Блюстители Гришэм Джон
— Я — пас. Знаете, я не стукач, не крыса.
— Конечно, нет, я вовсе не имела это в виду. Но давайте не будем строить иллюзии. Вы не председатель клуба «Ротари». Посмотрите на себя в зеркало, Скип. Взгляните правде в глаза. Вы всего лишь уголовник, злодей, за которым числится длинный список нарушений закона; участник банды, творящей насилие; расист и, по большому счету, неудачник, часто совершающий глупые поступки. Сейчас вас уличили в подкупе тюремного надзирателя и снабжении наркотиками ваших приятелей из шайки «Арийские священнослужители». Это очень глупо, Скип. Какого черта вы не можете заняться чем-нибудь полезным? Вы действительно хотите провести следующие тридцать лет своей жизни запертым в клетке с этими животными? И ведь речь идет о федеральной тюрьме, Скип, а не о лагере скаутов. Мы сделаем так, чтобы вас отправили именно в федеральное исправительное заведение.
— Да ладно вам!
— В федеральную тюрьму, Скип, худшую из худших. На следующие тридцать лет. По сравнению с тем местом, куда вы попадете, Коррекционный институт Гарвина — это просто пикник.
Скип глубоко вздыхает и смотрит на потолок. Тюрьмы он не боится, даже федеральной. Скип провел за решеткой большую часть жизни и выжил, а порой, находясь там, даже преуспевал. Его братья тоже сидят в тюрьме, всех их объединяет клятва верности, принесенная ими в качестве членов банды, жестокой, но способной их защитить. Жизнь в тюрьме — это никакой работы, никаких счетов, которые нужно оплачивать. Кормежка три раза в день. Море наркотиков, особенно если ты участник банды. И секса — если у человека соответствующие наклонности.
Однако Скип недавно познакомился с женщиной, она ему очень нравится, и это его первый роман за много лет. Женщина немного старше и небогата, но кое-какие средства у нее есть. Они со Скипом решили жить вместе и даже съездить в какое-нибудь путешествие. Конечно, Дилука не может уезжать далеко, он ведь освобожден условно-досрочно. Так что паспорт для него — несбыточная мечта. Однако его подруга дала ему возможность увидеть другую жизнь, и на самом деле он не хочет обратно в тюрьму.
Будучи опытным уголовником, Скип знает правила игры, в которую федералы пытаются с ним сыграть. Он — парень с характером и в состоянии найти возможности поторговаться.
— Так о каком сроке мы говорим? — интересуется он.
— О тридцати годах.
— А если мы заключим сделку?
— От трех до пяти.
— Я не проживу эти ваши от трех до пяти.
— Если вы не сможете прожить от трех до пяти лет, как вы собираетесь выжить в течение тридцати?
— Я бывал в таких местах, о каких вы говорите, ясно? И знаю, что там и как.
— Что правда, то правда.
Спецагент Агнес Нолтон встает и окидывает Дилуку строгим взглядом:
— Я вернусь через тридцать минут, Скип. Пока я из-за вас только теряю время.
— А можно мне кофе?
— Кофе? — усмехается она. — У меня нет кофе. У кого-нибудь есть кофе?
Остальные шестеро агентов начинают озираться по сторонам, словно действительно ищут кофе, а затем качают головой. Агнес Нолтон решительным шагом выходит из комнаты. Следом за ней отправляются еще трое агентов. Трое федералов остаются. Самый внушительный из них опускается на тяжелый стул и уничтожает в своем телефоне голосовые сообщения. Еще двое усаживаются за стол напротив Скипа и тоже принимаются копаться в своих сотовых. Скип делает вид, будто клюет носом.
Пятнадцать минут спустя дверь комнаты открывается и входит Агнес Нолтон. Не садясь, она смотрит на Скипа и произносит:
— Мы только что взяли Мики Меркадо в Корал-Гейблсе и готовимся предложить ему сделку всей его жизни. Если он примет наше предложение раньше вас, то, о чем мы говорили с вами, теряет силу. Соображайте быстрее, Скип.
Развернувшись, спецагент снова выходит из комнаты. Скип умудряется сохранить невозмутимое выражение лица, но внутри у него все холодеет. Он чувствует приступ тошноты и головокружение, а в глазах у него все плывет. Федералы не только знают про Меркадо, но и арестовали его! Это уже слишком. Скип озирается и видит, что двое агентов, сидящих за столом, внимательно следят за каждым его движением. Его дыхание невольно учащается, на лбу выступает пот. Агенты делают пометки в своих телефонах и отправляют какие-то сообщения.
Проходит несколько секунд. Скип боится, что вот-вот почувствует рвотный позыв, но этого не происходит. Он с усилием сглатывает. Время идет.
Еще через десять минут Агнес Нолтон возвращается. На сей раз спецагент садится, и это свидетельствует о том, что она собирается прижать Скипа всерьез.
— Вы глупец, Скип, — произносит она любезным тоном. — Любой преступник в вашем положении, который отказывается от такой сделки, дурак.
— Спасибо. Давайте лучше поговорим о защите свидетелей.
Агнес Нолтон не улыбается, но ей, очевидно, нравится, что беседа с Дилукой приняла правильное направление.
— Мы можем поговорить об этом, но я не уверена, что защита будет работать в данном случае.
— Вы можете сделать так, что она будет работать. Вы постоянно этим занимаетесь.
— Да, это действительно так. Говоря гипотетически, если мы согласимся вас спрятать, что мы получим прямо сейчас, сидя за этим столом? Меркадо мы уже взяли, с этим все ясно. Вы именно с ним непосредственно контактировали? Над ним был кто-то еще? Сколько имен вы можете нам назвать? Какова была цена вопроса? Кто получил деньги?
Дилука понимающе кивает и снова озирается. Мысль о доносительстве ему ненавистна, и на протяжении всей своей криминальной карьеры он жестоко карал стукачей. Однако наступает время, когда человеку приходится заботиться о самом себе.
— Я расскажу вам все, что знаю, — произносит он. — Но я хочу, чтобы сделка была заключена в письменном виде. Прямо сейчас. За этим столом, как вы говорите. Я вам не доверяю, а вы не доверяете мне.
— Что ж, пожалуй, так будет честно. У нас есть короткая форма подобного соглашения, которую мы используем уже много лет. Она одобрена многими адвокатами защиты. Мы можем заполнить несколько бланков и посмотреть, что из этого получится.
Дилуку уводят в другую комнату и сажают перед большим стационарным компьютером. Он набирает на клавиатуре текст своего заявления:
«Примерно шесть недель назад ко мне подошел человек. Он представился как Мики Меркадо и сказал, что приехал из Майами. Он постучался прямо в дверь моей квартиры, что было странно, потому что мало кто знает и меня, и то, где я живу. Выяснилось, что он вообще многое обо мне знает. Мы отправились в кафе за углом, и там состоялся наш первый разговор. Меркадо знал, что я являюсь членом „Арийских священнослужителей” и уже отсидел срок в Гарвине. Ему были известны факты моей криминальной биографии. Я от этого немного обалдел и начал задавать ему разные вопросы. Он сказал, что является консультантом по безопасности. Я спросил, что это означает. Меркадо ответил, что работает на разных клиентов, в основном из стран Карибсого бассейна, и все такое, но, в общем, сильно темнил. Тогда я спросил, откуда я могу знать, что он не коп или не какой-нибудь агент, который хочет заманить меня в ловушку. И еще уточнил, нет ли на нем микрофона. Меркадо засмеялся и заверил меня, что он не коп и микрофона на нем нет. В общем, мы обменялись телефонными номерами, и он пригласил меня в свой офис, чтобы я посмотрел, где и как он работает. И поклялся, что бизнес у него легальный. Через несколько дней я на машине приехал в Майами, в самый центр города, поднялся на 35-й этаж одного здания и встретился с ним в его кабинете. Из окна открывался прекрасный вид на океан. Оказалось, что у этого типа есть секретарша и сотрудники. Но таблички с именем и фамилией на двери я не увидел. Мы с ним выпили по чашке кофе и проговорили час. Меркадо спросил, остались ли у меня еще связи в Гарвине. Я ответил — да. Тогда он поинтересовался, насколько трудно было бы убрать одного заключенного, отбывающего там срок. Я уточнил, говорит ли он о заказе. Он ответил, что да, или что-то в этом роде. Сообщил, что есть один заключенный, его надо „загасить”, потому что он, мол, нехорошо обошелся с одним из клиентов Меркадо — без деталей. Имени он мне не назвал, и согласия я тогда не дал. В общем, я поехал домой. Еще в дороге я порылся в Интернете, но про Меркадо нашел очень мало. Однако я был почти уверен, что он не коп. Наша третья встреча состоялась в баре в Боке. Там-то мы и заключили сделку. Меркадо спросил, сколько это будет стоить. Я сказал — 50 тысяч баксов. Конечно, я здорово задрал цену, потому что убрать человека в тюрьме можно гораздо дешевле. Но этот тип вроде как не возражал. Он сказал мне, что прикончить нужно Куинси Миллера, который отбывает пожизненное. Я не стал спрашивать, что такого совершил Миллер, а Меркадо и не предлагал мне по этому поводу никаких объяснений. Это была просто сделка, во всяком случае с моей стороны. Я позвонил Джо Драммику, лидеру „Священнослужителей” в Гарвине, и он все устроил. Драммик решил привлечь к этому делу Роберта Эрла Лейна, пожалуй, самого опасного человека в тюрьме, включая и черных, и белых. Договорились так: они получат по 5 тысяч авансом и еще по 5 после того, как работа будет выполнена. Остальное я собирался прикарманить и нагреть их. Протащить нал в тюрьму невозможно, поэтому мне пришлось договориться о передаче зеленых сыну Драммика и брату Лейна. Во время нашей четвертой с ним встречи Меркадо дал мне 25 тысяч наличными. У меня были сомнения, что я получу вторую половину, как бы там ни вышло с Куинси Миллером. Но мне было безразлично. В конце концов, 25 тысяч за то, чтобы прикончить заключенного в тюрьме, хороший, жирный куш. Потом я встретился с Адамом Стоуном, нашим „мулом”, и все спланировал. Адам сообщил информацию Драммику и Лейну. Они все сделали хорошо, но не закончили работу. Стоун объяснил, что им помешал другой охранник. Меркадо подобный результат привел в бешенство, и он отказался платить вторую половину денег. В итоге мне досталось 15 тысяч наличными.
Имени своего клиента Меркадо ни разу не называл. Контактировал я только с ним. Да я, честно говоря, и не задавал вопросов, поскольку смекнул, что в таком деле чем меньше знаешь, тем лучше. Если бы я даже начал его о чем-то спрашивать, Меркадо, я уверен, отвечать бы мне не стал.
Один мой приятель в Майами, бывший наркоторговец, говорит, что Меркадо вроде как полулегальный „решальщик”, которого наркобароны часто нанимают, чтобы разобраться со своими проблемами. После нападения на Миллера я встречался с Меркадо дважды, но оба раза безрезультатно. Он спрашивал, можно ли, по моему мнению, добраться до Миллера в больнице. Я съездил на место и покрутился там, но то, что увидел, мне не понравилось. Меркадо хочет, чтобы я отслеживал процесс выздоровления Миллера и нашел способ завершить работу.
Скип Дилука».
Поскольку преступники все еще не отказались от намерения убить Куинси Миллера, ФБР необходимо принять решение, что делать дальше. Федералы предпочитают продолжать наблюдение за Меркадо. Надеются, что он приведет их к более крупной рыбе, и даже не исключают возможности использования Дилуки в качестве наживки. Однако, пока Меркадо на свободе и планирует расправу над Куинси, тот находится под серьезной угрозой. Самым безопасным в этой ситуации было бы арестовать Меркадо и оказать на него давление, хотя никто в Бюро не ожидает, что он заговорит или станет сотрудничать с федералами.
Дилуку держат в тюрьме, в одиночной камере, под наблюдением, и у него нет никаких возможностей общаться с внешним миром. Как-никак он все же отпетый уголовник, и доверять ему нельзя. Никто бы не удивился, если бы он, будь у него шанс войти в контакт с Меркадо, сделал бы это. И уж наверняка сообщил бы Джо Драммику и Роберту Эрлу Лейну, что Адам Стоун — доносчик.
Агнес Нолтон принимает решение арестовать Меркадо и убрать Адама Стоуна из Коррекционного института Гарвина. Его с семьей планируют немедленно перевезти в какой-нибудь другой город, находящийся неподалеку от одной из федеральных тюрем, где Адама ждет новая работа. Разрабатываются также планы отправить Дилуку в одну из закрытых клиник, где хирурги изменят его внешность, а также дать ему новое имя.
Терпение снова приносит свои плоды. Мики Меркадо, используя гондурасский паспорт на имя Альберто Гомеса, бронирует авиабилет из Майами до Сан-Хуана. Прилетев туда, на самолете местной авиакомпании «Эйр Кариббеан» он отправляется на остров Мартиника во французской Вест-Индии. Местные представители ФБР лихорадочно пытаются выяснить его местонахождение в Фор-де-Франс, административном центре острова, и вскоре нападают на его след. За ним устанавливают наблюдение. Когда Меркадо берет такси и едет на Ориоль-Бэй-Ризорт, роскошный закрытый курорт для богатых, расположенный на склоне горы, за ним следят. Два часа спустя в том же аэропорту на острове Мартиника садится самолет, принадлежащий правительству США, и прибывшие на нем агенты ФБР торопливо рассаживаются по уже поджидающим их машинам. Однако оказывается, что на курорте нет свободных мест. Там всего двадцать пять весьма дорогих номеров, и все они уже заняты. Фэбээровцы заселяются в ближайший к курорту отель, который находится в трех милях от Ориоль-Бэй-Ризорт.
Меркадо перемещается по территории курорта довольно неторопливо. Он в одиночестве съедает ланч около бассейна, а затем осушает несколько стаканов с напитками, устроившись около стойки гавайского бара, откуда удобно наблюдать за остальными туристами, передвигающимися пешком. Гости курорта — в основном богатые европейцы из разных стран, говорящие на разных языках. Никто из них не вызывает подозрений. После полудня Меркадо проходит ярдов пятьдесят вверх по склону горы по узкой тропинке, ведущей к большому бунгало, на террасе которого слуга подает ему напиток. Перед ним на многие мили расстилается синяя сверкающая гладь Карибского моря. Он закуривает кубинскую сигару и наслаждается пейзажем.
Хозяин дома — некий Рамон Васкес. Вскоре он тоже выходит на террасу. Хозяйку, давнюю подругу Васкеса, зовут Диана. Это та самая женщина, которая когда-то была женой Кита Руссо. Меркадо с ней незнаком и никогда ее не видел. Диана сидит в спальне и наблюдает за происходящим на террасе через окно.
Рамон пододвигает стул к столику, за которым устроился Меркадо, и тоже садится. Рукопожатием мужчины не обмениваются.
— Что случилось? — спрашивает Васкес.
Меркадо небрежно пожимает плечами, словно ничего серьезного не произошло.
— Точно не знаю. Работа в тюрьме была выполнена не до конца.
Собеседники говорят по-испански, негромко и быстро.
— Это ясно. Есть какой-нибудь план завершения сделки?
— А вы этого хотите?
— Да. Наши парни очень недовольны и желают, чтобы проблема была решена. Они, да и все мы, были уверены, что вам можно доверить решение такой простой задачи. Вы сказали, что сделать это будет легко. Но вы ошиблись. Да, мы хотим, чтобы сделка была закрыта.
— Ладно. Я поработаю над планом, однако выполнить его наверняка будет непросто.
Слуга приносит Рамону стакан холодной воды, но тот отсылает его взмахом руки, в пальцах которой зажата сигара. Мужчины говорят еще полчаса, после чего Меркадо отпускают. Он возвращается на территорию курорта и остаток дня загорает у бассейна, а вечером развлекает какую-то молодую женщину, после чего ужинает в одиночестве в элегантной столовой снятых апартаментов.
На следующий день Меркадо, используя на сей раз боливийский паспорт, возвращается в Сан-Хуан.
Глава 37
В округе Руис есть только два муниципальных образования: Сибрук с населением в 11 тысяч человек, и Диллон, городок еще меньших размеров, где всего 2300 жителей. Диллон расположен севернее и дальше от побережья. Это захолустное местечко, в котором, судя по тому, как оно выглядит, время давно остановилось. В Диллоне мало приличных рабочих мест, в том числе в торговле. Большинство молодых людей уезжают из Диллона просто потому, что надо же им где-то работать и как-то жить. О достатке здесь не мечтают. Те, кто решил остаться, и молодые, и старые, барахтаются на грани выживания, получая мизерные зарплаты и государственные пособия.
При том что 80 процентов населения всего округа составляют белые, в Диллоне их примерно столько же, сколько чернокожих. В прошлом году местную среднюю школу окончили шестьдесят подростков, из них чернокожими были тридцать. Именно эту школу в 1981 году окончил и Кенни Тафт, а также его старшие брат и сестра. Тафты жили неподалеку от Диллона, в старом фермерском доме, который отец Кенни еще до его рождения купил на торгах. Строение продавали с молотка, поскольку предыдущий владелец разорился.
Из обрывочных сведений Вики сумела собрать историю семьи Тафт, на долю которой горя и лишений выпало более чем достаточно. Найдя старый некролог, мы выяснили, что отец Кенни умер в возрасте пятидесяти восьми лет по неизвестной причине. Следующей трагедией стала смерть самого Кенни, его убили, когда ему было двадцать семь лет. Еще через год старший брат погиб в автомобильной катастрофе. Два года спустя старшая сестра Кенни, Рамона, которой было тридцать шесть, умерла непонятно от чего. Их мать, миссис Вида Тафт, пережившая мужа и всех троих детей, в 1996 году была помещена в государственную клинику для душевнобольных. По судебным протоколам трудно понять, что случилось дальше. Помещение граждан в сумасшедшие дома во Флориде — процедура конфиденциальная, как и в большинстве других штатов. Видимо, в какой-то момент ее все же выписали из клиники, потому что, согласно некрологу, опубликованному в сибрукской городской газете, миссис Тафт «мирно скончалась дома». Ни один местный юрист или нотариус не утверждал никакого завещания — ни миссис Тафт, ни ее мужа, так что логично предположить, что они и не составлялись. Старый фермерский дом и пять акров земли вокруг него сейчас принадлежат дюжине внуков Тафтов, большинство из которых уехали из родных мест. В прошлом году власти округа Руис оценили эту собственность в 33 тысячи долларов, и не вполне понятно, кто заплатил за нее 290 долларов налогов, чтобы не допустить ее продажи.
