Арис. Ярость Непокорных Соболева Ульяна
Я закрываю глаза, слушая ее голос. Конечно, она права. Нельзя находиться у власти и при этом быть эгоистичной тварью. Ошибаются те, кто думает иначе.
— Он может стать основой не просто дружбы между нашими видами, но и возможностью создания мощного в будущем государства. Во главу которого когда-нибудь встанет твое дитя.
Мама медленно встала и подошла ко мне, склонив голову набок и окидывая ласковым взглядом.
— Но я скажу тебе, что ты не должна соглашаться на этот союз ни за что. Ни за какие блага, сулимые эльфами. Ни за мираж безоблачного будущего, маячащий перед глазами.
Она притягивает меня к себе.
Больше книг на сайте — Knigolub.net
— Все это не стоит счастья моей дочери. А ты никогда не будешь счастлива с мужчиной, которого не любишь. С мужчиной, при мысли о котором не ощущаешь тысячи мурашек, пробегающих по коже, о котором видишь сны, из коих не хочется возвращаться в реальность. Моя девочка…ты можешь встретиться с эльфом, чтобы проверить: вдруг именно он окажется тем самым…твоим. Но я запрещаю тебе…как твоя мать и как любимая и в то же время любящая женщина, запрещаю тебе идти против своего сердца. Ради чего бы то ни было.
Я уткнулась в ее шею, чтобы не возразить, чтобы не сказать, что мурашки…они не всегда появляются от мыслей о любимом. Они живут в своей реальности, появляясь только как реакция на одного…не самого достойного. Что иногда сны ничего не значат. Не могут значит, ведь так? Только не сны о НЁМ, так похожие на кошмары. Потому что я всегда просыпалась «ДО». Просыпалась и посылала мысленные проклятия этому…этому засранцу, из-за которого мои ночи стали непрекращающейся вереницей сражений с самой собой, со своим телом и воображением. Оно, проклятое, вообще бросило белый флаг к ногам этого наглеца, продолжая изводить такими картинами, что сбивалось с ритма сердца и пересыхало в горле.
***
Я сходила с ума. Просыпалась рано утром, шла в конюшню, садилась на Астарота. Двухчасовая прогулка по выжженным солнцем полям. Возвращение в Цитадель. Я посещала запланированные встречи, наблюдала за ходом начавшихся боев, проверяла строительство дополнительного корпуса больницы.
Я рассматривала жалобы и выносила решения по спорам, встречалась с подругами и поставщиками товаров. Изо дня в день. Неслась по размеренному ритму своей обычной жизни…и продолжала сходить с ума.
Потому что меня тянуло его увидеть. Этого треклятого инкуба, не смирившегося с тем, что я выслала его на каменоломню, и продолжавшего красть мои ночи. Хотя нет, я была уверена, что ублюдку было явно не до меня. Особенно когда увидела своими глазами, ДО КОГО ему было дело.
Да, я следила за ним. Переодевшись в более простую одежду, чтобы не привлекать ненужного внимания, я спускалась в карьер под любыми предлогами, чтобы снова увидеть этого мерзавца. Хотя бы издали. Чувствовала, как ко мне на цыпочках подбирается самое настоящее безумие, особенно при воспоминании о нашей последней встрече, и все равно потакала потребности убедиться своими глазами, что не истощал, не ослабел…не сломался. Смотрела и понимала — такого невозможно сломать. Никакими работами. Такие, как он, в любой, самой сложной ситуации становятся только сильнее, приобретают мощь, но не слабость, опыт, но не сожаления.
Смотрела и с отвращением к самой себе понимала — мне не нужны ни его извинения, ни его покорность. Мне казалось, если он все же склонит голову, я почувствую себя не победителем, а проигравшей. Впрочем, таковой я ощущала себя уже сейчас. Исподтишка наблюдая, как прижал к себе стройную рабыню с пышными рыжими волосами и смачно поцеловал. В груди что-то оборвалось и стало тяжело дышать. Словно завороженная, смотрю, как сжимает пальцами ее пышную грудь, и чувствую едкое желание вонзить в нее кинжал, спрятанный под резинкой чулок. Вонзить и смотреть, как истекает кровью эта дрянь, впившаяся в его губы своими.
Какую по счету невинную служанку за эту неделю ты хочешь убить, Лиат? Третью? Четвертую? Впервые ты почувствовала это низменное желание к той блондинке с короткой стрижкой, сидевшей на его коленях во время перерыва на обед. Она призывно ерзала на нем, и Арис, отставив тарелку в сторону, встал и потянул девицу куда-то за низкие серые хибары, в которых они обитали.
