Всего лишь тень Жибель Карин

Глава 26

Лаваль поднимает воротник куртки.

– Я уже все себе отморозил.

Гомес переводит обогрев на двадцать пять градусов.

– Спасибо. Я соскучился по работе с вами, патрон.

– Кончай свои шуточки, ладно?

Лаваль вздыхает; день был не из легких. Полное ощущение гулянья по тонкому льду. Да и то… Он оказался в лучшем положении, чем остальные парни, которых вогнало в ступор новое лицо шефа. Все такое же жесткое, непреклонное. Но без признаков юмора.

Ужасающее.

Молодой лейтенант не может без доли сочувствия думать о следующем подозреваемом, который попадет в лапы майора.

Оба копа сразу двинулись по адресу, в Кремлен-Бисетр, улица Мишле. Туда, где окопался албанец Николь, тот самый кореш Томора Башкима. Его правая рука на самом-то деле. Тот, кто ведет все дела в Малой и Большой Коронах[15]. Оставаясь под плотным наблюдением на протяжении последних недель, он, однако, еще не привел их к логову своего патрона.

Внезапно Александр спрашивает себя, зачем он здесь. Хуже того: что он здесь делает. В этой машине, на этой улице. В этой жизни.

Кажется, свою работу.

Чтобы придать себе мужества, он начинает припоминать кадры из фильма. Вечер полгода назад, берег реки. Тело молодой женщины, попавшей в руки Башкима. Той, которая попыталась избежать рабства. И послужила примером для остальных.

Александр вспоминает, что он почувствовал, склонившись над трупом. Как скрутило внутренности. Вспоминает даже лицо Пацана прямо перед тем, как тот отбежал метров на десять и его вывернуло.

Башким, говнюк из говнюков. Прожженный сутенер, который редко осмеливался сунуться на французскую территорию, потому что над ним висит ордер на арест, выданный парижским судьей в рамках расследования убийства, точнее, зверского убийства семнадцатилетней проститутки. Девушки, похожей на ангела.

Александр паркует машину метрах в пятидесяти от дома, где живет албанец Николь. Потом звонит парням, которые с самого утра дежурят в фургоне наблюдения.

– Я Первый… мы на месте, можете сваливать.

И начинается долгое ожидание. Гомес прикуривает сигарету, опускает стекло. Лаваль молчит, только снова поднимает воротник парки.

– Замерз, Пацан? Мне тоже холодно.

Знал бы ты, как мне холодно. Я заледенел изнутри.

– Хорошо, что вы вернулись, – бормочет лейтенант.

– Вам же было бы лучше, если бы я не возвращался, – предрекает Александр.

– Зачем вы так говорите? Нам правда вас не хватало.

Майор остается безучастным. Как если бы ни одно слово до него не долетало.

– Без вас мы немного потерялись.

Черная машина въезжает на улицу, двигаясь по встречной полосе, и тормозит у дома. Немецкая тачка, мощная, «БМВ» седьмой серии, с затемненными стеклами.

Минутой позже выходит Николь, садится в седан, который тут же трогается с места и проезжает мимо их «пежо». Лаваль и его шеф пытаются, как могут, сделаться незаметными, потом Александр заводит мотор. Похоже, сегодня вечером они не зря приехали.

Им пришлось немало поколесить вслед за «БМВ».

Не терять ее из виду, но не дать себя засечь. Деликатная задача, с которой Александр вроде бы блестяще справился.

Подозреваемые остановились в спокойном местечке. «Пежо» с потушенными фарами приткнулся метрах в пятидесяти позади них. Гомес и Лаваль вылезли из машины и незаметно приблизились, скрываясь за удачно высаженной шпалерой кустов.

«БМВ» стоит прямо перед ними на пустынном паркинге у хозяйственного магазина. И когда копы видят Башкима и Николя, которые спокойно курят и беседуют, стоя рядом с машиной, они глазам своим не верят.

– Черт, да вот же он! – шепчет Лаваль. – Башким тут, офигеть!

А Гомес молчит. Он смотрит на седан, стоящий с включенным мотором. Это может означать, что шофер остался за рулем и Башким принял меры предосторожности, чтобы мгновенно смыться.

– Берем его.

– Что? Нет, так нельзя!

Лаваль пытается сохранять спокойствие.

– Я уверен, что в тачке сидит третий. А нас только двое!

– Ну и что? Эффект неожиданности, дружок. Никогда не надо себя недооценивать. Иногда это срабатывает лучше, чем стволы.

– Я вызову подкрепление.

– Нет времени. Оставь телефон в покое, Пацан. Это приказ.

Лаваль подчиняется. Инстинкт велит ему делать ноги. Однако он съеживается за кустом. Может, он до сих пор боится Гомеса больше, чем Томора.

– Надень свою повязку, мой лейтенант, – приказывает майор, закрепляя свою на рукаве.

– Этот тип не в себе…

Трудно понять, кого он имеет в виду.

– Повяжем его как миленького… За мной!

Александр выскакивает из укрытия, Лаваль секундой позже следует за ним. А какой у него выбор.

Башким поднимает голову, поворачиваясь в сторону двух мужчин, бегущих по разделительной полосе. Он тушит сигарету, очевидно колеблясь, не метнуться ли в тачку.

Гомес прибавляет ходу, в несколько секунд оказываясь у машины.

– Добрый вечер, господа, Национальная полиция. Томор Башким, следуйте за мной.

Албанец не проявляет ни малейшего волнения.

– У нас нет права находиться здесь в такое время? Объявлен комендантский час?

– Я задерживаю вас на основании ордера на арест, выданного судьей Мерсье в рамках расследования дела об убийстве Ильмы Проковой.

На лице Башкима появляется отвратительная улыбка. Возможно, при воспоминании о том удовольствии, которое он получил, разделываясь с нею или наблюдая, как это делают его подручные.

Гомес возвращает ему улыбку, двое мужчин несколько мгновений меряются взглядами.

– Ильма… как? – просто спрашивает албанец.

– Прокова.

– Не знаю такой.

– Объясните это следователю.

Лаваль прикрывает тылы, метрах в пяти от машины, готовый выхватить оружие.

– Полагаю, вы меня с кем-то спутали, месье… Месье?..

– Майор Гомес, Судебная полиция.

Александр взмахивает своим удостоверением, другая рука лежит на рукояти «зиг-зауэра».

– А позади меня лейтенант Лаваль.

– Пришлите мне повестку, я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.

Несмотря на жуткий акцент, Башким великолепно изъясняется по-французски.

– Думаю, ты не понял, – замечает Гомес. – Я не стану посылать тебе заказные письма. Ты пойдешь со мной прямо сейчас. Ты арестован.

– Сожалею, но у меня другие планы. Меня ждет очаровательная юная дама.

– Надумал проломить ей череп железным прутом? – спокойно интересуется Гомес.

– Какая забавная мысль, майор!

Шум из кустов, которые окаймляют стоянку, на мгновение притягивает взгляд майора.

На лишнюю секунду, в которую Башким бросается на него. Александр пытается достать оружие, но не успевает.

Лаваль выхватывает пистолет в тот момент, когда преступник утыкает свой собственный в горло Гомеса.

Лейтенант застывает с пистолетом в руке.

– Стреляй! – орет Гомес, несмотря на свое сложное положение. – Стреляй!

Это не приказ. Скорее мольба.

Закончить героем. Закончить, прямо сейчас. Став причиной пожизненного срока для этой мрази. Или его смерти, если Лаваль не промажет.

Николь вступает в игру, подобрав «зиг-зауэр» Гомеса и бросив его под насыпь, чем выгоняет из кустов голодную кошку.

Черную, разумеется.

– Стреляй, черт побери! – повторяет майор.

– Бросай ствол! – приказывает Башким. – Или я прикончу твоего приятеля!

– Не слушай его, черт! Стреляй!

Лаваль еще секунду колеблется, потом кладет оружие на землю и подталкивает в сторону албанцев.

– Отпустите его, – просит он. – Отпустите его и уезжайте.

Гомес получает удар рукоятью по голове и оседает на землю, а Башким с подручным усаживаются в «БМВ».

Томор рвет с места, Лаваль устремляется к своему пистолету, наклоняется, чтобы взять его, когда Гомес поднимает голову.

Как раз вовремя, чтобы увидеть, как черная машина несется на его лейтенанта. Бьет его на полной скорости, отбрасывая на несколько метров.

У «БМВ» включается стоп-сигнал, потом огни заднего хода.

– Нет! – кричит Гомес, поднимаясь на ноги.

Машина мчится задним ходом, прокатывается по Лавалю, снова тормозит. Потом направляется вперед, на этот раз объезжая то, что осталось от Пацана, и исчезает в ночи.

Гомес падает на колени.

В мертвой тишине.

Глава 27

Смех Лизы… ее крик, когда она падает в пустоту и разбивается у ног старшей сестры.

Крик Хлои, когда она открывает глаза. Позже, чем было намечено.

Следует признать, что она опять поддалась соблазну и приняла таблетку своего чудодейственного снотворного. Потому что в два часа ночи все еще не могла заснуть. Словно сон окончательно ее покинул.

Она потягивается, машинально пытаясь нащупать тело Бертрана рядом. Но его нет.

Вечером, конечно же. И всю следующую ночь, как она надеется. Она ждет его.

Когда он здесь, она может спать без всяких таблеток. И в этот момент она принимает решение.

– Сегодня вечером я попрошу его переехать ко мне. Это будет памятный вечер…

Хлоя сама удивлена тому, что прошептала. И вдруг спрашивает себя, не вызвано ли ее решение обычным страхом. Поселить мужчину в доме, чтобы Тень держалась подальше? Нет, конечно же нет. Ее желание совершенно не связано с демоном, который рыскает вокруг нее. Она хочет, чтобы Бертран был рядом просто потому, что ей его не хватает. Может, еще потому, что ей хочется какой-то стабильности. Она стареет, это точно.

Стать настоящей парой. Строить планы, делить все, даже повседневные заботы.

Она знает, как это опасно. Но также знает, что Бертрану рано или поздно наскучит эта эпизодическая и хрупкая связь.

Скорее всего, он начнет колебаться. Может даже отказаться. Но по крайней мере, поймет, как она дорожит им. И не исключено, что согласится позже, как следует подумав.

Принятое решение придало ей сил, Хлоя откидывает простыни и раздвигает плотные шторы, впуская свет серого утра, никак не желающего разгораться. В желудке ощущается легкая изжога; Каро по-прежнему дрянная стряпуха! Зато в отношении мужчин ее вкус явно улучшился. Мелькает мысль о Квентине, немного сумрачном, немного загадочном. Не то чтобы красив, но далеко не плох. Обаятелен, без сомнения.

Хлоя накидывает пеньюар на остывшее после одинокой ночи тело. В этот момент что-то притягивает ее взгляд. К прикроватному столику, где она оставила серьги и кольцо, вернувшись ночью. Вокруг них в форме сердца выложено колье из того же набора. Хлоя хватает его дрожащей рукой.

– Господи, – бормочет она.

Она не могла не увидеть его вчера вечером.

Хлоя безвольно падает обратно на постель, не отрывая глаз от украшения, переливающегося у нее на ладони.

– Или я действительно сошла с ума, или…

Он приходил сюда. Пока я спала.

И вновь она не знает, которая из гипотез больше ужасает ее.

Ожерелье выскальзывает из пальцев Хлои и падает к ногам. Длинная сверкающая змея. Ядовитая.

Провозвестница смерти.

Ночь в отделении скорой помощи большой больницы, напоминающей гигантскую фабрику.

Гомес, сидя на черной пластиковой скамейке в сером коридоре, присутствует, того не замечая, при бесконечном коловращении белых халатов. Единственные картины, которые по кругу несутся в его голове, это сбитый Лаваль, раздавленный, сплющенный той машиной. Его бездыханное тело, его размозженные ноги. Его разбитый череп и закрытые глаза.

– Алекс? Почему ты не позвонил мне раньше?

На звук знакомого голоса Гомес поднимает голову. Перед ним стоит Маяр.

– Ты ранен?

Майор машинально трогает пальцем повязку на виске, там, куда пришелся безжалостный удар рукояткой пистолета.

– Пустяки.

– Как Лаваль?

– Умирает.

Маяр в шоке опускается на скамью рядом с ним.

– Рассказывай, – приказывает он после короткого молчания.

– Не могу…

– Я отправил команду к Николю.

Гомес не питает надежды.

– Он скрылся, – подтверждает комиссар. – С оружием и багажом. Испарился… без сомнения, он уже на пути к родным краям. Башким, полагаю, тоже. Конечно, мы обыскиваем квартиру Николя, вдруг он в спешке забыл что-нибудь интересное. Но я не питаю особых иллюзий.

На майоре лица нет от тревоги и ненависти. Лаваль умрет. К тому же понапрасну.

Второй удар. Почти такой же жестокий, как первый. Достаточно, чтобы прикончить его.

И все же его сердце еще бьется. Что же нужно, чтобы оно наконец остановилось?

– Тебе не следовало так быстро возвращаться к работе, – роняет Маяр, как если бы говорил сам с собой.

– Думаешь, вина на мне?

– Вина на Башкиме. Это же он был за рулем, верно?

– Ты прав, это я виноват, – бормочет Гомес. – Во всем виноват я.

– Нет, если уж на то пошло, ответственность на мне, – вздыхает дивизионный.

– Ты ничего не знаешь! – повышает голос Гомес. – Тебя там не было, когда…

– Это я виноват, – упорствует Маяр. – Я не должен был соглашаться, чтобы ты вернулся так быстро, после…

– Хватит! – резко обрывает его Александр. – Я убил мальчишку.

Он встает, потрясенный комиссар остается сидеть.

– Я убил мальчишку, – холодно повторяет Гомес. – И мне нет оправдания.

Вот только убить я хотел самого себя.

Смерть – дама нелегкого поведения. Она отказывает тем, кто ее хочет, и отдается тому, кто ее отвергает.

Гомес снова садится, прислоняется ноющим виском к стене. Вот если бы его череп взорвался или схлопнулся. Размазав мозги по серым стенам проклятого коридора.

Маяр колеблется несколько секунд, потом кладет руку на плечо Александра.

– Только, пожалуйста, не сорвись. Твои люди сейчас приедут, им еще этого не хватало.

Хлоя по-прежнему сидит на кровати. Она даже не оделась и не выпила кофе. Смотрит, как минуты на часах сменяют друг на друга. Красные цифры, которые больше не имеют значения.

Он приходил, пока я спала.

В конечном счете она остановилась на этом. Может, менее страшный, чем безумие.

Он пришел сюда, ко мне в спальню. Когда я была здесь. В отключке из-за снотворного.

Может быть, он меня трогал.

Конечно, он меня трогал.

Нескончаемая дрожь леденит ее кожу. Чудовищное чувство.

Чувство изнасилования.

Изнасилования у себя дома, в средоточии ее интимной жизни. Изнасилования ее ночи, ее снов.

Она даже не подумала проверить, пусто ли в доме. Она инстинктивно уверена, что его здесь больше нет. Что он ушел до того, как она проснулась. А еще она знает, что он вернется. Что он на этом не остановится. Она только не знает, чего же он хочет.

Выбить ее из колеи? Убить ее?

Она достает пистолет, держит его на коленях. Теперь она не расстанется с ним, не забудет положить ночью под подушку. Если только здесь не будет Бертрана, разумеется.

Ну да, он будет здесь.

Последняя надежда.

Хлоя вдруг вспоминает, что у нее есть работа. Что ее где-то ждут.

Но она не может вспомнить, откуда берутся силы, чтобы туда пойти. А потому остается здесь, пленницей в своей спальне.

Пленницей Тени.

Пленник больницы, этих бесконечных коридоров, Гомес так и не смог вернуться домой. Как если бы, оставив Лаваля, он подписал ему смертный приговор.

В любом случае он теперь не знает, куда идти.

К себе в кабинет? Вина и стыд помешают ему переступить порог комиссариата.

Домой? Но даже собственная квартира кажется ему сомнительным убежищем.

Единственное убежище, о котором он мечтает, это ее руки. Но ее больше нет. Улетела с дымом.

Все, чем она была, свелось к этому. Все, что они пережили, кончается вот так.

В сущности, это нормально. Смерть – единственная финальная точка, пока не доказано обратное.

Просто ее смерть пришла раньше, чем предполагалось.

Где-то недалеко от него сражается Пацан. Сопротивляется. Он хочет жить, Александр это чувствует. Как будто их связывает невидимая нить. Но о его шансах врачи высказываются пессимистично. Множественные травмы, одна из которых черепно-мозговая, открытые переломы ног, продавленная грудная клетка. Не считая перелома двух позвонков, расплющенных внутренних органов… Чудо, что он еще жив.

Или гнусность, возможно.

Потому что если он избежит компании мертвецов, то станет скорее овощем, чем человеком.

Гомес проглатывает купленную в магазинчике при приемном покое жидкость, которую почему-то называют кофе.

Ему пока что не дали повидать Пацана. Может, оно и к лучшему.

Снова усаживаясь на скамью, в конце коридора он замечает своего заместителя. Капитан Вийяр, не здороваясь, устраивается рядом.

– Какие новости?

– Никаких.

– Его сестра будет завтра, – сообщает Вийяр. – Она живет в Новой Каледонии, сядет на первый самолет.

– А родители? – спрашивает Александр.

– Отец умер, а мать в больнице… Альцгеймер. Она о нем даже не помнит.

Гомес осознает, что практически ничего не знает о Лавале.

Я последняя сволочь. Настоящий мерзавец, в конечном счете не лучше Башкима.

– У него была подружка?

– Думаю, нет, – отвечает Вийяр. – Во всяком случае, он нам ни о ком не говорил, и никто пока не проявился.

Гомес вспоминает о красивой любовной истории, рассказанной в пабе за парой кружек пива. Байка, конечно, придуманная, чтобы доставить ему удовольствие. Потому что Пацан думал о нем. Он был великодушным. Умным и забавным.

Он был хорошим парнем. И я убил его.

– Тебе стоит поехать домой, – добавляет капитан.

Он не предлагает вернуться на работу. Он им больше не нужен.

– И что там делать?

– А здесь ты сидишь, чтобы что делать? Думаешь реанимировать его, плесневея в коридоре?

Александр стискивает зубы, лицо каменеет еще больше.

– Оставь меня в покое.

И сразу же, без предупреждения – прямая атака. Та, которой Гомес ждал с самого начала.

– Что на тебя нашло вчера вечером, почему ты полез на них при таком раскладе? Почему не вызвал нас? Ты полный псих или что?