Блюстители Гришэм Джон

Глава 44

Гленн приглашает нас с Фрэнки отведать китайских блюд у него на крыльце, но мы, извинившись, отказываемся воспользоваться его гостеприимством. Ближе к вечеру я покидаю Сибрук. Фрэнки едет за мной по пятам, будто опасается за мой бесценный груз. Он находится рядом со мной на пассажирском сиденье, в поле моего зрения. Это небольшая коробка с фонариком, к которому никто не прикасался уже не одно десятилетие. Теперь я собираюсь передать экспертам и пластиковый пакет с окровавленной рубашкой. Мы едем без остановок три часа и вскоре после наступления темноты добираемся до Саванны. На ночь я запираю улики в своем жилище, чтобы, когда лягу спать, они оставались со мной. Вики жарит цыпленка — мы с Фрэнки умираем от голода.

За ужином мы спорим по поводу того, что лучше — лететь в Ричмонд или отправиться туда на машине. Я против того, чтобы лететь самолетом, мне не хочется демонстрировать добытые с таким трудом улики сотрудникам службы безопасности аэропорта. Как бы кто-нибудь из них, изнывая от скуки, при виде окровавленной рубашки не испытал приступ служебного рвения. Мысль, что кто-либо из охранников заинтересуется фонариком и начнет хватать его руками, приводит меня в ужас.

Мы отправляемся в дорогу в пять часов утра в просторном и весьма надежном пикапе Фрэнки. Он сидит за рулем, а я, устроившись на переднем пассажирском сиденье, пытаюсь хоть немного подремать. Фрэнки начинает клевать носом сразу после того, как мы пересекаем границу штата Северная Каролина, и я сменяю его на месте водителя. Мы настраиваем приемник на волну станции, которая вещает из Флоренции и транслирует музыку в стиле ритм-энд-блюз, и подпеваем Марвину Гэю. На завтрак покупаем бисквиты и кофе, притормозив у окошка кафе для автомобилистов, и перекусываем прямо на ходу. Вспоминая, где мы находились ровно двадцать четыре часа назад, а именно на тесном чердаке заброшенного дома, напуганные и ожидающие, что на нас вот-вот нападут злые духи, не можем удержаться от смеха. Фрэнки вспоминает, как меня вывернуло наизнанку, когда из шкафа чуть не выпал скелет, и хохочет так громко, что на время перестает есть. Тогда я напоминаю ему, как он едва не упал в обморок. Фрэнки признает, что опустился на одно колено и едва не схватился за свой «Глок».

На окраину Ричмонда мы въезжаем около четырех часов дня. Кайл Бендершмидт готов к работе. Он и его коллеги ждут нас. Следом за ним мы проходим в одно из просторных помещений лаборатории. Кайл представляет нас двум своим коллегам-экспертам и двум лаборантам. Все криминалисты надевают хирургические перчатки. Две видеокамеры, одна из которых закреплена прямо над столом, а другая стоит на штативе рядом с ним, включены. Мы с Фрэнки отходим на шаг назад, однако это не мешает нам видеть абсолютно все, поскольку камера над столом в режиме реального времени передает изображение на экран с высоким разрешением, который находится на стене прямо перед нами.

Бендершмидт, глядя в объектив камеры, стоящей на треноге около стола, называет имена всех присутствующих в комнате, а также дату, время, место и цель проведения исследования. Затем достает коробку из пластикового пакета, медленно открывает ее, вынимает небольшой пакетик, в котором находится фонарик, и при этом размеренным голосом поясняет свои действия. Он расстегивает молнию на пакетике и кладет находящийся внутри него предмет на белую керамическую пластину площадью три квадратных фута. С помощью линейки Бендершмидт измеряет длину фонарика — она составляет одиннадцать дюймов. Криминалист объясняет, что черный корпус фонарика сделан из какого-то легкого металла, вероятно, алюминия, причем поверхность корпуса не гладкая, а рифленая. Бендершмидт высказывает предположение, что обнаружить отпечатки пальцев на такой поверхности будет трудно. На время он словно превращается в преподавателя и поясняет, что скрытые отпечатки пальцев могут сохраняться на гладких поверхностях десятилетиями, если предмет не трогать, но в то же время могут быстро исчезнуть, если поверхность подвергнуть воздействию агрессивной внешней среды. Бендершмидт начинает отворачивать крышку фонарика, чтобы извлечь из его корпуса батарейки, и из ложбинок резьбы сыплются частички ржавчины. Криминалист осторожно встряхивает фонарик, и из него выпадают две батарейки размера Д. Бендершмидт не прикасается к ним и поясняет, что на батарейках также часто остаются следы пальцев. По его словам, опытные грабители и прочие преступники тщательно протирают сами фонарики, но при этом забывают обработать таким же образом батарейки.

Мне это никогда даже в голову не приходило. Мы с Фрэнки переглядываемся — только что нам сообщили нечто совершенно для нас новое.

Кайл представляет коллегу по имени Макс. Он является лучшим специалистом по отпечаткам пальцев. Склонившись над лежащими на столе батарейками, Макс объясняет, что, поскольку они черного цвета, он будет использовать мелкий белый порошок, похожий на тальк. Маленькой кисточкой Макс ловко наносит порошок на батарейки и говорит, что если на них есть жировые следы, оставшиеся от соприкосновения с человеческой кожей, то порошок к ним прилипнет. Поначалу, однако, этого не происходит. Макс осторожно переворачивает батарейки и продолжает орудовать кисточкой.

— Вот, — произносит он. — Это похоже на отпечаток большого пальца.

Я ощущаю слабость в коленях, и мне хочется сесть. Но сделать это я не могу, потому что присутствующие теперь смотрят на меня.

— Ну, что скажете, мистер адвокат? — спрашивает Бендершмидт. — Пожалуй, не следует торопиться с обработкой отпечатка, верно?

Я пытаюсь собраться с мыслями. Много месяцев назад я убедил себя в том, что нам никогда не удастся найти настоящего убийцу Кита Руссо. Но разве мы не обнаружили только что отпечаток его пальца?

— Да, пожалуй, давайте сделаем паузу, — отвечаю я. — Вероятно, отпечаток предстоит предъявить в зале суда, и я думаю, будет лучше, если дальнейшую работу выполнят в криминалистической лаборатории штата Флорида.

— Договорились, — кивает Кайл Бендершмидт. Макс соглашается с ним. Они слишком опытные профессионалы, чтобы допустить порчу улики, так что на сей счет можно не беспокоиться.

У меня вдруг возникает одна идея.

— А мы можем сфотографировать это и послать в лабораторию штата Флорида прямо сейчас?

— Разумеется, — отвечает Кайл и кивает одному из лаборантов.

— Полагаю, вам не терпится попытаться кого-то идентифицировать по этому отпечатку? — интересуется тот.

— Да. Если это возможно.

Лаборант подкатывает к столу устройство, которое, как мне сразу объясняют, представляет собой фотокамеру с высоким разрешением. Название у нее непроизносимое. Следующие полчаса уходят у криминалистов на съемку отпечатка пальца крупным планом. Я звоню Уинку Каслу в Сибрук и прошу у него телефон криминалистической лаборатории штата Флорида. Он хочет знать, удалось ли нам добиться какого-то прогресса, но я пока ничего ему не сообщаю.

Когда суперкамеру снова укатывают, Кайл помещает батарейки от фонарика в пластиковые контейнеры и переключает свое внимание на линзу. Я видел ее на снимках тысячу раз и знаю, что на ней есть восемь крохотных пятнышек, которые до сих пор считали следами крови Кита Руссо. Три из них по размеру больше остальных — их диаметр составляет около одной восьмой дюйма. Бендершмидт собирается отделить от линзы самое крупное из этих пятнышек и подвергнуть его целой серии тестов. Ясно, что, поскольку кровь засохла почти двадцать три года назад, снять ее со стекла будет нелегко. Работая с точностью и четкостью нейрохирургов, Бендершмидт и Макс отвинчивают ободок линзы и кладут ее в большую прозрачную чашку Петри. Кайл продолжает объяснять каждое действие. С помощью маленького шприца он помещает прямо на самое большое пятнышко крови каплю дистиллированной воды. Мы с Фрэнки наблюдаем за тем, как это происходит, глядя на экран.

Вскоре вода становится розовой и стекает с линзы в чашку Петри. Бендершмидт и Макс обмениваются взглядами и кивают друг другу. Полученный образец их полностью устраивает. Они снимают хирургические перчатки, и один из лаборантов уносит их.

— Мы также возьмем небольшой образец крови с рубашки и сравним с уже полученным, — говорит Кайл, обращаясь ко мне. — Затем тщательно исследуем образцы. Это займет время. Нам придется поработать ночью.

Что я могу на это сказать? Конечно, мне бы хотелось получить результаты, причем именно те, которые мне нужны, немедленно. Но я благодарю Бендершмидта и Макса. Покинув здание, мы с Фрэнки ездим по центру Ричмонда в поисках какого-нибудь уютного кафе. Найдя подходящее, заказываем чай со льдом и сэндвичи и, сидя за столиком, стараемся говорить о вещах, которые не имеют никакого отношения к крови и тестам, но это невозможно. Если образец с линзы фонарика совпадет с образцами, взятыми с рубашки, истина по-прежнему будет невыясненной, и многие вопросы останутся без ответов.

Однако, если образцы крови не совпадут, Куинси Миллер выйдет на свободу — если только он в итоге сумеет это сделать чисто физически.

А что же отпечаток большого пальца? Он не сможет автоматически вывести следствие на того, кто нажал на спусковой крючок, если только не удастся доказать, что фонарик находился на месте преступления. Но, если образцы крови не совпадут, значит, фонарика там не было, и Фицнер просто подбросил его в багажник машины Куинси Миллера. Во всяком случае, мы так думаем.

По дороге из Саванны в Ричмонд мы с Фрэнки обсуждали вопрос о том, следует ли нам сообщить Тафтам, что в одном из стенных шкафов принадлежащего им дома обнаружен человеческий скелет. Когда мы рассказали о своей находке шерифу Каслу, он не проявил к этой новости большого интереса. С другой стороны, возможно, у Тафтов имелся родственник, который пропал много лет назад, и это могло бы стать разгадкой тайны. Но они испытывали такой ужас перед заброшенным строением, что вряд ли их обрадовало бы сообщение еще об одной загадочной, мистической смерти.

За кофе мы решаем, что эта история все же слишком яркая и колоритная, чтобы просто забыть о ней. Фрэнки отыскивает номер мобильного телефона Райли Тафта и звонит ему. Тот как раз закончил работу в школе и очень удивлен тем, что мы находимся уже так далеко, вместе с обнаруженными нами уликами. Фрэнки объясняет, что улики в основном теперь лежат у шерифа, а мы взяли с собой лишь то, что нужно нам. Он также интересуется, не пропадал ли кто-нибудь из семейства Тафт, например, за последние лет десять.

Райли желает знать, чем вызван вопрос.

С усмешкой на губах и веселой искоркой в глазах Фрэнки рассказывает, что мы обнаружили в доме вчера утром, кроме того, что искали. Он говорит, что в стенном шкафу в спальне, расположенной в восточном крыле дома, находится совершенно целый человеческий скелет, и в вертикальном положении его удерживает пластиковый шнур, обвязанный вокруг груди, точнее, того, что от нее осталось. Фрэнки добавляет, что это, вероятнее всего, было не самоубийство — скорее убийство, но не путем повешения, хотя наверняка ничего сказать нельзя.

По реакции Райли ясно, что рассказ Фрэнки вызывает у него шок. Фрэнки ухмыляется и только что не хихикает. Разговор затягивается. Райли обвиняет Фрэнки в том, что тот пытается разыгрывать его. Фрэнки все больше входит во вкус и заявляет, что выяснить правду легко — нужно проникнуть в дом и заглянуть в стенной шкаф. Он даже убеждает Райли, что ему и Уэнделлу следует отправиться в заброшенное строение как можно скорее, забрать оттуда скелет и устроить ему достойные похороны.

После этих слов Райли, взвыв, начинает сыпать ругательствами. Когда он наконец успокаивается, Фрэнки извиняется за то, что сообщил ему плохую новость, мол, он-то думал, что Райли и Уэнделлу надо об этом знать. И добавляет, что, возможно, с ними свяжется шериф и захочет осмотреть заброшенный дом. Выслушав ответ, Фрэнки усмехается:

— Нет, нет, Райли, я бы не стал его сжигать.

Райли Тафт снова изрыгает поток брани. Фрэнки отнимает телефон от уха и перестает его слушать. Лишь время от времени он, приблизив к губам микрофон, вставляет в льющуюся из телефона лавину ругательств:

— Нет, Райли, послушайте, не надо его жечь.

Когда разговор наконец заканчивается, Фрэнки почти не сомневается, что в ближайшем будущем владельцы дома с привидениями превратят его в угольки.

Глава 45

В одиннадцать часов доктор Бендершмидт, закончив лекции, должен вернуться в свой кабинет. Именно там мы с Фрэнки, напившись кофе, его и ждем. Он входит с широкой улыбкой на лице и восклицает:

— Вы победили!

После этого падает в свое кресло и, теребя галстук-бабочку, с радостью сообщает нам чудесные новости.

