В высших сферах Хейли Артур

— Милорд… — Он запнулся, закашлялся и остановился.

В зале стояла тишина. Репортеры повернулись к нему лицом. Серые глаза судьи Уиллиса оценивающе смотрели на него. И он начал сначала.

— Милорд, я выступаю от имени заявителя Анри Дюваля. Меня зовут Алан Мейтленд, и мой ученый друг мистер Батлер… — Алан посмотрел через зал и увидел, как Э.Р. Батлер встал и поклонился, — выступает от имени департамента по делам гражданства и иммиграции, а мой ученый друг мистер Толланд, — Алан заглянул в сделанную минуту назад запись, — представляет компанию «Нордик шиппинг».

Адвокат, сидевший рядом с капитаном Яаабеком, встал и поклонился судье.

— Хорошо, — отрывисто сказал судья Уиллис. — Так в чем дело?

Невзирая на резкость тона, в вопросе была мягкая ирония. Едва ли даже такой далекий от всего судья Верховного суда, который все-таки наверняка читает газеты, мог не слышать последние одиннадцать дней о существовании Анри Дюваля. Но его вопрос был также напоминанием, что суд интересуют лишь факты и должным образом представленные документы. Более того: Алан понял, что аргументы, изложенные им два дня назад, следует здесь заново сформулировать.

Тем не менее, волнуясь, прерывающимся порой голосом, он начал:

— Да будет угодно вашей милости, факты следующие.

И Алан Мейтленд снова обрисовал положение Анри Дюваля на «Вастервике» и вдобавок «отказ» капитана Яаабека в двух случаях доставить безбилетника на берег к иммиграционным властям. Он снова заявил, что это представляет собой незаконное содержание Дюваля в заключении и является нарушением закона о правах человека.

Излагая это, Алан уже чувствовал, насколько вся эта конструкция выглядит неубедительно. Хотя говорил он менее плавно и был менее уверен в себе, чем в прошлый раз, упрямство заставляло его продолжать. Справа от себя он видел королевского адвоката Э.Р. Батлера, который вежливо слушал, навострив одно ухо и время от времени делая какие-то пометки в блокноте. Только раз, когда Алан искоса взглянул на старшего адвоката, он заметил, что на лице его появилась легкая снисходительная улыбка. А капитан Яаабек, как он видел, внимательно слушал его.

Снова Алан, зная, как надо вести себя в таких местах, тщательно избегал касаться эмоционального аспекта этого дела. Но в уголке его сознания хранилось воспоминание о лице молодого безбилетника со странной смесью надежды и смирения с судьбой. Через час или два что возьмет в нем верх — надежда или смирение?

Закончил он так же, как и два дня назад: даже безбилетник, утверждал он, имеет право требовать, чтобы департамент по иммиграции провел специальное расследование, имеет ли он право стать иммигрантом. Если в подобных расследованиях отказывается всем приезжим, то даже настоящему канадскому гражданину, временно не имеющему паспорта, может быть отказано во въезде в свою страну. Этот аргумент, высказанный ранее, вызвал улыбку у судьи Уиллиса.

Сейчас улыбки не было. От прямой фигуры с седой головой, сидевшей на возвышении, веяло лишь унылой бесстрастностью.

Чувствуя себя глубоко несчастным и сознавая свою несостоятельность, Алан после десятиминутного выступления сел.

Теперь поднялся уверенный в себе широкоплечий Э.Р. Батлер. Безо всякого усилия, с достоинством — совсем как римский сенатор, подумал Алан, — он обратился к судье.

— Милорд, — учтивый низкий голос наполнил зал, — я с интересом и восхищением выслушал аргументы моего уважаемого коллеги мистера Мейтленда.

После чего наступила преднамеренная пауза, во время которой Том Льюис шепнул:

— Мерзавец умудрился сказать о твоей неопытности, даже не употребив этого слова.

Алан кивнул. Он подумал о том же.

Теперь голос продолжал:

— С интересом — потому что мистер Мейтленд дал новую версию довольно простого пункта закона; с восхищением, потому что он проявил удивительную способность сооружать кирпичи — или делать вид, что их сооружает, — из горстки юридической соломы.

Из уст кого угодно другого это прозвучало бы грубо и жестоко. А у Э.Р. Батлера, произнесшего это с задушевной улыбкой, слова прозвучали как добродушное поучение с легкой издевкой.

Позади Алана кто-то хихикнул.

Э.Р. Батлер продолжал:

— Истина, как я постараюсь показать, милорд, состоит в том, что клиент моего друга, мистер Дюваль, о своеобразной проблеме которого всем нам известно и которому, могу сказать, чрезвычайно сочувствует департамент по иммиграции… Истина в том, что Дюваль задержан не противозаконно, а законно вследствие ордера на задержание, составленного в соответствии с должным и надлежащим возбуждением дела согласно канадскому Акту об иммиграции. Более того: я довожу до сведения вашей милости, что капитан корабля «Вастервик» поступил совершенно законно, задержав Дюваля, как сообщил мой ученый друг. Собственно, если бы капитан так не поступил…

Искусно составленные, отточенные фразы следовали одна за другой. Если Алан спотыкался, подыскивая слова, то у Э.Р. Батлера они ритмично лились. Если Алан кружил, излагая свои аргументы, иной раз возвращаясь, чтобы прощупать почву, Э.Р. Батлер разделывался с каждым доводом поочередно, затем быстро переходил к следующему.

Его доводы звучали убедительно: задержание было законно; все, требуемое законом, было соблюдено; капитан корабля не совершил ошибки, как и департамент по иммиграции в своих процедурах; Анри Дюваль, будучи безбилетником, не имеет законных прав и, следовательно, не может просить о специальном расследовании, связанном с иммиграцией, а довод Алана о гипотетическом канадском гражданине, которому отказывают во въезде в страну, до смешного неубедителен. И Э.Р. Батлер — добродушно, конечно, — рассмеялся.

Алан признал, что это было блестящее выступление.

В заключение Э.Р. Батлер произнес:

— Милорд, я прошу отказать в рассмотрении заявления и аннулировать приказ nisi.

Он церемонно поклонился и вернулся на свое место.

В маленьком зале воцарилась тишина, словно после ухода звезды со сцены. После своего весьма оригинального вопроса «Так в чем дело?» судья Уиллис не произнес ни слова. И хотя эмоциям тут не было места, Алан ожидал увидеть на лице судьи по крайней мере озабоченность, но не было ничего. Глядя на судью, подумал он, создавалось впечатление, будто речь шла о кирпичах или цементе, а не о живом существе. Сейчас судья передвинулся в кресле с высокой спинкой, заглянул в свои записи, потянулся к стакану с холодной водой и глотнул. Алан заметил, что репортеры задвигались, некоторые стали смотреть на часы. Для кого-то из них, предположил Алан, наступает срок подачи материала. Хотя время перевалило за одиннадцать, зал был по-прежнему необычно полон. Всего лишь два-три адвоката, занятые другими делами, ушли, а повернув голову, он заметил, что позади появились новые.

Впервые за все время Алан услышал доносившиеся снаружи звуки города: порывы ветра; шум транспорта; колышущийся грохот, похожий на работу пневматических сверл; звон колокола издали, а из порта — басовитый гудок буксира — возможно, судно покидает порт, как скоро покинет его «Вастервик» — с Анри Дювалем или без него. Ну, скоро они это узнают.

В тишине скрипнул отодвигаемый стул. Это был Толланд, адвокат корабельной компании. И тоном, царапавшим слух по сравнению со сладкозвучным голосом Э.Р. Батлера, он произнес:

— Если ваша милость позволит…

Судья Уиллис оторвался от своих записей и бросил острый взгляд через зал.

— Нет, мистер Толланд, — сказал он, — мне нет нужды вас беспокоить.

Адвокат поклонился и сел.

Значит, вот оно как.

Восклицание судьи означало лишь одно: дело, которое защищал Алан, лопнуло и дополнительные доводы, чтобы уничтожить его, не требовались.

— Что ж, — прошептал Том, — по крайней мере мы пытались.

Алан кивнул. Ему казалось, что он все время ожидал поражения.

Ведь он с самого начала знал, что его стратегия весьма уязвима. Но теперь, когда пришло поражение, появилась горечь. Он думал о том, в какой мере должен винить свою неопытность, свою речевую неуклюжесть в суде. Вот если бы он был более уверен в себе — скажем, умел бы убеждать, как Э.Р. Батлер, — мог бы выиграть, вместо того чтобы провалиться?

Или если бы ему повезло и был другой судья — сочувствующий, менее строгий, дружелюбный, — результат был бы иной сейчас?

Как выяснилось, не был бы.

Судье Стэнли Уиллису решение, которое он должен был принять, представлялось неизбежным еще прежде, чем заговорили адвокаты. Он понял слабость доводов Алана Мейтленда, несмотря на равноценную изобретательность, через несколько секунд после того, как тот стал излагать дело два дня назад.

Но в тот момент было достаточно оснований для выдачи приказа nisi. А теперь — к крайнему сожалению судьи — не было оснований для выдачи судебного предписания на основании Habeas corpus.

Судья Уиллис считал королевского адвоката Э.Р. Батлера эксгибиционистом и позером. Риторика и гладкая речь, демонстрация учтивой доброжелательности — все это были актерские трюки, которые могли повлиять — и влияли — на присяжных; на судей же это часто не производило впечатления. Тем не менее Э.Р. Батлера нельзя было упрекнуть в незнании дела, и доводы в его только что окончившемся выступлении были неопровержимы.

И судья Уиллис должен — а через минуту так и сделает — отклонить прошение о применении Habeas corpus. Однако ему очень хотелось найти какой-то способ помочь молодому адвокату Алану Мейтленду и тем самым помочь Анри Дювалю.

Желание объяснялось двумя причинами. Во-первых, судья Уиллис, активно читавший газеты, был убежден, что бездомному безбилетнику следует дать возможность высадиться на берег и поселиться в Канаде. С самого первого сообщения об этом он считал, что департаменту по иммиграции следовало нарушить в данном случае правила, как, насколько он знал, это делалось несчетное множество раз. Его удивило и возмутило то, что, как он узнал, это не только не было сделано, но правительство — в лице своих чиновников, занимающихся иммиграцией, — заняло, с его точки зрения, непоколебимую и произвольную позицию.

А во-вторых, судье Уиллису понравился Алан Мейтленд. Некоторая нескладность, речь с запинкой — все это, с точки зрения судьи, не имело значения: здравомыслящему адвокату, как он знал, не обязательно быть Демосфеном.

Когда дело Дюваля появилось в газетах, судья Уиллис предполагал, что один из старших членов юридической коллегии из сострадания к безбилетнику быстро предложит ему свою юридическую помощь. Сначала его огорчило то, что никто не вызвался, а потом, когда стало известно, что некий молодой юрист заполнил брешь, это даже понравилось ему. А теперь, наблюдая за Аланом Мейтлендом, он гордился им.

Его собственное участие в этом деле было, конечно, совершенно случайно. Естественно, никакое личное предрасположение не должно было влиять на него как на судью. Тем не менее есть некоторые мелочи, в которых судья может помочь…

Все зависит от того, подумал судья Уиллис, насколько сообразительным окажется молодой защитник Анри Дюваля.

Судья кратко изложил основания для поддержки доводов, изложенных Э.Р. Батлером. То, что капитан держал у себя Дюваля в соответствии с вполне законным приказом департамента по иммиграции, судья признал правомерным. Следовательно, это не было противозаконным задержанием, когда мог быть применен Habeas corpus. И хриплым голосом добавил:

— Заявление отклоняется.

Алан стал готовиться к уходу и мрачно складывал бумаги в портфель, когда тот же голос отчетливо произнес:

— Мистер Мейтленд!

Алан встал.

— Да, милорд.

Мохнатые брови, казалось, сдвинулись еще более грозно. «Что же меня ждет? — подумал Алан. — Возможно, резкая отповедь». Все, кто уже встал, вернулись на свои места.

— Вы заявили, — сурово произнес судья, — что ваш клиент имеет право на слушание по поводу иммиграции. В качестве логического пути я предлагаю вам обратиться по этому вопросу в департамент по делам гражданства и иммиграции, сотрудники которого, — и судья Уиллис взглянул в сторону группы, в центре которой был Эдгар Крамер, — несомненно, облегчат вам решение этого вопроса.

— Но, милорд… — теряя терпение, произнес Алан.

И огорченно умолк, кипя от возмущения. Даже используя применяемые адвокатами околичности, невозможно было сказать судье Верховного суда провинции: «Что же вы говорите мне такую чушь? Разве вы не слышали? Департамент по иммиграции отказывается устроить слушание, поэтому мы сегодня и пришли сюда. Неужели вы не слышали, что здесь говорилось? Или не поняли? Или просто проспали?»

«Худо дело, — подумал Алан, — когда тебе выпал такой бесчувственный, жесткий судья. Когда вдобавок ты вынужден мириться с идиотом — это уж совсем издевательство».

— Конечно, — добавил судья Уиллис, — если департамент по иммиграции будет непреклонно стоять на своем, вы всегда можете подать прошение о приказе судебного расследования, так ведь?

Слова возмущения рвались с языка Алана. Вынести еще и такое — это уж слишком. Разве недостаточно того, что он проиграл…

Неожиданно возникшая мысль остановила его. Он видел сидевшего рядом Тома Льюиса, на лице которого была смесь нетерпения и отвращения. Том явно разделял чувства, возникшие у самого Алана по поводу нелепого предложения судьи.

И все же…

Ум Алана Мейтленда заработал, вспоминая: полузабытые лекции в юридическом институте… пыльные книги по юриспруденции, раскрытые и забытые… где-то там, он уверен, есть ключ, который, если повернуть… Затем память сработала, части головоломки встали на свои места.

Алан провел языком по губам. И, обратившись лицом к судье, медленно сказал:

— Если будет угодно вашей милости…

Взгляд пронзил его.

— Да, мистер Мейтленд?

Минуту назад Алан слышал чьи-то удалявшиеся к двери шаги. Теперь они возвращались. Скрипнул стул, на который сел человек. Все в зале ждали, что будет дальше.

Э.Р. Батлер не отрывал взгляда от лица Алана, затем перевел его на судью. Потом обратно.

Эдгар Крамер был явно озадачен. Алан заметил, что Крамеру почему-то не сиделось на месте. Он ерзал на своем стуле, словно ему было неудобно сидеть.

— Не соблаговолит ли ваша милость повторить свои последние слова? — спросил Алан.

Брови нависли над глазами. Не пробежала ли по губам легкая улыбка? Трудно было сказать.

— Я констатировал, — повторил судья Уиллис, — что, если департамент по иммиграции будет твердо стоять на своем, вы всегда можете подать прошение о судебном расследовании.

На лице Э.Р Батлера появилось понимание… и ярость.

А в голове Алана барабанной дробью застучали будто вылетевшие из пистолета слова: obiter dictum[17].

Obiter dictum — попутно сказанное к слову… мнение судьи, высказанное экспромтом по поводу закона, не связанного с его сиюминутным решением… Habeas corpus — ни к чему не обязывающие слова… дающие указание… Указание.

Судья Уиллис произнес это между прочим, словно ему вдруг пришла мысль. Но это было совсем не случайно, понял сейчас Алан этого судью с острым умом, которого он считал безразличным и сонным.

— Благодарю вас, милорд, — сказал Алан. — Я немедленно попрошу о таком приказе.

Приказ mandamus не имел сегодня существенного значения. Но мог иметь, если им воспользоваться. Mandamus в старину означало «Я приказываю!» и обязывало государственного чиновника выполнить свой долг перед обществом… было прерогативой английских королей со времен Реформации, а теперь стало прерогативой судей, хотя и редко используемой.

Такой приказ, направленный Эдгару Крамеру и подкрепленный властью суда, обяжет его провести без промедления и дальнейшего допроса слушание, которого так добивался Алан. И своим obiter dictum судья Уиллис совершенно ясно дал понять, что он издаст постановление о таком приказе, если о нем будет поставлен вопрос.

— Ты только посмотри, как они съежились, — прошептал Том Льюис. — Как по-настоящему встревожились.

А в другом конце зала Э.Р. Батлер, Эдгар Крамер и адвокат корабельной компании тихо напряженно совещались.

Через некоторое время Э.Р. Батлер, красный и уже отнюдь не приветливый, поднялся и обратился к судье. С трудом сдерживаясь, он все же вежливо произнес:

— Я прошу разрешения вашей милости провести несколько минут собеседование с моим клиентом.

— Хорошо.

Судья, сведя вместе кончики пальцев, уставился в потолок и стал ждать. Защитник этого безбилетника Дюваля оказался понятливым и сообразительным, как он и ожидал.

Алан сел.

— Да благословит Господь его седую голову! — пробормотал Том Льюис.

— Ты, значит, понял? — спросил Алан.

— Сначала нет, — шепотом ответил Том, — а теперь понял. Ты молодчина!

Алан кивнул. Его так и распирало от счастья, но он старался этого не показывать.

Он понимал, что внешне небрежно произнесенные слова судьи поставили другую сторону в немыслимое положение. Департамент по иммиграции в лице Эдгара Крамера должен немедленно сделать выбор между двумя решениями: либо отказывать в специальном расследовании, которого требовал Алан, либо изменить свою позицию и устроить такое расследование. Если будет принято первое решение, Алан может просить об издании приказа mandamus, который обяжет Крамера провести расследование. Более того: поскольку на получение такого приказа и на исполнение его потребуется время, Алан сможет быть уверенным, что Анри Дюваль будет находиться на берегу, а «Вастервик» уйдет, пока станет тянуться юридическая процедура.

Кроме того — как проницательно сказал Эдгар Крамер во время их первой встречи, — если департамент устроит слушание, значит, официально признает Анри Дюваля, тем самым открывая путь для принятия дальнейших правовых мер, включая обжалование. И это тоже позволило бы растянуть процедуры, чтобы дать «Вастервику» уйти, оставив — fait accompli[18]— Анри Дюваля в Канаде.

Э.Р. Батлер снова был на ногах. И хорошее настроение в какой-то мере — но не полностью — вернулось к нему. Но стоявший позади него Эдгар Крамер был явно зол.

— Милорд, я хочу сообщить, что департамент по правам гражданства и иммиграции, учитывая пожелание вашей милости — хотя, должен отметить, по закону не обязанное так поступать, — решил провести специальное расследование дела клиента моего друга, мистера Дюваля.

Судья Уиллис, наклонившись вперед, резко произнес:

— Я не выражал пожелания.

Если будет угодно вашей милости…

— Я не выражал пожелания, — настойчиво повторил судья. — Если департамент считает нужным провести слушание, это его решение. Из этого источника не было оказано никакого давления. Это понятно, мистер Батлер?

Э.Р. Батлер судорожно сглотнул.

— Да, милорд.

Повернувшись лицом к Алану, судья строго спросил:

— Вы удовлетворены, мистер Мейтленд?

Алан поднялся на ноги.

— Да, милорд — ответил он. — Полностью удовлетворен.

Тут быстро произошло второе совещание между Э.Р. Батлером и Эдгаром Крамером. Последний что-то возбужденно доказывал. Адвокат несколько раз кивал, а под конец улыбнулся. И снова обратился к судье:

— Есть еще один момент, милорд.

— Да?

Бросив взгляд в сторону Алана, Э.Р. Батлер спросил:

— Мистер Мейтленд будет сегодня позже свободен для дальнейшей консультации по этому вопросу?

Судья Уиллис сдвинул брови. Это уже была потеря времени. Встречи адвокатов противоположных сторон не имели никакого отношения к суду.

Чувствуя себя неловко из-за Батлера, Алан кивнул и сказал: — Да.

Он считал, что, добившись своей цели, нехорошо проявлять нежелание сотрудничать.

Не обращая внимания на то, что судья насупился, Э.Р. Батлер вежливо произнес:

— Я рад, что мистер Мейтленд заверил нас в этом, так как, учитывая особые обстоятельства, вопрос этот целесообразно побыстрее решить. Поэтому департамент по делам гражданства и иммиграции предлагает провести специальное слушание сегодня, в удобное для мистера Мейтленда и его клиента время.

Алан мрачно подумал, что опытный рыболов лихо подцепил его на крючок. Не будь его согласия минуту назад, он мог бы возразить против кратковременности оповещения, сослаться на другие дела…

Очки, если на это так смотреть, распределились поровну.

Суровый взгляд судьи Уиллиса перешел на Алана.

— Этот вопрос мы можем решить. Вас это устраивает, мистер Мейтленд?

Алан взглянул на Тома Льюиса. Тот пожал плечами. Алан знал, что они думают одинаково: Эдгар Крамер снова все предвидел и предвосхитил их план затягивания — это было единственным их шансом. А теперь, поскольку специальное слушание состоится сегодня днем, даже последующие правовые действия не займут много времени и не удастся продержать Анри Дюваля на берегу так долго, чтобы дать уплыть «Вастервику» И победа, которая еще минуту назад казалась вполне достижимой, теперь отступила.

Алан против воли ответил:

— Да, милорд… устраивает.

Э.Р. Батлер благосклонно улыбнулся, а репортеры устремились к двери. Лишь один человек опередил их — это был Эдгар Крамер, который с напряженным лицом чуть не бегом вылетел из зала суда.