Прибыв на место, Фрэнки обнаружил, что дом находится в конце дороги, посыпанной гравием, в тупике. Было очевидно, что он заброшен и там уже довольно давно никто не живет. Сквозь щели между деревянными ступеньками крыльца проросли сорняки. Несколько оторвавшихся деревянных ставень лежат на земле, другие едва держатся на проржавевших петлях. Дверь главного входа заперта на внушительный висячий замок, такой же преграждает вход в дом со двора. Окна в доме целы. Крыша, сделанная из листового железа, выглядит вполне надежной.
Фрэнки обходит один раз вокруг дома, и этого ему достаточно. Осторожно пробравшись сквозь сорняки, которыми зарос участок, он возвращается к своему грузовичку. В поисках информации Фрэнки провел в Диллоне и его окрестностях два дня и считает, что нашел вполне подходящего подозреваемого.
Днем Райли Тафт работает главным смотрителем в местной школе и надзирает за учениками, посещающими классы с 6-го по 9-й. Но его призвание и основное занятие — совершение богослужений для местных прихожан. Он священник баптистской церкви в местечке Рэд-Бэнкс, расположенном в глухомани в нескольких милях от Диллона. Там похоронено большинство членов семьи Тафт. У некоторых на могилах есть надгробные камни, у кого-то нет. Вся паства Райли составляет менее ста человек и не может позволить себе настоящего священника. По этой причине ему и приходится работать смотрителем в школе. После нескольких звонков Фрэнки он соглашается встретиться с ним в церкви ближе к вечеру.
Райли сравнительно молод — ему еще нет сорока. Это мужчина плотного телосложения, добродушный и легкий в общении, с широкой улыбкой. Он провожает Фрэнки на кладбище и показывает могилы своих родственников. Его отец, старший брат Кенни и самый старший из погибших детей супругов Тафт, похоронен между Кенни и Видой. Райли рассказывает о трагедиях, постигших семью. Его дед умер в 58 лет от какого-то непонятного отравления. Отец погиб мгновенно в результате автоаварии, случившейся на дороге. Тетка скончалась от лейкемии в тридцатишестилетнем возрасте. Вида Тафт умерла двенадцать лет назад, когда ей было семьдесят семь.
— Бедная женщина сошла с ума, — вздыхает Райли, и на глазах его выступают слезы. — Похоронив троих детей, она спятила. Просто спятила.
— Ваша бабушка?
— Ну да. А почему вас интересует моя семья?
Фрэнки уже успел рассказать Райли о нашем фонде, нашей миссии, наших успехах и о том, что мы представляем интересы Куинси Миллера. Он говорит:
— Мы думаем, что убийство Кенни произошло совсем не так, как рассказал когда-то шериф.
Эти слова не вызывают у Райли никакой реакции. Кивнув в сторону небольшой церквушки, он приглашает:
— Пойдемте попьем чего-нибудь.
Они с Фрэнки шагают мимо могильных камней и других знаков, которыми отмечены места захоронения представителей двух поколений Тафтов, и покидают территорию кладбища. Через заднюю дверь они входят в здание церкви и оказываются в небольшой подсобной комнатке. Райли открывает холодильник и достает оттуда две пластиковые бутылки с лимонадом.
— Спасибо, — улыбается Фрэнки, и они с Райли усаживаются на раскладные стулья.
— Что же это за новая версия? — интересуется Райли.
— А вы никогда о ней не слышали?
— Нет. Когда Кенни убили, словно конец света настал. Мне тогда было лет пятнадцать или шестнадцать, кажется, я учился в десятом классе. Кенни был для меня не столько дядей, сколько старшим братом. Я его обожал. Он был гордостью всей семьи. Умный, много где побывавший, все повидавший. Кенни гордился своей службой в полиции, но хотел подняться выше, достичь большего. Господи, как я любил Кенни! Да мы все его любили. У него была симпатичная жена, Сибил, очень милая женщина. И ребенок. Все у него было хорошо — и вдруг его убили. Когда я об этом узнал, я упал на пол и рыдал, как мальчишка. Мне тоже хотелось умереть, чтобы меня положили в могилу вместе с ним. Это было просто ужасно. — Глаза Райли снова наполняются слезами, и он отпивает большой глоток лимонада. — Но мы всегда считали, что у него произошла стычка с бандой наркоторговцев и его застрелили. И вот теперь, через двадцать с лишним лет, вы приезжаете сюда, чтобы рассказать мне нечто иное. Верно?
— Да. Мы считаем, что Кенни попал в засаду, организованную людьми, работавшими на шерифа Фицнера, который сотрудничал с наркоторговцами и получал от них деньги. Кенни, вероятно, знал слишком много, и у Фицнера возникли на его счет какие-то подозрения.
Через секунду или две слова Фрэнки доходят до сознания Райли, однако он воспринимает их стоически. Разумеется, они вызывают у него шок, но он хочет знать больше.
— А какое все это имеет отношение к Куинси Миллеру? — интересуется он.
— Фицнер стоял за убийством Кита Руссо, адвоката. Часть своих денег Руссо зарабатывал, защищая интересы наркобаронов. Потом его завербовали сотрудники Управления по борьбе с наркотиками, и он стал их информатором. Фицнер узнал об этом и организовал его убийство, а также почти безукоризненно устроил все таким образом, что это преступление повесили на Куинси Миллера. Кенни же что-то знал об убийстве Руссо, и это стоило ему жизни.
Райли улыбается и, покачав головой, замечает:
— Все это дикость какая-то.
— А до вас никогда не доходили слухи об этом?
— Нет. Вы должны понять, мистер Татум: Сибрук находится в пятнадцати милях отсюда, но он мог бы располагаться и в сотне миль, и это ничего бы не изменило. Диллон — особый закрытый мирок. Крохотный городок, маленькое царство печали. Люди, живущие здесь, еле-еле выживают. У нас тут свои вызовы, проблемы, и нам некогда беспокоиться по поводу того, что происходит в Сибруке или где бы то ни было еще.
— Ясно, — кивает Фрэнки и делает глоток лимонада.
— Так, значит, вы отсидели в тюрьме четырнадцать лет за убийство, которое совершил кто-то другой? — спрашивает Райли с выражением изумления на лице.
— Да, четырнадцать лет, три месяца и одиннадцать дней. Но мне на помощь пришел преподобный отец Пост. Это ужасно, Райли, быть запертым в камере и всеми забытым, зная, что ты невиновен. Вот поэтому мы и работаем так напряженно, защищая интересы Куинси Миллера и других наших клиентов. Как вы теперь знаете, многие люди находятся за решеткой за то, чего они не совершали.
— Да уж, это точно.
Они одновременно подносят ко рту бутылки с лимонадом. Фрэнки продолжает нажим:
— Есть шанс, возможно, небольшой, что в руках у Кенни оказалось некое вещественное доказательство, из тех, которые хранились рядом с офисом Фицнера в Сибруке. Об этом нам недавно рассказал бывший напарник Кенни. Ему, то есть Кенни, стало известно, что существует план поджечь строение, где хранились вещдоки, и тем самым ликвидировать их. Поэтому он забрал оттуда кое-что еще до пожара. Если Фицнер действительно организовал засаду, чтобы убрать Кенни, то почему он хотел с ним расправиться? Потому что Кенни что-то знал. И у него были улики, вещественные доказательства. Нет никаких других причин, которые могли стать мотивом для Фицнера, или, по крайней мере, нам о них неизвестно.
Райли явно заинтересовал рассказ Фрэнки.
— Значит, остается важный вопрос: что Кенни сделал с этими самыми вещественными доказательствами? — спрашивает он. — Вы здесь по этой причине?
— Вы все правильно поняли. Вряд ли Кенни держал их у себя, ведь это подвергло бы опасности его семью. Плюс к этому жил он в съемном доме.
— Кстати, его жене там не очень-то нравилось. Они жили на Секретари-роуд, в восточной части Сибрука. Сибил хотела переехать в какое-нибудь другое место.
— Между прочим, мы нашли Сибил — она теперь живет в Окале. Она не захотела говорить с нами. Ни слова не сказала.
— Сибил — хорошая женщина. Мне, во всяком случае, всегда улыбалась. Я ее много лет не видел и, наверное, уже не увижу. Так, значит, мистер Татум…
— Пожалуйста, называйте меня Фрэнки.
— Итак, Фрэнки, вы считаете, что Кенни мог принести эти самые вещдоки в родительский дом, который стоит в конце дороги, в тупике, и спрятать их где-нибудь там?
— Мест, где он мог их спрятать, совсем немного, Райли. Если у Кенни действительно было нечто, что представляло для него ценность, он бы держал это в таком месте, где оно оставалось бы в сохранности и откуда он мог бы его при необходимости легко забрать. В моем предположении имеется смысл, не так ли? В старом доме есть чердак или подвал?
Райли качает головой:
— Подвала нет, это точно. По поводу чердака — думаю, его там тоже нет. Я его не видел. Во всяком случае, никогда не поднимался наверх. — Райли отпивает еще глоток лимонада. — По-моему, это похоже на попытки попасть пальцем в небо.
Фрэнки смеется:
— Ну, мы вообще-то частенько этим занимаемся — тычем пальцем в небо. И еще проводим огромное количество времени в поисках иголки в стоге сена. Но порой мы все-таки кое-что находим.
Райли допивает свой лимонад, медленно поднимается и тяжело топает через комнату, словно несет на спине тяжелый груз. Потом останавливается, смотрит на Фрэнки и произносит:
— Вы не можете отправиться в этот дом. Это слишком опасно.
— Он уже много лет стоит заброшенный.
— Ну да, там никто не живет, во всяком случае обыкновенные люди. Однако в доме полно всякой нечисти. Духи, привидения — это место заколдованное, Фрэнки. Я в этом сам убедился. Я бедный человек, у меня на счете в банке всего несколько долларов, но я и в полдень не вошел бы в этот дом, хоть и с пистолетом в руке, даже если бы мне за это предлагали тысячу долларов наличными. И никто из нашей семьи тоже бы этого не сделал.
Глаза Райли расширены от страха, его палец, которым он указывает на Фрэнки, дрожит. Фрэнки при виде такой реакции на несколько секунд теряет дар речи от изумления. Райли снова подходит к холодильнику, достает оттуда еще две бутылки лимонада, вручает одну Фрэнки и садится на стул. Он закрывает глаза и делает несколько глубоких вдохов и выдохов, будто собирается с силами, прежде чем приступить к изложению некой длинной истории. Наконец он начинает:
— Виду, мою бабку, воспитывала ее бабка в негритянском поселении в десяти милях отсюда. Теперь его уже нет. Вида родилась в 1925 году. Ее бабка появилась на свет в 70-е годы девятнадцатого века. Тогда еще были живы многие люди, родившиеся во времена рабства. Бабка Виды практиковала колдовство и была последовательницей культа вуду, широко распространенного в те времена. Религия, которую она исповедовала, представляла собой смесь христианских верований и древнего спиритуализма. Она была повитухой и сестрой милосердия, умела делать целебные мази, притирания и травяные чаи, способные исцелить любой недуг. Эта женщина оказала сильное влияние на Виду, которая на протяжении всей своей жизни также считала себя духовным пастырем, но при этом была достаточно осторожна, чтобы никогда не употреблять слово «колдовство». Вы меня слушаете, Фрэнки?
Фрэнки слушает, и весьма внимательно, но понимает, что, делая это, теряет время. Он кивает и вполне искренне отвечает:
— Да, конечно. Это очень интересно.
— Я излагаю вам все предельно сжато, но про Виду есть большая толстая книга. Эта женщина наводила страх. Она любила своих детей и внуков и была настоящей главой семьи, но у нее имелась и какая-то темная, таинственная сторона. Я расскажу вам одну историю. Ее дочь Рамона, моя тетка, умерла в возрасте тридцати шести лет, вы видели надпись на ее надгробии. Когда Рамона была еще совсем молодой, лет четырнадцати или около того, ее изнасиловал какой-то парень из Диллона — мерзкий тип. Все его знали, и то, что насильник он, тоже, но идти к шерифу не захотели. Вида не верила в правосудие белых людей. Она заявила, что обо всем позаботится сама. Однажды Кенни обнаружил ее ночью, в полнолуние, на заднем дворе — она совершала какой-то ритуал вуду. Вида била палочкой в небольшой барабан, на шее у нее висели несколько сушеных тыкв, босые ноги были обвязаны змеиными шкурками. Она пела какую-то странную песню на незнакомом Кенни языке. Позднее Вида рассказала Кенни, что наслала проклятие на типа, изнасиловавшего Рамону. Об этом пошли слухи, и вскоре все в Диллоне, по крайней мере среди чернокожих, знали, что парня прокляли. Несколько месяцев спустя он сгорел заживо во время автомобильной аварии, и с тех пор люди бежали от Виды. Ее очень сильно боялись.
Фрэнки внимательно слушает, не произнося ни слова.
— С годами состояние ее рассудка становилось все хуже и хуже, и в конце концов у нас не осталось выбора. Мы наняли в Сибруке юриста, чтобы он оформил помещение ее в психиатрическую лечебницу. Вида разозлилась на всю семью и угрожала нам, а также адвокату и судье. Мы были в ужасе. В сумасшедшем доме с ней ничего не могли сделать, и вскоре она добилась того, что ее выпустили. Вида предупредила нас, чтобы мы держались подальше от нее и от ее дома, и мы так и делали.
— Если верить некрологу, она умерла в 1998 году, — замечает Фрэнки.
— Да, с годом все верно, но никто не знает, в какой день это произошло. Мой двоюродный брат Уэнделл в какой-то момент забеспокоился и все же отправился к ней домой. Он обнаружил Виду лежавшей на кровати, укрытой одеялом до самого подбородка. Она была мертва уже несколько дней. Вида оставила записку с инструкциями. Она хотела, чтобы ее погребли рядом с детьми, без церемонии похорон и каких-либо ритуальных процедур. Еще Вида написала, что последнее, что она сделала, — это наложила проклятие на дом. Грустно об этом говорить, но мы все вздохнули с облегчением, когда она умерла. Мы похоронили ее в спешке, в грозу, присутствовали при этом только члены семьи. В тот момент, когда гроб опустили в землю, молния ударила в одно из деревьев на кладбище. У нас у всех просто сердце в пятки ушло. Никогда в жизни я не испытывал такого страха, и в первый и последний раз в жизни радовался при виде того, как крышка гроба скрывается под землей, которая из-за дождя превратилась в грязь.
Райли отпивает большой глоток лимонада и вытирает губы тыльной стороной ладони.
— Такова была моя бабка Вида. Мы звали ее бабулей, но большинство детей, живших в округе, за глаза называли вудуисткой.
— Нам нужно осмотреть чердак, — произносит Фрэнки, стараясь, чтобы его голос звучал твердо и уверенно.
— Вы сошли с ума, приятель!
— У кого находится ключ?
— У меня. Я не заглядывал туда много лет. Электричество в доме давным-давно отключено, но порой по ночам в окнах виден свет. Он движется там, внутри. Только безумец войдет в эти двери.
— Мне нужно подышать воздухом.
Они выходят из церкви и направляются к своим машинам.
— Знаете, все это очень странно, — говорит Райли. — Кенни погиб двадцать лет назад, и с тех пор никто не проявлял к этому никакого интереса. А теперь менее чем за неделю появляетесь вы и еще двое других, которые тоже пытаются что-то выяснить.
— Двое других?
— Да, двое белых типов приезжали сюда на прошлой неделе и задавали вопросы по поводу Кенни. Интересовались, где он вырос, где жил, где похоронен. Мне они не понравились. Я притворился тупым и ничего им не сообщил.
— Откуда были эти типы?
— Я не спрашивал. Хотя мне показалось, что они бы все равно не сказали.
Глава 38
Первая операция, которую делают Куинси Миллеру, продолжается шесть часов. Ему собирают по кусочкам плечо и ключицу. Операция завершается успешно, врачи довольны результатом. Я сижу рядом с Куинси несколько часов, пока он приходит в себя. Его истерзанное тело восстанавливается. К нему частично возвращается память, но какие-либо воспоминания о нападении у него по-прежнему отсутствуют. Я не рассказываю ему ничего из того, что мы знаем о Драммике, Роберте Эрле Лейне, Адаме Стоуне и Скипе Дилуке. Куинси находится под действием сильных лекарственных препаратов и просто не готов выслушивать историю, которую я мог бы ему поведать.
У двери его палаты постоянно дежурит охранник, иногда даже двое, причем из самых разных ведомств — это то сотрудник службы безопасности больницы, то тюремный надзиратель, то полицейский из Орландо, то агент ФБР. Они довольно часто меняются. Я разговариваю с ними и получаю от этого удовольствие. Это помогает мне бороться со скукой. Я не перестаю удивляться тому, насколько дорого обходится государству история с Куинси. Оно вот уже в течение двадцати трех лет платит по пятьдесят тысяч долларов в год, чтобы держать его за решеткой. Впрочем, это капля в море по сравнению с тем, что сейчас налогоплательщикам приходится тратить на то, чтобы спасти ему жизнь и сохранить здоровье, не говоря уже о расходах на его охрану. Речь идет о миллионах долларов. И это при том, что Куинси невиновен и вообще не должен был попасть в тюрьму.
Однажды утром, когда я дремлю на раскладушке в палате Куинси, мой мобильный телефон жужжит. Спецагент Агнес Нолтон интересуется, в городе ли я. У нее есть что-то, что она хочет мне показать. Я еду к ней в офис и, добравшись до места, следую за ней в конференц-зал, где нас ждет сотрудник технической службы.
Он делает свет в зале менее ярким, и мы с Нолтон, все еще стоя, смотрим на большой экран. Там появляется лицо мужчины, внешне похожего на латиноамериканца. На вид ему около шестидесяти лет. Он привлекателен несколько грубоватой мужской красотой. У него пронзительные темные глаза и борода с проседью.
— Его зовут Рамон Васкес, — поясняет Агнес Нолтон. — В течение многих лет он был одним из руководителей картеля Салтильо, сейчас частично отошел от дел.
— Имя мне знакомо, — говорю я.
— Подождите минутку. — Нолтон нажимает кнопку, и на экране появляется другая фотография. Это сделанный с самолета снимок небольшого курорта, расположенного на склоне горы, которая со всех сторон окружена водой какой-то сказочной синевы. — Здесь он проводит значительную часть своего времени. Это остров Мартиника, относящийся к французской Вест-Индии. Курорт на фото называется Ориоль-Бэй-Ризорт. Он принадлежит одной из миллиона безликих компаний, зарегистрированных в Панаме.
Агнес Нолтон делит экран пополам, и рядом со снимком курортного местечка, сделанным с большой высоты, появляется лицо Мики Меркадо.
— Три дня назад наш друг по гондурасскому паспорту слетал на Мартинику, где встретился с Васкесом на этом самом курорте. Наши люди тоже были на Мартинике, но на сам курорт проникнуть не смогли, и это, пожалуй, к лучшему. На следующий день Меркадо по боливийскому паспорту вернулся в Майами через Сан-Хуан.
Информация, которую я получил, производит на меня сильное впечатление.
— Васкес был любовником Дианы Руссо, — замечаю я.
— Он все еще им является. Они постоянно были вместе почти с момента безвременной гибели мужа Дианы.
Аппарат со слайдами снова издает щелчок. Лицо Меркадо исчезает с экрана, и половина его остается черной. Вторую половину занимает снимок острова Мартиника.
— Фотографий Дианы Руссо у нас нет, — продолжает Агнес Нолтон. — Если исходить из тех материалов, которые нам удалось собрать — не буду утомлять вас рассказом о том, насколько ненадежными бывают сведения, конфиденциально добытые в любом государстве Карибского бассейна, — Васкес и Диана Руссо большую часть времени проводят на этом курорте, в одном весьма роскошном доме. Она там вроде управляющей, но при этом старается держаться в тени. Пара много путешествует по всему миру. В УБН не уверены, имеют ли их поездки какое-то отношение к наркотрафику или же Рамон Васкес и Диана просто на время покидают остров, желая сменить обстановку. В Управлении считают, что лучшие времена для Васкеса уже позади, хотя периодически он занимается консультированием. Не исключено, что в свое время организация убийства Руссо была поручена ему, и теперь от него ждут, чтобы он зачистил все концы. А может, он еще активно участвует в бизнесе. Так или иначе, Васкес исключительно осторожен.
Я подхожу к стулу, сажусь на него и произношу:
— Получается, в убийстве была замешана жена Руссо.
— Ну, мы не знаем этого наверняка, но сейчас ее причастность к данной истории выглядит более вероятной. Диана отказалась от американского гражданства пятнадцать лет назад и стала полноправной гражданкой Панамы. Это обошлось ей тысяч в пятьдесят долларов. Теперь ее зовут Диана Санчес, но я готова побиться об заклад, что у нее есть и другие имена. И несколько паспортов. Нет никаких свидетельств того, что они с Васкесом официально связали себя узами брака. Детей у них, похоже, нет. Ну что, достаточно?
— А есть еще что-нибудь?
— Да.
ФБР вело наблюдение за Меркадо и уже готовилось арестовать его, когда он вдруг совершил необъяснимую грубую ошибку. С «неправильного» телефона Меркадо сделал звонок на некий номер, отследить который не удалось. Однако разговор был записан. Меркадо предложил телефонному собеседнику встретиться на следующий день в какой-то забегаловке в Ки-Ларго, где посетителей кормят крабами. Действуя с быстротой, которая заставила меня порадоваться, что я участвую в игре на стороне ФБР, Нолтон заручилась ордером, и ее агенты прибыли на место встречи первыми. Они сфотографировали Меркадо на автостоянке, засняли на видео, как он лакомится крабами вместе с каким-то человеком и как они оба садятся в свои машины. Городской внедорожник «Вольво» последней модели зарегистрирован на Брэдли Фицнера.
Судя по снятому видео, он находится в неплохой фиической форме. У Фицнера волнистые седые волосы и такая же седая бородка клинышком. Похоже, то, что он покинул службу богатым человеком, пошло ему на пользу. Ему почти восемьдесят лет, но двигается он как мужчина гораздо более молодого возраста.
— Поздравляю, Пост, — произносит Агнес Нолтон. — Наконец мы обнаружили связь.
От изумления я теряю дар речи.
— Конечно, мы не можем предъявить Фицнеру обвинение за то, что он просто поел в забегаловке в обществе Меркадо, но мы получим необходимые санкции и будем знать о нем все, даже то, когда он ходит отлить.
— Будьте осторожны, — предупреждаю я. — Он очень ушлый.
— Да, однако даже самые искушенные преступники порой совершают глупые ошибки. Для нас встреча Фицнера с Меркадо — это просто подарок.
— А нет свидетельств того, что Фицнер имеет контакт с Дилукой? — интересуюсь я.
— Пока совершенно никаких. Готова поставить свою месячную зарплату на то, что Фицнеру даже неизвестно имя Дилуки. Это Меркадо, вращаясь в темном мире, узнал об «Арийских Священнослужителях» и организовал нападение. Фицнер, вероятно, предоставил наличные для оплаты заказного убийства, но мы никогда этого не докажем, если Меркадо не заговорит. А парни вроде него своих не закладывают.
Меня переполняют эмоции, и я стараюсь привести мысли в порядок.
— Ну и дела, — произношу я. — В течение трех дней Меркадо привел нас к Рамону и Диане Руссо, а потом и к Брэдли Фицнеру.
Агнес кивает, гордая достижениями своих коллег. Профессионализм и деловитость мешают ей открыто восхищаться успехами, которых удалось добиться ФБР.
— Кое-какие части головоломки становятся на место, — подтверждает она. — Ладно, мне пора бежать. Буду держать вас в курсе.
Агнес Нолтон отправляется на очередное совещание. Техник тоже уходит, оставив меня в конференц-зале одного. Я довольно долго сижу в затемненном помещении и, глядя в стену, стараюсь осмыслить все, что узнал. Агнес права, внезапно нам стало известно значительно больше о заговоре с целью убийства Кита Руссо. Но много ли из того, что мы теперь знаем, может быть доказано? И как это поможет Куинси?
Вскоре я покидаю конференц-зал, а затем и само здание отделения ФБР и еду обратно в больницу. В палате Куинси я застаю Марвиса. Он сообщает мне, что ему удалось уговорить своего босса дать ему отпуск на несколько дней, так что в ближайшее время он постоянно будет рядом с братом. Я рад этой новости и быстро возвращаюсь в мотель, чтобы собрать вещи. Медленно продвигаясь в пробке, я выезжаю из города, и вдруг меня поражает внезапная мысль. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не притормозить у обочины и не выйти из машины. Сдержав этот порыв, я продолжаю движение, и в моей голове постепенно формируется простой, но прекрасный план. Когда он складывается окончательно, я звоню своему лучшему другу, специальному агенту ФБР Агнес Нолтон.
Мне приходится висеть на телефоне десять минут, прежде чем она берет трубку.
— Что случилось? — спрашивает Нолтон своим твердым и решительным тоном.
— Единственный способ прижать Фицнера — это втянуть его в заговор, — произношу я.
— Попахивает провокацией.
— Наверное, вы близки к истине, но это может сработать.
— Я слушаю.
— Вы уже отправили Дилуку туда, где его не должен никто найти?
— Нет. Он пока здесь.
— Нам нужно, чтобы, перед тем как исчезнуть, Дилука выполнил еще одно поручение.
На ипподроме Хайалиа-Парк Дилука выбирает место на трибуне поодаль от остальных зрителей. В руках у него программка бегов, словно он готов начать делать ставки на лошадей. На нем новейший микрофон, способный уловить фырканье оленя на расстоянии тридцати ярдов. Меркадо появляется через тридцать минут и садится рядом с Дилукой. Мужчины покупают у разносчика две бутылки пива и внимательно наблюдают за очередным забегом.
Наконец Дилука говорит:
— У меня есть план. Миллера снова перевели, теперь его палата находится между двумя операционными. Состояние Миллера продолжает улучшаться, но выпишут его еще не скоро. Охранники постоянно меняются, и кто-нибудь наблюдает за дверью в его палату. Время от времени тюрьма присылает для охраны Миллера своих надзирателей. Здесь-то как раз и начинается план. Мы раздобудем комплект униформы тюремного надзирателя у Стоуна, и один из моих парней переоденется в него. В нужный момент мы позвоним и скажем, что в больнице заложена бомба. Может, даже взорвем что-нибудь в подвале, так, чтобы никто не пострадал. В больнице, понятное дело, возникнет переполох. Наверное, объявят тревогу, в общем, все начнут сходить с ума, как всегда бывает в подобных случаях. В суматохе наш парень проберется в палату Миллера. Он воспользуется шприцом-автоинъектором — мы раздобудем его в аптеке и зарядим рицином или цианидом. Наш человек всадит его Миллеру в бедро, и через пять минут он отправится на тот свет. Даже если Миллер в этот момент будет бодрствовать, он не успеет отреагировать и оказать сопротивление, но, вообще-то, врачи держат его на препаратах. Мы сделаем все поздно ночью, так что он наверняка будет спать. Затем наш человек выйдет из палаты и смешается с толпой.
Меркадо, отхлебнув пива, хмурится:
— Не знаю. По-моему, это очень опасно.
— Так оно и есть, но я бы все-таки рискнул. Разумеется, исполнителю надо будет заплатить.
— Я думаю, там везде камеры.
— Есть камера над дверью, но не в палате. Наш человек войдет в палату, поскольку он будет в форме охранника. Оказавшись внутри, он все проделает за какие-то секунды — и нырнет в хаос, который будет твориться вокруг. Если даже попадет в объектив камеры, это будет не страшно. Никто никогда не узнает, кто он такой. Уже через час я отправлю его куда-нибудь самолетом.
— Миллер находится в больнице, где полно хороших врачей.
— Это правда, но пока они определят, каким ядом его отравили, он уже будет мертв. Можете мне поверить. В тюрьме я отравил трех человек и сделал это при помощи самодельного зелья.
— Мне надо все обдумать.
— Да это пара пустяков, Мики. От вас ничего не потребуется, кроме наличных. Если наш парень накосячит и его схватят, он не заговорит. Обещаю. Если Миллер выживет, то вторая половина денег останется у вас. Но, правда, это в тюрьме заказные убийства стоят дешево. А Миллер не в тюрьме.
— Сколько?
— Сто тысяч долларов. Половина сейчас, половина после того, как Миллера похоронят. Плюс еще двадцать пять тысяч за первое покушение.
— Дороговато.
— Потребуются четыре человека, я и еще трое, включая того, кто изготовит бомбу. Все это гораздо сложнее, чем прикончить какого-то болвана в тюрьме.
— Сто тысяч — большие деньги.
— Вы хотите, чтобы он умер или нет?
— Миллер, вообще-то, уже должен быть мертв. Но ваши молодчики все испортили.
— Хотите или нет?
— Слишком дорого.
— Для таких парней, как вы, это смешные деньги.
— Я подумаю.
Сидя по другую сторону дорожки для бегов в фургоне с логотипом компании, доставляющей еду, группа федеральных агентов снимает каждое движение собеседников и записывает каждое произнесенное ими слово.
Фицнер ходит на долгие пешие прогулки со своей второй женой, рыбачит с приятелем с борта ухоженной тридцатидвухфутовой яхты, построенной на верфи фирмы «Грэйди-Уайт», и каждые понедельник и среду играет в гольф в одной и той же компании, в которую, кроме него, входят еще три человека. Всё — его одежда, дом, машины, посещаемые им дорогие рестораны и клубы — свидетельствует о том, что Фицнер весьма богат. Федералы ведут за ним наблюдение, однако не пытаются проникнуть в его жилище — там слишком много камер. У Фицнера имеется смартфон, по которому он совершает обычные звонки, и как минимум один аппарат для разового использования, то есть для конфиденциальных разговоров. За одиннадцать дней он никуда не выбирается, кроме площадки для гольфа и стоянки для яхт на побережье.
На двенадцатый день Фицнер на машине покидает дом и едет на север по федеральному шоссе. К тому времени, когда он добирается до Ки-Колони-Бич, план приводится в действие. Следующий этап его реализации начинается, когда Меркадо выезжает из Корал-Гейблса.
Он прибывает в Ки-Ларго первым и паркуется на стоянке около ресторана «Снукс-Бэйсайд». Двое агентов в шортах и гавайских рубашках входят в заведение и занимают столик около воды, в тридцати футах от столика, где расположился Меркадо. Десять минут спустя приезжает Фицнер на своем «Вольво» и входит в ресторан без спортивной сумки — это одна из нескольких совершенных им ошибок.
Читать бесплатно другие книги:
