Всего лишь тень Жибель Карин

На этот раз у майора сжимаются кулаки.

– Я всегда был психом.

– Возможно. Но раньше ты не играл жизнями своих людей.

– Пошел вон.

Вийяр встает, смотрит на шефа с гневом, смягченным грустью.

– Ты слетел с катушек, Алекс.

– Убирайся, говорю тебе.

Гомес тоже встает, нависая над противником. Понимая, что они с майором в разных весовых категориях, Вийяр отказывается от борьбы. Так или иначе, если он заедет ему кулаком в морду, это не воскресит Лаваля.

– Я вернусь завтра. Мне нужно заниматься текучкой. Если будут новости, позвони. Даже если будет плохая новость и середина ночи.

– Конечно, – соглашается Гомес.

Он смотрит вслед уходящему заместителю с желанием остановить его, попросить прощения. Сказать, как плохо ему самому.

– Майор?

Александр поворачивает голову к неслышно подошедшему врачу.

– Вы можете увидеть его, если хотите, но очень ненадолго.

Его сердце подпрыгивает. Ведь он считал, что Пацан уже мертв.

Они идут по одному из этих чертовых коридоров, но уже по какому-то другому.

– Я должен предупредить, майор, вас может шокировать его вид.

– Я был с ним, когда это случилось, – напоминает Гомес.

– Но сейчас еще хуже, – заявляет медик. – Так что держитесь.

Врач открывает дверь, Гомес проходит следом.

– Внутрь нельзя, вы можете увидеть его через стекло.

Гомес подходит к стеклянной перегородке и внезапно понимает, что хотел сказать интерн.

Да, теперь хуже.

Даже чудовищно.

Лаваль неузнаваем. В его лице почти не осталось ничего человеческого. Бесформенное, страшное. Физиономия покойника, выловленного две недели спустя. Окруженный варварскими приспособлениями, с иглами в каждой руке и трубкой в горле, Пацан похож на груду освежёванной плоти. Его частично перевязанный торс колеблется в ритме, задаваемом аппаратурой.

– Ему… больно? – шепчет Гомес.

Медик тоже смотрит на своего пациента. С должным безразличием.

– Он в коме. Не могу вам сказать. В любом случае мы делаем все, чтобы облегчить боль.

– Если он выкарабкается… каким… каким он будет?

– Опять-таки не могу сказать. Одно очевидно: он никогда не будет нормально ходить. Мы были вынуждены…

Гомес на мгновение прикрывает глаза. И тут же открывает снова. Он должен смотреть на него. Не прятаться.

– Мы были вынуждены ампутировать одну ногу, – продолжает врач. – По колено. Что касается остальных повреждений, нужно ждать, пока он очнется, чтобы определить. Но не буду скрывать, что шансов на возвращение у него немного. И все же не стоит отчаиваться. Он молод, вполне здоров… Ну, был вполне здоров, я хочу сказать. Крепкое телосложение. Значит, можно надеяться на чудо.

Уже очень давно Александр забыл про веру в чудеса.

– Я должен идти. У вас десять минут. Потом будьте добры вернуться в коридор, чтобы не мешать персоналу. Держитесь, майор.

Оцепеневший Гомес остается стоять перед стеклом. Кладет на перегородку обе ладони, потом прислоняется лбом.

– Борись, Пацан. Не умирай, пожалуйста.

Приходят слезы, прокладывая бороздку человечности на каменном лице.

– Прости меня… Слышишь? Да, я знаю, что слышишь. Знаешь, это не совсем моя вина. Все из-за Софи… Нет, мне нет оправданий, ты прав. Как я хотел бы оказаться на твоем месте!

– Месье, вам больше нельзя здесь оставаться, – приказывает женский голос.

Медсестра берет его за плечо и ведет к двери. Он подчиняется, не способный ни к какому мятежу.

– Думаете, он сможет меня простить?

Женщина сочувственно на него смотрит. Потом открывает дверь и мягко подталкивает его на выход.

Легкий свежий ветерок морщит серую воду. Такую же серую, как небо.

Хлоя медленно идет по самому краю берега реки, безучастная к шуму, к суете, к жизни.

Время от времени она бросает взгляд назад. Конечно, она его не увидит. Он сам выбирает, показаться или нет. Он сам решает. Тот, кто ведет убийственную игру по своему усмотрению.

А она всего лишь пешка, добыча, дичь.

Его вещь, уже.

Она сбежала из дому в полдень. Ей и в голову не пришло поехать на работу или хотя бы позвонить Пардье. Пошли они все к черту.

Зато она отправила множество сообщений Бертрану и теперь ждет, когда он позвонит.

Он придет ее обнять. Успокоить, утешить. Он придет любить ее.

Она села в машину и поехала куда глаза глядят. Лишь бы какое-то время двигаться и оказаться в случайном месте. Если только на этот раз сюда ее привел не он.

Что она сделала, чтобы заслужить такое? Какую ошибку совершила, чтобы ее так наказывали?

Она садится на скамью, смотрит, как мимо проплывает баржа, нагруженная под самую завязку.

Я убила Лизу. Я уничтожила младшую сестру, свою собственную сестру.

Которую должна была защищать.

Значит, я так или иначе заслужила страдание.

Александр в конце концов сбежал. Ему нужно было на воздух. Срочно.

Зрелище Лаваля на больничной койке, или на смертном ложе, не шло из головы. Оно прорывалось сквозь завесу его мыслей. Становилось все рельефней, красочней, ужасней.

Он остановил машину, спустился прямо к берегу Марны.

Идти, дышать.

Однако ничто не принесет облегчения. От его вины, груза, страдания.

Он шел вперед, словно робот, с одной и той же кошмарной круговертью в голове.

И тут его ждало потрясение.

Женщина, которая казалась такой же потерянной, как и он сам. Сидела одна на скамейке.

Гомес застыл. Она так похожа на…

Может, ему показалось? Или он уже дошел до галлюцинаций?

Знак? Послание?

Незнакомка встала, взяла сумочку и медленным шагом направилась прямо к нему. Даже не видя его.

Но в момент, когда их пути пересеклись, пересеклись и глаза. Их взгляды тяжелы, их беды близко, он это чувствует.

Гомес обернулся ей вслед. Сходство с Софи так велико, что он едва не потерял сознание.

Но это не Софи.

Всего лишь ее тень.

Было уже почти шесть вечера, когда Бертран позвонил в дверь: хотя у него есть ключи, он предпочитает предупреждать о приходе. Хлоя быстро открыла, кинулась в его объятия.

– Как я рада, что ты здесь… Мне тебя не хватало, – бормочет она.

Он гладит ее по волосам, целует в шею. Она закрывает дверь, тщательно запирает замок.

– Все хорошо? – спрашивает Бертран.

Она не хотела ничего говорить по телефону, но он почувствовал, что с ней что-то не в порядке.

Хлоя не отвечает, снова обнимает его.

– На работе все нормально?

– Я не пошла на работу, – тихонько признается Хлоя.

– Да ну? Почему? Ты заболела?

Она берет его за руку, ведет в гостиную.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – предлагает она.

– Да… Но сначала скажи мне, что не так.

Хлоя делает глубокий вдох, не сводя с него глаз, пока он снимает пальто.

– Я очень хочу тебе рассказать, но сначала пообещай, что не будешь раздражаться.

Она берет бутылку виски, наливает ему в стакан.

– Слушаю тебя.

– Он приходил сюда этой ночью.

Лицо Бертрана отражает его реакцию. Но он молчит, ожидая продолжения.

– Он положил одну вещь мне в спальню, пока я спала. Колье.

– Ты хочешь сказать, что нашла что-то вроде… подарка?

– Нет. Это мое украшение. Вчера вечером я пошла к Кароль. Я искала это колье повсюду. Хотела его надеть. Знаешь, то, из белого золота, я его часто ношу.

– И что дальше?

– А дальше то, что я никак не могла его отыскать. Весь дом перерыла. А утром оно было здесь. Лежало на прикроватном столике, на самом виду. И сложено в форме сердечка.

Несколько секунд Бертран смотрит в сторону. Возможно, то, что он видит перед собой, для него невыносимо.

– Ты мне не веришь, да?

Он делает пару глотков виски, ставит стакан на журнальный столик.

– Нет, верю, – успокаивает он. – Но поговорим об этом позже.

Она видит по его глазам, что он пришел не разговаривать. Что он хочет совсем другого.

Он хочет ее.

Он внезапно и сразу воспламеняется. Ему, наверное, тоже ее не хватало, пусть даже они не были вместе всего одну ночь. Сколько времени надо наверстать.

Он обнимает ее за талию, поднимает и кружит в воздухе. Хлоя начинает смеяться.

Никогда бы не подумала, что сегодня она будет смеяться.

И Тень исчезает, побежденная чем-то куда сильнее страха и сомнений. Властное желание сметает все на своем пути, сминает все своей мощью. Хотя Хлоя не пила алкоголя, она будто пьяна. Пьяна им, тем, что их объединяет, связывает.

Танец заканчивается на диване, привычно принимающем их объятия. Он не говорит ни слова, как часто бывает. Даже не теряет времени, чтобы полностью раздеть ее. Только то, что необходимо. Она закрывает глаза, снова открывает, ослепленная слишком сильным светом.

Им.

Ощущение, что его руки наэлектризованы, что они разжигают тысячи искорок на ее коже, цепляют тысячью крючков ее плоть. В ней не остается ни одной пустой частицы.

Двое. Единое тело.

Хлоя забывает свое имя, свое прошлое, свою жизнь. Тени. Все, что не он. Единственный повелитель покоренной страны, порабощенной и послушной.

Алеющие угли превращаются в костер, в пожар.

Пекло, близкое к преисподней. Потом великий холод, близкий к смерти.

Долгие минуты они лежат сплетясь, сраженные наповал.

Пока Бертран наконец не отпускает ее. У Хлои ощущение, что она скользит по южному морю.

Однако он уже сидит рядом с ней. Она прислоняется лбом к его плечу, гладит затылок.

– Мне бы хотелось, чтобы мы больше не расставались, – шепчет она. – Чтобы мы жили вместе…

Он смотрит ей в глаза, тянет бесконечную паузу. Ту, что рождает сомнение.

– Ты ведь не против? – с мольбой спрашивает Хлоя.

Она сложила оружие и теперь похожа на маленькую девочку.

– Между нами все кончено, – бесцветным голосом наносит удар Бертран. – Точка.

Длинный кинжал погружается в живот Хлои. По самую рукоять.

– Я ухожу от тебя.

Он не спеша начинает одеваться. Накидывает пальто.

Хлоя смотрит, как он уходит, не в силах выговорить ни слова. Трудно говорить, когда в тебе лезвие, пронзившее насквозь.

Когда хлопает дверь, она даже не вздрагивает.

Пустота.

Только странное чувство. Будто смотришь, как умираешь, и ничего не можешь поделать.