друзья считали, что я должен измениться. Понимаете, я же был алкоголиком и наркоманом и измывался над всеми вокруг.

И вновь могло показаться, что Кондро что-то осознал и признаёт ответственность за свои измывательства над окружающими. Но в действительности заключенный считал, что он ни при чем. Вместо того чтобы задуматься над тем, почему все знакомые хотят, чтобы он изменился, и счесть это разумным пожеланием, Джозеф видел в этом попытки контроля извне. Чтобы избавится от этого гнета, мужчина пил и принимал наркотики, что, помимо прочего, помогало ему снять внутренние ограничения перед совершением преступлений. Это также свидетельствовало о его нарциссизме и отсутствии сострадания к кому-либо, кроме самого себя. И не только это - злоба опьяняла его. Кон­дро был переполнен злостью на окружающий мир, поэтому не испытывал сочувствия или сострадания к жертвам своих преступлений, считая подлинной жертвой себя самого.

Деннис Рейдер рассказывал мне, что его эпопея с СПУ началась из-за потери работы: «Это все потому, что меня сократили. У меня не было ни сексуальных проблем с женой, ни финансовых проблем. Все только из-за со­кращения. Я считал это несправедливым. Мне очень нравилась та работа».

Мне было очень интересно проанализировать это высказывание. С одной стороны, невозможно представить, чтобы увольнение по сокращению заставило здравомыслящего человека терроризировать, пытать и в конечном итоге убить семью из четырех человек, да еще и хвастаться этим впоследствии. Это не более чем попытка смяг­чить свою ответственность за содеянное. Впрочем, с другой стороны, это говорит многое и о психологическом складе Рейдера, и здесь я не имею в виду практическое воплощение его давнего интереса к связыванию и пыткам женщин. Это проявление глубоко укоренившегося нарциссизма, реакция на допущенную по отношению к нему несправедливость. И для него не имело никакого значения, что содеянное им с его жертвами было ни в коей мере не сопоставимо с несправедливым отношением к нему самому.

У Денниса Рейдера была жена, двое детей и государственная должность. В свое время он был вожатым бой­скаутов и церковным старостой. Но воплощение наяву фантазий о связывании и пытках составляло куда более важную часть его жизни.

При одинаковой омерзительности их садистских фантазий, различие между почерком и образом действий Кон­дро и Рейдера налицо. Кондро хотел насиловать и убивать с минимальными затратами усилий на преодоление со­противления жертвы. Высшим наслаждением для Рейдера было наблюдать за своими жертвами, понимающими, что их ждет смерть от его руки. В отличие от большинства садистов, ему было неинтересно причинять боль свя­занным женщинам с кляпом во рту. Ему нравилась властвовать над жизнью своей жертвы и сознавать, что она предчувствует свою смерть. Жертвы Рейдера были главными действующими лицами его чудовищных спектаклей. А для Кондро они были не более чем реквизитом, от которого следовало избавиться по окончании представления.

Я знал, что Рейдер, как и Кондро, начинал с живодерства, и напрямую спросил его об этом: «Расскажите мне о животных, Деннис».

Помрачнев, он ответил: «Понимаю, к чему вы клоните». Ну, конечно, понимал. Рейдер читал наши книги и знал, что наряду с энурезом и пироманией живодерство является элементом склонности к человекоубийству. «Но я жи­вотных никогда не убивал. Я на такое не способен». Это показалось мне интересным: он практически похвалялся тем, что творил с людьми, но признаться в жестоком обращении со зверушками ему было слишком стыдно.

На самом деле это высказывание демонстрирует то единственное, что роднит всех без исключения маньяков и серийных убийц: другие люди не имеют значения, они никто, и прав у них никаких нет. Эта крайняя форма социо­патии играет определяющую роль во взаимодействии с окружающим миром таких, как Джозеф Кондро или Деннис Рейдер.

Настало время поговорить с Кондро о Риме Трэкслер.

- Ну, с Расти, отчимом Римы, я был знаком еще со школы, - начал Кондро. - А потом как-то в баре Расти по­знакомил меня с Дэнелл, и мы стали общаться. Ну, с Расти-то мы дружили давным-давно. Я еще работал на мест­ном металлургическом, и тут вдруг снова натыкаюсь на Расти, оказывается, он вернулся с какого-то подряда в Не­ваде. Ну, и мы снова затусовались.

Наверное, первое впечатление от этого рассказа - его совершенно прозаичный, едва ли не банальный харак­тер. А потом ты вспоминаешь, что Кондро убил приемную дочь этого самого «давнего друга», и вновь осознаешь жестокую реальность: маньяки могут походить на обычных людей своим видом, речью и поведением, но мыслят иначе. Они руководствуются совершенно другой логикой.

Если вышеприведенное высказывание Кондро описывало, казалось бы, самую обыденную жизнь, то следую­щее наглядно показывает, как на самом деле были устроены будни Джозефа и его социального круга:

- Ну, в то время мы веселились вовсю, употребляли наркоту и выпивку в гигантских количествах. Сидели в ос­новном на кокаине. Расти то ли с работы выгнали, то ли Дэнелл его выставила, так что он жил на пособие по безра­ботице на съемной хате какой-то. Денег на аренду ему не хватало, так он, это, меня спрашивает, можно ли у меня пожить, ну я и говорю: «Без проблем, можешь переехать ко мне». Я-то в то время крутил с моей бывшей женой Джу­ли, так что дома практически не бывал. А потом как-то раз мы с ним разговорились, и он рассказал про этот па­роль, который они придумали для Римы.

- Как звучал этот пароль?

- «Единорог». И вот однажды я еду и вижу, как она по улице идет, ну, я заехал в магазин, выхожу оттуда, а она все еще идет. Я подъехал к ней, чисто на порыве каком-то, и посадил к себе в машину.

Это не было порывом. Они мимолетны и случаются внезапно. Это было влечение, которое он испытывал все­гда. Это был удобный случай совершить преступление.

- Так вы сказали ей пароль?

- Ну да, а как же? Сказал пароль, она села. Села ко мне в машину, и я поехал в сторону речки Джермани. Обратите внимание, насколько буднично Кондро описывает детали совершения преступления.

В любой беседе с убийцей мы всегда подходим к этому.

-А что случилось в тот день, Джо? Что это был за стресс, что послужило толчком к тому, что вы решили: «Ага, сейчас я это сделаю, и именно с этим ребенком, Римой»?

- Ну, это, я сосредоточился на Риме, потому что прежде всего она мне доверяла, а я в тот период тянулся к мо­лоденьким девочкам. Так что по поводу нее я решил, а тут Расти мне выдает пароль. Ну, я же рассказываю, еду в магазин, на обратном пути вижу ее идущей по улице, говорю ей пароль, и она прыгает ко мне в машину. Значит, при­вез ее к своему дому, велел ей посидеть в машине, сам зашел, позвонил на работу и сказал, что сегодня не выйду. Потом отвез ее на речку Джермани, изнасиловал и убил.

- Набросились на нее прямо в машине или уже выйдя из авто?

- Я привел ее к старой купальне, про которую знал, а она так стоит и смотрит на речку, речка-то быстрая. Ну, она смотрит-смотрит на все это, тут я бью ее с правой в голову и вырубаю. Потом изнасиловал ее. Когда насило­вал, она начала приходить в сознание, так что я стал ее душить.

- Душили руками?

- Ага.

- Сзади или лицом к лицу?

- Лицом к лицу.

По тому, как преступник душит жертву, которую действительно хочет убить, можно определить, испытывал ли он хоть какое-то сомнение, моральное замешательство или сочувствие. В данном случае ничего этого не было. Кондро и Рима были лицом к лицу. Она верила этому человеку, а он без малейших колебаний душил ее, глядя пря­мо в глаза. Я ставлю себя на место жертвы и понимаю, что последним, что видела в свое жизни эта девочка, был человек, которому она доверила свою жизнь и который сейчас отнимает ее без всякого сожаления.

- Трудно ли было делать это, глядя прямо на нее? Может быть, потом вспоминать об этом было тяжело? - спросил я.

Похоже, ни капельки.

- В тот момент я был... это... очень увлечен. Я же решил, что убью ее, еще задолго до того, как она вообще про это поняла, еще как только она ко мне в машину села.

- Вы не говорили между собой, ничего в этом роде? Девочка так и не поняла, что с ней произошло? То есть вы привели ее в бессознательное состояние и совершили с ней половой акт уже после смерти? - уточнил я.

Он поправил меня, детально описав ход изнасилования Римы. И делал преступник это настолько легко и про­сто, как будто рассказывал о процессе замены спущенного автомобильного колеса. Да, Кондро ударил ее доста­точно сильно, чтобы оглушить, после чего начал совершать половой акт. Придушил ее и все еще насиловал, когда девочка пришла в сознание и попыталась глотнуть воздуха. Тогда убийца перетащил ее к ручью и сунул головой в воду. Но когда вытащил ее голову из-под воды, Рима была все еще жива и ловила ртом воздух. Поэтому Кондро схватил булыжник размером со свой кулак и бил ее по голове, пока не забил до смерти.

Слушая все это, я старался сохранять бесстрастный вид. Но внутри меня все кипело, и я думал лишь одно: «Уж кто-кто, а этот точно заслуживает смертной казни».

Этот рассказ потрясает не только мерзостью и порочностью сотворенного Джозефом Кондро, но и тем, как он отнесся к своему деянию и к девочке. По-своему убийца был настолько же жесток и нарциссичен, как Рейдер, хотя и не получал сексуального удовлетворения при виде предсмертного ужаса своих жертв. К мукам тех, кто знал его и доверился ему, преступник был совершенно безразличен и равнодушен.

Хотя эти признания были слишком откровенными для телепередачи, мне удалось привести Кондро в состоя­ние, в котором он, как и Макгоуэн, заново пережил свое преступление. Никогда прежде убийца не описывал содеян­ное настолько детально. Очевидно, нисколько не смущенный присутствием надзирателей и телевизионщиков, Кон­дро показал свою истинную сущность, стремление получать желаемое, невзирая ни на какие последствия для окру­жающих.

В большинстве случаев убийцам-маньякам, в особенности садистам (получающим основное эмоциональное удовлетворение от причинения физических или моральных страданий беззащитным людям), нужно деперсонифи- цировать своих жертв, чтобы относиться к ним просто как к объектам. В случае Кондро это явно было не так. Он хорошо знал Риму и давно дружил и с ее отчимом, и с мамой. Видел, как она росла, и понимал, что девочка ему до­веряет. Джозеф не испытывал по отношению к ней никакого раздражения и никак не мог деперсонифицировать ее в обычном смысле этого слова. И тем не менее он решился на ее изнасилование и убийство и проделал это с оче­видной бесстрастностью и методичностью. Именно в этом состояла для меня уникальность Кондро, и именно по­этому мне нужно было разобраться в нем.

Некоторые склонные к агрессии личности тоже убивают своих знакомых и близких, но в таких случаях обычно бывают налицо отличная, по сравнению со случаем Джозефа Кондро, психодинамика и иная поведенческая карти­на преступления. Преступником, убивающим близкого человека, как правило, движут сильные субъективные чув­ства. Это могут быть, например, жажда мести в связи с предполагаемым предательством или ярость и злость, вы­званные ревностью. Это знакомо нам по делу О. Дж. Симпсона в связи с убийством его бывшей жены Николь и ее бойфренда Рональда Голдмана. В подобных случаях, как правило, имеют место поведенческие «переборы» - чрез­мерная жестокость, превышающая необходимую для причинения жертве смерти. Типичным свидетельством тако­вых являются множественные колотые раны в области шеи или груди, а также сильно поврежденное лицо. Это убийство, главной целью которого является движимое яростью наказание. Рон Голдман просто оказался в ненуж­ном месте и в нежелательное время. Единственной целью Симпсона в отношении него была нейтрализация неожи­данной угрозы. Единственной целью жестокого наказания была Николь.

В случае убийства Римы Трэкслер все было не так. Кондро не держал на нее зла. У него не было причин нака­зывать девочку или ее родителей. Он ни разу не выказал какой-либо неприязни к ней. Джозеф просто решил так поступить: момент был удобный, сделать это было просто, удовлетворение и развлечение были гарантированы. Пре­ступник решил изнасиловать ее, а сделать это было проще в отсутствие сопротивления с ее стороны. Ну а после нужно было убить, чтобы все сошло с рук. Если жертва погибнет от удушения, отлично. Если нет, есть вариант при­бить ее булыжником. Спокойствием и хладнокровием исполнения это походило на забой коров на скотобойне.