Это по-настоящему Уатт Эрин

– Я опять все делаю неправильно, да? – Она смотрит на дверь, как будто мечтает оказаться за километры отсюда.

– Я что, тебя отвлекаю от чего-то важного? – не удержавшись, спрашиваю я.

– Нет, я просто… плохо себя чувствую. – Она неуверенно и безрадостно улыбается. – Слишком много выпила вчера.

Ее явное нежелание ехать сюда и намерение поскорее уйти действуют на меня как удар под дых.

– Это все, что тебя беспокоит относительно вчерашней ночи? – резко спрашиваю я.

– Ну да. Извини, что напилась и заснула у тебя в постели. – Она старательно избегает моего взгляда.

– Тебе жаль, что ты заснула у меня на кровати, – эхом повторяю я. – Ты за это извиняешься? Что слишком много выпила и заснула на кровати? А как же Люк?

– Я что, переспала с Люком? – Она в ужасе вскакивает на ноги. – Но как…

– Нет. Но ты с ним целовалась.

Она явно сконфужена.

– А я так надеялась, что ты не станешь об этом вспоминать. – Она тяжело вздыхает. – Это было, мягко говоря, не самое лучшее решение в моей жизни.

Не самое лучшее решение? Я чуть не ору от злости. Чудовищное преуменьшение!

– Но почему ты это сделала?

– Я напилась. И чувствовала себя просто ужасно после того, что УУ мне наговорил. А Люк просто попался под руку.

Мне больно это слышать. Я успел убедить себя в том, что она нас просто перепутала, но, похоже, дело совсем не в этом. Она прекрасно понимала, что целуется с кем-то другим… и это осознание действует на меня неожиданно сильно.

Я в оцепенении смотрю на нее:

– Ты хочешь сказать, что могла бы поцеловать кого угодно, лишь бы у него был рот? Ты это имеешь в виду?

Вонн морщится.

– Нет, конечно. Я… просто напилась. – Ее голос звучит безнадежно. – И мне было грустно, я хотела к тебе, пошла тебя искать, но тебя нигде не было, и вдруг подошел Люк и стал со мной заигрывать, и я…

Она умолкает, но я обращаю внимание кое на что в ее довольно бессвязной речи:

– Ты хотела ко мне?

Она закусывает губу.

– И пошла меня искать? – Я внимательно изучаю ее лицо, на котором написано крайнее смущение. – Что это значит?

– Ничего, – бормочет она. – Ничего не значит.

– Ну мы же оба знаем, что это не так. – Я в волнении запускаю пальцы себе в волосы. – Все-таки это что-то значит. Ты была расстроена и пошла искать меня. Потому что хотела быть со мной. Просто признай это, Вонн.

– Хочешь, чтобы я это признала? Ну ладно! Я признаю! Ты мне нравишься, Ок. И я больше не могу притворяться, и все время думаю о том, что хочу тебя поцеловать, и…

Не дав ей закончить фразу, я сгребаю ее в охапку, послав к черту все рациональные доводы, и целую, как мечтал вчера весь вечер. Или с того момента на пляже, когда она смотрела на меня и в ее глазах словно мерцали звезды? Нет, даже раньше, когда растаявшее мороженое стекало у нее по пальцам и я впервые ощутил предвкушение ее сладости. А может, и еще раньше, когда она была такой колкой и острой на язык.

Я так долго мечтал об этом, что ее губы для меня – словно единственный источник влаги в бескрайней пустыне. И когда я касаюсь ее, она наконец тает, ее губы раскрываются и она целует меня в ответ.

Это именно то, о чем я мечтал. И это лучше, чем когда пятьдесят тысяч человек выкрикивают твое имя, когда арена «Мэдисон-сквер-гарден» набита битком и все зрители хором подпевают тебе. Лучше, чем самая прекрасная на свете песня. Она обвивает руками мою шею, и я приподнимаю ее, чтобы наши лица оказались рядом и я мог бы целовать ее крепче.

Кто-то из нас издает сладкий стон – кажется, я. Но вот уже мы стонем оба, потому что мои бедра прижимаются к ней, и я знаю, что ей это нравится так же, как и мне.

Я бы хотел целовать ее вечно, и чтобы мы так и остались здесь, а много поколений спустя нас нашли при раскопках – влюбленных, которые умерли, не сумев оторваться друг от друга.

Но она все-таки отстраняется – слишком быстро – и молча смотрит на меня. На ее лице написано крайнее смущение.

– Хотелось бы вам напомнить, что я все еще здесь, – из звуковой системы за миллион долларов вдруг раздается голос Кинга.

– О господи! – Вонн краснеет так сильно, что могла бы переплюнуть знаменитую красную помаду моей матери. Смущение на ее лице сменяется ужасом, она прикрывает рот ладонью и выбегает из комнаты.

А я продолжаю стоять, как дурак, прислушиваясь к собственным ощущениям и даже не могу пошевелиться. Значит, вот как нужно себя чувствовать при поцелуе? С ума сойти. Но если так, то почему она убежала?

Я бросаюсь за ней, но Вонн уже успела спрятаться в туалете и закрыть дверь.

– Вонн, солнышко. Выходи оттуда.

Я слышу, как из крана начинает литься вода.

– Уходи. Иди и пиши свою музыку, вы же ради этого тут собрались.

Я оглядываюсь вокруг в надежде, что кто-нибудь поможет мне разобраться, что вообще произошло. Но в коридоре никого, а моя девушка заперлась в туалете. Ну, может, это и к лучшему. По крайней мере, никто не видит этой унизительной сцены.

Я иду обратно в пультовую и там падаю в кресло, продолжая непонимающе качать головой. Кинг молчит, глядя на меня.

Повисает тишина, потом я наконец спрашиваю:

– Что?

– Ничего, парень, – ухмыляется Кинг. – Мне надо было прийти пораньше. Не знал, что меня ждет не только альбом, но и шоу.

Я оскаливаюсь:

– Может, мне стоит найти другого продюсера?

Его ухмылка, как это ни удивительно, становится еще шире:

– Ну уж нет, теперь ты от меня не отвяжешься. Я чувствую огонь и магию. Самая лучшая атмосфера для музыки.

Я хмыкаю и вытаскиваю из кармана ручку, чтобы набросать новый текст – о том, как запутался и готов признать небо зеленым.

Кинг заглядывает через мое плечо:

– А она тебя меняет.

Я не обращаю внимания и пишу следующую строчку – о том, что мое сердце похоже на свалку, где повсюду валяются ненужные детали.

– Лучшие из них всегда так действуют.

Он отходит в сторону, чтобы наиграть что-то на клавишах, но я все равно чувствую его взгляд.

– Что-нибудь еще? – роняю я.

– Есть девушки, которые заставляют твою душу пылать, и в этом пламени сгорает все лишнее, и ты восстаешь из пепла лучше, чем был до того. Она из таких.

– Откуда ты знаешь? – с вызовом спрашиваю я, гордо вздернув подбородок.

Кинг загадочно улыбается:

– Просто знаю, и все.

ОНА

5 ПРИЧИН, ПОЧЕМУ СКОРО ВЫЙДЕТ НОВЫЙ АЛЬБОМ ОКЛИ ФОРДА! Жми!

5. После выхода предыдущего альбома прошло два года. Фанаты ждут не дождутся, когда музыкант выпустит что-нибудь новенькое, а Окли Форд всегда с уважением относился к своим фанатам.

4. Окли Форд был несколько раз замечен разговаривающим с известным продюсером Кингом, а вчера фанаты видели, как они вместе заходили в прославленную студию «Холлоу Оук». Вот фотография, которую наблюдательные поклонники опубликовали в инстаграм-аккаунте @FordNews.

3. Кроме того, два года прошло с момента разрыва артиста с Пятницей Шоуэрз. Новая девушка – новая музыка, так ведь?

2. Он взрослеет. Окли скоро исполняется двадцать, и подростковые годы остаются позади. Он наверняка захочет показать нам, что его музыка взрослеет вместе с ним.

1. Выпускать альбомы сейчас модно. Бейонсе! Канье! Фрэнк Оушен! Новый альбом безо всякой медийной подготовки – это сильный ход, который вполне соответствует новому, зрелому Окли Форду.

Я веду себя как маленькая девочка. Ну кто, скажите на милость, запирается в туалете, потому что боится разговаривать с другим человеком? Я, Вонн Беннетт, вот кто. Девушка без мозгов, которая все портит и целуется с двумя разными парнями с разницей в один день.

Господи, когда это моя личная жизнь стала такой бурной?

Но… только с одним из этих парней мне было хорошо. Только один заставил мое сердце биться быстрее, а ноги – дрожать.

Окли.

Поцелуй с Люком изначально был ошибкой. На самом деле, я еще в момент знакомства поняла, что он себе на уме, но вчера забыла об этом, потому что выпила лишнего. Он начал заигрывать, говорить мне, какая я классная, и когда решил меня поцеловать, я его не остановила, потому что думала, что мне будет приятно.

Но нет. Целоваться приятно, только если тебе нравится тот, с кем ты целуешься. Когда губы Люка коснулись меня, я ничего не почувствовала. С Окли было совсем по-другому, все мое тело трепетало от возбуждения… и это меня страшно пугает.

Я закрываю лицо ладонями и в отчаянии рычу, надеясь, что льющаяся вода приглушает звуки. Никогда в жизни я не была так растеряна. Такое чувство, что я вообще не могу сосредоточиться ни на одной мысли – в голове их целая куча, и все они об Окли. О нашем потрясающем поцелуе. О том, что я специально не стала учиться, чтобы пойти работать, но в итоге нашла работу, которая оставляет мне слишком много свободного времени, и поэтому начинаю думать о вещах, о которых думать не хочу.

Такое чувство, что сейчас решения за меня принимают другие люди. УУ меня бросил. Клаудиа говорит, что я должна делать. Окли решил, что будет целоваться со мной до потери пульса – так, чтобы я испытывала разные необычные вещи.

Я поднимаю голову, и взгляд падает на кеды. При виде рисунков на них я выхожу из себя. Раньше я обожала эти кеды, но сейчас это выглядит так нелепо! Каракули глупой маленькой девочки, которая думала, что парень будет любить ее вечно.

Я медленно наклоняюсь, снимаю кеды и несу их к урне возле двери. На мгновение останавливаюсь, но затем решительно засовываю их туда.

Я думала, Окли в коридоре, но его там нет. Сквозь стеклянное окно вижу, что он вернулся в студию. Они с Кингом о чем-то оживленно спорят, и Окли то и дело подбрасывает ручку.

Подхожу к двери, краснея все сильнее и сильнее. На ногах у меня только короткие черные носки. Очень надеюсь, что Кинг не будет вспоминать о том, как мы целовались у него на глазах. И что Окли тоже не будет об этом вспоминать – по крайней мере, в присутствии Кинга.

– Привет, – говорит Окли веселым, но в то же время слегка настороженным тоном, как будто не знает, чего от меня ожидать.

– Как идут дела? – спрашиваю я, стараясь вести себя как ни в чем не бывало. Сажусь с ногами на диван у стены, обнимая колени.

– Отлично!

Мы смотрим друг другу в глаза, и я вижу его непонимание, но он ни о чем не спрашивает.

Зато спрашивает Кинг:

– А где твоя обувь?

– Я ее… потеряла, – мычу я.

Они удивленно смотрят друг на друга, и Ок иронично приподнимает бровь.

– Ну ладно, – говорит Кинг. – Вы не могли бы нам помочь, мисс Беннетт? Окли хочет сделать припев медленнее, а я пытаюсь ему объяснить, что это звучит избито, но он меня не слушает. Может быть, ты меня поддержишь?

Окли закатывает глаза:

– Она не будет тебя поддерживать, потому что ты неправ. Вонн, послушай и скажи мне, что ты согласна.

Окли берет гитару, и его хриплый голос наполняет студию. Он поет, и время словно останавливается. Кажется, что погружаешься в его мир, и я чувствую, как все тревоги начинают отступать – так действует его музыка.

Слова более резкие, чем я думала, но когда начинается припев, настроение меняется и текст становится печальным. Я понимаю, почему ему хочется сделать эту часть медленнее – она вообще как будто из другой песни.

– Ну что? – нетерпеливо спрашивает Кинг, когда Окли умолкает, и оба смотрят на меня выжидающе.

Я неловко улыбаюсь.

– Э-э-э… честно говоря, я ни с кем из вас не согласна. По-моему, этот припев вообще не подходит, ни быстрый, ни медленный. Текст в этой части будто вырван из другой песни. Иногда это даже хорошо, но здесь звучит… неуместно. – Я смотрю вниз, на свои руки, чтобы не видеть ничьих яростных взглядов.

– Хм… понимаю, о чем ты, – задумчиво говорит Кинг, выхватывает у Окли ручку и начинает что-то набрасывать в блокноте. – А что, если передвинуть вот эти строчки сюда?

Окли наклоняется над ним, и они снова начинают жарко обсуждать песню. Я сворачиваюсь клубочком на диване, слушая их негромкие голоса. Судя по всему, я незаметно для себя засыпаю и открываю глаза только тогда, когда моей щеки касается теплая рука. Кинга нет, и в студии только я и Ок.

Он сидит на краешке дивана, поглаживая меня по щеке, и нежно смотрит своими восхитительными зелеными глазами.

– Ты заснула, – говорит он.

Я сажусь и зеваю:

– Ой. Прости. Это из-за похмелья, а не от твоей музыки, честное слово.

Он хохочет, но потом снова становится серьезным:

– Куда делись кеды?

– Я их выбросила, – сообщаю я.

– У тебя были на это какие-то причины?

– Они напоминают мне о прошлом.

Ок медленно кивает:

– Понятно. Можно, я куплю тебе новые?

– Нет. – Я мотаю головой. – Я сама куплю и разрисую. Будет новая история взамен той, что закончилась.

Он садится на стул и берет ручку:

– Надеюсь, там найдется местечко для парочки деревьев.

– Деревьев? – Я ничего не понимаю.

– Ну да… например, дубов [18].

На моем лице сама собой появляется улыбка:

– Ну да. Пожалуй.

______

Потом мы едем к нему. И не потому, что так захотела Клаудиа, – просто мы оба, не сговариваясь, понимаем, что именно этого нам хочется. Заказываем пиццу и едим ее, развалившись в шезлонгах перед огромным бассейном. К тому моменту, как мы заканчиваем, солнце уже уходит за горизонт, но это не останавливает Окли – он заскакивает в домик возле бассейна и переодевается в плавки.

Когда он выходит, у меня перехватывает дыхание. Я впервые вижу его без футболки. Ну, по крайней мере, в реальной жизни. Конечно, я видела его тело на фотографиях – но в реальности это выглядит намного… привлекательнее. И татуировки смотрятся просто невероятно. На одной руке крест, под которым написано имя его матери, а на другой – вереница нот и, похоже, гитарный гриф. Между лопатками тоже тату – несколько строчек с датами и названиями. Я сдалась и недавно снова погуглила информацию о нем, чтобы узнать значение татуировки на спине. Оказалось, что это даты и названия городов, где прошли его самые удачные концерты.

Иногда я забываю, что ему всего девятнадцать лет. Он такой высокий, мускулистый и уверенный, что кажется старше. Вообще-то со временем он все больше и больше напоминает своего отца, но я держу это наблюдение при себе – вряд ли Окли оно понравится. Он почти никогда не упоминает о нем, и очевидно, что они в ссоре.

– Опять пожираешь меня глазами? – смеется Окли. – Осторожнее, а то у меня разовьются комплексы!

– У тебя уже есть комплекс. Называется нарциссизм.

– Ха! – Он подходит ко мне и слегка дергает за косу. – Может, если ты перестанешь постоянно на меня таращиться, мое эго наконец станет нормального размера.

– Как будто у тебя хоть что-то может быть нормального размера, – огрызаюсь я, но тут же краснею, потому что это звучит очень двусмысленно, а я имела в виду совершенно иное.

Он игриво двигает бровями:

– Ты видела фотосессию в Vogue, да?

Я краснею еще сильнее:

– Заткнись и прыгай уже в воду.

– А ты не будешь? – расстроенно спрашивает Окли. Он сказал, что в домике есть запасные купальники, но проблема не в этом. Я просто не в настроении купаться.

– Не хочется, – извиняющимся тоном говорю я. – Серьезно. До сих пор не отошла с похмелья.

– Понял. В следующий раз, когда Вонн придет на вечеринку, шкафчики с алкоголем закрываем на ключ.

– Ой, было бы здорово! – совершенно искренне говорю я.

Окли хмыкает, бросает полотенце на шезлонг и идет на край трамплина. Даже не попробовав температуру воды, он сразу ныряет и плывет на другой конец бассейна. Затем его светлая голова показывается из-под воды, и он на спине лениво плывет обратно, а я разглядываю точеные линии его тела.

Потом откидываюсь на шезлонг и смотрю в сумеречное небо, размышляя о резких переменах в моей жизни. Два месяца назад я не могла даже мечтать о том, что буду лежать на шезлонге во дворе дома Окли Форда, а он сам, популярный музыкант, в которого когда-то я была влюблена, будет нарезать круги в бассейне.

Впрочем, не могу сказать, что жизнь Окли совершенно нормальна. Телохранители, деньги, поклонницы, этот дом на пляже, огромный бассейн с кристально чистой голубой водой, его друзья… Хотя для такого известного человека у него не так уж и много друзей. По крайней мере, настоящих.

– Ты так громко думаешь, что я прямо слышу, как у тебя в голове крутятся шестеренки. Что тебя беспокоит?

Я целую минуту просто смотрю на него. На его ресницах повисли капли воды, которые в закатном свете сверкают, как драгоценные камни.

– Не знаю. Просто… – Я теряюсь.

Он выбирается из бассейна и, весь мокрый, садится рядом со мной. Я бросаю ему полотенце, чтобы он прикрылся – его идеальная фигура слишком отвлекает.

Но он вытирает им волосы, небрежно проводит по груди и затем бросает куда-то себе за спину.

– Ну давай, – упрашивает он. – Расскажи, что тебя беспокоит.

– Ты об этом тоже напишешь песню? – спрашиваю я, начиная подозревать, что вся его музыка о нем самом, своего рода исповедь. Это невероятная, захватывающая дух смелость.

– Может быть, – он склоняет голову набок, – но в том-то и состоит риск отношений с музыкантами.

Хм. Так я об этом не думала. Но я почему-то ему доверяю. Не хочется думать, что он может написать песню, которая бы меня задела или унизила.

Я смотрю на небо.

– Летом два года назад не стало моих родителей, – тихо говорю я. – Папа повел маму в ресторан. Они возвращались из «Чизкейк Фэктори» – это было ее любимое место. Она обожала их мясной рулет. – Я качаю головой, вспомнив об этом. – Но что-то случилось, и отец потерял управление. Они врезались в бетонное ограждение и погибли на месте. – Меня снова охватывает грусть, и я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. – Я не собиралась заканчивать школу экстерном, но отец хотел, чтобы я так сделала. Он говорил, что если я закончу школу раньше, то у меня будет целый свободный год перед университетом и я могла бы путешествовать налегке по Европе, познавать жизнь.

– И что, ты поехала?

– Нет. В итоге я действительно закончила школу экстерном, но только для того, чтобы помогать Пейсли. И потом… после их смерти я уже не хотела ехать в Европу. Мне было… – Я умолкаю.

– Что?

Я вздыхаю:

– Страшно. Мне кажется, я вообще боюсь жизни. Поэтому я так долго встречалась с УУ – хотя, наверное, мы уже очень давно друг друга не любили. Поэтому согласилась на подставную историю с тобой. Я хорошо умею делать вид – а вот с реальностью у меня проблемы. Все вокруг знают, чего хотят от жизни. Керри собирается поступать в Беркли, чтобы стать юристом, как ее мама. Джастин хочет учиться в Калифорнийском университете на финансиста. Кики будет косметологом. Поэтому я всем говорю, что хочу стать учительницей, как мама и папа, а раз уж УУ поступил в университет Южной Калифорнии, я подумала, что тоже могу там учиться.

– Непохоже, чтобы что-то из этого тебя увлекало.

– Мои родители жили сегодняшним днем. Но я хотела придумать долгосрочный план на будущее. Ты говорил, что я не должна останавливаться. Что должна делать что хочу. Но я не знаю, чего хочу. Я знаю только то, чего не хочу.

– Стартовая точка ничуть не хуже других.

– Разве? – Я смотрю ему в глаза. Он протягивает руку, преодолевая расстояние между шезлонгами, и проводит большим пальцем по моей мокрой щеке.

– Конечно. – Его ладонь нежно касается моей щеки. – Конечно.

Из моих глаз выкатываются слезы. Я наблюдаю, как они падают ему в ладонь, а потом соленая влага катится по его запястью и предплечью. Но это его не пугает. Он подвигается ко мне поближе – железные ножки его шезлонга скребут по настилу.

– Когда ты решил, что хочешь стать музыкантом?

– В четыре. Или, может быть, в пять? Иногда мне кажется, что я с рождения это знал. Родители боялись, что я захочу пойти по их стопам, но я с детства любил музыку и рассказывал истории с помощью песен. Мне нравилось, как мой голос взлетает и формирует мелодию. Я всегда хотел заниматься только этим.

– В Лос-Анджелесе полно людей с призванием, – я поднимаю руку и касаюсь его ладони. – Все приезжают сюда за своими мечтами. Мне не нужны чужие мечты. Но хорошо бы иметь хоть какую-то.

– Может, она у тебя уже есть, просто ты ее боишься.

– Может быть.

Я смотрю вниз, на свои руки и размышляю о вещах, которые меня трогают: семья, кулинария, рисование. Можно ли этим зарабатывать? Может быть, в этом и есть мое будущее?

Окли протягивает руки, поднимает меня с моего шезлонга и пересаживает на свой.

– Если бы у тебя было сколько угодно денег, что бы ты делала?

– Путешествовала бы. Изучала мир, – тут же вырывается у меня.

– Значит, это тебе и нужно.

– УУ считал, что это чушь.

Окли ворчит, и я чувствую, как от этого вибрирует его грудь.

– Ты прекрасно знаешь, какого я мнения об УУ. Тебе без него гораздо лучше. Хорошо, что ты его бросила.

Окли сердится, и в его голосе звучит ревность. И это совершенно восхитительно.

– Хм, это он меня бросил вообще-то.

– Просто он предчувствовал, что будет потом.

– И что же? – Я наклоняюсь и смотрю на него, ожидая, что сейчас он может отпустить какую-нибудь дурацкую шуточку в духе «а потом буду я».

– Он знал, что ты просто тянешь время и когда-нибудь поймешь, что достойна большего. – Он пожимает плечами. – Кроме того, возможно, у него просто маленький член и он пытался это компенсировать.

Я закатываю глаза. Почему парни вечно этим меряются?

– Ну откуда мне знать?!

Окли хмурится:

– Вы что, никогда… – Он делает несколько движений кулаком.

– Что это значит? – хохочу я. – Ты про секс? Нет, мы с ним не занимались сексом.

Окли округляет глаза:

– И ты даже ни разу не трогала содержимое его штанов?

– Окли Форд, ты что, хочешь знать в подробностях, чем я занималась с УУ?

Он на полном серьезе начинает это обдумывать. Я пихаю его в плечо.

– Но подожди, если ты никогда его там не ласкала… значит ли это, что он тебя тоже? – На этот раз он, похоже, действительно шокирован.

– Слушай, давай сменим тему.

Температура воды, думаю, всего градусов пятнадцать, но с каждой секундой бассейн начинает казаться все более заманчивой перспективой. Может, если я туда прыгну, этот ужасный разговор наконец закончится?

– Нет, давай не будем. – Он садится и поднимает меня тоже. – А разве он никогда…

Я зажимаю ему рот рукой:

– Господи, ты не мог бы заткнуться? Ну пожалуйста!

Он на мгновение задумывается, затем кивает, но как только я убираю руку, продолжает:

– Ну что за самовлюбленный дурак! И при этом у него еще совести хватало тебя уговаривать.

– Мне даже не верится, что мы все еще говорим об этом. – Я закрываю лицо руками.

– А ты сама когда-нибудь ласкала себя?

Черт побери, почему землетрясение не случается, когда оно так нужно?

– Ну… предположим. Это приятно. Иногда даже очень.

– До мурашек?

Я вздыхаю. Если я не скажу ему хоть что-нибудь, он не отстанет.

– Нет, не до мурашек. Но приятно.

– Пойдем. – Он вдруг встает и протягивает мне руку.

– Куда?

– В дом. Сомневаюсь, что ты позволишь мне приставать к тебе на улице.