Убийца сидит напротив. Как в ФБР разоблачают серийных убийц и маньяков Олшейкер Марк

­

Мне было очень интересно побеседовать с Харви еще и потому, что в свое время меня привлекали к его делу в качестве консультанта. Поскольку госпитали Управления по делам ветеранов являются федеральными учрежде­ниями, подведомственными ФБР, оно принимало участие в расследовании совершенных в них убийств.

В Куантико позвонил глава регионального офиса в Цинциннати и попросил меня проконсультировать его коллег по наиболее эффективным тактикам допроса Дональда Харви. Я вылетел на место в тот же день. Приехав в регио­нальный офис, я провел совещание с его главой и двумя назначенными на дело агентами, которые ознакомили ме­ня с деталями биографии Харви и расследования, о которых рассказывалось выше. Обычно в подобных случаях меня просили выбрать агента, наиболее подходящего для проведения допросов по личным качествам и манере по­ведения. Иногда я рекомендовал для этого непосредственно главу регионального офиса: подозреваемый должен был проникнуться уважением к его должности. Иногда провести допросы просили и меня. Но мне больше нрави­лось быть наставником, к тому же как участник допросов я должен был бы тратить кучу времени на дачу свиде­тельских показаний в судах, а это в мои задачи не входило.

Изучив дело, я снова встретился с агентами и предложил использовать неагрессивную, мягкую манеру веде­ния допросов. Вне зависимости от своих истинных чувств они должны были изображать сочувствие и делать вид, что понимают, что подозреваемый лишь облегчал страдания своих жертв, которые в любом случае вот-вот должны были умереть. Я рассчитывал, что такой подход заставит допрашиваемого разговориться и раскрыть свои истин­ные намерения в каждом конкретном случае убийства. Агенты должны были произвести впечатление сопереживаю­щих, предложить спасительный сценарий «убийства из милосердия» и воздерживаться от слов вроде «умышлен­ное», «преднамеренное» и «убийство».

Назначенные на дело агенты были примерно одного возраста с Харви. Я предложил допрашивать Дональда в региональном офисе ФБР. Это должно было символизировать могущество, которое было у ФБР и которого Харви лишился навсегда.

Помещение, в котором должны были допрашивать Харви, было оборудовано двусторонним зеркалом. Таким образом, мы с коллегами могли наблюдать за ходом допроса и давать рекомендации ведущим его агентам.

В тот период полицейского досье на Харви еще не было, а ФБР еще не закончило собирать на него материал. Так что отправных точек было маловато, хотя мы и знали, что убийца, похоже, воспринимает свой арест с облегче­нием и не производит впечатления человека, сильно переживающего по поводу происходящего. Учитывая это, я сказал агентам, что вероятность разговорить его достаточно велика. Тогда мы еще не знали, скольких пациентов он отправил на тот свет, и поэтому сценарий «убийства из милосердия» по-прежнему считался действенным.

Доставленный на допрос Харви выглядел дружелюбным малым с несколько озорным «вот вы меня и поймали» на лице. Агенты подробно расспросили его о фактах биографии, после чего перешли к вопросам о преступлениях.

Очень скоро я понял, что никакие особо изощренные тактики допроса в данном случае не нужны, поскольку Дональд хочет говорить. Было похоже, будто он выступает со сценическим монологом.

Так проходил первый из множества допросов Харви агентами ФБР Мне и самому захотелось поговорить с ним для целей поведенческого анализа, но дело было настолько сложным, что времени для этого не нашлось. Что ж, решил я, наверное, такая возможность представится мне когда-нибудь еще.

Заключенный № А-199499 по имени Дональд Харви быстро приспособился к тюремной жизни. Он сотрудничал с администрацией, не имел дисциплинарных взысканий и даже согласился сниматься в учебном видеофильме о том, как предотвращать найм на работу в медучреждения себе подобных.

Убийца отбывал срок в тюрьме города Лукасвилл, которая лишена гнетущей готической тяжести многих других знакомых мне исправительных учреждений. Она расположена неподалеку от границы с Кентукки и больше походит на современный производственный комплекс, а ее главная сторожевая вышка - на вышку управления авиадвиже­нием. Но этот относительно благодушный вид не должен вводить в заблуждение. В этой тюрьме содержатся неко­торые из наиболее опасных преступников штата Огайо и приводятся в исполнение смертные приговоры.

В самом начале беседы я рассказал Харви о том, что в свое время консультировал допрашивавших его аген­тов ФБР. Я сказал, что, наблюдая за ходом допроса, не увидел необходимости помогать его проведению, поскольку тот и так был вполне откровенен.

Опираясь на это и исходя из уже известных поведенческих стереотипов Дональда, я рассчитывал на 90-95 % его правдивости. Но в большей степени меня интересовали остальные 5-10 %.

Мы разговаривали в хорошо освещенном помещении площадью примерно 50 квадратных метров. Войдя в него, Харви широко улыбнулся и протянул мне руку. Я улыбнулся в ответ и пожал его руку не слишком крепко.

- Так значит, вы тогда за стенкой сидели? - спросил Харви мягким южным выговором и с удивленной улыбкой на лице.

Это был с виду совершенно безобидный мужчина приятной внешности с короткой стрижкой, усами и в очках в пластмассовой оправе. Но по сравнению с тем статным кудрявым красавцем, которым он выглядел на момент аре­ста, Дональд явно постарел и пополнел.

Я вспомнил о его участии в учебном видеофильме и сделал упор на то, насколько большую службу сослужит людям его не менее откровенный рассказ о своем детстве и юности.

Пока мы готовились к съемкам, он оставался милым и приветливым, словно стараясь заручиться симпатиями всей нашей группы. Сразу же попросил познакомить его с продюсером, Тришей Соррелс Дойл, которая договарива­лась об интервью и съемках. Триша закончила юридический факультет Колумбийского университета, она является лауреатом премии «Эмми» и работала на нескольких крупнейших телепроектах. А еще она очень красивая женщи­на.

- А, так это я. Привет! - сказала Дойл.

- Привет! Вы лучший из всех сталкеров, кого я знаю. Подкрадывались ко мне целых четыре месяца, - ответил Харви.

- Я согласился, сказав, что она свое дело знает, а Триша подыграла: поблагодарила за комплимент и шутливо попросила передать его своему начальству. На это Дональд сказал, что мне стоило бы рекомендовать ее на работу в ФБР У меня создалось впечатление, что даже будучи геем, он флиртует с красивой женщиной, чтобы показать себя вполне нормальным, свойским парнем.

- Тюремные чиновники уже рассказали мне, что Харви хотел выглядеть на интервью как можно лучше и позабо­тился о том, чтобы его одежда была постирана и отглажена. Стоит заметить, что на старых фото из зала суда он выглядит настолько ухоженным и тщательно одетым, что его трудно отличить от адвокатов. А после нашего интер­вью он написал Трише письмо на бумаге с цветочным узором.

- В подавляющем большинстве своем серийные убийцы регулярно выходят на охоту, а некоторые из них делают это едва ли не ежевечерне. Охота - важнейший элемент фантазий, и подчас она приносит такое же удовлетворе­ние, как само преступление. Я бы сравнил серийного убийцу со львом на африканской равнине Серенгети, подсте­регающим стадо антилоп у водопоя. Он научился чувствовать слабость, беззащитность и любые другие особенно­сти, которые делают данного конкретного человека предпочтительной жертвой. Это составная часть хищнического склада ума.

- Но Харви заинтересовал меня тем, что больше походил на льва из зоопарка. Ему не нужно было охотиться: до­быча ежедневно появлялась «на тарелочке» сама собой. И что же тогда его возбуждало? Что приносило ему удо­влетворение? Что заменяло собой охоту? Или все же он охотился, но мысленно и в больничных стенах?

- Здесь можно вернуться к дилемме «врожденного и приобретенного» и задаться вопросом, к какой категории убийц отнести Харви: «сформировавшихся» или «прирожденных»? Мы уже отмечали, что определенная врожденная предрасположенность, по-видимому, существует, но на данном этапе развития нейробиологии мы пока не способны ее объяснить. Обусловлена ли она генетически? Возможно. Но исследуя биографию жестокого преступника, мы обычно находим близких родственников, не имеющих подобных наклонностей или имеющих до некоторой степени подобные, но выражающих их диаметрально противоположным образом.

- В этой связи интересен пример «Унабомбера» Теодора Качинского и его младшего брата Дэвида. Оба этих мо­лодых человека были исключительно умны, прожили некоторое время в уединении и примитивных условиях, мечта­ли улучшить жизнь людей. Однако Тед стал мастерить и рассылать смертоносные бомбы, а Дэвид сделался соци­альным работником и буддистом. Глубокая порядочность заставила Дэвида и его жену сообщить властям, что стиль опубликованного в прессе «Манифеста Унабомбера» пугающе похож на сочинения Теда. Единственным, о чем Дэвид попросил в качестве награды, был отказ прокуратуры требовать для его брата смертной казни. Это красноречивее любых слов говорит о том, насколько разными выросли эти родные братья. Тед был готов убивать ни в чем не повинных людей. Дэвид не мог примириться с существованием смертной казни для виновных.

- Брат упоминавшегося ранее убийцы-рецидивиста из штата Юта Гэри Гилмора, Майкл - известный журналист, писатель и музыкальный критик.

Как показывают наши исследования, формированию асоциальной личности чаще всего способствует сочета­ние врожденных неврологических особенностей с тяжелым детством и подростковым возрастом. Возможно, что в отсутствие одного или другого фактора склонность к насильственным преступлениям не появится, как предполага­ют случаи законопослушных Дэвида и Майкла. Но в этом эпизоде мы имеем всего лишь данные по неформальной контрольной группе, а не результаты лабораторных экспериментов. На этой стадии развития нейропсихологии и криминалистики можно говорить не более чем о теоретических построениях.

Заметим также, что неблагоприятный фон складывается у всех по-разному. Для того чтобы окончательно вый­ти из себя, Джозефу Макгоуэну оказалось достаточно отказа деспотичной матери одобрить его намерение женить­ся. Джозеф Кондро считал, что его нормальное развитие было нарушено пониманием того, что он приемный ребе­нок, хотя вероятнее, что более значительную роль в этом сыграли дефицит здравого смысла и самоконтроля.

В действительности, травматический эпизод имел место и в детстве матери Дональда Харви. В двенадцати­летнем возрасте она пережила изнасилование, результатом которого стал частичный паралич. Еще будучи под­ростком, вышла замуж за отца Дональда, которому на тот момент было двадцать девять. Харви считал, что в ее глазах он был кем-то вроде родного папы, и это похоже на правду.

Вне зависимости от врожденных предрасположенностей Дональда, главную роль в формировании его психики сыграл, судя по всему, опыт детских и юношеских лет. Поболтав с ним для начала о том о сём, я перешел к разгово­ру по существу и в первую очередь коснулся темы сексуального насилия со стороны окружающих, пережитого им в детстве.

Со свойственными ему мягкостью и сдержанностью Харви подтвердил, что первый на его памяти эпизод сек­суального насилия над ним произошел в четырехлетием возрасте. Над ним надругался родной дядя, который был старше всего на девять лет. Далее, когда ему было примерно пять с половиной, с ним, как он выразился, «начал пу­таться соседский мужик». Дядя говорил ему, что мальчикам так положено, а сосед сказал, что, если Дональд про­болтается хоть кому-то, он застрелит его маму и папу, и его отправят в приют. По словам Харви, впоследствии его дядя стал «сексуально необузданным» и поколачивал и первую, и вторую жену. Первую из жен Дональд запомнил не слишком хорошо, поскольку был очень мал, зато занимался сексом на троих с дядей и его второй женой. Как он сказал, «иначе у дяди не вставал».

Я никак не оправдываю агрессию или дурные поступки и не считаю перенесенные в детстве надругательства приемлемым основанием для насилия над другими во взрослом возрасте. Но если принять во внимание наличие в детстве Харви подобного рода нежелательных отношений, нетрудно понять, почему он рос, испытывая существен­ное предубеждение к тем, кого обоснованно считал сильнее себя, и к тем авторитетным лицам, которые позволили наносить ему эти психологические травмы.

Я, конечно, не знаю точно, но склонен сомневаться, что эти двое растлителей детей оказали влияние на сексу­альную ориентацию юного Дональда. Существуют достаточно убедительные научные данные о том, что мужская гомосексуальность имеет врожденный характер. Однако представляет интерес то, каким образом Харви «ото­мстил» этим двум серийным насильникам детей. Он не стал обращаться в полицию или мстить в общепринятом смысле слова. Вместо этого, по его собственным словам, достигнув позднеподросткового возраста, он решил стать равноправным партнером в обеих этих связях и потребовал уважения к себе. Дональд рассказал мне, что фактически сожительствовал с дядей и его второй женой в течение года, прежде чем поступил на работу в больни­цу Мэри маунта.

Поведение Харви в детстве не слишком похоже на то, которое мы обычно встречаем у серийных убийц. Для меня это не выглядит удивительным, поскольку, невзирая на ужасающее количество жертв, он был не похож на по­давляющее большинство серийных убийц. Несмотря на травмирующий детский опыт, у него не было энуреза. Он не был пироманом. За исключением двух случаев, не причинял вреда животным и не мучил их. В одном из этих эпизо­дов Дональд свернул шею цыпленку, которого мать попросила отнести на соседнюю ферму. В беседе со мной убий­ца шестерых медсестер Ричард Спек рассказывал, что завел в своей тюремной камере воробья. Когда начальство сказало, что это запрещено, он на глазах тюремщиков раздавил птичку в кулаке и выбросил останки в вентиляцион­ный люк. Это была демонстрация собственного могущества и власти. Нечто похожее я усмотрел и в данном эпизо­де жизни Харви. Другой случай произошел, когда ему было около шестнадцати. Дональд отвел в лес двух коров своего соседа и зарезал их там. Он сказал, что не хотел обижать их, а хотел нанести своему соседу финансовый урон. Вспомним также, что Харви рос в сельской местности, где лишать домашних животных жизни избранными им методами считалось совершенно обычным делом. Необычными в этих случаях были причины его поступков.

Я спросил Дональда, что он думает по поводу дилеммы происхождения и воспитания. Его ответ был прямой противоположностью ответу Кондро и, мало того, относился непосредственно ко мне.

- То есть, вы [спрашиваете] в смысле, бывают ли плохими от рождения? Да нет, все дело в условиях. Может, человек и стал бы хорошим... Послушайте, а вы-то сами, часом, не серийный убийца? Ну то есть вы же увлекае­тесь общением с ними и все такое прочее. Может, вы вроде Ганнибала Лектера, кто вас знает.

Писатель Томас Харрис действительно бывал в моем подразделении ФБР и много беседовал с моими коллега­ми и мной самим перед написанием книг «Красный дракон» и «Молчание ягнят». Но даже если считать идею Харви просто дискуссионным аргументом, то следует заметить, что между ним и мной есть огромная разница. Несмотря на свое «увлечение», я не пошел убивать людей налево и направо. А существование среди серийных убийц боль­шой доли не состоявшихся по тем или иным причинам полицейских свидетельствует лишь об их стремлении клич- ной власти и превосходству а не о наличии призвания служить высокой цели поддержания общественного порядка.

Я ответил:

- Вы как раз и говорите то, в чем состоит моя точка зрения. Я не верю в то, что люди выходят убивать из-за дурной наследственности. Действительно, всякое бывает, но все тем не менее зависит от самого человека, от того, как он отвечает на удары судьбы. Некоторые замыкаются в себе, некоторые стараются выстоять и победить, а некоторые винят во всем внешние причины и посягают на жизнь окружающих.

Ответная реплика Харви прозвучала любопытно:

Мои родные с обеих сторон были религиозными людьми, а мои мама и папа в церковь ходили, как правило, каждое воскресенье.

-Да ведь и вы тоже ходили, - сказал я, вспомнив, что в тюрьме Джо Кондро «духовно прозрел», а Деннис Рей­дер на момент своего ареста и вовсе был церковным старостой.

Харви вновь показал себя довольно язвительным собеседником. По его словам, ребенком он действительно регулярно посещал церковь, но из-за того, что после службы соседские женщины хорошо его кормили, лучше, чем дома. Дональд немного помогал им по дому, а они угощали его любимыми лакомствами: тушеным мясом, печеньем и конфетами. «Я научился манипулировать людьми еще в раннем детстве», - сказал он. Этот талант отразился на всех аспектах его жизни; например, в школе он всегда стремился ходить в любимчиках у учителей.

О совершенных им убийствах Харви говорил вполне откровенно, но на мой вопрос о самом первом из них, убийстве Логана Эванса, у него был заготовлен психологически обоснованный ответ:

- Психиатры да остальные, с кем я это обсуждал, говорили, что я уже был на грани. То есть с меня и так хвати­ло всего этого, а когда он вымазал меня в своих испражнениях, я сорвался.

- Вы считаете, что так все и произошло, потому что это вам говорили психиатры?

- Из-за этого я тогда подсел на эмоциональные качели и слезть с них уже не смог.

Наверное, это самый распространенный сюжет моих бесед с преступниками. Почти всегда для убийства нахо­дится какая-то внешняя причина. Поэтому практически все серийные убийцы считают свои преступления оправ­данными или как минимум вполне объяснимыми. Настоящими жертвами они считают самих себя, в чем лишний раз проявляется их крайний нарциссизм. Если еще и тюремный психиатр ненароком подкинет подходящее объяснение - что ж, тем лучше.

Что же касается столь блестяще освоенного Харви манипулирования, то оно не прекращалось никогда. Он рас­сказал мне, как через двоих санитаров-геев познакомился с директором похоронного бюро - женатым отцом троих детей и при этом бисексуалом. По словам Дональда, этому мужчине нравился секс в гробах и в ваннах со льдом. А еще именно он познакомил Харви с оккультизмом.

Я спросил его, занимался ли Дональд сексом в гробах и ваннах.

- Лед был, и для меня это было холодно. Вы уж меня простите, но все эти ледяные души и такое прочее, и он со всеми своими... Он увлекался своего рода сатанизмом, поклонялся дьяволу, что ли. Любил в крови купаться. Воровал части мертвых тел, просто жаждал дорваться до трупов жертв автокатастроф или чего-то такого.

Довольно жутко, даже для таких, как Харви. И что же заставляло его водить компанию с этим ненормальным?

- Он показал мне, как нужно пользоваться пластиковым мешком. Научил меня многим вещам, например, тому, что при вскрытии криминалисты могут найти волокна и всякое такое. Что подушка оставляет следы, а мешок - нет, если им придавить или заткнуть им рот и нос коматозного пациента.

Не закончив даже средней школы, этот человек не переставал обогащаться знаниями.

Когда Дональд упомянул о поклонении дьяволу, я вспомнил о «Дункане» из его досье.

В детстве у многих бывают воображаемые друзья. Но мне встречалось немало серийных преступников, у кото­рых, как минимум по их утверждениям, было нечто подобное и в зрелом возрасте. Такая «дружба» может прини­мать разные формы. Правоохранителям наиболее знакома та, которую предположительно вызывает синдром мно­жественной личности.

В действительности СМЛ, который в наши дни чаще называют диссоциативным расстройством личности, встречается крайне редко. Обычно его выявляют у детей младшего возраста, подвергавшихся жестокому обраще­нию. Они находят своего рода «убежище» в некой иной личности, никак не связанной с реальной и/или более силь­ной. Это вполне настоящие и очень печальные истории.

Вероятно, наиболее известным примером СМЛ во взрослом возрасте был случай Кристины «Крис» Сайзмор, чья жизнь послужила в 1950-х годах основой для книги «Три лица Евы» и одноименного фильма. В 1980-х Сайзмор выступала у нас в Куантико перед слушателями курса криминальной психологии, чтобы помочь им разобраться с особенностями синдрома множественной личности. Она рассказывала нам, что подчас ощущала присутствие це­лых двадцати разных личностей, будто бы живущих в ней с момента появления на свет, и приводила убедительные и впечатляющие примеры.

Но работники правоохранительных органов значительно чаще сталкиваются с СМЛ, слыша о его наличии у со­держащихся под арестом лиц. Пусть подозреваемый или обвиняемый никогда не давал окружающим повода думать о наличии у него нескольких личностей, но если против него есть серьезные доказательства, а оправдать свои дей­ствия как-то иначе невозможно, то либо он сам, либо его адвокат выдвигают довод о синдроме множественной личности. Другими словами, хотя убийство действительно совершила его «телесная оболочка», в ней функциониро­вала некая иная личность, у которой были и мотив, и виновная воля. С юридической точки зрения необходимыми составляющими любого преступления являются виновное деяние (actus reus) и виновная воля (mens reus).

В 1985 году Ларри Джин Белл похитил и убил семнадцатилетнюю Шэри Фэй Смит, предварительно заставив ее отправить обезумевшим родителям и сестре душераздирающее «Завещание». Когда благодаря успешному сотруд­ничеству психологов-криминалистов из ФБР и полицейских его вычислили и поймали, я предпринял попытку допро­сить его с целью получения признательных показаний и разыграл карт/ СМЛ. Довольно скоро он согласился, что «хороший» Ларри Джин Белл никогда такого не совершил бы, а вот «плохой» Ларри Джин Белл вполне мог. После этого я как-то не интересовался судьбой хорошего Ларри Белла, но не могу сказать, что не порадовался известию о казни плохого Ларри Белла на электрическом стуле 4 октября 1996 года.

В 1983 году убийца-садист Кеннет Бьянки (вместе с двоюродным братом Анджело Буоно он похитил, изнасило­вал и убил по меньшей мере десятерых девушек и женщин в Лос-Анджелесе в период с октября 1977-го по февраль 1978-го) пытался ссылаться в суде на невменяемость вследствие соседствующего с его истинной личностью злого духа. В этом ему удалось убедить нескольких назначенных судом психиатров. Мы с коллегами из Куантико прокон­сультировались с видным психиатром из Пенсильванского университета Мартином Орни, известным своими нова­торскими научными работами по гипнозу и искажениям памяти. На процессе Бьянки д-р Орни заявил под присягой, что в действительности страдающие СМЛ обычно имеют три личности и более. На следующий же день Бьянки неожиданно заговорил о присутствии внутри него еще и некоего Билли, о котором никогда прежде не упоминал.

И здесь мы вновь возвращаемся к Харви. В определенные моменты Дональд утверждал, что им руководил са­танинский дух по имени Дункан, с которым он советовался перед некоторыми убийствами. Якобы преступник рас­ставлял свечи, символизирующие возможные жертвы, и дрожание пламени какой-то из них означало указание Дун­кана убить именно этого человека.

Во-первых, как я указывал выше, мой коллега по ФБР Кен Лэннинг наглядно продемонстрировал, что в дей­ствительности сатанинские ритуалы не служат движущей силой убийств. Так что если бы история с Дунканом была правдой, то это был бы из ряда вон выходящий случай в анналах криминалистики. Но, кроме того, с точки зрения криминалистики это была просто какая-то нестыковка. Многие, если не подавляющее большинство, из этих убийств были незапланированными, а некоторые и вовсе спонтанными, так что идея предварительного представ­ления Дункану какого-то набора потенциальных жертв выглядела совершенно нелепой. Интуиция подсказывала мне, что Дункан был такой же фикцией, как «Билли» Кеннета Бьянки или заставлявший Дэвида Берковица убивать тысячелетний демон в личине соседского черного лабрадора.

В ходе тюремной беседы с Берковицем он пытался заставить меня поверить в эту историю с собакой. «Ладно, Дэвид, хорош гнать. Собака была совершенно ни при чем», - сказал я. Ведь на самом деле эта тема и возникла-то сильно после его ареста. Он рассмеялся и кивнул, подтверждая мою правоту.

В своей работе я достаточно часто встречался с желанием переложить вину на выдуманных для этой цели персонажей.

В книге «Если бы я сделал это» О. Джей Симпсон описывает убийство своей бывшей жены Николь и ее прия­теля с позиции человека, совершившего это преступление. Как тот, кто посвятил более сорока лет жизни работе в правоохранительных органах и поведенческому анализу, я считаю, что эта книга, опубликованная спустя годы по­сле оправдания Симпсона по делу об этом убийстве, была очередной демонстрацией его презрения к нравствен­ности, чувства превосходства над окружающими и сохраненной злости на Николь. Другими словами, произведени­ем социопата-нарцисса.

Но, кроме всего прочего, и он вводит в свое повествование выдуманного персонажа. Описывая происходившее вечером 12 июня 1994 года, Симпсон рассказывает, что его друг Чарли - это имя никогда не фигурировало в рассле­довании и впервые упоминается в этой книге - сказал ему: «Ты не поверишь, что дома у Николь творится» - наме­кая на ее общение с мужчинами. Фрейдист назвал бы Чарли олицетворением эмоциональных, импульсивных сто­рон личности самого Симпсона. А мои коллеги-правоохранители и я называем это просто преступным умыслом. Та­кое использование вымышленных персонажей позволяет убийце не только дистанцироваться от совершенного им акта насилия, но еще и деперсонализировать свою жертву и то, что он с ней сделал.

Чарли у Харви не было, зато был Дункан.

- Ну, а Дункан, этот потусторонний тип... - начал я.

- Вы бы поосторожнее насчет Дункана, а то он и до вас доберется, - ответил Харви с лукавой улыбкой.

Мы выяснили, что Дункан появился, когда Дональду было немного за двадцать, и поэтому не может отвечать за самые первые убийства.

- Так что же, Дункан не виноват?

- Ну, Дункан, наверное, был со мной всю мою жизнь.

- Вы действительно так считаете?

Дональд снова заулыбался, явно играя со мной. Ему, совершенно очевидно, понравилась идея поманипулиро- вать бывшим фэбээровцем.

- А разве у вас не было воображаемых друзей? Ну а как же тогда в ковбоев и индейцев играть? Или в полицей­ских? Кстати, вы же были федералом, да?

Он намекал на то, что, повзрослев, мы воплощаем свои детские мечты. Не совсем нелепое предположение, хо­тя в детстве я хотел стать ветеринаром и никак не помышлял о карьере сотрудника ФБР. То есть таким образом Харви старался внедрить мысль о том, что его воображаемый приятель Дункан образовался еще в отрочестве и направлял его «выбор профессии».

Я попросил его вернуться к тому вечеру, когда в сильно нетрезвом виде Дональд сознался в пятнадцати пер­вых убийствах, и спросил, действительно ли ему никто не поверил.

- Никто не поверил. Сказали, что у меня очень живое воображение. Отправили к психиатру, спрашивали, не са­моубийца ли я, не алкоголик ли, может, регулярно марихуану курю. Да нет, первый раз в жизни выпил спиртного и стал болтать перед кем ни попадя. Так что я вполне заслуживал доверия.

На мой взгляд, ирония этой ситуации состояла в следующем. Я всегда очень скептически отношусь к тому, что заключенные рассказывают психиатрам и психологам, поскольку им нужно убедить врачей в своем исцелении, ис­правлении и прозрении. И критически отношусь к тюремным медикам, готовым верить в эти россказни. А тут все было наоборот. Тут был парень, которого действительно стоило посадить, и были полицейские и медики, кото­рым действительно стоило поверить в то, что он говорит правду. Вместо этого они хором решили, что у него «очень живое воображение», и, не поверив его словам, предоставили полную свободу убивать и дальше.

Можно ли сделать из этого какие-то выводы?

Обыкновенным людям трудно осознать, что жестокие преступники действительно мыслят иначе. Обычно о них судят с позиций собственного опыта и жизненных ценностей, а потом пытаются понять, что же «вышло из строя». Иначе говоря, в чем состоит «дефект», исправив который, можно было бы вернуть им «нормальное» мыш­ление? И в самом деле, во многих случаях налицо некий аберрантный элемент, обусловливающий ненормальное поведение или побуждающий к нему. Но к моменту, когда некое лицо воплощает в жизнь свои преступные наклонно­сти, он уже настолько впитался в индивидуальность, что его невозможно изъять и заменить также, как неисправ­ную деталь механизма. Именно поэтому само понятие исправления выглядит проблематичным для случаев на­сильственных преступлений.

Поправить нанесенный ущерб чаще всего уже невозможно.

19. «Я совершенно не изменился»

­

При всем шокирующем характере истории преступлений Дональда Харви, в его деле есть еще один аспект, вы­зывающий огромную озабоченность: он мог скрытно убивать людей в организациях, где, по идее, создается не при­носящая вреда обстановка. Как ему это удавалось и почему настолько долго? Разве система не предусматривает наличия мер защиты и обеспечения безопасности, вплоть до выявления взаимосвязей и закономерностей? Ответ состоит в том, что убийца знал устройство системы, причем даже лучше тех, кто ею управлял.

Харви пояснил, что внимательно изучал окружающих и отмечал их привычки и подходы к работе: кто внима­тельно относится к своим обязанностям, а кто ленится и делает все спустя рукава. Это давало ему возможность спокойно планировать и осуществлять задуманное.

- Такие, как я, внимательно за всем наблюдают. Ладно, вот этим я нравлюсь, а остальное им до лампочки. Ну а вот с этими типами стоит держать ухо востро.

Он знал, какую сторону коридора данного отделения обслуживает старшая медсестра, а какую младшая, и пре­красно понимал, что последняя будет просить его о помощи чаще.

Можно сказать, что Дональд и сам стал профайлером.

- Выходишь на работу в больницу и приглядываешься к людям. Ходишь по их любимым забегаловкам, все та­кое. Смотришь, какую униформу они носят, как работают, как отдыхают. Они же переодеваются, когда приходят. Се­чешь за этим и соображаешь, какие у них тут униформы. Если нескольких цветов - прекрасно! Это значит, можно нацепить любую, и ходи, где хочешь. А цветов разных может быть пять или шесть. Да я и сегодня смогу пройти ку­да хочу в любой больнице. Дайте только мне денек присмотреться.

Как я понимаю, он имел в виду, что во многих больницах разным специалистам положены разные цвета и/или виды униформы, так что можно сойти за любого, если знаешь, какую именно надеть.

- Уверен, сможете, - поддакнул я.

- И типа: «Привет, как дела?» Ну, понятно типа: «Опаньки, а эта штука у нас где?» Или: «Слушай, а что-то я та­кого-то сегодня не видел?» А они тебе: «А, такты, значит, вот откуда». Им все равно, о ком ты: Смитах, джонсах и так далее.

- Потому что вы с ними запанибрата?

- Сойти за своего чисто на разговоре надо суметь.

- То есть, работая в больнице, вы были в зоне комфорта.

Практически у каждого маньяка есть своя зона комфорта. Это может быть какая-то местность неподалеку от дома или же хорошо знакомая. Это может быть межличностная зона. Например, Джозефу Кондро было комфортно с дочерями его друзей. Ею может быть и какая-то конкретная среда. Для Харви ею стали больницы. Он знал, что там ему обеспечен нескончаемый поток беззащитных жертв.

Уязвимости систем безопасности учреждений здравоохранения выглядят особенно ярко в свете того, что по­добных Дональду в них хватает. И до Харви, и после него в системе здравоохранения работали убийцы, нацелен­ные на тех, кто от них зависел и доверял им. Рекордное число медицинских убийств совершил не санитар и не фельдшер, а врач - доктор Гарольд «Фред» Шипман из английского города Манчестер. Мужчина примечателен и другим. По сравнению с описанными выше случаями у него были иные мотивы, и вдобавок большая часть его пре­ступлений была совершена вне больничных стен.

Шипман родился в Ноттингеме 14 января 1946 года в семье рабочих. Деспотичная мать, у которой он был лю­бимым ребенком, привила ему чувство превосходства над окружающими. Гарольд заинтересовался медициной в подростковом возрасте, когда помогал ухаживать за заболевшей раком легких матерью. Спустя два года после ее смерти убитый горем Шипман поступил на медицинский факультет Лидского университета. В возрасте 19 лет он женился на девушке по имени Примроуз, которая была на два года младше и уже беременна их первенцем.

После окончания медицинского факультета и интернатуры Шипман работал участковым врачом поликлиники в городе Тодморден. Все шло хорошо, пока он не начал злоупотреблять опиоидным обезболивающим и подделывать рецепты на него. После разоблачения Гарольд прошел курс лечения от наркозависимости, выплатил штраф за под­делку рецептов и устроился в поликлинику города Хайд. Там мужчина проработал в течение почти двух десятиле­тий и приобрел репутацию трудолюбивого и преданного своем делу врача, пользующегося уважением и доверием пациентов. В 1993 году он открыл в Хайде собственную практику.

Владелец местного похоронного бюро обратил внимание на несколько повышенный уровень смертности паци­ентов Шипмана, причем все они, как ему показалось, умирали полностью одетыми и в сидячем или полулежачем положении. Он обратился к самому врачу, который заверил его в отсутствии причин для беспокойства. Заметив по­хожую закономерность, одна из коллег Гарольда известила о ней местного коронера, который в свою очередь сооб­щил обо всем полиции. Проведенное ей секретное расследование оказалось безрезультатным.

Было похоже, что основной контингент его пациентов состоял из пожилых и престарелых женщин, которым нра­вилось, что он обычно посещал их на дому.

Каждого из таких врачей-убийц губит единственный случай: это может быть допущенная в спешке оплошность, неожиданность вроде предписанной аутопсии или же настойчивость человека, который видит, что что-то не так.

Бывший мэр Хайда, вдова университетского профессора Кэтлин Гранди, скончалась возрасте 81 года вскоре после визита доктора Шипмана. Внезапная смерть матери, бывшей вполне бодрой и физически активной женщи­ной, поразила ее дочь Анджелу Вудрофф, и она спросила Гарольда, не следует ли провести вскрытие до отправки тела в похоронное бюро. Однако врач сказал, что необходимости в этом нет, и подписал свидетельство о смерти по причине «преклонного возраста».

Разбираясь с финансами покойной матери, Анджела, адвокат по профессии, с изумлением обнаружила, что незадолго до смерти Гранди втайне от всех составила новое завещание, согласно которому Шипману причиталась огромная часть ее состояния. Женщина сразу уже заподозрила его в убийстве. Она связалась с полицией и поде­лилась своими соображениями со старшим следователем Бернардом Постлсом, который пришел к аналогичному выводу. Он добился судебного приказа на эксгумацию тела Гранди. На вскрытии было выявлено присутствие огромной дозы диаморфина, мощного онкологического обезболивающего. По данным экспертизы, диаморфин попал в организм покойной примерно тогда же, когда ее последний раз посетил доктор Шипман.

Во время обыска дома у Гарольда нашли медицинские карты многих его пациентов, странную коллекцию без­делушек и пишущую машинку, на которой и было отпечатано удивительное завещание Гранди.

Исследовав актовые записи о смерти всех престарелых пациенток Шипмана, полицейские сосредоточились на тех, кто умер у себя дома и не был кремирован. Как и следовало ожидать, врач уговорил на кремацию останков своих пациенток очень многих из их родственников, избавившись тем самым от улик.

Тщательное исследование медицинских карт в увязке с анализом временных меток создания файлов показало, что Шипман изменял анамнезы многих своих жертв с целью приведения их в соответствие с предполагаемыми при­чинами смерти. В частности, по этой причине в ходе предыдущего расследования не удалось обнаружить неопро­вержимых доказательств преступлений Гарольда. Однако на этот раз в результате следственных действий, допол­ненных целым рядом эксгумаций и экспертиз тел возможных жертв, Шипману были предъявлены обвинения по 15 эпизодам убийств.

Суд над ним начался 5 октября 1999 года. Как можно было предположить, защита настаивала на том, что если Шипман и умерщвлял своих пациентов, то исключительно из сострадания. Знакомо, не правда ли? Контраргументы обвинения состояли в том, что Гарольд наслаждался ощущением власти над жизнью и смертью и что никто из его жертв не страдал неизлечимым заболеванием. Затем обвинение представило данные судебно-медицинских экс­пертиз, согласно которым в подавляющем большинстве случаев смерть наступала от передозировки диаморфина. Отпечатки пальцев и почерковедческий анализ свидетельствовали о том, что Кэтлин Гранди даже не прикасалась к своему мнимому завещанию.

После шести дней обсуждения присяжные признали Гарольда Шипмана виновным в пятнадцати убийствах и в подделке документов. 31 января 2000 года суд вынес ему пожизненный приговор, не предусматривающий возмож­ности выхода на свободу по УДО.

За судом и приговором последовал медицинский аудит, в течение двух лет проводившийся комиссией под председательством судьи Высокого суда Дженет Смит. Комиссия пришла к выводу, что на протяжении 24-летнего периода времени Шипман умертвил не менее 236 пациентов. Это сделало его абсолютным лидером по числу жертв среди британских серийных убийц. Примерно 80 % от общего числа его жертв пришлось на женщин. При том что су­дья Смит заявила о многих других смертях, по которым комиссии просто не хватило неопровержимых доказа­тельств, Гарольд с вызывающей наглостью продолжал настаивать на своей полной невинов- ности.

За день до своего 58-летия Шипман повесился в камере тюрьмы строгого режима, привязав простыню к решет­ке на окне.

Шипман и Харви сполна воспользовались возможностями существующей системы, но для того, чтобы преступ­ления сходили с рук, одного только знания возможностей недостаточно. Нужно понимать, как вести себя в рамках системы.

Как сказал мне Харви: «Всегда будь мил и приветлив - это главное. Будь дружелюбен, но не подозрительно дружелюбен. Всегда будь приветлив, потому что и народ по большей части приветлив к тебе». Это смахивало на Теда Банди - очаровательный с виду маньяк, жаждущий реализовать свои кровавые фантазии.

Как отмечалось выше, серийного убийцу можно посадить за решетку, но это не помешает ему вновь и вновь мысленно возвращаться к наиболее ярким моментам своих преступлений. Я спросил у Харви, о чем он думает в своей одиночке по ночам. Возможно, из полуночной тьмы его души всплывают воспоминания о каких-то самых до­рогих его сердцу убийствах? Его ответ удивил меня.

- Строительством занимаюсь, вот сейчас это бревенчатый дом. Я купил себе такой иллюстрированный жур­нал и строю дом на две... Нет, три. Ох, простите, четыре спальни. Но у меня получаются только три санузла.

- То есть мысленно строите дом?

- Ну да, нуда. Иногда кое-что записываю. Значит, мы [Кто это «мы»? Он и Дункан?] это строим, а на следую­щий год, может, будем строить что-то еще. Типа церковь или что-то вроде.

Услышав подобное от любого другого заключенного уголовника, я бы счел это лицемерием. Но в устах челове­ка, настолько обыденно относящегося к убийству, это прозвучало вполне правдоподобно. В отличие от, скажем, Денниса Рейдера, большую часть времени предававшегося фантазиям о пытках и убийствах, Харви просто зани­мался своими делами. А если в круг этих дел входило убийство, то это было ему бесспорно приятно, но поводом для постоянных размышлений явно не служило. Если появлялась возможность убить, он ее использовал, а полное понимание окружающей обстановки и коллег по работе позволяло ему делать это уверенно и спокойно.

Тем не менее я не был готов поверить в то, что Харви вообще никогда не думает или не фантазирует на эту те­му, и попробовал другой подход. Допустим, сейчас Дональд действительно фантазирует о постройке зданий, но, может быть, фантазии об убийстве беспомощных людей преследовали его с детства или с момента начала работы в медучреждениях?

Он упорно настаивал на гораздо более «приземленном» характере своих преступлений: «Да нет, ничего подоб­ного. Это как с Карлом и всеми прочими: я типа не мирюсь со всем происходящим. Уж такой я человек: "Не нрав­люсь - пока-пока, скатертью дорожка"».

Харви не уточнил, что значило это «пока-пока»: «был рад знакомству» или «прощайся с жизнью». Но его крими­нальный опыт не оставлял сомнений в том, что в статистику смертности мог попасть кто угодно из числа доставив­ших ему огорчение.

По словам Дональда, в тюрьме он вел себя точно также: был приветлив со всеми, всегда здоровался и ответ­ственно подходил к своим обязанностям по сбору грязного белья и уборке служебных помещений. В ответ на мое замечание о том, что его содержат под усиленным надзором отдельно от общего контингента, сказал, что так реши­ла администрация, а он нормально уживался с остальными заключенными.

Харви был настолько же практичен, как Джозеф Кондро. Тот сообразил, что входить в доверие к знакомым про­ще и что останется безнаказанным, если полиция не найдет тело жертвы. В свою очередь, по опыт/ работы в мор­ге и участия в аутопсиях Дональд знал не только о действии и остаточных эффектах лекарственных средств, но и о том, что в зависимости от очевидной причины смерти вскрытия проводятся по тем или иным правилам, часто не дающим возможности обратить внимание на наличие следов преступления.

- Вот смотрите, какой способ [убийства]: есть у тебя пациент с больным сердцем, берешь у него спинномозго­вую жидкость и откачиваешь столько, чтобы вызвать у него инфаркт. Одну женщину лечили от пневмонии, так я вы­звал у нее слизистую пробку, и она вроде как задохнулась насмерть собственной мокротой.

Если пациент с сердечной недостаточностью умирает от острого приступа, патологоанатому вряд ли придет в голову проверять спинномозговую жидкость. А больная пневмонией очевидно от нее и умерла, так что ничего подо­зрительного. Кроме того, Харви знал, что в подавляющем большинстве случаев вскрытия умерших в больницах не проводятся, если для этого нет каких-то особых показаний.

Я задал Дональду вопрос:

- Возвращаясь к пациенту Пауэллу, из-за которого вы здесь, есть ли что-то, что вы сделали бы иначе, будь у вас такая возможность?

- Ну, я бы сроду не ввел ему цианид, лучше было его гастростомическую трубку продуть как следует. Вообще- то не стоит критиковать себя задним числом. Я уже больше и не пытаюсь это делать.

И, разумеется, он был не виноват в самых отвратительных способах убийства. «Это больничная служба без­опасности плохо сработала», позволив Харви разобраться с пациентом, ударившим его по голове железным суд­ном. Этот пациент скончался от перитонита, потому что Дональд через катетер ввел ему в кишечник стальную про­волоку.

Подобное отношение не удивляет. Как-то один насильник сказал мне, что при виде сидящей у барной стойки женщины в короткой юбке и явно без трусиков сразу понял, что она жаждет быть изнасилованной. Ну а он просто пошел навстречу.

Я сказал Харви, что то, чем он занимается, называется проецированием. Дональд допускал, что «поступил плохо», но пытался объяснить это своим восемнадцатилетним возрастом и тем, что ему не объяснили, как дей­ствовать в таких ситуациях. В конечном итоге он хотел перевалить часть ответственности на больницу:

-Да нет, в части смерти они ни при чем. Они виноваты, что не обеспечили его безопасность: сами связали, а я обихаживай его. Я же его не связывал, его до того уже связали.

А помните, как он согласился принять участие в учебном фильме по обеспечению безопасности в больницах? Так вот, когда я спросил его, чем Харви хотел бы заниматься, если в преклонном возрасте все же выйдет из тюрь­мы по УДО, Дональд сказал:

- Ну, раз уж вы любите разговаривать с серийными убийцами и душегубами, то я бы, наверное, поработал вме­сте с вами. У нас неплохо получится, если профайлеры до чего-то не додумаются, то я додумаюсь точно.

Несмотря на все старания, с этим персонажем я никак не мог выйти на эмоциональный уровень, где он мог бы сломаться и продемонстрировать свои действительно слабые места. Похоже, его защитный механизм и состоял в том, чтобы постоянно увиливать от ответов.

После своего ареста и признания виновным в серии убийств Тед Банди получал огромное наслаждение от по­пыток научных деятелей разобраться в мрачных глубинах его криминального мышления. Вероятно, Банди в боль­шей степени, чем кто-либо еще, соответствовал классическому представлению о серийном убийце: он был красив, умен, обаятелен, речист и находчив. А еще в 1970-х годах он зверски убил по меньшей мере три десятка женщин в разных концах страны. Покойная писательница Энн Рул, некогда служившая в полиции, работала с ним бок о бок на телефоне доверия кризисного центра Сиэтла и ни разу не заподозрила его в каких-то темных делах. Напротив, она была уверена, что он действительно помогает людям и спасает их жизни.

Билл Хэгмайр из моего отдела разговаривал с Банди в его последнем обиталище - камере смертников тюрьмы штата Флорида. Факт приезда к нему сотрудника ФБР, скорее всего, очень польстил самолюбию Теда. Несмотря на все природные таланты и достоинства, у Банди было трудное детство, и, как свойственно большинству разобла­ченных серийных маньяков, он сразу же переложил вину за свои преступления на внешние факторы: в данном слу­чае, на жестокое порно. Возможно, порнография и снабжала его идеями и разжигала похоть, но она не превратила бы его в убийцу при отсутствии уже существовавших зверских инстинктов.

При ознакомлении с материалами беседы Хэгмайра меня поразили две вещи. Во-первых, жестокое сексуаль­ное насилие над красивыми молодыми женщинами с последующим убийством не было для Банди самым главным. Наибольшее удовлетворение он, по его собственным словам, получал от процесса охоты на жертв и ощущения вла­сти над жизнью и смертью другого человека. Тед рассказал, что некоторое время сохранял жизнь похищенным им на пляже Дженис Отт и Дениз Насланд, после чего заставил одну девушку смотреть, как он убивает другую. И это доставило ему максимум садистского удовольствия. Он сказал Хэгмайру, что убил так много красивых молодых женщин только потому, что ему этого хотелось. По его словам, полная власть над жертвами доставляла ему насла­ждение на грани мистического опыта. В этом Банди был похож на орудовавшего примерно тогда же Денниса Рейде­ра.

Второй удивившей меня подробностью беседы с Тедом была его непоколебимая уверенность в своей способ­ности выбраться из любого затруднительного положения. В чисто физическом плане у него действительно получа­лось сбегать и с места преступления, и из мест заключения. Он сбежал из окружной тюрьмы Питкин в штате Коло­радо, куда был доставлен из Юты на суд по обвинению в убийстве. Через восемь дней его поймали, но шесть ме­сяцев спустя, незадолго до начала суда, он сбежал вновь. В районе Таллахасси во Флориде его остановили на шос­се, но стоило патрульному полицейскому направиться к своей машине для проверки номерного знака, как Банди был таков. Но его стратегии спасения этим не исчерпывались. После своего окончательного ареста он решил, что, предложив «помощь следствию» по нераскрытым делам без фактического признания себя виновным, сможет вы­торговать себе менее суровый приговор. Убийца полагал, что беседы с желающими опросить его учеными сделают его слишком «ценным экземпляром» и он заслужит особое отношение к себе, а не смертный приговор. Когда дело дошло наконец до суда, Банди самонадеянно потребовал разрешения защищать себя самому, а авторитетного го­сударственного защитника Майкла Минерву рассматривать только как своего «помощника».

Оказавшись в конечном итоге в камере смертников, Тед предпринимал отчаянные усилия по предотвращению приведения приговора в исполнение. Он умолял ходатайствовать перед властями о сохранении ему жизни и Билла Хэгмайра, и следователя Роберта Кеппеля. Но собственной хваленой изворотливости 42-летнему Банди уже не хва­тило. 24 января 1989 года его казнили на электрическом ст/ле. Из доброты и сострадания, в которых сам убийца отказал столь многим, Билл находился с ним до последних дней.

Аналогичную спесь демонстрировал и Харви, относившийся, правда, к совершенно иной категории серийных убийц. Он явно преисполнился чувством собственной значимости, ведь его попросили дать интервью не абы кому.

Я спросил его, как он отнесся бы к кончине своей матери.

- Она не сильно старше меня, так что еще неизвестно, кто из нас уйдет раньше.

- Но послушайте, ведь это было бы действительно трагично.

- Конечно, да и вообще потерять любого родителя или родственника - трагедия.

Ну а как он воспринял смерть отца?

- Я был молод.

А если говорить о семье в целом?

- Это у вас на воле семьи. А моя семья здесь, в тюрьме.

Угрызений совести по поводу своих убийств он тоже не выказал:

- Вплоть до самого ареста я не считал это убийствами. Я всегда считал, что делаю это из милосердия. Сей- час-то вон есть и хосписы, и эвтаназия.

- Но это дело добровольное, - заметил я.

С этим Харви был согласен, но стал упирать на то, что большинство его жертв были просто не в состоянии сделать добровольный выбор и не имели близких родственников, которые могли бы сделать его за них. При этом весьма примечательно, что он не употреблял по отношению к содеянному им терминов «эвтаназия» или «ассисти­рованное самоубийство». Вместо этого заметил, что «был судьей, присяжными и палачом в одном лице». Слово «палач» обычно не приходит на ум, когда речь идет об умерщвлении из милосердия.

- Но ведь не все ваши убийства были совершены из милосердия, - сказал я.

- Нет, не все.

- И ведь методы были опять-таки различными. Вот вы наволочку упоминали, а какие еще были методы?

Я был хорошо осведомлен о всех его методах и просто хотел посмотреть, разграничит ли преступник убитых им «из милосердия» и убитых по личным причинам.

- Я пользовался морфием, потому что в 1970-х в Кентукки его не так контролировали, особенно в небольших больницах. Он там просто в холодильниках лежал. Я пользовался цианидом. Пользовался мышьяком. Чистящий гель использовал. А, и еще пластиковые мешки.

- Экспериментировали, или брали просто то, что под руками было?

- Мне нужен был самый быстрый способ. И пару раз я отключал дыхательные аппараты. Чистящим гелем пользовался, потому что он закупоривает мокроту и наступает смерть от пневмонии. Цианид использовал внутри­венно. Если делать инъекцию, то на черных это будет незаметно, а вот на белых заметно. Так что если вливать, то не уколом, а через капельницу. А, нет, я же им через питательные трубки вводил, на этом и попался. Торопился я.

Для него все это было делом техники, и говорил он совершенно спокойно.

Я решил вернуться к его пониманию себя как вершителя правосудия:

- А что насчет этого Натаниэла Уотсона?

- Это был насильник.

- Вы думаете, что он был насильником.

- Нет, он действительно был. Его в окружную тюрьму посадили.

Я был в курсе дела.

- На самом деле так и осталось невыясненным, действительно ли...

Харви перебил меня:

- Да ладно, его ведь там держали по подозрению в шести изнасилованиях, а у него удар случился. При виде белой женщины у него всегда вставал. А при виде черных - никогда. Что уж там, у него вставал даже при виде док­тора, если тот был белым. Так что я его убил. Плох он был, ну то есть совсем плох.

Достоверных доказательств того, что Уотсон действительно кого-то изнасиловал, не было. Но Харви зацепил­ся за это предположение, поскольку оно было удобным оправданием для преступления.

- Значит, поэтому вы решили, что убить его будет совершенно нормальным делом?

Тут он резко сменил курс и принялся рассказывать, что бесчувственное тело Уотсона сотрясали чудовищные судороги, что у него были хронические пролежни и что сдвинуть его с места можно было только вдвоем. Дональд сравнил его с Карен Энн Квинлан. В 1975 году эта молодая жительница Пенсильвании приняла несколько лекарств вперемешку с алкоголем, потеряла сознание и впала в необратимую кому. Религиозные родственники всячески пы­тались заставить врачей отключить женщину от аппарата искусственного дыхания и вернуть в «естественное со­стояние». Но даже после того, как сделать это предписал суд, Квинлан прожила еще почти десять лет только на ис­кусственном кормлении. Этот случай привлек внимание общественности страны к проблеме «права на смерть». Харви утверждал, что не желал Уотсону подобной участи.

Так что здесь мы имели историю в стиле «два в одном»: Дональд убил его как насильника и/или как безнадеж­ного паралитика. Я рассказываю об этом, чтобы подчеркнуть разительный контраст между разумностью и мето­дичностью, с которыми преступник анализировал окружающую обстановку, и его путаными объяснениями причин совершенных убийств.

Глубоко противоречивое и незрелое отношение Харви к окружающим становилось все более очевидным. Он будто оставался в предподростковом возрасте, когда рвутся отомстить обидчику тотчас, даже если состоят с этим человеком в нормальных или дружеских отношениях.

Я еще раз убедился в этом, задав вопрос о соседке, которую тот пытался отравить или заразить ВИЧ и гепати­том В.

- Обожала геев. Это было все, что ей нужно, все ее друзья были геями. С ними ей было спокойно. Хорошо го­товила, да и в принципе она была приятной.

Почему же тогда он пытался убить ее? Потому что думал, что она сплетничает о том, как Дональд изменяет Карлу с женщинами. Судя по всему, ей было завидно, что Карл проводит больше времени с Дональдом, чем с ней. И несмотря на то что «в принципе она была приятной», Харви оживился в связи с ней, только когда рассказывал, что мышьяк был лучшим способом ее отравить.

А вот Карла он убивать не хотел. Дональд подтвердил, что давал ему мышьяка ровно столько, сколько было нужно, «чтобы он держал штаны застегнутыми и не шлялся по разным паркам». Но вскоре выяснилось, что этого недостаточно, чтобы держать Карла в узде: «В конце концов, дошло до того, что его несло и рвало, а он все равно уходил искать сексуальных приключений».

Мы прошлись еще по нескольким его внебольничным убийствам.

Соседка Хелен Мецгер: «Очень милая была женщина. Карл вытянул из нее примерно сто тысяч, и она собира­лась идти в полицию, а я не мог позволить, чтобы она пошла в полицию. Меня бы по допросам затаскали, а мне не нужны были всякие проблемы на работе в этой связи».

Коснувшись убийств из милосердия, Харви сказал, что хуже всего было работать в онкологическом отделении. Очень многие там были при смерти и не имели родственников, вот и приходилось ему избавлять их от страданий по собственной инициативе. По его мнению, все было бы нормально, останься он на общем уходе. С тем, что убий­ца уже рассказал мне о себе, эта идея никак не стыковалась.

За личиной простого и покладистого Харви скрывался изобретательный и находчивый преступник.

Узнав о том, что смерть Натанаэла Уотсона вызвала подозрения, он разработал план побега. Идея была на­столько хитроумной, что больше походила на лихо закрученный детективный сюжет, чем на реально осуществимый план.

Дональд рассказал, что три или четыре ночи подряд обходил гей-бары в поисках похожего на себя мужчины. Подходящему кандидат/ он сказал бы, что работает в больнице и опасается подцепить СПИД, поэтому прежде, чем заниматься сексом, ему нужно проверить его кровь. Получив кровь на анализ, сделал бы перекрестную пробу на совместимость, а не тест на ВИЧ.

В то время Харви жил в доме на колесах с газовым отоплением. Знакомый директор похоронного бюро говорил ему, что может достать динамит, который иногда бывает нужен на кладбищах для подрыва твердых пород под сло­ем почвы. Идея Дональда была в том, чтобы убить похожего на себя человека, оставить труп в своем доме на ко­лесах и инсценировать взрыв газового баллона.

Я спросил Харви, куда именно он собирался бежать. По моим предположениям, это должна была быть Мекси­ка. Как ни странно, но это был единственный вопрос, на который Дональд не стал отвечать. Как будто и много лет спустя эта часть плана побега все еще оставалась для него актуальной.

Как бы то ни было, но с планом ничего не вышло. У единственного более или менее похожего на него мужчины оказалась другая группа крови. Кроме того, чуть позже убийца понял, что одной только группы крови может оказать­ся недостаточным: афера вскрылась бы при проведении ДНК-анализа. Хотя, с другой стороны, к этому моменту Харви, возможно, был бы уже далеко.

Здесь интересно то, с каким старанием он разрабатывал свой фантастический план тогда и насколько глубоко предавался мечтам о строительстве, уже сидя в тюрьме. У меня сложилось впечатление, что эти мечты помогали ему оставаться эмоционально уравновешенным, подобно тому, как Банди успокаивал себя уверенностью в соб­ственном умении манипулировать и изворачиваться. Иными словами, Дональд всегда нуждался в месте, куда мож­но было бы сбежать, если не на самом деле, то хотя бы мысленно. И это вполне соответствует бурному воображе­нию остальных серийных убийц.

Подобной мечтательностью были пронизаны многие аспекты сознания Харви. Когда я спросил его о причинах депрессии, из-за которой он совершил несколько попыток самоубийства, Дональд отрезал: «Действительно хотел бы - сделал бы все как надо, будьте уверены».

Я пришел к выводу, что ему вообще было свойственно нежелание усложнять что-либо. Говоря о прогуле, кото­рый Харви совершил, чтобы не проходить обязательный для всех сотрудников тест на полиграфе, он сказал, что не помнит подробностей того дня, но заметил:

- Я-то знал, что социопат без проблем пройдет его, если захочет.

- Считаете себя социопатом? - спросил я.

- Скажем так, в основном люди обо мне именно так и думают.

- А вы сами что думаете?

На его лице вновь появилась кроткая, почти блаженная улыбка:

Страницы: «« 23456789 »»

Читать бесплатно другие книги:

Я считала, что мой брак идеален, пока на пороге нашего дома поздней ночью не появился он, друг моего...
Молодой российской разведчице Дарье Кокориной поставлена задача выявить тайные каналы финансирования...
Книга Анны Огински, руководителя и ведущего преподавателя учебного центра Академия Ленорман, поможет...
Окончить университет – это еще не все! Обязательная отработка длиною в год висит надо мной, как петл...
Что делать, если все вокруг потеряло смысл, раздражает или просто надоело? Как начать сначала, когда...
Где же ангел-хранитель семьи Романовых, оберегавший их долгие годы от всяческих бед и несчастий? Все...