— Образцы не совпадают. На фонарике вообще не человеческая кровь. Да, на рубашке Руссо человеческой крови много, она первой группы, как у пятидесяти процентов из нас, но это все, что мы можем сказать. Как я уже говорил, здесь у нас не лаборатория для проведения ДНК-тестов, а вам они и не нужны. Кровь на фонарике принадлежит какому-то животному, вероятно, кролику или другому небольшому млекопитающему. В своем докладе я все изложу как ученый, используя научные термины, но не сейчас. А теперь я тороплюсь, потому что не спал целую ночь, занимаясь исследованием образцов. Мне нужно успеть на двухчасовой рейс. Вы, похоже, не удивлены, Пост.

— Не удивлен. Я просто испытываю облегчение, потому что узнал правду.

— Миллер выйдет на свободу, верно?

— Все не так просто. Вы ведь знаете наши порядки. Чтобы добиться его освобождения из тюрьмы, нам придется выдержать несколько месяцев жестоких и кровопролитных схваток в суде. Но мы победим — благодаря вам.

— Самую тяжелую и неблагодарную работу проделали вы, Пост. Я всего лишь ученый.

— А что с отпечатком большого пальца?

— Хорошая новость заключается в том, что он принадлежит не Куинси Миллеру. Плохая — в том, что и не Фицнеру тоже. Кому — пока неизвестно, но криминалистическая лаборатория штата Флорида все еще продолжает копать. Вчера вечером они пробили отпечаток по своим базам, однако результата не получили. Это означает, что пальчиков человека, который брал батарейку в руки, в архивах нет. Им мог быть кто угодно — жена Фицнера, его домработница, кто-либо из сотрудников. В общем, тот, о ком вы никогда не слышали и кого не найдете.

— Но это ведь не важно, верно? — вмешивается в разговор Фрэнки. — Если фонарика на месте преступления не было, значит, нстоящий убийца им не пользовался.

— Да, — кивает Бендершмидт. — Итак, что же произошло? Я подозреваю, что Фицнер убил кролика, взял у него какое-то количество крови и побрызгал ею на фонарик. Я бы на его месте купил в аптеке большой шприц и из него полил бы кровью линзу фонарика с расстояния в пять футов. Брызги прекрасно распределились бы. Фицнер дал крови высохнуть, потом взял фонарик рукой в перчатке, сунул его в карман, получил ордер на обыск машины Куинси Миллера и подбросил фонарик в багажник. Он слышал про Пола Норвуда, знал, что он за эксперт, и потому проследил, чтобы прокурор привлек к процессу именно его. За гонорар Норвуд был готов сказать все, что угодно. Он приехал в город, имея объемное резюме и внушительный послужной список, и убедил, скажем так, простодушных присяжных — в основном, насколько я помню, белых, — что убийство совершил ваш нынешний клиент.

— В составе жюри было одиннадцать белых и один чернокожий, — уточняю я.

— Сенсационное убийство, жажда справедливости, исключительно удобный подозреваемый с мотивом — вашего клиента подставили изобретательно и виртуозно. Куинси Миллер чудом избежал смертного приговора и получил пожизненный срок. Двадцать три года спустя вы, Пост, докопались до правды. Вы заслуживаете медали!

— Спасибо, но мы работаем не ради медалей. Для нас награда — это когда наш клиент выходит на свободу.

— Мне было по-настоящему приятно сотрудничать с вами. Дело просто фантастическое. Если я вам еще понадоблюсь, всегда буду рад помочь.

Уезжая из Ричмонда, я звоню своей любимой медсестре, и она передает трубку Куинси. Стараясь говорить просто и понятно, я объясняю ему, что теперь у нас есть весомые улики, благодаря которым он в один прекрасный день выйдет на свободу. При этом стараюсь сделать так, чтобы у моего клиента не возникло надежд на быстрое решение вопроса, и предупреждаю, что в ближайшие несколько месяцев, чтобы добиться его освобождения, придется совершить много разных юридических маневров. Куинси рад, благодарен мне, однако реагирует на мои слова вяло.

Нападение на него было совершено тринадцать недель назад, и его состояние улучшается с каждым днем. Куинси все больше понимает из того, что ему говорят, быстрее вспоминает нужные слова, а его лексикон становится богаче. Серьезная проблема заключается в том, что реабилитация должна проходить как можно более медленно. Ведь для Куинси восстановление здоровья и выписка означают возвращение в тюрьму. Много раз я пытался донести до медиков, что исключительно важно, чтобы они не торопились. Но пациенту хочется, чтобы процесс выздоровления шел как можно скорее, он устал от больницы, от бесконечных операций, игл и трубок. Ему хочется побыстрее встать на ноги и бежать от всего этого.

Пока Фрэнки гонит машину на юг, я подолгу разговариваю по телефону с Мэйзи, Сьюзен Эшли и Биллом Кэнноном. Идей у всех накопилось так много, что Мэйзи организует часовую телефонную конференцию, во время которой вся наша команда предпринимает мозговой штурм. Именно Мэйзи высказывает самое блестящее на данный момент предложение — использовать трюк, над которым она последнее время размышляла. Согласно законам штата Флорида ходатайства об отмене приговора и досрочном освобождении должны подаваться в том округе, где находится тюрьма, в которой содержится заключенный. По этой причине старый судья Планк буквально тонет в бумагах — ведь Коррекционный институт Гарвина расположен совсем рядом с его офисом, в захолустном округе Пойнтсетт. Он слишком загружен рутинной работой, чтобы испытывать к кому-либо сочувствие, и не заметит новых улик, даже если они будут очевидными.

Однако сейчас Куинси Миллер формально не является заключенным Гарвина. Он лежит в больнице в центре Орландо — главного города округа Ориндж, население которого составляет полтора миллиона человек и в котором расположены офисы сорока трех окружных судей. Если мы подадим новое ходатайство в округе Ориндж, штат может выдвинуть свои возражения на том основании, что мы просто занимаемся подбором наиболее подходящей для нас судебной инстанции. Но, в конце концов, попытавшись это сделать, мы в любом случае ничего не потеряем. Если нам повезет и у нас все получится, мы представим новые улики другому судье, работающему в крупном городе и обладающему достаточно широким кругозором. Если же этот фокус у нас не пройдет, мы снова отправимся к старине Планку и еще раз попытаем счастья в его суде. Но прежде всего отзовем апелляцию на решение Планка об отклонении нашего первого ходатайства. Она все еще так и не была рассмотрена и уже три месяца лежит где-то в Верховном суде штата Флорида в Таллахасси.

Следующие два дня мы с Мэйзи занимаемся составлением текста обновленного ходатайства и решением вопроса об отзыве апелляции на решение судьи Планка. В этот же период мы получаем хорошую новость: криминалистическая лаборатория штата Флорида приходит к тем же выводам, что и Кайл Бендершмидт.

О Тафтах и о скелете в шкафу их старого дома новостей нет.

Если бы у нас в офисе было шампанское, мы бы, пожалуй, могли откупорить бутылочку, когда моя любимая медсестра звонит из Орландо и сообщает, что, во-первых, у Куинси воспалилась одна из колотых ран, а во-вторых, челюсть срослась неправильно, и потребуется еще одна операция.

Я заканчиваю разговор словами: «Пожалуйста, не выписывайте его».

Мы подаем новое ходатайство в один из судов округа Ориндж, который является территорией Сьюзен Эшли. В суде держат в секрете схему, по которой те или иные дела распределяются между судьями, поэтому мы не знаем, кто будет заниматься подготовленным нами документом. Для постановки нашего вопроса на рассмотрение штату Флорида требуется две недели, и он в итоге не проявляет желания отклонить нашу просьбу, вероятно, решив, что делать этого не следует.

Сьюзен Эшли требует ускоренного проведения процедуры, и мы узнаем, что «наш» судья — Анш Кумар, тридцатилетний американец во втором поколении, чьи родители приехали в Америку из Индии. Что ж, мы мечтали о том, чтобы делом занялся какой-то другой судья, не похожий на старину Планка, и мы этого добились. Анш Кумар удовлетворяет нашу просьбу о рассмотрении ходатайства в ускоренном порядке. Это хороший знак, и я снова несусь в Орландо. Мы едем туда вместе с Фрэнки на его грузовике-пикапе, потому что он считает, что на моем «Форде» это было бы небезопасно, особенно с учетом того, что я, сидя за рулем, постоянно ору в мобильный телефон и виляю по дороге из стороны в сторону. Так что Фрэнки ведет машину, а я говорю по сотовому, стараясь не кричать.

В эти критически важные дни Фрэнки необходим мне еще и по другой причине. Он очень сблизился с Куинси, что неудивительно, и часами просиживает в больнице рядом с ним. Они вместе смотрят по телевизору спортивные передачи, поедают фастфуд и, скажем прямо, терроризируют медперсонал. Медсестры знают, что оба они отсидели в тюрьме большие сроки за преступления, которых не совершали. Поэтому сиделки снисходительно относятся к их весьма сомнительным шуткам с сексуальным подтекстом. Фрэнки утверждает, что некоторые из них способны отбрить не хуже, чем он сам или Куинси.

Штат Флорида опять делегирует для рассмотрения нашего дела Кармен Идальго. Она — одна из тысячи сотрудников офиса главного прокурора штата — снова вытащила короткую соломинку. Дела об освобождении заключенных, много лет назад осужденных ошибочно, — это не то, о чем мечтают лучшие бойцы из когорты обвинения.

Мы собираемся на слушания, которые должны пройти по ускоренной процедуре, в современном зале суда, расположенном на третьем этаже высотного здания в деловой части Орландо. Его построили недавно специально для нужд местной Фемиды, и округ Ориндж гордится им. Судья Кумар встречает нас и юристов противной стороны теплой улыбкой и предлагает приступить к делу.

Первой выступает Кармен. Она использует весомый аргумент, который заключается в том, что закон штата ясно требует, чтобы все ходатайства об отмене приговора и досрочном освобождении подавались в том округе, где заключенный отбывает наказание. Сьюзен Эшли возражает, заявляя, что наш подзащитный, может, и числится в списке заключенных Коррекционного института Гарвина, однако фактически находится не там. В течение последних пятнадцати недель, поясняет Сьюзен, он содержится здесь, в Орландо, и выпишут его из больницы еще не скоро. Этот вопрос был отражен в резюме по делу, представленном обеими сторонами, и сразу становится очевидно, что судья Кумар читал не только их, но и текст нашего весьма длинного ходатайства.

Терпеливо выслушав выступления Кармен и Сьюзен, судья произносит:

— Мисс Идальго, похоже, сторона защиты подловила штат, найдя небольшую и по-своему уникальную лазейку в законодательстве. В законах штата ни слова не говорится о том, где следует подавать подобную петицию, когда подзащитный временно переводится куда-либо из тюрьмы, в которой отбывает срок. Они вас обставили!

— Но, ваша честь…

Судья Кумар медленно поднимает обе руки и посылает Кармен теплую улыбку.

— Пожалуйста, сядьте, мисс Идальго. Спасибо. Должен заметить, что я взялся за это дело по нескольким причинам. Во-первых — и это главное, — я не убежден, что законы штата требуют рассмотрения этого ходатайства в округе Пойнтсетт. Во-вторых, я заинтригован содержащимися в деле фактами, особенно в свете последних событий. Я прочитал все — и первое, и второе ходатайства подзащитного, и ответы на них со стороны штата, и материалы дела, которое заведено в федеральном суде против бывшего шерифа округа Руис и еще нескольких человек, и обвинения, выдвинутые против тех, кто предположительно организовал попытку заказного убийства в тюрьме. Повторяю, я прочитал все. А третья причина, по какой я взял это дело, состоит в том, что, судя по всему, весьма велика вероятность того, что Куинси Миллер провел последние двадцать три года своей жизни в тюрьме за убийство, которое совершил кто-то другой. Уверяю вас, у меня пока нет сложившегося мнения, и я с интересом жду представления всех улик и доказательств, свидетельствующих в пользу или против удовлетворения данного ходатайства. Мисс Гросс, когда вы будете готовы к проведению слушаний в полном объеме?

— Завтра, — отвечает Сьюзен Эшли, не вставая.

— А вы, мисс Идальго?

— Ваша честь, мы еще не представили наш ответ.

— Думаю, вы это сделали. Вы ведь представляли ответ на предыдущее ходатайство. Он наверняка есть в вашем компьютере. Подредактируйте его немного, и вы сможете представить его здесь в скорректированном виде немедленно, мисс Идальго. Слушания состоятся через три недели, в этом же зале суда.

На следующий день мисс Идальго бежит в Верховный суд штата и в экстренном порядке регистрирует там апелляцию на решение судьи Кумара. Неделю спустя Верховный суд Флориды издает состоящее всего из двух фраз постановление, в котором принимает нашу сторону. Итак, нас ждет еще одна стычка, но на сей раз, похоже, у нас будет судья, готовый нас слушать.

Глава 46

Билл Кэннон делает нам предложение, которое удивляет нас. Он хотел бы выступить на нашей стороне в суде, когда мы будем представлять ходатайство об отмене приговора и досрочном освобождении. Он видит в этом отличную возможность заложить основу нужного настроя для гражданского процесса в федеральном суде, до которого еще как минимум несколько месяцев. Кэннон буквально рвется в бой и намерен лично выслушать свидетелей. Сьюзен Эшли всего тридцать три года, и у нее ограниченный опыт выступлений в суде, хотя она очень умна, сообразительна и обладает быстрой реакцией. Я оцениваю ее рейтинг как АА. У Кэннона же такая репутация, что он, можно сказать, давно уже попал в «Зал юридической славы». Сьюзен рада уступить ему место главного бомбардира и польщена тем, что занимает вторую строчку в команде. Будучи потенциальным свидетелем, я временно отказываюсь от роли юриста и не жалею об этом. В любом случае во время матча я стану одним из ведущих игроков.

Предчувствуя победу команды, Вики и Мэйзи берут несколько выходных дней и специально приезжают в Орландо. Фрэнки сидит рядом с ними в первом ряду. Таким образом, в зале суда присутствуют все сотрудники фонда «Блюститель». Более того, преподобный Лютер Ходжес также прибыл из Саванны, чтобы посмотреть на нас в деле. Он следил за развитием событий с того самого дня, когда мы вступили в борьбу за освобождение Куинси Миллера, и много часов провел, молясь за него. Появляются также Гленн Колакурчи, нарядившийся в костюм из ткани в розоватую полоску, а вместе с ним — красотка Беа. Сомневаюсь, что Гленн молился за Куинси столько же, сколько Лютер. Рядом с ним усаживается Патрик Маккучен, который, по словам Колакурчи, решил не проводить повторный процесс по делу Куинси Миллера, если мы одержим верх на слушаниях по поводу нашего ходатайства.

Сьюзен Эшли поработала с прессой, и дело привлекает внимание журналистов. История о старом, продажном бывшем шерифе, принявшем участие в заговоре с целью убить невинно осужденного человека в тюрьме после того, как тот просидел за решеткой более двадцати лет, слишком хороша, чтобы пройти мимо нее. И вот теперь, когда невинно осужденный пытается добиться своего освобождения, бывший шериф сидит в камере. Все это лишь добавляет истории пикантности. Репортеры расселись по залу вместе со зрителями. Любой зал суда, независимо от его размеров и места, где он находится, всегда привлекает любопытных, часто это одни и те же люди, которые не могут найти себе более подходящего занятия.

Судья Кумар без всяких официальных церемоний занимает свое место и приветствует собравшихся. Оглядевшись, он не видит заключенного. Два дня назад судья удовлетворил нашу просьбу разрешить Куинси Миллеру присутствовать на слушаниях. До сих пор он делал все, о чем мы его просили.

— Приведите его, — говорит он, обращаясь к судебному приставу.

Дверь за ложей присяжных открывается, и оттуда выходит помощник шерифа. Следом за ним идет Куинси — с тросточкой, без наручников. Он в белой рубашке и коричневых брюках, которые я купил ему вчера. Куинси хотел впервые за последние двадцать три года надеть галстук, но я сказал, что в этом нет необходимости — присяжных в зале суда не будет, а судья, возможно, тоже не станет надевать галстук под черную мантию. Куинси похудел по меньшей мере на сорок фунтов, а его двигательные функции восстановились еще не полностью, но все же он, черт возьми, выглядит великолепно. Куинси оглядывается. Поначалу вид у него смущенный и неуверенный, и вряд ли у кого-то повернется язык упрекнуть его за это. Но затем он замечает меня и улыбается. Шаркая, Куинси идет в нашу сторону следом за помощником шерифа, который подводит его к свободному креслу между Сьюзен Эшли и Биллом Кэнноном. Я сижу в следующем ряду прямо за ними. Встав, я похлопываю Куинси по плечу и говорю ему, как замечательно он смотрится. Он глядит на меня, и глаза его наполняются влагой. Даже от этой короткой экскурсии на свободу Куинси переполняют эмоции.

Мы сцепились с Департаментом исполнения наказаний по поводу того, что делать с Куинси. Врачи завершили свою работу и готовы его выписать, а это означает, что у него нет других вариантов, кроме возвращения в Гарвин. Сьюзен Эшли ходатайствовала о переводе Куинси в исправительное заведение с максимально мягким режимом неподалеку от Форт-Майерса, где есть возможности для реабилитации. Лечащие врачи щедро снабдили Куинси письмами и рекомендациями, подтверждающими, что ему необходимо продолжать восстановительные процедуры. Мы с пеной у рта доказываем, что Гарвин — опасное место для любого заключенного, но для Куинси в особенности. Билл Кэннон ругается с бюрократами из Департамента исполнения наказаний в Таллахасси. Однако, поскольку он загнал их в угол, подав против них гражданский иск на 50 миллионов долларов, сотрудничать с ним они не хотят. Оделл Герман, директор Коррекционного института Гарвина, говорит, что Куинси будет содержаться в особых условиях с целью обеспечения его безопасности, причем заявляет об этом с таким видом, будто делает нам и Куинси одолжение. На самом же деле особые условия содержания — это лишь одиночная камера.

Я думаю, что сейчас Куинси нужна еще какая-нибудь инфекция, но, поскольку в последний раз от заражения он едва не умер,держу эти мысли при себе. Он провел в больнице девятнадцать недель и за последнее время несколько раз говорил Фрэнки, что на данный момент предпочел бы тюрьму.

Мы же предпочитаем для него не что-нибудь, а свободу и добьемся своего. Правда, не совсем ясно, как скоро.

Билл Кэннон встает и идет к подиуму, чтобы обратиться к суду. Ему сорок четыре года, у него густые и уложенные в стильную прическу волосы, он в строгом черном костюме. Держится Кэннон весьма уверенно, как мастер судебных баталий, умеющий убеждать в чем угодно и присяжных, и судей. У него глубокий баритон, над которым, я уверен, он как следует поработал несколько десятилетий назад. Ораторское искусство Кэннона безупречно. Начинает он с того, что мы вот-вот выясним истину, которая является основой величайшей правовой системы в мире. А именно — узнаем правду о том, кто убил, а кто не убивал Кита Руссо. Правду, которую долгое время скрывали в маленьком коррумпированном городке на севере Флориды. Правду, которая была намеренно похоронена злодеями. И вот теперь, спустя десятки лет, после того как невинный человек отсидел двадцать три года в тюрьме, наступил момент, когда правда вот-вот должна стать всеобщим достоянием.

Кэннон не нуждается в записях, он не прерывает своего выступления, чтобы заглянуть в лежащий перед ним блокнот с желтыми разлинованными страницами. Кэннон не делает даже коротких пауз, не задумывается, подбирая подходящие слова, в его речи нет никаких «э-э» и «а-а». Билл импровизирует, но при этом отточенные фразы просто льются рекой! Он в совершенстве владеет искусством, доступным лишь немногим даже среди высококвалифицированных адвокатов, — умеет говорить емко и в то же время кратко, не повторяясь. Кэннон излагает суть дела, которым мы занимаемся, нашу позицию и четко объясняет судье Кумару, что именно мы собираемся доказать. Менее чем за десять минут он задает общий тон всего судебного заседания, не оставляя сомнений в том, что выполняет некую важную миссию, твердо знает, чего хочет, и что ему просто нельзя отказать.

Кармен Идальго в ответном выступлении напоминает: присяжные уже высказали свое мнение по поводу того, что Куинси Миллер много лет назад был подвергнут справедливому и беспристрастному суду, и жюри единогласно признало его виновным. Более того, при решении вопроса о наказании Куинси Миллер чудом избежал смертного приговора — для этого не хватило всего одного голоса. К чему затевать повторные процессы для рассмотрения старых дел? Судебная система и без того перегружена и едва справляется со своими функциями, она не рассчитана на то, чтобы вновь открывать дела, которые уже были всесторонне рассмотрены и закрыты десятки лет назад. Если мы позволим всем осужденным убийцам кивать на якобы открывшиеся новые обстоятельства и улики, то зачем, спрашивается, тогда проводятся судебные процессы по их делам?

Ее выступление оказывается даже более кратким.

Кэннон решает, что следует привнести в слушания некий драматический накал, и вызывает на свидетельскую трибуну Уинка Касла, шерифа округа Руис. Касл занимает свое место, держа в руках небольшую картонную коробочку. После того как его приводят к присяге, Кэннон просит Касла подробно рассказать и показать, что находится в коробке. Тот извлекает прозрачный пластиковый мешочек, внутри которого лежит фонарик, и кладет его на стол рядом со стенографисткой. Затем Касл поясняет, как эти вещи попали к нему. Кэннон включает видеозапись, на ней происходит вскрытие коробок в офисе Колакурчи. Это весьма интересная и даже захватывающая история, и мы наслаждаемся ею, особенно судья Кумар. Касл рассказывает то немногое, что ему известно, в том числе про таинственный пожар в хранилище вещдоков. Он с гордостью сообщает суду, что за время его работы на посту шерифа многое в округе Руис было модернизировано и вообще все изменилось к лучшему.

Иными словами, никаких наркоторговцев там больше нет, и округ теперь чист и безгрешен, как непорочная дева.

Во время перекрестного допроса Кармен Идальго отыгрывает несколько очков, заставив Касла признать, что коробки с вещественными доказательствами много лет находились неизвестно где, а следовательно, порядок приема-передачи вещдоков и обеспечения их сохранности был грубо нарушен. Надо признать, это могло бы иметь принципиальное значение, если бы фонарик использовался в качестве улики во время последующего рассмотрения дела, но в данном случае он совершенно бесполезен. Когда Кармен замолкает, судья Кумар обращается к Уинку:

— Фонарик был исследован в криминалистической лаборатории штата?

Тот отвечает утвердительно.

— У вас есть копия их заключения?

— Нет, сэр. Пока нет.

— Вам известно имя эксперта-криминалиста, который занимался исследованием этого вещественного доказательства?

— Да, сэр.

— Хорошо. Я хочу, чтобы вы прямо сейчас позвонили ему и сообщили, что я жду его здесь завтра утром.

— Будет сделано, сэр.

В качестве второго свидетеля защиты на трибуну приглашают меня и приводят к присяге. Это четвертый случай в моей практике, когда меня допрашивают в суде в качестве свидетеля, и, должен сказать, со свидетельской трибуны зал выглядит совсем иначе. На вас устремлены взгляды всех собравшихся. В такой ситуации сердце колотится как бешеное и успокоиться и сосредоточиться бывает нелегко. Мгновенно возникает страх сказать что-то не то, неудачно подобрав слово. Говорите правду, старайтесь быть убедительным. Говорите четко и ясно. Все эти стандартные советы, которые обычно я сам даю свидетелям, в этот момент для меня просто пустой звук. К счастью, рядом со мной находится блестящий судебный адвокат, и мы с ним неоднократно репетировали мое небольшое выступление. Но мне даже страшно подумать, каково это — стоять здесь и пытаться ввести в заблуждение такого человека, как Билл Кэннон, забрасывающего меня вопросами, словно гранатами.

Я излагаю в весьма облагороженном виде историю о том, как был найден фонарик, опуская подробности. Разумеется, ни словом не упоминаю о Тайлере Таунсенде и нашей встрече в Нассау, как и о разговоре с Брюсом Гилмером в Айдахо. Ничего не говорю об электронных письмах, самоуничтожающихся в течение пяти минут; об африканском культе вуду и о человеческом скелете, найденном в стенном шкафу заброшенного дома. Я поясняю, что отталкивался от слуха, пущенного одним старым юристом, который вроде бы слышал, что Кенни Тафт знал слишком много и из-за этого был убит. Поэтому я встретился с членами семьи Тафт и стал «копать». И в результате мне повезло. На небольшом экране Кэннон демонстрирует фотографии заброшенного жилища, несколько темных снимков, сделанных мной на чердаке, и еще одно видео, на котором Фрэнки вытаскивает найденные нами коробки из дома с привидениями. Затем я рассказываю о том, как с обнаруженными уликами мы ездили в Ричмонд, а также о нашей встрече с доктором Бендершмидтом.

В ходе перекрестного допроса Кармен Идальго задает мне целый ряд вопросов. Их цель — вызвать еще больше сомнений по поводу сохранности вещественных доказательств и того, где они находились в течение многих лет. Нет, отвечаю я, мне неизвестно, как долго коробки пролежали на чердаке и кто их там спрятал. Я не могу с уверенностью утверждать, что Кенни Тафт лично вывез вещдоки из хранилища незадолго до пожара или что ему в этом кто-нибудь помогал. Я также не знаю, вскрывал ли он коробки и производил ли с вещдоками какие-либо манипуляции. Мои ответы вежливы и профессиональны. Что касается Кармен Идальго, то она лишь выполняет свою работу и, будь ее воля, предпочла бы не находиться сейчас в зале суда.

Кармен Идальго пытается нажать на меня, определить источник слухов по поводу Кенни Тафта. Я объясняю, что это информация, не подлежащая разглашению. Разумеется, мне известно больше, чем говорю, но я юрист и хорошо понимаю, что такое конфиденциальность. Кармен Идальго просит судью, чтобы он потребовал от меня отвечать на ее вопросы. Кэннон протестует и читает присутствующим мини-лекцию о том, что в работе юриста есть тайны, подобные тайне исповеди, они не подлежат раскрытию ни при каких обстоятельствах. Судья Кумар отказывает Кармен Идальго в ее просьбе, и я возвращаюсь в зал, на свое место позади Куинси.

Доктору Бендершмидту, находящемуся в зале суда, не терпится покинуть его. Билл Кэннон вызывает его в качестве нашего следующего свидетеля, и начинается утомительная процедура установления квалификации Бендершмидта как эксперта. Через несколько минут судья Кумар, взглянув на Кармен Идальго, интересуется:

— Вы действительно хотите поставить под сомнение компетентность данного свидетеля?

— Нет, ваша честь. Штат готов принять документы, удостоверяющие его профессионализм.

— Спасибо.

Судья Кумар вовсе не пытается никого подгонять. Он полностью контролирует ход слушаний и, похоже, получает от этого удовольствие. На должности судьи Кумар всего три года, однако производит впечатление человека, абсолютно уверенного в себе и в своих действиях.

Кэннон опускает обсуждение ложных выводов, сделанных Полом Норвудом, выступавшим на процессе по делу Куинси Миллера в качестве свидетеля — об этом весьма подробно говорится в резюме по делу, подготовленном Мэйзи, — и сосредоточивается на уликах и доказательствах, предложенных нами. Теперь, когда мы имеем в распоряжении фонарик и оставшиеся на нем капли, у нас больше нет необходимости выдвигать какие-либо предположения и строить догадки. На большом экране Бендершмидт демонстрирует фото, сделанные недавно им самим, и сравнивает их с теми снимками, которые были представлены в качестве доказательства на судебном процессе двадцатитрехлетней давности. Капли на фонарике выцвели, хотя его линза явно была защищена от солнечного света. Профессор указывает на три самых больших по размеру пятнышка, а затем демонстрирует собравшимся полученные образцы. На экране появляются все новые снимки, в речи Бендершмидта чаще звучат жаргонные термины, распространенные среди криминалистов. Выступление профессора все сильнее напоминает скучную научную лекцию. Возможно, мне так кажется по той причине, что я с детства не в ладах с математикой, а также с точными и естественными науками. Но никого не волнует, скучно мне или нет. Судья жадно впитывает все, что говорит Бендершмидт.

Он начинает с элементарных вещей. Объясняет, что клетки крови человека отличаются от клеток крови животных. На экране появляются два снимка, и Бендершмидт окончательно превращается в лектора. На фото слева — сильно увеличенный эритроцит, взятый из пятнышка на линзе фонарика. На фото справа — выглядящий точно так же эритроцит мелкого млекопитающего — кролика. Человек тоже млекопитающее, и его эритроциты похожи на их аналоги животного происхождения, в том смысле, что у них также нет ядер. У рептилий и птиц эритроциты имеют ядра, у млекопитающих, в том числе людей, — нет. Профессор нажимает кнопку на клавиатуре своего портативного компьютера, и на экране появляются новые снимки. Вскоре у всех начинает рябить в глазах от постоянно сменяющих друг друга увеличенных фотографий клеток крови. Ядро клетки круглое и имеет очень маленький размер. Оно является своеобразным командным центром и управляет ростом и размножением клетки. Ядро защищено мембраной. И так далее и тому подобное.

К нашему ходатайству было приложено полное заключение Бендершмидта, в том числе насколько страниц сложнейшего для понимания текста о клетках крови. Должен признаться, я так и не прочитал его от начала до конца, но интуиция мне подсказывает, что судья Кумар это сделал.

В завершающей части заключения говорится, что эритроциты животных имеют явные отличия. Бендершмидт пишет, что он почти уверен в том, что кровь на линзе фонарика, обнаруженного в машине Куинси Миллера Фицнером, принадлежала какому-то мелкому млекопитающему. Особо подчеркивается уверенность профессора в том, что это не человеческая кровь.

Мы не стали проводить ДНК-исследование двух имеющихся образцов, потому что для этого не было никаких оснований. Нам удалось доподлинно выяснить, что кровь на рубашке убитого, Кита Руссо, — это его кровь, а на фонарике — нет.

Наблюдать за тем, как дуэт Кэннона и Бендершмидта образцово проводит процедуру допроса свидетеля, — это все равно что смотреть тщательно поставленный опытным хореографом балет. И это при том, что впервые они встретились только вчера. Слушая их, я невольно думаю, что, если бы я был на месте Департамента исполнения наказаний и мне грозил иск на 50 миллионов долларов, поданный Кэнноном, я бы уже сейчас начал договариваться о досудебном соглашении.

Когда Бендершмидт заканчивает отвечать на невразумительные и во многом повторяющие друг друга вопросы Кармен Идальго, уже почти час дня. Судя по тонкой, как тростинка, фигуре судьи Кумара, его вряд ли беспокоит перспектива пропустить ланч, но все остальные, включая меня, сильно проголодались. В слушаниях объявляется полуторачасовой перерыв. Мы с Фрэнки отвозим Кайла Бендершмидта в аэропорт и по пути заскакиваем в бургерную, где можно купить еду, не выходя из автомобиля. Бендершмидт желает знать, каким будет решение по поводу нашего ходатайства, как только оно будет принято. Он любит свою работу, ему нравится дело, которым мы занимаемся, и он очень хочет, чтобы нам удалось добиться освобождения Куинси Миллера. Нашего подзащитного осудили из-за плохого эксперта, и Кайл мечтает восстановить справедливость.

Последние семь месяцев Зеке Хаффи получал такое удовольствие от пребывания на свободе, что ему удалось избежать нового ареста. Он находится на испытательном сроке, живет в Арканзасе и не имеет права покидать штат без разрешения инспектора по надзору. Зеке утверждает, что с момента освобождения ни разу не употреблял ни наркотиков, ни алкоголя, и собирается воздерживаться от того и другого в дальнейшем. Одна некоммерческая организация дала Зеке взаймы тысячу долларов, чтобы ему было на что жить в первое время, и теперь он работает неполный день сразу в трех местах — на автомойке, в бургерной и в компании по уходу за газонами. На жизнь хватает, и Зеке уже выплатил почти половину полученной ссуды. Фонд «Блюститель» купил ему авиабилет. Оказавшись на свидетельской трибуне, Зеке выглядит загорелым и намного более здоровым, чем прежде.

Его участие в процессе над Куинси Миллером, который проходил под председательством судьи Планка, было типичным для него. Теперь Зеке признался в том, что тогда дал ложные свидетельские показания. Правда, он обвинил во всем Фицнера и несовершенную правоохранительную и судебную систему, но все же заявил, что понимал, что делает. Зеке рассказал, что в свое время его завербовали и стали использовать в качестве доносчика, и не отрицал, что беспрекословно и успешно выполнял задания тюремной администрации. Но сейчас, подчеркнул Зеке, он глубоко раскаивается в содеянном. Кульминационным в его выступлении становится момент, когда Зеке, глядя на нашего подзащитного, произносит:

— Да, я сделал это, Куинси. Я сделал это, чтобы спасти собственную шкуру, и теперь сожалею об этом. Солгал, чтобы спасти себя, и тем самым отправил тебя за решетку. Мне очень жаль, Куинси. Я не прошу тебя о прощении, потому что на твоем месте я бы за такое не простил. Просто хочу сказать, что мне очень жаль, что я так поступил.

Куинси молча кивает. Позднее он признается мне, что ему хотелось что-нибудь ответить, дать понять, что прощает Зеке, но он этого не сделал, поскольку боялся заговорить в зале суда без разрешения.

Кармен Идальго подвергает Зеке Хаффи жесткому допросу и буквально распинает его, напоминая, сколько раз он давал ложные показания в суде. Она язвительно интересуется, когда именно Зеке прекратил этим заниматься. Да и прекратил ли? Как можно быть уверенным, что он не лжет и сейчас? И так далее. Однако Зеке Хаффи выдерживает этот натиск. Он несколько раз повторяет:

— Да, мэм, я признаю, что в прошлом лгал в суде, но сейчас этого не делаю. Клянусь.

Наш следующий свидетель — Кэрри Холланд-Прюитт. Потребовались кое-какие усилия, чтобы убедить Кэрри и Бака проделать долгий путь на машине до Орландо, но, когда фонд «Блюститель» щедро одарил семейство билетами в парк «Дисней уорлд», сделка была заключена. Должен заметить, что вообще-то фонд не может позволить себе такие подарки, однако Вики, как всегда, каким-то обрзом нашла необходимые деньги.

Под бдительным контролем Билла Кэннона Кэрри рассказывает печальную историю о своей роли на суде над Куинси Миллером. Она не видела чернокожего мужчину, убегающего с места преступления с каким-то предметом в руках, показавшимся ей похожим на палку. На самом деле она вообще ничего и никого не видела. Ее вынудили солгать на суде шериф Фицнер и Форрест Бэркхед, который тогда был прокурором. Она выступила с ложными показаниями, и на следующий день Фицнер выдал ей тысячу долларов наличными и велел сесть в автобус и уехать куда-нибудь подальше. И еще пригрозил посадить Кэрри в тюрьму за лжесвидетельство, если она когда-нибудь вернется в штат Флорида.

Как только Кэрри, давая показания, произносит буквально две вступительные фразы, ее глаза наполняются слезами. Затем у нее начинает дрожать голос. Еще немного, и она, признаваясь во лжи, уже вовсю плачет и повторяет, что ей очень жаль. Кэрри объясняет, что тогда, двадцать три года назад, она была просто запутавшейся девчонкой, которая баловалась наркотиками, встречалась с плохим парнем, полицейским, и что ей нужны были деньги. Теперь она вот уже пятнадцать лет не употребляет ни наркотики, ни алкоголь и не пропустила за это время ни одного рабочего дня. Кэрри говорит, что много раз думала о Куинси Миллере. Она не в силах сдержать рыданий, и всем приходится ждать, пока Кэрри сможет взять себя в руки и успокоиться. Бак сидит в первом ряду и тоже утирает слезы.

Судья Кумар объявляет часовой перерыв. Помощник судьи извиняется и говорит, что у его начальника какое-то неотложное дело в приемной. Приезжает Марвис Миллер и обнимается со своим братом. Охранник наблюдает за ними издали. Я подсаживаюсь к Мэйзи и Вики, и мы анализируем уже данные до этого момента свидетельские показания. Какой-то репортер просит хотя бы короткий комментарий, но я отвечаю отказом.

В 4.30 все снова собираются в зале суда, и Билл Кэннон вызывает нашего последнего на сегодня свидетеля. Я сообщаю Куинси о том, кто это будет, просто чтобы смягчить возможный шок. Когда Кэннон называет имя — Джун Уокер, — Куинси поворачивается и смотрит на меня. Я улыбаюсь и ободряюще киваю.

Фрэнки может быть весьма упорным, особенно когда речь идет о том, чтобы уговорить сделать что-то нужных нам по той или иной причине чернокожих людей. В течение нескольких месяцев он постепенно сумел построить некие отношения с Отисом Уокером, живущим в Таллахасси, и благодаря этому познакомился с Джун. Поначалу супруги отказывались сделать то, о чем их просил Фрэнки, и были весьма расстроены и недовольны тем, что юристы, представляющие интересы Куинси Миллера, изобразили его первую жену в неблаговидном свете. Но со временем Фрэнки все же удалось убедить Джун и Отиса в том, что давнюю ложь следует опровергнуть и исправить ее последствия, если уж появилась возможность это сделать. Ведь Куинси никого не убивал, а Джун, по сути, помогла настоящим убийцам, целой шайке белых.

Джун, сидящая в третьем ряду, встает и направляется к свидетельской трибуне, где служащий суда приводит ее к присяге. Я тоже провел немало времени с Джун и попытался объяснить ей, что явиться в зал суда и признаться в лжесвидетельстве будет нелегко. Я также заверил Джун, что ее не могут привлечь к ответственности за дачу ложных показаний и никто не станет этого делать.

Джун кивает Куинси и стискивает зубы. Ну же, давай. Свидетельница называет свои имя и адрес и сообщает, что Куинси Миллер был ее первым мужем. Затем рассказывает, что до того, как их брак завершился весьма тяжелым разводом, они родили и воспитывали троих детей. Джун — на нашей стороне, и Билл Кэннон говорит с ней в благожелательном тоне и весьма уважительно. Наконец он берет со своего стола какие-то бумаги и обращается к ней:

— А теперь, миссис Уокер, я хочу обсудить с вами состоявшийся много лет назад судебный процесс над вашим бывшим мужем, Куинси Миллером, которому было предъявлено обвинение в убийстве. На том процессе вы выступили свидетельницей со стороны обвинения и сделали ряд заявлений. Мне хотелось бы напомнить, какие именно. Хорошо?

Джун кивает и спокойно произносит:

— Да, сэр.

Кэннон поправляет очки для чтения и смотрит в судебный протокол.

— Прокурор задал вам следующий вопрос: «Имел ли обвиняемый, Куинси Миллер, дробовик двенадцатого калибра?» Вы ответили: «Кажется, да. У него было несколько пистолетов. Я не очень-то разбираюсь в оружии, но да, у Куинси был большой дробовик». А теперь скажите, миссис Уокер, был ли ваш ответ правдивым?

— Нет, сэр, не был. Я никогда не видела у нас в доме дробовика, и мне не было известно, что у Куинси он был.

— Хорошо. Второе ваше заявление. Прокурор спросил вас: «Нравились ли обвиняемому охота и рыбалка?» Вот ваш ответ: «Да, сэр. Он охотился нечасто, но время от времени отправлялся в лес с друзьями и там обычно стрелял птиц и кроликов». Скажите, миссис Уокер, это была правда?

— Нет. Куинси не охотился. Он любил ловить рыбу и иногда рыбачил со своим дядей. Но охотником не был.

— Вот третье заявление. Прокурор показал вам цветную фотографию фонарика и спросил, видели ли вы когда-нибудь Куинси с таким предметом. Вы сказали: «Да, сэр, эта штука похожа на ту, что он держал в своей машине». А этот ответ был правдивым, миссис Уокер?