Оливия Киттеридж Страут Элизабет

— Например, — продолжала мама, — какие у тебя планы на сегодняшний день?

Она перестала тереть стойку и смотрит на Джули. Джули не поднимает глаз. Чувства Винни лишь недавно перекачнулись от матери к сестре. До рождения Джули мама постоянно побеждала на конкурсах красоты, и Винни считает, что она до сих пор все еще красива. Видеть, что твоя мать выглядит лучше всех, — это было все равно что есть больше сладостей, чем все другие, или за домашние работы получать только самые высшие баллы. Очень многие матери были толстые, или с дурацкими прическами, или носили шерстяные рубашки своих мужей поверх джинсов с эластичными поясами. Анита никогда не выходила из дому с ненакрашенными губами, не на высоких каблуках и без сережек с фальшивыми жемчужинками. И лишь в последнее время у Винни стало возникать беспокойное чувство, что с мамой что-то не в порядке или — может быть не в порядке, что люди говорят о ней определенным образом — делая большие глаза. Винни что угодно отдала бы, только бы это было не так, а может, оно и было не так — Винни толком не знала.

— Именно из-за этого? — спросила Джули, поднимая голову. — В тюрьме и в армии? Мам, я умираю, а ты говоришь вещи, которые никакого смысла не имеют.

— Не надо так легко обращаться со словом «умираю», солнышко. Где-то люди на самом деле умирают, прямо сейчас, и к тому же ужасной смертью. Они были бы рады оказаться на твоем месте: быть отвергнутой женихом для них оказалось бы не больнее комариного укуса. Смотри-ка — папа уже пришел, — сказала Анита. — Как приятно! Вернуться домой в середине рабочего дня, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.

— Чтобы убедиться, что с тобой все в порядке, — заметила Джули. И добавила: — И это неточно — говорить, что он меня отверг.

Винни вынула руки из карманов.

— Ну и как тут вы все? У всех все хорошо?

Джим Харвуд, человек субтильного сложения, по природе своей отличался неизменным добродушием. Вылечившийся алкоголик, он все еще три раза в неделю посещал собрания Общества анонимных алкоголиков. Джим не был родным отцом Джули — тот сбежал с другой женщиной, когда Джули была совсем ребенком, — но он относился к ней хорошо: он ко всем хорошо относился. Винни не знала, вышла мама за него, когда он все еще пил или уже нет. Всю жизнь Винни Джим работал в школе уборщиком. «Он — инспектор по техническому обслуживанию, — как-то раз мама сказала Джули. — И не смей об этом забывать».

— У нас все замечательно, Джим, — ответила ему Анита, придерживая дверь, пока Джим вносил на кухню пакет с продуктами. — Смотрите-ка, девочки, папа покупки сделал! Джули, ты блинчики не поджаришь?

Семейной традицией было по воскресным вечерам подавать на ужин блинчики: сейчас был полдень пятницы.

— Я не хочу жарить блинчики, — сказала Джули.

Она начала беззвучно плакать, отирая слезы руками.

— Ну, боюсь, это не так уж хорошо с твоей стороны, — сказала мама. — Джули, милая, если ты вот так будешь реветь целыми днями, я просто взорвусь и вылечу сквозь крышу. — Анита швырнула губку в раковину. — Прямо сквозь крышу, понятно тебе?!

— Мам, господи…

— И не упоминай имя Господа всуе, моя милая. У Господа и так полные руки дел, без того, чтобы ты его без дела призывала. Рутина, Джули. Рутина — вот благодаря чему работают тюрьмы и армии.

— Я поджарю блинчики, — сказала Винни.

Ей хотелось, чтобы мама перестала говорить о тюрьмах и армиях. Мама стала говорить о тюрьмах и армиях с тех пор, как вышли фильмы с заключенными в заморских странах; они были в капюшонах, и американские солдаты вели их на поводках, будто собак.

«Мы заслуживаем то, что получаем», — громко сказала мама Марлен Банни в продовольственном магазине несколько месяцев тому назад. А Клифф Мотт, у которого на грузовике была изображена большая желтая лента из-за его внука,[36] вышел из-за полок с крупами и сказал: «Поосторожней со своей сумасбродной болтовней, Анита!»

— Хорошо, Винни, — сказала Анита. — Сделай блинчики.

— Помощь нужна? — спросил отец, достав из пакета несколько яиц и наклоняясь, чтобы включить радио.

— Нет, — ответила Винни. — Сама справлюсь.

— Да, — сказала мама. — Джим, достань миску.

Джим достал из буфета миску, а голос Фрэнка Синатры поднимался, падал и снова поднимался: «…по-о-о мо-о-е-е-му-у-у!..»

— Ох, пожалуйста, — сказала Джули. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, выключите это!

— Джим, выключи радио, — попросила Анита.

Это не Джим, а Винни перегнулась через стойку и выключила радио. Ей хотелось, чтобы Джули заметила, что это сделала она, но Джули не смотрела в ее сторону.

— Джули, солнышко, — снова заговорила с ней мама. — Так не может вечно продолжаться. Все члены семьи имеют право слушать радио. В конце-то концов. Ты же понимаешь.

— Только четыре дня прошло, — возразила Джули, вытирая нос рукавом красной футболки. — Ладно тебе.

— Шесть, — поправила ее мать. — Сегодня — день шестой.

— Мам, ну пожалуйста. Просто оставь меня в покое.

Винни считала, что кто-то же должен дать Джули успокоительное. Дядя Кайл принес какое-то, но мама разделила таблетки на порции и выдавала Джули по половинке только на ночь. Винни иногда просыпалась ночью и понимала, что Джули не спит. Вчера было полнолуние, и всю их спальню залило белым. «Джули, — шепнула Винни, — ты не спишь?» Джули не ответила.

Винни повернулась на другой бок и стала смотреть в окно на луну. Луна была огромная. Она висела над водой, словно что-то такое распухшее. Если бы на окне были занавеси, Винни их задернула бы, но у них в доме никаких занавесей не было. Они жили в самом конце длинной грунтовой дороги, и Анита говорила, что у них нет необходимости занавешивать окна; впрочем, год назад она повесила рыбачьи сети по краям окон в гостиной — как украшение. Она послала Винни и Джули на берег набрать морских звезд самого разного размера, чтобы можно было их высушить, а потом прикрепить на рыбачьих сетях. Джули и Винни бродили там, перешагивая через водоросли, переворачивая камни и собирая в кучку морские звезды с негладкой, в пупырышках, кожей.

«Это все из-за ее отца и моего, — объяснила тогда Джули сестре. Только Джули говорила с Винни о таких вещах. — Мама тоскует по ним обоим. Ее отец, когда она была маленькой, под конец дня всегда приносил ей морскую звезду. А потом ей захотелось, чтобы Тед делал так же, и он какое-то время выполнял это ее желание».

«Ну, это так давно было», — сказала тогда Винни, отдирая от камня небольшую звездочку. Ее ножка оторвалась, когда Винни дернула посильнее. Винни снова вернула ее на старое место: если ножки у морских звезд отрываются, они отрастают снова.

«Не важно, — ответила ей Джули. — Если тоскуешь по кому-то, это не проходит».

Их дед был рыбаком. Его баркас застрял на рифе в открытом море. Вырезка из газеты хранилась в том же альбоме, где были газетные фотографии Аниты в костюме мисс Картофельная Королева. «Ее прозвали „Картофельные грудки“, — рассказывала Джули. — Не говори ей, что я тебе рассказала, что она мне рассказала».

Анита вышла замуж за плотника Теда, потому что уже была беременна Джули, но Тед никогда не хотел ни с кем надолго оставаться. Джули сказала, он с самого начала дал это ясно понять. «Так что она их обоих потеряла всего за каких-то два года. — Джули заглянула в ведерко с морскими звездами. — Ну, хватит. Пойдем». На обратном пути, перешагивая через камни, она добавила: «Брюс говорил мне — большинство рыбаков не умеют плавать. Странно. Я об этом не знала».

Винни была удивлена тем, что Брюс знал об этом. Он приехал из Бостона и вместе с братьями снял на месяц коттедж; Винни не понимала, как он мог за месяц узнать, умеют рыбаки плавать или нет.

«А он умел плавать?» — спросила она у сестры. Она имела в виду деда, но не знала его имени, поскольку о нем никто никогда не упоминал.

«Не-а. Ему пришлось сидеть в своем баркасе вместе с тем, другим парнем и смотреть, как наступает прилив. Он должен был понимать, что скоро утонет. Думаю, как раз это и сводит маму с ума».

После того как мама прикрепила морские звезды к рыбачьим сетям, от них пошел дурной запах, потому что их с самого начала недостаточно высушили, и Аните пришлось их выбросить. Винни внимательно смотрела, как мама стоит на веранде, перегибаясь через ограду, и бросает морские звезды обратно в море одну за другой. Мама была в светло-зеленом платье, и ветер так шевелил это платье, что видна была вся ее фигура, ее грудь, ее тонкая талия, ее длинные босые ноги; ступни ее выгибались аркой, когда она поднималась на цыпочки, чтобы забросить морскую звезду подальше. Вдруг Винни услышала какой-то звук, словно негромкий вскрик, раздавшийся, когда мама выбрасывала последнюю звезду.

— Солнышко, — снова обратилась Анита к Джули, — прими-ка ты душ, тебе станет намного-намного лучше.

— Не хочу я принимать душ, — буркнула Джули, все еще прислоняясь к дверному косяку, и вытерла рот рукавом футболки.

— Почему же нет? — спросила мама. — Какая тебе разница — плакать на кухне или под душем?

Анита уперлась рукой в бедро, и Винни увидела, как идеально нанесен на мамины ногти розовый лак.

— Потому что не хочу снимать с себя одежду. Не хочу видеть свое тело.

У Аниты отвердел подбородок, и она кивнула — раз, другой, потом последовало много мелких кивков.

— Виннифрид, аккуратней с рукавом над этой горелкой. Еще одна катастрофа, и мне придется кого-нибудь убить.

У них в доме не было ни такого душа, ни туалета, какие обычно бывают в большинстве домов. В конце прихожей стояла душевая кабина, а напротив нее находился чулан с биотуалетом — это было что-то вроде пластмассовой бочки, которая издавала жужжание, когда нажимали на кнопку, чтобы спустить воду. Двери у этого чулана не было, только занавеска, которую надо было задергивать. Иногда, если Аните случалось пройти мимо, она произносила: «Фу! Кто это тут воздух испортил?» Если вам хотелось принять душ, надо было предупредить всех, чтобы не появлялись в коридоре, иначе приходилось раздеваться в металлической душевой кабине и выкидывать одежки в прихожую, а потом, прижавшись к металлической стенке кабины, ждать, пока пойдет горячая вода.

Джули ушла из кухни, и вскоре послышался звук льющейся в душе воды.

— Я душ принимаю! — крикнула из кабины Джули. — Так что, будьте добры, не выходите в прихожую.

— Ни малейшего намерения тебя беспокоить, — откликнулась Анита.

Винни накрыла на стол и разлила по стаканам сок. Когда вода перестала литься, все услышали, что Джули плачет.

— Не знаю, смогу ли я выдержать это еще хоть одну минуту, — сказала Анита, постучав ногтями по стойке.

— Дай ей время. — Джим наливал на сковороду блинное тесто.

— Время? — повторила Анита, указывая пальцем на прихожую. — Я полжизни этой девчонке отдала.

— Вот и хорошо. — Джим подмигнул Винни.

— Хорошо? Хорошо, черт возьми! Я на самом, на самом деле устаю от всего этого!

— У тебя прическа здорово смотрится, мам, — сказала Винни.

— Еще бы! Она стоит столько же, сколько продукты на целых два месяца.

В кухню вернулась Джули. Мокрые волосы облепили голову, вода с их кончиков стекала на красную футболку, так что та потемнела на плечах. Винни увидела, что отец шлепнул на тарелку блинчик в форме кривобокого «Д».

— «Д» — для моей драгоценной, — произнес он.

Его слова заставили Винни задуматься о том, что же случилось с обручальными кольцами.

Лимузин вызвал некоторое напряжение. Сначала водитель отказался подъехать к самому дому: он сказал, что его должны были предупредить о грунтовой дороге, что ветки поцарапают краску. «Джули не пойдет по грязной грунтовой дороге в свадебном платье, черт бы его побрал, — сказала Анита мужу. — Заставь этого водителя подвести его дурацкую машину прямо к дому». Лимузин — эта идея принадлежала Аните.

Джим, который выглядел розовым и начищенным в смокинге, взятом напрокат, вышел из дому и поговорил с водителем. Через несколько минут он спустился в подвал и поднялся оттуда с секатором для живой изгороди. Затем они с водителем скрылись в конце въездной аллеи, а еще через несколько минут лимузин подъехал к дому. Джим приветственно махал всем с переднего сиденья.

Брюс появился у дома с видом совершенно больного человека.

«Тебе нельзя видеться с невестой до свадьбы! — крикнула ему из окна Анита. — Брюс, господь милосердный!» Она бросилась к двери, но Брюс уже вошел, и, когда Анита увидела его лицо, она остановилась посреди фразы. Джули, подошедшая за ней, тоже ничего не сказала.

Джули с Брюсом вышли на лужайку за домом, которая была не столько лужайкой, сколько поляной, вся в корнях и сосновых иглах. Винни смотрела в окно вместе с мамой. Джим вышел из лимузина, зашел в дом и смотрел в окно вместе с ними. Джули выглядела точно картинка с рекламы, стоя у куста восковницы в своем свадебном платье с белым шлейфом, который был сложен вдвое, но все равно развевался позади нее, ведь он был длинный, целых шесть футов.

«Джимми, — сказала Анита, — ведь люди уже в церкви!»

Но он не ответил. Все трое так и стояли у окна, наблюдая. Джули и Брюс почти не двигались. Они не касались друг друга, даже рук не поднимали, а потом Брюс шагнул прямо в кусты восковницы и направился к дороге.

Джули шла к дому, словно ходячая кукла Барби, а когда она вошла, они втроем ждали ее у сетчатой двери.

«Мамочка, — произнесла она тихо; казалось, что у нее что-то случилось с глазами, они были какие-то неправильные. — Этого ведь не может быть, правда?»

Появился дядя Кайл с таблетками. Джим поговорил с водителем лимузина, а потом отправился в церковь. Лимузин уехал, захватив задним крылом тополиные листья как раз над шиной, и Винни села на ступеньки прямо в своем наряде подружки невесты. Через некоторое время вернулся папа. «Думаю, тебе теперь можно это снять, Винни-дудль», — сказал он, но Винни так и осталась там сидеть. Папа зашел в дом, а когда вышел обратно, сказал: «Джули вместе с мамой отдыхает на нашей кровати». Винни решила, что дядя Кайл опоил их обеих таблетками.

Она сидела на ступеньках, пока ей не понадобилось зайти в туалет. Ей теперь стало неприятно пользоваться домашним туалетом, ходить туда, за занавеску, когда все дома. Но когда Винни вошла в дом, вокруг не было ни души. Она могла слышать, что папа внизу, в подвале, а дверь в спальню родителей была закрыта. Впрочем, через несколько минут дверь открылась и из спальни вышла мама. Она надела старую синюю юбку и розовый свитер, и было вовсе не похоже, что ее чем-то опоили.

Джим Харвуд уже много лет строил в подвале лодку. Лодка должна была выйти большая — каркас занимал значительную часть подвала. Почти год Джим ничего не делал, только расстилал чертежи на полу в гостиной и каждый вечер на них смотрел. Наконец он спустился в подвал и установил там двое козел для пилки досок. Каждый вечер все семейство слушало жужжание электропилы и, время от времени, стук молотка, и очень медленно стал возникать крутобокий скелет лодки. Потом лодка долго оставалась в форме скелета. Джим вечер за вечером спускался в подвал работать над лодкой. «Сейчас — медленная стадия, Винни-дудль», — говорил он. Надо было помещать куски дерева в особые зажимы, чтобы придать им правильно изогнутую форму, а затем он тщательно покрывал дерево лаком и накладывал на каждый гвоздь специальный клеевой цемент, который должен был сохнуть целых четыре дня.

Как-то вечером, сидя на ведущей в подвал лестнице и наблюдая за его работой, Винни спросила отца: «А как ты собираешься вытащить ее отсюда, когда она будет готова?» — «Хороший вопрос, верно? — отозвался он. И принялся объяснять, как он все математически рассчитал с самого начала, измерив дверь подвала и окружность корпуса, и что теоретически, если он повернет лодку под определенным углом, она сможет пройти через дверь, когда время придет. — Но я и сам начинаю задаваться этим вопросом».

Винни тоже задавалась этим вопросом. Лодка выглядела ужасно большой. «Ну что ж, — сказала она. — Тогда она будет как кораблик в бутылке. Как те, что в магазине Муди продаются».

«Точно, — ответил отец. — Думаю, получится что-то вроде того».

Когда Винни была поменьше, они с Джули любили играть в подвале. Иногда Джули играла с ней в магазин, подталкивая через стол банки консервов, купленных матерью, и делая вид, что она пробивает их стоимость на кассовом аппарате. А сейчас подвал был почти целиком занят лодкой и папиными инструментами. Вдоль стены Джим сделал полки: на самой верхней лежало старое ружье, которое валялось в доме с незапамятных времен, а на нижних стояли деревянные ящики, полные веревок и гвоздей и винтов и болтов, разложенных соответственно их размеру.

Солнечные лучи потоком вливались в кухонное окно над раковиной. Винни видны были плывущие в воздухе пылинки.

— Ну а теперь, — сказала мама, ставя на стол кофейную чашку, — давайте спланируем наш день. Папа на некоторое время вернется в школу, я собираюсь подкормить розы, а что вы, девочки, намерены делать? — Она высоко подняла брови и постучала розовыми от лака ноготками по столу.

Джули и Винни ничего не ответили. Винни влезла пальцем в сироп, а потом — к себе в рот.

— Винни, прошу тебя — не будь свиньей, — сказала мама, поднимаясь из-за стола и опуская чашку в раковину. — Джули, ты гораздо лучше себя почувствуешь, если найдешь себе какое-то дело.

Сама Анита нашла себе одно-единственное дело в тот день, когда не состоялась свадьба: она написала Брюсу письмо. Она пообещала ему, что, если он когда-нибудь попадется ей на глаза, если он когда-нибудь приблизится к ее дочери, она его застрелит.

«Мне кажется, это преступление, нарушение федерального закона, — тихо сказал ей Джим, — посылать письмо с угрозами».

«Никакое, к черту, не нарушение! — ответила Анита. — Это он совершил преступление, нарушив федеральный закон».

Винни вспомнила, как Клифф Мотт в продовольственном магазине сказал маме, чтобы она прекратила свою сумасбродную болтовню. Это было очень странное чувство — перейти от гордости и восхищения своей красивой матерью к желанию узнать, что о ней говорят люди в городе, а вдруг она сумасшедшая? И Винни неожиданно подумала о том, что ведь у ее мамы нет близких подруг, как у других матерей. Она ни с кем не болтала по телефону, ни с кем вместе не ходила по магазинам.

Теперь Винни сидела вместе с Джули за кухонным столом и смотрела в окно, как мама, с лейкой в руке, идет к розовым кустам.

— Ты ведь поняла, из-за чего тут весь этот сыр-бор разгорелся, да? — тихо спросила Джули. — Из-за секса.

Винни кивнула, однако, если быть точной, она этого не поняла. Солнце, ярко светившее в кухню, вызывало у нее головную боль.

— Она не может примириться, что у нас с Брюсом был секс.

Винни встала, вымыла и вытерла тарелку, убрала ее на место. Джули сидела, глядя прямо перед собой, без всякого выражения, будто совсем ни на что не глядела. Иногда Винни замечала, что точно так же смотрит мама.

— Винни, — сказала Джули, по-прежнему глядя прямо перед собой. — Маме всегда надо лгать. Запомни, что я тебе говорю. Только лгать. Лги ей обо всем напропалую.

Винни вытерла еще одну тарелку.

Суть заключалась в том, что Брюс перепугался. Он не хотел разрыва с Джули, он только не хотел жениться на ней. Он просто хотел жить с ней вместе. Анита же сказала Джули, что, если она желает жить, словно обыкновенная шлюха, с мужчиной, который бросил ее на глазах у изумленной публики прямо у алтаря, она может не надеяться, что когда-нибудь снова вернется домой.

— Она это не всерьез, — возразила Винни. — Сколько людей вокруг просто живут друг с другом, и ничего.

— А хочешь — поспорим? Хочешь, поспорим, всерьез это она или не всерьез? — спросила Джули.

А Винни почувствовала себя так, будто ее укачало в машине: она поняла, что ей вовсе не хочется спорить ни о чем таком, что касалось бы ее матери.

— Напиши картину. Почитай книгу. Повесь ковер.

Ладонь Аниты шлепала по столу с каждым предложением. Джули не отвечала. Она сидела, грызя крекер, пока Анита и Винни ели суп: им удалось перебраться в новый день, наступила суббота, и они сидели за ланчем.

— Помой окна, — сказала Анита. — Винни, перестань пить из суповой тарелки, как свинья. — Анита утерла рот бумажным полотенцем — в семье ими пользовались вместо салфеток. — Что тебе прежде всего надо сделать, так это позвонить Бет Марден и узнать, сможешь ли ты этой осенью вернуться на свою работу в детских яслях.

Анита встала и поставила свою тарелку в раковину.

— Нет, — ответила Джули.

— Слушайте, я придумала. — (Винни было ясно, что мама чем-то очень довольна. Когда у мамы сияли глаза — вот так, как сейчас, — Винни готова была прижать ее к груди, как прижимают ребенка, когда он чем-то смущен.) — Тесто для овсяного печенья! — продолжала Анита. Она кивнула Джули, потом — Винни. — Мы приготовим порцию, но печь ничего не станем. Просто съедим тесто.

Джули ничего не ответила. Принялась чистить ноготь.

— Ну, что скажете? — спросила Анита.

— Я так не думаю, — сказала Джули, поднимая на мать глаза. — Но все равно, то есть я хочу сказать — все равно спасибо, это ты хорошо придумала.

Лицо Аниты утратило всякое выражение: похоже было, что она не может найти ничего подходящего, чтобы надеть сейчас на свое лицо.

— Джули, — окликнула сестру Винни. — Давай, это будет забавно.

Она встала, принесла миску, ложку и мерные чашки.

Анита вышла из кухни, и сестры услышали, как открылась и закрылась передняя дверь. Сегодня Анита должна была сидеть на своем месте в больничном кафетерии, где она работала кассиршей. Она сказалась больной. Винни увидела в окно, как мама прошла мимо кустов восковницы и направилась вниз по дороге, туда, где у нее был устроен небольшой бассейн с золотыми рыбками. В тот первый год, что Анита устроила бассейн, она дала золотым рыбкам вмерзнуть на зиму в лед, объяснив, что слышала, будто так можно делать, потому что они оттаивают и оживают весной. Винни иногда соскребала снег, чтобы посмотреть на нечеткие оранжевые пятнышки во льду бассейна.

— Думаю, я сорвала всю затею, а? — спросила Джули; она сидела, упершись подбородком в ладони.

Винни не могла решить, начинать ей готовить тесто для овсяного печенья или нет. Она достала из холодильника сливочное масло, и как раз в это время зазвонил телефон.

— Возьми трубку, — скомандовала Джули, резко выпрямившись на стуле. — Быстрей!

Она сидела у угла стола, и ей пришлось отталкивать другие стулья со своего пути. Телефон зазвонил снова.

— А ты — дома? — спросила Винни. — Ну, знаешь, если это Брюс или что?

— Да возьми же ты трубку, — потребовала Джули. — Пока мама не услышала. Поторопись! Да, конечно же, я дома!

— Алло? — сказала в трубку Винни.

— Кто? — беззвучно, одними губами, спросила Джули. — Кто-о?

— Привет, — сказал Джим. — Ну как там у вас всё?

— Привет, пап! — ответила Винни.

Джули отвернулась и вышла из кухни.

— Отмечаюсь, — сообщил Джим. — Еду домой.

Не успела Винни повесить трубку, как телефон зазвонил снова.

— Алло? — сказала она. Никто ничего не ответил. — Алло? — повторила она.

В трубке послышался тоненький звон колокольчика.

— Винни, — раздался голос Брюса. — Мне надо поговорить с Джули, пока вашей матери нет дома.

— А вот и я, — объявила Анита, войдя на кухню через черный ход. — Ну как насчет теста для овсяного печенья? Что вы решили, девочки, будем его делать или нет?

— Я не знаю, — ответила Винни, по-прежнему держа в руке трубку.

— Кто это? — спросила мама.

— Ладно, пока, — сказала Винни и повесила трубку.

— Кто это был? — повторила мама. — Это был Брюс? Виннифрид, немедленно скажи мне — это был Брюс?

Винни повернулась к ней.

— Это папа, — ответила она, не глядя на мать. — Он скоро будет дома.

— А-а, — произнесла мама. — Хорошо.

Винни положила брусочек масла в миску и попыталась растереть его ложкой. Магазин Муди, решила она. Колокольчик, который она услышала в телефонную трубку, когда звонил Брюс, был маленьким колокольчиком на сетчатой двери магазина Муди.

— У одной рыбки опять этот грибок появился, — сказала Анита.

Джули была внизу, на берегу, сидела на небольшом камне, чуть больше ее попки, и смотрела на воду. Она лишь слегка повернула голову, услышав шаги Винни, бредущей по водорослям, потом отвернулась и снова стала глядеть на воду. Винни принялась переворачивать камни: искала белых моллюсков — литорин. Когда она была маленькой, она собирала их, наблюдая, как прижимается к камню мускулистая ножка литорины, а потом раковина захлопывается, стоит руке Винни ее коснуться. Однако сегодня Винни оставила их в покое. Желание собирать их ушло, она принялась искать их исключительно по привычке. Мимо проплыла лодка с ловцами омаров, и Винни помахала им рукой. Хорошее воспитание требовало махать тем, кто в лодке.

— Брюс звонил, — сказала она. Джули повернула к ней лицо. — И между прочим, я думаю, не из Бостона. Думаю, он звонил от Муди.

Откуда-то сверху, от дороги, раздался громкий треск.

— Он звонил? — спросила Джули.

Треск послышался снова.

— Что это такое? — спросила Винни. — Фейерверк?

— Ох, господи! — воскликнула Джули, карабкаясь по камням. — Винни, это же были выстрелы!

Анита стояла на въездной аллее, держа ружье обеими руками, но очень осторожно, вроде как никуда не целясь.

— Привет! — сказала она.

Глаза ее сияли, на бледных мешках под глазами выступили капельки пота.

— Что ты делаешь? — спросила Джули. Анита взглянула на ружье в собственных руках, опустила глаза на его ствол. — Мам? — окликнула ее Джули.

— Да он в порядке, — сказала Анита. Она не сводила глаз с ружья, уставившись на спусковой крючок. — Он подъехал и уехал. Вот и все.

Теперь она держала палец на спусковом крючке.

— Им сто лет уже никто не пользовался, — сказала она. — Я думаю, его заклинило. Разве эти штуки не заклинивает время от времени, а?

— Мам… — начала было Винни, но тут раздался громкий звук — резкий, короткий треск, и гравий брызнул фонтаном во все стороны.

Джули вскрикнула, Анита вскрикнула тоже, только у Аниты это был крик удивления, а Джули кричала не переставая.

Анита теперь держала ружье, отстранив его подальше от себя.

— Господи боже мой! — произнесла она.

Джули бросилась к дому, не переставая вопить. Анита потирала руку у локтя.

— Мамочка, — спросила Винни, — с тобой все в порядке?

— Ох, радость моя, — ответила Анита, проводя по лбу ладонью, — это как-то трудно определить.

На этот раз Анита все же приняла успокоительное. Винни видела, как мама в ответ на просьбу дяди Кайла послушно выпила таблетку, стоя у раковины, а потом отправилась в постель. Дядя Кайл спросил у Джули, такой ли Брюс человек, чтобы пойти в суд и подать иск, но и Джули, и Джим оба сказали — нет; а потом Джули спросила Джима, нельзя ли ей позвонить Брюсу по мобильному телефону попозже, просто чтобы убедиться, и Джим сказал, да, можно, ведь Анита наверняка проспит, не просыпаясь, до завтрашнего утра.

Винни вышла через черный ход, свернула к боковой стене дома, где папоротники и листья лилий росли вплотную к фундаменту, и заглянула в окно маминой спальни. Анита лежала на боку, подложив обе руки под щеку; глаза ее были закрыты, рот слегка приоткрыт. Она выглядела полнее, чем обычно, верхняя часть рук и обнаженные лодыжки были белые и казались более мясистыми, чем Винни замечала раньше. В этом зрелище было что-то глубоко беспокоящее Винни, словно она неожиданно застала мать обнаженной. Она спустилась на берег, набрала морских звезд — немного, несколько штук, и положила их на верхушке большого камня выше линии прилива — сушить.

Солнце над водой шло к закату. Винни наблюдала за ним из окна спальни. Оно было как на тех открытках, что продаются в магазине Муди. Джули сидела на своей кровати, нанося на ногти розовый лак. Она поговорила с Брюсом, который как раз возвращался в Бостон: нет, он не будет подавать иск. Однако он сказал, что считает Аниту — тут Джули перешла на шепот, наклонившись вперед, — грёбаной дурой.

— Нехорошо так говорить, — сказала Винни. И почувствовала, что краснеет.

— Ох ты, моя детка-малолетка! — Джули выпрямилась на кровати. — Когда ты выберешься отсюда… — Она на миг замолчала. — Если тебе когда-нибудь удастся выбраться отсюда, ты обнаружишь, что не все люди живут вот так.

— Как — вот так? — спросила Винни, усаживаясь в ногах ее кровати. — Как это — не живут вот так?

Джули ей улыбнулась.

— Ну давай хотя бы начнем с туалетов, — сказала она, подняла вверх палец с розовым ногтем и легонько подула на него. — У людей имеются туалеты, Винни, знаешь ли, туалеты, где спускается вода. А продолжим мы стрельбой в людей. Большинство матерей не выходят на въездную аллею стрелять в приятелей своих дочерей.

— Это я и так знаю, — ответила Винни. — Мне вовсе не нужно уезжать отсюда, чтобы это знать. У нас тоже был бы такой туалет, только папа говорит, что канализационный колодец…

— Да знаю я, что говорит папа, — откликнулась Джули и осторожно завинтила крышечку на флаконе лака для ногтей, растопырив пальцы. — Это все из-за мамы. Она хочет оставаться в этом доме, потому что ее несчастный, утраченный-и-ныне-легендарный отец купил его, когда мама была беременна мной, а Тед не имел ни гроша за душой. А папа хоть завтра выехал бы из этого дома. Переехал бы в город.

— Не вижу ничего дурного в том, что мы живем здесь, — возразила Винни.

Джули улыбнулась:

— Мамочкина дочка.

— Ничего подобного.

— Ох, Винни, — вздохнула Джули. Но сейчас она, прищурившись, рассматривала свой мизинец, а потом снова отвинтила крышечку флакона с лаком. — Знаешь, что миссис Киттеридж сказала нам как-то на уроке? — спросила она.

Винни ждала.

— Я всегда вспоминаю, как она однажды сказала: «Не пугайтесь своей жажды. Если вы испугаетесь своей жажды, вы станете такими же простофилями, как все остальные». — Винни ждала, глядя, как Джули снова накладывает идеальный розовый лак на ноготь мизинца. — Никто тогда не понял, что она имела в виду, — призналась Джули, подняв вверх мизинец и разглядывая ноготь.

— Так что же она имела в виду? — спросила Винни.

— Так в том-то и дело. Сначала, мне кажется, почти все решили, что она имеет в виду воду или что-то вроде того. Ну, я хочу сказать, мы ведь были всего-навсего семиклашки — извини, Дудль, — однако со временем, мне думается, я стала лучше понимать ее слова.

— Она математику преподает, — объяснила Винни.

— Я это знаю, глупышка. Но она произносила такие необыкновенные вещи очень значительно, с силой. Отчасти поэтому ребята ее побаивались. Ты не должна ее бояться, если она все еще останется преподавать в будущем году.

— Да я уже… Я уже ее боюсь.

Джули искоса взглянула на сестру:

— У тебя под носом вещи пострашнее творятся, прямо тут, в этом доме.

Винни нахмурилась и ударила кулаком по подушке, лежавшей рядом с ней на кровати.

— Ну, Винни, иди ко мне! — позвала Джули, протянув к ней руки. Винни не двинулась с места. — Ох, бедненькая моя Винни-Дудль, — сказала Джули и подвинулась на кровати поближе к сидевшей в ногах сестре; она неловко обвила ее руками, оттопырив кисти, чтобы не смазать лак. Потом поцеловала Винни в висок и разжала руки.

Утром Анита появилась с опухшими глазами, будто долгий сон ее истощил. Но она отпила кофе из чашки и весело сказала:

— Уф! Ну и поспала же я!

— Я не хочу сегодня идти в церковь, — заявила Джули. — Я пока еще не готова к тому, как все на меня станут смотреть.

Винни боялась, что по этому поводу может возникнуть ссора, но ссора не возникла.

— Ладно, — сказала Анита после минутного раздумья. — Хорошо, солнышко. Только не сиди без дела, не слоняйся по дому повесив нос, пока нас нет.

Джули нагромоздила грязную посуду в раковину и ответила:

— Обещаю.

В прихожей Джим сказал Винни:

— Винни-Дудль-букашка, обними папашку!

Однако Винни проскользнула мимо него, просто погладив его по протянутой к ней руке, и пошла к себе переодеться для церкви. Она сидела в церкви, а ее платье липло к скамье. Стоял жаркий летний день, все окна церкви были открыты, но не чувствовалось ни малейшего ветерка. В окно Винни увидела несколько темных облаков. Рядом с ней сидел Джим, и она слышала, как бурчит у него в животе. Он взглянул на дочь и подмигнул ей, но Винни снова стала смотреть в окно. Она думала о том, что проскользнула мимо отца, когда он попросил ее обнять его. Что не раз видела, как мама поступала с ним точно так же, только иногда Анита гладила его по плечу и чмокала воздух у его щеки. Наверно, Джули права — она действительно мамочкина дочка, и вполне возможно, она, Винни, окажется похожей на Аниту, на ту, что с улыбкой может проскользнуть мимо человека; вполне возможно, она вырастет и станет стрелять в людей из ружья на въездной аллее.

Винни устало поднялась со скамьи — петь псалом. Мама протянула руку и расправила сзади складку на платье дочери.

У себя на подушке Винни обнаружила сложенную записку: «ПОЖАЛУЙСТА, убеди их, что я пошла прогуляться. Я иду к магазину Муди — хочу успеть на автобус. От этого зависит вся моя жизнь. Я люблю тебя, Дудль, правда».

В плечах, в руках, в пальцах Винни вдруг ощутила горячие покалывания, кололо даже подбородок и нос.

— Виннифрид, — услышала она голос матери, — иди-ка почисть картошку, будь добра!

Автобус в Бостон останавливается у магазина Муди в одиннадцать тридцать; Джули должна быть еще там — наверно, старается не попадаться никому на глаза, может, сидит на траве за магазином. Они могут поехать на машине и ее забрать. Она станет плакать, будет страшная ссора, кому-то придется дать ей таблетку, но они все еще могли бы успеть это сделать. Она пока еще здесь.

— Виннифрид! — снова позвала Анита.