На изломе алого Логвин Янина

– Евку не трожь! Убью!

– Обоссышься, сопля.

– Ты кто? Чего тебе надо?

Женщина с мужчиной смеются, и я дергаю пацана к выходу.

– Через десять секунд станция. Выйдем, там и поговорим, «чего».

Пацан ловкий и пытается сбежать, едва мы оказываемся на бетонном перроне, но я ловчее. Один толчок в спину, рывок за шиворот, и я подхватываю его у земли, не давая упасть. Отбрасываю ногой на рельсы подземки женский кошелек, а мужской сую в свой карман, вместе с телефоном.

Мы оба улыбаемся для всех. Идиллия прокаженных, мать твою!

– Эй, это мое! – шипит вор, когда мы заходим за колонну, и я встряхиваю его за плечо. – Отдай!

– Твое, – и не пытаюсь спорить. – Будет твоим, обещаю, если расскажешь, где найти Майку. Девчонку с лиловыми волосами, по кличке Пчела. Ну, напрягись, парень. Ты наверняка ее видел.

Пацан заминается и молчит. Приходится хладнокровно достать бумажник, раскрыть его перед грязным носом и показать содержимое. В бумажнике крупные купюры, и у мальчишки загораются глаза. Я медленно вытаскиваю одну и кладу в карман.

– Сука! Отдай!

Он метит кулаком в лицо, замахивается сильно, но сам оказывается с разбитой губой и падает на задницу. Встает, начиная реветь.

– Падла…

Обидно упустить такой куш, я понимаю это по злым глазам, особенно, когда рискуешь, но сочувствие не откликается в душе. Этот мир колючий и безжалостный, здесь никто не питает надежд. Даже в двенадцать лет.

– Я не знаю ее, – всхлипывает он. – Первый раз слышу.

– Где твоя Евка? Может, она знает? Наверняка ведь где-то рядом, чтобы забрать краденое. Ну?

– Пошла ты…

Телефон и правда отличный. Как неосторожно было на месте хозяйки не поставить на него блок. Я включаю камеру и навожу на пацана. Удерживая худое лицо рукой, говорю четко, чтобы был различим звук.

– Вот этот гаденыш пять минут назад в подземке украл этот смартфон и деньги у милой женщины. Если пошевелитесь, вы еще успеете сообщить охране и заблокировать выход со станций. Запомните хорошенько эту мордаху. Не правда ли, он херувимчик?

Выключив камеру, спрашиваю у мальчишки:

– Ну что, отсылаем видео? Я постараюсь не ошибиться с адресатом. Не переживай, сопля, смартфон тебе отдам. Получишь полный пакет вместе с наводкой. А вот насчет бумажника не уверена.

– Удали, дура, – рычит пацан, утирая нос, – отведу к Евке! Только деньги вернешь! Они мои, поняла!

Евке оказывается четырнадцать, и Майку она знает. Вместе крутились в подземке много лет, но Пчела всегда держалась особняком. Иногда Евка с друзьями покупает у Майки травку и таблетки, когда получается раздобыть деньги. Девчонка слышала, что зимой Пчела работала проституткой у Серого.

– Там хата теплая, и жратва всегда. Я пару раз просилась к ним. Помыться можно было нормально, не то что в ночлежке. И даже охранник сидел. Только Серого весной в реке утопили, а притон прикрыли, вот все и разбежались.

Купюра из бумажника, вытянутая из кармана, развязывает девчонке язык лучше всяких угроз.

– Где найти? На Фасадной, возле бара «Safari» есть одна квартира. Там человек шесть работают, и даже парень есть. Да не, он не педик, нормальный. Просто извращенцы есть разные, понимаешь? Может, там твоя Пчела.

– А тебе не рано понимать?

– Тоже мне, – хмыкает девчонка и косится взрослым взглядом, – нашла целку.

В публичном притоне, что на улице Фасадной, Майки нет. Попасть внутрь получается не сразу. Уже рабочее время и в квартире есть клиенты. Я говорю, что ищу работу, пришла от их человека, и меня впускают.

– От Жанки? Она говорила, что есть у нее девочка, и что мне понравится.

– Точно, – вру. – От нее.

Передо мной хозяйка – немолодая женщина лет пятидесяти. У администратора выходной, и мне, оказывается, очень повезло, что я пришла в удачный момент.

Женщина приглашает на кухню и проводит мимо центральной комнаты, где на удобном диванчике сидят парень и девушка, и закрывает за нами дверь.

– Совершеннолетняя? – спрашивает, окидывая меня профессиональным взглядом ростовщицы, рассчитывающей на хороший барыш.

Я выгляжу неопределенно. Тем более без макияжа.

– Вполне.

– Дети, муж есть?

– Нет.

– Родители? Только честно.

– Отец. Хочется верить, что жив.

– Отлично. Потому что жить тебе придется здесь. Шесть дней работаешь, один отдыхаешь, – решает поставить в известность. – Проблемы с залетом – твои проблемы. Презервативами нас снабжает Красный крест, так что их хоть задницей жуй. С клиентами в этом отношении не церемонься, мне проблемы не нужны, лучше в деньгах потерять. Если что, у нас своя охрана, любой вопрос решаем на месте. В остальном же клиент – бог. За минет и анал – такса выше. За любой нестандарт – тоже. Оплата почасовая. Пятьдесят процентов мне, пятьдесят вам. Чаевые тоже честно делим – в комнатах камеры. А как ты хотела, милочка? – расценивает по-своему мой взгляд. – Хочешь вкусно жрать – делись. И засранок я у себя не терплю. Белье стираешь и в комнате убираешь сама. А ну-ка встань… – поднимает меня за плечи. – Что ж, ты мне нравишься, но нужна справка от гинеколога завтрашним числом. Сама понимаешь, меры предосторожности.

– Где Мая Зудина? Я думала, она у вас.

– Майка? – женщина удивляется и тут же хмурится. – Выгнала сучку за воровство. Слышать ничего о ней не хочу! Хотя клиенты ее любили. Но эта мразь на меня с кулаками бросилась, представляешь? Я у нее краски масляные отобрала, дорогие. Она от меня чаевые вздумала прятать. Вот на кой хрен ей эти краски были нужны, скажи? Руки же из задницы растут, дырку на носке зашить не может. А она в драку…

– Я хочу ее найти. Она мне кое-что должна.

– Можешь сразу на долг забить. Не вернешь ничего.

– И все-таки?

Узнать получается у паренька. Он курит на лестничной площадке, поджидая меня, когда я выхожу.

– Это ведь ты – Чайка? – осторожно спрашивает. – Я тебя сразу узнал, Майка рассказывала. Ты действительно совсем на нее не похожа. Я видел твое фото у Пчелы в телефоне. Она…

Видел, не видел. Похожа или нет, неважно. Сейчас меня волнует другое, и я останавливаю парня вопросом:

– Где Майка, знаешь? Она мне очень нужна. Я надеялась выйти на нее в обход Чвыревых, но вижу, что не получится.

Он совсем молодой – паренек передо мной, может, на пару лет младше, и ничуть не похож на пацана из подземки. Он смотрит на меня светлыми глазами и, кажется, понимает лучше, чем кто-либо, зачем я ее ищу, потому что в его голосе вдруг слышится то ли досада, а то ли сожаление. И совершенно точно он знает, о чем говорит.

– Я слышал, она кинула серьезных ребят на большие деньги. Такое не прощают. Ты не найдешь ее здесь, она у них и, кажется, села на иглу.

– Я знаю про наркотики.

Парень кивает.

– Да. Я видел ее неделю назад в клубе «Альтарес». Теперь она трется только там. Сбывает наркоту. Подумай хорошенько, прежде чем ее искать, надо ли тебе это? – Он оглядывается в сторону двери в квартиру. – Уж лучше работать здесь. Спокойнее. Приходи, если ты и правда от Жанки.

Надпись «Альтарэс» на старом обшарпанном фасаде бывшей пекарни горит в темноте красным неоном и видна издалека. Не самое лучшее место в городе, не самый модный клуб, но помещение большое, высокое и, судя по дорогим тачкам, забившим подъезд к клубу, судя по количеству народа, что подтянулся сюда к полночи, – здесь точно никто не скучает. А может, сегодня не собирается скучать.

Я останавливаюсь неподалеку от входа и осматриваюсь, цепляясь взглядом за лица девушек, полускрытых ночной темнотой. Медленно подхожу ближе, иду между компаниями молодых людей, надеясь увидеть здесь Майку. Видимо, видок у меня еще тот, потому что от стены вдруг отделяется фигура и направляется ко мне. Нависает сбоку, оглядываясь, когда я оказываюсь в густой тени.

– Эй, привет, крошка! Ты одна? Компания не нужна?

Я поворачиваюсь и смотрю в скрытое тенью от капюшона лицо. Мои руки в карманах, и пальцы тут же находят холодный металл и вплетаются в кастет. Сжимаются в кулак, реагируя на сигнал тревоги, мгновенным жаром пролетевший по венам.

Черт. Черт! Мне приходится выдохнуть и остановить себя. Слишком я взвинчена внутри. Я достаю сигарету и чиркаю зажигалкой. Неспешно затягиваюсь и только потом поднимаю на незнакомца глаза.

– Одна, – отвечаю. – А тебе какое дело?

– Сама по себе, что ли?

– Что ли, – обрываю грубо. – Отвали, родной. Не люблю любопытных.

Но для незнакомца любопытство хлеб, и он отпускает нервный смешок.

– Да ладно, малышка, – топчется на месте, сплевывая к ногам тугую слюну. – Не ломайся. Я же вижу, что ты сюда не мартини попить пришла. Лучше скажи, что нужно. А я, может, и помогу.

Ну, может, и поможет.

– А что есть? – спрашиваю.

– Азот, травка, экстези, кокс. Даже герыч, – с понимаем уточняет. – Детка, за твое бабло любой каприз.

Надо же, как просто. Как жаль, что мне не нужен любой. Даже рассмеяться захотелось.

– Я беру у Майки, где она, знаешь?

– Да брось, – криво усмехается парень. – У меня товар не хуже, зачем нам Майка? Если надо, покажу место, где можно вмазаться. Там все свои.

– А если нет денег?

– А если нет денег, то договоримся на дрэк или беспонтовку*. Смотря, как будешь давать. Если понравится, могу тебя и под свою крышу взять. Но придется подмахивать, сразу говорю.

– Ясно.

– Ну, так как? – нетерпеливо интересуется незнакомец. – Договоримся?

– Отвали, – повторяю, – сказала же.

Я толкаю его плечом и ухожу. Слышу, как он цедит сквозь зубы в спину мат. Ничего, переживу. Не так он далек от истины.

Чтобы попасть в клуб, я покупаю билет – сегодня здесь выступление какой-то музыкальной группы, и народу в помещении под завязку. Расплачиваюсь наличными в кассе, и мне ставят на запястье печать, которая видна в ультрафиолетовом свете. Как мило. Кассир улыбается и желает хорошего вечера, и только я знаю, что ничего хорошего в этом вечере для меня не будет.

Я думаю о Генрихе, которого оставила в квартире одного смотреть мне вслед через пропасть разочарования, и ищу глазами Майку. Иду вдоль танцпола, выхватывая в сполохах света девичьи лица, не замечая кроме этих чужих лиц ничего. Оглядываю компании, столики возле бара, но подруги не вижу. Где же ты, Майка? Черт возьми, где? В зале играет музыка – звучит гитарный проигрыш, раскручиваются файерболы, и голос ди-джея вдруг громко произносит…

– Ну как, народ? Оценили ребят? Клянусь, это самое годное музло, которое вы слышали за последнее время! Именно то, что нужно «Альтарэсу» для встряски! Кто хочет послемить* – главное, не жуйте землю, парни, и берегите зубы! Для всех остальных еще раз напоминаю, что сегодня для вас в нашем клубе играет, – ди-джей выдерживает умелую паузу, чтобы выдать на крике: – Рок-группа Suspense и ее фронтмен Игнат Савин! Даааа!

– Да-а-а… Suspense! Игна-а-ат…

Народ оживляется, а я от неожиданности останавливаюсь и оборачиваюсь. На целых три минуты пропадаю во всеобщей эйфории, забыв, кто я, и зачем здесь. Вместе с толпой подаюсь вперед, чтобы заметить на треугольном деревянном возвышении-подмостках высоких молодых парней с инструментами. Услышать роковое вступление соло и бас гитар, бешеный ритм ударных и волшебный голос Игната, вдруг просевший на припеве до хрипоты.

Этой стене тысяча лет, камни истерлись в пыль.

Стена нерушима, я нелюдим,

И только ветер знает один,

Сколько меж нами миль.

На нем рваные джинсы, черная майка и татуировки хорошо видны на сильном, красивом теле. Когда он успел их набить? Длинная челка падает на лицо, глаза горят, он вытворяет со своим голосом и гитарой нечто сумасшедшее, и не только я вижу его улыбку – уверенный оскал хищника, взбирающегося на высокий гребень собственного успеха, но и все присутствующие.

В душе нотой гордости отзывается изумление: неужели это Пух? Мальчишка, который дарил мне конфеты и держал за руку. Который так нежно любил меня в нашу ночь и просил быть с ним? Мальчишка, ради которого я очень хотела стать лучше. Неужели он?

На подмостки вспрыгивают девчонки, и он обнимает их. Смотрит так, словно был с каждой. Или хочет быть. Они все понимают, они чувствуют: с ним ждет высота. За его спиной трепещут светлые крылья, и их до одури хочется коснуться, чтобы взлететь.

Черт, как будто мне Майки мало. Грудь сжимают невидимые тиски, останавливая биение сердца, погружая мой мир в еще большую темноту.

Я отступаю в тень, касаясь спиной холодной стены, и закрываю глаза. Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас, когда моим собственным крыльям, черным и опаленным, еще нужна сила, хоть немного силы ради старика.

Не думать. Не смотреть. Не видеть.

Но почему мне кажется, что он смотрит в мою сторону и его синий взгляд находит меня, как будто способен рассмотреть в этой толпе? Выделить из череды многих? Нет, это все мое глупое воображение и желание удержаться за свет. Слишком много здесь лиц и слишком много световых сполохов.

Я поворачиваю голову и наконец вижу Майку – девчонку с лиловыми волосами, суетливо поглядывающую по сторонам. Она тоже в этой волнующейся толпе, но ей не до сцены. Она проходит по краю танцпола и вдруг замечает меня. Не останавливается, когда я резко направляюсь к ней, как наверняка бы сделала раньше, а торопливо спешит куда-то вглубь клуба, натыкаясь на людей. Пропадает в темном коридоре, хлопнув дверью с надписью «Вход запрещен».

Здесь закрытая зона для своих. Какие-то внутренние помещения для персонала, склад с ящиками алкоголя и клубной мебелью, комната с продавленным диваном, а у черного выхода дверь неожиданно ведет в ремонтный бокс. А впрочем, мне не приходит в голову удивиться, не до того.

Майка дергает ручку двери выхода, но та заперта, и она забегает в бокс. Пятится от меня, обхватив себя руками.

– Санька, только не бей! – всхлипывает. – Я не хотела! Не хотела! – повторяет. – Не хотела…

Я тоже. Но пощечина получается крепкой, наотмашь, и легко останавливает поток лживых слов. Я вижу, как голова подруги дергается в сторону, а на лицо налетают волосы. Откуда-то, то ли из сжатой ладони, а то ли из кармана Майки на пол падают и рассыпаются белые таблетки азота и дозы кокса.

– Не хотела… – у Пчелы вырывается рыдание.

От гнева и боли обиды у меня дрожат руки и душа.

– Сука ты, Майка, а не человек. Я ведь тебе единственной верила. А теперь у меня ни веры нет, ни надежды. Ничего. Даже тебя.

– Чаечка, прости, – плачет девушка. – Но у меня не было другого выхода. Они заставили!

– Не хочу слышать. Ни о ком! Ты себя уже давно продала. А сейчас и меня.

– Нет! – она мотает головой, но мы обе знаем, что да. Повторяет: – Я не хотела! Не хотела с тобой встречаться, Санька! Просила их! Хотела, чтобы у тебя все было хорошо! Всегда верила, что ты лучше!

Я не могу сдержать горькой усмешки.

– Надо же, – говорю. – Так верила, что не поленилась найти меня и снова сунуть мордой в дерьмо. Лучше заткнись, Майка, и не заикайся насчет веры. Где монеты и орден старика? Я пришла за ними.

– Ни черта себе! Вот это горячие пташки! Смотрите, кто к нам залетел!

Мужской голос раздается в нескольких метрах и кажется знакомым. Я оборачиваюсь и только сейчас замечаю, что мы с Майкой в боксе не одни, а в компании четырех парней. Младшего Чвырева узнаю сразу. Он стоит рядом со старшим братом и при виде меня растягивает губы в удивленной улыбке.

– Привет, Чайка, – здоровается Артур. – Вот и встретились. Лучше поздно, чем никогда, правда?

На нем светлая футболка и темные штаны, черные кудрявые волосы стянуты на затылке в хвост, а карие глаза привычно буравят взглядом. На запястье, покрытом сплошным татуированным узором, надеты дорогие часы. Он был бы точной копией брата, если бы решил обрить голову наголо.

Его появление неожиданно, хотя, пожалуй, предсказуемо. Жаль, не получилось поговорить с Майкой наедине. Однако много чести с ним здороваться, и я продолжаю смотреть на парней, оценивая обстановку.

– Вот и она, Влад, – тем временем бросает Чвырев брату. – Наша птичка. Прилетела как миленькая. Что же ты, Сашка, – обращается ко мне, сходя с места, – заставила нас скучать. Я же обещал, что не дам о себе забыть.

Слова Чвырева проясняют ситуацию лучше слез Майки и заставляют напрячься. Знать бы еще: сама она им рассказала о старике, или слухи дошли. В первое все равно не хочется верить.

– Ты мне никогда не нравился, Чвырев, чтобы о тебе помнить.

– Зря, – усмехается парень, ничуть не расстроившись. Держится так, словно у него скрытые козыри в рукаве, – а многим я нравлюсь. Вот Майке очень даже. Правда, Пчела? – он подходит к девушке и небрежно ее обнимает. – Каждый день нравлюсь, если не нахожу никого лучше. Неважно выглядишь, Шевцова, – вдруг с участием замечает. – Какие-то проблемы?

– Штырь, чего стоишь? – Я слышу, как старший Чвырев командует своей шестерке: – Закрой дверь в бокс. Нам ни к чему лишние уши.

– Не трогайте ее! – внезапно кричит Майка. – Артур, Влад, пожалуйста! Я же вам все отдала, вы обещали! Вы обещали оставить ее в покое! Санька, они…

– Заткнись! – обрывает Артур, обхватывая лицо девчонки сильными пальцами. – А разве мы трогали? – спрашивает. – Ты же видишь, что она к нам сама пришла. Никто ее не беспокоил. Так, Чайка? – Обернувшись, повторяет мне: – Так что насчет проблем?

Рядом с братом становится Влад, и я сую руки в карманы куртки.

– Они у вас будут, – обещаю, – когда хозяин монет заявит о пропаже в полицию. Я тоже молчать не стану.

– Так почему до сих пор не заявил? – Влад смотрит на меня, кусая губы. – Чего ждет?

Сзади парней смеется Штырь.

– Видно, соску старика держит хорошо! Не зря же он ее в дом взял!

Значит, сами узнали. Парни переглядываются, но я не отвожу взгляд.

– Не жалуется.

– Не борзей, Чайка, – предупреждает старший Чвырь. – Не люблю, когда мне угрожают шалавы. Даже такие дорогие, как ты. Сколько ты у нас теперь стоишь? Пару лимонов зеленью? Говорят, у старика богатое наследство, а виды исключительно на тебя. Ну так давай! Иди в ментовку! Только учти важный момент: с художником придется распрощаться. И с его кошерным добром. На квартиру Майку ты навела, и барахло сама сдала. Ведь так было дело, Пчела?

Майка молчит, и Влад бьет ее ладонью по щеке. Привычно. Как хозяин бьет собаку, понукая к послушанию.

– Иди сюда! – дергает к себе за шею, заставляя смотреть на меня. – Так спрашиваю, было дело? – настойчиво повторяет. – Говори, сука, или сдохнешь у меня на хате от ломки! – выходит из себя. – Я тебе однажды уже обещал ветерок* с воздухом лично в вену вогнать – допросишься. И подругу твою борзую отымею так, что пар из задницы пойдет. Здесь хозяин положения я, поняла? Ну!

– Да.

– Вот и умница. Пошла! – отталкивает ее к брату. Поворачивает ко мне лицо, на котором всего слишком – и раздражения и гадливости, и особенно уверенности в себе: – Слышала, что твоя подельница сказала? Так что гонор попридержи, Чайка, пока плакать не пришлось. Это я с тобой еще слишком вежливый.

Про плакать – это он зря. И захотела бы – не смогла.

– Влад, она никому ничего не расскажет, я ее знаю, – вмешивается Артур.

– Пусть только попробует. Я их двоих на такую синтетику посажу, они у меня как моли в кислоте растворятся. Бесследно.

– Мне нужны монеты и орден. Где они? Я без них не уйду.

Я столько раз смотрела в лицо отцу, что глаза Влада Чвырева кажутся пустой подделкой и проигрывают даже воспоминанию.

– А нам нужна картина «Исповедь боярыни Ямщиковой». Знаешь такую?

Знаю ли? От масштаба запроса у меня захватывает дух. Ну еще бы. Работа редкой красоты и вдохновения, как и изображенная на ней молодая женщина с мягким карим взглядом и тяжелыми косами на плечах. Генрих Соломонович написал эту картину двадцать лет назад, но так и не продал. Выставлял по всему миру в художественных галереях, но расстаться с любимым детищем не смог. Десять лет назад частные коллекционеры из западной Европы готовы были предложить за «Боярыню» от трехсот до четырехсот тысяч долларов. А сейчас, когда другую известную картину Вишневского «Юная садовница» приобрел в свою коллекцию знаменитый королевский дом, цена и подавно возросла. Старику бы спрятать картину в сейф, но она продолжала висеть в гостиной художника, где ей самое место.

Знаю. Но вместо ответа сама задаю вопрос. Уже не Чвырю. Обращаюсь к четвертому парню, постарше, все еще надеясь, что ослышалась.

– Кому нужна? Тебе?

Руслан Тарханов, по кличке Хан. У меня хорошая память. Однажды я его уже видела в гараже у Волкова – невысокого, но крепкого с виду скользкого типа, и запомнила фамилию. Все это время он нервно покусывает губы. Затягивается сигаретой, не сводя с меня внимательных глаз.

Сноски-звездочки:

*Слэм/слэмить - толкаться на концерте в толпе под музыку. Обычно, на рок-концертах. От анг. slam – швырять, врезаться с грохотом.

*Ветерок  - игла

*Беспонтовка/Дрэк - сорная конопля неудовлетворительного качества

*Снифер - нюхач

*Азот - таблетки азидотимидина.

*Кокс - кокаин

-15-

– Допустим, мне это интересно, – отвечает. – Ты села на жирный член, девочка, и удержалась. Не удивляйся, что тебя захотели натянуть на еще один. Возможно, ты даже не почувствуешь боли, если будешь умницей и не станешь рыпаться. Монеты у нас, но поверь, как только ты принесешь картину, твой старик сразу же о них забудет. Так что не парься, это больше не твои заботы.

Ну еще бы. Если я отниму картину у Генриха Соломоновича, он не переживет такой потери и предательства. Я и так нанесла ощутимый удар по доверию старика, чтобы он перенес еще один. Этим отморозкам во главе с Ханом исход наших с художником судеб глубоко безразличен, им нужен товар. И, судя по тому, что первая часть плана с Майкой удалась, дело со мной им видится вполне решенным.

Как жаль, что однажды Генрих Вишневский остановил свой выбор на мне. И как жаль, что когда-то я согласилась стать его ученицей.

– Старик не забудет, зря надеетесь. Квартира под надежной охраной, так что заботы и правда не мои. «Боярыня Ямщикова» вам не по зубам, Хан, даже с интересом. Картина очень известна, вы рехнулись, если думаете, что сможете ее продать, и вам это сойдет с рук. Я не стану помогать.

– Это ты так думаешь.

– Нет, не думаю. Я уверена.

– Что ж, значит нам придется тебя уговорить, – произносит парень с опасной заминкой. – Не в том ты положении, сучка, чтобы ломаться. Ты – пешка, и сделаешь все так, как тебе скажут.

Голос Тарханова звучит с угрозой, линия рта подрагивает, и в ответ на эту угрозу в моем теле напрягается каждая мышца. Сейчас мне практически безразлично, выйду ли я из этого бокса живой. Их игры отобрали у меня все, что было, и лишили надежды. Внутри клокочет столько ярости, что даже хочется выплеснуть ее наружу. Проверить, на самом ли деле я такое чудовище, каким себя ощущаю. Смогу ли выпустить наружу то, что уже шевелится во мне, мечтая получить свободу?

– Ну попробуй, – принимаю вызов. – Только предупреждаю: тебе это будет дорого стоить. Можешь начать с монет, я беру наличными.

Неожиданно позади Хана смеется Штырь, и это мешает ему меня ударить, а мне ответить.

– Парни, да она реально отмороженная сука! Чего вы ждете? Пару палок в рот, и сама станет дерьмо с руки жрать! Они все жрут, как миленькие!

– Заткнись! – шипит сквозь зубы старший Чвырь. Обращается к другу, показывая, что тот здесь главный. – Хан, не хотелось бы лицо портить. Может, подержим несколько дней на игле и договоримся? На хату к Артуру отвезем, он проследит.

– Нет времени, Влад. Надо закончить с ней сейчас, иначе девочка не поймет, что происходит, а мы упустим шанс. – В руке Тарханова чиркает зажигалка, и по помещению ползет сладковатый запах марихуаны. Я так сосредоточена, что вижу на этой руке вздыбленные темные волоски и бугристые линии вен. Чувствую, как учащенно бьется его пульс и поднимается выше дыхание.

Возбуждение и злость – опасный коктейль, но Хану он определенно по вкусу. Травка добавит остроты ощущений, и он предвкушает развязку моего унижения. Возбуждается, скользя по мне сощуренным взглядом. Определенно ему нравится то, что он видит, кроме отсутствия страха в моих глазах. Только последний факт и сдерживает его. Ублюдок.

Внезапно громко всхлипывает Майка.

– Ой! Кажется, я таблетки рассыпала. И кокс. Черт, я не хотела! Артур, Влад, я все верну! Клянусь, все сделаю! На все…

Я слышу звук пощечины и голос Артура.

– Тварь! Влад, она и правда испортила товар. Твою мать! Здесь же на три сотни зеленью, а то и больше!

– Давай с нее. Штырь!

Шестерку Чвырева не приходится просить дважды. Он хватает девчонку за локоть и бросает животом на капот машины, которая стоит здесь же в боксе. Задрав к поясу юбку, сдергивает трусы. Подбивает коленом под бедра, расставляя ноги.

– Сука, если ты окажешься сухая, я тебя порву! Лучше постарайся, чтобы мне понравилось. Выше задницу! – хватает Майку за волосы, задирая голову. – Я сказал – выше!

Он наваливается сверху, и нет никакой чертовой прелюдии, есть только грубое проникновение и механический секс. И шлепки. Шлепки. Шлепки!

Я никогда еще не находилась так близко к этой стороне жизни Майки, к тому черному омуту, в котором она живет, и меня парализует. Не от прерывистых звуков громкого дыхания Штыря, а от равнодушных темных глаз Пчелы, которые запрещают мне вмешиваться.

– Давай, шалава, шевелись! Ты же не дохлая. Вот так… Пошла вон!

– Я верну вам! Клянусь! Все верну! Влад!

Старший Чвырев ловит девчонку за шею, так и не дав ей одернуть юбку, и ставит на колени.

– Конечно, вернешь. Куда ж ты денешься. И подруга твоя никуда не денется. Вот только научим ее быть сговорчивее и договоримся.

Он разворачивает Майку к себе за волосы, расстегивает ширинку и толкает лицом в пах.

– Работай, сука! – наваливается плечами и затылком на стену, протащив ее по полу. Сдергивает штаны с собственной задницы, расставляя ноги. – Иначе пожалеешь! Клянусь, я тебя сам в расход пущу, если завтра не будет картины. Обеих пущу! И старика достанем. Не думайте, сучки, что у вас получится выкрутиться. Это только начало, до утра мы еще успеем вас распять. Лизать у меня с земли кокс будете, если захочу.

– Сволочь, чертов Чвырь! – вырывается у меня.

– Это жизнь, Чайка, – оскаливается Артур, заслоняя собой брата и надвигаясь ближе. – Пока еще не твоя. Но тебя я тоже поставлю на колени. За мной еще со школы должок тянется, Шевцова, пора бы его вернуть. Будешь умницей, я тебя себе оставлю, обещаю, пока не надоешь.

Он расстегивает ремень брюк, но Тарханов смеется. Передает другу косяк, подходя ко мне.

– Постой, пацан, не шустри. Не лезь перед Ханом. Я сам ее хочу. Ну давай, девочка, – снимает с себя футболку и бросает в сторону, – открой рот и покажи зубки. Такие ли они у тебя острые, какими кажутся. Что у тебя под курткой? Давай вместе посмотрим. Раздевайся! – шипит. – Ну!

Я медленно стягиваю с плеч куртку, оставив ее накинутой на руку, и парень не выдерживает:

– На колени, сука! Я тебя научу, как бояться! Ты у меня раком ползать будешь с разорванной глоткой! Надо будет, и зубы выбью! Нагибай ее, Артур, хватит церемониться!

Они оба протягивают ко мне руки… и чудовище вырывается наружу.

Все происходит быстро. В какую-то секунду времени, которая становится выбором между жизнью и смертью, я оживаю. Когда-то отец заставлял меня проделывать на нем подобное много раз, словно знал, что защита пригодится. И сейчас мои действия доведены практически до автоматизма.

Сначала без сознания падает Чвырев, когда кастет врезается в висок парня и рассекает кожу до кости. Затем разворот, удар ногой в пах, кулаком в подбородок, в печень, и вот уже Хан утыкается лбом в пол, заливаясь кровью. Рывок за волосы вверх и он стоит на коленях ко мне спиной, а я крепко обхватываю его шею, поймав в капкан согнутой в локте руки. Без жалости давлю на кадык, задрав ему голову, толкаю колено в позвоночник, пока из Хана не вырывается полузадушенный хрип.

– Да, урод, это мои зубки. Вот теперь поговорим.

Наши взгляды встречаются, но я знаю, что он будет молчать, даже если пройдет вечность.

Лезвие ножа застыло у самого века, направленное в распахнутый от боли глаз – черное и острое в моей безжалостной руке. Пальцы, словно железные, сомкнуты на рукоятке, жилы натянуты. Я чувствую, как под напряженным запястьем судорожно дергается кадык и сжимается горло Хана. Вижу, как синеет лицо. Сейчас я бы с легкостью полоснула по этому горлу ножом. Это ничего не стоит. Здесь, в боксе – ничего. Тот, кто не ценит чужую жизнь, не в праве бояться за свою.

– Я сделаю это, не сомневайся, – обещаю. – Если твои друзья сделают хоть один шаг, я ударю насмерть. Не рыпайся, Штырь, и стой там, где стоишь. Я не шучу!

У стены застыл старший Чвырев со спущенными штанами, от него отползла Майка, и это наталкивает меня на мысль. Я бью Тарханова коленом в спину.

– Расстегивай ширинку, ублюдок!

Он не спешит исполнять мое желание, а я не тороплю. Медленно провожу лезвием по лбу над бровью и виском, давая глазу затечь кровью. Приставив нож к горлу, задеваю его острием, вспарывая кожу – вороненая сталь очень убедительна.

– Молодец, – хвалю, когда пряжка ремня звякает об пол. – Так будет легче добраться и отрезать твой член, если ты не скажешь, где монеты и орден.

Влад все-таки натягивает штаны. Смотрит на своего брата, и у него от ярости ходят скулы и дрожат руки.

– Я убью тебя!

– Поверь, только после того, как я убью Хана. Но ты можешь попытаться, урод. Пожалуй, – признаюсь, криво оскалившись, – я этого даже хочу.

– Ты чокнутая сука!

– И это говорит мне торговец смертью, который собирался нас распять.

– Сумасшедшая!

Страницы: «« « ... 56789101112 » »»