Ботаники не сдаются Логвин Янина
— В-ва-вань, ты что? Обалдел?! — очки съехали на висок и, смущенная, Очкастик кажется ужасно милой.
— Не знаю. А что, похоже на то? — я снова нахожу ее губы — мягкие и податливые. Прохладные. И заставляю их ответить.
— Да…
Теперь она целует меня сама, с просыпающимся голодом — еще несмелым, но его невозможно спутать ни с чем. Он уже проснулся и живет в ней, и скоро захватит с головой, не оставив места робости. Она еще и сама не знает, насколько готова вспыхнуть. И не догадывается, чего стоит мне на время притушить свой.
А пока… Это наши первые поцелуи и я стараюсь их запомнить. Я рад, что она пришла. Прошел всего день, а мне уже мало и хочется больше. Ладони сжимаются в кулаки, и я с тяжелым вдохом отступаю, чтобы не наломать дров.
— Ванька, ты точно сумасшедший! — смеется Умка. — Ты что, всегда такой? Неужели это со всеми… вот так?
Хитрюга, ей не удастся меня разговорить о прошлом. Да и нечего выпытывать. Не всегда и не со всеми.
— Не помню. Ты лучше скажи: долго собираешься от меня бегать? Скоро ты сама поймешь, что это глупо. Катя? — руки тянутся к девчонке сами, и как бы я ни старался себя контролировать, я снова притягиваю ее к себе за талию — Давай попробуем? Что тебя пугает?
Она грустнеет на глазах.
— Извини. Я просто не ожидала, что ты захочешь ко мне подойти при всех. Наверное, ты прав и это глупо, но… Что они подумают о нас? Воробышек и вдруг… Уфимцева?
— Что мы вместе.
— А мне кажется, что ты надо мной просто шутишь.
— Да мне плевать! Пусть думают, что хотят!
— А мне?
— А ты, Катя, — я вдруг становлюсь серьезным, — должна сама для себя решить: чего хочешь. Чего хочу я — ты знаешь. А теперь пойдем! — я целую ее в край губ и увлекаю в комнату. — Наши занятия никто не отменял! Не продвинемся, Женька с нас три шкуры спустит!
Проходит час, два, три… Мы честно отдаемся репетиции — шагам и поддержкам танго. Снова и снова сплетаем руки, смотрим в глаза… Сегодня мы гораздо ближе, чем всегда. Очкастик еще не раскрылась полностью, но держится смелее, и танец постепенно захватывает нас. В какой-то момент мы дурачимся и оказываемся на диване…
— Ой, Вань, кажется, мне пора!
Я с трудом отрываюсь от мягких губ. Не помню, чтобы я когда-нибудь так целовался. Как ошалелый подросток, впервые дорвавшийся до девчонки. Возбуждение звенит в теле, кровь, от желаний и близости Умки, шумит в голове… Мне слишком просто все далось в жизни. Видимо, пришло мое время пройти испытания.
— Да, — соглашаюсь, глядя, как она растерянно ищет очки и приглаживает руками встрепанные волосы. Часто дыша, торопливо застегивает воротник рубашки, которую так и не дала мне расстегнуть.
Когда-нибудь она не уйдет. Сейчас это кажется глупым, но мне хочется, чтобы осталась. Как здорово было бы познакомить ее с братом. С мамой, с Большим Боссом. Она бы им понравилась, не могла не понравиться. Наверняка Очкастик с легкостью бы заморочила голову даже Донгу, а он известный любитель наплести красивых небылиц с три короба. У меня вырывается смешок, когда я представляю с каким лицом любимец Градова, повар-китаец, проглотит эти небылицы обратно, реши вдруг поумничать с Катей. Наверняка она знает историю Китая не хуже его самого. Ей так просто лапши не навешаешь.
Какое-то время мы стоим возле ее дома, не желая заканчивать вечер. Для нас все ново и ярко и расставаться не хочется. В хорошо освещенном дворе жилой высотки «Седьмое небо» толпится молодежь, и Умка снова смущается, но борется с собой и мне удается удержать ее руку в своей.
— Вань, скажи, — голубые глаза внимательно смотрят в мое лицо. — А если бы в тот день в «Трех китах» я не столкнула тебя в фонтан, ты бы меня заметил? Меня? Очкастика? Обратил бы внимание, как на девушку?
Я не задумываюсь. Да и что тут думать.
— Думаю, нет, — отвечаю честно. — Но зачем гадать: что было бы, если я замечаю тебя сейчас? — удивляюсь.
Но она почему-то расстраивается. Хмурится и вздыхает.
— Я так и думала.
Ее вздох мне кажется ерундой, но девушки создания странные и, похоже, Умка не исключение.
— Да ладно тебе, Катя, — я улыбаюсь. — Если бы не фонтан, ты меня тоже вряд ли бы заметила. Случай — он на то и случай, чтобы менять судьбы людей. Здесь и сейчас я с тобой и это главное!
— А если бы ты вдруг узнал, что кто-то, допустим незнакомая тебе девушка, решила тебя в себя влюбить? Ты бы расстроился?
Я улыбаюсь: что за мысли сегодня приходят в голову Очкастику?
— Я бы посмеялся. Это невозможно, Умка! Чувства — это химия. Это что-то выше нас. Они или есть, или их нет. Нельзя за кого-то решить, по ком ему сохнуть. Человек не тумблер, его так просто не переключить простым щелчком.
— Ну, я бы не стала так уж утверждать…
— Да брось! Ты просто не знаешь, а я это вижу в своей семье! Я бы никогда не поверил в подобные глупости! Я знал много девчонок, но только от тебя у меня сносит крышу. — Я притягиваю ее к себе за тонкие запястья, поднимаю их вверх и шепчу у лица. — А я ведь даже не знаю, какая ты без одежды.
Ничего не могу с собой поделать, мне нравится ее дразнить. Умка вспыхивает спичкой, ахает и закрывает лицо руками.
— Воробышек, прекрати!
Теперь ей все равно, кто смотрит на нас, и я могу обнять ее и притянуть к себе.
— А чего, Катя? Мы же не дети. Да, я все время думаю о тебе, физиологию не убить. О тебе, Умка, все остальные мне безразличны.
— Лучше бы не думал, Вань, — слышу неуверенно-горькое. — Боюсь, что я не смогу тебя ничем поразить.
— А вот это я сам решу, сможешь или нет.
— Вань, — она вновь смотрит на меня — то ли грустно, а то ли виновато. В сумерках вечера глаза блестят и точно не разобрать. — А если бы ты узнал, что на тебя поспорили?
— Поспорили? — я удивляюсь. — Как пари?
— Да. Что человек это сделал по глупости и теперь об этом страшно жалеет. Ты бы смог его простить? Человека?
Я напрягаюсь.
— Очкастик, ты меня пугаешь. Неужели кто-то посмел тебя…
— Нет, Ваня! Речь не обо мне.
— Какие-то странные у тебя сегодня вопросы. Это что, для какой-то научной статьи? — догадываюсь.
Она как-то дергано пожимает плечами, пробуя выдавить улыбку.
— Да, что-то типа того. Я хочу узнать, пожалуйста…
— Если для статьи, тогда перестань об этом думать. Нет, я бы не простил, — уверенно отвечаю.
— Но почему? Ведь человек, может, давно раскаялся?
— Может, — соглашаюсь. — Просто есть вещи, которые простить нельзя.
— 42 —
POV Катя
Нельзя, и он прав. Как можно простить подобную глупость? Как можно простить, что кто-то просто взял и стер ластиком твою индивидуальность, превратив в объект для самоутверждения. В реализацию чужих планов и принципов?
Противно и стыдно. А еще тошно, что я оказалась настолько упряма и слепа. Поддалась обиде, сосредоточив мир на кончике своего упрямо вздернутого носа. Ведь Иван и правда для меня был всего лишь объектом спора. Вызовом. Недосягаемым Ванькой Воробышком. Почти неодушевленным любимчиком факультета, в котором за привлекательной внешностью не стоило и искать что-то, похожее на желания или чувства. Из тех, кто окружен всеобщей любовью, как броней.
О чем я думала, когда решила во что бы то ни стало ее пробить?
О себе, вот о ком. Об обиженной девчонке, задетой грубыми насмешками и о своем раздутом эго, но точно не о Воробышке и не о том, что у него есть сердце.
Катя Уфимцева — заучка-ботанша, влюбленная в цифры и формулы. Кем я была для Ивана — одной из тысячи девчонок, вот что заставило меня думать, что таким, как он, не больно. Пусть я хорохорилась и строила планы, пыталась себя убедить, что смогу — глубоко в душе я никогда не верила, что у меня получится привлечь его внимание. Или влюбить. А что еще удивительнее — влюбиться самой. По уши, по самое темечко и до последней дрожащей клеточки.
И сама не заметила, как так вышло?
Господи, да я еще недавно не верила, что это возможно, но у Ваньки получилось меня убедить. Это я, я оказалась готова сомневаться, а ему на самом деле было плевать, что это не Катя из салона стоит перед ним, а я — Очкастик, в кедах, джинсах и с косой. Именно меня он целовал на холме. Именно меня, как сумасшедший, у себя дома. Именно меня щекотал на диване и обнимал, пытаясь раздеть. И ни разу не прятал взгляд.
А я все сомневалась. Искала причину и ответ. А вдруг играет? А вдруг и он поспорил? Измеряла долей вероятности его симпатию ко мне. Как же легко, оказывается, низко упав самому и другого подозревать в падении. Мерить по себе.
Противно и тошно от своего поступка, но брошенных слов не вернуть назад.
— Снежана? Можно тебя на минутку?
Я с утра сама не своя и после занятий поджидаю девушку на зеленой аллейке университетского парка. Она идет с подругой (той, у которой розовые пряди в светлых волосах) — красивая брюнетка в короткой юбке, и нехотя останавливается, заметив меня.
— Уфимцева? — удивленно переглядывается с блондинкой: ну да, последнее время я упорно их избегала. — Чего надо?
Грубо, но я решаю эту грубость проглотить. Поправив на спине рюкзак, подхожу ближе и останавливаюсь перед девушками.
— Нам надо поговорить, — сообщаю. — Я хочу, чтобы вы забыли о споре. Пожалуйста. Все это было ошибкой.
Им так не кажется, и я вижу это по лицам.
— С чего бы это? Ты что, внезапно поняла, что всегда была никому неинтересной ботаншей? Откуда вдруг такое озарение?
— Она поняла, что ей не выиграть, — хмыкает розоволосая. — Посмотри на нее, бедняжка бледная, как тень. Наверняка от страха сон потеряла. Снежанка, может, пожалеем мышь? — она смеется. — Хотя ты далеко зашла, Уфимцева! Кто бы мог подумать, что тебе так повезет с танцами!
Пусть смеются, сейчас мне на этот смех плевать.
— Я просто хочу все прекратить. Это глупо, девочки!
— Что именно? Быть выскочкой и подлизой? — усмехается брюнетка. Тонкие губы растягиваются, как у ехидны, и кому она может показаться красивой? — Так мы согласны — глупо.
— Я не подлиза.
— Ну-ну. Белоконеву с Крокотухой расскажи, они тебе точно поверят.
— Я…
— Вот только не надо нас посвящать в интимные подробности ваших отношений, Ка-атенька! А то стошнит еще!
Они нашли друга друга и это видно по тому, как сказанная Крымовой пошлость их веселит. Действительно противно смотреть.
— Послушайте, мне все равно, что вы обо мне думаете и какой считаете. Я просто прошу вас забыть о споре. Я погорячилась и это признаю.
— Постой-постой, — брюнетка окидывает меня свысока недружелюбным взглядом. — Ты хочешь сказать, что проиграла и готова забрать документы? Я правильно поняла? Ты? Ботанша? Надежда всего универа?!
— Да, — я киваю. Неуверенно, но это точно знак согласия. — Я готова уйти из университета в ближайшее время, если вы пообещаете никому и никогда не рассказывать об этом споре.
— То есть… — Крымова вдруг догадывается. — Ваньке Воробышку?
Мое молчание заставляет ее подругу хитро сощурить глазки и пихнуть главную грымзу плечом.
— Ой-ой! Снежанка, а не влюбилась ли наша мышь в Птица? А теперь боится, что он узнает о споре и ей не поздоровится.
— Да, я думаю, Ивану будет неприятно узнать, что его выбрали предметом спора, — вынуждена признать. — А что чувствую я, это никого не касается. Особенно вас. Я очень жалею, что однажды оказалась настолько глупой и связалась с вами, для меня это само по себе наказание. Я уйду из университета, даю слово. Но прошу вас никогда не вспоминать о споре. Ведь это не трудно! — удивляюсь непробиваемым лицам. — Вы все равно получите, что хотели. Я проиграла!
Но «Мисс университет» качает головой.
— О нет, Уфимцева, не все, что хотели. Так легко ты не отделаешься. Я не собираюсь лишать себя удовольствия размазать тебя по стенке.
— Но почему?
— Терпеть не могу сопливых выскочек, которые думают, что они самые умные! Ну уйдешь ты, и что? Да ты, наверняка, найдешь способ выставить себя героиней! Нет, мышь. Не для того мы столько ждали. Уговор есть уговор!
У меня стынет кровь от ощущения беспомощности. Я отступаю, понимая, что бледнею еще больше.
— Значит, вы… вы все равно расскажете?
— Всем, не сомневайся! Уфимцева закинула удочку на самого Воробышка! Эта новость народу понравится. Особенно, когда все узнают, как уверенно ты облажалась со своей наукой! Давай, у тебя есть неделя, ты уже получила с ним танец, осталось заставить его тебя поцеловать!
— Снежанка, ну, почему же заставить? Мы же о высоких чувствах договаривались. Он должен ее «по-лю-бить»!
Грымзы смеются, уже отворачиваясь от меня.
— В общем дерзай, Уфимцева! Еще не все потеряно! У тебя есть время, ты даже можешь попробовать победить!
Крымова возвращается и склоняется к моему лицу.
— Ты ведь серьезный противник, правда, мышь? Смотри, не разочаруй нас. И не вздумай сама на него вешаться! Будет только хуже!
Да уж куда хуже. Я смотрю, как девчонки уходят, и понимаю, что попала. Именно они и спор не дают мне в университете открыто сблизиться с Воробышком. Я продолжаю от него прятаться и эти прятки с каждым днем становятся настоящей мукой. Как странно, что грымзы даже не подозревают, насколько я близка к победе. Победе, которая будет мне стоить совести.
И Ваньки.
Господи, какая же я дура!
Сегодня пятница и я уже три дня веду отсчет моей последней недели отношений с Воробышком. Последние дни мы занимались танго в студии у Жени, и я под всякими предлогами отказывалась приходить к нему домой. Я почти жду, что ему надоест и он сам откажется от меня, и тогда, быть может, ему будет не так больно все узнать. Потому что сказать ему я пыталась много раз, но всякий раз, когда смотрела в синие глаза, у меня заканчивалась смелость и включалось малодушие. Стоило лишь представить, «что» через секунду после моего признания в них отразится, каким холодом повеет… и слова пропадали и костенел язык.
Ты действительно боягуз, Очкастик. Трусливый несчастный ботаник.
Я беру в руки телефон, и тут же кладу его на место. Сегодня мне плохо, как никогда. Я не спала всю ночь, не помню, как в университете прошли лекции, и не помню, как оставляла заявление об отчислении секретарю декана. Все прошло, словно в тумане. Я сама была туманом…
Воробышек поймал меня в коридоре учебного корпуса, прошептал на ухо, что скучает, и вновь запорхали, приунывшие было, бабочки в животе. Не знаю, заметил ли кто-то, как он лизнул мою щеку и куснул за мочку уха. Но я услышала обеспокоенное: «Ты чего такая хмурая, Очкастик? Дождись вечера. Обещаю поднять тебе настроение!»
Дождись…
Как это у него получается? Я только что была под тяжестью собственных мыслей, а вот уже улыбаюсь, глядя, как он пятится вслед за друзьями — красивый улыбчивый парень. Высокий, широкоплечий и синеглазый Ванька Воробышек, мечта всех девчонок. С некоторого времени не замечающий никого, кроме меня. Я это знаю, мне не нужны доказательства, потому что чувствую все в прикосновении его губ и рук.
Моя мечта, которая совсем скоро может разбиться о правду. И почему-то плевать на карьеру ученого и международные олимпиады. На собственное будущее физика-теоретика, на доклады и планы покорить мир. Сейчас для меня куда более важным видится не потерять доверие одного человека.
Я должна все рассказать, каким бы ни был итог разговора. Все равно Ванька обо всем узнает, и если не от меня, то будет только хуже. Вот только бы набраться смелости и духу ему признаться…
Время близится к вечеру, и сердце трепещет от радости скорой встречи, а еще от ожидания, чем этот вечер для меня сегодня закончится. Я нахожусь дома в своей спальне и с третьего раза все же решаюсь отправить Воробышку сообщение:
«Привет, Звездочет»
«Привет, Умка»
«Вань, нам надо поговорить»
«Я уже выезжаю за тобой. Жду внизу!»
«Вань, а если мы сегодня пропустим танго?»
«Устала? К черту танго! Но программа вечера за мной… Стоп!»
Он набирает меня на сотовом, и я слышу волнение в его голосе:
— Кать, ты не заболела? Все хорошо?
О, Господи! Ну почему, почему Ванька не оказался черствым и неприятным типом?
— Нет, все хорошо, Вань! Просто мне очень нужно с тобой поговорить. Я хочу тебе кое в чем признаться и объяснить.
Мысли парней и девушек точно различаются орбитами, потому что Воробышек вдруг хмуро спрашивает:
— Это все Семен, да? Это он тебе не дает покоя? Я же чувствовал, что ты расстроена.
— Что?
— Катя, я обещал, что сам с ним поговорю. Пусть не облизывается на тебя, если хочет жить! И не донимает. Черт! Как мне его найти?
Ну, в отношении Семена я его уж точно могу успокоить и навсегда закрыть эту тему.
— Вань, ты можешь ко мне прийти? Домой?
— Он что, сейчас у тебя?! — в голосе Воробышка внезапно слышатся напряжение и холод, а совсем не смущение оттого, что я впервые его позвала к себе.
Только от этого холода становится не зябко, а приятно на душе, и я не могу сдержаться и не пошутить, глядя, как мохнатый Сёма замер в террариуме, наблюдая за мушками — своим обедом:
— Ну, да. Сидит, молчит и, кажется, хочет кое-кого убить.
— Конечно. Я сейчас буду!
— 43 —
Старших Уфимцевых дома нет, Светки тоже. Лялька с Котэ надежно заперты в своем склепе и под звуки рока наверняка медитируют над какой-нибудь чакрой. Один Волька крутится у ног, виляя хвостом, когда я слышу звонок в дверь и спешу открыть ее своему гостю.
— Привет, Вань. Входи, пожалуйста! — приглашаю парня войти. — Родители в гостях, мы дома с Лялькой и с Котэ, так что познакомиться не получится. Извини, что я нарушила наши планы.
— Не страшно.
Воробышек непривычно серьезен и насуплен, и входит в квартиру широким шагом. В его руке два мотоциклетных шлема и он откладывает их в сторону, по-охотничьи оглядываясь по сторонам.
— Здравствуй, Катя, — почему-то включает официоз и, конечно же, задает вопрос в лоб: — Где он?
Я еще не видела Ваньку таким Отелло, это странно и непривычно. Он даже не видит мою улыбку. Я пожимаю плечами и показываю кивком в сторону своей комнаты.
— Он в моей спальне, как всегда.
— Где?! — сглатывает Ванька.
— В спальне. Он там живет. Пойдем!
Я беру Воробышка за руку и, пока с ним не случился шок от моей «тайной жизни с другим», завожу в свою спальню.
Комната довольно уютная. Здесь есть много чего. Встроенная мебель, телевизор, кровать, кресло, шкаф с книгами, компьютерный стол. Здесь есть весь набор для жизни девушки, а в любимых вещах — оттиск моей души, но нет парня, и Воробышек, войдя, удивленно озирается.
— Не понимаю… Катя, он что, спрятался?
— Не совсем. У него ужасный характер и он не любит незнакомцев. Но сейчас он в полной боевой готовности, так что пообещай не делать резких движений. Он, конечно, страшный, но ты для него страшнее.
— Вот насчет резких движений — не уверен, — хмурится Ванька. — Не нравится мне все это. Эй ты! — обращается к невидимому сопернику. — Выходи, давай! Будь мужиком, в конце концов! Катя, у тебя здесь что, есть балкон?!
Мне ужасно смешно. Нет, ну правда, судя по Ванькиному виду, еще чуть-чуть и он полезет искать за шторами, но я заставляю себя сказать серьезно. Потому что шутить с Сёмой чревато, а я действительно намерена их познакомить.
— Вань, сядь, пожалуйста, — подвожу и усаживаю Воробышка на кровать. — Все, хорошо, ты сейчас его увидишь, просто посиди смирно…
— Чего?!
— Иначе он может тебя укусить!
— Что?! Кать, не смешно! Это мы еще посмотрим, кто кому и чего откусит! Тьфу! Оторвет!
— Глаза закрой!
Ванька упирается и мне приходится поцеловать его в губы. Я чувствую их напряжение, но они отвечают, и руки парня тут же оказываются на талии…
— Катя…
— Подожди! — я отстраняюсь и подхожу к террариуму. — Не открывай! — прошу, аккуратно доставая из него Сёму.
Мне пришлось прервать его охоту за мушками и паук настораживается. Я пересаживаю его на ладонь — мохнатое чудо размером с блюдце, а затем, аккуратно на одно из колен Воробышка.
— Вань, — наклоняюсь к парню и шепчу на ухо, — ты главное не пугайся, я с тобой! Можно смотреть!
Но на всякий случай оставляю теплые пальцы лежать на шее Ваньки.
— Катя, ты меня сегодня с ума сведешь своими тайна-ик! — ми.
Паук красивого бархатистого цвета оттенка «венго» с оранжевыми пятнышками на коленцах и угольками четырех пар эбонитовых глаз. Взрослый самец. Воробышек вздрагивает, и Сёма воинственно поднимает две передние лапки.
— …Твою ж… мать!
Надо отдать парню должное, он остается сидеть на месте, и я понимаю, что испытание на смелость Иван точно прошел. Не могу удержаться и снова целую парня в щеку. Сейчас она гладкая, а в университете была колючая. Он как всегда побрился и вкусно пахнет морем и хвоей.
— Это Сёма, — говорю тихо. — Мой домашний питомец — красавец мужчина. Другого Семена в моей жизни нет.
— Но я не понимаю…
— Ты так внезапно спросил меня о парне, что я не смогла придумать имя и сказала первое попавшееся, которое повторяю каждый день.
— Но как же голос? Я ведь сам слышал?
— Это был Костик — Лялькин ухажер. Он видел меня в ту ночь, когда я выбиралась из дома к тебе, вот и позвонил узнать: где я и что со мной. Честно, Вань.
— Гот, что ли? Который тощий с патлами и похож на девчонку?
Что ж, это правда. Именно таким все и видят Котэ, но все равно я чувствую обиду за Сердюкина.
— Вообще-то, Костик очень хороший и настоящий друг. Это у него парик. Его недавно обстриг старший брат — он у него редкий придурок и терпеть не может нашу Ляльку. А для Ляльки увлечение готикой сейчас до ужаса актуально, вот Костик и терпит, как истинный рыцарь причуды свое дамы. А так он обычный старшеклассник, не смотри что в парике. Мы его с детства знаем.
— Значит, у тебя на самом деле и не было парня?
Я снимаю Сему с колена Воробышка и возвращаю паука в террариум. Вытираю руки влажной салфеткой, чтобы не оставить на коже раздражающих волосков, и откладываю ее в сторону. Ванька тут же вскакивает с места.
— Постой, Очкастик! К черту Костика! Я тут чуть с ума не сошел, а это был всего лишь… паук?!
— Осторожно! — я поворачиваюсь и угрожающе наставляю на парня палец. — Паук-птицеед! Так что лучше его не злить, птичка!
Я улыбаюсь, глядя в растерянное синеглазое лицо Ваньки, но вернувшиеся мысли вдруг заставляют эту улыбку померкнуть. Я вспоминаю, о чем хотела с ним поговорить и почему позвала.
— Нет, у меня никогда не было парня и не было отношений, но ты уже и сам наверняка догадался. До тебя, меня всегда интересовала только учеба и будущие открытия. Если честно, ты первый, Вань, кто обратил на меня внимание. Точнее, не совсем ты и не совсем сам.
— То есть? Как это?
От волнения пальцы сцепляются в замок, но этого мало, и вот уже руками обхватываю себя за плечи, пытаясь укрыть свой стыд.
— Понимаешь, об этом я и хотела с тобой поговорить. Хотела тебе признаться, как все получилось…
— Стоп! Стоп! — Ванька останавливает меня. Всего секунда и он легко расплетает узел из моих рук, которым я только что себя опутала и оказывается прижатым ко мне. — Кать, я впервые к тебе пришел и даже конфет не купил. Черт, так неудобно! Ты наверняка думаешь, что я жлоб.
— Что? — я удивленно моргаю, не понимая, о чем он.
— А ведь у меня кое-что есть для тебя. Но я ни о чем думать не мог, только о проклятом Семене! Очкастик, — он наклоняется к виску, — не шути так больше, договорились? У меня, оказывается, буйная фантазия и никаких тормозов. Могу и дел натворить сгоряча. Ум-м, — он протяжно стонет, зарываясь носом в волосы, — как ты пахнешь сегодня. Что это за запах? Похоже на черничный десерт.
— Ваня, погоди…
Но Воробышек отстраняется и хмурится.
— Что, кто-то умер? Или заболел? — спрашивает всерьез.
— Н-нет.
— Ну и отлично. Терпеть не могу всякие признания! Очкастик, давай не будем. Сейчас ты скажешь, что у тебя нет на меня времени. Или, что начитавшись книг, ты представляла себе отношения с парнем совсем не так. Ты у меня умная и способна додуматься до чего угодно!
Он притягивает меня к себе крепче и с усталостью в голосе признается сам:
— Катя, если бы ты знала, как мне надоело.
— Н-надоело? — последнее слово отзывается в сердце холодом.
— Твой страх. С той ночи на холме ты так и не сняла запреты и продолжаешь отгораживаешься от меня, я чувствую. Я думал, все дело в бывшем парне, но получается, что ты меня стесняешься.
— Я тебя не стесняюсь, ты что! — изумляюсь.
— Тогда нам нужно перестать себя вести на людях так, словно мы чужие. Это университет, в нем полно парочек, и если кто-то увидит еще одну — мир не рассыплется. Черт, да меня на части рвет оттого, что я не могу никому показать, какую девчонку себе отхватил! Хожу по коридорам, как призрак, высматривая своего Очкастика. А он все прячется и прячется.
Ванька смеется, заставляя меня шутливо его пихнуть.
— Эй, перестань! — ну вот, я снова румяная, как рождественский пряник и этого не скрыть. — Нашел красотку. А может, я за тебя переживаю. Как ты будешь без табуна девчонок?
— Кать, давай, наконец, поставим точку. Прямо сейчас! Мне двадцать один год, а не шестнадцать, и я хочу быть с тобой. На людях, без людей, да где угодно, мне все равно!
Господи, ну что на такое ответишь? И снова эти глаза синие, и губы на губах в долгом поцелуе.
— Ты как хочешь, — продолжает Воробышек, когда за вздохом, наконец, меня отпускает, — а я действую. Собирайся! К черту танго, на тебя отлично влияет природа, вот и поедем, подышим воздухом!
— Куда?
— На речку в лес — помнишь, я тебе говорил о месте, где мы часто бываем с ребятами. Наши как раз сегодня собрались с ночевкой в палатках — погода стоит отличная. Будут костры, песни под гитару и шашлыки. Ну и парочки, само собой. Пора мне тебя явить миру.
— Но, Вань, я не могу так быстро! Что, п-прямо сейчас?!
— У тебя нет спортивного костюма?
Читать бесплатно другие книги:
