Убийца сидит напротив. Как в ФБР разоблачают серийных убийц и маньяков Олшейкер Марк

«По поводу Кэлы нужно объяснить. Когда она под кайфом закатывала сцены, нужно было продемонстрировать оружие и показать могилу, которую я для нее выкопал. Когда я застрелил Чарли, она была не слишком напугана, ско­рее, обескуражена, а потом быстро сообразила, что может из этого извлечь для себя. Кэла возбудилась и стала рассказывать, какие у нее есть фетиши и сексуальные фантазии. А мне просто было не нужно, чтобы она в поли­цию побежала. Вообще-то, наверное, Кэла первым делом помчалась бы к своему барыге. Цепи и контейнер на ночь были нужны для моего спокойствия. В течение дня она в основном была без привязи, но я держал оружие на­готове, если Кэла была без наручников. Ее вполне устраивало, если я буду покупать ей всякое барахло, уделять внимание и снабжать всякими колесами. Чарли она и не вспоминала толком, зато хорошо помнила, что я ей купил, а что не купил. Кэла хотела секса, внимания и наркотиков. По поводу наркотиков я ей отказал. Пару раз отказывал ей в сексе, тогда она бесилась и была недовольна, что я не подыгрываю ее сексуальным фантазиям. Все это было неправильно, и это я во всем виноват. Просто я о том, что всякие эти фантазии были ее инициативой, а не моей».

Как и многое из того, что мы слышим от жестоких преступников, это заявление нуждается в более детальной интерпретации. Во-первых, давайте сразу оговоримся, что вне зависимости от того, что рассказывает Колхепп о реакции Кэлы на убийство Чарли, женщина наверняка была в ужасе и боялась за свою жизнь, особенно после того, как ей показали вырытую для нее могилу. Во-вторых, все ее просьбы и поступки несомненно были частью страте­гии выживания. В вопрос о том, просила ли она достать ей наркотики, можно не углубляться, но если между ней и Колхеппом некогда уже существовала сексуальная связь, вполне естественным с ее стороны было бы попробо­вать вернуться к их тогдашним ролям и «нормализовать» отношения. В этом случае он не считал бы ее угрозой, ко­торую следует устранить, как это было с Меган Кокси. А с учетом проведенного в неволе времени меня не удивля­ет, что она «бесилась». Как бы страшно ей ни было, но невозможно не выплеснуть реальные эмоции, когда ты на­столько долго находишься в плену в состоянии полной неопределенности. Не уверен, что она употребила бы слово «устраивало» применительно к своему заточению в транспортном контейнере.

Все это понятно, но что же тогда Колхепп рассказывает нам на самом деле?

Прежде всего он заявляет, что, учитывая свой плохо закончившийся опрометчивый безрассудный поступок в пятнадцатилетием возрасте, не считает себя насильником или садистом. Сопоставьте это с Джозефом Кондро, ко­торый без проблем воспринимал в свой адрес эти определения, поскольку они точно отражали его сущность.

Несмотря на то что оба убивали, Колхепп не испытывал к таким, как Кондро, ничего, кроме презрения. Он во­все не считал себя извращенцем. «Она хотела от меня разных ролевых игр, а я не стал». Как он пишет далее, невзирая на предполагаемые фантазии Кэлы, «цепи/наручники были только для контроля. Никаких инородных предметов, никакой порки, никаких отшлепываний». Он признается, что «на первой неделе установил в контейнере камеру слежения, чтобы видеть, чем она занимается», но уверяет, что «только в целях безопасности, а не вуайе­ризма».

Его самовосприятие играет крайне важную роль. Тодд с легкостью признается в убийствах и даже «мужествен­но» соглашается, что это было неправильно, но насилие над женщиной не вписывается в его представление о се­бе. Колхепп пишет: «Когда Кэла начинала дурить, я просто оставлял ее в покое и уходил заниматься своими дела­ми в другое место». Иначе говоря, единственным наказанием, которое он ей устраивал, было лишение общения с ним. На вопрос: «Наличие нарушений половой функции во время насилия» он ответил: «Не было».

Даже признание в сексуальном насилии над Кэлой объяснялось требованиями момента: «Полностью признаю вину в убийстве и похищении. В изнасиловании Кэлы не виновен, но для меня не было смысла торчать в СИЗО до бесконечности, отбиваясь от обвинения, которое все равно никак не изменило бы мою судьбу». В доказательство своей правоты ниже он указывает, что «жертвы изнасилований не просят предоставить им вибраторы и стрипти- зерский шест». По его утверждению, в ответ на просьбы Кэлы все это он ей купил. Тодд как бы говорит примерно следующее: «Нуда, я похитил привлекательную молодую женщину, убил ее бойфренда и держал ее на цепи в кон­тейнере в лесной чащобе, где регулярно занимался с ней сексом. Но не потому, что я какой-то извращенец, всему этому были разумные объяснения. Ну а что касается секса, то он происходил по обоюдному желанию, а когда кто- то из нас не хотел, мы им и не занимались. Мало того, я ей еще и покупал все, что она хотела». Как и на допросах, Колхепп всячески подчеркивает свою «адекватность».

Отвечая на вопрос о проявлениях садизма во время насильственных действий, он не ограничивается простым «не было», а пишет следующее: «Никакого садизма. Пусть этого никто и не заметил, но я выбирал способы и бое­припасы так, чтобы убийство было эффективным и молниеносным. Хотя это в основном было ради моего спокой­ствия, но в то же время облегчало их страдания. Делать человеку еще больнее - перебор». Ниже Тодд пишет: «Ни насилие, ни ощущение власти меня не возбуждают». В одном из разделов протокола задается вопрос: «Какие-либо другие серьезные перемены?» Имеются в виду стрессоры, повлиявшие на решение совершить насильственное преступление. Здесь Колхеппу понадобилось существенно больше места, чем было в форме: «Постоянные пробле­мы с работой в компаниях из-за присутствия в списке сексуальных преступников - это вечно источник сильного стресса. В день покупки мотоцикла умерла бабушка: мама с дедушкой поскандалили». А что касается первого из­насилования: «Проблемы с отцом и беспрерывные физические и моральные оскорбления».

Семейные проблемы безусловно являются стрессорами, но я считаю, что клеймо сексуального преступника стало одной из важнейших определяющих его взрослой личности. Чего бы еще он ни достигал в своей жизни, по мнению Колхеппа, это пятно на его биографии портило все на свете. И нельзя сказать, чтобы в этом Тодд был со­всем неправ.

Хотя изнасилование в Темпе произошло очень давно, это единственное из его преступлений, по поводу которо­го он действительно испытывал эмоции и страдания. И единственное, в котором искренне раскаивался: «И хотел бы сказать иначе, но по поводу большинства других я особо не расстраиваюсь». Колхепп пишет, что впервые в жизни выпил, что это был его всего лишь второй половой акт, и, как большинству насильников, ему «это дело по­нравилось, но обстановка была не очень, я понимал, что все неправильно и не возбуждает». По его словам, он «удивился бы, если бы продержался хоть минуту». Для таких, как он, фантазии всегда лучше, чем реальные поступ­ки.

Хотя Тодд пишет, что не расстраивается по поводу других преступлений, у Колхеппа заметны признаки внут­реннего конфликта. Этим он отличается от Кондро, который ни минуты не сомневался в своей правоте, или от Хар­ви, стремившегося оправдать каждое свое убийство. Чуть ниже Колхепп пишет: «Мне противно, что я убил ту мама­шу в мотосалоне, было бы куда лучше, если бы она мне не попалась. От Джонни я правильно избавился, он сам на­просился. Мне правда хотелось найти для Меган какой-то вариант получше, чем убийство. Мне жаль, что так вышло с Чарли и Кэлой, я переборщил, надо было просто уволить обоих. Кэла не была мне особо нужна, я просто надеял­ся, что с ней получится иначе, чем с Меган, да видно, к этому все и шло».

Каким бы противоречивым все это ни казалось, налицо явная попытка самоанализа, а не стремление возло­жить вину на кого-то еще. Ниже в протоколе Колхепп пишет: «Я уверенно шел по неверному пути. Тут можно долго рассуждать, что это можно было предотвратить так или сяк, но все упирается в меня самого. Я должен был остано­вить сам себя».

В разделе «История насильственных действий» Тодд отвечает на вопрос о наличии тенденции к нарастанию степени агрессивности и применения силы: «Да, убийство стало обычным делом». Кроме того, по его словам, он не только не видит никаких черт сходства у своих жертв, но даже не до конца понимает мотивы своих преступлений. Ниже Колхепп пишет безотносительно какого-то конкретного вопроса протокола: «Оглядываясь на прошлое, я не вижу какой-то стереотипной модели, убийство было как швейцарский ножик - инструментом на все случаи жизни. Я не вижу ни так называемого индивидуального почерка, ни чего-то постоянно присутствующего, и это смущает и ме­ня самого, и, уверен, других тоже».

Это довольно точная самооценка. И при этом Тодд понимал, что что-то глубоко неправильно. На вопрос: «Что бы вы хотели получить от друзей, родственников или коллег, если бы они узнали о вас всю правду?» - он ответил так:

«Помочь мне найти психотерапевта, особенно в самом начале [после аризонского изнасилования]. Я же просил помощи в самом конце. Хотел вернуться на правильный путь. А с Меган/Джонни я снова оказался на неверном, и меня было уже не остановить без вмешательства судебных властей или друзей».

25. Подготовленные и неподготовленные

В преступлениях Колхеппа всегда сочетались элементы подготовленности и спонтанности. Как бы тщательно ни планировали свои действия маньяки и серийные убийцы, сама иррациональная суть преступного деяния пред­полагает возможность наступления момента, когда им отказывают и логика, и здравый смысл.

В 1981 году Джон Хинкли совершил покушение на президента Рональда Рейгана, рассчитывая таким образом привлечь к себе внимание актрисы Джоди Фостер. Поскольку преступления против президента США подведом­ственны ФБР, меня и мой отдел привлекли к расследованию уголовного дела Хинкли. Я рассказываю об этом к то­му, что покушение как таковое, к счастью, не повлекшее жертв, было действительно хорошо спланировано и испол­нено, в отличие от последующих шагов. По мысли Хинкли, Фостер должна была быть поражена и немедленно пасть к его ногам. После чего он потребовал бы самолет для отправки счастливой пары в дальние страны. Какая-либо логика в этом замысле отсутствовала напрочь.

В моих глазах Колхепп выглядит куда более разумным и практичным, чем Хинкли, который был признан невме­няемым и избежал обвинительного приговора. Но аналогичные особенности прослеживались и в его поведении. При этом были заметны и существенные различия между ними, которые я рассчитывал изучить более тщательно с помощью нашего вопросника.

У Тодда соотношение подготовленного и спонтанного выглядело гораздо более органичным. Как мне стало по­нятно, каждый раз, когда он заходил в чем-либо слишком далеко, некая врожденная особенность душевного склада направляла его в обратную сторону. Такая эмоциональная противофазность - увлеченность с последующей поста­новкой предмета увлеченности под сомнение - была важным поведенческим индикатором. Именно это делало его совершенно непохожим на настоящих маньяков, которые не подвергают сомнениям ни свои мотивы, ни свои пре­ступные действия.

Это заметно, в частности, на примере его поездок в Мексику для «охоты» на наркоторговцев. Какое-то время идея представлялась ему вполне разумной, но после нескольких таких поездок он понял, что это глупость, гранича­щая с полным безумием.

В плане анализа криминального мышления и планирования наибольший интерес для меня представляли эпизо­ды похищений Меган Кокси и Кэлы Браун. Возможно, впоследствии Колхепп действительно считал, что застрелил Джонни Кокси по делу, а с Чарли Карвером вышел перебор. Но факт остается фактом: в обоих случаях он импуль­сивно совершал убийство, оставляя в живых свидетеля, который потенциально мог его сдать.

«Я увидел Меган на углу улиц Блэксток и Ридвилл, она попрошайничала. Милая девчушка, а побирается. Я предложил ей работу, в домах убираться. Честно говоря, думал, что мне секс обломится в благодарность. До утра убийства с Джонни не встречался, но Меган рассказывала мне о нем, правда, как о бойфренде, а не как о муже».

Исходя из своих очень своеобразных представлений о морали, он не стал убивать ни Меган, ни Кэлу, хотя это было бы самым надежным способом избавиться от свидетелей. Но что с ними делать?

Некоторое время продержав Меган у себя, он понял, что должен что-то делать. Был ли какой-то иной, помимо убийства, способ отделаться от нее так, чтобы она не сдала его полиции? Колхепп подробно поговорил с ней, вы­яснил все, что мог, и придумал план, по-своему почти такой же нежизненный, как план Джона Хинкли.

«Я не собирался использовать контейнер как клетку», - сказал Тодд на допросе. Но затем ему пришлось за­стрелить Джонни Кокси, угрожавшего ему ножом. После чего: «Я не знал, что мне с ней делать. Держать ее в кон­тейнере не хотел, там мои вещи были, и как с этим быть, было ни хрена непонятно. Запереть ее в нем вместе с мо­им оружием было бы не здорово. Сначала я слегка запаниковал, что мне с ней, на хрен, делать-то? Засунуть ее ту­да, вообще шлепнуть, что, на хрен, делать-то?»

Как мне кажется, повторы свидетельствуют о том, насколько дискомфортным было для него ощущение утраты контроля над событиями.

Я действительно верю, что Колхепп не хотел убивать Меган. Но он оказался перед лицом неразрешимой про­блемы. Убийство Джонни «реально меня напрягло, это была совершенно ненужная хрень. Да какого черта, я ж вам заработать даю, на хрена вы меня грабить собрались?»

По словам Тодда, с некоторым трудом ему удалось успокоить Меган, после чего он одел ей наручники и уложил на пол контейнера. Он вырыл яму, закопал в ней труп Джонни и вернулся в контейнер с едой для Меган.

- Она же вас собиралась грабить, и после этого вы ее накормить решили? - спросил один из детективов.

- Ну, а как с ней быть-то? Я же не хотел ее убивать, - ответил Тодд и принялся объяснять: - Она со мной гово­рила, и сперва ее колбасило от наркоты, а потом вообще съехала и несла полную пургу, и все говорила и говори­ла... Все рассказывала мне про свои маниакальные... это... маниакальные сдвиги или типа биполярную какую-то херню с литием и прочим. Не знаю, про что вообще. Бог ты мой, ее так и мотало всю дорогу: вверх-вниз, вверх-вниз.

Это продолжалось «дней пять-шесть», и вдобавок Меган оказалась опасным пленником. Колхепп рассказал, что покупал ей сигареты, а она пыталась прожигать ими стенки контейнера. «То и дело захожу и вижу, что она опять прожигала. Сидит ведь рядом с сотней тысяч патронов! Ради Бога, завязывай это делать!»

Но за это время у Тодда созрел план. У Меган явно были проблемы с наркотиками и с законом («Похоже, вы, ребята, уже принимали ее за амфетамины или что там», - сказал Колхепп следователям), а ему было нужно, чтобы она исчезла. И он предложил ей сделку.

«Отвел ее в домик, усадил и велел успокоиться: "Ну, успокойся же ты!" Дал ей поесть и говорю типа, что, если она хоть слегка уймется... типа: "Ты меня не знаешь. Ты обо мне слишком мало знаешь. То есть вообще ни хера". Я-то когда последний раз в интернете проверял, видел, что по ней уже ордер плачет. Ну и говорю: "Дам тебе 4000 долларов. Отвезу тебя в Теннесси и где-нибудь там, на хрен, высажу. И если у тебя хоть капля мозгов осталась, то на этом наши пути разойдутся навсегда". Говорю, мол, даю тебе четыре штуки, привожу в Теннесси и отпускаю на все четыре стороны: "Иди себе, уходи, только не возвращайся". Вроде как просто... такое с виду простое решение вопроса. Она не знала ни как меня зовут, ни где я живу».

Подобную двойственность можно было наблюдать в поведении Гэри Трэпнелла во время попытки угона само­лета авиакомпании TWA в 1972 году. Уйти от ответственности за такое преступление, как авиаугон, практически невозможно, тем более что козырем его была просьба о помиловании лично президентом Никсоном, что выглядело совсем уж безрассудным. И при этом он вполне дальновидно и хитро использовал лозунг «Свободу Анджеле Дэ­вис!», чтобы заслужить расположение будущих сокамерников.

И что же заставило Колхеппа изменить это «простое решение»? Две его версии на этот счет не очень согласу­ются друг с другом, что неудивительно, поскольку Тодд, в общем-то, импровизировал по ходу дела. Я думаю, что это еще одно наглядное свидетельство противофазное™ его мышления. На допросе в следственном изоляторе Колхепп сказал:

«Погода была дерьмовая. Дождь со снегом, дело-то было перед самым Рождеством. Дождь со снегом, погода - дерьмо. Мне еще нужно было придумать, как оторваться от моей подружки Эшли. Надо было свалить с работы, отвести эту в Теннесси, высадить ее там и вернуться обратно. Это вам не... это не просто на пару часов отъехать. А высадить ее прямо на границе штатов было никак нельзя. Надо было ехать севернее, в сторону Нэшвилла. Мне нужно было, чтобы она была подальше от меня. Чтобы вообще забыла, где Южная Каролина... "Если у тебя хоть какие-то мозги остались, ты пойдешь, найдешь себе работу в каком-нибудь кафе типа официанткой, слегка очуха­ешься. Возвращаться даже не думай. Они тебя с годик искать будут. А я-то буду здесь, так что возвращаться тебе не стоит". Она была согласна. Рада была, радовалась просто до чертиков пару дней, наверное. А я просто ждал подходящей погоды».

Но далее Колхепп сказал, что Меган опять устроила поджог, и вот тогда он решил ее убить:

«Захожу в это строение и просто начинаю задыхаться. Я такой: "Твою мать!" Я же приехал ее выпускать, и ни с того ни с сего она тут мечется, как зверь в клетке. Блин, неизвестно почему она вдруг съехала с "Ой, спасибо-спа­сибо офигенное, вот уж мне свезло так свезло, приеду в Теннесси при деньгах и начну там жизнь с нуля" на полную долбанутость.

Тут я попытался вытащить ее наружу. Это меня достало уже. Вышел на улицу, думаю, как ее успокоить, сообра­жаю, как мне с ней быть, что с ней делать-то. Непонятно. Захожу обратно, ну и это, она там по-прежнему бесится, как прямо... Это она не из-за ситуации вообще. Время-то уж прошло, несколько дней как. Совсем не из-за этого. Похоже, это было психическое расстройство в полный рост. Ну, вышла она. То есть это я ее наружу вывел. Вывел наружу и всадил пулю в затылок».

Оба этих объяснения наверняка оказали влияние на решение Колхеппа убить Меган Кокси. Однако психолинг­вистический анализ сказанного прямо указывает на то, что в первую очередь на очередное убийство его толкнули понимание полной невозможности контролировать ситуацию и осознание того, что им в какой-то мере пользуются.

Это была характерная для Тодда Колхеппа поведенческая модель. Дело было не в желании наказать Меган за попытку ограбления: это он уже выполнил, убив Джонни. Дело было в том, что она поставила его в уязвимое поло­жение и он не представлял себе, как можно было бы отреагировать на это иначе. Обычно его поведенческая мо­дель с элементами продуманности и спонтанности проявляла себя именно в подобных ситуациях. Ощутив, что поставлен в подобное положение, Тодд убивал. Так было и с двумя мужчинами, которые пытались ограбить его на парковке рядом с домом; и с людьми из мотосалона, которые, как ему показалось, посмеялись над ним; с Джонни и Меган Кокси. Я почти не сомневаюсь, что аналогичная участь ожидала и Кэлу Браун, не будь она вовремя спасена из заточения. Возможно, он и понимал, что это неправильно, но логическая составляющая его мышления не видела иного «разумного» выхода из положения.

Полагаю, что такой умный и по-своему аналитичный человек, как Колхепп, должен был прийти к пониманию, что его план вывоза Меган в Теннесси далеко не безопасен. Если бы ее начали разыскивать и в конечном итоге на­шли, то она поделилась бы любой известной ей информацией. Впрочем, как бы то ни было, но большинству пре­ступников хорошо известно, что секрет скорее останется секретом, когда он известен кому-то одному.

В конечном счете Колхеппу так или иначе пришлось бы решать, как поступить с Кэлой, и отвечать на все тот же навязчивый вопрос Что дальше? Он предельно ясно дает ответ на него в протоколе обследования: «Еще раз. Держать у себя Меган было огромной ошибкой, так какого черта мне держать Кэлу? Шлепнуть ее, и дело с концом, никаких свидетелей, никаких улик».

Смешанные представления Тодда (он хладнокровно застрелил Чарли и умело избавился от его трупа, но не знал, как ему поступить с Кэлой) вполне типичны для человека, поднаторевшего в преступлениях, но уделяющего главное внимание своему бизнесу и повседневной жизни. Прямой противоположностью был, например, Деннис Рей­дер, для которого преступления были смыслом существования. Рейдер жил главным образом ради убийств, кото­рые были средством получения извращенных сексуальных наслаждений. Преступления Колхеппа были связаны с неукротимой яростью и жаждой мщения.

Так называемые «проекты» Рейдера доставляли ему огромное удовольствие и приносили глубокое удовлетво­рение. Он мог полностью распоряжаться своими жертвами и испытывал мистическое чувство, что, убивая их, обес­печивает себя сексуальными рабами на том свете. Главным, о чем жалел Рейдер, было то, что он не посвятил во­площению своих садистских фантазий еще больше времени.

В отличие от него, необходимость решать, как быть с Кэлой, в долгосрочном плане привела Колхеппа в полное недоумение. Рассказы Тодда и Кэлы разнятся между собой по вполне понятным причинам. Она говорит о неделях ужаса и неопределенности с постоянным страхом за свою жизнь, в то время как он описывает приставучую и при­вередливую пленницу, не желавшую оставлять его в покое. Но из протокола обследования со всей ясностью следу­ет, что Колхепп не Гэри Хейдник, державший женщин в заточении для удовлетворения своих сексуальных прихотей. В отличие от Хейдника и Рейдера, смыслом жизни которых были садистские надругательства над женщинами, главным для Тодда был его риелторский бизнес. В случае Хейдника пленение было заранее продуманным дей­ствием. У Колхеппа это получалось спонтанно. При том что ему нравились и секс, и порно, у него были куда более простые и менее опасные способы удовлетворения своих желаний. Колхепп - человек, который сам ставил себя в ситуации, из которых не видел выхода. И протокол это наглядно иллюстрирует:

«Она принялась строить из себя такую покорную киску: хотела телик, книги, потом голубую краску для волос и вибратор, колеса всю дорогу, скучала и требовала секса, а я чтобы развлекал ее, использовала секс, чтобы полу­чать, что хотела. Смотрела телик, жаловалась, что нет наркотиков, и типа почему я не уделяю ей больше внимания, почти ни слова ни о Чарли, ни о ком еще, все только о себе да о себе. Даже попросила меня похитить для нее по­дружку, чтобы миловаться, а я отказался. Держать пленницу - совсем не здорово».

Сравните это признание с его уверенным рассказом полицейским об убийстве в мотосалоне. Признавая непра­ведность своего поступка, тогда Колхепп в определенной степени даже гордился тем, как хорошо все спланировал и исполнил. Но как удерживать в неволе женщин? Это было выше его понимания, и опыт его ничему не научил.

Как бы возражая Хэйдникам и Рейдерам преступного мира, он написал: «И хотелось бы мне обойтись с Меган лучше, но держать человека в плену крайне тяжко, и я не представляю, как кого-то может возбуждать весь этот бы­товой кошмар и эмоциональный бардак».

26. Натура и воспитание

История жизни Тодда Колхеппа и его ответы на вопросы естественным образом вписывались в структуру про­токола обследования: биографическая информация, поведенческие стереотипы, состав семьи и обстановка в ней, история нападений, судимости в несовершеннолетнем возрасте, история виктимизаций и субъективная оценка по­ведения.

Хотя у Колхеппа были не менее серьезные проблемы с родителями, чем у Джозефа Макгоуэна, он не набрасы­вался в припадке слепой ярости на невинных детей. И Джозеф Кондро, и Колхепп были в детстве несдержанными и злыми, но Тодд не насиловал и не убивал детей своих близких знакомых. И хотя, подобно Дональду Харви, он предпочитал полностью контролировать окружающую обстановку, Колхепп не убивал просто подвернувшихся под руку людей.

Тодд был другим. Более того, при определенных условиях его могла ожидать совершенно иная судьба, а не участь убийцы. Ниже я поясню, как я это вижу. В этой главе приводятся выдержки из стенограмм допросов Колхеп­па, его переписки с Марией и протокола обследования. Как отмечалось выше, все эти материалы на удивление непротиворечивы. Если не считать хвастовства своими навыками владения огнестрельным оружием, поведение Тодда лишено признаков эгоцентричности, и он не пытается перекладывать свою вину на других. Колхепп убеди­телен.

Родители Тодда развелись, когда ему не было и двух. По его словам: «Вечером дня, когда я появился на свет, отец был на свидании с какой-то женщиной. [Его отец это отрицает.] Он всю жизнь волочился за женщинами, меч­тал о больших успехах, был очень жестким и агрессивным человеком. Очень умный и злой как черт». Годом позже его мать Риджина, которую все звали Реджи, вышла замуж за Карла Колхеппа.

Тодд говорил, что хорошо ладил со сводными братом и сестрой: Майклом, который был на год младше, и Ми­шель, которая была на год старше. Как он рассказывал Марии: «Из-за работы Карла мы переехали в Сент-Луис. И когда мы были в школе, их похитила родная мать. Она явилась откуда ни возьмись, позвонила в школу и сказала, что она их тетя. Что мать, то есть моя мама, погибла, а она тетя и хочет забрать только этих двоих ребят, но не ме­ня. В школе даже не потрудились задуматься по этому поводу». В то время Тодду было семь лет. «Она их забирает, говорит им, что моя мама умерла, и увозит обратно в Джорджию. Через несколько часов нас приезжают забирать домой, я на месте, а куда делись остальные двое, никто не понимает. Когда наконец выяснилось, что их увезла родная мать, Карл не захотел, чтобы ее судили, быстренько пошел и отказался от опекунства. Это сильно повлия­ло на обстановку в семье, потому что с тех пор Карл относился ко мне недоброжелательно, если не хуже».

После исчезновения Мишель и Майкла Колхепп «все время сидел в своей комнате. Никто со мной не заговари­вал, никто мне ничего не рассказывал».

Когда в пятнадцатилетием возрасте его арестовали за изнасилование, инспектор по надзору за несовершенно­летними писал в своем рапорте, что «с детсадовских лет и по сей день он ведет себя агрессивно по отношению к окружающим и склонен причинять вред чужому имуществу». В девятилетием возрасте Тодд прошел курс лечения от агрессивности в стационаре психиатрической клиники штата Джорджия.

Колхепп не отрицает, что в предподростковом возрасте у него были проблемы с поведением: «Я проводил кучу времени со школьными психологами, у меня было полно проблем в школе. Я постоянно скандалил. Настоящих дру­зей у меня никогда не было, поскольку я постоянно переводился из одной школы в другую. И кроме того, как у но­венького, у меня всегда были проблемы с хулиганами. То есть меня обижали, я терпел-терпел, а потом взрывался, и когда взрывался, то обычно доставалось сразу нескольким. Обычно я выдавал по полной - так, чтобы больше неповадно было. Но из-за этого всего я тратил кучу времени на психологов». Действительно ли эти психологи были чем-то полезны? Насколько помогло лечение в психиатрическом стационаре и последовала ли за ним поддержива­ющая психотерапия? Какие-либо признаки этого отсутствуют.

На вопрос о своих самых приятных детских воспоминаниях Колхепп ответил так: «Было хорошо играть с живот­ными на дедушкиной ферме в Джорджии. Животных я любил, а деда и бабку - нет. Когда мне было пять, дед раз­влекался, тыкая в меня электропогонялкой для скота. Мне было совсем не весело. Когда мне было семь, он ка­стрировал свиней и грозился сделать то же самое со мной. С восьми до девяти лет меня притаскивали к дереву, привязывали и пороли. Удивляюсь, как я его не убил. У него не было друзей, ему нравилось обижать и подавлять людей. И к своей дочери, моей маме, он относился точно также».

Тодд рассказывал, что какое-то время провел в постоянных переездах от матери к ее родителям и обратно: «Это была какая-то дикая ситуация. Они никогда не хотели заводить детей. Так прямо и говорили, что никогда не хотели детей. Матери постоянно напоминали, что она нежеланный ребенок, и это, конечно, передалось и мне».

Он описывает безрадостную жизнь: «Мама время от времени забирала меня к себе. А потом отдавала обратно [деду и бабке]. И когда я жил у них, то за что угодно: плохие оценки из школы принес, в пять утра не встал и курят­ник не убрал, короче, что-то сделал не так, как надо, - меня будили, вытаскивали за волосы во двор, привязывали к дереву и пороли. Обычно длинным кожаным ремнем, а однажды он и кнутом воспользовался».

Занимаясь этой работой, я научился разделять различные аспекты жизни обследуемых убийц. Имеется в ви­ду, что при всем отвращении к их преступным деяниям я в то же время способен испытывать глубокое сочувствие и сожаление по поводу перенесенного ими в детстве и юности. Ни один ребенок не должен испытывать то, что до­велось испытать Эду Кемперу и Тодду Колхеппу. Нетрудно понять, что неспособности Колхеппа устанавливать до­верительные отношения с людьми в большой степени способствовал его семейный анамнез - детство, большая часть которого прошла в отсутствие тепла и любви, откровенное неприятие, внезапное исчезновение из его жизни сводных сестренки и братика.

Тодд утверждал, что, когда его мать Реджи в очередной раз порывала с Карлом, она всегда пускалась на поис­ки другого спутника жизни: «Думаю, ей казалось, что она найдет мужика гораздо быстрее, если рядом с ней не бол­тается сынок».

Когда ему стукнуло двенадцать, он решил, что сыт по горло жизнью с матерью и ее родителями, и заявил, что хочет уехать в Аризону к родному отцу Биллу Сэмпселлу, которого не видел восемь лет и едва помнил. Примерно тогда же Реджи обставила его спальню новой мебелью, полагая, что так ему будет уютнее дома. Получилось иначе. Тодд сразу же изуродовал новую мебель с помощью молотка. По его словам, она была «девчачьей».

«Переборщил слегка, конечно, - согласился он в разговоре с Марией, - но мне было двенадцать, и я отчаянно хулиганил. Друзей нет, уехать бы куда-нибудь подальше от своих. Тогда мне казалось, что это хорошая идея. Мать расстраивалась из-за меня и из-за того, что я не жалую никого из ее ухажеров».

В конце концов она согласилась оправить его к Сэмпселлу.

«Вот я и переехал с консервативного Юга в Темпе, штат Аризона, где тепло, все бурлит и полно симпатичных студенток. У отца был ресторан "Знаменитые свиные ребрышки Билли" по типу ресторанов Тони Рома. Он им и за­нимался, присмотра за мной почти не было. Задирал всех подряд, гонялся за каждой юбкой, а когда мне случалось побыть рядом с ним, это было вовсе не то, чего я ждал. Мужик ни с того ни сего впадал в бешенство, как по щелчку. Я перестал скромничать, становился все более агрессивным».

Как рассказал Марии Билл Сэмпселл, Реджи «просто вытурила его оттуда и поставила меня перед фактом, со­общив, что он уже в самолете».

Тодд восхищался отцовским оружием и с упоением слушал его рассказы о службе в спецназе, которые на по­верку оказались выдумками.

Нет ничего удивительного в том, что у Тодда и Билла сохранились очень разные воспоминания об этом перио­де. «Я как-то подумал, что, мол, мы как-то вроде неплохо сочетаемся друг с другом. Мне не казалось, что есть ка­кие-то проблемы».

А потом Тодд изнасиловал свою соседку. Это изнасилование, совершенное в пятнадцатилетием возрасте, ста­ло ключевым фактором его превращения в убийцу. Относительно стресс-факторов он написал в протоколе:

«Папа уезжал на неделю и тем вечером должен был вернуться. Я знал, что по возвращении он мне за что-ни­будь врежет, бездельничал и прикладывался к бутылкам из домашнего бара. Я был зол и расстроен, действитель­но собирался только поговорить [с девочкой], убедить, что я самый подходящий для нее парень, да только все ис­портил. Не знаю, почему до такого дошло, но дошло ведь. Я хотел, чтобы хоть кто-то во мне нуждался».

Берусь утверждать, что, если бы не этот инцидент, жизнь Колхеппа сложилась бы совершенно иначе. Это не значит, что я оправдываю содеянное им, вовсе нет. Мой опыт изучения других преступников говорит о присутствии некой общей закономерности в процессе формирования и развития их личностей. Но давайте посмотрим, какие ма­териалы досье Колхеппа свидетельствуют в пользу моей точки зрения на его преступный путь.

Прежде всего это то, как он ответил на вопрос из протокола обследования о том, что могло бы удержать его от акта насилия:

«Соседи, учителя, школьные психологи и работники отцовского ресторана - все они были в курсе происходя­щего, все знали, каково мне приходится, что я в беде и очень скоро могу стать проблемой. Абсолютно все происхо­дило на виду. В любой момент любой из них мог притормозить, проявить интерес, предложить мне какую-то по­мощь. Вместо этого каждый кивал на другого. В то время я был готов к психотерапии».

Услышать подобное от осужденного преступника отнюдь не редкость. Но в случае Колхеппа, который, как сви­детельствуют все другие его ответы в досье, явно не пытался снять с себя ответственность за совершенные пре­ступления, это высказывание имеет особое значение. Он достаточно проницателен и видит, какие именно момен­ты его жизни были действительно поворотными.

Степень его замешательства и дезориентации после изнасилования иллюстрирует следующий пример. Его жертва показала, что он подумывал убить ее, чтобы никто не узнал о происшедшем. Сам же Колхепп пишет следу­ющее: «Я, в общем, был вежлив и попросил прощения, но действительно угрожал ее близким». И это вновь свиде­тельствует о смешении поведенческих моделей. Он понимает, что поступил очень плохо, и почти сразу же чувству­ет угрызения совести. И в то же время не хочет отвечать за последствия своего поступка.

Отвечая на вопрос о своем состоянии непосредственно после совершенного преступления, Тодд пишет: «Я был в шоке. Толком не понимал ни что произошло, ни что будет дальше. Я ее выпустил, мой пес сбежал, она помо­гала мне ловить его, пока не приехали копы. Она пошла за ними, а я пошел домой». Далее он вспоминает: «Когда приехавшие копы нашли ее, я ушел, зашел в дом и отказывался выходить, пока миссис Тэйлор, жившая через два дома от нас, не уговорила меня. Я опустил ружье. Мне не терпелось, чтобы меня забрали копы, отца я видеть не хотел. Чувствовал только опустошение и страх, раскаяние пришло позже. Хотел только прочь из этого дома и по­дальше от всех родных. Боялся отца, стыдился наделанного и тупил, не понимал, что мне делать и как быть даль­ше».

Тодд был не в состоянии даже внутренне признать, что совершил половое преступление, и, невзирая на заяв­ление девочки, продолжал твердить о сбежавшей собаке. Отвечая на вопрос о своих мыслях сразу после преступ­ления, Колхепп пишет: «Путался, старался изо всех сил не думать про это». На вопрос, пытался ли он «скрыться от органов правопорядка», Колхепп отвечает: «Даже не собирался. Был благодарен полицейским за то, что они меня увезли из этого дома. Откуда мне было знать, что я пятнадцать лет получу, думал, отправят в колонию для малоле­ток до совершеннолетия и психотерапию пропишут».

Я всегда сочувствую и сопереживаю жертве преступления, а не преступнику. В то же время стоит заметить, что в случае сексуального преступления против подростка мера наказания должна учитывать не только степень жесто­кости, но также соотношение возрастов агрессора и жертвы и то, были ли они знакомы. Если возраст более или ме­нее одинаков, это часто признается смягчающим вину обстоятельством и свидетельством возможности искупить вину. Следует определить, является преступление деталью уже сложившейся картины криминального поведения или же это единичный случай, при котором правонарушитель подлежит перевоспитанию. Полагаю, что такой подход был бы уместен и в данном случае.

Однако Колхеппа судили как совершеннолетнего. «Корректирующие вмешательства, проводившиеся в течение шести лет из пятнадцати, которые он прожил, оказались абсолютно безрезультатными», - написал судья по делам несовершеннолетних, передавая дело на рассмотрение обычного уголовного суда.

Досудебная сделка, на которую согласился Тодд, позволила избежать обвинения в изнасиловании, но стоила ему пятнадцати лет тюрьмы. Как раз столько Колхепп и прожил на свете на тот момент Кроме того, он получил яр­лык сексуального преступника, который должен был носить до конца своих дней. Получилось так, что одним по­ступком он безнадежно искалечил всю свою дальнейшую жизнь. Это действительно печально, поскольку если бы с Тоддом Колхеппом обошлись тогда более адекватно, то, помимо всего прочего, это сохранило бы жизни по мень­шей мере семерых человек.

В некоторых кругах распространено политически модное мнение о том, что «изнасилование и есть изнасилова­ние», что все половые посягательства одинаковы. И хотя все изнасилования, безусловно, отвратительны, каждый такой случай сугубо индивидуален, а совершающие их мужчины далеко не одинаковы.

В процессе нашей исследовательской работы в ФБР мы выделили основные типологии насильников и изнаси­лований и распределили их на более чем полсотни подвидов. Хотя для удобства следователей в последнем изда­нии «Классификатора преступлений» мы делим насильников на дюжину или около того категорий, здесь будет уместнее привести четыре основные типологии: самоутверждающийся насильник, насильник-хищник, злобный на­сильник и, наконец, насильник-садист.

Что касается насильников, которыми движет злоба или жажда мщения, то их преступления представляют со­бой смещенное проявление конкретно направленной или генерализованной ненависти. Насильники-садисты полу­чают удовлетворение, мучая других людей. В обоих этих случаях не стоит питать иллюзии по поводу их исправле­ния и уж тем более рассчитывать на это. Насильники-хищники действуют скорее импульсивно, чем расчетливо, во­площая некие фантазии, и пользуются предоставившейся возможностью, часто возникающей в процессе соверше­ния каких-то других преступлений, к примеру, ограблений со взломом. Иногда исправление возможно, особенно если поимка случается в начале их преступного пути.

Самоутверждающийся насильник, как следует из названия категории, обычно представляет собой не вполне адекватного человека, пытающегося доказать свою сексуальную состоятельность самому себе. Возможно, это одинокий мужчина, воображающий, что жертве понравится и она к нему потянется. Большую часть изнасилований на свиданиях совершают как раз самоутверждающиеся насильники, а меньшую - насильники-хищники. Главное, что отличает самоутверждающегося насильника, - это крайне низкая самооценка, и поэтому на ранних стадиях ему можно оказать результативную психологическую помощь.

Но именно ее и не получил Колхепп, который определенно принадлежал к категории самоутверждающихся на­сильников. Вместо того чтобы предоставить ему консультативную психологическую помощь или стационарное ле­чение в специализированной психиатрической клинике, Тодда посадили в обычную тюрьму. Из его тюремного до­сье следует, что в течение нескольких лет он нарушал дисциплину и совершал хулиганские выходки, прежде чем войти в колею примерно в двадцатилетием возрасте.

Он утверждал, что не подвергался сексуальным домогательствам и издевательствам со стороны заключенных старших возрастов, но это один из немногих аспектов, где я не вполне ему поверил. Подозреваю, что как минимум в самом начале срока это все же имело место и усугубило его недоверчивость и озлобленность.

Я исследую агрессивных и жестоких преступников не с целью помочь их исправлению и превращению в зако­нопослушных граждан, а для того чтобы упростить их поимку, осуждение и изоляцию от общества. Как правило, в моем поле зрения оказываются те из них, кому уже не помочь. Это относится и к Колхеппу, однако все могло сло­житься иначе. На самом деле, это был трудный подросток, совершивший свое первое и единственное серьезное преступление. Трудный подросток, которого до тридцатилетнего возраста содержали в условиях, предполагающих закрепление нелюбви и недоверия к людям и одновременную подверженность влиянию криминальных элементов самого различного толка. Естественное развитие его личности было приостановлено на весь этот период, и ему оставалось лишь существовать в постоянном режиме выживания.

Любой, кто меня знает, подтвердит, что я отнюдь не сторонник мягких методов обеспечения законности и по­рядка. В то же время я твердо убежден, что к Тодду Колхеппу изначально отнеслись совершенно неправильно. Его натура предполагала определенную возможность превращения в преступника, однако главную роль в этом сыграло именно воспитание, точнее говоря, его дефицит и в семье, и в исправительных учреждениях.

В беседе с Марией адвокат Колхеппа по делу об изнасиловании Алан Биккерт сказал, что просто не знал, как ему быть. Тодд был «слишком разумен» для отправки в психиатрическую клинику, не подлежал суду по делам несо­вершеннолетних в силу тяжести преступления, и было совершенно очевидно, что обычная тюрьма только усугубит его проблемы. Биккерт посетовал, что система не предусматривала хороших вариантов, в том числе и какой-либо помощи после выхода на свободу: «Это огромная ошибка - просто выпустить заключенного, который попал в тюрь­му пятнадцати лет от роду и провел в ней следующие пятнадцать лет жизни без возможности ходатайства об УДО, без психологической помощи и даже без нормальных собеседников, с которыми можно было бы поговорить о своих проблемах. Его отношение к жизни и поведение полностью сформировала тюрьма».

Выйдя на свободу в августе 2001 года, Колхепп отправился к матери в Южную Каролину. Это было единствен­ное, что пришло ему в голову. Не стоит забывать, что это был тридцатилетний мужчина без опыта самостоятельной взрослой жизни и без профессии. Опыта общения с женщинами у него также не было, и поэтому он посещал стрип- клубы и проституток. Затем Тодд нашел себе работу и стал зарабатывать на жизнь, так внезапно поставившую его перед необходимостью осваивать совершенно новые навыки выживания.

Не оставляя своего увлечения стрип-клубами, проститутками и порно в интернете, он постепенно научился «нормальным» отношениям с женщинами. У него были две долговременные связи. Одну из этих женщин он назы­вал своей подружкой, а другую - любовницей, пожениться не собирался ни на одной из них. Полагаю, что, с одной стороны, это было обусловлено его воспоминаниями о печальном матримониальном опыте своей матери, а с дру­гой - неспособностью к доверительным отношениям, которые предполагает брак.

Несмотря на все это, Колхепп твердо решил полностью изменить свою жизнь. В протоколе есть вопрос о том, насколько значительные перемены ощутил в себе обследуемый. Тодд пишет о выходе из тюрьмы и переезде в Южную Каролину следующее:

«Теперь, когда родные уже не влияли на мои решения, я внимательно присмотрелся к себе и стал работать над тем, чтобы стать лучше. Впредь никаких преступлений, никакого воровства, никаких [сомнительных] делишек. При­ложить все силы, чтобы женщины меня не опасались, понимали, что я уважаю слово "нет". Не попадать в плохие ситуации, относиться ко всем другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе. Стал увереннее в себе. Пошел учиться, стал отличником (а раньше был троечником), очень серьезно относился к учебе. Без подвоха. Я стал че­ловеком, на свидание с которым можно отпустить дочку, с которым соседствовать хорошо. По выходу стал образ­цовым работником, в церковь ходил, уважал правопорядок, соблюдал закон и нравился людям. Все было хорошо».

Помимо полученного в подростковом возрасте длительного тюремного срока, Колхеппа травмировало и то, что он попал в реестр сексуальных преступников. Я не хочу сказать, что это было неправомерно, он действительно та­ковым являлся. Как человек, занимавшийся половыми преступлениями на службе в правоохранительных органах, я выступаю за ведение реестров сексуальных преступников. Но в случае Колхеппа этот факт усложнял его борьбу за место в жизни, что в свою очередь вызывало в нем дополнительную озлобленность и ощущение необходимости на­рушать правила и притворяться, чтобы чего-то достичь.

При всех своих стараниях стать лучше Колхепп не мог избавиться от ярлыка сексуального преступника иначе, чем обманывая и изворачиваясь. И даже это было непросто, поскольку к моменту выхода из тюрьмы его имя уже фигурировало в списках сексуальных маньяков, размещенных в открытом доступе в интернете. Как и любая другая открытая информация об уголовном правосудии, эти списки могут использоваться в неправедных целях. Именно так и произошло.

В телефонном разговоре с Марией Тодд рассказывал:

«Я получал кучи писем с угрозами и оскорблениями и массу таких же телефонных звонков. Меня то и дело при­нимались травить. То есть какое-то время все это продолжается, а потом вроде стихает... Риелторы-конкуренты названивали моим клиентам. Одна женщина-риелтор разослала восемьдесят восемь писем всем моим клиентам с приложенным скриншотом сайта - мол, проверьте сами и переходите ко мне. И ведь уходили, хотя прямо никто ни­чего не говорил и на нее не ссылался. Все это шло постоянно, понимаете. Я и название своей фирмы поменял по­этому. Изначально было "Тодд Колхепп и Партнеры", а стало "ТКП". Хотел типа, чтобы мое имя в нем не звучало. Из-за этой травли я обращался в полицию, а мне сказали: "Ты сам в эти списки попал, вот и живи теперь с этим". А в церкви предложили перейти в другой приход».

Об этом же он писал и в протоколе, вглядываясь в свое прошлое. Несмотря на успехи своего бизнеса, очевид­ные материальные плоды этих успехов и уважение клиентов и коллег, примерно с этого момента Колхепп начал со­знавать, что катится под откос и не сможет избавиться от врожденных дурных наклонностей. Эти настроения рази­тельно отличаются оттого, что Тодд испытывал после выхода на свободу. Вот что он пишет о периоде после убий­ства в мотосалоне, которое первоначально сошло ему с рук:

«Я был в полностью разобранном состоянии. Снова пошел учиться, завел нескольких подружек, работу, все вроде потихоньку налаживалось. А с другой стороны, делал все, чтобы это испортить. В личной жизни бардак, с церковью завязал, типа отличник, а общаюсь с подпольным торговцем оружием из другого штата. Стал очень агрессивным и слишком осторожным, боюсь людных мест и укромных уголков, постоянно при оружии и новые прие­мы учу... Отношений не ищу, получаю, что хочу, и меняю женщин как перчатки. Хотя некоторые задержались лет на 8-11, причем параллельно друг с другом. Знали это, им не нравилось, но как-то соглашались. Да я и не скрывал, просто смотрел, чтобы они не совали нос куда не надо. Короче, я был в основном по плохим делам, а не по хоро­шим».

Когда получается вызвать на откровенность серийного убийцу или маньяка, в большинстве своем они призна­ются, что не сумели бы остановиться сами. Это относится и к Колхеппу, но убийства не приносили ему радости или удовлетворения. Для него они были скорее досадной необходимостью. Вот что он рассказывает в протоколе о пе­риоде после убийства Карвер и пленения Браун:

«Я был измучен жизнью, выгорел на работе, делал все на автомате, а так мне было все равно. Избегал подру­жек, знакомых, сотрудников, совсем отшельником стал. Раньше всем помогал, а теперь предлагал решать свои проблемы самим: "Мне некогда этим заниматься". Еще Кэла эта, убивать очередную женщину не хотелось, очень нервничал поэтому. Знакомым говорил, что в тюрьме мне лучше было. Как следы замести, знал прекрасно: как там от обнаружения телефонной вышкой уйти и все такое - просто не стал заморачиваться этим... Я не надуваю щеки, но это не они меня поймали, это я сам себя поймал... Меня этот сайт [с реестром сексуальных преступников] и так достал по полной, а если меня еще и обворовать захотели, то вот вам и очередная ситуация, будьте уверены».

Об этом же говорят и другие ответы на вопросы протокола. Один из них звучит так: «Считает ли обследуемый, что с каждым новым своим преступлением он становился еще более агрессивным или жестоким?»

Относительно совершенного в подростковом возрасте изнасилования Колхепп отвечает отрицательно: «Нет Я опомнился и затихарился». Но уже про убийство в мотосалоне он пишет: «Да. Я шел на конфликты, и убийство бы­ло единственным средством решения вопросов». И о последнем своем убийстве: «Да. Покончив с Чарли и удержи­вая Кэлу, я мысленно готовился к следующей стычке».

Воспитанный в отсутствие родительской любви и заботы, что способствовало заниженной самооценке и нар­циссизму, без братьев и сестер, на которых можно было бы опереться, лишенный возможности нормально разви­ваться в подростковом возрасте и юности, Тодд считал, что обязан набрасываться на любого, кто, по его мнению, собирается его обмануть.

Вопреки тому, что впоследствии рассказывала журналистам Реджи, никакие достижения Колхеппа, судя по всему, не впечатляли его родителей и не добавляли ему уважения в их глазах. Как и Дэвид Берковиц, он пришел к ощущению своей полной ненужности. И, как и в случае Берковица, его агрессивность была по большей части след­ствием смещенного гнева.

Об эгоцентричности Реджи красноречиво свидетельствует ее диалог с сыном, позвонившим непосредственно после своего ареста.

- Как же ты мог натворить такое, если любишь меня?

- Я был не в себе. Прости.

-Хорошо.

- Я люблю тебя.

-Хорошо.

В разговоре с корреспондентом телепрограммы «48 часов» Дэвидом Беньо Реджи заметила: «Между первым и остальными был огромный промежуток времени. Понимаю, что родным это не слишком важно, и сочувствую им. Но он не серийный убийца». И далее она попыталась объяснить, почему Тодд убивал: «Его же позорили. Понимаете, ведь любому человеку, хоть кому, с характером или без, не хочется, чтобы его позорили. И выбраться из всего это­го очень трудно». В этом есть нечто трогательное и одновременно жалкое: мать, которая пытается постичь непо­стижимое - то, что ее сын всю жизнь убивал, - и, как мне представляется, отчаянно старается уяснить собствен­ную роль в этом.

На первом допросе в следственном изоляторе Спартанбурга Колхепп сказал: «Мы с мамой уже давно не обща­емся. Я пытался, ничего у нас не получилось».

Вскоре после этого, 23 апреля 2017 года, Реджи умерла.

«Я скучаю по моему псу, а по матери - не очень», - написал Колхепп Марии. Собаки любят безусловно и безза­ветно, матери - не всегда, увы.

Тем не менее в конце концов Колхепп осознал, что никто: ни Реджи, ни Билл Сэмпселл, ни Карл Колхепп, ни убитые в мотосалоне - не несет ответственности за содеянное им самим.

Из всех знакомых мне убийц-рецидивистов Колхепп дает наиболее глубокое, емкое и достоверное описание своей личности:

«Я провел очень трудное детство с родными, которым я был не нужен, но которые и не пожелали отдать меня кому-то еще. Они терпеть не могли, если у меня что-то получалось лучше, чем у них. Они не гордились ни моим уни­верситетским дипломом, ни летными правами, ни созданной мной компанией. Они могли только разносы учинять да гадости говорить. Я очень старался доказать, что могу кем-то стать, что они не правы, и по большей части у ме­ня это получилось. Но осадок от несчастного детства и долгих лет тюрьмы не позволил мне избавиться от агрес­сивности и обид».

Но, невзирая на это, Тодд понимает или в гораздо большей степени, чем многие другие преступники, готов при­знать, что несчастья детства и юности не лишили его свободы воли: «Мои преступления - это то, что было под­властно мне. На курок нажимал мой палец по моей воле. Никто меня не заставлял».

Эпилог: собственный выбор убийцы

Вечером 2 июня 1985 года 39-летний Леонард Лейк заехал в хозяйственный магазинчик в южной части Сан- Франциско, чтобы заплатить за тиски, которые его приятель Чарльз Нг украл оттуда утром того же дня. 24-летний Нг жил в коттедже у Лейка, расположенном за сотню миль от места события в окрестностях городка Уил сивилл. Истинные причины такого всплеска сознательности неизвестны, но для Лейка это не кончилось ничем хорошим.

Продавец попросил Лейка показать документ, удостоверяющий личность. Тот показал водительские права на имя некоего Робина Шэпли. Заподозривший неладное продавец вызвал полицию,которая уже знала об утренней краже и приехала на место очень быстро. В багажнике машины Лейка полицейские нашли пистолет 22 калибра и запрещенный глушитель к нему, что послужило достаточным основанием для его ареста.

Личность Лейка проверили по отпечаткам пальцев. Номерной знак машины был выдан на имя Лейка, но про­бив VIN, полицейские установили, что она принадлежала некому Полу Кознеру, безвестно пропавшему в ноябре предыдущего года. Об исчезновении Робина Шэпли, права которого показал продавцу Лейк, его семья заявила в полицию несколько недель назад. На допросе Лейк заявил детективам, что кражу тисков совершил Нг, а сам он только пытался исправить ситуацию. После этого попросил стакан воды, запил им две таблетки и написал корот­кую записку своим родным. Таблетки оказались цианистым калием. Четыре дня спустя Лейк умер, не приходя в со­знание.

Обычно люди не кончают жизнь самоубийством, будучи уличенными в магазинных кражах, незаконном владе­нии оружием, подделке водительских прав или в угоне автомашин. Полицейские поняли, что для этого у Лейка должны были быть куда более веские причины.

И они действительно были. Обыскав владения Лейка в Уилсивилле, детективы обнаружили за коттеджем при­способленный под карцер погреб и импровизированный могильник с фрагментами тел по меньшей мере одинна­дцати человек. Там же находились два обугленных трупа: тела Шепли и жившего по соседству Лонни Бонда. В зако­панных на участке двух двадцатилитровых баках хранились документы и личные вещи еще примерно 25 человек, а также рукописные дневники Лейка за два последних года и две видеопленки с записями насилия и садистских из­девательств над двумя женщинами: Брендой О'Коннор и Деборой Дабс. Тем временем Нг пустился в бега.

Эти пленки стали одним из самых отвратительных вещдоков из когда-либо полученных нами в Куантико. Омер­зительность запечатленных на них преступлений была сравнима разве что только с первобытной жесткостью Ло­уренса Биттейкера и Роя Норриса. Познакомившись в тюрьме и выйдя на свободу по УДО, эти двое решили похи­щать, насиловать и убивать девушек подросткового возраста. С пятерыми им это удалось, а шестая сумела сбе­жать и обратилась в полицию. Не столь же технически продвинутые, как Лейк и Нг, Биттейкер и Норрис ограничива­лись аудиозаписями пыток своих жертв. Биттейкер вот уже сорок лет ожидает смертной казни в тюрьме Сан-Квен- тин. А что же его подельник? Норрис заключил сделку со следствием и взамен на показания против Биттекера по­лучил пожизненный срок с правом ходатайствовать об УДО. И если его ходатайство когда-либо удовлетворят, то это станет одной из величайших ошибок калифорнийского правосудия, если не сказать больше.

Во время съемок эпизодов «Молчания ягнят» в академии ФБР я поставил одну из этих аудиозаписей Скотту Гленну - прекрасному киноактеру, снявшемуся в роли профайлера Джека Кроуфорда. Скотт - тонко чувствующий, отзывчивый гуманный человек, который верил в исправимость порока и изначальную доброту людей. Мы слушали запись, и я видел, как его глаза наполняются слезами. Затем, еще не оправившись от потрясения, он сказал мне: «Я не представлял себе, что люди способны на такое». Сейчас он уже не принадлежит к числу противников смерт­ной казни.

Чарльз Нг обнаружился примерно через месяц после самоубийства Лейка в канадском городе Калгари, где жи­ла его сестра. Нг выстрелил в руку охранника магазина, пытавшегося задержать его за кражу банки рыбных консер­вов. Все четыре с половиной года своей тюремной отсидки в Канаде Нг яростно сопротивлялся экстрадиции в США. В конце концов Нг отправили обратно в Калифорнию, где ему предъявили обвинения по двенадцати эпизо­дам убийств с отягчающими обстоятельствами.

При помощи многочисленных юридических уловок и проволочек, использованных целой командой дорогостоя­щих адвокатов, Нг удалось затянуть начало суда над ним до второй половины 1990-х годов. К этому времени я уже ушел из ФБР, и со мной связался по телефону его тогдашний адвокат.

Он сказал, что хотел бы видеть меня консультантом стороны защиты, и начал было излагать подробности, но я прервал его, сказав, что знаю дело. Еще в конце 1980-х меня и моих сотрудников ознакомил с ним один из кали­форнийских детективов, обучавшийся в академии ФБР Тогда адвокат принялся объяснять избранную им стратегию защиты: главным преступником был деспотичный Лейк, который практически принуждал значительно более моло­дого и слабовольного Нг участвовать в пытках и убийствах.

Я сказал, что, по моим воспоминаниям, в деле не было видимых признаков отношений типа «ведущий-ведо­мый».

Адвокат ответил, что полная фактура и доказательная база дела убедят меня в том, что Нг не был доброволь­ным соучастником преступлений. Со своей стороны, я сообщил ему расценки на мои услуги и, как обычно, преду­предил, что буду рассматривать предоставленные материалы непредвзято, а решать, использовать или нет сде­ланные мной выводы, будет он сам. Он согласился и сказал, что выплату моего гонорара возьмет на себя штат Ка­лифорния.

Через неделю мне доставили целую коробку, в которой были фото с места преступления, отчеты следствия, видеозаписи и все другие материалы, которые могли понадобиться в процессе изучения и анализа дела.

Я начал с биографий обоих преступников.

Родители Лейка развелись, когда ему было шесть лет, и его с сестрами воспитывала бабушка. Еще в детстве он увлекся порнографией и фотографировал своих сестер в обнаженном виде. Ему очень нравилось также наблю­дать за мучительной смертью мышей, помещенных в химические реагенты. Из морской пехоты Лейка демобилизо­вали из-за неустойчивой психики, после чего он провел некоторое время в коммуне калифорнийских хиппи, где сни­мал порнофильмы с садомазохистским уклоном. Нг родился в Гонконге в состоятельной китайской семье. Он был проблемным ребенком, и строгий отец-бизнесмен часто подвергал его телесным наказаниям. Сменив несколько европейских частных школ, он подался в США и записался в морскую пехоту, где, правда, очень скоро угодил под трибунал за кражу боеприпасов. После полутора лет заключения в военной тюрьме его уволили в запас с лишением прав и привилегий, после чего он возобновил общение с Лейком, с которым познакомился за три года до этого.

Все это было неудивительно. Я предполагал, что оба были выходцами из неблагополучных семей и что Лейк как старший по возраст/ был главным в этой парочке. Но при этом я не обнаружил никаких свидетельств тому, что Нг был покорным исполнителем его воли. Более того, на одной из душераздирающих видеозаписей Нг говорит их объятой ужасом жертве: «Рыдай не рыдай, бесполезно, видали мы таких. Мы, скажу тебе, ребята в общем бессер­дечные».

Изучая дело, я в том числе пришел к выводу, что Лейк приехал в хозяйственный магазин расплатиться за укра­денные его подельником-клептоманом тиски, чтобы сгладить ситуацию и не дать хода заявлению о краже, которое могло бы вывести полицию на их след.

Потратив на изучение материалов около двадцати часов, я решил, что нужно позвонить адвокату Нг и расска­зать ему о своих предварительных выводах. Я известил его о том, что пока не увидел в материалах ничего, что свидетельствовало бы о принуждении или хотя бы «натаскивании» со стороны покойного Лейка, и все говорит о том, что его клиент был добровольным соучастником преступлений. Нг лично пытал своих жертв, когда Лейк сни­мал происходящее на видео. Адвокат настоятельно попросил меня продолжить работу. Он полагал, что, ознакомив­шись со всем материалом, я буду готов согласиться с его позицией. А она заключалась в том, что, будучи отнюдь не ангелом, Чарльз Нг сам стал невольной и послушной жертвой.

Я неохотно согласился. Но проведя за работой еще примерно десять часов, я окончательно убедился в том, что Нг был попросту отвратительным чудовищем, и решил, что больше не буду тратить собственное время и госу­дарственные деньги на попытки найти обоснование тому, что сам считаю нелепыми и голословными утверждения­ми.

Я позвонил адвокату и сообщил ему неутешительные новости. Мне было совершенно очевидно, что его клиент по собственной доброй воле участвовал в этих пытках и убийствах, и ничто в изученных мной материалах не сви­детельствует об обратном. Адвокат не обрадовался. Точнее говоря, он просто взбеленился, и пришлось напомнить ему, что с самого начала я предупреждал, что мое мнение никакие определяется выплатой гонорара. Оно склады­вается исключительно на основе фактов.

Я совершенно не удивился, когда примерно год спустя узнал, что стороне защиты удалось найти «экспертов», готовых выступить в суде в пользу Нг. Некий психиатр заявил под присягой, что Нг страдает пассивным расстрой­ством личности. Но в ходе прокурорского перекрестного допроса он признался, что не смотрел известные мне ви­деозаписи. В отличие от него, их просмотрел некий психолог, который, в свою очередь, выдвинул предположение о том, что очевидный садизм Нг был всего лишь подражанием в угоду Лейку.

Кроме того, Нг решил, что тоже выступит со свидетельскими показаниями в свою пользу Это позволило обви­нению привести еще больше доказательств, в том числе фотокопии рисунков со сценами пыток, которые Нг разве­шивал по стенам своей тюремной камеры.

11 февраля 1999 года присяжные признали Нг виновным по одиннадцати эпизодам убийства с отягчающими обстоятельствами, не придя к единому мнению по поводу двенадцатого вменявшегося эпизода. 30 июня судья Джон Райна согласился с рекомендацией присяжных и вынес Нг смертный приговор, отметив, в частности, что «в материалах дела нет свидетельств тому, что мистер Нг подвергался какому-либо давлению или был подвластен Леонарду Лейку». На данный момент Нг все еще ожидает приведения приговора в исполнение в камере смертников тюрьмы Сан-Квентин, неподалеку от Лоуренса Биттейкера.

В самом начале исследовательской работы в ФБР я полагал, что в большинстве случаев жестокие насиль­ственные преступления совершаются в невменяемом состоянии. Дела, поступавшие к нам для целей анализа, сви­детельствовали о крайней степени жестокости преступников по отношению к их жертвам, и я действительно думал, что находящийся в здравом уме человек на такое просто не способен. Ведь каждый раз, встречаясь с мерзостью и гнусностью преступлений, подобных тем, что совершал Нг, мы и впрямь задаемся вопросом: «Как можно творить подобное с другими себе подобными?» Зачастую эти ужасные деяния совершаются руками очень нездоровых лю­дей. Но чем глубже мы вникаем в сознание и личные черты таких преступников, тем лучше восстанавливаем карти­ну преступления и понимаем психодинамику поведения.

Дилемма «природа или воспитание» всегда будет оставаться в центре внимания исследующих причины таких чудовищных и противоестественных деяний, как те, о которых рассказано на страницах этой книги. Но выйдя за ее рамки, мы неизбежно придем к вопросу о том, что движет преступником: его собственный выбор или врожденная патология?

Многие убийцы будут утверждать, что совершали свои отвратительные деяния не по своей воле, а в силу некой предопределенности. Однако за долгие годы своей работы в криминалистике я убедился в том, что так бы­вает лишь в крайних случаях острых психических заболеваний.

На самом деле никакие превратности судьбы не могут служить оправданием убийства. Я не готов утверждать, что именно в силу своего воспитания и врожденных личных качеств Лейк и Нг стали творить свои отвратительные преступления. На примерах Джозефа Макгоуэна, Тодда Колхеппа, Эдмунда Кемпера, Дэвида Кемпера и очень мно­гих других мы убеждаемся в том, что убийцы ищут сторонние оправдания своим преступлениям.

Так было и с арестованными в 2002 году за серию убийств в Вашингтоне и окрестностях 41-летним Джоном Ал­леном Мухаммадом и 17-летним Ли Бойдом Мальво. Мухаммад отказался от дачи показаний, зато Мальво общался со следователями вполне открыто. По эпизоду убийства Линды Фрэнклин на парковке у магазина Home Depot его допрашивала Джун Бойл - опытный следователь окружного полицейского управления Фэйрфакса.

Все, кто присутствовал на допросе или слушал его в записи, отмечали, насколько легко и непринужденно вел себя Мальво. На вопрос Бойл о том, действительно ли он застрелил Фрэнклин, Мальво ровным голосом ответил: «Нуда». А в ответ на вопрос, видел ли он, куда он ей попал, он, по словам Бойл, «улыбнулся и ткнул себя пальцем в голову». По свидетельству Бойл, на предварительном судебном заседании Мальво явно развеселился, рассказы­вая об убийстве садовника Сонни Бьюкенена. Поводом для его веселья послужило то, что газонокосилка, на кото­рой работал убитый, продолжала ехать и после того, как он упал с нее.

По просьбе прокурора на предварительном судебном заседании Мальво опрашивал д-р Стэнтон И. Сэймнау - вашингтонский психолог-криминалист, работой которого мы восхищались с давних пор. В соавторстве с ныне по­койным психиатром Сэмюэлом Йокелсоном он написал выдающийся трехтомный труд «Личность преступника», в основу которого легли результаты многолетних исследований преступников, содержавшихся в вашингтонской пси­хиатрической больнице Сент-Элизабет.

Сэймнау подробно расспросил Мальво о его детстве и юности на Ямайке, безотцовщине, регулярных отлучках матери, еще более регулярных физических наказаниях и всех его проблемах до знакомства с аферистом и проны­рой Мухаммадом.

На тот момент позиция защиты Мальво состояла в том, что он якобы страдает «неуточненным диссоциатив­ным расстройством личности». Это означало, что Мухаммад настолько подчинил себе Мальво, что тот перестал быть самим собой.

Как сказал нам Сэймнау, «это не точная цитата, но один из адвокатов высказался примерно так: "Это как влить в чистый ручей поток нечистот, настолько Ли Мальво был отравлен, заражен и одурманен Джоном Мухамма­дом"». Звучит знакомо, не так ли?

Спустя десять лет в телеинтервью Мальво высказался о казненном Мухаммаде так: «Я был не способен отка­зать. Я всю свою жизнь нуждался в такой любви, приятии и постоянстве и никак не находил этого. И даже когда чи­сто подсознательно или в краткие моменты раздумий я понимал, что все это неправильно, у меня не было сил от­казаться».

Однако десятью годами ранее на вопрос Сэймнау, случалось ли ему не выполнять просьбы Мухаммада или от­казывать ему, он же ответил словами: «Да всю дорогу!»

Иными словами, выбор у него был.

Мы исследуем этих людей не как психологи или социологи, а как криминалисты. Мы детально изучаем их био­графии для того, чтобы лучшее понимание причин их поступков служило делу раскрытия преступлений и уголовного правосудия. Это означает необходимость четкого ответа на вопрос, почему эти люди решают причинять страдания и убивать. Основу психологического портрета преступника составляет понимание процесса принятия подобных ре­шений, поведенческих предпосылок, последствий и средств реализации.

Почему? + как?= кто.

Не стоит питать надежду на то, что человеческое поведение будет когда-либо исследовано полностью, равно как и на то, что в один прекрасный день удастся полностью покончить с преступностью. Все, что мы можем, - это продолжать работать, неустанно повышая уровень своего понимания и расширяя пределы познания.

Все описанные в этой книге преступники - убийцы, но убийцы очень разные. Их личности разнятся между со­бой во множестве тончайших аспектов. Конкретное преступное деяние отражает эти различия и, как правило, пря­мо указывает на мотив. При этом можно с уверенностью говорить о том, что у всех этих персонажей присутствовал внутренний конфликт между ощущениями своего величия и неполноценности. Каждый считал, что в силу своей ис­ключительности не обязан соблюдать закон и общественный договор, и все имели возможность поступать по соб­ственному выбору

Настанет день, когда достижения нейробиологии позволят увязывать конкретные мысли с особенностями мор­фологии и электрохимической активности отдельных структур головного мозга. Но будет ли это означать отказ от понятия личной ответственности в пользу научного редукционизма и детерминизма бихевиористского толка? И ес­ли да, то что же это будет за общество и с какой моралью?

Лишь единицы из длинного ряда жестоких преступников, которых мы с коллегами обследовали за долгие годы работы в правоохранительных органах, могли считаться невменяемыми с юридической точки зрения. Что же до остальных, то их действительно нельзя было отнести к категории нормальных, и у большинства были налицо те или иные психические отклонения. Но все они были способны отличать хорошее от плохого и оценивать послед­ствия своих преступных деяний.

Мы часто сравниваем дела Сьюзен Смит, убившей двоих своих сыновей трех лет и четырнадцати месяцев от роду, и Андреа Йетс, убившей пятерых своих детей в возрасте от полугода до семи лет В обоих случаях дети уто­нули: Смит направила свою машину с пристегнутыми детьми в озеро, а Йетс утопила своих в ванне.

Хотя полиция подозревала ее с самого начала, Смит утверждала, что ее «мазду» с находившимися в ней детьми угнал какой-то афроамериканец, и умоляла вернуть их, выступая по общенациональному телевидению. Как выяснилось, она просто пыталась спасти свои отношения с богатым мужчиной, не готовым принять ее вместе с детьми. К сожалению, подобные мотивы нередки в случаях детоубийства.

У Йетс был целый букет психических расстройств, она страдала послеродовой депрессией и наблюдалась у психиатра после неудавшейся попытки самоубийства. Она подождала, пока муж уйдет на работу, а затем утопила всех пятерых детей и вызвала полицию. Ею руководила убежденность в том, что она плохая мать, а поэтому душа­ми ее детей овладел дьявол, и убийство - единственный способ спасти их от геенны огненной.

В принципе, можно считать психически нездоровыми обеих этих женщин. Но Сьюзен Смит прекрасно понимала разницу между добром и злом и приняла решение исходя из того, что считала лучшим вариантом для себя, пусть даже и за счет избавления от собственных детей. Что же касается Андреа Йетс, то она была настолько неадекват­ной, что вообще не воспринимала реальную действительность. При всем трагизме обоих случаев можно обосно­ванно утверждать, что злой умысел и обдуманный выбор присутствовали лишь в действиях Смит Йетс была на это не способна. Йетс не была серийным убийцей. Она не собиралась убивать других членов семьи или незнакомцев ради их спасения от адовых мук.

За исключением крайне редких случаев полного помешательства, убийцы обычно очень хорошо понимают, что делают Я уверен в том, что всем преступникам, о которых рассказано в этой книге, были присущи дефекты лично­сти, заставлявшие их творить то, что они творили. Им была нужна смерть их жертв, но сами они хотели жить. С по­зиций их извращенной системы ценностей это выглядело вполне нормальным.

Джозеф Кондро и Дональд Харви делали осознанный выбор и тщательно планировали свои действия. Тодд Колхепп писал, что «решил изнасиловать» соседскую девочку и «все испортил». Кто-то может сказать, что Мак­гоуэн и Колхепп давали волю эмоциям и на самом деле поступали необдуманно. Не готов с этим согласиться. Как говорил мне Макгоуэн, он решип убить Джоан Д'Алессандро, как только увидел ее на пороге своего дома. Выбор места убийства он сделал, попросив ее пройти с ним вниз за деньгами. А способ убийства он выбрал, ударив ее головой об пол. То же относится и к совершенным Колхеппом убийствам супругов Кокси и Чарли Карвера. Юридиче­ское понятие предумышленности не говорит о периоде формирования злого умысла. Это может быть и год, и доля секунды. Но, так или иначе, это умысел.

В конечном счете, мы вряд ли сможем окончательно разобраться в том, что таится в сознании убийц. Как че­ловек, посвятивший жизнь изучению этой проблематики, я часто вспоминаю в этой связи мысль, высказанную Вик­тором Франклом в его книге «Человек в поисках смысла». Напомню, что этот венский психоаналитик прошел через кошмар Освенцима, где погибли его родители, брат и беременная жена, а вышеупомянутая книга является одним из великих морально-философских памятников современной эпохи. Он писал: «Человеческая свобода - это конечная свобода. Человек не свободен от условий. Но он свободен занять позицию по отношению к ним. Условия не опре­деляют его полностью. От него зависит, сдастся ли он, уступит ли он условиям».

Все убийцы, за исключением полностью невменяемых, свободны в своем выборе, причем даже те из них, кто не вполне адекватно воспринимает окружающую действительность. Мы должны постоянно расширять и углублять наши знания о том, как и почему совершается этот выбор, чтобы упростить правоохранительным органам задачу поимки преступников с последующей изоляцией от общества. Именно для этого я и занялся тем, чем занят и по сей день. И именно поэтому я продолжаю свои беседы с убийцами.

Благодарности

Каждая книга так или иначе является результатом сотрудничества многих людей, и в данном случае нам также была оказана огромная помощь. Мы выражаем особую признательность и искренне благодарим:

Нашего издателя Мэтта Харпера за его непреходящий энтузиазм, поддержку, мудрое руководство и ясность ви­дения, которые помогли нам сказать то, что мы хотели сказать этой книгой; Анну Монтегю, Бен Сил фин, Дэниеллу Бартлетт, Геру Ланци, Келл Уилсон и всех из Harper-Collins / William Morrow / Dey St.

Нашего всегда лояльного и изобретательного литагента Фрэнка Уименна из Folio Literary Management.

Нашего британского издателя Тома Киллинбека, рекламного агента Элисон Мензис и лондонскую команду William Collins.

Нам очень помогли:

Эндрю Консовой и Роберт Эглс - бывшие руководители комиссии по вопросам УДО штата Нью-Джерси.

Бывшие учителя средней школы в Таппан Зи Роберт Каррильо и Джек Мескино, а также партнер Джека, Пол Ко- летти.

Продюсер Триша Соррелс Дойл и команда телеканала MSNBC, работавшие на интервью Джона с Джозефом Кондро и Дональдом Харви.

Продюсер и режиссер Мария, которая невероятно щедро делилась опытом и материалами для фильма Serial Killer: The Devil Unchained, и ее коллеги по Committee Films, в первую очередь Джен Блэнк и Билл Харли.

Психолог-криминалист Стэнтон И. Сэймнау, чей опыт и обширные знания всегда помогают нам в нашей работе.

Жена Марка Кэролайн, которая помимо других многочисленных достоинств и талантов является нашим глав­ным администратором и юристом.

Дочь Джона Лорен Дуглас Складани, которая тщательно вычитывала текст и давала ценные советы.

Мы глубоко благодарны Розмари Д'Алессандро и ее сыновьям Майклу и Джону, которые не только стремились сохранять память о Джоан, но и неустанно боролись за безопасность и справедливость для всех детей. Эта книга посвящается Розмари за ее мужественную борьбу и силу духа.

Об авторах

Джон Дуглас - в прошлом сотрудник ФБР, один из первопроходцев психологического портретирования в этой организации, организатор и первый руководитель специализированного отдела в академии ФБР в Куантико и один из создателей «Классификатора преступлений». Он участвовал в розыскных мероприятиях по поимке некоторых из самых известных убийц нашего времени, в том числе Дэвида Карпентера из Сан-Франциско, Уэйна Уильямса из Атланты, «Чикагского отравителя», «Унабомбера» и целого ряда других. Его докторская диссертация была посвя­щена обучению работников правоохранительных органов сравнительным методам классификации насильственных преступлений. В наши дни он часто выступает с публичными лекциями и консультирует. В соавторстве с Марком Олшейкером Дуглас написал семь книг, в том числе бестселлер «Охотник за разумом», послуживший основой для одноименного популярного сериала.

Марк Олшейкер - писатель и сценарист, на протяжении многих лет сотрудничающий с Дугласом. Он - автор нескольких детективных романов, ряда документальных книг и публикаций в ведущих американских газетах.

Оба автора проживают со своими семьями в окрестностях Вашингтона.