Дюна Герберт Фрэнк

И он, не сопротивляясь, последовал за ними, потом его втолкнули в круг людей, обступивших Стилгара, стоявшего под светошаром возле какого-то угловатого свертка, укрытого одеянием. Пол встал среди них, не отрывая глаз от Стилгара, от черных теней, брошенных светошаром на его лицо, от яркого зеленого платка на шее. Переведя взгляд на укрытую одеянием груду у ног Стилгара, Пол заметил под тканью гриф бализета.

– Душа оставляет тело с восходом первой луны, – нараспев начал Стилгар, – так говорят. И когда этой ночью увидим луну, кого мы вспомним?

– Джемиса, – хором отозвался отряд.

Повернувшись, Стилгар окинул взглядом лица собравшихся.

– Я был другом Джемиса, – сказал он. – Когда у Дыры-в-Скале на нас коршуном пикировал аэроплан, Джемис втянул меня в укрытие. – Он наклонился к груде у ног, поднял из нее одеяние. – Его беру я, как друг Джемиса, по праву предводителя. – Перекинув одеяние через плечо, он выпрямился.

Теперь взгляду Пола открылись наваленные в груду вещи: бледно-серый, блестящий конденскостюм, помятая фляга-литровка, платок, на котором лежала небольшая книга, ручка криса без лезвия, пустые ножны, сложенный ранец, паракомпас, дистранс, колотушка, груда металлических крючьев размером с кулак, кучка небольших камешков, завернутых в ткань, пучок перьев… и бализет.

«Так, значит, Джемис играл на бализете», – подумал Пол. Он вспомнил Гарни Холлика, инструмент напомнил ему о навечно минувшем! Из своих видений Пол знал, что на некоторых линиях судьбы он еще может встретиться с Холликом, но их было так мало, и терялись они где-то во мгле на окраинах памяти. Это смущало его. Он еще не мог понять, насколько точно известно ему будущее. «Или это значит, что каким-то поступком я могу погубить Холлика, или вызвать его к жизни… или…»

Сглотнув, Пол покачал головой.

И вновь Стилгар склонился над вещами.

– Женщине Джемиса и караульным, – сказал он. Камешки и книга исчезли в складках его одеяния.

– Право предводителя, – нараспев отозвался отряд.

– Знак кофейного сервиза Джемиса, – произнес Стилгар, поднимая зеленый металлический диск. – После должного обряда его отдадут Усулу, когда мы вернемся в ситч.

– Право предводителя, – нараспев отозвался отряд.

Наконец он поднял рукоятку ножа и распрямился.

– Для Погребальной Равнины, – сказал он.

– Право предводителя, – откликнулись люди. Сидя в кругу напротив Пола, Джессика кивала головой, узнавая древние источники обряда. Она думала: «Невежество и знание, жестокость и культура проявляются именно в такие минуты – в том, достойно ли мы обращаемся с нашими усопшими. – Она задумчиво поглядела на Пола. – Поймет ли? Сумеет ли поступить как надо?»

– Все мы друзья Джемиса, – сказал Стилгар, – и мы не воем по мертвым, как стая гарваргов.

Справа от Пола поднялся седобородый мужчина.

– Я был другом Джемиса, – сказал он, подошел к вещам и поднял дистранс. – Когда в осаде у Двух Птиц у нас кончилась вода, Джемис поделился со мной.

Мужчина вернулся на свое место в круге.

«Значит, и я должен сказать, что был другом Джемиса? – подумал Пол. – И взять себе что-то из его вещей?» – Он видел, как поворачивались к нему лица. От него ждали именно этого!

Напротив Пола поднялся еще один мужчина, подошел к груде, поднял паракомпас.

– Я был другом Джемиса, – сказал он. – Когда патруль застал нас у Гнутого утеса и меня ранили, Джемис отогнал нападавших и раненые смогли спастись. – Он вернулся на свое место.

И вновь лица обернулись к Полу, он читал на них ожидание и потупил глаза. Кто-то ткнул его локтем и прошипел:

– Ты хочешь погубить всех нас?

Еще одна фигура поднялась из круга напротив. Когда лицо ее очутилось на свету, Пол узнал свою мать. Она взяла из груды платок.

– Я была другом Джемиса, – сказала она. – Когда Дух духов вложил в сердце его правду, он удалился, сохранив мне сына.

Она вернулась на свое место.

Полу припомнилось это презрение на лице матери тогда, сразу после поединка: «Ну, как тебе нравится быть убийцей?»

И вновь все лица обратились к нему, он почувствовал страх и гнев в этих людях. Перед умственным взором его промелькнул отрывок из ленты «Культ мертвых», которую дала ему когда-то мать. Теперь он знал, что делать.

Пол медленно поднялся на ноги.

Вокруг облегченно вздохнули.

Подходя к центру круга, Пол чувствовал, как уменьшается его собственное «я». Словно бы он потерял там какую-то часть себя. Он склонился над вещами Джемиса, взял бализет. Задев за что-то, запела струна.

– Я был другом Джемиса, – прошептал Пол. Слезы жгли его глаза, он заговорил громче: – Джемис научил меня тому… что… когда убиваешь… платишь за это. Жаль, что я не знал его ближе.

Не глядя, он пробрался на свое место в круге, опустился на камни.

Рядом прошелестел чей-то голос:

– На его лице слезы!

Вокруг кольца послышалось:

– Усул жертвует влагу мертвому!

К его мокрым щекам прикасались пальцы, вокруг благоговейно шептали.

Услышав голоса, Джессика ощутила глубину случившегося, поняла, сколь немыслимы слезы для фрименов. Она сосредоточила мысли на словах: «Он жертвует влагу мертвому». Слезы были даром миру теней. И они были священны, вне всяких сомнений.

Ничто еще на этой планете не вбивало ей в голову мысль о ценности воды с такой силой. Ни торговцы водой, ни иссушенная кожа туземцев, ни конденскостюмы и водная дисциплина. Перед ней теперь оказалась субстанция драгоценнее прочих – сама жизнь, переплетенная с символикой и обрядами.

Вода.

– Я трогал его щеку, – прошептал кто-то. – Я чувствую дар.

Сперва эти прикосновения пальцев к лицу испугали Пола. Он стиснул холодный гриф бализета, ощущая под ладонью струны, а потом он увидел лица людей позади, их округлившиеся от изумления глаза.

Наконец руки исчезли. Погребальный обряд возобновился. Но теперь вокруг Пола оставалось небольшое пустое пространство. Словно люди, выражая свое уважение, отступили поодаль.

Обряд закончился негромким напевом:

У ног Стилгара оставался тугой мешок. Нагнувшись, он положил на него ладони. Кто-то подобрался поближе, согнулся у самого его локтя. В тени, отбрасываемой капюшоном, Пол разглядел личико Чани.

– Джемис распоряжался тридцатью тремя литрами, семью драхмами и тремя тридцать вторыми долями драхмы принадлежащей племени воды, – сказала Чани. – Благословляю ее теперь, в присутствии сайидины. Эккери-акайри, эта вода, филлиссин-фолласи Пол-Муад'Диба! Киви акави, не более, накалас! Накелас! Измеренная и сочтенная, укайр-ан! Сердцебиениями, джан-джан-джан, друга… Джемиса.

Внезапно наступило полнейшее молчание. Чани обернулась к Полу, наконец она произнесла:

– Там, где я пламя, да будешь ты углем. Там, где я роса, да будешь водою.

– Би-ла кайфа! – хором произнесли все.

– Пол-Муад'Дибу назначена эта доля, – сказала Чани. – Да сохранит он ее от случайности и небрежности – сохранит ее для племени. И да будет щедрым во время нужды. А когда придет время, передаст ее на благо племени.

– Би-ла кайфа, – отозвался отряд.

«Воду Джемиса придется принять», – подумал Пол.

Он медленно поднялся, подошел к стоящим и стал рядом с Чани. Отступив в сторону, чтобы не мешать им, Стилгар осторожно взял из его руки бализет.

– На колени, – произнесла Чани.

Пол стал на колени.

Взяв его за руки, она прикоснулась ими к бурдюку с водой, к его гладкой поверхности.

– Эту воду доверяет тебе племя, – сказала она, – Джемис оставил ее. Владей этой водой с миром!

Она встала, потянув за собой Пола.

Стилгар возвратил ему бализет, протянул ладонь другой руки, на которой оказалось несколько металлических колец. Разные по величине, они по-разному же отражали лучи светошара.

Чани взяла в руку самое большое кольцо, надела на палец.

– Тридцать литров, – объявила она. По одному она перебрала остальные, поясняя Полу и подсчитывая: – Два литра, литр, семь водных знаков по драхме каждый, один водный знак в три тридцать вторых доли драхмы. Всего – тридцать три литра, семь целых, три тридцать вторых драхмы.

Она подняла палец с кольцами, чтобы Пол мог его видеть.

– Принимаешь ли ты их? – спросил Стилгар. Сглотнув, Пол кивнул:

– Да.

– Потом, – сказала Чани, – я покажу тебе, как завязывать их в платок, чтобы они не звякнули, когда не надо. – Она протянула руку.

– Ты не… возьмешь их на время себе? – спросил Пол.

Чани удивленно поглядела на Стилгара. Тот, улыбнувшись, проговорил:

– Пол-Муад'Диб, иначе Усул, еще не знает наших обычаев, Чани. Возьми его водные знаки до удобного времени, пока не научишь его носить их.

Она кивнула, вынула из одеяния ленту и быстро нанизала на нее кольца, разделяя их сложными узлами, потом, поколебавшись, опустила их в сумочку под одеждой.

«Я сделал что-то не так», – подумал Пол. Вокруг посмеивались, улыбались… обратившись к своим предвидениям, он догадался: «Предложить женщине водные знаки – значит посвататься».

– Хранители воды, – провозгласил Стилгар.

Шурша одеждой, отряд поднялся. Вперед шагнули двое мужчин, подняли бурдюк с водой. Стилгар опустил светошар и, не выпуская его из рук, направился первым в глубь пещеры.

Следовавший за Чани Пол следил за маслянистыми отблесками желтого цвета на стенках, за пляской теней, чувствовал, как торжественно притихли люди вокруг.

Джессика, которую потянула за всеми чья-то рука, подавила мгновенный приступ паники. Часть обряда была ей знакома, она уловила в словах обрывки ботани-джиб и чакобсы и представляла то буйство, которое могло последовать за как будто бы простыми словами.

«Джан-джан-джан, – думала она, – иди-иди-иди».

Знакомая детская игра, в которую играют взрослые, позабывшие все правила.

Стилгар остановился у желтой скалы. Нажал на какой-то выступ, и камень медленно пополз вбок, открывая широкую трещину. Он шагнул в нее, все последовали за ним. Они прошли какую-то решетку в виде сот, и их омыл прохладный воздух.

Пол вопросительно глянул на Чани, потянул ее за рукав:

– Пахнет влагой.

– Ш-ш-ш, – ответила она. Мужской голос сзади произнес:

– В ловушке сегодня много влаги. Джемис дает нам знать, что доволен.

Потайная дверь захлопнулась за Джессикой. Она заметила, как замедляют шаг фримены около похожей на соты конструкции, подойдя поближе, ощутила на своем лице влажное дуновение.

«Ветровая ловушка! – подумала она. – Где-то на поверхности они замаскировали ее и направляют воздух сюда, в прохладную глубь, чтобы воспользоваться росою».

Они миновали еще одну скальную дверь с решетчатым сооружением над ней… за ними затворили и ее. Теперь дувший в спину сквознячок явно отзывался влагой.

Впереди светошар в руках Стилгара скрылся за головами идущих. Пол ощутил под ногами ступени, лестница загибалась налево. Лучи желтого света пробивались среди голов в капюшонах в такт неровному ритму движений опускавшихся по спирали людей.

Джессика чувствовала теперь вокруг себя напряженное ожидание, требующее полной тишины.

Ступеньки кончились, отряд прошел еще через одну низкую дверь. Лучи светошара теперь терялись под огромным куполом над их головами.

Пол почувствовал пальцы Чани на своей руке, услышал звонкий плеск капель, ощутил глубочайшее безмолвие фрименов перед святыней – водой.

«Это место я уже видел», – подумал он.

Мысль эта и ободряла, и разочаровывала. Орды фанатиков его именем в крови по колено прорубали путь во Вселенной на этой ветви судеб. Черно-зеленое знамя Атрейдесов станет внушать ужас. Одичалые легионы станут бросаться в битву, выкрикивая свой боевой клич: «Муад'Диб».

«Этого не должно быть, – подумал он, – я не хочу, чтобы это было».

Но он чувствовал в себе сознание расы, свое ужасное предназначение. И знал, что колесницу джаггернаута так просто не остановить. Она разгонялась, набирала инерцию. И если он погибнет здесь, в эту минуту, все пойдет тем же путем… через мать и не родившуюся еще сестру. Предотвратить грядущее кровопролитие могла только смерть… всех… и его, и матери, и отряда.

Пол оглянулся, люди вокруг него стали цепочкой. Его подтолкнули к низкому, вырубленному в скале парапету. За ним в слабых отблесках лампы Стилгара Пол заметил спокойную водную гладь. Она исчезла в тенях… глубокая, черная… Стенка пещеры смутно угадывалась вдали, быть может, до нее оставалось метров сто.

Джессика ощутила, как впитывает воду обтянувшая щеки и лоб кожа, как возвращается к ней упругость под действием влаги. Водоем был глубок, она чувствовала это и еле удержалась, чтобы не окунуть в него руки.

Слева раздался плеск. Она глянула вдоль исчезающей в полумраке цепочки фрименов, заметила Стилгара и Пола, рядом с ними хранители воды выливали свою ношу через расходомер. Она видела, как светящаяся стрелка на тусклом сером диске расходомера проворачивалась с каждым вылитым литром. Вода не смачивала стенки прибора. Джессика поняла суть технологии фрименов, все было просто: они добивались совершенства во всем.

Джессика подошла поближе к Стилгару. Ей уступали дорогу с непринужденной любезностью. Она заметила ушедший в себя взгляд Пола, но лишь тайна этого громадного водоема занимала сейчас все ее мысли.

Стилгар поглядел на нее:

– Среди нас есть нуждающиеся в воде, – сказал он, – но, войдя сюда, они и не подумают прикоснуться к ней. Сознаешь ли ты это?

– Я верю твоим словам, – ответила она. Он поглядел на воду.

– У нас здесь более тридцати восьми миллионов декалитров, – сказал он, – отгороженных от малых делателей, надежно укрытых и хранимых.

– Сокровищница, – сказала она.

Подняв светошар повыше, он поглядел ей в глаза:

– Не сокровищница, больше. У нас тысячи таких водоемов. Но лишь немногие знают все. – Он склонил голову набок. На лицо легла желтоватая тень. – Слышишь?

Они прислушались. Теперь в пещере раздавались лишь звуки падавших капель. Весь отряд безмолвно прислушивался. Только Пол держался отстраненно.

Для него перезвон капель отмеривал уходящее время, навсегда утекавшее прочь. Эти мгновения, чувствовал Пол, не повторятся. Он ощущал необходимость действий, следовало решиться на какой-то поступок, но у него не было сил даже пошевелиться.

– Мы знаем, сколько воды нам нужно, и, когда ее станет довольно, мы изменим лицо Арракиса.

Отряд благоговейно и негромко отозвался:

– Би-ла кайфа.

– Трава остановит дюны, – сказал Стилгар громче, – вода пропитает почву под корнями кустов и деревьев.

– Би-ла кайфа, – заголосили вокруг нараспев.

– Каждый год полярные шапки отступают все дальше и дальше, – продолжил Стилгар.

– Би-ла кайфа, – звенели голоса.

– Мы сделаем уютный дом из Арракиса с тающими ледниками на полюсах, с озерами в умеренных зонах… и лишь глубокую пустыню оставим делателю и его специи.

– Би-ла кайфа.

– И никто, ни один человек, не будет жаждать воды. Человеку будет дано черпать ее из родника, пруда, озера, канала. Она будет бежать по канатам, орошая наши посадки. И всякий будет вправе воспользоваться ею. Она будет его… лишь протяни руку.

– Би-ла кайфа.

Джессика чувствовала в этих словах религиозный обряд, инстинктивное благоговение. «Они в ладу с собственным будущим, – думала она, – у них есть вершина, которой следует достигнуть. Эта мечта ученого… а простые люди, крестьяне, как они отдались ей!»

Мысли ее вернулись к Лайету-Кайнсу, императорскому экологу планеты, ставшему здесь туземцем… Она удивилась. В душах фрименов пламенела мечта, и она чувствовала в ней руку эколога. И за такую мечту эти люди с радостью отдадут жизнь. Как повезло ее сыну: у его народа есть цель! Таких людей легко воспламенить, пробудить в них энергию и фанатизм. Из них можно выковать меч, который вернет Полу его законное положение.

– А теперь в путь, – сказал Стилгар, – дождемся восхода первой луны. Проводим Джемиса в дорогу – и домой.

Оставив за спиной водоем, люди направились за ним вверх по лестнице, нерешительно бормоча.

Следуя за Чани, Пол понял, что миг выбора миновал, и теперь собственный миф поглотит его. Это место он видел не раз еще на Каладане, в пророческих снах, но увиденное сейчас дополнило видение. Пророческий дар имел пределы, он вновь ощущал это. Он словно бы мчался вместе с волной времени иногда на гребне, иногда за ним, а вокруг вздымались и рушились иные волны, то открывая его взору, то пряча переносимое ими.

А впереди нерушимым утесом маячил дальний джихад – свирепый и кровавый. Как скала над прибоем.

Миновав последнюю дверь, они вернулись в основную пещеру. Дверь задраили, погасили огни, сняли герметизаторы со входов… снаружи была ночь, над пустыней высыпали звезды.

Джессика подошла к иссушенному краю скалы у входа, поглядела на звезды, низкие и сверкающие. Вокруг нее шевелились, за спиной настраивали бализет, Пол напевал, задавая тон. В голосе его была такая грусть! Это не понравилось ей.

Из темной глубины пещеры прозвучал голос Чани:

– Расскажи мне о водах твоего мира, Пол-Муад'Диб.

Пол отозвался:

– В другой раз, Чани. Обещаю.

Такая печаль!

– Хороший бализет, – произнесла Чани.

– Очень, – согласился Пол. – Как ты думаешь, Джемис не будет возражать, если я попользуюсь им?

«Он говорит о мертвом в настоящем времени», – подумала Джессика. Слова сына встревожили ее.

Вмешался мужской голос:

– Иногда он любил музыку, Джемис-то.

– Спой тогда какую-нибудь из ваших песен, – попросила Чани.

«Сколько женственного очарования в голосе этой девочки! – подумала Джессика. – Следует предостеречь Пола относительно женщин… и поскорее».

– Эту песню сочинил мой друг, – сказал Пол. – Я думаю, теперь он мертв, мой Гарни. Он называл ее вечерней песней.

Отряд притих, мальчишеский тенор Пола вздымался над звяканьем и треньканьем струн бализета.

Музыка отдавалась в сердце Джессики, языческая и плотская, вдруг напомнившая ей о себе, о потребностях тела. В напряженном молчании она слушала.

Когда отзвучали последние звуки, среди мгновенной тишины Джессика подумала: «Почему мой сын поет любовную песню этой девочке? – Она испугалась. – Жизнь мчится, да так, что ее не ухватишь ни за какие вожжи. Почему он выбрал именно эту песню? – Удивление не оставляло ее. – Часто инстинктивный выбор – самый правильный. Почему он это сделал?»

Пол молча сидел в наступившей тьме, единственная мысль владела им: «Моя мать – враг мне. Она не понимает этого, но тем не менее. Она навлекает на меня джихад. Она родила меня, воспитала. Она – враг мне».

Понятие прогресса – это просто защитный механизм, скрывающий от нас ужасы грядущего.

Принцесса Ирулан. «Избранные изречения Муад'Диба»

По случаю семнадцатого дня рождения Фейд-Раута Харконнен убил своего сотого раба-гладиатора в семейных играх. Гостившие на отеческой планете Харконненов имперские наблюдатели, граф Фенринг и его леди, были приглашены в этот день в золоченую ложу над треугольной ареной вместе с ближайшими родственниками.

Чтобы отметить рождение на-барона и напомнить всем прочим Харконненам и подданным, кто наследует титул, на Гайеди Прим был объявлен праздник. Старый барон повелел целыми днями отдыхать от работ, и не без некоторых усилий Харко – главный город семьи – был приведен в праздничный вид: со стен домов свисали флаги, фасады домов у Дворцовой дороги поблескивали свежей краской.

Впрочем, поодаль от главной улицы граф Фенринг и его леди приметили кучи мусора, бурые стены, отражавшиеся в темных лужах, и опасливо снующих людей.

Голубой дворец барона выглядел безукоризненно, но гости догадывались, какой ценой был достигнут этот лоск. Повсюду сновала стража, а блеск рукояток говорил тренированному взгляду, что оружием пользовались постоянно.

Даже внутри дома, на переходах, кое-где была выставлена стража, подозрительно оглядывающая гостей. Военная подготовка слуг выдавала себя во всем – в походке, в осанке, в том, как внимательно глаза их наблюдали, наблюдали и наблюдали.

– Чувствуется напряженность, – шепнул своей даме граф на тайном языке. – До барона начинает доходить, какой ценой он отделался от герцога Лето.

– Не хотелось бы напоминать тебе древнюю легенду о фениксе, – ответила она.

Они ожидали приглашения на арену в приемной. Зал был невелик, метров сорок длиной, вполовину этого шириной, но наклонные полуколонны по бокам и изогнутая арка потолка создавали впечатление куда более обширного помещения.

– Ах-х, вот и барон, – промолвил граф.

Барон шествовал к ним по залу, переваливаясь и раскачиваясь на гравипоплавках, поддерживавших его тушу. Щеки его тряслись, силовые генераторы дергались под оранжевым балахоном. На пальцах блестели кольца, поблескивали вплетенные в ткань опалюксы.

У локтя барона выступал Фейд-Раута. Его темные волосы были завиты в тугие кольца, неестественно легкомысленные над мрачными глазами. Его наряд состоял из облегающей черной блузы и брюк в обтяжку, чуть расширявшихся книзу. Небольшие ступни были обуты в мягкие ботинки.

Поглядев на осанку молодого человека, на его перекатывающиеся под блузой мускулы, леди Фенринг подумала: «Этот не позволит себе разжиреть».

Барон остановился перед ними, покровительственно взял Фейд-Рауту за руку и произнес:

– Мой племянник, на-барон Фейд-Раута Харконнен. – И, повернув младенчески пухлое лицо к Фейд-Рауте, добавил: – Граф и леди Фенринг, о которых я говорил.

Фейд-Раута вежливо склонил голову. Он вглядывался в леди Фенринг: золотоволосая гибкая женщина, совершенная фигура задрапирована изящным, длинным платьем мутно-серого цвета, без украшений. Серо-зеленые глаза тоже были обращены к на-барону. Свойственное Бинэ Гессерит ясное спокойствие ее будоражило молодого человека.

– Ум-м-м-м-м-ах-хм-м-м-м, – протянул граф, изучая Фейд-Рауту, – хм-м-м, аккуратный, молодой человек, ах, моя, хм-м-м-м… дорогая? – Граф поглядел на барона. – Почтенный мой барон, вы упомянули, что беседовали уже о нас с этим аккуратным молодым человеком. И что же вы сказали ему?

– Я рассказал ему о том великом уважении, которым наградил вас, граф, наш Император, – ответил барон, мысленно взывая к племяннику: «Запомни его, Фейд, – убийца с обликом кролика, такие опаснее всего».

– Конечно, – согласился граф и улыбнулся своей даме.

Слова его и поступки показались Фейд-Рауте почти оскорблением. Но упрекнуть было не в чем, явного выпада со стороны графа не было. Молодой человек внимательно глянул на графа: небольшого роста, слабый на вид. Неприятное лицо с заостренными чертами, слишком большие темные глаза. На висках седина. И еще движения… он шевелил то рукой, то головой, говорил в противоположную сторону. Даже уследить было трудно.

– Ум-м-м-м-ах-х-м-м, такую аккуратность встретишь не часто, – сказал граф, обращаясь к плечу барона. – Я… ах, поздравляю вас с таким совершенным, ах-х-х, наследником. С точки зрения, хм-м-м, старшего, так сказать.

– Вы слишком любезны, – произнес барон, поклонившись, но Фейд-Раута заметил, что выражение глаз дяди противоположно словам.

– Когда вы, барон, м-м-м, в ироническом настроении, сразу, ах-х-х, понятно, что у вас в голове, хм-м-м, глубочайшие замыслы.

«Опять за свое, – подумал Фейд-Раута. – С одной стороны, похоже на оскорбление, только не за что зацепиться, чтобы потребовать удовлетворения».

От слов этого человека Фейд-Рауте казалось, что в уши его запихивают кашу… ум-м-ах-х-хм-м-м-м! Фейд-Раута перевел взгляд обратно на леди Фенринг.

– Мы, ах-х-х, отнимаем слишком много времени у молодого человека, – сказала она. – Как я понимаю, он появится сегодня на арене.

«Клянусь гуриями императорского гарема, она очаровательна!» – подумал Фейд-Раута и сказал:

– Сегодня я буду убивать в вашу честь. С вашего разрешения я объявлю об этом на арене.

Она невозмутимо выдержала его взгляд и словно кнутом обожгла его словами:

– Я не разрешаю вам.

– Фейд! – одернул его барон, подумав: «Каков чертенок! Или он хочет, чтобы убийца-граф вызвал его на поединок?»

Но граф в ответ лишь улыбнулся, протянув: «Хм-м-м-м-ум-м-м».

– Тебе и в самом деле пора готовиться к бою, Фейд, – сказал барон. – Отдохни… и обойдись сегодня без дурацкого риска.

Фейд-Раута поклонился, лицо его потемнело от смущения.

– Я заверяю, все будет именно так, как вам угодно, дядя. – Он кивнул графу Фенрингу: – Сир. – Поклонился даме: – Миледи.

Повернувшись, он широкими шагами направился к выходу из зала, не обращая внимания на кучку членов Малых Домов, сгрудившихся около двойных дверей.

– Он так молод, – вздохнул барон.

– Ум-м-м-ах, в самом деле, хм-м-м, – протянул в ответ граф.

Леди Фенринг думала: «Так, значит, вот молодой человек, которого имела в виду Преподобная Мать? Она говорила, что следует сохранить его линию наследственности».

– До его выхода на арену у нас еще более часа, – произнес барон, – не переговорить ли нам о кое-каких пустяках, граф Фенринг? – Он наклонил свою большую голову направо. – Налицо заметный прогресс в делах, его следует обсудить.

Про себя барон думал: «Ну-с, посмотрим, как этот императорский мальчик на побегушках станет сообщать мне, что велел ему Император, избегая этой дурости – откровенного разговора».

Граф обратился к своей даме:

– Ум-м-м-м-ах-х-х-хм-м-м-м, дорогая, м-м-м, извини, ах-х-х, нас.

– Каждый день, доля каждого часа несет изменения, – отвечала леди Фенринг. – М-м-м-м. – Прежде чем отойти, она ласково улыбнулась барону, и, шурша длинными юбками, королевской походкой направилась к двойным дверям в конце зала.

Барон заметил, как притихли при ее приближении все Малые Дома, как следили за ней их глаза. «Гессеритка! – подумал барон. – Вселенная стала бы куда приятнее, если бы эти ведьмы вдруг исчезли».

– Там слева, между двумя столбами, есть конус тишины, – сказал барон, – где можно переговорить, не опасаясь, что нас подслушают.

Раскачиваясь, он вступил первым в поглощающее звуки поле, все вокруг словно бы притихло.

Граф встал рядом с бароном, оба повернулись лицом к стене, чтобы никто не сумел ничего прочесть по губам.

– Мы недовольны тем, как вы выставили сардаукаров с Арракиса, – сказал граф.

«Прямо в лоб!» – подумал барон.

– Их нельзя было задерживать более, прочие могли разведать, чем помог мне Император.

– Но ваш племянник Раббан не слишком усерден в решении фрименского вопроса.

– Чего же еще хочет Император? – спросил барон. – На Арракисе их осталась какая-то горсточка. Южная пустыня необитаема, а северную регулярно облетают наши патрули.

– Кто вам сказал, что южная пустыня необитаема?

– Ваш собственный планетолог утверждал это, дорогой граф.

– Но доктор Кайнс мертв.