На изломе алого Логвин Янина

-21-

POV Сашка

По спине и шее стекают теплые, тугие струи воды, а я все никак не могу перекрыть кран. Продолжаю стоять под душем, прогоняя из тела напряжение и тревогу. Я так долго держу себя собранной в кулак, что сейчас стараюсь продлить это мгновение и хоть немного расслабиться, оставшись наедине с собой. Не хочу думать, что за дверью стоят Седой и Хан. К этому нельзя привыкнуть.

- Не испытывай наше терпение, Чайка, - нетерпеливо ударяет кулаком в дверь Седой.- А то ведь мы можем и спинку потереть, напросишься. Эй, упырица, ты там не собралась опять сбежать? Еще минута и я зайду проверить!

Уроды. Последняя попытка побега почти удалась. Остановил Шкуратов. Выстрелив в воздух, он приставил пистолет к голове Генриха и крикнул в ночь: «Еще шаг и пожалеешь, девчонка! Мне терять нечего, так и знай!»

Пришлось вернуться.

Врал, терять было что, и ему и мне. Ирма сочилась яростью и ликовала, когда я вышла из тени двора под фонарь летней террасы. Схватив за волосы, попыталась ударить в живот, но тут же заскулила, оказавшись на земле с вывихнутой рукой и разбитым ртом. Ее иступленная ревность, наконец, нашла выход, но у дворовой шавки не получилось выслужиться перед хозяином. Счастье, что в тот момент она не увидела гадливый блеск в глазах своего любовника. Униженная, для него она окончательно перестала существовать.

Я выхожу из душа и прохожу мимо Седого. Останавливаюсь перед Ханом. Порезы на лице парня уже успели затянуться коркой, а жаль. Лучше бы я его убила – сволочь! Рядом с Седым он держится грубее. Вот и сейчас подошел почти вплотную. Заступил дорогу, глядя с ненавистью.

- Не думай, что запрет на тебя продлится вечно, Чайка. Когда ты станешь ему не нужна, я вспомню все, выверну тебя наизнанку и выпотрошу. За все ответишь.

Я давно поняла, что Тарханов жив неглубоким умом и больше не удивляюсь тому, какими людьми Шкуратов себя окружает. Все они безоговорочно подчиняются его приказам и прихотям. А прихотей у хозяина много, в том числе и мы с Генрихом, так что с местью шестерке придется обождать. Работа над копией «Боярыни Ямщиковой» в самом разгаре.

Я молча обхожу Хана, направляясь в пристройку, и слышу, как он плюет в спину:

- Деревянная сука!

Но рук больше не протягивает. В последний раз, когда мы схватились, мне удалось свалить цветочный горшок, разбить тарелку и полоснуть Хана по шее. Тогда он клялся, стараясь сорвать с меня рубашку, что никогда не трахнет такую фригидную мразь, как я. Помнится, в тот раз я ему пообещала, сжимая осколок перед собой: «И не мечтай, сволочь! Я успею отрезать тебе все еще до того, как ты попытаешься. Станешь сам сукой!».

Как же я хотела в ту минуту, чтобы в моей руке оказался отцовский нож, а мы оба вернулись в бокс клуба «Альтарэс». В тот день еще была жива Майка, а он стоял передо мной на коленях. Я бы не сомневалась ни секунды, и он прочел это в моих глазах.

Тогда вмешался Седой, и я не знаю, кого из нас троих это спасло. Хозяину от пленников нужны были картины, и главный холуй об этом помнил.

Уже конец сентября, мокрые волосы треплет ветер, а рубашка Игната не согревает тело. Так же как дерево террасы, по которому я ступаю, не греет босые ноги. Я оборачиваюсь к Тарханову и вижу, как он закусывает узкие губы, провожая меня темным взглядом. Он не смеет ослушаться хозяина, но очень хочет. Глядя на него, на натянутые на скулах желваки и поигрывающие в кулаках пальцы, я понимаю, что загнана в угол и не могу тянуть дольше – завтра хищник нападет снова. Теперь, когда я знаю, что наша близость с Пухом оставила след в моем теле, еще больше понимаю, чем для меня может обернуться проволочка с пребыванием в этой тюрьме. Скоро я не смогу защитить себя и ту жизнь, что теплится во мне, и стану уязвимой. Ирма уже догадалась и, похоже, решила, что ребенок от Шкуратова. Женская ревность напрочь лишила ее разума и заставила увидеть невозможное. В этом логове змей я обязана быть вдвойне осторожней.

