Дюна Герберт Фрэнк

Она задумалась о самом этом слове – «ситч». Слово из древнего охотничьего языка, чакобсское, прошедшее без изменения бессчетные столетия. Ситч – «место сбора во время опасности».

Глубокие ассоциации, связанные с самим словом и со всем языком, только начинали доходить до нее теперь, когда опасность была позади.

– Хорошо пошли, – сказал Стилгар. – Милостью Шай-Хулуда мы достигнем пещеры Хребтов еще до рассвета.

Джессика кивнула, сберегая силы. Она ощущала ужасную усталость, лишь силой воли сдерживая ее, и – она призналась себе – вдохновение. Этим людям нет цены – об этом говорило ей все увиденное, мельчайшие подробности его.

«Фримены, – думала она, – они же все воины, цивилизация бойцов. Бесценный дар судьбы для изгоя-герцога!»

Фрименам всегда в высшей степени было присуще то качество, которое древние называли «spannung-sbogen» – привычка, ощутив желание, не спешить с его удовлетворением.

Принцесса Ирулан. «Мудрость Муад'Диба»

К пещере Хребтов они подошли, едва засветлело. В котловину вела расщелина столь узкая, что временами приходилось протискиваться боком. В утренней мгле Джессика успела заметить, как Стилгар отрядил караул, охрана немедленно полезла по скале вверх.

Пол ступал, подняв голову, – муравей в разодранной шкуре планеты, не отрывавший глаз от серо-синего неба над головой.

Чани поторопила его, потянув за одеяние:

– Скорее, светает!

– А те люди, куда они полезли по утесам? – шепнул Пол.

– Первая дневная стража, – ответила она. – Поторапливайся же!

«Караул снаружи, – подумал Пол. – Мудрое решение. Но разве не разумнее подходить к пещере раздельно, небольшими группами? Меньше шансов потерять весь отряд. – Он задержался на этой мысли: – Такие думы – думы партизана…»

Он вспомнил, что этого-то и боялся отец: Дом Атрейдесов не должен стать партизанским.

– Скорее, – шепнула Чани.

Пол прибавил шагу, позади шелестели на ходу балахоны. Он припомнил слова сирата из крошечной О. К. Библии, подарка Юэ.

«Райские кущи по правую руку, жерло Ада – по левую, и Ангел Смерти гонится по пятам», – прозвучала в его голове цитата.

Они обогнули угол, проход расширился. Стилгар отступил в сторону, наблюдая, как скрывался в низком, уходящем в скалу коридоре его отряд.

– Живо! – прошипел он. – Если патруль застигнет нас, перебьют, словно кроликов в клетке.

Пригнув голову, Пол следом за Чани вступил в узкий коридор и очутился в пещере, освещенной сероватым светом, лившимся откуда-то сверху.

– Можешь выпрямиться, – сказала она.

Разогнув спину, Пол принялся рассматривать окружающее, широкое и глубокое пространство, невысоким куполом уходящее над головами вверх. В полутьме цепочка рассыпалась. Пол видел, как мать отошла в сторону, внимательно вглядываясь в собственных спутников. Как она отличалась от них, пусть на ней было точно такое же одеяние! В изящной фигуре угадывалась мощь.

– Найди себе уголок для отдыха и не путайся под ногами, дитя-мужчина, – произнесла Чани. – Вот еда. – Она протянула ему два обернутых в листья свертка. От них несло специей.

Стилгар подошел к Джессике сзади, крикнул стоявшим слева:

– Прикройте вход и позаботьтесь о водной дисциплине! – Он обернулся к другому фримену: – Лемил, принеси светошары. – Потом взял Джессику за руку. – Хочу кое-что показать тебе, таинственная женщина. – Он повел ее за собой, обогнув скалу, навстречу источнику света.

Перед Джессикой вдруг оказалось широкое отверстие, окно в котловину, простиравшуюся километров на десять-двенадцать. Ее обступали высокие скалы. Повсюду виднелись скудные заросли.

В этот момент из-за дальней гряды вынырнул край солнца, озарив бурый песок и скалы, разогнав предутреннюю дымку.

– Солнце Арракиса, – отметила она, – всегда словно выпрыгивает из-за горизонта.

«Ведь я хочу, чтобы оно не вставало, должно быть, потому, – подумала она, – что ночью безопасней, чем днем. – И ей вдруг захотелось увидеть радугу, здесь, в краях, никогда не знавших дождя. – Надо гнать такие желания, это слабость! Здесь я не могу позволить себе быть слабой».

Стилгар стиснул ее руку, показал в сторону котловины:

– Смотри туда! Перед тобою истинные друзья!

Поглядев в сторону, куда показывала его рука, она заметила движение. Со дна котловины уходили люди, поспешно прячась от солнечного света в тенях у дальней скалы. Чистый воздух позволял видеть их движения. Она извлекла из-под одеяния бинокль, сфокусировала масляные линзы на далеких фигурах… Поверх конденскостюмов мотыльками трепетали шарфы.

– Это дом, – сказал Стилгар, – мы придем туда ночью. – Пощипывая усы, он разглядывал котловину. – Мои люди задержались на работах. Значит, поблизости нет патрулей. Позже я просигналю им, чтобы подготовились.

– Твои люди дисциплинированны, – отозвалась Джессика. Она опустила бинокль, заметив, что Стилгар глядит на него.

– Они повинуются, ведь племя хочет жить, – сказал он. – Для этого мы выбираем предводителя, сильнейшего из нас, того, кто обеспечит и безопасность, и воду.

Он посмотрел ей в глаза.

Она выдержала этот взгляд, привычно отметив про себя обведенные темным глаза без белков, пыль на бороде и усах, трубку от нософильтров, уходящую в конденскостюм.

– Значит, своей победой я поставила под сомнение твое лидерство, Стилгар? – спросила она.

– Ты не вызывала меня на поединок, – ответил он.

– Но предводителя все должны уважать, – заметила она.

– Среди этих песчаных блох не найдется такого, с кем бы я не справился, – проговорил Стилгар. – Победив меня, ты победила всех нас. А сейчас они хотят научиться у тебя… тайным путям… А некоторым любопытно узнать, вызовешь ли ты меня.

Она взвесила последствия:

– То есть брошу ли тебе формальный вызов?

Он утвердительно кивнул:

– Я бы не советовал, за тобой они не пойдут. Ты не из рожденных в песках. Они видели это сегодня ночью.

– Практичный народ, – произнесла она.

– Именно. – Он глянул в сторону котловины. – Свои нужды мы знаем. Но не все будут столь глубокомысленны здесь, рядом с домом. Мы слишком долго проболтались, выплачивая вольным торговцам свою долю специи, которую мы собирали для проклятой Гильдии… Чтоб их лица навек почернели!

Не успев отвернуться от Стилгара, Джессика заглянула ему в глаза:

– Гильдия? Какое дело Гильдии до вашей специи?

– Повеление Лайета, – сказал Стилгар. – Нам известны причины, но выполнять его от этого не слаще. Мы платим Гильдии чудовищную дань специей, чтобы в нашем небе не болталось ни единого спутника, чтобы никакой шпион не мог подглядеть, что мы делаем на поверхности Арракиса.

Тщательно взвешивая услышанное, она припомнила, Пол называл ей в палатке именно эту причину.

– А что вы делаете на поверхности Арракиса, втайне от чужих глаз?

– Изменяем ее… пусть медленно, но верно приспосабливаем планету для жизни людей. Наше поколение не дождется хорошей жизни… и наши дети, и наши внуки, и внуки внуков… но такое время настанет! – Затуманившимся взглядом он окинул котловину. – Здесь будет и открытая вода, люди смогут свободно ходить без конденскостюмов.

«Об этом мечтал и Лайет-Кайнс», – подумала она и сказала:

– Подкуп – дело рискованное. Выплаты имеют обыкновение увеличиваться.

– Они растут, – согласился Стилгар, – но медленный путь надежнее.

Джессика повернулась, поглядела на котловину, пытаясь воображением угнаться за Стилгаром. Но увидела лишь горчичного цвета пятно на месте далеких скал и внезапное дрожание воздуха над ними.

– Ах-х, – произнес Стилгар.

Сперва ей показалось, что в воздухе завис патрульный топтер, но потом она поняла, что видит мираж, парящий в небе пустынный ландшафт. На заднем плане его колыхалась какая-то зелень, а впереди, по пескам, прямо по поверхности, полз длинный червь. На спине его она заметила группу фрименов в развевающихся одеяниях!

Мираж растаял.

– Конечно, ездить верхом легче, – произнес Стилгар, – но мы не можем пустить делателя в эту котловину. Поэтому ночью снова придется идти пешком.

«Делатель – так они называют червя», – подумала она.

До нее дошел глубинный смысл его слов. Он сказал, что фримены не могут пустить червя в котловину. Значит, она не ошиблась: на спине гигантского червя ехали фримены. С громадным усилием ей удалось скрыть потрясение.

– Надо возвращаться к остальным, – сказал Стилгар, – не то мои люди решат, что мы здесь любезничаем. Некоторые уже и так завидуют, что мои руки трогали твои прелести там, в котловине Туоно, когда мы боролись.

– Довольно об этом! – отрезала Джессика.

– Извини, – мягким голосом произнес Стилгар. – Мы не берем женщин против их воли… что касается тебя, – он передернул плечами, – то и это условие, разумеется, излишне.

– Все-таки запомни, что я была дамой герцога, – сказала она более спокойным тоном.

– Как хочешь, – ответил он. – Пора прикрыть это отверстие, чтобы люди могли отдохнуть от конденскостюмов. Сегодня им необходим отдых. Завтра семьи не дадут им передохнуть.

Воцарилось молчание.

Джессика глядела на солнце. В голосе Стилгара она услышала то, что и должна была услышать… невысказанное предложение большего, нежели просто покровительство. Ему нужна жена? Она поняла, что вполне могла бы привязаться к нему, быть с ним рядом. И никакой распри, борьбы за лидерство – просто союз мужчины и женщины.

Но что тогда станет с Полом? Кто знает, каковы здесь отношения родителей и детей? А ее еще нерожденная дочь, эмбрион, которому лишь несколько недель? Дочь покойного герцога. И она подумала об этом ребенке, растущем в ней, о причинах, побудивших ее понести. Она не обманывала себя, просто тогда она дрогнула, подчинилась глубочайшей потребности жизни перед лицом смерти: отыскать бессмертие в детях. Тяга живых существ к деторождению оказалась тогда сильнее.

Джессика поглядела на Стилгара, он, выжидая, смотрел на нее. Какая судьба ждет здесь ее дочь, если она родится в семье этого мужчины, спросила она у себя. «И еще мои потребности, образ жизни, который должна вести Дочь Гессера, не воспротивится ли он этому?»

Стилгар кашлянул, и оказалось, что некоторые из причин ее нерешительности он понимает.

– В предводителе важно то, что делает его вождем, – понимание обычаев его народа. Если ты обучишь меня своему искусству, быть может, настанет день, когда одному из нас придется сделать вызов, а другому принять. Я бы предпочел иной путь.

– Есть ли у нас выбор? – спросила она.

– Сайидина, – ответил он, – наша Преподобная Мать, стара.

Их Преподобная Мать!

Прежде чем она успела обдумать его слова, он произнес:

– Не думай, что я навязываюсь в мужья. Не хочу обидеть – ты прекрасна и желанна. Но если ты станешь одной из моих женщин, кое-кто из молодежи начнет думать, что я более озабочен удовольствиями плоти, нежели нуждами племени. Даже сейчас они подслушивают нас и следят за нами.

«Этот мужчина привык взвешивать решения, думать об их последствиях», – подумала она.

– А среди моих молодых парней есть и вступившие в буйный возраст, – сказал он. – С ними приходится обращаться помягче. Лучше не давать им причин для вызова. Иначе мне придется резать их и убивать. Ни один вожак не выберет этот путь, если может с честью уклониться от него. Предводитель делает из толпы народ – не один, конечно. Он поддерживает уровень индивидуальности. Когда личностей слишком мало – народ снова становится толпой.

Слова Стилгара, глубина мыслей, манера говорить, обращаясь и к ней, и к тем, кто втайне подслушивал, заставили ее изменить мнение об этом человеке.

«Какое глубокое ощущение собственного достоинства! – подумала она. – Где он учился этой внутренней уравновешенности?»

– Закон, по которому фримены выбирают своих вожаков, справедлив, – сказал Стилгар. – Но отсюда не следует, что люди всегда нуждаются именно в справедливости. Теперь более всего нам необходимо время для роста и процветания, чтобы наш народ умножался в числе и обширнее заселял пустыню.

«Кем были его предки? – подумала она. – Кто дал ему такое воспитание?»

И произнесла вслух:

– Стилгар, я недооценивала тебя.

– Я подозревал это, – согласился он.

– Мы оба явно недооценивали друг друга.

– Хотелось бы положить этому конец, – проговорил он. – Я бы хотел дружбы… и доверия. Я бы хотел взаимного уважения, которое возникает в сердце, не требуя всей сексуальной возни.

– Понимаю, – ответила она.

– Ты доверяешь мне?

– Я слышу искренность твоих слов.

– Среди нас принято, – произнес он, – особо чтить сайидин, если они не предводительствуют племенем. Они учат. Они вливают сюда высшую силу. – Он прикоснулся к груди.

«А теперь следует поразузнать о тайне Преподобных Матерей», – подумала она и сказала:

– Ты говорил о вашей Преподобной Матери, я слышала слова легенды и пророчеств…

– Да, они говорят, что ключи от счастья в руках Дочери Гессера и ее отпрыска.

– Ты веришь в то, что это я и есть?

Она следила за его лицом, припоминая: «Росток так легко погубить! Начало – время большой опасности».

– Мы еще не знаем этого, – ответил он.

Она кивнула, размышляя: «Он достойный человек. Ему известен знак, который я должна дать, но он не станет искушать судьбу, называя его».

Повернув голову, Джессика поглядела вниз, в котловину, на золотые, пурпурные тени, в дрожащую над ней пелену пыльного воздуха. Разум ее вдруг охватила кошачья осторожность. Она знала тайный язык Миссионарии Протективы, знала, как приспособить легенду, страх и надежду к своим текущим потребностям, но не торопилась… она чувствовала здесь руку случая, словно кто-то уже побывал среди фрименов и изменил привычные схемы Миссионарии.

Стилгар кашлянул.

Она ощутила его нетерпение, понимала, что близится день, что вокруг ждут, чтобы закупорить отверстие. Наступило время риска, и она поняла, чем нужно воспользоваться – одной из дар аль-хикман, школ перевода, которая даст ей…

– Адаб, – шепнула она.

Разум ее словно перевернулся: она ощутила знакомое сердцебиение. Во всей науке Бинэ Гессерит ничто более не сопровождалось подобным знаком. Только адаб, призывающая память, что накатывает сама по себе. Она подчинилась напору подступивших слов.

– Ибн Квиртайба, – сказала Джессика. – Там, где кончается пыль. – Она протянула вперед руку, и глаза Стилгара удивленно расширились. Вокруг зашуршали одежды. – Я вижу… фримена с книгой притч, – нараспев протянула она, – он читает ее во имя Аль-лята, солнца, которому не покорился и победил. Он читает в честь садху, испытания, и вот какие слова перед ним:

Задрожав, она уронила руку. Позади нее в темной пещере отозвалось многоголосье:

– И дело их рук – разрушено.

– Божий огонь да будет в твоем сердце, – сказала она, подумав: «Ну вот, теперь все в порядке».

– Пламя Господне вспыхнуло, – отозвались за спиною.

Она кивнула.

– И падут враги пред тобою, – сказала она.

– Би-ла кайфа, – ответили остальные.

Во внезапном молчании Стилгар склонился перед нею.

– Сайидина, – произнес он, – волей Шай-Хулуда ты, быть может, вступишь в себе на путь Преподобной Матери.

«Вступишь в себе, – подумала она, – странное выражение. – С горьким цинизмом она размышляла о том, что только что сделала. – Наша Миссионария Протектива всегда на высоте. В этой глуши молитвами самат нам уготовано убежище. А теперь… теперь мне придется играть роль Аулии, Божьего Друга… Стать сайидиной этих бродяг, которые настолько поверили утешительным байкам сестер, что даже называют свою верховную жрицу Преподобной Матерью».

В глубине пещеры, во тьме, Пол стоял рядом с Чани. Во рту его еще чувствовался вкус тех двух обернутых в листья тугих комков, которыми она угостила его: смесь птичьего мяса с зерном, сдобренная и склеенная меланжевой патокой. Взяв ее в рот, он понял, что никогда не приходилось ему принимать специю в подобном количестве, и испугался. Он-то знал, что сулило ему это вещество: подстегнутое специей сознание срывалось в пророческие видения.

– Би-ла кайфа, – прошептала Чани.

Он поглядел на нее, чувствуя благоговение, с которым фримены внимали матери. Только тот, которого звали Джемис, казалось, не слушал и держался в сторонке, скрестив на груди руки.

– Дуй якха хин манге, – шепнула Чани. – Дуй пунра хин манге. Два глаза есть у меня. Две ноги есть у меня.

И изумленным взором она поглядела на Пола. Он глубоко вздохнул, пытаясь утихомирить бушевавшую в груди бурю. Специевая эссенция подействовала, и слова матери воспринимались уже преломленными ею: голос Джессики вздымался и опадал, словно тень бушующего огня. И все время в голосе ее звучал этот проклятый цинизм – слишком хорошо он изучил ее… Но ничто не могло остановить это пламя, вспыхнувшее внутри него с первым кусочком пищи.

Ужасное предназначение!

Он чувствовал его, это сознание расы, и не мог никуда скрыться. Восприятие его обрело остроту и ясность, данные вливались в мозг, отсчитывавший с холодной точностью. Отдавшись этому потоку, он скользнул на пол, сел, прислонившись к скалистой стенке пещеры. Его уносило за пределы времени, откуда он мог рассматривать его, ощущать возможные судьбы, ветры будущего… ветры минувшего. Словно один глаз его был устремлен в прошлое, другой в будущее, еще один в настоящее; так, тремя глазами, он смотрел на ставшее пространством время.

Он опасался переусердствовать и потому попытался ограничиться лишь настоящим, ощущая в нем неясное отражение опыта, непрестанное отвердение мягкого «того, что есть» в окаменелое «было».

Охватывая настоящее, он впервые почувствовал тяжеловесную неизменность движения времени. Все его водовороты, приливы, отливы и пенящиеся гребни напоминали прибрежный прибой, обрушивающийся на скалы. Он по-новому взглянул на свое чувство предвидения, увидел причину «слепых зон», источники ошибки… увидел и убоялся.

«Предвидение, – понял он, – словно луч света, за пределами которого ничего не увидишь, он определяет точную меру… и, возможно, ошибку». Оказывается, и в его провидческих способностях крылось нечто вроде принципа неопределенности Гейзенберга: чтобы увидеть, нужно затратить энергию, а истратив энергию, изменишь увиденное.

И он увидел то, чему надлежало случиться в этой пещере, в ней, словно в котле, бурлили вероятности… малейший поступок его – мигнет ли он, поскользнется или не вовремя отвлечется на неуместное слово, – словно гигантский рычаг переворачивал Вселенную. А вдали бушевал кровавый пожар, но судьбы зависели от такого количества факторов, что даже самое незаметное его движение полностью изменяло грядущую череду и характер событий.

Волнами из горла пещеры выплескивались варианты будущего. И чаще всего тропа его жизни кончалась. Он видел собственный труп и алую кровь, вытекающую из оставленной ножом раны.

В год, на который пришлась смерть герцога Лето и в который мой отец, Падишах-Император, возвратил Арракис Харконненам, ему исполнилось семьдесят два года, хотя выглядел он не более чем на тридцать пять. Он редко появлялся на людях без мундира сардаукаров и черного шлема бурсега, на котором грозно замахивался лапой имперский лев. Этим он напоминал всем, в чем именно источник его власти. Впрочем, он не всегда бывал столь воинственно настроен, при желании он становился воплощением обаяния и прямоты. Но теперь, через много лет, я часто задумываюсь, была ли в его внутренней сути хотя бы одна черта, соответствующая внешности. Теперь я думаю, что он все время воевал один со всеми, чтобы не попасть за невидимую решетку.

Не забывайте: мой отец был Император, глава и продолжатель династии, чья история исчезла в глубине веков. Но мы отказали ему в праве на законного сына. Есть ли поражение ужаснее для наследного правителя? Моя мать подчинилась старшим сестрам, леди Джессика – нет! Кто из них угадал? История уже ответила на этот вопрос.

Принцесса Ирулан. «В доме моего отца»

Джессика пробудилась; вокруг в пещере, в глубокой тьме, копошились фримены, до ноздрей доносился едкий запах конденскостюмов. Руководствуясь своим внутренним осязанием времени, она поняла, что снаружи скоро настанет ночь, но, отделенная от пустыни пластиковыми пологами, хранившими здесь влагу их тел, пещера тонула во тьме.

Она осознала, что позволила одолеть себя глубочайшему сну, принесшему полный отдых изнемогшему телу. Это значило, что подсознательно среди людей Стилгара она чувствовала себя в безопасности. Она повернулась в импровизированном гамаке, которым здесь служило ее верхнее одеяние, приспустила ноги на каменный пол пещеры, прямо в пустынные сапоги.

«Не забыть бы опустить их в лодыжках, чтобы конденскостюм хорошо прокачивался, – подумала она. – Снова приходится столько запоминать».

Во рту ее до сих пор оставался привкус от утренней трапезы – завернутого в лист комка птичьего мяса и зерна, склеенных меланжевой патокой, – в голову ей пришло, что здесь сутки перевернуты наоборот: ночь заполнена дневными делами, а время сна и отдыха – день.

Ночь сокроет, ночь безопасна.

Отцепив одеяние от вбитых в стенки скальной ниши колышков, она повертела его в руках, отыскала ворот и скользнула внутрь его.

«Как известить сестер Бинэ Гессерит? – задумалась она. – Они должны узнать о двух беглецах, укрывшихся в пустыне Арракиса».

В глубине пещеры вспыхнули светошары, зашевелились люди. Уже одетый Пол был среди них, откинутый назад капюшон открывал орлиный, свойственный Атрейдесам профиль.

«Перед сном он вел себя так странно! – подумала она. – Словно отсутствовал. Или восстал из мертвых и еще не вполне осознал это… остекленевшие глаза были полуприкрыты, он словно вглядывался в глубь своего существа». Она припомнила его предубеждение против обилия специи в пище: к ней привыкаешь.

«Возможны ли другие побочные эффекты от местной еды? – размышляла она. – Он говорил, что она усиливает его провидческие способности, но как странно… о том, что видел, он умолчал».

Справа из тени возник Стилгар, подошел к группе под светошарами. Она заметила, что он задумчиво теребит бороду, внимательно, с кошачьей осторожностью поглядывая по сторонам.

Внезапный страх пронзил Джессику, когда сбросивший сонное оцепенение разум подсказал – беда… в фигурах людей, окруживших Пола, чувствовалась напряженность… резкие движения, ритуальные позы.

– Они под моим покровительством! – загремел Стилгар.

Джессика увидела, кто стоял перед Стилгаром – Джемис! Он был разъярен – это чувствовалось по напряженным плечам.

«Джемис, тот фримен, которого Пол одолел!» – подумала она.

– Стилгар, ты знаешь законы, – резко произнес Джемис.

– Кто может сказать, что знает их лучше меня? – отвечал Стилгар, в голосе его она уловила успокаивающие нотки, он пытался уладить ссору.

– И я выбираю поединок, – буркнул Джемис. Торопливо перебежав пещеру, Джессика ухватила Стилгара за руку.

– В чем дело? – спросила она.

– Закон амталя, – проговорил Стилгар. – Джемис настаивает на собственном праве, он желает проверить, те ли вы, о ком говорится в легенде.

– Пусть вместо нее кто-нибудь бьется, – быстро сказал Джемис, – если ее воин победит, в легенде есть истина. Но я слышу, вокруг говорят, – он окинул взглядом обступившую их толпу, – говорят, что не воину из фрименов следует защищать эту женщину, раз ее сопровождает собственный поединщик.

«Он хочет вызвать Пола на поединок!» – подумала Джессика.

Она отпустила руку Стилгара, переместилась на полшага вперед.

– Я всегда защищаюсь сама, – сказала она, – зачем эти пустые…

– Не рассказывай нам больше о твоих обычаях! – отрезал Джемис. – Не желаю ничего слышать, пока не увижу больше, чем видел. Стилгар мог предупредить тебя утром. Вы там жались с ним, и теперь ты хочешь обманом заполучить себе убежище среди нас.

«Взять его я могу, – подумала Джессика, – только как бы такой поступок не противоречил легенде в их понимании». И снова она удивилась тому, как исказили учение Миссионарии Протективы на этой планете.

Стилгар поглядел на Джессику, тихо, но так, чтобы его услышали в толпе, произнес:

– Джемис недоволен, сайидина, ведь твой сын победил его и…

– Это было случайно! – заорал Джемис. – Они околдовали меня в котловине Туоно, и я докажу это!

– …и я тоже побеждал его, – спокойно продолжил Стилгар. – Этим вызовом на тахадди он метит и в меня. Слишком уж он любит насилие, этот Джемис, чтобы быть достойным вожаком. Гафла, смятение наполняет его мысли. Уста его говорят о законе, но сердце обращено к сарфе, уклонению от закона. Нет, хорошим предводителем он не будет. Я пожалел его тогда, ведь нрав Джемиса хорош для битвы, но когда кровожадность одолевает его, он становится опасным и для своих.

– Стилгар-р-р-р! – прорычал Джемис.

Джессика поняла, что Стилгар пытался отвлечь гнев Джемиса на себя, отвести угрозу от Пола.

Стилгар вновь повернулся лицом к Джемису, и в голосе его Джессика услышала умиротворяющие нотки:

– Джемис, но он же мальчишка, он…

– Ты сам называл его мужчиной, – сказал Джемис. – Его мать сказала, что он знаком уже и с гом джаббаром. Плоть его полна, воды в нем в избытке. Те, кто нес их ранец, говорят, что в нем булькали литровки воды! Литровки! А мы-то сосем испарину из карманов-уловителей, едва она проступит!

Стилгар строго поглядел на Джессику:

– Верно это? В вашем ранце есть вода?

– Да.

– Литровки?

– Да, две литровки.

– И как вы намеревались распорядиться этим богатством?

«Богатством?» – подумала она и тряхнула головой, почувствовав холодок в его голосе.

– Там, где я родилась, вода падает с неба и широкими реками бежит по земле, – сказала она, – там есть океаны такой ширины, что им не видно и края. Я пока плохо усвоила водную дисциплину. Мне еще не приходилось так ценить воду.

Вокруг нее послышались изумленные вздохи:

– Вода падает с небес… течет по земле.

– Известно ли тебе, что с нами случилось несчастье и некоторые потеряли воду из своих карманов-уловителей? Они окажутся в горькой беде прежде, чем мы вернемся в Табр к нынешнему утру.

– Откуда мне было знать? – Джессика тряхнула головой. – Раз они нуждаются, отдайте им эту воду из ранца.

– Для этого ли предназначалось такое богатство?

– Я берегла воду, чтобы сохранить жизнь, – ответила Джессика.

– Мы принимаем твое благословение, сайидина.

– Ты не подкупишь нас этой водой! – заревел Джемис. – И не пытайся больше ввести меня в ярость, Стилгар. Видел я, как ты из кожи лез. Хочешь, чтобы я вызвал тебя… чтобы ей не надо было подтверждать свои права.

Стилгар встал перед Джемисом.

– Так, значит, ты собираешься вызвать ребенка на поединок с собой, взрослым мужчиной? – ядовитым тихим голосом спросил он.

– На вызов должны ответить.

– Даже если он находится под моим покровительством?

– Я опираюсь на закон амталя, – сказал Джемис, – это мое право.

Стилгар кивнул:

– Имей в виду, если парень не зарежет тебя сам, ответишь перед моим ножом. И в этот раз я не стану удерживать его, как когда-то.

– Но вы не можете так поступить, – сказала Джессика, – ведь Пол…

– Не вмешивайся, сайидина, – сказал Стилгар. – Ох, ты можешь сейчас взять меня, и его, и любого среди нас… только не всех сразу. Что должно быть – будет, таков амталь.

Джессика умолкла, разглядывая в зеленоватом свете шаров эту дьявольскую жесткость, вдруг проступившую в его чертах. Переведя взгляд на Джемиса, она заметила углубленное выражение на его лице и подумала: «Это можно было предвидеть. Он из тех, кто думает. Из молчаливых, что преобразуют себя изнутри. Мне следовало бы догадаться».

– Если ты что-нибудь сделаешь с моим сыном, – сказала она, – тебе придется иметь дело со мной. Я вызываю тебя, а потом я разрежу тебя на части, по суставу.

– Мать, – Пол шагнул вперед, тронул ее за рукав, – быть может, если я объясню Джемису, как…

– «Объясню»! – фыркнул Джемис.

Поглядев на фримена, Пол умолк. Он не боялся боя. Его будущий противник был несколько неловок и в ночной схватке на песке моментально оказался поверженным. Но будущее кипело вокруг… он видел собственную смерть от ножа в этой пещере и забыть этого не мог. В том будущем, что ожидало его, возможностей уцелеть было так мало!

Стилгар сказал:

– Сайидина, теперь отойди и…

– Перестань звать ее сайидиной! – перебил его Джемис. – Право на это еще надо доказать. Да, она знает молитву! Ну и что? Ее знает каждый ребенок.

«Наговорил он достаточно, – подумала Джессика. – Ключ я подобрала и могу связать его одним словом. – Она заколебалась. – Всех же не свяжешь».