В высших сферах Хейли Артур
А он не без внутренней издевки подумал: «Я бы тоже хотел многое делать постепенно». В идеале следовало бы медленно, с трудом создавать влиятельную поддержку Акту о союзе. Но, как всегда, времени не хватало, и ему придется идти наугад и продвигаться быстро.
К счастью, он многое мог сейчас предложить. Соглашение относительно Аляски плюс другие ощутимые уступки немало будут весить в его предложении парламенту и избирателям. Учитывая при этом серьезность обстановки, не требовавшей преувеличений, он был убежден, что сможет победить на выборах, тем самым обеспечив себе мандат на подписание Акта о союзе.
Даже и не будь кризиса, время для этого созрело. Десять или даже пять лет назад, когда в самом разгаре были поиски так называемой канадской самобытности с присущим этому шовинизмом, любой Акт о союзе был бы с ходу отвергнут. Но с тех пор настроение нации изменилось.
Естественно, оппозиция, возглавляемая Бонаром Дейцем, пустит в ход все оружие, какое только найдется. Но он сможет с ними справиться, он уверен. Крайний национализм ныне воспринимают, как и должно, считая это опасным самоудовлетворением — опасным еще и потому, что оно какое-то время отдаляло Канаду от ее надежнейшего друга во враждебном мире. Теперь же узы культуры, идеалов, товарищества, а иногда даже и любви открыто протянулись между Севером и Югом и все больше укрепляются. И не потому, что люди перестали критически относиться к Соединенным Штатам, — наоборот: США часто доводили до отчаяния своих друзей и поклонников. Но по крайней мере при всех ошибках отношения между странами были в основном приличными в противоположность недоброжелательству и злобе в остальном мире.
Маргарет взяла «Стар» и стала листать.
— Ой, тут гороскопы, Джейми. Ты читал свой?
Повернув к ней голову, он раздраженно ответил:
— Нет, и я просил бы не поднимать эту тему.
Интересно, подумал он, не пытается ли она отомстить ему за их предшествующее препирательство? Последнее время их отношения стали немного натянутыми, подумал он; возможно, потому, что они слишком мало времени бывают наедине. Когда они в последний раз долго разговаривали?.. Ах да, вечером после той истории в Доме Правительства. Надо, наверное, быть повнимательнее к Маргарет, но беда в том, что день так короток и столько важных вещей, которые он может сделать только сам. Быть может, когда подготовка, которой он сейчас занят, будет позади, у него станет больше времени…
— Какая-то жуткая тарабарщина! — Маргарет возмущенно шуршала газетой. — Ну в самом деле! «Стар» до того уверена в своем обличении того и этого, что потом они перепечатывают это безобразие изо дня в день.
— Им наверняка стыдно, — сказал ее муж. — Зато газета продается. Поэтому они и помещают такой материал в самом конце — в надежде, что его не все заметят.
— Послушай, вот что тебе предсказывают на сегодня, Джейми Стрелец! — Маргарет старательно принялась читать, держа газету ближе к свету: — «Важные и благоприятные флюиды Венеры. Не волнуйтесь по поводу предпринятых усилий — они были во благо и далее материализуются. Продолжайте так и дальше и не теряйте веры в себя. Но следите за облаками, которые увеличиваются». — Она опустила газету. — Что за ерунда! Потрясающая ерунда!
— Да, — сказал Джеймс Хоуден, — верно?
Странно, однако, подумал он: снова облако. Что там было раньше, полторы недели назад: «Остерегайтесь облака не больше ладони»? Цитата из Ветхого Завета, верно? Про Илью, увидевшего облачко, поднимавшееся из моря… а потом до него дотронулся ангел, и он был миропомазан на королевский престол, а позже он разделил воды Иордана и вознесся на небо в огненной колеснице. Но для Ильи облако явилось знаком силы. Так же будет и для него или же это знак предупреждающий? Какой же? Внезапно на память пришли слова старой миссис Зидер… в тот день в суде в Медисин-Хэт… «Я, дорогой, дитя, рожденное под знаком Стрельца. Вот увидишь!»
— Джейми! — резко окликнула его Маргарет.
— Что такое? — Он круто перестроил свои мысли.
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем, — солгал он. — Я выключил свой мозг.
Через несколько минут Маргарет объявила:
— Командир Гэлбрейт пригласил меня в кабину экипажа. Я думаю, надо пойти.
Муж кивнул ей.
— Я б хотел, чтобы ты пошла и извинилась за то, что я так веду себя в этом полете. — Он взглянул в дальний конец кабины на настенные часы. — Пока тебя не будет, мне, наверное, следует принять юного Проузи. Его уже два дня распирают какие-то известия.
Несмотря на присутствие окружения — трех министров и собственного штата, сидевших сейчас в переднем салоне, — премьер-министр провел с кем-либо из них слишком мало времени в Вашингтоне, кроме Артура Лексингтона.
— Хорошо, — сказала Маргарет, — я пришлю его.
Эллиот Проузи, вошедший после ухода Маргарет из переднего салона, был одним из двух помощников премьер-министра. Молодой, атлетически сложенный красавец, богатый и независимый, да к тому же почетный выпускник университета Макгилла, он проходил обучение у политика, что весьма распространено нынче среди молодых людей, мечтающих занять высокие политические посты. Через два-три года он уйдет со своей нынешней работы и постарается добиться избрания в палату общин. А пока партия использовала его мозги и знания, а он имел уникальную возможность видеть изнутри, как работает правительство, что со временем может сократить ему дорогу в министры.
Джеймс Хоуден не понимал, нравится ли ему Проузи, который порой бывал слишком усерден. Но сейчас премьер-министр был настолько доволен вашингтонскими переговорами, что это побудило его сделать широкий жест. И, указав на стоявший напротив стул, он произнес:
— Итак, Эллиот, насколько я понимаю, у вас есть что-то на уме.
— Да, сэр. — Проузи осторожно опустился на стул с серьезным, по обыкновению, лицом. — Если помните, я начал вам вчера докладывать…
— Я знаю, — сказал Хоуден. — И прошу извинить меня за то, что оборвал вас. Но были проблемы — о некоторых из них вы уже знаете, — и я не мог выделить вам время.
Ему показалось, что на лице молодого человека промелькнуло раздражение. Ничего не поделаешь: этому в политике тоже надо научиться — привыкнуть говорить, очень часто без особой нужды, но это составная часть профессии.
— Мистер Ричардсон и мисс Фридман связывались со мной, — сказал Эллиот Проузи. — По поводу дела этого иммигранта в Ванкувере.
— О, ради всего святого, нет! — взорвался Джеймс Хоуден. — Я уже слышал об этом столько, что на всю жизнь хватит.
— Похоже, они слышали в Оттаве куда больше. — И Проузи заглянул в бумаги в папке.
— Неужели людям нечем больше занять свои чертовы умы? — кипел Хоуден. — Неужели они не знают, что есть другие вещи… более важные проблемы, которые возникают в мире?
А сам подумал: «Объявление о заключении Акта о союзе выбросит из новостей всякое упоминание об иммиграции — когда об этом станет известно, в газетах ни для чего другого места не будет. Но сейчас еще не пришло время…»
— У меня на это нет ответа, сэр. — У Проузи была привычка все вопросы воспринимать буквально, будь то риторические или другие. — Но у меня записано, сколько телеграмм и писем пришло по этому вопросу.
— Скажите же, — буркнул Хоуден.
— С тех пор как вы покинули Оттаву и по сегодняшнее утро на ваше имя поступило двести сорок телеграмм и триста тридцать два письма. Все — кроме двух телеграмм и восемнадцати писем — за человека на корабле и с критикой правительства.
— Что ж, — пробурчал Хоуден, — по крайней мере у двадцати человек хватило ума.
— Было кое-что и новое. — Эллиот Проузи снова заглянул в свои записи. — У человека на корабле, по-видимому, появился адвокат, который позавчера добился приказа nisi на основании Habeas corpus. Сегодня днем его заявление рассматривается в Ванкувере.
— Суд откажет ему, — устало произнес Хоуден. — Это старая юридическая хитрость. Я сам ею пользовался.
— Да, сэр, я понимаю — в Оттаве держатся такого же мнения. Но мистера Ричардсона очень беспокоит освещение в газетах. Похоже, об этом много пишут. Он просил сообщить вам, что публикации увеличиваются в размере и большинство появляется на первой странице. Некоторые газеты Восточного побережья прислали в Ванкувер своих репортеров для освещения этого дела. Появилось четырнадцать передовиц, критиковавших ваше выступление перед отъездом в Вашингтон. Мистер Бонар Дейц тоже выступает при первой возможности с заявлениями, атакуя правительство. По словам мистера Ричардсона, «оппозиция использует момент».
— А что, он считал, они станут делать? — со злостью спросил премьер-министр. — Выйдут на улицу и станут нам аплодировать?
— Я, право, не знаю, что он на этот счет думает.
Хоуден раздраженно бросил:
— А какого черта вы должны отвечать на все вопросы?
— Я всегда считал, что вы ждете от меня ответа, — сказал Проузи.
В тоне молодого человека было вежливое удивление, и, несмотря на свою злость, Хоуден улыбнулся.
— Вы ни в чем не виноваты, и никто не виноват, кроме… — Мысли его перекинулись на Харви Уоррендера:
— Есть еще кое-что, — произнес тем временем Эллиот Проузи. — Мистер Ричардсон просил меня предупредить вас, что пресса завалит вас вопросами в аэропорту по прибытии Он сказал, что не видит, как вы сможете этого избежать.
— А я и не стану избегать, — мрачно сказал Джеймс Хоуден. И посмотрел в упор на своего помощника. — Вас считают умелым молодым человеком. Что бы вы предложили?
— Ну… — протянул Проузи.
— Выкладывайте.
— Если позволите, сэр, вы хорошо владеете аудиторией, когда не сердитесь.
Хоуден снова улыбнулся и покачал головой:
— Позвольте вас уведомить: никогда не выходите из себя, общаясь с прессой.
А позже сам, забыв о своем совете, вышел из себя.
Произошло это после приземления в аэропорту Оттавы. Самолет остановился, как обычно бывает, когда прилетают особо важные персоны, у общественной части аэропорта, а не у той части, которая отведена для королевских канадских военно-воздушных сил, откуда «Вэнгард» отлетал. В отдельной кабине после ухода Эллиота Проузи Джеймс Хоуден, отбросив на время злость, мысленно предвкушал свое триумфальное возвращение, хотя и мог поделиться своим успехом в Вашингтоне лишь с немногими.
Выглянув в окошко, Маргарет заметила:
— Наверху собралась целая толпа. Как ты думаешь, они нас ждут?
Отстегнув ремень, Хоуден перегнулся через Маргарет. И в самом деле несколько сот человек — большинство в теплых пальто и шарфах, защищавших от холода — стояли сгрудившись у ограды и за ней. Толпа разрасталась прямо у них на глазах.
— Все возможно, — в приподнятом настроении произнес он. — В конце-то концов премьер-министр Канады имеет определенный статус.
Судя по выражению лица, такой ответ не слишком удовлетворил Маргарет.
— Надеюсь, мы быстро сквозь них пройдем, — сказала она. — А то я немного устала.
— Ну, долго это не должно быть, но мне, наверное, придется сказать несколько слов.
В мозгу замелькали фразы: «…чрезвычайно успешные переговоры (он может так сказать, не торопя событий)… в ближайшие две-три недели будет объявлено о практически достигнутом… стремление установить более тесные, теплые (лучше не говорить «близкие») отношения между нашими двумя странами… был рад возобновить наши давние дружеские отношения с президентом…»
Нечто в таком духе, решил он, будет самым подходящим для данного случая.
Моторы заглохли, дверь фюзеляжа открылась, и подкатили лестницу. Джеймс Хоуден и Маргарет вышли первыми, остальные вежливо ждали своей очереди.
Солнце то появлялось, то исчезало, и по аэропорту гулял холодный северный ветер.
Они приостановились наверху лестницы, частично укрытые от ветра, и Хоуден подумал, что находившаяся всего в какой-нибудь сотне ярдов от них толпа стояла удивительно тихо.
Стюарт Каустон подошел к ним, вытянув руку.
— Приветствую! — Он так и сиял. — И от имени всех нас поздравляю с прибытием домой.
— Господи! — воскликнула Маргарет. — Да мы же отсутствовали-то всего три дня.
— А нам показалось, гораздо дольше, — заверил ее Каустон. — Нам вас не хватало.
Улыбчивый Стю, сжимая руку Хоудена, пробормотал:
— Замечательный, замечательный результат. Вы оказали великую услугу стране.
Пропустив Маргарет вперед, Хоуден стал спускаться по лестнице и тихо спросил:
— Вы говорили с Люсьеном Перро?
Министр финансов кивнул:
— В точности, как вы велели по телефону. Я информировал Перро, но никого больше.
— Отлично! — одобрительно сказал Хоуден. Они теперь уже шли к зданиям аэропорта. — Завтра мы соберем кабинет в полном составе, а до тех пор я хотел бы поговорить сегодня вечером с вами, с Перро и еще с одним-двумя. Лучше будет собраться в моем кабинете.
Маргарет запротестовала:
— Неужели надо и это делать именно сегодня, Джейми? Мы оба устали, и я так надеялась, что мы тихо посидим вечерком.
— У нас еще будут тихие вечера, — не без раздражения ответил ей муж.
— Быть может, вы могли бы заехать к нам, Маргарет, — предложил Каустон. — Я уверен, что Дейзи будет вам рада.
— Спасибо, Стю. — Маргарет отрицательно покачала головой. — Я думаю, не сегодня.
Они прошли уже полпути до терминала. За их спиной остальные члены делегации спускались с самолета.
И снова премьер-министр заметил, какая тихая, настороженная стоит толпа. Он с любопытством заметил:
— Какие они необычно тихие, верно?
Каустон насупился.
— Мне сказали, что местные недружелюбно настроены. — И добавил: — Похоже, что это организованная демонстрация. Они приехали на автобусах.
И тут, как будто слова эти были сигналом, разразилась буря.
Сначала засвистели и зашикали со страшной силой, как будто их долго сдерживали и они прорвались. Затем раздались выкрики, и можно было разобрать слова: «Скряга!», «Диктатор!», «Бессердечный мерзавец!», «Мы тебя выкинем!», «Не быть тебе долго премьер-министром!», «Подожди — вот будут выборы!»
И одновременно появились плакаты. До этого момента они были спрятаны, а теперь Хоуден уже мог прочесть:
«ДЕПАРТАМЕНТ ПО ИММИГРАЦИИ -
КАНАДСКОЕ ГЕСТАПО
ВПУСТИТЕ ДЮВАЛЯ -
ОН ЗАСЛУЖИВАЕТ ПЕРЕДЫШКИ
ИЗМЕНИТЕ НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ
ЗАКОНЫ ИММИГРАЦИИ
ИИСУС ХРИСТОС
ОТВЕРНУЛСЯ БЫ ОТ ВАС
КАНАДЕ НУЖЕН
ДЮВАЛЬ, А НЕ ХОУДЕН
БЕССЕРДЕЧНОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО
ПУСТЬ УБИРАЕТСЯ»
Сквозь сжатые губы Хоуден спросил Каустона:
— Вы знали об этом?
— Брайан Ричардсон предупреждал меня, — сказал несчастный министр финансов. — По его словам, все это куплено и оплачено оппозицией. Но, откровенно, я не думал, что будет так скверно.
Премьер-министр увидел, как камеры телевидения развернулись на плакаты и улюлюкающую толпу. Сегодня вечером это покажут по всей стране.
Делать нечего — надо идти ко входу в терминал под все разраставшиеся злобные крики и улюлюканье. Джеймс Хоуден взял Маргарет под руку и заставил себя улыбнуться.
— Держись так, словно ничего не происходит, — настоятельно попросил он, — и не спеши.
— Я стараюсь, — сказала Маргарет. — Но это немного трудно.
Когда они вошли в терминал, крики стали менее слышны. Их ждала группа репортеров — позади топтался Брайан Ричардсон. Еще больше телекамер было нацелено на премьер-министра и Маргарет.
Как только Хоудены остановились, молодой репортер спросил:
— Господин премьер-министр, изменили ли вы в какой-то мере свое мнение относительно иммиграции Дюваля?
После Вашингтона… разговора в высших сферах, уважения, оказанного ему президентом, после его успеха… чтоб ему был задан первым такой вопрос — это же возмутительно. Опыт, мудрость, осторожность исчезли, и премьер-министр гневно заявил:
— Нет, я ничего не изменил и не изменю. То, что происходит сейчас — если вы сами не догадались, — всего лишь преднамеренная политическая демонстрация, устроенная безответственными элементами. — Репортеры заработали карандашами, а Хоуден продолжал: — Эти элементы — и мне нет нужды их называть — используют данную незначительную проблему, пытаясь отвлечь внимание общественности от реальных достижений правительства в более важных вопросах. Более того: я говорю вам, что пресса, продолжая уделять особое внимание этому малозначительному делу в такое время, когда нашей стране предстоит принять серьезные и важные решения, одурачена или же безответственна, а быть может, и то и другое.
Он увидел, как Брайан Ричардсон затряс головой. «Да ладно, — подумал Хоуден, — газеты часто ведут себя по-своему, и атака порою является лучшим способом защиты». Немного поостыв, он уже сдержаннее продолжал:
— Вы, джентльмены, должны помнить, что я терпеливо и долго отвечал на вопросы по этой теме три дня назад. Но если вы забыли, я снова подчеркну, что правительство намерено держаться закона, каким является Акт об иммиграции.
Кто-то спокойно спросил:
— Вы хотите сказать, что дадите Дювалю гнить на корабле?
Премьер-министр отрезал:
— Это вопрос не ко мне.
Это был неудачный подбор слов — он-то имел в виду, что решение этого вопроса выходит за рамки его юрисдикции. Но упрямство помешало ему исправить сказанное.
К вечеру эта его фраза обошла всю страну от побережья до побережья. Ее повторяли по радио и ТВ, и редакторы утренних газет с небольшими изменениями били в одну точку:
О Дювале: «Меня это не касается».
Пресса, общественность — «безответственны».
Глава двенадцатая
Ванкувер, 4 января
1
Самолет премьер-министра сел в аэропорту Оттавы в 1.30 дня по восточноевропейскому времени. В Ванкувере в этот момент — а он находился на расстоянии четырех провинций и трех зон времени к западу — было еще утро и время приближалось к 10.30, то есть к тому часу, когда приказ nisi касательно освобождения Анри Дюваля должен был слушаться у мирового судьи.
— Почему у мирового судьи? — спросил Дэн Орлифф у Алана Мейтленда, перехватив его в набитом народом верхнем коридоре здания Верховного суда. — Почему не в судебном зале?
Алан только что вошел с улицы, где поднявшийся ночью резкий холодный ветер вызывал дрожь. Теперь в теплом помещении вокруг них крутились люди — адвокаты в развевающихся мантиях спешили мимо; совещались в последнюю минуту с истцами или ответчиками; судейские служащие; репортеры — этих последних сегодня было больше обычного из-за интереса, какой вызывало дело Дюваля.
— Слушание будет проходить в зале суда, — поспешил сказать Алан. — Я не могу задерживаться: наше дело начнут рассматривать через несколько минут.
Его смущало то, что Дэн Орлифф стоял с раскрытым блокнотом и нацеленным на бумагу карандашом. Ему пришлось столкнуться с этим не раз в последние несколько дней — с тех пор как появилась первая заметка Орлиффа, затем вчера опять, после того как стало известно, что он подал прошение, основанное на Habeas corpus. Посыпались интервью и вопросы. Действительно ли он завел дело? Чего он ожидает? Если будет признано, что он прав, — что дальше?..
Он уклонился от ответа на большинство вопросов, объясняя это профессиональной занятостью, да и в любом случае, говорил он, он не может обсуждать дело, которое находится sub judice[16]. Он сознавал также, что судьи не любят адвокатов, жаждущих рекламы, и поэтому ему было очень не по себе от внимания прессы. Но сколь бы это его ни заботило, вчера и сегодня появилось множество заголовков, как и сообщений по радио и телевидению…
А начиная со вчерашнего дня посыпались телефонные звонки и телеграммы со всей страны, от совсем незнакомых людей — в большинстве от таких, о ком он никогда и не слышал, хотя, правда, было несколько известных имен. Все желали ему успеха, несколько человек предлагали деньги, и под конец его растрогало то, что участь попавшего в беду одинокого человека все-таки вызвала настоящее сострадание.
Сейчас, как только Алан остановился поговорить с Дэном Орлиффом, его окружили и другие репортеры. Один из них — неместный, которого Алан запомнил со вчерашнего дня (он считал, что это репортер из монреальской «Газетт»), — спросил:
— Да, а почему это будет у мирового судьи?
Алан решил, что надо уделить минуту для разъяснения. Это ведь не судебные репортеры, и пресса помогла ему, когда была нужна помощь…
— Все вопросы, кроме официальных слушаний, — поспешил он пояснить, — разбираются у мирового судьи. Но обычно столько вопросов оказывается на повестке дня, столько к этому привлечено людей, что судья переносит дело в зал заседаний, который на время как бы становится его кабинетом.
— Что за чертовщина! — послышался голос из задних рядов. — А как отнестись к старинной поговорке, что закон — дышло?
Алан усмехнулся:
— Если я соглашусь с вами, то вы ведь сможете меня процитировать.
Стоявший впереди маленький мужчина спросил:
— А Дюваль сегодня тут будет?
— Нет, — ответил Алан. — Он по-прежнему на корабле. Мы сможем снять его с корабля, только если приказ nisi будет признан действительным, то есть станет предписанием согласно Habeas corpus. Этому и будет посвящено сегодняшнее заседание.
Сквозь сгруппировавшихся репортеров пролез маленький плотный Том Льюис. Взяв Алана за локоть, он протянул:
— Пошли!
Алан взглянул на свои часы — было почти 10.30.
— Это все, — сказал он репортерам. — Давайте лучше зайдем.
— Удачи, приятель! — сказал один из корреспондентов телеграфного агентства. — Мы болеем за вас.
Дверь закрылась за последним входящим, и клерк объявил:
— Суд идет!
И в маленький квадратный зал, предшествуемый клерком, быстро вошел тощий костлявый судья Уиллис. Он поднялся на свое место, сухо поклонился адвокатам — а их было человек двадцать, которые в ближайшие полчаса будут кратко выступать перед ним, — и, не обернувшись, лихо сел в кресло, которое подставил ему клерк.
Нагнувшись к сидевшему рядом Алану, Том Льюис прошептал:
— Если этот малый когда-нибудь опоздает подставить стул — вот грохоту будет!
На секунду судья посмотрел в их направлении, повернув к ним острое, худое суровое лицо с задумчивыми глазами под нависшими седыми бровями, чей взгляд Алан почувствовал на себе два дня назад. Алан подумал, уж не услышал ли судья Тома, потом решил, что этого не может быть. А судья, официально кивнув клерку, дал понять, что процедуру можно начинать.
Окинув взглядом зал из панелей красного дерева, Алан увидел, что пресса заняла целых два передних ряда в противоположном центру секторе. В его секторе — и впереди и сзади — сидели коллеги-адвокаты. Большинство либо держали в руках юридические документы, либо читали их, готовясь к тому моменту, когда их вызовут на ковер. Голова его была повернута назад, поэтому он увидел, как вошли еще пять человек.
Первым вошел капитан Яаабек в синем саржевом костюме, держа на руке пальто; он явно чувствовал себя неуверенно в незнакомой обстановке. С ним был пожилой хорошо одетый мужчина, в котором Алан узнал компаньона юридической конторы, специализирующейся на морском праве. По всей вероятности, это был адвокат корабельной компании. Они сели позади репортеров, и адвокат, с которым Алан однажды встречался, посмотрел через зал и любезно кивнул; капитан Яаабек тоже наклонил голову с легкой улыбкой.
Следом за ними вошли трое: Эдгар Крамер, по обыкновению, в аккуратном, хорошо отутюженном костюме в узкую полоску, с белым, тщательно уложенным платочком в кармашке; вторым вошел плотный мужчина с подстриженными щеточкой усами, пропустивший при входе вперед Крамера, — по всей вероятности, его помощник в департаменте по иммиграции, решил Алан; и вслед за этими двумя появилась грузная важная особа — судя по уверенности, с какой он держался, это, почти несомненно, тоже был адвокат.
В передней части зала лежала целая куча заявлений, которые стал одно за другим выкликать клерк. Услышав тему своего заявления, адвокат поднимался с места и кратко излагал суть дела. За этим обычно следовал вопрос или два со стороны судьи, затем судья кивал — значит, заявление было принято.
Том Льюис ткнул Алана в бок:
— Это и есть твой друг Крамер — тот, что с кислой рожей?
Алан кивнул.
Том повернул голову, рассматривая остальных, через минуту снова повернулся к Алану и тихо присвистнул.
— Ты видел, кто с ним? — шепотом спросил он.
— Модник в сером костюме? — прошептал Алан в ответ. — Я не узнаю его. А ты?
Том, приложив руку ко рту, заговорил:
— Конечно, узнаю. Это же Э.Р. Батлер, не кто-нибудь, а королевский адвокат. Они против тебя, мальчик, выставили целые пушки! Не хочешь сбежать?
— Откровенно говоря, — прошептал Алан, — да.
Э.Р. Батлер был человек влиятельный. Один из самых успешных защитников в суде, он славился своим адвокатским мастерством, и его допросы и аргументация могли быть убийственны. Обычно его интересовали только крупные дела. Департаменту по иммиграции, подумал Алан, пришлось основательно поубеждать его и пообещать солидный гонорар, чтобы он согласился. У прессы, как заметил Алан, уже возник к нему интерес.
Клерк возвестил:
— По поводу Анри Дюваля — заявление о применении Habeas corpus.
Алан встал и быстро произнес:
— Милорд, нельзя ли подождать до второго чтения?
Это был акт обычной любезности по отношению к другим адвокатам. Те, кто стоял в списке после него и чьи заявления не требовали аргументации, могли быстро получить решение и уйти. Затем оставшиеся, чьи заявления требовали более длительной процедуры, будут снова вызваны.
Судья кивнул, и клерк выкликнул следующую фамилию.
Садясь на свое место, Алан почувствовал, как чья-то рука коснулась его плеча. Это был Э.Р. Батлер. Пока Алан говорил, пожилой адвокат покинул свое место и сел позади него. Вместе с ним появилась и волна душистого лосьона после бритья.
— С добрым утром, — шепотом произнес он. — Я выступаю в вашем деле — от департамента. Моя фамилия Батлер. — И, любезно улыбнувшись, как и положено старшему барристеру, обращающемуся к младшему, он протянул руку.
Алан пожал мягкую, ухоженную руку.
— Да, — пробормотал он, — я знаю.
— Гарри Толланд представляет компанию «Нордик шиппинг», — все так же шепотом произнес тот, указывая на адвоката, пришедшего с капитаном Яаабеком. — Это владельцы корабля — я полагаю, вы это знаете.
— Нет, — тихо сказал Алан, — я не знал. Благодарю вас.
— Все в порядке, старина, я просто подумал, что вам может пригодиться такая информация. — И Э.Р. Батлер снова положил руку на плечо Алана. — Интересный вы подняли вопрос — нам придется хорошенько потрудиться. — И, дружески кивнув, он вернулся на свое место в другой части зала.
Алан посмотрел в ту сторону, намереваясь ответить любезностью на любезность и поприветствовать Эдгара Крамера. В какой-то момент он заметил, что Крамер наблюдает за ним. Затем с ничего не выражающим лицом чиновник отвернулся.
Прикрыв рот рукой, Том сказал:
— Повернись и потрись об меня пиджаком — тем местом, где его касался великий человек.
Алан усмехнулся:
— По-моему, очень дружелюбно.
Но самоуверенный вид был лишь позой. Напряжение и растущая нервозность подступали к нему.
— Одна из симпатичных особенностей нашей профессии, — пробормотал Том, — то, что тебе улыбаются, прежде чем всадить нож.
Началось второе чтение заявлений.
Обычно к этому времени зал суда пустеет, однако пока что лишь один или два адвоката ушли. Ясно было, что они продолжали сидеть из-за интереса, какой вызывало дело Дюваля.
Предшествовавший этому делу вопрос о разводе был немедленно решен.
Теперь в зале почувствовалась настороженность.
Как и прежде, клерк объявил:
— По поводу Анри Дюваля.
Алан поднялся с места. Голос его, когда он заговорил, зазвучал неожиданно напряженно.
Читать бесплатно другие книги:
