Воронята Стивотер Мэгги

И это было единственное, что имело значение.

– Ты ведь не собираешься со мной драться? – спросил Адам, как будто ничуть не волновался. – Я думал, это манера Ронана, а не твоя.

Уловка сработала лучше, чем он думал: Диклан немедленно отступил на шаг. Сунув руку в задний карман, он достал сложенный конверт. Адам узнал герб Агленби.

– Его выгоняют, – сообщил Диклан, сунув конверт Адаму. – Ганси пообещал мне, что Ронан будет заниматься. А он продолжал валять дурака. Я доверял Ганси, а он меня подвел. Когда он вернется, передай, что из-за него моего брата выгнали из школы.

Это было больше, чем Адам мог выдержать.

– Нет, – сказал он.

Адам надеялся, что Ронан их слышит.

– Никто, кроме Ронана, не виноват. Я не знаю, когда вы оба поймете, что он сможет удержаться в Агленби только сам. Рано или поздно ему придется отвечать за себя. А до тех пор… вы просто будете тратить время даром.

Неважно, в какой мере это было правдой. Не существовало аргумента, с помощью которого Адам Пэрриш, уроженец Генриетты, мог бы растрогать человека наподобие Диклана.

Адам вновь сложил конверт. «Ганси страшно расстроится…» На минутку он подумал, что, быть может, не нужно передавать ему письмо, пока не станет слишком поздно, но тут же понял, что у него не хватит духу.

– Я обязательно передам.

– Ронан переезжает, – сказал Диклан. – Напомни об этом Ганси. Нет Агленби – нет Монмутской фабрики.

«Считай, что ты убил его», – подумал Адам.

Он не мог представить Ронана живущим в одном доме с братом.

Он не мог представить Ронана живущим без Ганси, точка.

Но Адам сказал лишь:

– Я передам.

Диклан спустился по лестнице, и Адам услышал, как отъехала его машина.

Он открыл конверт и медленно прочел лежавшее внутри письмо, а затем со вздохом вернулся к столу и взял телефон, который лежал рядом с разбитым горшочком. Номер он набрал по памяти.

– Ганси?

Ганси, в нескольких часах пути от Генриетты, постепенно терял интерес ко дню рождения матери. Звонок Адама лишил его остатков бодрости. Это произошло вскоре после того, как Хелен с матерью пустились в необыкновенно вежливый и полный яда разговор, который, как они обе притворялись, совершенно не имел отношения к подарку Хелен. Во время напряженного обмена шпильками Ганси сунул руки в карманы и отправился в гараж.

Обычно отцовский дом – просторный особняк из серого камня на окраине Вашингтона – навевал приятные воспоминания, но сегодня у Ганси недоставало терпения. Он думал лишь про скелет Ноя, ужасные отметки Ронана и деревья, говорящие на латыни.

И про Глендауэра.

Про Глендауэра, который лежал в своих роскошных доспехах, едва видимый в темноте гробницы. В видении, которое посетило Ганси в дупле, он казался абсолютно реальным. Ганси коснулся потускневшего нагрудника, провел пальцами по наконечнику копья, лежавшего рядом, сдул пыль с чаши, которую Глендауэр сжимал в правой руке. Затем двинулся дальше и занес руку над забралом шлема. Это был момент, которого Ганси ждал. Открытие, пробуждение.

И тут видение оборвалось.

Ганси всегда казалось, что его два – тот Ганси, который всё контролировал и мог разрулить любую ситуацию, поговорить с кем угодно, и другой, более хрупкий, измотанный, сомневающийся, до неловкости искренний, движимый наивным желанием.

Второй Ганси теперь овладевал им изнутри сильнее прежнего, и ему это не нравилось.

Он набрал код замка (день рождения Хелен) и вошел. Гараж, огромный как дом, представлял собой мощное каменное строение со сводчатыми потолками. Конюшня на несколько тысяч лошадей, скрытых под капотами.

Как и Дик Ганси Третий, Дик Ганси Второй обожал старые автомобили; но, в отличие от Дика Ганси Третьего, все машины Дика Ганси Второго были доведены до элегантного совершенства командой спецов-реставраторов, которые знали, что такое «рашпер» и «Баррет-Джексон». Большинство машин привозили из Европы; у многих был правосторонний руль или инструкция на иностранном языке.

А главное, все отцовские машины чем-то славились.

Они принадлежали звездам, или участвовали в съемках, ну или имели отношение к какому-нибудь историческому лицу.

Ганси выбрал «Пежо» цвета ванильного мороженого, на которой, возможно, ездил Линдберг, Гитлер или Мэрилин Монро. Откинувшись на спинку и поставив ноги на педали, Ганси перебрал визитки в бумажнике и наконец позвонил школьному консультанту, мистеру Пинтеру. Слушая гудки, он вызвал в себе того Ганси, у которого всё было под контролем – и который, как он знал, всегда таился внутри.

– Мистер Пинтер? Прошу прощения, что звоню в нерабочее время.

Он вновь перебрал стопку визиток и кредитных карточек. Внутренность машины во многом напоминала ему мамин миксер. Коробка скоростей в состоянии покоя выглядела так, как будто вполне могла приготовить сносную меренгу.

– Это Ричард Ганси.

– Мистер Ганси, – сказал Пинтер.

Он долго это выговаривал, и Ганси живо представил, как он пытается соотнести фамилию с лицом. Пинтер был опрятный, целеустремленный человек, которого Ганси называл «глубоко традиционным», а Ронан удостоил прозвища «поучительная история».

– Я звоню по поводу Ронана Линча.

– А.

Пинтеру не понадобилось ни секунды, чтобы соотнести эту фамилию с конкретным лицом.

– Вы знаете, я не могу обсуждать подробности неминуемого исключения мистера Линча…

– При всем уважении, мистер Пинтер, – перебил Ганси, прекрасно понимая, что никакого уважения не выказывает, – я сомневаюсь, что ситуация известна вам целиком.

Почесывая затылок кредиткой, он объяснил, какое хрупкое у Ронана эмоциональное состояние. Ганси рассказал про его мучительные бессонницы, про духоподъемные радости жизни на Монмутской фабрике, про шаги, которые они сделали, с тех пор как Ронан поселился вместе с ним. Он закончил предположением касательно того, каких успехов, по его мнению, добьется Ронан Линч, как только найдет способ заживить кровоточащую дыру в своем сердце – дыру размером с Ниалла Линча.

– Я не вполне убежден, что будущие успехи мистера Линча – из тех, основа для которых закладывается в Агленби, – сказал Пинтер.

– Мистер Пинтер, – запротестовал Ганси, хотя здесь был склонен с ним согласиться. Он повертел ручку стеклоподъемника. – В Агленби разнообразный и неоднородный состав учащихся. Это – одна из причин, по которой мои родители выбрали для меня эту школу.

Вообще-то причинами были четыре часа в Интернете и настоятельный телефонный звонок отцу, однако Пинтер мог обойтись без этого знания.

– Мистер Ганси, я понимаю вашу заботу о дру…

– Брате, – перебил Ганси. – Честное слово, я считаю Ронана своим братом. Для моих родителей он как сын. Во всех смыслах слова. Эмоционально, практически, финансово.

Пинтер молчал.

– Когда он в последний раз у нас гостил, мой отец решил, что библиотеке Агленби недостает книг по истории мореходного дела, – продолжал Ганси.

Он сунул кредитку в вентилятор, чтобы посмотреть, как далеко она влезет, прежде чем встретит сопротивление. Ему пришлось спешно ухватить карточку за край, прежде чем она исчезла в недрах машины.

– Папа заметил, что в библиотечных фондах зияет брешь… примерно в тридцать тысяч долларов.

Слегка понизив голос, Пинтер сказал:

– Полагаю, вы не понимаете, почему пребывание мистера Линча в Агленби оказалось под угрозой. Он совершенно пренебрегает школьными правилами и, кажется, не питает к учебным предметам ничего, кроме презрения. Мы предоставили ему относительную свободу, снисходя к чрезвычайно трудным личным обстоятельствам, однако мистер Линч, очевидно, забыл, что обучение в Академии Агленби – это привилегия, а не тяжелая повинность. Его исключение будет утверждено после выходных.

Ганси подался вперед и опустил голову на руль. «Ронан, Ронан, почему…»

Он сказал:

– Я знаю, что он не учится. Знаю, что его нужно было выгнать уже давным-давно. Но дайте мне время до конца учебного года. Я помогу Ронану сдать экзамены.

– Он вообще не посещает занятия, мистер Ганси.

– Я помогу ему сдать экзамены.

Долго стояло молчание. Ганси слышал, как на заднем плане работает телевизор.

Наконец Пинтер ответил:

– Ему нужно получить четверки по всем предметам. И до тех пор подчиняться общим правилам, иначе он вылетит из Агленби немедленно. Больше шансов мистеру Линчу не дадут.

Ганси сел прямо и выдохнул.

– Спасибо, сэр.

– И не забывайте про интерес, который ваш отец выказал к отделу истории мореходства. Я за этим прослежу.

А Ронан думал, что ему нечему учиться у Пинтера. Ганси мрачно улыбнулся, глядя на приборную панель, хотя радости в этой улыбке было немного.

– Лодки всегда были важной частью школьной жизни. Спасибо, что взяли трубку в нерабочее время.

– Приятных выходных, мистер Ганси, – сказал Пинтер.

Ганси нажал «завершить» и бросил телефон на приборную панель. Закрыв глаза, он тихо выругался.

Он дотащил Ронана до середины семестра. Разумеется, он сделает это и еще раз. Ему придется сделать это еще раз.

«Пежо» качнулся, как будто кто-то сел на пассажирское место. Затаив дыхание, Ганси подумал: «Ной?»

Отец сказал:

– Тебя соблазняет эта французская красотка? Твоя сардинообразная машинка рядом с ней грубовата, а?

Ганси открыл глаза. Отец, сидя рядом, провел ладонью по приборной панели – нет ли пыли. Прищурившись, он посмотрел на Ганси, словно мог с одного взгляда определить состояние здоровья и умственных способностей сына.

– Хорошая машина, – сказал Ганси. – Правда, не в моем вкусе.

– Я удивляюсь, что ты на своем драндулете вообще добрался, – сказал отец. – Почему не хочешь взять «Шевроле Субурбан»?

– «Камаро» меня вполне устраивает.

– От него несет бензином.

Ганси представил, как отец вертится вокруг «Камаро», припаркованного перед гаражом, как принюхивается, заложив руки за спину, нет ли утечки, и рассматривает царапины на капоте.

– Всё нормально, папа. Образцовая машина.

– Сомневаюсь, – сказал отец, хотя и дружелюбно.

Ричард Ганси Второй вообще, по большей части, был воплощенное дружелюбие. «Какой обаятельный человек твой отец, – говорили люди Ганси. – Всегда улыбается, ничто его не волнует. Удивительный характер». Это последнее добавляли потому, что он коллекционировал странные вещи, и заглядывал в дыры в стенах, и вел дневник, куда записывал всё, что произошло 14 апреля каждый год с начала истории.

– Ты случайно не знаешь, почему твоя сестра купила эту чудовищную бронзовую тарелку за три тысячи долларов? Она сердится на мать? Или это такая шутка?

– Она думала, маме понравится.

– Мама любит только стекло.

Ганси пожал плечами:

– Я пытался ее предупредить.

Несколько секунд они сидели молча. Отец спросил:

– Хочешь завести?

Ганси было всё равно, но он нашел ключ в замке зажигания и повернул его. Мотор послушно ожил – он завелся немедленно, не то что в «Камаро».

– Открыть номер четыре, – сказал отец, и дверь гаража перед ними начала подниматься.

Увидев взгляд Ганси, он пояснил:

– Я установил голосовое управление. Единственная трудность – если очень громко кричать, стоя снаружи, ближайшая к тебе дверь открывается. Это, разумеется, минус. Но я что-нибудь придумаю. Кстати говоря, две недели назад кто-то попытался влезть в гараж. Но дальше первой секции им пройти не удалось. Я установил датчик веса.

Дверь открылась, и за ней стал виден «Камаро», который стоял прямо перед гаражом, загораживая выезд. «Кабан» казался приземистым, вызывающим и грубым по сравнению со сдержанным, молчаливым, всегда улыбающимся «Пежо». Ганси ощутил внезапный прилив безудержной любви к своей машине. Ее покупка была самым правильным решением в его жизни.

– Я никогда не привыкну к этой штуковине, – сказал отец Ганси, беззлобно глядя на «кабана».

Ганси однажды услышал, как отец спросил: «Господи, ну почему ему понадобилась именно эта машина?», а мать ответила: «О, я понимаю, почему». Он надеялся однажды обсудить с ней этот разговор: Ганси хотелось знать, почему, по мнению мамы, он приобрел «Камаро». Размышляя о том, что подвигло его смириться с «кабаном», он испытывал легкую тревогу, но она, несомненно, была связана с тем, как он чувствовал себя, сидя в идеально отреставрированном «Пежо». Ганси подумал: машина – просто оболочка для содержимого. И если бы внутри он выглядел так, как машины в отцовском гараже выглядели снаружи, то не сумел бы примириться с самим собой. Он знал, что внешне сильно походил на отца. А внутри… ему хотелось больше походить на «Камаро». Иными словами, на Адама.

Отец спросил:

– Как дела в школе?

– Прекрасно.

– Какой твой любимый предмет?

– Мировая история.

– Хороший учитель?

– Отличный специалист.

– А как поживает твой друг-стипендиат? Наверно, здесь ему труднее, чем в обычной школе?

Ганси повернул боковое зеркальце так, чтобы оно отражало потолок салона.

– У Адама всё хорошо.

– Он, видимо, неглуп.

– Он просто гений, – уверенно ответил Ганси.

– А тот, ирландец?

Ганси не мог заставить себя убедительно солгать насчет Ронана, особенно вскорости после разговора с Пинтером. Сейчас казалось очень тяжело быть Ганси-младшим. И он произнес:

– Ронан есть Ронан. Без отца ему трудно.

Ганси-старший не спросил про Ноя, и Ганси-младший вдруг понял, что отец никогда не интересовался им. По правде говоря, вообще не факт что Ганси упоминал Ноя в кругу семьи. Он задумался, позвонит ли полиция его родителям, чтобы рассказать, что он нашел труп. Если они до сих пор не позвонили, то, возможно, и не собирались. Они дали Ганси и Блу карточки с телефоном психолога, но Ганси подумал, что, вероятно, им понадобится помощь совсем иного рода.

– Как продвигается охота за силовой линией?

Ганси ответил, осторожно подбирая слова:

– Вообще-то я сделал несколько открытий, на которые не рассчитывал. Генриетта выглядит многообещающе.

– Значит, всё не так плохо? Твоя сестра сказала, что ты слегка впал в уныние.

– В уныние? Вот дура.

Отец пощелкал языком.

– Дик, выбирай слова.

Ганси выключил мотор и взглянул на отца.

– Она купила маме бронзовую тарелку на день рождения.

Ганси-старший тихо хмыкнул. Это означало, что Ганси-младший прав.

– Лишь бы ты был счастлив и чем-то занят, – сказал отец.

– Ну да, – отозвался Ганси, забирая телефон с приборной панели.

Он уже обдумывал, как впихнуть три месяца занятий в голову Ронана, как сделать Ноя прежним, как убедить Адама уехать от родителей (тем более что Генриетта теперь не казалась ему тупиком) и какую остроумную вещь он скажет Блу при следующей встрече.

– Я очень занят.