Дорога из Освенцима Моррис Хезер
– Три года.
Маргарита садится рядом с Силкой и протягивает к ней руку:
– Ни одна из нас не знает, как поступила бы. Эти подонки убили твоих родных?
– Я сама отвела маму к фургону смертников.
Маргарита сжимает руку Силки:
– Эти воспоминания слишком тяжелы для тебя, это чувствуется по голосу. И ты вся дрожишь. Лена, налей ей чая.
Лена вскакивает и идет к печке.
Остальные женщины молчат. Но Силка совершенно оцепенела и не в состоянии думать о том, как были приняты ее слова. На нее наваливается жуткая усталость.
Прошло совсем мало времени, но произнесенные слова, словно тяжелые камни, давят на нее.
Лена, вернувшись с чашкой чая, спрашивает:
– Ханна знала, да?
Силка кивает.
– Не такая уж это для нас неожиданность, Силка, – говорит Маргарита, – ведь многие догадывались, что ты там была. Ты еврейка и не рассказываешь о своем аресте.
Силка вновь начинает дрожать.
– Правда?
– Да, и то, что ты время от времени рассказывала.
– О-о…
– Ты пережила это, Силка, – говорит Лена. – И здесь ты тоже выживешь.
Анастасия, самая молодая из них, так и не отнимает руку ото рта, молча заливаясь слезами. Но ни одна из женщин не отреагировала так, как мысленно представлялось Силке и чего она всегда боялась. Они по-прежнему рядом с ней.
Значит, она сможет рассказать об этом и Александру. Может быть, узнав ее ближе, он будет все так же любить ее.
– Пожалуй, я пойду, – говорит Силка.
Лена встает вместе с Силкой:
– Приходи еще, если сможешь.
Силка позволяет Лене обнять себя. И Маргарите. Анастасия все еще не может прийти в себя.
Оцепеневшая и дрожащая Силка выходит в вечернюю тьму.
– С добрым утром, – собираясь пойти на отделение, приветствует Силка регистраторшу.
У нее остается один день с Александром. Она пока не представляет, как будет прощаться с ним. Осмелится ли она пообещать, что через много лет попытается разыскать его на свободе? Или же ей следует просто принять свою судьбу, свое проклятие?
Но вопреки тому, что она теряет его, теряет Елену и что уже потеряла дорогих ей людей, Александр разжег в ней пламя.
Но не пламя гнева, а чего-то похожего на надежду.
Ибо она никак не предполагала, что после всего, пережитого ею, сможет полюбить. Она думала, случись такое, это будет чудом. И вот оно, чудо.
– Силка, – зовет ее регистраторша, и Силка возвращается.
– Меня попросили передать, чтобы ты подошла в главный административный корпус. Тебя хотят там видеть.
Силка отдергивает руку от двери в отделение:
– Сейчас?
Там находится Александр. Она могла бы для начала поздороваться с ним. Нет, она разберется с этим, а потом проведет с ним день перед его выпиской. День, когда она сможет все ему сказать, а потом больше об этом не заговаривать.
Войдя в административный корпус, Силка видит несколько других заключенных – все они мужчины, которые стоят, тихо переговариваясь друг с другом.
– Меня просили явиться сюда, – обращается она к секретарше за стойкой неожиданно для себя уверенным тоном.
– Имя и фамилия.
– Сесилия Кляйн.
– Номер.
– 1-В494.
Секретарша перебирает лежащие на стойке конверты. Взяв один, она смотрит на номер на нем: 1-В494.
– Вот, здесь небольшая сумма денег и записка для охранника на воротах, когда будешь выходить. – (Силка не берет предложенный конверт.) – Бери и выметайся отсюда! – выпаливает секретарша.
– Куда меня отправляют?
– Сначала в Москву, потом вышлют на родину, – отвечает секретарша.
На родину?
– Мне идти на вокзал?
– Да. А теперь уходи. Следующий!
Под потолком мигает лампочка. Очередная бумажка. Очередной момент, когда за нее решают, как ей жить.
– Но я не могу просто так уйти. Есть люди, которых мне надо повидать.
Александр. Освободят ли его? Освободят под именем умершего человека. Как она его отыщет?
Грудь у Силки разрывается от душевной муки.
Елена, Раиса, Люба, Лена, Анастасия и Маргарита… Ей бы только увидеться с ними… Попрощаться бы!
Рядом стоит Клавдия Арсеньевна, наблюдающая за освобождением заключенных. После переезда в барак для медсестер Силка редко видит ее. Сейчас надзирательница делает шаг вперед:
– Тебе повезло, Силка Кляйн, но не испытывай мое терпение. Немедленно отправляйся к воротам и никуда не заходи! Или я устрою так, что конвойный отведет тебя в карцер, если ты это предпочитаешь.
Силка, дрожа, берет конверт. Все стоящие за ней мужчины примолкли.
– Следующий, – говорит секретарша.
Силка вручает записку охраннику у ворот, который, едва взглянув на нее, кивает, разрешая Силке пройти. Она медленно идет прочь, оглядываясь по сторонам и ожидая, что сейчас кто-нибудь остановит ее, сказав, что все это ошибка. Несколько конвойных, попавшихся ей на пути, не обращают на нее внимания.
Она идет дальше по единственной дороге. Совсем одна.
Небо заволакивают тяжелые тучи. Силка молит Бога, чтобы сегодня не пошел снег.
В отдалении видны небольшие строения. Жилые дома, думает она. Силка идет дальше. Она переполнена грустью, но в то же время ошеломлена непривычной свободой. Эта расстилающаяся перед ней дорога. Один шаг, другой. Что люди делают со всем этим?
Проходя по улице с жилыми домами и редкими магазинами, она заглядывает в окна. Женщины и дети, занятые уборкой, игрой, готовкой, едой, с подозрением смотрят на нее. Она вдыхает аппетитные запахи жаркого и свежеиспеченного хлеба.
Силка слышит знакомый шум поезда, который, прячась за домами, медленно подъезжает к станции. Она спешит к нему. Но когда она подходит к железнодорожным путям, поезд пропадает из виду. Рельсы приводят ее к небольшой станции. Силка подходит к зданию. Какой-то мужчина как раз запирает дверь конторы.
– Прошу прощения?
Мужчина застывает, держась за ключ, торчащий в двери, и смотрит на Силку:
– Что вам нужно?
– Куда ушел тот поезд?
– Конечный пункт – Москва.
– Вы, случайно, не видели среди освобожденных заключенных мужчину… высокого, со следами синяков на лице?
Мужчина перебивает ее:
– Поезд был переполнен, и людей было много. Простите, мне не вспомнить.
Силка открывает конверт, засунутый в карман ватника, и достает все деньги.
– Можно купить билет на следующий поезд, пожалуйста?
Йося с Натией сейчас в Москве. Если все поезда идут до Москвы, то она будет искать их в Москве, и Александра тоже. Если бы только вспомнить фамилию подруги Марии Даниловны. Найти ее будет очень трудно. Но Силка попытается. Непременно.
– Пока нельзя, и все, что вам нужно, – это документ об освобождении и ордер на перевозку.
– Когда придет поезд?
– Завтра, приходите завтра.
Силка совершенно расстроена, обессилена и подавлена.
– Где мне остановиться? – едва не плача, спрашивает она.
– Послушайте, я не могу вам помочь. Просто вам надо делать то же, что делают такие, как вы: найти теплый угол для ночевки и вернуться сюда завтра.
– Можно остаться где-то здесь?
– Нет, но берегитесь милиции, они дежурят днем и ночью, следя за бывшими зэками, поскольку некоторые из них в ожидании поезда грабят магазины и жилища.
Силка просто раздавлена. Повернувшись, она бредет обратно в город.
Тем заключенным, которые тоже освобождены, начальник станции велел вернуться на следующий день. Они бродят по улицам. Иногда завязываются драки, проливается кровь. Силка не предлагает свою помощь, предпочитая оставаться в стороне.
Она все еще не может поверить, что свободна. Может быть, мир – это просто огромная тюрьма, где у нее нет ни семьи, ни друзей, ни дома. У нее есть – был – Александр. Неужели она проведет жизнь, размышляя о нем подобно тому, как она размышляет об отце, о Гите, о Йосе? Каким образом ей удастся найти Йосю в таком огромном городе, как Москва? Она, по крайней мере, знает, что с Еленой все будет хорошо. Но Силке не пришлось попрощаться с ней, обнять ее, должным образом поблагодарить. Ее раздирают противоречивые чувства. Ночь Силка проводит позади какой-то лавки, свернувшись калачиком на пороге, чтобы укрыться от ледяного ветра.
Сначала она слышит возбужденные крики десятков людей и только потом шум поезда. Когда до Силки доходит, что ночь перешла в день, туман у нее в голове проясняется. К станции подъезжает транспорт, который вывезет ее из Воркуты.
Силка смешивается с толпой, бегущей в одно и то же место. Поезд пригнал ее к станции и теперь стоит в ожидании с работающим локомотивом. Силку толкают, пинают и несколько раз сбивают с ног. Поднимаясь, она продолжает движение. Очередь к дверям вагонов большая. Начальник станции, выйдя из конторы, подходит к веренице ожидающих пассажиров и проверяет документы. Никаких билетов им не дают. Силка вынимает из кармана документ и протягивает ему.
Начальник станции берет у нее бумагу.
– Спасибо, – говорит она.
Пожав ей руку, он улыбается и ободряюще кивает:
– Удачи тебе в жизни, малышка. Давай забирайся в вагон.
Силка бросается к открытой двери вагона. Она уже собирается подняться на ступеньки, но ее грубо отталкивают двое мужчин, пожелавших залезть раньше ее. Похоже, вагон уже переполнен. Она цепляется руками за поручни, отчаянно пытаясь добраться до двери. Раздается свисток паровоза, предупреждающий об отправлении. Перед дверью вагона давка и крики, и вдруг со ступенек скатывается какой-то мужчина и падает на землю, распластавшись рядом с ней.
– Вы в порядке? – спрашивает она, отпустив поручень и наклонившись к нему.
Вокруг них люди продолжают давиться и отпихивать друг друга. Он поднимает глаза: из-под шапки выглядывают удивленные карие глаза Александра.
– Силка!
Она подхватывает его под мышки, чтобы помочь подняться. Сердце бешено колотится у нее в груди.
– О-о, Александр! Ты в порядке? – повторяет она сдавленным от слез голосом.
Вставая, он морщится. Поток людей у них за спиной редеет. Она продолжает поддерживать его.
Паровоз опять свистит. Она смотрит на дверь вагона. В толпе открылся просвет.
– Пошли! – говорит она.
Взявшись за руки, они вместе влезают на ступени. Нога Александра отрывается от платформы как раз в тот момент, когда поезд трогается.
В вагоне Александр обнимает Силку.
Она открыто рыдает, уткнувшись ему в грудь.
– Не могу в это поверить, – говорит она, заглядывая в его ласковые, добрые глаза.
– А я могу, – отзывается он.
Он гладит Силку по волосам, вытирает слезы с ее щек. В его глазах она видит все, пережитое им. В этих глазах отражается свет ее глаз и все то, что пережила она.
– Настало время жить, Силка, – говорит он. – Без страха и с чудом любви.
– Это стихотворение? – улыбаясь сквозь слезы, спрашивает Силка.
– Это лишь его начало.
Эпилог
На двери кафе звякает колокольчик, и в зал входит эффектная загорелая женщина; у нее лицо сердечком, большие карие глаза и накрашенные губы.
Встав из-за стола, ее приветствует другая женщина с вьющимися волосами и гибкой фигурой, одетая в платье с ярким цветочным рисунком.
Гита идет навстречу Силке, и женщины, не видевшиеся почти двадцать лет, обнимаются. Обе они сильно изменились с тех пор – у той и другой свежий, здоровый вид. Этот момент целиком захватывает их. В следующее мгновение они чуть отодвигаются друг от друга. Силка смотрит на блестящие вьющиеся каштановые волосы Гиты, ее пухлые щеки, сияющие глаза.
– Гита! Ты выглядишь потрясающе!
– Силка, ты такая красивая! Красивее, чем раньше.
Они долго молча смотрят друг на друга, дотрагиваются до волос, улыбаются. Из их глаз струятся слезы.
Смогут ли они говорить о другом месте? О том времени?
К ним подходит официантка, и они догадываются, что у них тот еще видок: хватаются друг за друга, плачут и смеются одновременно. Подруги садятся за стол и заказывают кофе с пирожными, продолжая переглядываться и радуясь этим каждодневным чудесам, ставшим доступными, потому что они выжили. Эти простые удовольствия имеют для них иной вкус, чем для других посетителей кафе.
Сначала Силка спрашивает про Лале, с радостью слушая рассказ о том, как они с Гитой после войны нашли друг друга в Братиславе, через какие испытания прошли после этого и как перебрались в Австралию. И лишь говоря о том, что они долгое время безуспешно пытались завести ребенка, Гита перестает улыбаться. Рассказывая об этом, она рефлекторно дотрагивается под столом до своего живота.
– У нас с Александром тоже не получилось, – говорит Силка, сжимая руку подруги.
Потом, как бы отматывая пленку назад, Гита спрашивает Силку, понизив голос и придвинувшись к ней, хочет ли она поговорить о ГУЛАГе.
– Именно там я встретила Александра, – произносит Силка, – и подружилась с другими людьми.
Так трудно рассказать словами о безжалостном, пронизывающем холоде, постоянном потоке больных, раненых и умерших заключенных, о насилии, которому она опять подверглась, об унижении и муке оттого, что оказалась там в заключении после другого места.
– Силка, не понимаю, как ты это выдержала, – удивляется Гита. – После всего того, что нам пришлось перенести.
Силка не стесняется бегущих по щекам слез. Она никогда никому об этом не рассказывает. Никто, кроме Александра, не знает, что она была в Освенциме, да еще, пожалуй, единственного соседа-еврея, которого ребенком прятали во время Холокоста. Немногие знают, что она была в Сибири. Она изо всех сил старалась оставить прошлое позади, начать новую жизнь.
– Я знаю, что люди, пришедшие после нас в Биркенау, просто не понимали, каково это – пробыть там так долго. – Гита не отпускает руку Силки. – Тебе было шестнадцать, и ты потеряла все.
– Мы были поставлены перед трудным выбором, – говорит Силка.
Через окна кафе светит солнце. Прошлое видится сквозь приглушенную серую дымку. Оно гнетет и никак не может исчезнуть навсегда. Образы и запахи остались у них под кожей. Каждый момент утрат.
Но женщины поворачивают лица к солнцу.
Гита возвращается к рассказу о Лале, об их деловых начинаниях, об австралийском Голд-Косте, где они сейчас отдыхают. Она кладет в рот кусочек пирожного и прикрывает от удовольствия глаза – точно так же, как до сих пор делает Александр, когда курит или ест. И Силка поддерживает разговор о настоящем, о жизни.
Они поднимают бокалы со словами:
– Ле-хаим! За жизнь!
Комментарии Хезер Моррис
– Я рассказывал вам о Силке?
– Нет, Лале, не рассказывали. Кто такая Силка?
– Она была самым смелым человеком из тех, кого я знал. Не просто смелой девушкой, а смелым человеком.
– И?…
– Она спасла мне жизнь. Она была очаровательной малюткой, и она спасла мне жизнь.
Краткий разговор, несколько оброненных им однажды слов, когда я разговаривала с Лале о его пребывании в Освенциме-Биркенау в качестве татуировщика.
В беседах с Лале я много раз возвращалась к Силке. Я держала его за руку, когда он объяснял мне, как она спасла ему жизнь и что сделала, чтобы спасти его. Вспоминая, он приходил в сильное смятение, и я была просто потрясена. Этой девушке было шестнадцать лет. Всего шестнадцать! Образ Силки меня завораживал, я пыталась постичь, откуда у столь юного существа взялись силы, чтобы выживать в той ситуации. Почему ей пришлось понести столь суровое наказание за то, что она выбрала жизнь?
Я прослушала магнитофонную запись рассказа Гиты о Холокосте, где она говорит о Силке, не называя ее по имени, о той роли, какую Силка играла в лагере, включая блок 25. Гита чувствовала, что подругу осудили несправедливо. «Я знала девушку, бывшую старшей по бараку. Сейчас она живет в Кошице. Многие говорили, она, мол, такая-сякая, но ей просто приходилось делать то, что велели эсэсовцы. Если Менгеле говорил ей, что какой-то женщине надлежит отправляться в блок двадцать пять, она забирала ее, понимаете? Ей приходилось подстраиваться под других. Но тот, кто там не был, не в состоянии этого понять. И тот, кто не прошел через этот ад. Вот люди и говорят: тот был плохой, а тот хороший. Но я так скажу: спасаешь одного, а другой должен пострадать. Из блока двадцать пять никого невозможно было вызволить». Гита рассказала и том, как навещала Силку в Кошице, и Лале рассказал мне о том же.
Я вела поиски свидетельств других выживших, которые знали Силку. Я их нашла. Успокоили ли они меня? Нет, не успокоили. Я находила противоречивые комментарии, например: чтобы выжить, она делала дурные вещи; узнав, что я из одного с ней города, она давала мне дополнительный паек; она истошно кричала на приговоренных женщин; когда я думала, что умру от голода, она тайком приносила мне еду.
Передо мной разворачивалась история очень молодой женщины, которая, пытаясь выжить в лагере смерти, покорялась сексуальным домогательствам не одного, а двоих старших офицеров СС. История мужества, сопереживания, дружбы; история, как у Лале, когда человек делал все, чтобы выжить. Только последствием для Силки явилось заключение еще на десять лет в одном из самых холодных мест на земле – в Воркутинском лагере за Северным полярным кругом в Сибири.
После публикации романа «Татуировщик из Освенцима» на меня со всего света обрушился поток имейлов и писем. Бльшая часть корреспондентов спрашивали: «Что произошло с Силкой?»
При поддержке своих редакторов и издателей я начала расследование, которое помогло мне раскрыть историю, вдохновившую на написание этого романа.
В Москве я наняла специалиста, который помог выяснить подробности жизни в Воркутинском лагере, где Силка провела десять лет.
Я съездила в Кошице и по приглашению владельцев квартиры, где Силка с мужем прожили пятьдесят лет, некоторое время провела в четырех стенах, которые Силка называла своим домом. Владелец говорил мне, что после ухода Силки в течение многих месяцев чувствовал ее присутствие в этой квартире.
Я сидела и беседовала с ее соседями господином и госпожой Сэмюэли, обоим было за девяносто. Они вспоминали разные истории о том, как на протяжении многих десятилетий жили по соседству с Силкой и ее мужем.
Я встретилась также с другим соседом по фамилии Кляйн. Он сказал, что они с Силкой были единственными евреями в доме. Они, бывало, негромко переговаривались в дни важных еврейских праздников. Оба надеялись, что смогут однажды посетить Израиль. Но ни один из них там не побывал.
На городском кладбище я посетила могилы Силки и ее мужа и, отдавая дань уважения, положила цветы и зажгла свечу.
С переводчиками и одним из моих издателей я съездила в Сабинов, городок в часе езды на север от Кошице, где нам показали свидетельства о рождении Силки и ее сестер. Подробности смотрите в помещенной ниже «Дополнительной информации».
Нам показали свидетельство о браке ее родителей, и мы узнали имена ее бабушек и дедушек.
В Бардеёве, где жила Силка с семьей и откуда их вывезли во время войны, мы прочли отчеты из школы, которую посещали Силка с сестрами. У всех отмечены отличные успехи в учебе и примерное поведение. Силка блистала по математике и в спорте.
Я бродила по улочкам старого города. Стояла у дома, в котором когда-то жила Силка, проводила рукой по остаткам городской стены, сотни лет защищавей жителей от вторжения врага, но не сумевшей защитить Силку от требования подчиниться нацистам. Такое красивое место, мирное место – в 2019-м.
Меня утешает сознание того, что Силка провела почти пять десятилетий с любимым мужчиной, и, судя по мнению друзей и соседей, жизнь ее была счастливой. Госпожа Сэмюэли рассказывала мне, что в компании подруг Силка часто говорила о своей любви к мужу. Бывало, другие женщины, не питавшие столь пылкой любви к мужьям, поддразнивали ее.
Когда я писала об изнасиловании женщин – да, у меня нет других слов для этого – в Освенциме-Биркенау, я практически не нашла снятых на пленку свидетельств. Но потом я обнаружила записанные совсем недавно интервью на эту тему с выжившими узницами. Женщины-журналисты обнажили глубочайший стыд, с которым много лет жили эти несчастные, скрывая факты насилия над собой. Журналистки ни разу не задали им вопрос: «Вы подвергались сексуальному насилию со стороны нацистов?» Это наш стыд, а не их. Они десятилетиями жили с этой правдой, с осознанием произошедшего с ними, запрятанным на дне души.
Ныне пришло время, чтобы эти преступления – насилие и сексуальное надругательство – получили адекватную оценку. Зачастую они отрицались, поскольку не являлись официальной нацистской политикой. Я обнаружила упоминание о Шварцхубере как о циничном распутнике (у заключенной-врача), а в одном из свидетельских показаний прочитала: «Ходили слухи, что она (Силка) принимала унтершарфюрера СС Таубе». В то время как умирали миллионы еврейских мужчин, женщин и детей, многие оставались в живых, неся бремя своих страданий, не смея от стыда рассказать о них своим близким, своим возлюбленным. Отрицать – это означает спрятать голову в песок. Сексуальное насилие – давно установившееся орудие войны и угнетения. Почему должны были нацисты, один из самых порочных режимов, известных миру, отказаться от этой особой формы зверства?
Для меня было честью три года подряд общаться с Лале Соколовым и услышать его историю из первых уст. С Силкой подобная роскошь оказалась невозможной. Вознамерившись рассказать ее историю, почтить ее память, я нашла способ связать факты и сообщения о ее пребывании как в Освенциме-Биркенау, так и Воркутинском лагере со свидетельствами очевидцев, в особенности женщин. Для соединения вымышленных и фактических элементов потребовалось написать роман. Я создавала персонажей на базе сведений, полученных из печатных материалов, описывающих жизнь в таких лагерях. В результате получилось смешение образов, вдохновленных реальными людьми, с полностью вымышленными персонажами. В отрывках, рассказывающих об Освенциме-Биркенау, больше персонажей, списанных с реальных фигур, поскольку я узнала о них от Лале.
История никогда не отрывает своих тайн легко. Более пятнадцати лет я исследовала удивительные судьбы обыкновенных людей, оказавшихся в самых невообразимых обстоятельствах. Это путешествие переносило меня из пригородов Мельбурна в Австралии на улицы Израиля. Из маленьких городков на холмах Словакии – к железнодорожным путям Освенцима-Биркенау и находящимся там строениям. Я разговаривала с людьми, бывшими свидетелями этих страшных дней. Я беседовала с их близкими и друзьями. Я видела подробные записи Яд ва-Шема и Фонда «Холокост», а также рукописные документы из гражданских архивов, относящиеся к XIX веку. Все они рисуют некую картину, но иногда эта картина нечеткая, с размытыми деталями. При работе с историей главная задача состоит в отыскании сути того, что было правдой, и в понимании духа живших тогда людей.
За несколько дней до выхода в свет романа «Дорога из Освенцима» открылись новые факты относительно родителей Силки. Факты не имели отношения к ее пребыванию в нацистском или советском лагере, но они по-новому осветили эту замечательную женщину, а также моменты ее биографии. Это напомнило мне о том, что роман «Дорога из Освенцима» далек от завершения, хотя вы держите в руках эту книгу.
Истории, подобные истории жизни Силки, заслуживают того, чтобы их рассказывали, и я почитаю за честь донести ее до вас. Она была просто девочкой, ставшей женщиной, самым отважным человеком из тех, кого довелось знать Лале Соколову.
Дополнительная информация
Сесилия (Силка) Кляйн родилась в Сабинове, Восточная Словакия, 17 марта 1926 года. Ее мать Фани Кляйнова, урожденная Блечова, родилась 10 мая 1903 года, отец Миклаус Кляйн родился 13 января 1895-го. Силка была младшей из трех дочерей Миклауса. Ольга родилась у Миклауса и Сесилии Блечовой 28 декабря 1921 года. Оказывается, Сесилия Блечова, которая родилась 19 сентября 1897 года, умерла 26 марта 1922-го, и Миклаус женился на ее сестре Фани Блечовой 1 ноября 1923-го. У Миклауса и Фани было две дочери, Магдалена (Магда), родившаяся 23 августа 1924 года, и Сесилия (Силка). Фани растила Ольгу как родную дочь. Силка была названа в честь своей тети, а Ольга приходилась ей и Магде кузиной. В художественном повествовании у Силки только одна сестра Магда.
При регистрации рождения каждой дочери Миклаус имел статус «нон-домициль», означающий, что он был венгром. Чехословакия была образована в конце Первой мировой войны, когда распалась Австро-Венгерская империя и Восточная Словакия оказалась на границе этого нового государства с Венгрией. Миклаус Кляйн родился в городке Сиксо на севере Венгрии, в 100 милях к югу от Сабинова. При жизни Миклауса никогда не считали жителем Чехословакии.
В какое-то время до 1931 года семья переехала в Бардеёв, где девочки посещали местную школу. Известно, что семья жила на улице Класторска и на улице Галюзова. Род занятий Миклауса, указанный в свидетельствах о рождении дочерей, сильно варьируется: продавец, лавочник, служащий промышленного предприятия и под конец – шофер. Похоже, он работал в Бардеёве у господина Рознера, возможно, его шофером.
Когда началась Вторая мировая война, Германия аннексировала территорию, в настоящее время принадлежащую Чешской республике. Венгрия выступила союзником Германии, а нынешняя Словакия капитулировала. В то время как люди тогда официально считали себя чехословаками, страна была поделена на две части, и Венгрия контролировала территорию на юго-востоке. Это означало, что судьба евреев в Чехословакии зависела от того, в какой части страны они жили. Евреи из Венгрии отправлялись в лагеря в 1944-м.
По свидетельству выживших, люди из этой области часто называли себя словаками, поэтому в повествовании я использовала названия Чехословакия или Словакия/словак в зависимости от официального или личностного контекста. Подобным же образом население из чешской области может идентифицировать себя как чехов. Словацкий и чешский – это отдельные языки, но весьма похожие друг на друга. Оба относятся к группе западнославянских языков и тесно связаны с польским. Посетив дом Силки в Бардеёве, я узнала, что она понимала и русский благодаря русинскому языку.
В 1942-м нацисты начали организовывать облавы на евреев на территории Словакии. Всем евреям в Бардеёве было предписано ехать в Попрад, где их сажали в вагоны для перевозки скота и отправляли в Освенцим. Миклаус и три его дочери попали в Освенцим 23 апреля 1942-го, и Силке присвоили номер узника 5907. Не существует записи о том, что Фани Кляйнову отправили в Освенцим, но из показаний свидетелей и самого Лале Соколова следует, что Силка видела, как ее мать сажают в фургон смертников в Биркенау. На самом деле все они, скорее всего, покинули Бардеёв в один и тот же день и ждали транспорта в Попраде. Род занятий Силки при ее поступлении в Освенцим отмечен как «портниха», старших сестер как «домохозяйка». В романе я представила дело так, что дочери прибыли раньше родителей, как это происходило в большинстве случаев, когда каждой еврейской семье предписывалось отправлять на работу молодых трудоспособных людей в возрасте шестнадцати лет и старше.
Все члены семьи, за исключением Силки и ее матери, упомянуты в архиве Яд ва-Шем как убитые во время Холокоста. Мы не знаем, когда были убиты Миклаус, Фани, Магда и Ольга, но нам точно известно, что в Освенциме выжила только Силка. В одном из архивов я обнаружила запись о том, что Силка была убита в Освенциме, но точно так же было с Лале Соколовым, однако мы знаем, что оба выжили и вернулись в Чехословакию.
В конце войны русские освободили Освенцим-Биркенау, и, похоже, в то время Силка была отправлена в тюрьму Монтелюпих в Кракове, возможно, после прохождения процедуры фильтрации/допроса со стороны НКВД (эта часть в романе упрощена), когда ей дали срок за сотрудничество с врагами, как я понимаю, из-за ее роли в блоке 25 и отметили, что она спала с врагами. Так понял это Лале.
Оттуда Силка совершила свое долгое и трудное путешествие в Воркуту, за полярный круг. Определенные аспекты ее жизни там я взяла из отчета: ее работа в санчасти, опека со стороны женщины-врача, выезды на «скорой помощи». Образы Алексея Кухтикова и его жены отчасти списаны с реальных людей. Кухтиков был комендантом обоих воркутинских лагерей, Воркутлага и Речлага, и в его время была введена в строй детская больница, построенная, разумеется, заключенными.
После освобождения Силка, полагаю, была отправлена в одну из пражских тюрем, Панкрац или Рузине, после чего вернулась наконец на родину. В ее свидетельстве о рождении есть запись от 1959 года о предоставлении ей чехословацкого гражданства. И тогда Силка смогла начать жизнь с любимым мужчиной, с которым познакомилась в ГУЛАГе. Александр – полностью вымышленный персонаж. Чтобы защитить частную жизнь его потомков, я не стала называть настоящего имени мужчины, которого она встретила в Воркуте и за которого впоследствии вышла замуж. Силка и ее муж поселились в Кошице, где Силка прожила вплоть до своей смерти 24 июля 2004 года. Детей у них не было, но знавшие их люди, с которыми я встречалась, рассказывали об их большой любви друг к другу.
Хезер Моррис,
октябрь 2019 года
Благодарности
Лале Соколов, вы рассказали мне свою красивую историю и поделились тем, что знали о Силке Кляйн. Шлю вам сердечную благодарность за то, что вдохновили меня к написанию романа «Дорога из Освенцима».
Анжела Мейер, во время посещения Кромпахи, родного города Лале, вы сидели вместе со мной в рассветные часы на подоконнике, решая мировые проблемы и потягивая сливовицу. Вы поддержали меня в моем намерении написать историю Силки. Вы сопровождали меня на каждом шагу пути по созданию этой истории в качестве подруги и редактора. Вы замечательная, забавная, вы преданы литературе. От всего сердца благодарю вас!
Кейт Паркин, генеральный директор «Adult Trade Publishing, Bonnier Books UK», сколько авторов могут назвать своего издателя другом? Я могу. Ваше руководство, мудрость и поддержка в прошлом, настоящем и будущем всегда со мной. Огромное вам спасибо.
Маргарет Стед (Мейврик), моя попутчица, директор издательства «Zaffre, Bonnier Books UK». Какой талант, какой человек в моей команде!
Рут Логан, глава отдела по авторским правам из «Bonnier Books UK», спасибо за то, что помогли истории Силки добраться до всех уголков планеты. И вашей помощницей в этом была удивительная Илария Тараскони.
Дженни Ротуэлл, помощник редактора из «Zaffre, Bonnier Books UK», ваш наметанный в создании высококачественного контента глаз заметно улучшает мою писанину. Я у вас в долгу.
Франческа Рассел, директор по рекламе из «Zaffre», и Клэр Келли, менеджер по рекламе из «Zaffre», благодарю вас за то, что не давали мне скучать, с энтузиазмом продвигая публикацию моей книги.
Хочу поблагодарить и других сотрудников «Zaffre» за их превосходную работу по всем направлениям, но особенно Ника Стерна, Стивена Демью и его команду, а также Нико Пойлблана и его коллег. Всем огромное спасибо! Сливовица за мной.
В издательстве «St Martin’s Press» из Соединенных Штатов работают многие замечательные люди, участвовавшие в разработке сюжета и подготовке книги к печати. Хочу упомянуть здесь некоторых из них, а развернутые благодарности представлены в американском издании.
С широкой улыбкой и распростертыми объятиями меня встретила у лифта в Нью-Йорке директор и издатель «St Martin’s Press» Салли Ричардсон. Спасибо вам! Спасибо. Эта благодарность вскоре коснется также изумительного издателя Дженнифер Эндерлин. И снова искреннее спасибо. Остальные члены команды, пожалуйста, примите мою благодарность, ваши имена и роли будут упомянуты в американском издании.
Бенни Агиус (Телма), генеральный директор «Echo Publishing», вы сияющий маяк, не дающий мне сбиться с пути. Человек, с которым я могу смеяться, с кем могу делиться тревогами. Спасибо, что вы были там.
Спасибо вам, Ленка Пустай. Вы увлеченно изучали о Силке все, что только можно. Ваши время, усилия и упорство, потраченные на поиски информации о ней, дали прекрасный результат.
Анна Пустай, спасибо вам. Вы вдохновили меня на путешествие в Кромпахи. Вы приняли историю Лале и точно так же привязались к истории Силки. Вы замечательная женщина!
Жители Кошице, знавшие Силку, приглашали меня к себе домой, рассказывали о Силке и ее муже. Господин и госпожа Сэмюэли, Валерия Фекетова, Михаил Кляйн, спасибо вам.
Мои друзья из Кромпахи, к которым я так привязалась, которые во многих отношениях помогли мне с романом «Дорога из Освенцима», – это мэр города Ивета Русинова, Дариус Дубинак, Станислав Барбус и улыбчивый водитель, в целости и сохранности доставлявший меня во многие пункты сельской местности, Петер Лацко – благодарю вас.
Благодарю замечательного исследователя Светлану Червонную из Москвы за ее потрясающее расследование жизни в ГУЛАГе.
Друзья и родные, вы поддерживали меня, пока я писала «Дорогу из Освенцима», и я так рада, что вы есть в моей жизни. Я всех вас горячо люблю. Это Иэн Уильямсон, Пегги Ши, Брюс Уильямсон, Стюарт Уильямсон, Кэти Фон-Ёнеда, Памела Уоллас, Денни Ёнеда, Глория Уинстон, Иэн Уинстон. Я безмерно благодарна за поддержку своему старшему брату Джону Уильямсону, который, к несчастью, умер до выхода книги в свет, но который намного превосходит меня как писатель.
Самые важные для меня люди, но которым иногда не хватает моего внимания, поскольку я посвящаю много времени исследованию, писательству и путешествиям: мои дети и внуки. Арен и Бронвин, Джаред и Ребекка, Адзур-Ди и Эван, а также прекрасные дети Генри, Натан, Джек, Рейчел и Эштон, для которых я просто бабушка. Вы моя жизнь, мой мир.
Алит и Алан Таунсенд, спасибо, что помогли мне устроиться с комфортом в Крайстчерче в Новой Зеландии, где я писала «Дорогу из Освенцима». Мы возвращаемся издалека.
И от всей души я благодарю мужчину моей жизни, который со мной уже сорок шесть лет. Стив, похоже, в последнее время ты упускаешь основную часть этого моего бредового путешествия. Спасибо тебе за твою любовь, понимание, безоговорочную поддержку, и да, я знаю: ты мой самый большой фанат.
Читать бесплатно другие книги:
