Другая сторона прощания Коннелли Майкл
— Мир.
— Люблю тебя, пап. Спи давай. — Она рассмеялась.
— Что?
— Так и ты мне в детстве говорил: «Люблю тебя, спи давай».
— Я помню.
Положив телефон на тумбочку, Босх надвинул бандану на глаза и попытался уснуть.
И не смог.
Минут двадцать он пробовал провалиться в сон, но в голове у него крутился рифф «Death Cab». Наконец Босх сдался и выбрался из постели. Снова принял душ, чтобы взбодриться, и поехал на север, в Сан-Фернандо.
По сравнению с прошлой неделей, когда Москит был еще безымянным преступником, число новостных фургонов удвоилось. Теперь личность Москита была установлена, он похитил сотрудника полиции, а другой коп всадил в него три пули. Новость что надо. Босх, как обычно, вошел в участок через боковую дверь, чтобы не столкнуться с репортерами, которые толпились в главном фойе. Публичные заявления обычно делал капитан — в числе его расплывчатых служебных обязанностей была и работа с прессой, — но Босх предположил, что Тревино не захочет рассказывать историю, в которой сам сыграл существенную роль. Наверное, общаться с репортерами будет сержант Розенберг, человек дружелюбный и телегеничный. Он выглядел как эталонный коп и говорил так, как положено говорить эталонному копу, а СМИ только того и надо.
Босх надеялся, что в сыскном отделе никого не будет. Его надежды оправдались. После такой ночи, как вчерашняя, полицейским охота поговорить. Они собираются вокруг стола, излагают свой взгляд на события, выслушивают другие точки зрения — по большей части в терапевтических целях. Но Босх не хотел ни с кем разговаривать. Он хотел поработать. Ему нужно было составить обвинительный документ, довольно длинный и весьма подробный. Сперва этот документ будут изучать его начальники, потом — многочисленные сотрудники окружной прокуратуры, потом — адвокат. И наконец, средства массовой информации. Босху необходимо было собраться с мыслями, а для этого нужна тишина.
Систо в отделе не было, но Босх понял, что парень ушел совсем недавно. Бросив ключи от машины на свой стол, он увидел четыре аккуратные стопки инспекционных протоколов. Молодой детектив сделал все, о чем его просили.
Принявшись за работу, Босх почти сразу понял, насколько он вымотался. После вчерашних событий ему так и не удалось отдохнуть. Болело плечо, по которому ударил, падая, карниз в бункере Доквейлера, но сильнее всего досталось ногам. Босху давно уже не доводилось бегать вверх по склонам оврагов. Мышцы ныли после непривычной нагрузки. Включив компьютер, Гарри открыл новый документ, встал и ушел в комнату отдыха, совмещенную с кухней.
По пути он заглянул в кабинет шефа. Вальдес сидел за столом, прижав к уху телефонную трубку. По обрывку фразы можно было понять, что шеф общается с репортером и не желает раскрывать имени похищенной сотрудницы, поскольку она была изнасилована. Босх подумал, что в таком маленьком полицейском управлении вряд ли получится что-то утаить. Хорошему репортеру достаточно будет сделать несколько звонков, чтобы узнать имя жертвы. Вскоре журналисты заполонят лужайку возле дома Беллы Лурдес, если только он не записан на имя Тэрин.
В кофейнике уже был свежесваренный кофе. Босх разлил его по двум чашкам, не добавляя молока. По пути в отдел он остановился у двери шефа и показал ему чашку. Вальдес кивнул, прикрыл трубку ладонью и сказал:
— Вот спасибо, Гарри.
Босх вошел в кабинет и поставил чашку на стол.
— Вы построже с ними, шеф.
Пятью минутами позже Гарри сидел у себя за столом и просматривал протоколы инспекций. Он быстро разобрался со структурой формуляра, и на всю работу ушло не больше часа — взяв в руки документ, Босх сразу смотрел на строку с адресом. Он искал названия пяти улиц, где жили потерпевшие, включая Беатрис Саагун. Оказалось, что Доквейлер и впрямь инспектировал все эти улицы, а через несколько месяцев нападал на своих жертв. Дважды он даже бывал у них дома — оба раза за девять месяцев до нападения.
В протоколах хватало информации, чтобы хорошенько разобраться с «модус операнди» Доквейлера. Босх решил, что преступник выбирал жертву во время инспекции, после чего следил за ней и тщательно планировал нападение — несколько недель, а то и месяцев. В этом ему помогали навыки бывшего полицейского и должность инспектора городского хозяйства. Сомнений быть не могло: Доквейлер не раз проникал в эти дома. Не исключено, что в такие моменты его будущие жертвы мирно спали в своих постелях.
Протоколы инспекций помогли заполнить последние пробелы в этой головоломке, и Босх принялся составлять обвинительный документ. Текст он набирал двумя пальцами, но довольно быстро — особенно когда не сомневался, что рассказывает чистую правду.
Следующие два часа Босх, не отрываясь, просидел за компьютером. Закончив, он глотнул холодного кофе и отправил документ на печать. Общий принтер в другом конце комнаты выплюнул шесть страниц с одинарным интервалом: всю хронологию событий, начиная с первого изнасилования, совершенного Москитом четыре года назад, и заканчивая рассказом о том, как Курт Доквейлер лежал лицом вниз у себя на кухне с пулей в позвоночнике. Вооружившись красной ручкой, Босх вычитал текст, поправил файл, распечатал новую копию и отнес ее шефу. Тот говорил по телефону с очередным репортером. Снова прикрыв трубку рукой, он сказал:
— «Ю-эс-эй тудей». История разойдется по всей стране.
— Главное, чтобы ваше имя записали без ошибок, — сказал Босх. — Вот, прочтите. Если все нормально, завтра утром сдам в прокуратуру. Пять случаев принуждения к половому акту с применением физической силы, одна попытка изнасилования, одно похищение, нападение, покушение на убийство и многочисленные случаи кражи муниципального имущества.
— Короче говоря, все на свете. Что ж, мне это по душе.
— Как прочитаете, дайте знать. Осталось составить рапорт об уликах. И ордер на обыск, но это задним числом.
Босх повернулся было к выходу, но Вальдес, подняв палец, сказал в трубку:
— Донна, мне нужно отойти. Все подробности есть в пресс-релизе. Как я уже говорил, пока что не нужно указывать имена полицейских. Мы обезвредили настоящего мерзавца и гордимся этим — все без исключения. Спасибо.
Шеф повесил трубку, хотя Босх слышал, как репортерша начала задавать новый вопрос.
— И такая дребедень целый день, — вздохнул Вальдес. — Откуда только мне не звонили! Всем нужны фотографии подземелья. Все хотят поговорить с вами и Беллой.
— Слышал, вы и раньше говорили это слово, — заметил Босх. — «Подземелье». Газетчики к нему прицепятся, чтобы сгустить краски. Никакое это не подземелье. Это бункер. Убежище на случай ядерной войны.
— Что ж, когда Доквейлер наймет адвоката, пусть подаст на меня в суд. Ох уж эти репортеры… Один сказал, что содержание заключенного обходится в тридцать штук в год. А поскольку Доквейлер, скорее всего, окажется парализован, эту сумму можно смело умножать на два. Ну, я и спросил: хотите сказать, нужно было казнить его на месте, чтобы сэкономить?
— У нас, кстати, была такая возможность.
— Будем считать, что я этого не слышал, Гарри. Не хочу даже думать о том, что вы собирались сделать вчера ночью.
— Что я собирался сделать? Только то, что было необходимо. Чтобы найти Беллу.
— Мы и без того ее нашли.
— Нам повезло.
— Дело не в везении, — покачал головой Вальдес. — Дело в том, что вы хороший детектив. В любом случае не расслабляйтесь. Репортеры спрашивают, кто нажал на спусковой крючок. Как только всплывет ваше имя, вам припомнят и прошлогодний Северный Голливуд, и все остальное. Как говорится у скаутов, «будь готов».
— Возьму отпуск — и с глаз долой.
— Неплохая мысль. Говорите, документ в порядке? — Он взял распечатку в руки.
— Это уж вам решать, — сказал Босх.
— Хорошо. Пятнадцать минут, — пообещал Вальдес.
— Кстати, а где наш капитан? Весь день отсыпается?
— Нет. Он в больнице, с Беллой. Я решил, что там должен быть кто-то из наших — на тот случай, если ей что-то понадобится. Ну и чтобы отгонять репортеров.
Босх кивнул. Это было правильное решение. Он сказал Вальдесу, что будет в сыскном отделе, и попросил позвонить или прислать электронное письмо, если шеф решит изменить документ.
После этого он вернулся к компьютеру. Когда Босх вносил последние штрихи в рапорт о вещественных доказательствах по делу, затрещал сотовый. Звонил Микки Холлер.
— Эй, брательник, давно не слышались, — сказал адвокат. — Ну что, поговорил с внучкой?
За событиями последних восемнадцати часов Босх совсем забыл о деле Вэнса. Казалось, он ездил в Сан-Диего месяц назад.
— Пока нет, — ответил он.
— А с Идой Паркс Как-ее-там? — спросил Холлер.
— С Идой Таунс Форсайт. Нет, не поговорил. День выдался безумный. Ну, на второй работе.
— Проклятье! Ты что, как-то связан с этой историей про парня и его подземелье? В Санте-Клорокс?
Изначально Санта-Кларита задумывалась как район для белых жителей Большого Лос-Анджелеса. «Сантой-Клорокс» ее прозвали, ссылаясь на марку отбеливателя. Босх подумал, что в устах человека, выросшего в Беверли-Хиллз — первейшем бастионе белой расы, — такие слова звучат по меньшей мере странно.
— Да, связан, — сказал Босх.
— Скажи-ка, он уже нанял адвоката? — спросил Холлер.
— Поверь, тебе это не нужно, — помедлив, ответил Босх.
— Мне все нужно, — сказал Холлер. — Готов к любому делу. Но ты прав. Какое-то время буду возиться с завещанием.
— Что, в суде уже начались слушания?
— Не-а. Пока ждем.
— Если все будет нормально, завтра вернусь к этому вопросу. Как только найду внучку, позвоню.
— Привези ее сюда, Гарри. Хочу с ней познакомиться.
Босх не ответил. Внимание его было приковано к монитору: от Вальдеса только что пришло электронное письмо с одобрением рапорта по делу и обвинительного аффидевита. Осталось разобраться со списком улик, подготовить ордер на обыск — и все.
Глава 36
В среду утром, как только начался рабочий день, Босх вошел в окружную прокуратуру. Дело Доквейлера обещало быть громким, и Босх заранее записался на прием. Ему не хотелось сдавать бумаги дежурному прокурору: тот, приняв документы, передаст их дальше по служебной цепочке, с глаз долой — из сердца вон. Вместо этого Босх договорился о встрече с Данте Корвалисом, чтобы тот, ветеран судебных баталий, занимался Доквейлером от начала до конца. Раньше Босх не работал с Корвалисом, но был о нем наслышан. В суде его прозвали Непобежденный, ибо он не проиграл ни одного дела.
Оформление прошло гладко. Корвалис отклонил лишь обвинение в краже муниципального имущества, объяснив, что дело и без того запутанное: присяжным предстоит выслушать показания многочисленных жертв и вникнуть в суть анализа ДНК. На фоне остальных обвинений кража инструментов, бетона и крышки люка из департамента общественных работ — сущая мелочь, на которую не стоит тратить время ни судье, ни прокурору. К тому же подобные мелочи способны застопорить работу присяжных.
— Все из-за телевизора, — сказал Корвалис. — Когда по ящику показывают суд, он длится не больше часа. Поэтому в реальной жизни присяжные быстро теряют терпение. Не стоит грузить их лишней информацией. Да нам это по большому счету и не нужно. Ваш Доквейлер и без того сядет на всю жизнь, уж поверьте. Так что забудем про крышку люка. Разве что вспомните о ней, когда будете рассказывать, как спасали Беллу, — так, в качестве штриха к показаниям.
Босх решил не препираться. Он был счастлив, что дело с самого начала попало в руки одного из лучших игроков прокуратуры. Они с Корвалисом договорились, что будут встречаться по вторникам и обсуждать подготовку к судебному процессу.
К десяти утра Босх уже вышел из Центра Клары Фольц. Вместо того чтобы направиться к машине, он прогулялся по Уэст-Темпл-стрит, перешел шоссе 101 и оказался на Мейн-стрит. Прошагал сквозь парк Пасео-де-ла-пласа, свернул на Ольвера-стрит и протолкался через мексиканский базар — все для того, чтобы исключить возможность автомобильной слежки.
В конце длинного ряда сувенирных ларьков он обернулся, чтобы проверить, нет ли позади пеших преследователей. Простояв так несколько минут и не заметив ничего подозрительного, Босх продолжил запутывать следы: перешел Аламеда-стрит и скрылся в здании вокзала Юнион-Стейшн. Потом прошагал по циклопическому фойе, окольными путями поднялся наверх и, достав из бумажника проездную карточку, перешел на Золотую линию метро.
Поезд отправился к Маленькому Токио, и Босх принялся изучать соседей по вагону. На следующей станции он вышел на перрон, но у двери задержался, чтобы рассмотреть всех, кто последовал за ним. И снова не увидел ничего подозрительного. Вернувшись в вагон, он проверил, не повторил ли кто его маневр. Дождался предупреждения «Осторожно, двери закрываются» и в последний момент снова выскочил на перрон.
Остальные пассажиры поехали дальше.
Прошагав два квартала по Аламеда-стрит, Босх свернул к реке. Студия Вибианы Веракрус была на Саут-Хьюит-стрит, неподалеку от Трэкшен-авеню, в самом сердце района Искусств. Возвращаясь к Хьюит, Босх то и дело останавливался и смотрел по сторонам. По пути он миновал несколько старых коммерческих зданий. Некоторые уже были переоборудованы под лофты, другие все еще были в процессе реставрации.
Район Искусств был больше чем просто район. Он был центром общественного движения. Лет сорок назад художники всех мастей начали занимать миллионы пустующих квадратных футов в заброшенных зданиях фабрик и фруктовых складов, что процветали здесь до Второй мировой войны. Теперь же в огромных студиях со смехотворно низкой арендной платой жили самые востребованные художники Лос-Анджелеса. Место, по сути, было самое подходящее — ведь именно здесь в начале двадцатого века художники сражались за право украсить яркими картинками ящики и коробки для фруктов, которые потом расходились по всей стране, создавая в умах народных масс узнаваемый образ Калифорнии с ее молочными реками и кисельными берегами.
Сегодня район Искусств котировался весьма высоко, но вслед за успехом здесь появились и свои проблемы — в первую очередь джентрификация[9]. В последнее десятилетие сюда, почуяв большие барыши, начали стекаться крупные игроки рынка недвижимости, и кое-где стоимость квадратного фута измерялась уже не в центах, а в долларах. Теперь в этот район переезжали высококлассные специалисты, работавшие в Даунтауне или Голливуде, а они даже не умели отличить грунтовочную кисть от трафаретной. Рестораторы, поднимая планку качества, приглашали в свои заведения «звездных» шеф-поваров, а парковка машины у ресторана теперь обходилась дороже, чем целый ужин в стареньком кафе на углу, где в прошлом собирались творческие люди. Короче говоря, район Искусств потихоньку переставал являть собою уютное пристанище для голодных художников.
В начале семидесятых Босха, тогда еще молодого патрульного, приписали к Ньютонской зоне покрытия, включавшей в себя район Искусств. В те времена он назывался «складским районом». Местечко было не из приятных: заброшенные здания, лагеря бездомных и разгул уличной преступности. Позже Босх перевелся в Голливудское отделение, так и не застав здесь эпохи Возрождения. Теперь же он с восхищением смотрел, как переменилось это место. Босх понимал разницу между фреской и уличными граффити и знал, что оба эти направления можно назвать искусством лишь с натяжкой, но фрески в районе Искусств были по-настоящему красивы, выполнены с душой и чем-то похожи на рисунки в Чикано-парке.
Босх прошел мимо «Американца». Этому зданию было больше ста лет. Изначально, еще во времена сегрегации, в нем была гостиница для чернокожих артистов эстрады. В семидесятые именно здесь зародилось движение художников и дала ростки лос-анджелесская панк-сцена.
Вибиана Веракрус жила и работала через дорогу от «Американца» — в облицованном кирпичом четырехэтажном здании со складскими окнами в металлических рамах. Когда-то в нем была картонная фабрика. Именно здесь производили вощеные ящики для фруктов, ставшие визитной карточкой Калифорнии. У входа в здание висела медная табличка с его историей и годом постройки: 1908.
На двери не было ни замков, ни запоров. Босх вошел в тесное, выложенное кафелем фойе и взглянул на стенд с именами художников и номерами студий. Веракрус жила в лофте 4-Д. Рядом был еще один стенд — с объявлениями о собраниях жильцов по поводу стабилизации арендной платы и протестов против заявлений о перепланировке, поданных в городскую ратушу. В обоих списках значилось неровно написанное имя «Виб». Еще на стенде висел флаер — в нем говорилось, что в пятницу вечером в лофте 4-Д состоится просмотр документального фильма о семидесятых годах и основании района Искусств. Фильм назывался «Молодые отщепенцы». Флаер возвещал: «Наш дом превыше жадности!» Похоже, Вибиана Веракрус в какой-то мере унаследовала от матери склонность к общественно-политической деятельности.
Ноги у Босха все еще болели после позавчерашней пробежки по склону, и у него не было никакого желания вступать в единоборство с тремя лестничными пролетами. Он нашел грузовой лифт с вертикальной ручной дверью и со скрипом отправился на четвертый этаж. Лифт был размером с гостиную, и Босху стало неловко, что он тратит такое огромное количество электроэнергии на себя одного. Очевидно, этот лифт остался еще со времен предыдущей инкарнации здания, когда здесь располагалась картонная фабрика.
Последний этаж был разделен на четыре лофта с выходами в серый промышленный коридор. Нижняя половина двери с надписью «4-Д» была обклеена мультяшными стикерами. Судя по их бессистемному расположению, над дверью потрудился ребенок — скорее всего, сын Вибианы. Чуть выше была табличка с часами приема, когда Вибиана могла встретиться с покупателями готовых работ и ценителями ее творчества. По средам она принимала с одиннадцати до двух, так что Босх явился с запасом в пятнадцать минут. Он подумал, не стоит ли просто постучать в дверь: ведь он пришел сюда не для того, чтобы смотреть скульптуры. Но еще он надеялся сперва взглянуть на эту женщину и понять, что она за человек, а потом уже говорить с ней о наследстве с невообразимым количеством нулей.
Пока он решал, как быть, на лестнице рядом с шахтой лифта послышались шаги. Вскоре Босх увидел женщину. В одной руке у нее был ключ, а в другой — стаканчик замороженного кофе. Женщина была в комбинезоне, на шее у нее висел респиратор. Увидев у своей двери незнакомого мужчину, она сделала удивленное лицо и сказала:
— Привет.
— Привет, — сказал Босх.
— Чем могу помочь?
— Э-э-э… вы Вибиана Веракрус?
Босх знал, что это она. Женщина была похожа на Габриелу с фотографий на пляже гостиницы «Дель Коронадо». Но он все равно указал на дверь с надписью «4-Д», словно обращаясь за поддержкой к табличке с часами приема.
— Да, это я, — ответила женщина.
— Я, наверное, слишком рано. Не знал, что у вас все расписано по часам. Надеялся взглянуть на ваши работы.
— Ничего страшного. Уже почти одиннадцать. Я все покажу. Как вас зовут?
— Гарри Босх.
Похоже, имя было ей знакомо, и Босх подумал: наверное, мать нашла способ связаться с Вибианой, хоть и обещала не делать этого.
— Так звали знаменитого художника, — сказала Вибиана. — Иероним Босх.
Босх понял, что ошибся.
— Знаю, — сказал он. — Пятнадцатый век. Вообще-то, мое полное имя тоже Иероним.
Отомкнув дверь, Вибиана оглянулась на него:
— Шутите?
— Нет, меня правда так назвали.
— Странные у вас родители.
Она открыла дверь:
— Входите. Сейчас здесь лишь несколько работ. В галерее на улице Фиалок есть еще парочка. И еще две штуки на станции «Бергамот». Откуда вы обо мне узнали?
Босх не удосужился подготовить легенду заранее, но ему известно было, что станция «Бергамот» — это галерейный кластер на старом железнодорожном вокзале в Санта-Монике. Гарри никогда там не был, но решил, что для легенды это название вполне подходит.
— Видел ваши скульптуры в «Бергамоте», — сказал он. — Утром у меня были дела в Даунтауне, и я решил взглянуть, что еще у вас есть.
— Отлично, — произнесла Веракрус. — Что ж, зовите меня Виб.
Она протянула ему руку, и они обменялись рукопожатием. Ладонь ее была загрубелой и шершавой.
В лофте было тихо. Босх решил, что ребенок в школе. В помещении стоял резкий химический запах, и Босху сразу вспомнилась дактилоскопическая лаборатория, где предметы перед снятием отпечатков окуривают парами цианоакрилата.
Правой рукой Вибиана указала за спину Гарри. Обернувшись, он увидел, что передняя часть лофта отведена под студию и выставочное пространство. Скульптуры были громоздкие: благодаря грузовому лифту и двадцатифутовым потолкам Вибиана имела возможность не сдерживать своих творческих порывов. Три завершенные работы стояли на поддонах с колесиками, чтобы их можно было перемещать с места на место. Наверное, в пятницу вечером их укатят в сторону, чтобы не мешали смотреть кино.
Рядом была рабочая зона с двумя верстаками и набором инструментов. На поддоне стоял огромный блок какого-то материала, похожего на губчатую резину. В нем начинали угадываться контуры человеческой фигуры.
Законченные работы были многофигурными диорамами из белой акриловой смолы, вариациями на тему нуклеарной семьи: мать, отец и дочь. На каждой диораме фигуры взаимодействовали по-разному, но дочь всегда смотрела в сторону от родителей, и черты ее лица были смазаны. Нос и надбровные дуги находились на месте, но ни глаз, ни рта не было.
На одной из диорам отец был изображен в роли военного, с разгрузкой и рюкзаком, но без оружия. Глаза его были закрыты. Этот человек был похож на Доминика Сантанелло, чье лицо Босх уже не раз видел на фотографиях.
Гарри указал на диораму с солдатом и спросил:
— О чем она?
— О чем? — переспросила Веракрус. — О войне. О том, как разрушаются семьи. Честно говоря, я думаю, что мои работы в пояснениях не нуждаются. Вы просто смотрите на них и что-то чувствуете. Или нет. Искусство не следует облекать в слова.
Босх лишь кивнул. Похоже, с первым вопросом он просчитался.
— Вы, наверное, заметили, что эта работа из той же серии, что выставлена в «Бергамоте», — сказала Веракрус.
Босх снова кивнул, на сей раз энергичнее, чтобы показать, что понимает, о чем речь. У него появилось желание зайти в «Бергамот» и взглянуть на две другие диорамы.
Не отводя глаз от скульптур, он походил по комнате, чтобы рассмотреть их под другим углом. На всех диорамах девочка была одна и та же, но разного возраста.
— Сколько лет дочери? — спросил он. — Здесь, здесь и здесь?
— Одиннадцать, тринадцать и пятнадцать, — ответила Веракрус. — Вы наблюдательны.
Он понял, что незавершенное лицо призвано передать чувства брошенного ребенка. Когда неизвестно, кто ты и откуда. Когда ты безликий и безымянный. Босх знал, каково это.
— Очень красиво, — искренне оценил он.
— Спасибо, — сказала Вибиана.
— В детстве я не знал, кто мой отец, — произнес он и даже испугался, услышав свои слова. Они не были частью его легенды. Скульптуры произвели на него такое впечатление, что он заговорил, не подумав.
— Очень жаль, — проговорила она.
— Встретился с ним лишь однажды, — продолжал Босх. — Мне был двадцать один год. Я только что вернулся из Вьетнама. — Он показал на диораму с солдатом. — Нашел его. Постучался к нему в дверь. Хорошо, что я это сделал. Вскоре после этого отец умер.
— По словам мамы, я видела отца в раннем детстве. Но я этого не помню. Вскоре после этого он тоже умер. Погиб на той же войне.
— Сочувствую.
— Не стоит. Я счастлива. У меня есть ребенок и мои скульптуры. Если получится уберечь это место от жадных лап,все будет хорошо.
— Вы имеете в виду здание? Оно продается?
— Уже продано. Новые владельцы хотят пустить его под офисы. Ждут разрешения властей. Хотят выгнать художников, разделить лофты надвое и назвать все это «бизнес-центр „Ривер-Артс“».
Прежде чем продолжить, Босх помолчал. Наконец-то ему представился удобный случай.
— А если я скажу, что у вас есть такая возможность? Сделать так, чтобы все осталось по-прежнему?
Она не ответила. Гарри обернулся и посмотрел на нее. Только тогда Вибиана заговорила.
— Кто вы? — спросила она.
Глава 37
Босх рассказал, кто он и зачем пришел. Вибиана Веракрус выслушала его в полном молчании. Похоже, от изумления она лишилась дара речи. Босх показал ей удостоверение и лицензию частного детектива. Он не упоминал имени Уитни Вэнса, но сказал, что нашел Вибиану, изучая семейное древо ее отца, и так уж вышло, что они с сыном являются единственными прямыми наследниками некоего промышленного магната, состояние которого исчисляется миллиардами долларов. Имя Вэнса назвала сама Вибиана — за последние несколько дней она не раз видела новостные сюжеты о смерти миллиардера.
— Вы про него говорите? — спросила она. — Про Уитни Вэнса?
— Прежде чем называть имена, мне необходимо подтвердить родство через генетический анализ, — ответил Босх. — Если вы не против, я возьму образец вашей ДНК — мазок из ротовой полости — и сдам его в лабораторию. Результат будет через несколько дней. Если все подтвердится, вы сможете обратиться к адвокату, ведущему это дело вместе со мной, или выбрать себе другого представителя. Решение останется за вами.
Вибиана помотала головой, словно до сих пор ничего не поняла, опустилась на табурет возле одного из верстаков и произнесла:
— В это трудно поверить.
Босх вспомнил телепередачу из детства. Ведущий путешествовал по стране и вручал чеки на миллион долларов ничего не подозревающим людям. Имя мецената не раскрывалось. Сейчас Босх чувствовал себя ведущим той передачи, вот только чек был не на миллион, а на несколько миллиардов.
— Но это Вэнс? — спросила Вибиана. — Вы не стали этого отрицать.
Какое-то время Босх смотрел на нее.
— Какая разница, как его зовут? — наконец спросил он.
Вибиана встала с табурета и подошла к нему. Указала на диораму с солдатом:
— На этой неделе я читала, что его завод производил детали для этих вертолетов. Его компания была винтиком в военной машине, перемоловшей его собственного сына. Моего отца, с которым я так и не познакомилась. Скажите, разве я могу взять эти деньги?
Босх понимающе кивнул:
— Думаю, все зависит от того, как вы ими распорядитесь. Мой адвокат сказал, если дословно: «С такими деньгами можно изменить весь мир».
Вибиана смотрела на него, но Босх понимал: сейчас взгляд ее устремлен на нечто иное. Возможно, слова Гарри навели ее на какую-то мысль.
— Хорошо, — сказала она. — Берите мазок.
— Вы, однако, должны кое-что понимать, — продолжил Босх. — Сейчас эти средства находятся в руках могущественных людей из корпорации Вэнса. Эти люди не пожелают расставаться с таким богатством и пойдут на что угодно, чтобы этого не случилось. Деньги изменят вашу жизнь, но вам и вашему сыну придется быть настороже. Защищать себя, пока в суде будут разбирать дело о наследстве. И вы не сможете никому доверять.
Услышав эти слова, она задумалась. Этого Босх и добивался.
— Хильберто… — произнесла она, размышляя вслух, и вскинула глаза на Босха. — Кто-нибудь знает, что вы здесь?
— Я принял меры предосторожности, — ответил он. — И еще у вас будет моя визитка. Если заметите что-нибудь подозрительное, почувствуете угрозу, звоните мне в любое время.
— Все это так нереально, — покачала головой Вибиана. — Сегодня я поднималась по лестнице со стаканчиком кофе в руке и думала, что у меня нет денег на акрил. Уже почти два месяца у меня ничего не покупают. Да, мне выдали грант, но его едва хватает на жизнь — мне и сыну. И вот я работаю над новой скульптурой, но у меня нет материалов, чтобы ее завершить. А вы встречаете меня у двери и рассказываете эту безумную историю о наследстве.
Босх кивнул.
— Ну что, возьмем мазок прямо сейчас? — спросил он.
— Да, — ответила Вибиана. — Что для этого нужно?
— Просто открыть рот.
— Это запросто.
Босх достал из внутреннего кармана пробирку, открутил колпачок. Двумя пальцами достал ватную палочку и шагнул к Вибиане. Провел ватой по внутренней поверхности ее щеки — вверх и вниз, поворачивая палочку, чтобы вата хорошенько пропиталась слюной, — и убрал образец назад в пробирку.
— Обычно это делают дважды, — сказал он. — На всякий случай. Вы не против?
— Давайте, — согласилась Вибиана.
Босх повторил процедуру. Пальцы его едва не коснулись губ Вибианы, и ему стало неловко. Но Вибиану это, похоже, не беспокоило. Босх убрал мазок во вторую пробирку и закрутил крышечку.
— В понедельник я взял мазок у вашей матери, — сообщил он. — Его тоже проанализируют, чтобы выявить ее хромосомы. И отделить их от хромосом вашего отца и деда.
— Вы ездили в Сан-Диего? — спросила Вибиана.
— Да. Сходил в Чикано-парк, а потом к ней домой. Вы там выросли?
— Да. Мама всю жизнь там прожила.
— Я показал ей фотографию. С вами. В тот день, когда вы виделись с отцом. Его на снимке нет. Он был по другую сторону фотоаппарата.
— Можно посмотреть?
— Я не захватил ее с собой. Как-нибудь принесу.
— Значит, ей все известно. Про наследство. И что она сказала?
— Подробностей она не знает. Но рассказала, где вас найти. И добавила, что выбор за вами.
Вибиана молчала — должно быть, задумалась о матери.
— Мне нужно идти, — сказал Босх. — Как только что-нибудь узнаю, сразу свяжусь с вами.
Протянув Вибиане простенькую визитку с именем и номером телефона, он повернулся к выходу.
Машину Босх оставил на парковке возле здания суда, еще до встречи с прокурором. На обратном пути он не переставал поглядывать по сторонам в поисках слежки, но ничего не заметил. Наконец он подошел к арендованному «чероки», открыл багажник, сдвинул коврик, поднял крышку отсека с набором инструментов и запасным колесом и достал из него пухлый конверт, что положил туда утром.
Захлопнул багажник, сел за руль и открыл конверт. В нем была пробирка с мазком Уитни Вэнса, помеченная инициалами «У. В.», и еще две пробирки с мазками Габриелы Лиды — на этих стояли надписи «Г. Л.». Маркером Босх пометил пробирки с мазками Вибианы, проставив на них буквы «В. В.».
Запасные мазки Вибианы и ее матери он спрятал во внутренний карман пиджака, а конверт запечатал. Теперь в нем было все необходимое для анализа ДНК. Босх положил конверт на пассажирское сиденье и позвонил Микки Холлеру.
— Я взял мазок у внучки, — сказал он. — Ты где?
— В машине, — ответил Холлер. — Возле «Старбакса» в Чайна-тауне, прямо под драконами.
— Буду через пять минут. Передам тебе образцы: внучки, ее матери и Вэнса. Отвезешь в лабораторию.
— Идеально. Сегодня в Пасадене начались слушания по завещанию. Пора и нам подключаться. Сделаем анализ — и вперед.
— Скоро буду.
«Старбакс» находился на углу Бродвея и улицы Сезара Чавеса. Не прошло и пяти минут, как Босх был на месте. Он сразу заметил «линкольн» у красного бордюра под двумя драконами на самом въезде в Чайна-таун. Припарковался за машиной Холлера, включил аварийку и, выйдя из «чероки», забрался в «линкольн» — на сиденье за спиной у водителя. Холлер сидел напротив. На раскладном столике перед ним стоял ноутбук. Босх понял, что Холлер ворует вайфай у «Старбакса».
— А вот и он, — сказал адвокат. — Бойд, сходи-ка принеси пару латте. Будешь что-нибудь, Гарри?
— Нет, мне и так хорошо, — ответил Босх.
Холлер протянул водителю двадцатку. Тот молча вышел из машины и закрыл дверцу. Босх с Холлером остались вдвоем. Босх протянул Холлеру конверт и предупредил:
— Головой отвечаешь.
— Еще бы, — сказал Холлер. — Прямо сейчас и отвезу. В «Селл-райт», если ты не против. Это совсем рядом. Лаборатория надежная, аккредитована по стандарту Американской ассоциации банков крови.
— Если ты не против, то и я не против. Расскажи, что будет дальше.
— Сегодня сдам образцы. К пятнице, наверное, нам скажут «да» или «нет». Это сравнение внучки с дедом, двадцать пять процентов хромосом. Дело непростое.
— А как же вещи Доминика?
— Пока не будем трогать. Посмотрим, что покажут мазки.
— Хорошо. Что с заверкой завещания?
— Пока ничего. К вечеру доберусь и до этого вопроса. Но вот что я слышал: утверждается, что у Вэнса нет прямых наследников.
— А мы что?
— А мы ждем подтверждения из «Селл-райт». Если ответ будет утвердительный, готовим документы и подаем на судебный запрет.
— То есть?
— Запрет на распределение имущества. Говорим: «Минуточку, у нас тут законный наследник, собственноручно составленное завещание и доказательства его подлинности». Собираемся с силами и переходим в атаку.
Босх кивнул.
— Но спуску нам не дадут, — предупредил Холлер. — Ни тебе, ни мне, ни наследнице, никому. Имей в виду, мы как на ладони. Нас выставят жуликами, уж поверь.
Читать бесплатно другие книги:
