На изломе алого Логвин Янина

-17-

Она рассказала Игнату о Генрихе сдержанно, в общих чертах, словно вопросы о художнике причиняли ей боль. Повторила только, что он талантливый и добрый человек, и она ему очень многим обязана. О Майке молчала. О той ночи в клубе «Альтарэс» и схватке с Чвыревыми в боксе отвечала уклончиво. Не хотелось вспоминать, что произошло, и то, какой Игнат ее увидел. Как ей мерзко было от себя самой и тех тварей, лицами похожих на людей.

– Зачем это тебе, Пух? Просто забудь. Помни, что ты ни при чем.

– Ты по-прежнему не доверяешь мне, Аля.

– Вопрос не в доверии. Я не хочу, чтобы тебя это касалось. Никогда.

– Ты же могла пострадать от рук этих уродов! Меня это очень даже касается!

Они шли по лесу, по траве, расцвеченной солнечными пятнами, и держались за руки.

– Я могла не подводить Генриха, он верил мне. Я могла их убить. Я монстр, и ты это знаешь.

– Что за чушь ты говоришь, Алька! – поразился Игнат, но этот разговор прежде всего был нужен ему, и Сашка ответила, что думала:

– Правду. Просто ты не хочешь видеть. Но я вижу, и этого достаточно.

Он остановил ее, обнял за талию и притянул к себе. Приподнял подбородок, заставив смотреть в лицо.

– Ну и? – спросил серьезно. – Что ты сейчас видишь? Хорошенько посмотри.

Лицо парня ничего не скрывало, глаза светились нежностью, и Сашка вздохнула.

– Что ты дурак, Савин, – сказала не обидно, с сожалением. Первой потянулась и мягко поцеловала его в губы. – Тоже мне нашел объект обожания. Давно стоило меня забыть и влюбиться в нормальную девчонку. В ту же Веронику Маршавину. Я помню по школе, как ты ей нравился. Или в другую. Вон их сколько возле тебя вертится.

– Ревнуешь?

Когда Игнат улыбался, от него невозможно было отвести взгляд, а сейчас он прямо таки довольно скалился.

– Возможно, – не стала кривить душой Сашка. – Но я бы смирилась. Лишь бы ты меня забыл.

– Это невозможно, Алый, – Игнат вновь стал серьезен. – Даже не мечтай!

Но она не мечтала, просто понимала, что где-то за пределами ее мира есть его мир.

– Ты встретил меня и не был дома три дня. Твои друзья и родители наверняка беспокоятся. Ты не я, у тебя есть семья.

– Ничего, переживут, их сын уже не маленький.

– И все-таки они твои родители и любят тебя.

– Я дома.

Сашка качнула головой.

– Это не твой дом, Пух, и мы оба это знаем. Он из сказки, что однажды закончится.

– Ерунда! Это не меняет сути. Мой дом там, где ты. И это не пустые слова, Алька. Очень скоро у нас будет свой дом. Не сказочный, наш, еще лучше и, если понадобится, я увезу тебя силой. Хочешь?

Она усмехнулась. Едва, но по-настоящему.

– Так силой? Или тебе все-таки нужно мое разрешение?

Он рассмеялся, обнимая ее.

– Алька! Не нужно! В конце концов, я больше тебя в два раза, тебе со мной не справиться!

– Тоже мне Геракл нашелся. Не сочиняй.

– Хорошо, в полтора, но все равно не справиться. Почему ты не спросишь, – внезапно сказал, глядя в серые глаза, – был ли у меня кто-то после тебя? Я ведь знаю, что тебе не все равно.

Сашка, нахмурившись, отвернулась.

– Ох, Пух, снова ты… Я не хочу знать. У меня нет прав на тебя, и ты ничего мне не должен.

– Ладно, не расскажу, – легко согласился Игнат. – Жизнь музыканта, оказывается, очень насыщена женским вниманием. Думал, тебе будет интересно…

Она и сама от себя не ожидала, что взгляд получится настолько острым. Царапающим. Промолчала, но не смогла провести Игната. Довольная, широкая улыбка тут же вернулась на лицо парня.

– Ты все-таки ревнуешь! И еще как! – Он прижал ее спиной к дереву и забрался руками под футболку. Накрыл, лаская, ладонями грудь, заглядывая в глаза.

– Не было, – признался. – Я хотел, злился на тебя, но не смог. Ты одна для меня существуешь, Алька. Все обязательно сложится хорошо, и у нас будет своя сказка. Ты родишь мне детей – мальчика и девочку. Какие там есть имена у героев известных сказок?

Между ними все было так остро и горячо, что оба плавились, сплетаясь телами и душами.

– Кощей Бессмертный и Баба Яга?

– Точно, – Игнат провел раскрытыми губами по щеке, обжигая сердце Сашки обещанием, – Ванька и Аленка. И будет у меня еще один Аленький…

Но как бы им ни было хорошо, она сказала:

– Игнат, ты не понимаешь. Это не игра, все очень серьезно. На этот раз я зашла далеко, а могу зайти еще дальше. Это никогда не изменится, со мной ты не будешь счастлив. Мой мир не отпустит меня, а я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Услышь, пожалуйста. Сама не знаю, что на нас нашло.

Он расстегнул на ней джинсы и потянул вниз. Сжал ладонями упругие ягодицы, чувствуя, как учащается ее дыхание.

– Тогда все бросим и уедем, Алька! Далеко, где тебя никто не найдет.

– А ты? Как же твоя группа? Учеба?

– Плевать. А ребята поймут.

– И не будешь петь?

– Нет, – он ответил легко. – Разве что для тебя. Буду строить дома, или дороги. Какая разница. Я больше не оставлю тебя одну.

– Большая, – возразила Сашка. Для нее и правда разница была большой. Просто огромной. Такая жертва ей по-прежнему не была нужна. – Ты никогда не бросишь петь, Пух. Никогда!

Она поцеловала его и приняла в себя.

– Давай не будем мечтать, – погладила волосы. Запрокинула голову, открывая шею жадным губам. – Просто побудем вместе, пока можем.

Игнат встретился с Рыжим за городом, на одной из заправочных станций (Виктор уже ждал его в кафе), и рассказал о том, что случилось в субботу в «Альтарэсе», в боксе за закрытой дверью. Информации было немного, но кое-что дополнил рассказ девчонки с лиловыми волосами, и картина сложилась более-менее ясная.

– Хреново, ничего не скажешь, – присвистнул Рыжий. – Я давно знал, что клуб нечист. Брат Ильи* Яшка* там трется с друзьями и, кажется, влип в неприятности. Никто толком не знает, кому клуб принадлежит, но ясно, что человек за всем стоит серьезный. Вполне может быть, что заказ – его рук дело. Если все так, как ты говоришь, то для твоей Саши все могло закончиться очень плачевно. Эти отморозки решают дела силой и угрозами. Понимают только, если хорошенько вломить. Я говорил с Беленко, он клянется, что девчонка вырубила троих. Если честно, Игнат, я не знаю, что и думать, но впечатлен.

Игнат положил на стол ключи от машины и взъерошил ладонью волосы. Устало откинулся на спинку стула.

– Ты не был там, Вить. Иногда мне кажется, что Сашка сделана из стали особого свойства. Я боюсь за нее. Она вовсе не такая железная, какой кажется, хотя я страшно рад, что она смогла себя защитить. Одного понять не могу: за что жизнь так несправедлива к ней. Как представлю, что она пережила – сам бы убил мразей!

Высокий рыжеволосый парень в светлой футболке и дорогих джинсах кивнул. Достав из кармана пачку сигарет, выбил из нее одну и предложил другу:

– Нет, – отказался Игнат, – не хочу.

Виктор удивился.

– Неужели бросил?

Игнат усмехнулся.

– Просто не вспоминал. Когда Сашка рядом, нам не до сигарет, – сказал, как чувствовал, а Рыжий осклабился:

– Твою ж мать, Савин! Вот если бы не видел, что ты сейчас серьезен, поржал бы. Я знаю Чвыревых, – вернулся к разговору. – Виделись пару раз. Отмороженное дно, пешки средней руки. Самый грязный сбыт наркоты – по их части. С ними справимся, главное найти рычаг и прогнуть. В конце концов, ментов подключить можно. А вот о Тарханове слышал не много. Пока не ясно, что за птица, а значит, надо быть ко всему готовыми. Порасспрошу своих ребят, может, кто-то что-то и знает.

– Мне бы только Сашку увезти подальше от этих уродов и спрятать, и можно разбираться. Она у меня упрямая, непросто с ней. Не поверишь, каждый день боюсь, что сбежит.

Виктор Артемьев протянул руку и сочувственно похлопал друга по плечу. Рассмеялся.

– Эх, Савин, и кто из нас будущая рок-звезда? Столько девчонок вокруг, а ты «сбежит». Не мог себе попокладистей найти? Вот я найду, чтобы с руки ела и слушалась! Хватит с меня матери, возле которой весь дом вертится. Мужик я или кто?

Пришла очередь Игната оскалиться в сомнении:

– Не зарекайся, Витька, а то найдешь такую, что будешь на поворотах хвост заносить. Или юбки гладить, как твой отец Карловне. Вот тогда и поговорим, какой ты мужик.

– Ха, дудки! Это не про меня, Савин!

– Ладно, посмотрим, – согласился Игнат. Сказал другу: – Я тут квартиру нашел в часе езды от города, так что через пару дней верну ключи от дачи.

– Да живите сколько надо! – заверил Рыжий. – Все равно мои нескоро еще вернутся.

– Нет. Я решил: перевезу Сашку. Нам свое жилье нужно. Постараюсь пока не привлекать внимания.

– А что с Suspense? – спросил парень. – Ты телефон отключил, даже Белый не знает, что и думать. Дрон носом землю роет, где ты и что. Он, можно сказать, золотую жилу нарыл, а ты его так обломал. Исчез.

– Сашка не будет со мной, если я брошу группу, так что с ребятами и Дроном я свяжусь. Пусть договаривается о записи в нормальной студии и о выступлении на нормальных площадках.

Рыжеволосый скептически вскинул брови.

– Значит, ей все-таки нужен парень-звезда?

Игнат отпил остывший кофе и отставил чашку в сторону.

– Значит, ты дурак, Рыжий. Но прости, объяснять не стану. Все равно не поймешь.

– Что ж, засчитано.

Они уже прощались, когда Игнат вспомнил:

– Кстати, Витька, я же тебе презервативы должен. Извини, пришлось порыться в твоей комнате. Некрасиво, но сам понимаешь, выхода не было. Хорошо, что ты такой запасливый.

– Да ладно, не парься, – Рыжий всегда был великодушен к своим друзьям, и тут отмахнулся и подмигнул. – По размеру хоть подошли? Не спадали?

Игнат смял бумажную салфетку и с улыбкой запустил в друга.

– Пошел ты! Придурок! Не переживай. В самый раз!

В четверг днем Сашка узнала, что погибла Майка. Игнат уехал за продуктами, его не было часа два, и Сашка включила телевизор. Сама не поняла, зачем. Словно толкнуло что-то войти в центральную комнату и взять в руки пульт. И здесь судьба не оставила ей выбора – больше сотни телевизионных каналов, а ей попалась на глаза городская сводка криминальных новостей. И может, пропустила бы, уже почти нажала на кнопку переключения, но вдруг мелькнуло знакомое фото девушки с синими волосами, улыбающееся в экран.

Майка. Эту старую фотографию Сашка видела у нее на заставке в телефоне. Еще довольная, темноглазая, словно ей море по колено. Ее беспутная, непутевая Майка, сгоревшая в огненном вихре жизни, как глупый мотылек. Несколько дней назад найдена мертвой на одной из заброшенных строек города.

– …Следствию стало известно, что на момент насильственной смерти девушка находилась в состоянии наркотического опьянения, о чем свидетельствуют первые результаты криминалистической экспертизы. К сожалению, личность убитой пока не установлена. Просим всех, кто опознал фотографию или располагает какой-либо информацией по данному делу, связаться с нашей редакцией или обратиться в ближайшее отделение полиции…

Сашка как стояла, так и осела в кресло, упустив из руки пульт. Моргнула слепо, непонимающе, словно ослышалась. Но это были еще не все новости на сегодня, и со следующим известием она уже вновь вскочила на ноги.

– По-прежнему неясной остается судьба известного художника Генриха Вишневского, заслуженного деятеля искусств, снискавшего своими работами признание во всем мире, и его знаменитой картины «Исповедь боярыни Ямщиковой». Как уже сообщалось ранее, в понедельник утром художник был похищен неизвестными в масках прямо у дверей своей квартиры, о чем свидетельствует запись видеокамер на фасаде и в подъезде дома. По предварительной оценке экспертов, стоимость пропавшей картины, на которой изображена молодая вдова Афанасия Ямщикова, на черном рынке может достигать от семисот тысяч до одного миллиона долларов. Следствие считает важным установить имя заказчика…

Сашка отказывалась верить. Это какой-то жуткий сон. Нереальная действительность, вновь засасывающая ее в себя, но ведущая криминальных новостей все продолжала и продолжала говорить…

Когда Игнат вернулся, Сашка уже ждала его на крыльце. Сидела на ступенях чужой дачи, приютившей их, в куртке и джинсах, с завязанным на затылке хвостом.

– Привет. – Игнат увидел девушку и сразу насторожился. Что-то появилось в ее лице чужое и холодное, что не относилось к нему и, тем не менее, здорово его напугало.

– Привет.

Он подошел и остановился. Отставил пакет с продуктами в сторону, наклонился и поцеловал ее. Спросил удивленно, чувствуя, как беспокойство уже шевелится в груди:

– Алька, ты почему здесь, а не в доме? Когда меня нет, мне спокойнее думать, что ты за надежно закрытой дверью. Мало ли что.

– Ты не можешь меня прятать всю жизнь.

Он еще не знал, в чем дело, но заверил ее очень серьезно.

– Если понадобится, не сомневайся, я так и сделаю. Что случилось? – взял ее за руку. – Аля, ты сама на себя не похожа.

А вот Сашке подумалось, что именно в эти дни она была другой.

– А мне кажется, напротив, – бесцветно ответила. – Что вот сейчас и похожа.

Она поднялась и осторожно высвободила пальцы из ладони Игната. Сунула руки в карманы куртки. На него не смотрела, куда угодно – на бордюр, на дерево, на его плечо, но не в глаза.

– Майка умерла.

– Кто? – он даже не сразу понял, о ком речь. Сашка обходила разговоры о девушке.

– Майка, она была со мной той ночью в клубе, когда ты нас нашел. Ее больше нет.

Сердце Игната забилось медленнее, но гулко, почти с грохотом.

– Как… как это произошло? Как ты узнала?

– Случайно, из телевизионных новостей. Ее нашли мертвой на заброшенной стройке. Этого достаточно, чтобы сделать выводы. Она всегда ходила по лезвию.

– Думаешь, Чвыревы?

– Вряд ли сами. Возможно, кто-то из их шестерок. А возможно, тот, о ком я не знаю. Но у этой истории есть продолжение, – Сашка на секунду сжала губы добела. – Генрих Соломонович пропал.

– Твой учитель? – изумился Игнат. – То есть как пропал? – нахмурился. – Откуда и когда?

– Похищен неизвестными из своей квартиры несколько дней назад. Вместе с картиной. Картина очень дорогая. У полиции есть видео, подтверждающее похищение, но нет никаких зацепок, иначе не говорили бы так открыто.

Игнат, наверно, с минуту стоял молча, осмысливая сказанное.

– Это ужасно, – только и смог сказать. – Но… послушай, Аля, я не понимаю. Ладно, картину похитили, но старика-то зачем? Зачем он им нужен? Логичнее было бы просто обворовать квартиру. Какой-то бред.

Сашка покачала головой.

– Нет, не логичнее. Генрих Вишневский – сам по себе капитал. Он владеет множеством художественных техник и разбирается в стилях. За два года я успела много чего увидеть, работая с ним. Он своего рода гений кисти и красок.

– И что? Не вижу связи. Даже если его силой заставят рисовать, кто купит картину похищенного художника? Наверняка существует какой-то кодекс чести? Гарантии. Что-то же должно быть?

– Должно, но через пятьдесят лет коллекционерам будет все равно, в каких условиях писал мастер. Возможная картина от этого только выиграет. Но мне кажется, что здесь другое. Года три назад Генриху Соломоновичу уже поступало анонимное предложение написать копию. Речь шла о полотне руки испанского мастера начала прошлого века, полстолетия тому пропавшем без вести. Тогда он отказался, рассудив, что это чья-то глупая шутка. А теперь получается, что никто и не думал шутить и, возможно, полотно на самом деле существует.

– И что… что ты обо всем этом думаешь?

– Вряд ли на Вишневского снизойдет вдохновение написать что-то новое, а вот заставить его создать копии – ублюдкам по силам. Я не думаю, Игнат, я возвращаюсь, – решительно сказала Сашка. – Просто хотела еще раз тебя увидеть.

Честное слово, уж лучше бы она истерила или рыдала, так было бы легче ее читать и контролировать эмоциональный фон. Попробовать предсказать поступки. Легче, да, но тогда девчонка перед Игнатом не была бы его Алькой.

Она просто сошла с места, собираясь уйти, а он преградил ей путь.

– Стоп! Стоп! – подожди, взволновано сказал, останавливая за плечи. – Куда возвращаться?! Одна? Алька, ты сошла с ума! Что ты можешь сделать? Надо сообщить в полицию…

– Они и так в курсе.

– Тогда ты останешься здесь! Решено! А я сам…

Пальцы Сашки, тонкие и длинные пальцы художницы, не по-женски уверенно обхватили запястья Игната. Вот теперь она смотрела ему в глаза, хотела бы скрыть от него взгляд, в котором сквозь холод проступали чувства, но не смогла.

– Ты, Пух, даже не вздумай приближаться к ним. Ты сильный, но я сильнее. Там, где я выживу, ты можешь погибнуть, а я этого не хочу. Я не шучу, слышишь?

– Ты не всесильная, Алька! Мы решим это вместе!

Она медленно качнула головой.

– Никаких вместе. Твое имя вообще не должно фигурировать в этой истории. Никто не знает, что ты был со мной, пусть так и останется. Не хочу, чтобы эти уроды сломали твою жизнь, как однажды сломали гитару. Наше время закончилось, вот и все, пора возвращаться в реальный мир, Савин. Мы всегда знали, что этим закончится.

Но Игнат давно уже не был тем мальчишкой, каким Сашка его помнила.

– В этом мире тебя никто не ждет, – жестко сказал ей. – Забудь его. Просто забудь!

– Не могу. Генрих всего лишь одинокий старик, о котором через месяц уже никто не вспомнит. Он помог мне в трудный момент, он был моей семьей, я не могу его бросить. Безнаказанность превратит их в зверей. Это убьет его.

– А как же я, Алый? – руки Игната сжались на плечах Сашки, а глаза прожигали ее насквозь. Она вдруг действительно поразилась тому, как он повзрослел. В этом взрослом Игнате сквозила сила и требовательность. И он действительно не намерен был ее отпускать.

Она долго смотрела на него. Вспоминала ночь и утреннюю близость. Они снова позволили себе слишком многое. Не могли друг от друга оторваться, а после она его ждала…

Он вдруг крепко обнял ее, вот такую застывшую, серьезную и растерянную одновременно. Сказал, не выбирая момента, уже давно хотел сказать.

– Я тоже хочу быть твоей семьей, Алька. Выходи за меня замуж. Все равно я тебя никому не отдам.

Если и был в Сашке стальной стержень, то сейчас он задрожал.

Вдруг кто-то не знаком с моими первыми историями и их персонажами - сноска:

* Брат Ильи – Яшка* Герои романа «Гордая птичка Воробышек»

* Бампер – он же Рыжий, он же Виктор Артемьев. Персонаж романа «Коломбина  для Рыжего»*.

-18-

«Следует иметь в виду – многие полотна художников прошлого безвозвратно исчезают. Кого-то прячут в частных коллекциях, кто-то из великих гибнет на чердаках, утрачивая свое качество, и, если вовремя не восстановить, умирает навсегда…»

Сегодня ничего не предвещало дождь. В высоком небе светило яркое солнце, в городском парке щебетали птицы, а на детских площадках, возле аттракционов и лотков с мороженым носилась детвора. Последние дни синоптики заверяли горожан, что погода будет хорошей, и небольшое серое облако взялось словно из ниоткуда. Проползло по небу серым пятном, роняя на город жадные слезы, и зависло в стороне, отказываясь таять под нещадными лучами.

Геннадий Львович Шкуратов, генеральный директор строительной фирмы «Великдом», директор крупного агентства недвижимости «Папирус» и владелец частной художественной галереи «Shkuratov Gallery of Art», известный в городе филантроп и ценитель искусства, дождался, пока охранник распахнет перед ним входную дверь главного офиса, важно переступил порог и вышел на улицу. Вздохнув полной грудью, остановился. Вскинув голову к небу, передал кожаный портфель водителю и подставил гладкие ладони крупным каплям, разбивающимся о горячий бетон.

Слепой дождь. Надо же. Впервые за столько лет. Мужчина верил в приметы, а это означало, что ему определенно везет. Он улыбнулся, чувствуя подъем в груди. Вот если бы еще увидеть радугу, считай, точно оседлал удачу. Но радуги не было, а дождь, начавшись, внезапно прекратился, оставив прозрачные кляксы на белоснежной рубашке и носках его глянцевых туфель.

Геннадий Шкуратов отряхнул ладони и направился к машине.

– Поехали!

Генка Шкуратов с детства не любил людей. А за что их любить? Глупые, мелочные, ограниченные создания, не понимающие собственной ничтожности. Послушное стадо, созданное природой для того, чтобы обслуживать избранную касту везунчиков. Об этом открытым текстом говорилось в учебниках истории, это доказывал его родной совхоз «Дружба», в котором ему повезло родиться сыном председателя, этому его учила идеология советского человека, нацеленная на вечное перевыполнение плана любой ценой. И все бы ничего, но в это простом, но великом замысле оставалась прослойка людей, на примере которых природа с легкостью доказывала, что не все так просто в ее программе.

Тонкая натура эстета в Геннадии чувствовала их исключительность, как слух музыканта различал в какофонии звуков верно звучащие ноты. Истинные таланты. Гении. Самородки, порой проступившие сквозь грязь не благодаря обществу, а вопреки. Они заставляли его поклоняться им и ненавидеть. Чувствовать ущербность человека, способного видеть красоту особым взглядом, но не способным ее создавать. Греть душу трепетом восхищения и сгорать желчью от зависти.

За что такая несправедливость к тому, кого всегда тянуло к прекрасному? Почему? Дать ему зрение, и не дать искры.

Посредственно рисовал, посредственно играл на пианино, посредственно пел. Не серость, но и не алмаз. Так, шероховатый янтарь не пойми какого сорта.

И все-таки в нем жил талант, хотя он и не сразу его распознал. Генка Шкуратов умел в один щелчок пальцев располагать к себе людей. Там, где другим требовались усилия, ему с легкостью открывались двери и души. Что вы говорите? Завоевать доверие? Да это же проще простого!

Открытое симпатичное лицо с крупными чертами. Большие голубые глаза, высокий лоб, четкая речь. Он умел делать так, что его замечали. Становиться вдруг особенным не за какие-либо заслуги, а просто так. Смотреть в глаза и получать отклик. Плести собственную историю по-своему неординарного человека.

Конечно, попадались те, кто видел его насквозь, но таких людей было немного. С годами он только отточил свое мастерство.

С того момента прошло много лет, Шкуратов успел разбогатеть, войти в художественный мир как меценат и покровитель молодых талантов. Открыть галерею, реставрационную мастерскую. А также досконально изучить черный рынок и поднатореть в скупке и продаже краденых полотен и предметов искусства. Пожалуй, его знали далеко за пределами страны, в разных прослойках общества, и ему это очень льстило.

«Идальго и Бернардита. Поцелуй под яблоней». Этот шедевр начала двадцатого века испанского экспрессиониста Эрнесто де Кесада попал к Шкуратову случайно. История случилась грязная, пришлось заметать следы, и теперь он хранил полотно пуще зеницы ока. Поврежденная в передрягах и переездах войны (трофей Второй мировой) картина пострадала, но, бесспорно, оставалась шедевром, за который музеи Европы и частные коллекционеры выложили бы суммы с шестью нулями, предложи им кто-нибудь приобрести «Поцелуй». Геннадий ждал не один год, выискивал талантливого копииста, кому бы смог поручить восстановить картину и написать копию, и лишь когда увидел работы Генриха Вишневского, понял – время пришло.

Он уже предвкушал момент, когда появится копия. В не менее талантливом исполнении, чем оригинал. Слухи не заставят себя ждать, и о том, что картина на самом деле существует, заговорит весь мир. Цена на черном рынке взлетит в несколько раз, вот тогда Геннадий проснется королем.

Просто чудо, что этот старый болван обратился к нему за помощью. Шкуратов готов был рассмеяться судьбе в лицо. Теперь он разжился еще и «Боярыней Ямщиковой».

Шкуратов приехал в свой загородный дом и, оставив охрану за дверьми, показался в холле. Сбросив туфли, прошел босиком по паркету на летнюю террасу, а уже оттуда заглянул в мастерскую, расположенную в отдельной пристройке.

– Здравствуйте, Генрих Соломонович, – вежливо поздоровался со своим пленником, который угрюмо ссутулился на стуле у окна и даже не повернул головы в его сторону. – Как прошел день? Вижу, вы так и не вняли моей просьбе. Ай-яй-яй. Ведь образованный же человек, а никакой продуктивности! Жаль, очень жаль.

На ореховом столе стояли дорогие шахматы, и Шкуратов, задержавшись возле игральной доски, сделал ход конем.

– Ты смотри. Шах!

Руслана Тарханова который день била странная злость. Синяки на шее пожелтели, швы на лице болели, но всякий раз, когда он видел в зеркале свое отражение, ярость на дне его души шевелилась сладким волнением. Он заново переживал ночь в «Альтарэсе», вспоминал, как легко девчонка поставила его на колени, как мертвым захватом держала за шею, прижавшись стройным телом к спине, и тут же чувствовал напряжение в паху. Натягивался так, что, проклиная ее, сбрасывал напряжение, помогая себе здоровой рукой, – с некоторого времени он стал левшой.

Вот же сучка! Красивая стерва. В боксе, где он находился с Чвыревыми, было недостаточно светло, но порода в ней чувствовалась, он в таких делах не ошибался. И шлюхой не была, не зря Артур так напрягся, когда он предупредил его, что разберется с ней сам. Только бы удалось поймать, он бы показал ей, как умеет обуздывать и подчинять. Он бы ее затрахал, а потом убил. Еще никто с ним так не обращался. Как с вещью, как с грязью, как с тем, кто слабее.

Сука. Сука! Ну уж нет, это право он оставит за собой: вернуть ей долг.

И все-таки мужчина в нем помнил: его победили, и это приводило в ярость сильнее всего.

Кровь хлынула в пах. Он втянул воздух сквозь зубы и с силой сжал волосы на затылке девушки перед ним.

Шлюха, стоя на коленях, улыбнулась.

– Руслан, тебе хорошо?

Выставив задницу, вобрала его в себя губами и притворно заурчала, царапая мужские бедра. Дешевка! Он заставил ее отработать деньги и вышвырнул вон. Никаких разговоров. Руслан Тарханов презирал этих продажных тварей.

Он вспомнил разговор с Артуром и его рассказ. Значит, Шевцова Александра. Чайка. Гугл выдал значение имени: защитница и надежда. Ему определенно нравилось это имя. Только бы ее отыскать. Но, отобрав монеты, девчонка как сквозь землю провалилась.

Жаль, что правая рука все еще плохо слушалась из-за колотой раны, иначе бы он разбил кулак о стену.

Да уж, они все изрядно налажали, и чтобы вернуть доверие хозяина, придется мордой рыть землю. Но он ее найдет, обязательно найдет.

Игнат собрал вещи и привез Сашку на снятую им квартиру. Обнял ее, все еще неживую и застывшую, за плечи. Повернув к себе, нашел серый взгляд.

– Алый, мы все решим вместе, хорошо? Попробуем помочь твоему Генриху. Верь мне, что-нибудь обязательно придумаем!

В лице парня читалась уверенность и решимость, и Сашка, не выдержав, закрыла глаза, уткнувшись лбом ему в грудь.

– Пух, я, наверно, сошла с ума, если втягиваю тебя во все это. Ты должен быть в городе, а не со мной. Я не могу об этом не думать.

– Я должен быть там, где считаю нужным, и точка. Но ты права, пока к тебе лучше не привлекать внимания, и завтра я уеду. Начну с репетиций. Мои парни не понимают, что происходит, надо их успокоить. Вернусь через пару дней, надеюсь, с новостями. У отца Рыжего есть связи в полиции и не только, он тот еще жук. Попробуем через него узнать, что случилось со стариком. Только не геройствуй тут без меня и не сбегай, ладно?

– Обещай мне! – неожиданно твердо потребовал следующим утром, когда все-таки решился уехать. – Алька! Иначе я останусь тебя сторожить.

Ответ стоил Сашке большого труда, но она сказала, понимая, как ему важно услышать:

– Обещаю.

Ему действительно следовало вернуться в большой мир, к родителям и музыке. К учебе, к друзьям, к поклонникам. К тем, кто его ждал. Она не могла мучить Игната неопределенностью. Он сделал для нее больше, чем она заслуживала, и не собирался останавливаться. Ее молчание было для него мукой. Ее отстраненность была для него мукой, он даже во сне оплетал Сашку своим телом и дышал ею.

– Алька, ты знаешь, что пахнешь яблоками и солнцем? – целовал ее затылок у края роста волос. Там, где золотился луч, пробиваясь сквозь шторы. – Теплым солнцем.

– Пух, ты ужасный романтик, – отвечала Сашка, не открывая глаз. Был полдень, и они только что проснулись. – Солнце не имеет запаха.

– Мое очень даже имеет, – упрямо настаивал Игнат, широко улыбаясь. Привстав на локте, игриво кусал ее плечо и вел носом вдоль линии шеи. – Я все-таки заставлю тебя смеяться. Не веришь? – опрокидывал ее на спину, нависая сверху.

Тела соприкасались, серые глаза открывались и встречались с синими. Сколько лет прошло с первой встречи, а эти двое не уставали смотреть друг на друга. Сашкины пальцы тянулись к Игнату и вплетались в пряди темно-русых волос.

– Савин, ты не виноват, что я не боюсь щекотки. – И все-таки улыбка появлялась на ее красивых губах. Все смелее, все шире, все искренней.

Еще чуть-чуть, и она обязательно засмеется. Вот только разберутся со всем, и засмеется.