Воронята Стивотер Мэгги
На земле лежала пустая широкая миска. Уродливо фиолетовая, блестящая, явственно человеческого происхождения, она выглядела в этом месте странно.
Адам озадаченно перевел взгляд с пустой миски под ногами на другую миску, стоявшую в нескольких шагах и столь же выделявшуюся среди розовых и желтых листьев на земле. Вторая миска была точно такая же, как первая, только наполненная до краев какой-то темной жидкостью.
И Адам вновь поразился, насколько неуместной выглядела эта явно сделанная человеком вещь среди здешних деревьев. Затем он озадачился еще раз, когда понял, что темная гладь нетронута и чиста: ни листиков, ни паутинки, ни веточек, ни насекомых. Это значило, что миску наполнили совсем недавно.
Это значило…
Он ощутил взрыв адреналина за секунду до того, как услышал голос.
Пупу, который лежал связанным на заднем сиденье, было нелегко рассчитать время. У Нив отчетливо имелся план, а Пуп не мог с той же уверенностью сказать этого о себе. Вероятно, она не собиралась убивать его, предварительно не исполнив ритуал в мельчайших подробностях. Поэтому Пуп ехал в собственной машине, пропахшей чесноком и засыпанной крошками, к опушке леса. Нив недостало храбрости съехать с дороги – и Пуп был ей за это очень благодарен, – поэтому она остановилась на маленькой гравиевой площадке. Оба проделали дальнейший путь пешком. Еще не совсем стемнело, но, тем не менее, Пуп спотыкался по пути о спутанную траву.
– Извини, – сказала Нив. – Я искала на гугл-карте ближайшее место для парковки.
Пуп, которого раздражало буквально всё в ней, от мягких пышных рук и мятой юбки до кудрявых волос, ответил не самым любезным тоном:
– Зачем ты извиняешься? Ты, кажется, собираешься меня убить.
Нив поморщилась.
– Пожалуйста, не говори так. Ты будешь жертвой. Быть жертвой совсем неплохо. За этим стоит прекрасная традиция. И потом, ты это заслужил. Всё честно.
Пуп спросил:
– Если ты убьешь меня, значит, по справедливости кто-то убьет тебя? В перспективе.
Он снова споткнулся о спутанную траву, и на сей раз Нив не извинилась и не ответила. Она устремила на него необыкновенно долгий взгляд. Он был не столько проницательным, сколько утомительно протяженным.
– Признаю, Баррингтон, я почувствовала легкое сожаление, когда выбрала тебя. Ты казался очень милым, пока я не ударила тебя током.
Трудно поддерживать вежливый разговор после упоминания о том, что один из его участников применил к другому шокер, поэтому оба шли дальше в молчании. Пуп странно себя чувствовал, вновь оказавшись в лесу, в котором в последний раз видел Черни живым. Он думал, что лес – это просто лес и что, вернувшись, он ничего не ощутит, особенно в другое время суток. Но что-то в атмосфере немедленно вернуло Пупа в прошлое, в ту самую минуту, когда он держал в руке скейтборд, а Черни, умирая, остатками дыхания пытался задать ему грустный вопрос.
В голове у Пупа звучали какие-то шепоты, похожие на треск разгоравшегося огня, но он не обращал на них внимания.
Он скучал по прежней жизни. По всему. По своей беззаботности, по роскошному Рождеству дома, по ощущению педали газа под ногой, по свободному времени, которое казалось благословением, а не проклятием пустоты. По возможности прогуливать уроки и учиться, раскрашивать из баллончика указатель на Генриетту и восхитительно напиваться в честь дня рождения.
Он скучал по Черни.
Пуп ни разу не позволил себе задуматься об этом за последние семь лет. Он пытался убедить себя в том, что Черни был бесполезен, а его смерть, напротив, целесообразна.
Но вместо этого он вспомнил звук, который издал Черни, когда Пуп ударил его в первый раз.
Нив не нужно было приказывать Пупу сидеть тихо, пока она готовилась к ритуалу. Пока она намечала пять точек пентаграммы (незажженная свеча, горящая свеча, пустая миска, полная миска, три маленьких косточки, уложенных треугольником), он сидел, подтянув колени к подбородку, со связанными за спиной руками, и жалел, что не может заплакать. Ему хотелось хоть как-то облегчить ужасную тяжесть внутри.
Нив мельком взглянула на него и решила, что он расстроен из-за своей скорой смерти.
– Ну, – ласково сказала она, – не надо так. Будет не очень больно.
Она задумалась и добавила:
– Во всяком случае, не очень долго.
– Как ты меня убьешь? Как вообще работает ритуал?
Нив нахмурилась.
– На этот вопрос непросто ответить. Всё равно что спросить у художника, почему он выбрал тот или иной цвет. Иногда это не процесс, а ощущение.
– Ладно, – сказал Пуп. – Что ты ощущаешь?
Нив прижала аккуратный лиловый ноготок к губе, обозревая свою работу.
– Я сделала пентаграмму. Эта форма подходит для любого заклинания, и я хорошо с ней работаю.
Некоторые считают ее слишком сложной или чересчур ограничивающей, но меня она устраивает. Зажженная свеча нужна, чтобы дать энергию, а незажженная – чтобы ее призвать. Полная миска нужна, чтобы увидеть иной мир, а пустая – чтобы быть им наполненной. Далее, я сложила кости ног трех воронов, которых убила, чтобы показать дороге мертвых природу заклинания, которое намерена произнести. Затем я выпущу твою кровь в середине пентаграммы, призывая силовую линию пробудиться.
При этих словах она внимательно посмотрела на Пупа и добавила:
– Возможно, в процессе я буду вносить поправки. Магия – штука довольно гибкая. Люди редко проявляют интерес к нюансам моей работы, Баррингтон.
– Мне очень интересно, – заверил тот. – Иногда процесс – это самое интересное.
Когда она отвернулась, чтобы взять ножи, он высвободил руки из веревок, подобрал упавший сук и изо всех сил обрушил его на голову Нив. Вряд ли этого было достаточно, чтобы убить ее – сук оказался достаточно свежий и упругий, – но, в любом случае, женщина рухнула на колени.
Она застонала и медленно замотала головой, поэтому Пуп ударил ее еще раз. Потом связал веревкой, которую снял с себя, – крепко, чтобы не повторить чужую ошибку, – и втащил бесчувственное тело в центр пентаграммы.
А затем поднял голову и увидел Адама Пэрриша.
Впервые Блу заподозрила, что ей могло быть опасно находиться в Кабесуотере, поскольку она усиливала всё, что звучало вокруг. Делала мир громче. Когда они добрались до леса, ночь уже буквально трещала от напряжения. Дождь сменился прерывистой моросью. Упомянутое ощущение в сочетании с дождем заставило Блу с тревогой взглянуть на Ганси, когда он вылез из машины, но плечи у него почти не намокли, и он был не в школьном свитере. Когда Блу видела Ганси на дороге мертвых, он совершенно точно был в свитере с вороном – и гораздо мокрее. Разумеется, она не изменила будущее Ганси настолько, чтобы сделать сегодняшний день днем его смерти, не так ли? Разумеется, с самого начала их встреча была неизбежной, раз уж ей выпала судьба полюбить его или убить.
И, разумеется, Персефона не отпустила бы их, если бы почувствовала, что сегодня ночью Ганси умрет.
Пробираясь по тропе с фонариками, они обнаружили «Камаро», стоявший неподалеку от того места, где они нашли «Мустанг» Ноя. От машины в лес вели несколько утоптанных стежек, как будто Адам никак не мог решить, куда идти.
При виде «Камаро» лицо Ганси, и без того мрачное, сделалось буквально каменным. Все молчали, когда приблизились к кромке леса.
На границе зарослей напряжение и ощущение чего-то вполне возможного немедленно стали еще ярче. Плечом к плечу, они вошли в лес – и в следующую секунду их окружил романтический вечерний свет.
Хотя Блу морально готовилась к магии, у нее захватило дух.
– О чем думает Адам? – пробормотал Ганси, ни к кому не обращаясь. – Разве можно шутить с…
Он не стал отвечать на собственный вопрос.
Перед ними стоял «Мустанг» Ноя, который в неземном золотистом свете казался еще более ирреальным, чем в тот день, когда они его нашли. Матовые лучи пробивались сквозь полог листвы и полосами ложились на облепленную пыльцой крышу машины.
Стоя перед ней, Блу подозвала Ганси и Ронана. Они подошли и уставились на ветровое стекло. С тех пор как они в последний раз здесь побывали, кто-то вывел на пыльном стекле одно-единственное слово – круглыми рукописными буквами. УБИТ.
– Ной? – спросила Блу в пустоту – хотя окружающий лес вовсе не выглядел пустым. – Ной, ты здесь, с нами? Это ты написал?
Ганси сказал:
– О…
И более ничего. Вместо того чтобы попросить уточнений, Блу и Ронан проследили взгляд Ганси. Невидимый палец выводил на стекле напротив водительского сиденья очередное слово. Хотя Блу подозревала, что именно Ной оставил ту, первую надпись, ей казалось, что он проделал это, находясь в телесном обличье. Гораздо страшнее было наблюдать, как буквы появляются сами собой. Блу живо вообразила Ноя с темными провалами вместо глаз, с изуродованным лицом. Почти не похожего на человека. И даже в этом теплом лесу девушке стало холодно.
«Ной здесь, – подумала она. – Он черпает силы у меня. Вот что это за ощущение».
Слово на стекле обрело форму.
УБИТ.
Стало появляться следующее слово. После «Т» осталось мало места, поэтому буквы частично налезли друг на друга.
УБИТ.
И снова, снова, друг на друге:
УБИТ
УБИТ
УБИТ
Писание продолжалось, пока стекло со стороны водительского сиденья не сделалось чистым, пока невидимый палец не стер с него пыль полностью, пока слов не стало так много, что их невозможно было прочитать. Пока перед ними не оказалось всего-навсего окно пустой машины, с останками гамбургера на пассажирском кресле.
– Ной, – сказал Ганси. – Мне страшно жаль.
Блу стерла слезинку.
– Мне тоже.
Шагнув вперед, Ронан навалился на капот машины, прижал палец к стеклу и под взглядами остальных написал:
НЕ ЗАБЫТ
В голове Блу зазвучал голос Каллы, так отчетливо, что она испугалась, не слышат ли его остальные. «Тайна убила твоего отца, и ты знаешь, что это было».
Ронан молча сунул руки в карманы и зашагал в лес.
Над ухом у Блу холодно и настойчиво зашипел Ной, но она не понимала, что он пытается сказать. Она попросила повторить, но тот замолчал. Она тщетно ждала несколько секунд. Адам был прав: Ной исчезал.
Теперь, когда у Ронана была фора в несколько секунд, Ганси занервничал: ему хотелось идти дальше. Блу прекрасно его понимала. Казалось особенно важным не выпускать друг друга из виду. В таком месте, как Кабесуотер, ничего не стоило моментально потеряться.
– Excelsior, – мрачно сказал Ганси.
Блу спросила:
– Что это значит?
Ганси посмотрел на нее через плечо. И вновь стал капельку ближе к тому юноше, которого она видела на церковном дворе.
– Вперед и вверх.
45
– Господи, – сказал Пуп, когда увидел Адама, стоявшего рядом с опрокинутой им миской. Пуп держал в руках огромный, зловещего вида нож. Он был растрепан и небрит и походил на ученика Агленби после бурных выходных.
– Господи, почему?
В его голосе звучала искренняя досада.
Адам не встречал учителя латыни с тех пор, как узнал, что тот убил Ноя. Он удивился массе эмоций, которые пробудил в нем вид Пупа. Особенно когда Адам понял, что это снова ритуал и в середине круга лежит очередная жертва. Ему понадобилось лишь несколько секунд, чтобы вспомнить лицо Нив, которое он видел в доме номер 300 на Фокс-Вэй. Нив смотрела на него из круга, образованного углами пентаграммы. Впрочем, она, по мнению Адама, не выглядела такой испуганной, как полагается человеку, который лежит связанным в центре подобного символа.
Адам хотел сказать многое – но ничего из этого не сказал.
– Почему Ной? – спросил он. – Почему не кто-нибудь плохой?
Пуп на мгновение прикрыл глаза.
– Я не буду это обсуждать. Зачем ты сюда явился?
Очевидно, он не знал, что делать с Адамом, – и хорошо, поскольку Адам понятия не имел, что делать с Пупом. Единственное, что оставалось, – не позволить ему пробудить силовую линию. Всё прочее (обезоружить Пупа, спасти Нив, отомстить за Ноя) было опционально. Адам сразу вспомнил, что в сумке у него отцовский пистолет. Он мог взять Пупа на прицел и велеть ему… что? В кино всё выглядело просто: тот, у кого пушка, выигрывает. Но в реальности Адам не сумел бы целиться в Пупа и одновременно связывать его, даже будь у него веревка. Пуп справился бы с ним. Как вариант, использовать веревку, которой была связана Нив, чтобы…
Адам достал пистолет. На ощупь оружие казалось тяжелым и злым.
– Я здесь, чтобы это не повторилось. Развяжи ее.
Пуп повторил:
– Господи…
Он подошел к Нив и приложил нож к ее щеке. Женщина слегка поджала губы – и только.
Пуп сказал:
– Отпусти пистолет, иначе я изуродую ей лицо. А еще лучше, бросай его сюда. И не забудь сначала поставить на предохранитель, иначе ты можешь ее чисто случайно застрелить.
У Адама возникло подозрение, что Ганси на его месте сумел бы как-нибудь отболтаться. Он расправил бы плечи и подавил Пупа авторитетом. И тот сделал бы всё, что от него требовали. Но Адам был не таким, как Ганси; и ему пришел в голову единственный вариант:
– Я пришел сюда не для того, чтобы кто-то умер. Я брошу пистолет подальше, но только не вам в руки.
– Тогда я изуродую ей лицо.
Нив спокойно произнесла:
– Тогда ничего не получится. Ты что, не слушал? Я думала, тебе интересен процесс.
Адам посмотрел ей в глаза, и у него возникло странное, сбивающее с толку ощущение, как будто он увидел нечто необычное. Как будто на него взглянули сразу Мора, Калла и Персефона.
Пуп сказал:
– Ладно. Бросай пистолет в сторону. И не подходи ближе.
Он обратился к Нив:
– В каком смысле – ничего не получится? Ты блефуешь?
– Брось пистолет, – сказала Нив Адаму. – Я не против.
Адам бросил оружие в кусты. Оттого что пришлось это сделать, ему стало стыдно и больно, но в то же время он почувствовал себя лучше, когда избавился от пистолета.
Нив продолжала:
– Баррингтон, ничего не получится, в первую очередь, потому, что ритуал требует жертвоприношения.
– Ты собиралась меня убить, – заметил Пуп. – Думаешь, я поверю, что это не сработает наоборот?
– Поверишь, – ответила Нив.
Она не сводила глаз с Адама. И вновь ему показалось, что он заметил странный проблеск в ее лице. Черная маска, два зеркала, лицо Персефоны…
– Это должна быть личная жертва. Моя смерть не принесет результата, потому что я для тебя ничего не значу.
– Но и я для тебя тоже, – сказал Пуп.
– Ты – нет, а убийство – значит, – произнесла Нив. – Я никогда никого не убивала. Я, так сказать, лишусь невинности, если убью тебя. Это огромная жертва.
Адам заговорил и сам удивился, как отчетливо зазвучало в его голосе презрение:
– А ты уже один раз убил человека, так что теперь тебе нечего отдать.
Пуп негромко выругался. Листья размером и цветом как монетки сыпались вокруг. Нив продолжала смотреть на Адама, и теперь невозможно было отрицать, что в ее глазах он видел какое-то другое место. Черное, похожее на зеркало озеро, чей-то голос, глубокий, как недра земли, два обсидиановых глаза, иной мир.
– Мистер Пуп!
«Ганси!»
Голос доносился из-за дерева с дуплом. Вслед за Ганси, когда он вышел на свет, показались Ронан и Блу. Сердце Адама одновременно наполнилось тяжестью и обрело крылья; облегчение было буквально осязаемым, но и стыд тоже.
– Мистер Пуп, – повторил Ганси.
Даже в очках и с растрепанным со сна волосами, он явился во всем блеске, лощеный и властный, как подобало Ричарду Ганси Третьему. На Адама он не смотрел.
– Полиция уже едет сюда. Я очень рекомендую вам отойти от этой женщины и не усугублять ситуацию.
Пуп, казалось, хотел ответить – и захлопнул рот.
И тут все посмотрели на нож в его руке и землю под ним.
Нив пропала.
Они обвели взглядом пентаграмму, дерево с дуплом, пруд… какая чушь. Нив не могла ускользнуть за десять секунд так, чтобы никто этого не заметил. Она не двигалась с места. Она просто исчезла.
Несколько секунд царила тишина. Все застыли, являя собой воплощенное сомнение.
Затем Пуп отскочил от пентаграммы. Адам понял, что он бросился за пистолетом.
Ронан оказался рядом с Пупом в ту самую секунду, когда тот схватил пистолет. Пуп ударил его рукояткой в челюсть. Голова Ронана откинулась назад.
Пуп наставил оружие на Ганси.
Блу крикнула:
– Остановитесь!
Времени не было.
Адам прыгнул в центр пентаграммы.
Странно, необъяснимо – но все звуки затихали там. Крик Блу заглох, словно под водой. Воздух не двигался. Единственным подлинным ощущение было электричество – едва уловимое покалывание подступающей грозы.
Нив сказала, что дело не в убийстве, а в жертвоприношении. И Пупа это поставило в тупик.
Но Адам лучше, чем Пуп или Нив, знал, что такое жертва. Он понимал: дело не в том, чтобы кого-то убить или сложить треугольник из птичьих костей.
Если уж об этом говорить, Адам всю жизнь приносил жертвы. И он знал, какая из них самая большая.
И самая легкая.
Он не боялся.
Жизнь доставалась Адаму Пэрришу нелегко. Эти мускулы и внутренние органы, сухожилия и нервы существовали чудом. Он чудом двигался, чудом выживал. Однако самым главным в Адаме Пэррише была свободная воля. Способность быть себе господином.
Это было важно.
Всегда было важно.
Это составляло сущность Адама.
Опустившись на колени в середине пентаграммы и вцепившись пальцами в мягкую, покрытую мхом землю, Адам произнес:
– Я отдаю СЕБЯ.
Крик Ганси был мучителен.
– Адам, нет, НЕТ!
«На его условиях – или никак».
«Я стану твоими руками, – подумал Адам. – Я стану твоими глазами».
Послышался треск.
И земля у них под ногами пошла волнами.
46
Блу отшвырнуло к Ронану, который как раз начал подниматься после удара. Огромные каменные глыбы, разбросанные среди деревьев, вздымались, как вода. Пруд заколыхался и стал выплескиваться из берегов. Вокруг слышался шум, как от приближающегося поезда, и Блу подумала только об одном: «До сих пор со мной еще не случалось никакой настоящей беды».
Деревья приподнимались, словно пытались вырваться из земли. Листья и ветки густым, яростным дождем сыпались вниз.
– Землетрясение! – закричал Ганси.
Одной рукой он накрывал голову, другой цеплялся за дерево. Волосы у него были в пыли.
– Что ты наделал, придурок! – заорал Ронан Адаму, который стоял в середине пентаграммы, с настороженным и внимательным видом.
«Это прекратится?» – подумала Блу.
Землетрясение было таким жутким, таким… неправильным. Казалось вполне возможным, что мир сейчас расколется пополам и никогда уже не исцелится.
Когда земля заколебалась и застонала вокруг, Пуп с трудом поднялся на ноги, держа в руке пистолет. Оружие выглядело черней и уродливей, чем раньше. Это была вещь из того мира, где смерть несправедлива и мгновенна.
Пуп удержал равновесие. Камни постепенно переставали качаться, хотя всё вокруг еще кренилось, как в «чертовой комнате».
– Откуда тебе знать, зачем нужна сила! – крикнул он Адаму. – Ты выложился даром. Черт тебя возьми…
Пуп навел пистолет на Адама и без дальнейших слов спустил курок.
И мир затих. Листья дрожали, вода тихонько плескалась в пруду… но в остальном стояла тишина.
Блу закричала.
Все глаза устремились на Адама, который продолжал стоять в центре пентаграммы. Лицо у него было растерянное. Он обвел взглядом грудь и руки. Ни дыры, ни крови.
Пуп не промахнулся, но он и не попал в Адама. То и другое каким-то образом соединилось.
На лице Ганси, когда он посмотрел на Адама, была всеобъемлющая печаль. И тогда Блу впервые поняла: что-то изменилось, сделалось непоправимо другим. Если не в мире, то в Кабесуотере. А если не в Кабесуотере, то в Адаме.
– Зачем? – спросил Ганси. – Я так ужасен?
Адам ответил:
– Ты здесь вообще ни при чем.
– Адам, что ты сделал? – крикнула Блу.
– То, что было нужно, – ответил он.
Стоя в нескольких шагах от них, Пуп издал сдавленный звук. Когда ему не удалось ранить Адама, он уронил пистолет, как ребенок, играющий в войну.
– Лучше дай его мне, – сказал Адам.
Он дрожал. Слегка.
– Кажется, Кабесуотер не хочет, чтобы пистолет был у тебя. Если ты не отдашь оружие мне, он заберет его…
Вдруг деревья принялись шелестеть, как будто их раскачивал ветер, хотя Блу не чувствовала на коже ни единого дуновения. На лицах Ронана и Адама появилось одинаковое потрясенное выражение. В следующую секунду Блу поняла, что это не шелест, а голоса. Деревья говорили – и теперь она тоже их слышала.
– В укрытие! – заорал Ронан.
Послышался еще один звук. Сначала он походил на шелест, но очень быстро перерос в нечто конкретное. Что-то массивное продиралось сквозь заросли, ломая ветки и топча кустарник.
Блу крикнула:
– Кто-то сюда бежит!
Она ухватилась одновременно за Ронана и Ганси и потащила их за собой. Всего в нескольких метрах позади зияла неровная пасть дерева видений, и именно туда Блу втянула обоих. На мгновение, прежде чем магия дерева окутала их, они успели увидеть то, что приближалось, – огромное колышущееся стадо белорогих зверей. Их шкуры сверкали от снега, воздух сотрясали крики и фырканье. Они неслись плечом к плечу, беспорядочно, напролом. Эти существа с запрокинутыми головами напомнили Блу ворона, вырезанного на склоне холма, и статуэтку собачки, которую она некогда держала в руках, странную и изгибистую. Топот ног и тяжесть тел сотрясали землю. Стадо, фыркая, разделилось, чтобы обогнуть пентаграмму.
Стоя рядом с Блу, Ронан тихонько выругался, а Ганси, прижавшись к теплой стенке дупла, отвернулся, как будто ему было нестерпимо на это смотреть.
Дерево погрузило их в видение.
Разноцветные ночные огни смутно отражались на мокром, исходящем паром тротуаре. Светофор переключился с зеленого на красный. «Камаро» стоял у обочины, Блу сидела за рулем. Сильно пахло бензином. Она мельком заметила рубашку с воротничком; рядом сидел Ганси. Он наклонился к ней и коснулся пальцами ключицы. Его дыхание обожгло шею Блу.
«Ганси», – предупредила она, чувствуя себя одновременно хрупкой и очень опасной.
«Я просто хочу сделать вид, – сказал он, и его слова испариной осели у нее на коже. – Просто хочу сделать вид, что это можно».
Блу, сидевшая в машине, закрыла глаза.
«А вдруг ничего не случится, если я поцелую тебя, – продолжал Ганси. – Может быть, только если ты поцелуешь…»
Стоявшую в дупле Блу кто-то подтолкнул сзади, вырвав из грез. Она едва успела увидеть Ганси – реального Ганси, – который с вытаращенными глазами протиснулся мимо нее и вышел из дупла.
47
Ганси позволил себе увидеть лишь один неловкий момент – его пальцы отчего-то касались лица Блу. Затем он выскочил из дерева, оттолкнув реальную Блу с дороги. Ему нужно было знать, что случилось с Адамом, хотя его томило жуткое предчувствие, что он и так знает.
Разумеется, Адам по-прежнему стоял в центре пентаграммы, целый и невредимый, опустив руки по швам. В одной руке свисал пистолет. Всего в нескольких шагах, за пределами круга, лежал мертвый Пуп. Его тело было засыпано листвой, словно он пролежал там несколько лет, а не минут. Крови оказалось меньше, чем ожидаешь, когда видишь затоптанного насмерть человека, но всё равно Пуп выглядел сломанным. Каким-то скомканным.
Адам просто смотрел на мертвого. Его неровные волосы были растрепаны на затылке – единственный признак, что Адам двигался, после того как началось… это.
– Адам, – выдохнул Ганси. – Как ты достал пистолет?
– Деревья, – ответил тот.
В его голосе звучала ледяная отстраненность, и Ганси понял, что человек, которого он знал, был загнан куда-то очень далеко вглубь.
Читать бесплатно другие книги:
