Это по-настоящему Уатт Эрин

Я поднимаю бровьи:

– Думаешь, тебе что-нибудь светит?

– Не мне. – Его глаза темнеют. – Пойдем.

Я поднимаюсь и даю ему руку. Не вполне понимаю, чем все кончится, но раньше он никогда не заговаривал со мной о сексе и ничего от меня не требовал. Так что я иду за ним через гостиную и коридор в ту комнату, где стоит вся техника. Он приглушает свет, включает кино и усаживает меня на диван.

Затем приподнимает мой подбородок, чтобы посмотреть мне в глаза:

– Ты мне доверяешь?

– Да… а что? – с тревогой говорю я.

Но он не отвечает, а кладет ладони мне на лицо, и мозоли, которые появились у него за долгие годы занятий музыкой, слегка царапают мне кожу. Он целует меня – нежно, осторожно, нетребовательно, и неловкость от разговора уходит. Затем он отстраняется:

– Ты очень красивая. Каждый новый день, который я провожу с тобой, лучше и ярче предыдущего. И если мы когда-нибудь решим заняться сексом, то только потому, что ты сама захочешь, а не потому что я так решу, и не для того, чтобы меня удержать. – Он проводит большим пальцем по моим губам, и я вздрагиваю, словно меня ударило током. – Но и помимо этого есть множество других способов доставить тебе удовольствие.

По моей коже бегут мурашки.

– А… а как же ты?

– У меня есть две руки, – он подмигивает, – и отличное воображение! Так что я, конечно, могу включить кино и притвориться, что смотрю его, но на самом деле мне просто хочется целовать тебя до потери сознания.

– Ты хочешь со мной целоваться, даже несмотря на то что я целовалась с Люком?

Я чувствую себя виноватой и опускаю глаза, но он опять гладит мою щеку.

– Ты на меня больше не злишься?

– Ты разве собираешься еще с ним целоваться?

– Господи, нет, конечно!

– Тогда не злюсь, – он лукаво ухмыляется, – и по-прежнему хочу тебя зацеловать.

– И все? – Я не против, но выражение его лица говорит о том, что хочет он не только этого.

– А я и не говорил, что буду целовать тебя только в губы, – отвечает он.

Я моментально вспыхиваю.

– И ты… не будешь ничего просить взамен?

Я всегда знала, что, если позволю УУ прикоснуться ко мне в некоторых местах, он потребует, чтобы я отплатила ему тем же, а мне… просто не хотелось даже думать об этом. Хотя я чувствовала возбуждение. Моя грудь напрягалась, одежда начинала казаться слишком тесной… Но что-то всегда останавливало.

Окли на мгновение прикрывает глаза:

– Ты ведь не позволишь мне поехать в университет Южной Калифорнии и хорошенько вмазать УУ, да?

Он, похоже, даже без слов понимает, в чем дело.

– Давай никогда больше о нем не говорить, – тихо прошу я.

– Хорошо. – Он ложится на диван и приглашающе похлопывает по своей груди: – Иди ко мне. Ты главная. Делай что хочешь.

Я наклоняюсь над ним:

– А может, я хочу, чтобы ты смотрел кино. А потом притворился, что засыпаешь, и обнял бы меня.

Он резким движением кладет меня поверх себя:

– Ой, кажется, кто-то споткнулся и упал.

– Не одно и то же, – возмущаюсь я.

– Ну почти. – И он целует меня в губы, так что я не успеваю возразить.

Его язык проскальзывает мне в рот и касается моего. Одна рука у меня в волосах, а другая забирается под футболку.

Я сижу на нем, мои бедра касаются его живота. Я чувствую его твердость и начинаю медленно двигаться, и он в ответ обнимает меня еще крепче. Мы целуемся, он стонет, и эти гортанные глубокие звуки просто сводят меня с ума.

Окли Форд хочет меня, Вонн Беннетт. Он прижимается ко мне. Стонет, когда я трусь о него бедрами. Я делаю это снова и чувствую, как он едва заметно улыбается:

– Вонн, ты меня заводишь. Страсть как заводишь.

От этих слов по телу бегут мурашки. Его пальцы, словно танцуя, опускаются ниже, к задним карманам моих джинсов. И вдруг меня охватывает любопытство. Что он может сделать и что я почувствую?

Кэрри и Кики рассказывали мне об этом. Им обеим нравится секс. И вот Окли, который готов – более чем готов! – посвятить меня во все, что я упустила. И ничего не хочет взамен.

Опускаю руку и случайно касаюсь ладонью его члена. Он слегка вздрагивает, но не двигается с места: я главная.

Я слегка отстраняюсь, но только для того, чтобы расстегнуть пуговицу на своих джинсах. Его рука мгновенно тянется к молнии.

– Можно? – хрипло произносит он.

– Да, – мой голос тоже мне не повинуется.

Он расстегивает молнию и накрывает меня ладонью, не снимая белья. Медленно описывает пальцами широкий круг, и меня захватывает волна ощущений – словно у меня между ног сотни нервных окончаний.

Я касаюсь дрожащей рукой его головы. Он целует меня в шею и касается губами моего уха. Пальцы на ногах поджимаются, и мое дыхание становится резким и прерывистым.

– Я с тобой, солнце, – шепчет Ок, касаясь губами моей шеи. – Я с тобой.

Он продолжает ласкать меня, кажется, что проходит несколько часов – и одновременно всего пара мгновений, – когда наконец у меня перед глазами начинают сверкать искры и все мое тело напрягается так, как будто я электрический провод и сквозь меня бежит ток. Я кричу и задыхаюсь, а затем падаю ему на грудь. Мое сердце дико колотится, и его сердце тоже.

– Боже, это было потрясающе, – еле выдавливаю из себя я. Его рука все еще лежит на том же месте, а я вся дрожу, словно листочек, который вот-вот распустится.

Я хочу что-нибудь сказать, но не могу подобрать слова. К счастью, Ок не требует слов. Он просто держит меня в объятиях, пока я не начинаю засыпать.

Не знаю, снится мне это или нет, но, кажется, он поет мне колыбельную.

ОН

1doodlebug1 @OakleyFord_stan№ 1 они вроде как реально вместе

OakleyFord_stan№ 1 @1doodlebug1 ага, он так в нее влюблен

1doodlebug1 @OakleyFord_stan№ 1 L

Шесть недель спустя

Жизнь у меня сейчас потрясающая. И это о многом говорит, потому что я знаю, что это такое. Нежиться на частных островах. Играть концерты, на которые раскупают все билеты, в самых потрясающих городах мира. И это не говоря о том, чтобы проводить время с шикарными женщинами – моделями, актрисами, певицами.

Но ни с одной из них не было так невероятно, как с Вонн, и ни один концерт или курорт не сравнится с тем, как мы с ней веселимся. Только за одну прошлую неделю я так набрался впечатлений, что хватит, пожалуй, на всю оставшуюся жизнь.

В понедельник мы весь день провалялись на пляже Эль-Сегундо. Там не было ни души – все на работе или учебе, – так что мы в буквальном смысле были одни. Дурачились в воде, а затем лежали на огромном полотенце, болтали о всякой ерунде и умяли на двоих большую тарелку начос из палатки на тротуаре.

Вечером в понедельник дурачились у нее в постели.

Во вторник она снова пришла в студию.

Тем же вечером дурачились возле моего бассейна.

В среду я выполнил обещание, данное ее братьям, и отвел их к моему другу покататься на рампе.

Вечером в среду дурачились в моей постели.

В четверг сходили в клуб Кинга, где я выступил экспромтом, и Вонн сказала, что это потрясающе. Ее лексикон явно обогатился.

В четверг вечером дурачились у меня на кухне. Тай был не в восторге, когда застал нас там, но мы были полностью одеты, так что не понимаю его брюзжания по этому поводу.

Врать не стану – каждый раз, когда мы ласкаем друг друга, мы все еще в одежде. Расстраивает ли меня это? О да. Принуждаю ли я Вонн показать мне свои прелести? Нет. Ведь я обещал ей, что подожду, и намерен сдержать слово. И плевать, насколько сильно мое тело возненавидит меня за это.

Сейчас пятница, я на заднем дворе дома Вонн – в этот чудесный мартовский день они устраивают барбекю. Близнецы пытаются построить карточный домик на столике, но шаткая конструкция постоянно разваливается. Пейсли готовит стейки на гриле, а Тай у нее за спиной объясняет, как неправильно она все делает. Большой Ди стоит немного в стороне, посмеиваясь над тем, как сестра Вонн и мой телохранитель пререкаются, словно давно женаты.

Формально Тай даже не на работе. Сегодня смена Большого Ди. Но Тай написал мне, чтобы спросить, все ли в порядке, и узнал, что я в доме Беннеттов на барбекю. Тогда он пригласил себя сам и приехал – я даже не успел спросить у них разрешения.

Он влюблен в Пейсли. Просто невероятно!

– Он от нее без ума, – тихо говорит мне Вонн. Она тоже наблюдает за этой парочкой с еле заметной улыбкой.

– Он-то думает, что никто ничего не заметил, – шепчу я в ответ. – Мужчины – дураки.

Это ее смешит, и на нежный мелодичный звук ее смеха я реагирую как обычно – сердце колотится, ладони становятся мокрыми. Не один Тай тут такой дурак.

Мне так нравится эта девушка, что уже даже не смешно. И я знаю – это взаимно. Я замечаю по тому, как она смеется над моими шутками, как переплетает наши пальцы каждый раз, когда я беру ее за руку, или подолгу смотрит на меня, когда думает, что я не вижу. Как кусает губу, когда наши взгляды встречаются.

– Вонн! Твой дурацкий телефон все время вибрирует, – кричит Шейн из-за столика. – Из-за него наш домик падает!

– Ха! – отвечает она ему. – Домик падает, потому что вы строить не умеете.

Она права. Я никогда не видел более жалких строителей карточных домиков. Мы с Вонн подходим к столику, и она берет телефон. Смотрит на экран, отходит на несколько шагов от меня – и начинает яростно набирать сообщение.

Я подхожу к ней:

– С кем ты переписываешься?

– Э-э-э… ни с кем, – рассеянно отвечает она и поворачивает телефон так, чтобы я не видел экрана.

– Ни с кем? – Я моментально напрягаюсь. Она что, все еще общается с УУ? А ведь только вчера сказала, что они больше не разговаривали с тех пор, как он дал тот мерзкий комментарий. Но что, если она солгала? Вдруг она до сих пор переписывается с этим мерзавцем?

Вонн поднимает голову. Заметив мое мрачное выражение лица, она сообщает:

– Это не УУ.

– Тогда кто?

– Никто, – повторяет она.

Я пытаюсь унять подступающее раздражение.

– Ты только что отправила пять сообщений. Утверждаешь, что они ни для кого и просто исчезли в какой-то неизведанной киберзоне?

Вонн прячет телефон в карман.

– Клянусь, в этом нет ничего плохого. Проехали, хорошо?

– За кого ты меня принимаешь?

Она раздраженно хмыкает:

– Ну хоть раз в жизни можно не совать нос в чужие дела?

– Я не сую нос в чужие дела.

– Тогда просто забудь, ладно?

– Нет. – Я упрямо скрещиваю руки на груди. – С кем ты переписываешься?

Она молчит.

– Ну же, скажи мне. Если в этом нет ничего плохого, почему ты так нервничаешь?

После долгой паузы она наконец тяжело вздыхает:

– Это твоя мама.

Я удивленно моргаю:

– Ты переписываешься с моей мамой?

– Да.

– Зачем? И как давно?

– Она писала мне несколько раз с тех пор, как мы пообедали, – признается Вонн. – Просто спрашивает, как дела.

Меня это немного напрягает. Наверное, я ревную, но это же бессмысленно, правда? Почему меня должно волновать, что мама переписывается с Вонн? Знаю, они понравились друг другу при встрече, так что, пожалуй, вполне логично, что они поддерживают связь.

Здорово.

Я прячу свое недовольство. Что ж, повезло Вонн. Катрине Форд она понравилась настолько, что та пишет и спрашивает, как дела. Она бы, наверное, могла и у своего единственного сына тоже о чем-то поинтересоваться – но, видимо, это уже чересчур.

– Я сказала ей про барбекю, и она, по-моему, напрашивается на приглашение.

Я застываю на месте.

– Но я не пригласила ее, разумеется, – быстро добавляет Вонн. – Сначала, как минимум, стоит спросить разрешения у тебя.

– Ты спрашиваешь моего разрешения? – говорю я подавленным голосом.

– Нет… Или да? Не знаю. Ты хочешь, чтобы она пришла? У нас гора еды.

К которой мама, скорее всего, даже не притронется. Она не ест красного мяса еще со времен моего младенчества. Зачем же ей, черт возьми, тогда приходить? Барбекю на заднем дворике – это слишком примитивно для Катрины Форд. Ей больше по душе официальные мероприятия с глянцем и толпой поклонников.

– Да мне все равно, – отвечаю я, надеясь, что голос звучит безразлично. – Просто не понимаю, почему ее вообще это интересует. Барбекю не в ее стиле.

Вонн резко дергается и достает телефон, на который пришло новое сообщение. Потом прикусывает нижнюю губу:

– Ой, Ок. Думаю, она действительно хочет прийти. Взгляни.

Она разворачивает телефон экраном ко мне:

Сто лет не ела стейк! Теперь умираю, как хочется, и все благодаря тебе. Может, стоит попросить мою помощницу сбегать за стейком?

Да, она явно напрашивается – мяса эта женщина не ест.

– Ладно, пригласи ее уже, – бурчу я.

Вонн сияет:

– Правда?

И тут же начинает набирать текст.

Я оставляю ее и иду к грилю перекинуться парой слов с Таем.

– Сюда едет моя мать.

Он поворачивает ко мне бритую голову:

– Серьезно?

Я киваю.

– Со своей свитой? Мне стоит позвонить и вызвать еще ребят?

– Не думаю. Мама умеет уходить от хвоста. Если она не захочет, чтобы сюда притащились папарацци, им ничего не светит.

– Надеюсь, на ней будет тот рыжий парик, – вставляет Большой Ди. – И макияж в стиле семидесятых. Помнишь эту чумовую комбинацию?

– И розовые кожаные штаны, – напоминает ему Тай. – Не забывай про штаны.

Я не могу удержаться от смеха, вспоминая мамину «маскировку», когда она пыталась пробраться незамеченной за кулисы на моем последнем концерте. Ее не то что не заметили – на нее пялились все. Но прикид был настолько нелепым, что никому и в голову не пришло заподозрить в ней Катрину Форд, потому что та не позволила бы себе щеголять в такой ужасной одежде. Блестящий замысел.

Сейчас, однако, ее одежда волнует меня куда меньше – больше беспокоит то, насколько неловко может все получиться.

ОНА

КЭТ ФОРД В ЗВЕЗДНОМ СОСТАВЕ ВАЙЗЕНБЕРГА!

Еще одна известная актриса присоединилась к составу оскароносного режиссера Мика Вайзенберга в его новом триллере, сьемки которого начнутся этим летом. Катрина Форд, звезда романтических комедий «Мистер Прямо Сейчас» и «Романтик, полный надежд», подтвердила свое участие в новом остросюжетном триллере. Для съемок этого весьма ожидаемого фильма мисс Форд, похоже, отправит в утиль свои комедийные навыки и вспомнит былой опыт королевы фильмов ужасов («Мачете 2», «Глухая ночь 1–3»).

Также в фильме, название которого пока не упоминается, сыграют Джули Дрейк, лауреат «Оскара» Фредди Херрера и многообещающая актриса Натали Гейл.

– Твоя мама носит спортивные костюмы с вышивкой? Серьезно? – спрашиваю я, глядя на Катрину Форд, которая с опаской заходит в наш дворик.

Она не одна – с ней двое мускулистых парней, предположительно телохранителей, и ассистентка, одетая во все черное, с двумя телефонами, большой сумкой под мышкой и огромной белой коробкой. На Катрине закрытый спортивный костюм малахитового оттенка, украшенный цветами, – одна из тех вещей, о которых, когда видишь в витринах магазинов, думаешь, как это вообще может хоть кому-то нравиться. Ну вот, маме Ока, похоже нравится.

– С ней никогда не угадаешь, – бормочет он.

______

Очевидно, Окли до сих пор не в восторге от того, что она здесь – как будто ее приезд означает конец веселью. Меня даже немного изумляет то, с каким непритворным удовольствием в эти несколько месяцев он проводит время, просто общаясь со мной и моей семьей.

Когда он не в студии, то всегда приходит к нам. Да и близнецы не нарадуются. Им, видимо, не хватает папы сильнее, чем я думала, и Ок для них как старший брат, о котором они всегда мечтали. Помогает и то, что они любят одни и те же вещи. Хотя, как мне кажется, мальчишки все равно ходили бы за ним, как утята, даже если бы у них не было общих увлечений.

Окли в душе еще ребенок, и я подозреваю, что у него было не так уж много времени для игр. О да, тысячи людей хотят быть с ним, но он всегда начеку. И это, наверное, очень выматывает.

– Надеюсь, Тай принесет еще еды. Того, что я купила, не хватит на всех, – ворчит Пейсли.

– Мама не ест мяса, – успокаивает ее Ок. – Сгодится все, что у вас есть.

– Ты не хочешь с ней поздороваться? – спрашиваю я.

– Ну это же ты ее пригласила.

Да, все еще обижен. Я хватаю его за руку и тащу к Катрине. Я все чаще делаю это в последнее время – беру его за руку. И это… правильно, что ли.

УУ никогда не одобрял публичного проявления симпатии. Говорил, что держаться за руки на людях – это показуха. Мол, настоящим парам не нужно хвастаться своими отношениями. Конечно же, я соглашалась, потому что не хотела с ним ссориться. Мне нужен был он, и я могла пожертвовать «держанием» за руки.

Но, боже мой, какая же приятная дрожь бежит по телу, когда ладонь Ока тут же смыкается вокруг моей. Он держит меня так крепко, словно не хочет отпускать никогда.

Он ведет себя так же, когда мы обнимаемся и когда… занимаемся другими вещами. Одна только мысль обо всех наших шалостях заставляет мои щеки пылать. Ок не давит на меня и не требует большего, но поцелуи… и эти прикосновения… это что-то невероятное.

Я прогоняю неуместные мысли и здороваюсь с мамой Ока:

– Привет, Катрина. Здорово, что вы заглянули.

– Что ты, тебе спасибо за приглашение! – Она слегка наклоняется вперед и обнимает меня. Без каблуков она всего сантиметров на десять выше, а на каблуках – почти одного роста с Оком.

– Я кое-что привезла на ужин. – Она жестом подзывает ассистентку, и та протягивает мне коробку. – Я снималась в «Маленьких чудесах», и моя героиня всегда приносила еду и цветы, когда ее приглашали в чей-то дом. Цветы были ее визитной карточкой. В конце фильма Сесси, падчерица, дарит ей цветы из сада матери – и в этом так много смысла. Очень красивая сцена. Ты видела?

Я мотаю головой и сразу жалею об этом, потому что вижу, как гаснет ее энтузиазм.

– Вонн больше любит приключенческие фильмы, – вмешивается Ок. – Давай это мне. Вонн, это Аманда, мамина ассистентка. А парни позади – Гэри и Тобиас.

Он выпускает мою руку, чтобы взять коробку и поставить на стол, где и так уже полно еды. Пейсли немного сорвалась в супермаркете, ей хотелось, чтобы Оку точно понравился ужин у нас дома. Но я не берусь ее судить, потому что вчера вечером и сама приготовила три разных десерта.

Я жму всем руки, даже Гэри и Тобиасу, который смотрит на мою ладонь так, словно это змеиная голова.

– Давайте я познакомлю вас с моей семьей. – Я веду Катрину к сестре. – Это моя сестра Пейсли. Благодаря ей мы все вместе.

– Господи, не могу поверить, что стою перед Катриной Форд и выгляжу, как повариха в школьной столовой, – сокрушается сестра, вытирая руку о фартук и протягивая для рукопожатия. Но Катрина просто заключает Пейсли в объятия, невзирая на грязный фартук.

– Ты такая красивая! Почему ты работаешь за кадром вместо того, чтобы играть перед камерой? – восклицает она, отпуская ее.

Пейсли краснеет и смущенно бормочет:

– Мне нравится работать в «Даймонд».

Внимание Катрины Форд может быть довольно навязчивым, но, к счастью, мне удается отвлечь ее от сестры и повести к близнецам, которые теперь играют в мяч с Большим Ди.

– Это мои братья Спенсер и Шейн.

– Ой, у меня аж сердце схватило. – Катрина потирает грудь рукой. – У тебя такая чудесная семья. Вот бы забрать вас всех с собой в Малибу. Навсегда.

– Вы живете на пляже? – интересуется Спенсер. – Потому что у нас-то его нет.

Шейн энергично кивает.

– Ну да! – отвечает Катрина. – Это общественный пляж, но от моего крыльца до воды совсем близко.

– Круто. – Спенсер и Шейн стукаются кулаками. – Когда переезжаем?

– Так, вы двое никуда не переезжаете, – прерываю я их. – Идите лучше внутрь и вымойте руки. У Пейсли уже почти все готово.

Близнецы начинают возмущаться, но они знают по опыту, что не доберутся до еды, если не послушаются. Катрина поворачивается ко мне:

– А где ваши родители?

Я бросаю на Ока неловкий взгляд, а он в ответ строит гримасу. Ну да, он-то со своими родителями не разговаривает, так откуда же Катрине знать о моем прошлом?

– Они погибли несколько лет назад. Автокатастрофа, – объясняю я.

Она ошеломленно смотрит на меня:

– Извини. Я не знала.

– Все в порядке.

На самом деле, конечно, все не в порядке. И никогда не будет в порядке. Но со временем становится проще рассказывать об этом как о факте из жизни. Мне семнадцать лет, я окончила школу имени Томаса Джефферсона, мои родители погибли, когда мне было пятнадцать.

– Мама, это что, кашемир? – вдруг спрашивает Ок.

Я с облегчением вздыхаю – наконец удалось сменить тему и мы перестаем говорить о грустном.

– Разве не восхитительно? Карло прислал сегодня. Это Гуччи.

– Мам, на дворе двадцать один градус.

– Вечерами холодно, – возражает она.

– Вы просто отлично выглядите, – говорю я ей и беру Ока за руку, на этот раз чтобы ущипнуть. Он затыкается, и я почти сразу об этом жалею.

К счастью, Пейсли уже зовет всех ужинать. Из кухни вынесли стол и поставили на террасе, так что всем теперь хватит места. Сестра отказывается садиться, пока не рассядутся остальные, даже телохранители и ассистентка.

Катрина устраивается между близнецами, которые по очереди смотрят на нее со смущенным обожанием, поедая кусочки стейка.

– Веди себя хорошо, – еле слышно бормочу я Оку, который садится ко мне так близко, что мы оказываемся почти что на одном стуле. Но я не стану сейчас выяснять, почему бы не сесть посвободнее, хотя вообще-то между мной и Пейсли довольно много места.

– Мама сводит меня с ума.

– Когда она умрет, тебе будет ее не хватать.

– Да, ты права, я знаю. Я постараюсь для тебя.

– Постарайся лучше для себя.

Следует отдать должное Оку, он старается. За ужином спрашивает Катрину, как продвигается ремонт, и они оба смеются над тем, сколько раз она уже все переделывала в доме, – хотя в этом разговоре отчетливо слышны нотки грусти, как будто они оба знают, что она пытается построить что-то новое заново в своей жизни, но ничего не получается.

– Может, стоит поставить там горку? Я видела, кто-то поставил у себя возле дома горку для детей, – говорит Катрина.

– Мы любим горки, – говорит Спенсер.

У нас с Пейсли отвисают челюсти, ведь до сих пор наши двенадцатилетние братья предпочли бы утонуть в кислоте, чем быть замеченными на детской площадке.

– Не любите, – возражает Пейсли.