Я возвращаюсь в пристройку и слышу, как за спиной в дверном замке щелкает ключ. Приваливаюсь к стене, опуская руки. Генрих Соломонович сидит за столом, на котором разложены краски, шипит старый электрочайник, лежит пачка сухого печенья, и смотрит на меня. Я снова огорчаюсь тому, как сильно он постарел и осунулся за эти два месяца. А сейчас, когда догадался о моей беременности, и вовсе отчаялся, считая себя виновником всех моих бед.

Порой мне кажется, что несмотря на все с нами случившееся, я не заслуживаю этого доброго человека и его внимания ко мне. Поразительно, как мало на самом деле нам надо. Только бы с близкими все было хорошо. Только бы с Генрихом все было хорошо. Иногда я представляю, как знакомлю их с Игнатом, и эти мысли помогают забыть о чертовых картинах-копиях, о ежедневных визитах Шкуратова и уснуть. Вдавить щеку в подушку, свернуться клубком на узкой кушетке, и даже иногда увидеть сны. В этих снах Игнат всегда ищет и зовет меня, но мой собственный голос остается нем. Даже во сне я боюсь навлечь на него опасность. 

Пух, как же я скучаю по тебе. Как скучаю! Если бы могла, дала волю слезам! Но они стоят в горле комом, колючие и соленые, не проливаясь, оставляя глаза сухими. Я никогда не умела плакать.

Но какой бы сильной я ни была, жизнь во мне оказалась сильнее, и не удалось избежать головокружений и утренней тошноты. Все пришло внезапно, и я долго не могла понять, что со мной происходит. А когда догадалась - не могла поверить. В сознании крепко засела мысль, что это ошибка. Что природа не могла счесть Сашку Шевцову достойной синеглазого парня. Достойной счастья стать матерью его ребенка.

Я представляла лицо Игната, вспоминала его теплые, крепкие объятия, и думала: как я ему скажу? Какие найду слова? Что услышу в ответ?.. И понимала, что на самом деле неважно, ведь ответ я давно прочла в его глазах.

Наш сын или дочь – так странно. Пока только зародившийся человечек, но наш – мой и Пуха. Пожалуйста, пусть у него будут папины глаза и такие же ямочки на щеках, пусть он будет самым счастливым. Смогу ли я стать для него настоящей мамой, которой у меня никогда не было? Такой же внимательной и любящей, как мама Игната? Страшно: смогу ли? Как буду его воспитывать я - девочка-монстр? Буду ли любить?

От страха и сомнений сжималось сердце, но в душе что-то трепетало и цвело, что-то очень нежное, глубоко спрятанное и робкое, отчего губы трогала несмелая улыбка.

Однако меня окружал дом с высоким забором и хозяином, который не собирался нас отпускать. Дом, в котором я была пленницей, и все надежды разбивались о его стены.

          Электрочайник кипит, плюется водой, я подхожу к столу и завариваю в чашках чай. Кладу сахар. Прошу Генриха Соломоновича, чтобы он съел хоть немного печенья.

- Нет, Саша, - упрямо кивает художник. – Ты ешь, тебе нужнее! Вон как похудела. А мне немного надо. Решено! - он вдруг встает и потрясает рукой. – Так больше продолжаться не может! Я сегодня же пообещаю этому подлецу, который нас пленил, что так и быть, нарисую ему картину! Но только в обмен на твою свободу и никак иначе! Да сколько же может продолжаться это средневековое варварство!

Старик стоит рядом, натянутый как струна. Я протягиваю руку, нахожу его ладонь и сжимаю пальцы. Смотрю в глаза, поднимая ладонь к своей щеке.

- Генрих Соломонович, сядьте, пожалуйста, - прошу. - Вы нужны мне здоровый и сильный, чтобы найти выход. Неужели вы думаете, что Шкуратов вас послушает и даст мне уйти с тайной? Поле всего, что совершил?

- Но, что же делать, Саша? – теряется художник. – Я готов ему пообещать что угодно!

Что угодно – огромная цена для того, кто не заслуживает ничего.

- Я еще точно не знаю, но обязательно придумаю, - обещаю старику. - В прошлый раз мы допустили ошибку, решив, что ночь даст мне форы. Больше я вами рисковать не хочу. Нам необходимо придумать, как спрятать вас здесь, в доме. Спрятать так, чтобы шестерки Шкуры не нашли. И в то же время уверить всех, что мы сбежали вместе. Это видится мне единственным шансом вырваться.

Я не стала рассказывать Генриху об утреннем разговоре со Шкуратовым, слишком циничным он оказался. Нет, эта тварь в человеческом обличии не отпустит меня просто так. Строптивый старик ему надоел, картина «Поцелуя под яблоней» и ее копия готовы, существует огромный риск в новой работе, что руку Вишневского узнают и художественный мир встрепенется.

Но не мою.

Через час старика ведут в душ под конвоем Ирмы и Хана, и появляется хозяин. Эта сволочь не поскупился на краски и кисти, оборудовав мастерскую всем необходимым. Через два месяца он получил, что хотел, осталась копия «Боярыни Ямщиковой» и Шкуратов пришел торговаться.

- Ты так и не ответила мне, а я устал ждать.

Он стоит с Седым за моим плечом, наблюдая, как я вожу кистью по холсту. Он выбирает эти моменты, когда Генриха нет рядом, чтобы окончательно сбросить маску и стать собой.

- Что именно? Вы задаете слишком много вопросов.

- Не так уж и много. Уверен, что ты их все прекрасно помнишь, - оскаливается Шкуратов. - Но я повторю еще раз: Как мне купить тебя? Ты ведь из-за старика держишься, не думай, что я не понимаю, иначе бы давно его убрал. Так вот, ты меня устраиваешь, и я хочу знать твою цену. Что ты хочешь в обмен на свою работу на меня? Я готов платить и предоставить тебе определенную свободу, но мне нужны гарантии. Ты понимаешь, о чем я?

Гарантии? Я отрываюсь от работы и честно сознаюсь.

- Нет.

Он придвигается ближе, и я чувствую, как тяжелое дыхание шевелит волосы на затылке. Ненавижу тварь! Рука крепче сжимает кисть, сгибаясь в локте.

- Я хочу купить твой талант, твою голову и твою душу. Целиком и полностью. Думаю, мне нужна ты, Александра.

Высокий поджарый мужчина сошел на автобусной станции пригородного поселка и осмотрелся. Он был одет в широкую брезентовую куртку, армейские штаны и берцы. В руке сжимал выцветшую бейсболку, которую тут же надел, низко надвинув на глаза. В это ранее полуденное время на станции вяло перемещался народ из ближайших сел, и никто на мужчину с густой щетиной на лице внимания не обратил. Он обернулся и посмотрел на электронное табло, висевшее на стене здания станции. Задержав на нем взгляд, крепче стиснул рот. Сегодня он намеренно оставил руки свободными от ремня часов и сейчас мысленно рассчитывал время. Подойдя к камере хранения, снял со спины рюкзак со смененной одеждой, такой же неприметной, как была на нем, и спрятал в ячейку.

- Мужчина, а загляните в наш буфет! Хот-доги, горячие бутерброды, чай! Ежедневное меню можете прочесть на центральной вывеске. У нас только свежие продукты!

Он даже не обернулся.

- Спасибо, сыт.

Ему предстояло пройти шестнадцать километров, сначала вдоль шоссе, а затем через лес к соседнему поселку, карту местности он изучил досконально и, недолго думая, отправился в путь.

Из охранной сторожки загородного коттеджа Шкуратова, расположенной у малых боковых ворот, во внутренний двор выглянул охранник и окликнул напарника, вышедшего покурить.

- Эй, Юра, иди-ка сюда! Срочно!

Работа у мужчин была тихая и непыльная, за исключением особых моментов, о которых они даже между собой предпочитали помалкивать. Сейчас момент был рабочий, и волнения в голосе подзывающего не наблюдалось, скорее озадаченность.

Мужчина немногим за тридцать, подозвал друга в сторожку и ткнул пальцем в монитор.

 – Видишь на пригорке? Опять мужик сидит. Ты же вроде его прогнал?

Двухэтажный дом бизнесмена Шкуратова - солидная территория, огороженная высоким забором - стоял уединенно в километре от жилого поселка, на самом краю леса, куда вела узкая дорога. Чужие здесь не ходили, да и свои-то изредка. Хозяину нравилось уединение, соседство с ельником и соснами, рыбачить в собственном пруду. Геннадий Львович ценил богатство природы и поминал ее добрым словом, оглядывая охотничьи трофеи, развешенные на стенах его большого кабинета вместе с картинами.

Видеокамера, установленная сбоку над воротами, показала охранникам бородатого мужика в куртке, солнцезащитных очках и бейсболке. Незнакомец сидел прямо в траве на невысоком пригорке между деревьями, положив локти на колени, и смотрел на дом.

Охранник постарше удивленно хмыкнул.

- Точно, прогнал. Ты смотри, вернулся.

- Какие будут мысли?

- Скорее всего алкаш из местных. Выпивка закончилась, работы в поселке нет, вот они и лезут сюда, авось на бутылку чего перепадет. А мысли будут такие, Слава: хозяин местных на дух не переносит, а значит проводить его отсюда наша с тобой прямая задача.

Второй охранник был с другом согласен, но что-то во внешности незнакомца его смущало.

- А не крепкий он, как для алкаша, Юр? – он бросил быстрый взгляд на товарища. - Что-то мне в нем не нравится. Напрягает.

- Пойду-ка я его все-таки шугану! – сказал он через час, когда мужик никуда не делся, продолжая маячить перед воротами.

Окно охраны в воротах распахнулось, и Вячеслав Скубыш постарался придать голосу угрозы:

- Эй, мужик! Чего расселся? Тебе же ясно сказали, здесь частная охраняемая территория. Вали нахрен отсюда! Или тебе яйца отстрелить, чтобы понял? Последний раз предупреждаю!

Незнакомец не отреагировал. И час спустя остался спокойно сидеть, не изменив позу. Только сплюнул между коленей, словно испытывая терпение мужчин перед монитором.

- Нет, Юра, ты как хочешь, а я спускаю собак, - вспылил Скубыш, вскакивая со стула. - Нам не за то деньги платят, чтобы мы молча пялились на разных уродов!

- Может, предупредим ребят на центральном входе? – мужчина помнил инструкцию и достал рацию.

- Давай, - согласился напарник. - Но скажи, что сами справимся.

- У морда! Зверь! – Вячеслав открыл вольер с двумя алабаями, выпуская псов во двор. Протянул было руку, но остерегся трепать крупного самца по ощетинившемуся загривку. Свистнул, дав команду к ноге.

Псы слушались, но за хозяина признавали только Шкуратова, а тот не любил проявления излишнего внимания и баловства к своим питомцам.

Мужчины открыли ворота, но незнакомца на пригорке не увидели. Дали собакам команду: «Чужой! Взять!» и псы, сорвавшись с места, ринулись в лес. Исчезли в высокой траве между деревьями.

Когда через пару минут не раздалось ни криков, ни рычания, охранники озадаченно переглянулись.

- Думаешь, он успел далеко уйти? – оба всматривались в подлесок.

- Шутишь? – хмыкнул тот, что постарше. - От этих тварей не уйдешь, сам знаешь. Видел, как хозяин их на дворняг натаскивал?

- Это да, - согласился товарищ. – Было дело. Кобель особенно хорош. Рвет, как дышит!

Не выдержав, он вложил пальцы в рот и коротко свистнул. Позвал собак вполголоса:

- Тайсон! Белла! Ко мне!

- Слушай, Юрок, - еще через пять минут нахмурился, - а не могли собаки убежать?

- А черт его знает, - и Юрий действительно наверняка не знал. Вспомнив, что хозяин держал своих псин впроголодь, предположил. – Да нет, Слава, куда им бежать-то? Скорее всего, хана мужику. Жрут поди, дорвались, вот и молчат. Развелось алкашни, как шавок! – он плюнул под ноги. - Одним больше, одним меньше…

 Друг согласился.

- Твоя правда! Пошли, что ли, посмотрим, что там с ним.

 Появления Руслана Тарханова в районной клинике Вениамина Юрьевича, коллеги отца Игната, ждать не пришлось. Витька Артемьев пробил по отцовским каналам и раздобыл информацию, что у Геннадия Шкуратова за Новокаменкой есть собственная земля и загородный коттедж. Туда и отправились. Доказательств того, что известный бизнесмен причастен к похищению художника и его ученицы у Игната не имелось, зато имелись до предела обостренные чувства, и все они кричали о том, что он нашел Сашку.

Неприметный, подержанный «Опель» вел Илья Люков – близкий друг Рыжего и хороший знакомый Игната. Сам Игнат сидел рядом, а Витька расположился сзади – больше с собой никого брать не стали, чтобы не рисковать. Договорились сначала осмотреться на месте и продумать тактику. В доме наверняка имелась вооруженная охрана, и для начала следовало бы убедиться, что в близком окружении Шкуратова есть Хан.

- Савин, - Бампер наклонился к Игнату и взял того за плечо. Заглянул в бледное, напряженное лицо друга. – Только помни: никакой самодеятельности. К дому подходим по возможности тихо. Мы понятия не имеем, кто в нем находится и чего ожидать. Если что, я сам попробую попасть внутрь как сын Максима Артемьева, сориентируюсь на месте. Придумаю, что наплести. Хана я узнаю при любых раскладах.

Оно и понятно, действовать следовало осторожно. Никто в полиции слушать Игната не стал. Пустая догадка, обвинение в сторону серьезного человека без доказательств, - за такое и самому недолго попасть под статью, о том и предупредили.

  - Она точно там, Витька, - у Игната на коленях сжимались и разжимались кулаки, и нервно ходил кадык,  - я не смогу выжидать. Я чувствую.

- А придется! – возразил Артемьев. – Если не хочешь Хана спугнуть! Хрен его знает, на что Шкуратов способен! Нет никаких гарантий, что мы вообще попадем в дом, даже если захотим. Это не квартира, фомкой замки не взломать. Этот гад, если у него действительно подванивает за пазухой, и пальнуть может. Только тебя ему для прицела и не хватало. Оружия у нас нет. Газовый пугач не в счет. Им всю охрану не вырубить. Давай будем помнить, что нам нужны доказательства. Без них мы мало что можем сделать.

- Черт! – синеглазый парень ругнулся, запустив сжатые пальцы в волосы. Сделать ему хотелось многое, если не все возможное.

- Он прав, Игнат, - поддержал друга Илья.  – Если Саша с художником действительно у Шкуратова, он не станет держать их в доме, как гостей. Скорее всего они изолированы и к ним приставлены люди, возможно, тот же Тарханов. Сейчас нам нужно убедиться, что он здесь. И если это так, добраться до Хана любой ценой. Тогда станет ясно, как действовать.

- Поверь, Савин, - Рыжий еще крепче сжал плечо друга, заметив, как тот напряжен, - Илюха его расколет, а мы поможем. Будут доказательства, будет и работа ментам. Мы не можем просто взять и вломиться.

- Ты как, готов? – он задал вопрос Игнату, когда они все выбрались из «Опеля», оставив автомобиль в лесной просеке неподалеку от земли Шкуратова. И услышал в ответ глухое: «Да».

Но Игнат не был готов ждать, и чем ближе они подъезжали к коттеджу бизнесмена, тем сложнее получалось справляться с волнением. С нетерпением, стучащим в сердце, и током в крови. С сотней вопросов, пульсацией вспыхивающих в голове. Где она? Как она? Что с ней? В каком состоянии? Он заберет ее любой, лишь бы жива. Найдет Хана и убьет урода! Задавит мразь голыми руками и к черту расспросы, только бы добраться до него и той сволочи, что все это с ними совершил.

Наверно, именно поэтому Игнат не удивился, увидев ворота коттеджа открытыми. Словно чего-то такого ожидал. Того, что провидение и удача наконец примут его сторону и помогут освободить Альку. А вот парни заметно насторожились.

- Ты это видишь, Люк? Какого черта? – нахмурился Рыжий, оглядывая дом.

Уже стало смеркаться, но двор вокруг коттеджа освещался, и хорошо просматривались приоткрытые въездные ворота. Возле металлической стойки навзничь лежал охранник, и парни не выдержали, вслед за Игнатом вышли из-под тени деревьев на дорогу. Пересекли расстояние до ворот и остановились.

- Жив, но без сознания. – Илья присел на корточки и быстро ощупал мужчину. Сказал сухо: – Вырубили точным ударом в шею и разрядили оружие, - он кивнул подбородком в сторону лежащего рядом с охранником пистолета Макарова с пустым магазином. Кажется, здесь сработал классный спец. Кто-то опередил нас и проник на территорию.

- И что скажешь? – Рыжий бросил на друга быстрый взгляд.

- Хреново, что мы не знаем сколько их и с какой целью они пришли.

Кадык Игната судорожно дернулся, Витька попытался остановить, удержать, но не успел. Сорвавшись с места, Игнат уже вбежал в ворота и помчался к дому.

-22-

Шкуратов заметно нервничал: что-то сегодня шло не так. Словно песок скрипел на зубах, царапало душу дурное предчувствие скорой неудачи. Сначала покупатель сбил цену на картину испанца, настояв на собственной экспертизе и намекнув на риски после вполне удачной продажи копии. Затем посредник прямым текстом потребовал показать боярыню Ямщикову, хотя Геннадий в разговоре с последним и позволил себе лишь намек, что картина может находиться у него, предложив найти покупателя на качественную подделку. Кто бы мог подумать, что исчезновение Вишневского, этого упрямого, списанного со счетов старика, так аукнется в мире черного рынка торговли картинами.

С его пропажей цена не возросла, она упала втрое меньше того, на что бизнесмен рассчитывал. Никто о похищение и возможное убийство мараться не хотел, и интонация разговора с посредником изменилась. Шкуратов не видел его лица, но нутром чувствовал предупреждение. Из короля он вмиг превратился в фигуру достоинством ниже, которой не пожимали рук, и с которой смелее торговались. Спрос оставался, но менялся вопрос цены и уважения, и вот это выводило Геннадия из себя.

Чертовы снобы вне закона! Что они знали о жизни? Что они знали о нем? Цель всегда оправдывает средства, так звучало его кредо, и оно еще никогда не подвело.

Дайте время, он им покажет. Открыто всколыхнет художественный мир звуком своего имени и заставит с собой считаться, как мечтал. Он добьется признания и пожнет лавры в лучших галереях искусств Европы. С появлением в его доме девчонки наконец осуществит мечту. Не так уж трудно был рабовладельцем, когда риск того стоит. Она ему еще спасибо скажет, что он прославит ее работы. Точнее, свои работы. Да именно так, свои.

Он видел ее наброски – фигуры с крыльями, штормовое море, гранитные утесы и птицы. Пронзивший шторм алый рассвет. Хмурое лицо мужчины. Александра работала быстро, стремительно, когда забывалась и уходила в себя. Он любил за ней наблюдать. Поразительно, как природа не поскупилась на этот раз. Вложила талант такой силы и глубины в совершенное свое творение. Недаром хитрый старикан ее боготворит. Ледяная красота оболочки, стальной характер и огонь внутри. Он найдет способ, если не приручить ее, так купить. Еще не нашлось никого, кто бы не подчинился его воле, тем более девчонка-сирота, о которой пройдет время, никто и не вспомнит.

Сегодня разговор с ней вновь не получился, и это тоже добавило мужчине нервозности. Вмешалась Ирма. Хотя он запретил ей, во время его визита пришла в пристройку и такой ошибки своей любовнице он простить не мог. Последнее время ему все труднее становилось терпеть ее. Появились раздражение и усталость. Четыре года более, чем достаточный срок, чтобы остыть к той, которая никогда и не вызывала уважения, пора и честь знать.

Он прогнал Ирму от себя на глазах у девчонки, решив, что это только сыграет ему на руку. Сегодня он предложил Сашке гарантии ее будущего в его доме и теперь ожидал ответа. Что ж, он готов удлинить поводок до своей спальни, а возможно и дальше, заполучив ее в собственность законно. Вот только о старике им придется забыть.

Шкуратов надел рубашку и повязал на шею галстук. Застегнул на брюках ремень. Машинально потер правую кисть руки, которую Сашка с себя сняла, впившись ногтями до крови, когда он обнял ее за талию. Удержалась, чтобы не ударить, и эта ее борьба с собой дорогого стоила – Шкуратов буквально пил эмоции девчонки и сверкающий взгляд ледяных глаз, зная, что Седой на чеку, а пистолет приставлен к голове Вишневского.

- Прекратите, прошу вас.

Геннадий больше не выбирал выражений, слова прозвучали жалко, а потому просто скомандовал старику:

- Заткнись!

Да, он еще поиграет в укрощение своей юной пленницы, но немногим позже, а пока подошло время встречи с посредником и демонстрации картины «Исповедь боярыни Ямщиковой», похищенной на глазах у всего города, и вот тут нервы предавали. Геннадий влез в пиджак и туфли. Подойдя к каминной полке в спальне, набрал на сотовом Седого. Личный телохранитель и в третий раз не ответил, и мужчина, сжав зубы, чуть не раздавил дорогой гаджет. Грохнул кулаком о полку, не сдержав раздражения.

- Рома! – крикнул в голос. – Черт возьми, где ты?!

У него оставалось всего ничего времени, встречу готовила принимающая сторона на территории частного загородного комплекса, должны были съехаться возможные покупатели, и посредник четко регламентировал встречу. Никаких пересечений, никаких имен и фамилий, никаких договоренностей лицом к лицу. Но опоздать, значило подорвать доверие к себе еще больше, а этого Шкуратов допустить не мог.

За дверью противно скулила Ирма, не решаясь войти. Он вышел сам и направился по коридору твердым шагом, подхватив с полки и на ходу застегивая на запястье часы – самые дорогие из его коллекции, платиновый Louis Philippe.

- Ты видела Рому? Он мне срочно нужен. Пора выезжать.

- А как же я?

- Останешься в доме. Сама виновата, распустила сопли. Посмотри на себя!

- Гена, я не о том, - женщина все-таки остановила его, преградив дорогу. Прильнув к груди, обняла за шею. – Гена…

Шкуратов, чертыхнувшись, практически оторвал ее от себя. Ему надлежало выглядеть собрано, а не так, словно он только что вылез из постели дешевой шлюхи, оставившей следы косметики на воротнике рубашки. Он буквально силой подавил в себе волну ярости, которая поднялась в нем от ее прикосновения.

- Ирма, прекрати! Не устраивай истерику, не до тебя сейчас.

- Гена, тебе сорок восемь. Она же тебе в дочери годится, эта малолетняя потаскушка! Что ты в ней нашел? На что надеешься? Неужели не понимаешь? Она тебя не простит! Никогда!

Все в этой жизни продавалось и покупалось, и все имело свою цену.

- Ну, это мы еще посмотрим. Успокойся, - он вновь встряхнул ее – взволнованную, терзаемую болью ревности, успевшую вцепиться в плечи, - все будет хорошо.

Молодая женщина громко всхлипнула и мотнула головой:

- Ничего не будет! Никогда уже не будет хорошо! Как только она появилась, ты как с ума сошел! Говоришь о ней, спрашиваешь, наблюдаешь за ней в камеры целыми днями, как последний…

Он остановил ее пощечиной. Ударил так, что упала к стене.

- Убирайся с глаз, - прорычал. – Пошла вон, Ирма! – но отпускать надоевшую любовницу было рискованно, слишком много знала и во многом участвовала, чтобы дать ей свободу уйти, и Геннадий сквозь зубы нехотя бросил, словно кость дворняге: - Успокойся, после поговорим.

Он направился в кабинет и взял ключи, спустился на первый, а затем и в подвальный этаж. В конце скрытого коридора находилась тайная комната-сейф с температурным режимом, и Шкуратов, отперев замки, достал со стеллажа картину. Поднялся наверх, сделал звонок Седому и выматерился в сердцах, когда тот и на этот раз не ответил.

 Странно, охрана на входе тоже молчала, и хозяин дома погрешил на связь. Но Руслан отозвался, и мужчина сорвал на нем свою злость.

- Руслан, живо бери из гаража машину и гони ко входу, выезжаем через пару минут.

- Но, Геннадий Львович, а как же…

- Живо я сказал! Увидишь Рому, передай, что я с него шкуру спущу и самолично труп освежую, если он не вспомнит на кого работает! Я не терплю молчанок!

Он все-таки швырнул телефон, сдали нервы. Дорогой гаджет, ударился о стену и включился.

- Сволочи, умеют же делать! – Шкуратов наклонился и поднял аппарат. Положил картину на стол, проверяя рабочие функции сотового.

В это мгновение он продумывал диалог с посредником и не слышал, как к нему со спины подходил незнакомец. Но внимание обоих мужчин привлекло движение за окном – стремительно приближающаяся к дому фигура парня.

- Что? – Шкуратов замер, нахмурившись, увидев постороннего там, где охранял свою территорию пуще зеницы ока. - Какого черта?!

Он сделал было шаг, но второй мужчина сориентировался быстрее. Ударил ребром ладони в шею, вложив в удар всю силу, и обрушил грузное тело к своим ногам. Пнул его, уже бесчувственное, с ненавистью сначала в пах, потом в живот. Не так он себе планировал встречу с тем, кого называли Шкурой, хотелось поговорить по душам, но появление парней нарушило планы.

Ничего, он готов испробовать месть и под холодным соусом.

Игнат остановился у самых дверей коттеджа. Вспомнив слова Ильи о том, что Альку вряд ли станут держать в доме, как гостью, развернулся. Огляделся по сторонам, охваченный лихорадкой поиска. Хотелось кричать во всю силу легких, выкрикивая имя своего Алого, но боялся обнаружить себя и тем самым не успеть помочь. Обостренные чувства рвали душу на части, подсказывая, что она здесь, рядом. Здесь!

Так где же ты, Алый? Где?

- Генрих Соломонович! Вставайте! Что-то происходит, я чувствую!

Художник лежал ни жив ни мертв, не в силах говорить. Он слышал все, что Шкуратов сегодня сказал Сашке и не мог поверить, как раньше не замечал всей страшной подлости этого человека. Как мог обмануться, из всех своих знакомых доверившись именно ему. Чудовищу, с легкостью ломавшему чужие судьбы. Ужасная ошибка, стоившая им двоим свободы.

Первый раз в жизни Генриху хотелось совершить убийство. Не преступление, а возмездие. Раздавить негодяя собственными руками, сжечь в пепел, чтобы даже землю останками не порочил. Но сил не было, однако дух в художнике протестовал. Подлец! И как только он посмел после всего предложить девочке такое унижение? За глоток свободы продать тело и талант! Продать душу!

Низкое существо, не достойное носить имя человека!

- Саша, больше я не стану тебя слушать, - отозвался мужчина. – Мне не нужна жизнь, за которую тебе и твоему ребенку придется заплатить свободой. Это неправильно.

- Генрих Соломонович…

- Нет, это ты меня послушай, девочка! – художник перебил ученицу, усаживаясь на кушетке. От переживания болели сердце и душа, и спирало в груди дыхание. Пора было самостоятельно закончить это тюремное заключение. – Тебе необходимо бежать из этой клетки, больше ждать нельзя! Хитростью, обманом, все равно как, но выбираться отсюда и думать о себе! Этот нелюдь не заслужил такого подарка, как ты! Не хочу и дальше видеть, как он упивается собственной безнаказанностью! Я свое пожил и помогу тебе. Попробую отвлечь, задержу сколько хватит сил хоть одного подлеца. Не станет он в тебя стрелять, ты для него слишком ценный трофей, а обо мне не думай. В городе расскажу к кому обратиться. Вот только завещания написать не успел, старый я дурак! Простить себе не могу…

Сашка не слушала. Минуту назад она услышала выстрел и теперь, придвинув к стене стол, взобралась на него и во все глаза смотрела через край высокого окна на видимую часть двора, где происходила драка. Фонари горели в стороне, и в сумерках спустившегося вечера не удавалось рассмотреть нападающие стороны. Лишь мелькали фигуры и руки.

Где-то в доме раздался женский крик. Кричала Ирма. Истерично. Наконец-то и Генрих очнулся. Вскинул изумленное лицо, встретившись с девушкой взглядами.

- Саша, что происходит? – растерянно спросил. - Кажется, я только что слышал… крик?

Сашка отвернулась к окну.

- Да, Генрих Соломонович. На территории дома чужие, но не полиция, это точно. Не могу пока разобрать, но кто-то схватился с охраной… Черт! Я не думала, что у Шкуратова столько людей! Гнилая трусливая сволочь!

Какой-то высокий парень держал в обороне двоих, пока еще двое дрались один на один. В желтом свете фонаря мелькнула смутно-знакомая темно-рыжая шевелюра. Парень откатился, отброшенный ударом в грудь, и стало видно второго парня, набросившегося на охранника.

Глаза распахнулись, и крик вырвался сам собой, даже подумать не успела.

- Игнат! – руки ударились о стекло. – Игна-ат!

Сашка птицей слетела со стола на пол, схватила в ладонь какой-то предмет и запустила в окно. Двойное стекло не разбилось, и девушка выдернула из-под стола высокий табурет, на котором иногда рисовала, и вновь вспорхнула на стол. Смахнула ногой на пол дешевый чайник, печенье и чашки, дорогие тюбики с краской…

- Саша, что ты…

…и  жахнула табуретом по окну со всей силы. Еще раз, и еще! Все больше покрывая стекло трещинами.

– Генрих Соломонович, - бросила старику. – Обувайтесь, быстро!

Удар. Еще один. Табурет раскололся, но часть стекла отошла.