Тогда я вернулась в свою комнату и долго стояла перед зеркалом, играя с волосами, представляя их другого цвета, другой длины. А потом волной злости понимание, что это неправильно. Это ненормально — желать убить незнакомую женщину, только потому что она покусилась…не на твое. Инкуб принадлежал мне как раб, как воин…но не как мужчина.
И я старалась загрузить свой день максимальным количеством дел, чтобы мыслям об Арисе попросту некуда было втиснуться. Старалась и не могла. Потому что неожиданно обнаруживала себя снова в каменоломне, жадно наблюдающей за тем, как работает именно этот демон. Как вздуваются вены на его сильных руках, как напрягаются и расслабляются мускулы, как скатываются капли пота по обнаженной спине. Я знала, какая она твердая, когда я впиваюсь в нее ногтями. Смотрела на влажные темные волосы с завитками на затылке и вспоминала, каково это — пропускать их сквозь пальцы, стискивать, со всей силы прижимаясь к нему.
Однажды он заметил меня. Резко повернулся и посмотрел прямо в мои глаза. Его собственные вспыхнули уже знакомым огнем, и я вздрогнула, почувствовав, как напряглось в ответ на него мое тело. Целую вечность ласкать взглядом высокие скулы, представлять, какие на ощупь эти длинные черные ресницы, закрученные кверху. Полные губы растягивает медленная широкая улыбка, и демон складывает руки на груди, не обращая внимания на надсмотрщика, окрикнувшего его, и глядя с откровенным вызовом. А я…я отворачиваюсь, стараясь обратить все свое внимание на начальника каменоломни, игнорируя болезненно занывшие соски и острое желание сделать шаг к нему. К Арису.
***
Эйнстрем вошел в мою комнату и молча протянул сверток, обвязанный позолоченной лентой.
— Послание от эльфов, моя Госпожа.
— Сами доставили?
Эйнстрем отрицательно покачал головой, и я подавила желание выругаться, хотя давно должна была привыкнуть. Трусливые ублюдки предпочитали отправлять послания с пленными демонами, которым отрезали язык ножом из голубого хрусталя, чтобы те не могли сказать лишнего. Опытный целитель остроухих вливал расплавленный хрусталь в кровь такого гонца, заранее вычислив, какую дозу тому вколоть, чтобы хватило на дорогу туда и обратно. За противоядием, которое имели только эти твари.
— Это требование ответа на их предложение о свадьбе.
Мой друг заметно напрягся и вскинул кверху подбородок.
— Согласишься?
— Я отказала им два раза, Эйнстрем. Почему ты думаешь, что я соглашусь в третий?
— Ответишь сама или мне написать им?
— Я сама. Это быстро. Можешь идти. Эйнстрем…
— Да, Госпожа?
— Все же хотя бы напоите бедолагу.
— Чентьем не снимет его боль.
— Возможно, он ее хотя бы притупит.
Молчаливый кивок, и мужчина покидает мою комнату.
***
Колокол пробил три раза, когда солнце, нехотя поднимавшееся за далекими горами, будто покрылось темными пятнами, расползавшимися по его поверхности, подобно маленьким насекомым, неспешно сбивавшимися в одну большую кучу.
Его лучи тщетно пытались пробиться сквозь черноту, практически закрывшую огромный тусклый диск, задрожавший на острых каменных пиках.
И только когда солнце, сделав последний отчаянный рывок, устремилось к оранжевому небосклону, дозорный, стоявший под самой крышей цитадели, забил тревогу, лихорадочно звоня в колокол.
— Эльфы! Дьявол их раздери в клочья! Эльфы!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Шели
Раскаленный песок Мендемая зашипел, когда на него упала первая капля ледяного дождя. Небо впервые за несколько месяцев затянуло низкими рваными грозовыми тучами темно-серого цвета, и казалось, что оно вот-вот рухнет на красную землю Ада и вдавит ее своей мощью до самых подземных огненных рек.
Шели смотрела на облака и мяла тонкую голубую шелковую тесемку, то наматывая ее на ладонь, то пропуская между пальцами. Когда-то она завязывала ее на длинных волосах своего младшего сына. На молодую женщину в очередной раз навалилась невыносимая тоска, от которой хотелось выть и кричать в это небо, взывая к Богам, чьи имена уже забыла, или к высшим силам, чтобы прекратили терзать ее душу и вернули ей хотя бы этого ребенка. Она искала его все двадцать лет, год за годом, месяц за месяцем. То посылала гонцов с письмами, то мчалась сама во все отвратительные и злачные места Мендемая, если оттуда приходили известия о похожем на него демоне-рабе. Шели долгие годы отслеживала весь живой товар, который приходил в Арказар изнутри Мендемая, в надежде найти Ариса. И с каждым годом ее уверенность в том, что он жив, то давала трещину, то крепла вновь.
Если нет доказательств его смерти, значит, она должна искать дальше. Да, они когда-то боролись с рабством, но искоренить это зло было невозможно, так как Мендемай сам по себе — истинное зло. Рассадник мерзостей и нечистот. Никто не может ожидать добра в мире, где солнце сжигает все живое, а холод замораживает даже воздух и слезы. Все, что она смогла сделать за это время — молить своего мужа облегчить участь несчастных. На большее он не согласился, даже когда она валялась у него в ногах и, заливаясь слезами, шептала, что среди этих рабов может оказаться ее сын. Аш оставался непреклонен: Мендемай — не мир смертных. Здесь не будет бунтов и восстаний — он не допустит. Здесь свои законы, и низшие касты всегда будут подчиняться высшим, не только потому что они беднее или родились не в той семье — они слабее. Они обязаны соблюдать иерархию, иначе начнется хаос. Равноправие — это не про Ад, а Шели просто наивная девочка если надеялась на иное.
— Пойми, ты ничего не изменишь. Они выйдут из-под контроля, они начнут нарушать законы. Они сами начнут ввозить сюда рабов и продавать их у нас под носом, убивать их или жрать живьем. Это низшие существа, и их нужно контролировать. Забудь о гуманизме, никто из нас на него не способен в принципе. Рабы выросли в жестокости, они впитали ее с молоком своих матерей и кормилиц. Они не знают, что такое жить по-другому. Не знают и не умеют. И каждый, кто поднимет мятеж, однажды поймет, что это всего лишь смена власти, но никак не обычаев и законов Мендемая. Каждому, кто сядет на огненный трон, придется продолжить дело своего предшественника и сдохнуть, если не получится его удержать под задницей. Слабаки не смогут править адом.
— Милосердие разве является слабостью?
Шели искала ответ в его горящих огнем глазах и не видела там ничего, кроме оранжевых молний. Много лет назад она бы даже не смогла произнести при нем это слово, но все менялось, и он менялся ради нее. Она это видела…
— Не только. Еще и глупостью. Однажды помилованные низшие мрази придут, чтобы убить тебя, именно потому что ты проявила слабость и оставила их в живых.
— Я тоже низшая. Я ниже их всех — я была смертной.
— Ты — моя женщина, и я дал тебе свободу, и я отвечаю за твои поступки и контролирую все твои действия.
— Контролируешь? Ты меня контролируешь?
Яркие огненные смерчи в глазах Верховного демона медленно погасли.
— Нет…я тебя уже давно не контролирую, потому что доверяю тебе. Потому что ты моя плоть и мое сердце. — он говорил без малейшей эмоции на невозмутимо-прекрасном лице, — Но я не позволю разрушить тот хрупкий мир, который воцарился в Мендемае в последние годы.
— Это не мир, когда одни давят других, только потому что у них больше дуций и золота. Не мир. Не этого я добивалась, когда поднимала за собой армии и с твоим именем на устах шла их освобождать. Чтобы потом они стали хозяевами других несчастных? Чтобы все вернулось на круги своя? Неужели все было бессмысленно, Аш?
Она сама не поняла, что в ее глазах дрожат слезы, пока он не привлек ее к себе и не провел пальцами по мокрым длинным ресницам.
— Когда-то…когда я нашел тебя в той реке, я дал себе слово, что, если ты жива, я больше никогда не позволю, чтобы ты страдала, не позволю ни одной слезе появиться на твоих глазах по моей вине. — пальцы демона гладили ее ресницы очень медленно, заставляя веки трепетать, а чувственные губы молодой женщины подрагивать, — Я покажу тебе, что значит дать свободу рабам. Покажу, что значит потерять контроль над ними и позволить творить, что они хотят… с одним условием.
Она перехватила руки мужа за запястья, глядя ему в глаза и ожидая того самого подвоха…он должен был последовать после его согласия непременно. Иначе это был бы не самый жестокий и жуткий правитель Мендемая. Аш возьмет взамен гораздо больше, чем дал, даже если проиграет. Она должна была еще раньше понять, что он никогда не выйдет на поле боя, если не уверен в победе…и это касается и ее тоже.
— Но, если они хотя бы прошепчут слово «мятеж» или нарушат хотя бы один закон, я сниму с них кожу живьем, порежу на ровные квадраты и прикажу сшить из нее знамя, которое будет развеваться над их городом веками.
В этот момент ее глаза широко распахнулись, а он освободил свои руки и сам сжал ее запястья, дернув к себе и заставляя смотреть на себя пронзительным взглядом, который когда-то внушал ей самый искренний ужас, потому что демон удерживал ее взгляд насильно, как и лишал возможности моргнуть, заставляя глаза пересыхать и слезиться.
— Согласна? — отпуская взгляд и поглаживая большими пальцами ладони Шели.
Она кивнула, искренне надеясь, что поступает правильно… и ошиблась. Они освободили демонов низшей расы и, дав им по тысяче дуций, отпустили на все четыре стороны. Уже через неделю начались убийства высших и грабежи, а еще через неделю освобожденные собрали целый отряд отморозков из беглых и таких же отпущенных на волю и напали на деревню, где перегрызли всех: и детей, и стариков, и женщин, как смертных, так и бессмертных, оставив после себя обглоданные кости и землю, пропитанную кровью до самых недр.
Их казнили при ней…точнее, она смотрела на казнь из окна своей спальни пока ее муж стоял позади нее и удерживал за тонкую шею, поглаживая другой рукой по распущенным серебристым волосам. Она чувствовала жар его дыхания на своем затылке, зная, как он наслаждается в эту минуту. Зная, как трепещут крылья идеально очерченного носа и подернут поволокой огненный взгляд. Наслаждается адской агонией идиотов, обрекших себя на жуткую смерть, и своей победой на самой Шели. Когда экзекуция окончилась, и рабов вздернули на кресты вдоль дороги, ведущей в Огнемай, Аш повернул Шели к себе и рванул корсаж ее платья вниз, обнажая молочно-белое тело и требуя свой выигрыш немедленно…Его возбудила казнь, и Шели прекрасно знала об этом. Никто и ничто не изменило сущность демона, даже она…даже его сумасшедшая любовь к ней.
Позже Шели извивалась на нем, обхватив бедра демона коленями, откинувшись назад, опираясь ладонями на титановые протезы, кусая губы от боли, когда его когти оставляли тонкие полосы на ее груди, животе и ключицах…Он брал ее больно. Без ласк и поцелуев. Насаживая на себя беспощадными ударами и едва сдерживая дикое желание сильнее нажать когтями на нежную кожу…Шели всегда сводило с ума осознание, насколько Аш себя сдерживает с ней в постели, чтобы не поранить и не нанести ей увечья и даже чтобы подарить ей наслаждение…Но не сегодня. Сегодня перед глазами женщины стояли тела несчастных рабов, подвешенных на крестах. Они корчились в жутких мучениях без кожного покрова и их кровь капала на песок, а церберы толпились внизу и слизывали ее, поскуливая и подпрыгивая, чтобы впиться клыками в их ноги.
— Смотри на меня, — зарычал Аш, наклоняя ее к себе, накрывая ладонями ее грудь и сжимая соски, пытаясь возбудить в ней ответное желание и злясь на нее за отсутствие в его вакханалии страсти, но она вырвалась из его объятий, слезая с постели, чтобы уже через секунду быть опрокинутой на пол, на живот, и почувствовать, как он берет ее сзади одним мощным рывком, сильно кусая за затылок и рыча ей на ухо, вдавливая ее голову в медвежьи шкуры:
— Я сделал то, что ты хотела…сделал — на каждом толчке все громче и громче, пока его рев не начал оглушать ее настолько, что начали болеть барабанные перепонки, — СДЕЛАЛ! ТО! ЧТО! ТЫ! ХОТЕЛА! ВЫСТАВИЛ! СЕБЯ! ИДИОТОМ! ПОТОМУ! ЧТО! ТЫ! ТАК! ХОТЕЛА!
После каждого слова безжалостный толчок, и его ладонь зажимает ей рот, чтобы она не кричала. Он злился и не хотел ее криков. Он хотел ее боли. И она…она смиренно ему ее дала. Он ее наказывал, а она принимала это наказание, потому что он был прав. Шели погубила и рабов, и высших демонов в своем наивном милосердии, никому не нужном в этом мире, даже тем, кого хотела спасти.
В эту ночь она впервые, с того самого первого раза, не испытала с ним ничего, кроме ужасной муки и разочарования. Нет, не в нем. Шели знала, кто он такой, и что ждать сострадания от самого страшного существа в этом мире не просто наивно, а даже опасно. Она разочаровалась во всем Мендемае в целом и поняла, что ничего здесь не изменить, и ее война была напрасной. Ничего, кроме мести братьям Аша, она не добилась. Ей никогда не перевернуть сознания этих разношерстных в своей дикой жестокости тварей. Говорят, рыба гниет с головы, но это не всегда так, иногда она воняет с хвоста и, отрубая этот хвост, точно знаешь, что вырастет еще два, и голова должна, стиснув зубы, рубить их, даже истекая кровью. Так говорил Аш и он оказался прав. А она…она не только погубила самих рабов, она погубила и тех, кого они убили, получив свободу и деньги на проживание от самого правителя Мендемая.
Больше Шели не вмешивалась в жизнь рабов, не лезла ни в одно политическое решение мужа и даже не присутствовала на военных советах. Она занялась всецело воспитанием Лиат. Единственного ребенка, которого у нее не отняли, единственную радость в ее жизни, помимо любви к мужу-тирану. Она так напоминала ей самого Аша своей пылкостью, импульсивностью и непримиримостью. Хотя иногда Шели чувствовала, как заходится ее сердце от радости, если замечала в маленьком демоненке жалость и сострадание. Эйнстрема — сына высшего демона, посмевшего плести интриги против Аша, привезли в Огнемай после того, как казнили всю его семью. Мальчишку должны были оскопить и отдать в бордель для услады господ, предварительно ободрав плетьми его кожу на спине и поставив клеймо принадлежности Руахам — огненный цветок. Лиат не позволила. Она забрала раба себе, дала свободу и отпустила. Как сейчас в ушах Шели звучал звонкий голосок юной дочери, когда она говорила с отцом:
— Дети не виновны в грехах своих родителей.
— Слово грех — лишнее в твоем лексиконе, Лиат. Есть слово «предательство», оно понятно на любых языках, и если его отец — жалкий шакал, то и сын вряд ли ушел далеко. Предательство передается по наследству. Оно живет в крови. Врага нужно уничтожать с корнями и семенами.
— Ты никогда не задумывался о том, что иногда лучше окружать себя не мертвецами, а должниками? Когда-нибудь придет время, и ты заставишь их вернуть долг тебе. А что ты возьмешь с мертвых?
— А ты никогда не задумывалась, что должники любят уничтожать своих кредиторов?
— Долг долгу рознь. Я подарю ему жизнь, и когда-нибудь он за это пощадит мою. Убить его я успею всегда. Я принцесса Мендемая и дочь самого сильного демона в этом мире. Я могу позволить себе такую роскошь, как милосердие.
— Упрямая. Всегда есть что ответить.
Но взгляд смягчился, и он привлек дочь к себе, зарываясь пальцами в ее длинные волнистые волосы, а у Шели защемило сердце — такой жуткий хищник, такой жестокий и непримиримый деспот настолько безумно любит свою дочь, что от нежности его прикосновений к ней у Шели на коже выступают мурашки, и она понимает, что готова забыть и простить ему что угодно…что угодно, кроме исчезновения Ариса.
Спустя некоторое время мальчишка Эйнстрем принес Лиат присягу верности и добровольно принял от нее клеймо, чтобы служить ей до самой смерти. И таких потом стало очень много в свите принцессы Мендемая. Вот почему армия маленькой демоницы считалась одной из самых сильных. Она состояла из добровольцев, готовых за нее сдохнуть в любую секунду.
— Ты не пойдешь на юг. Эльфы снова вышли на тропу войны. Я не стану рисковать тобой.
— Пойду, отец. Южная Цитадель нуждается в правителе. Я назначу хранителя и поеду в Арказар за новой партией рабов.
— Если что-то произойдет, я не смогу тебе помочь.
Лиат рассмеялась, а Шели снова подумала о том, как сильно она похожа на Аша… Такие же ровные белые зубы и заразительный смех. Те же вихри огня в глазах, черных, как Мендемайская ночь. Аш говорил, что у Руаха Эша были такие же, что она похожа на своего деда.
— Мои воины самые сильные, папа. Они восстанут даже против тебя, если потребуется.
— Что ж воины, готовые умереть за тебя — это прекрасно.
Лиат ударила отца по груди кулачками:
— То есть ты даже не допускаешь мысли, что мои воины могут одолеть твоих?
— Нуууу, я бы мог дать им немножко выиграть ради тебя.
— Какой ты…плохой.
— Но ты все равно меня любишь.
Лиат обхватила маленькими ладонями лицо отца.
— Ты для меня самый лучший мужчина на свете. Я тебя не просто люблю, я тебя обожаю. Если я когда-нибудь выйду замуж, этот мужчина будет твоей копией…
— А если не будет?
— Я вечно буду твоей маленькой девочкой.
— Ты будешь моей маленькой девочкой всегда. И это не имеет отношение ни к твоему замужеству, ни к чему-либо еще.
— Конечно, буду. Даже не сомневайся в этом. Я никогда не променяю тебя на кого-то…никогда не предам тебя.
— Знаю, дочка, знаю. В твоей крови не живет предательство. Ты — Руах. Мы не умеем нарушать клятвы.
Шели тихо смеялась, видя выражение глупейшей радости на лице самого страшного демона, когда Лиат целовала его в щеки и гладила по лицу. Только дочери могут плести из своих отцов веревки из колючей проволоки и еще украшать их цветами. Женщина даже не сомневалась, что Аш позволит всей армии дочери выиграть, лишь бы она улыбалась и хлопала в ладоши от восторга.
Но именно в такие минуты Шели вспоминала своих детей. Она мечтала, что когда-нибудь сможет увидеть их снова…Не на короткие мгновения, а хотя бы на несколько дней. Та встреча с дочерью и сыном…она видела ее во снах и мечтала о ней наяву каждую секунду, когда не мечтала найти Ариса. Она тогда не поверила сама себе, когда Веда принесла известие о просьбе из мира смертных. Просьбе от женщины, назвавшейся Марианной Мокану и приложившей к письму свое фото с маленькой родинкой на щеке, но матери было достаточно увидеть цвет ее глаз. Как же Шели было страшно, что Аш не разрешит… что запретит нарушать законы о соприкосновении миров, но он…он смял большими лист бумаги, и тот сгорел у него прямо в ладони.
— Передай моей дочери, Веда, что она может рассчитывать на мою помощь.
Это была самая короткая встреча из всех, что случались в жизни Шели, и самая длинная в то же время. На границе, где Мендемай соприкасается с Асфентусом, своеобразным коридором в мир смертных, через Арказар. Они встретились на нейтральной полосе, которая представляла собой кусок вымерзшей или выгоревшей земли без единого растения с плотной завесой из тумана, через который Шели не видела даже свои пальцы, если вытянуть руки.
От волнения ей казалось, что она умирает и Аш держал ее за запястье. Ладонь верховного демона вспотела и дрожала. Первая встреча за столько лет…
А для их дочери с сыном прошло намного больше времени. На земле часы отмеряют свой бег намного быстрее. И наконец-то из тумана выступила хрупкая молодая женщина с тремя детьми. Двое из них шли рядом с ней, а третьего, совсем крошечного младенца, она держала на руках.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Шели
Женщина была настолько похожа на саму Шели, что той невольно показалось, что она смотрится в зеркало. Только у отражения черные волосы, как у Аша, и невозможного цвета глаза. И перед глазами самой Шели мелькают картинки, как держит крошечную девочку на руках, как прячется с ней от воинов Асмодея, как она плачет в своей кроватке… и как Аш впервые берет ее на руки. Своего первенца. Свою маленькую девочку. Так он ее называл, глядя на ее лицо и трогая большим пальцем ладошку. Слезы застыли где-то в горле и дрожат на ресницах, искажая лицо дочери, как будто Шели смотрит на нее сквозь хрусталь потерянных лет и отчаяния из-за понимания, насколько далеки они, насколько чужие, и как много всего она потеряла из их жизни, взросления.
— Моя девочка…такая большая…такая красивая. — шепот вырывается клубами пара изо рта, и мурашки бегут по воспаленной коже.
И в фиалковых озерах напротив отражаются слезы Шели. Они чистые, как хрусталь. Катятся по бледным щекам с сильно очерченными скулами. И нет времени спросить, почему в глазах Марианны столько тоски и отчаяния, почему ее кожа прозрачна, как пергамент. Остается только пожирать ее взглядом и молиться про себя, чтобы когда-нибудь увидеть снова. Молиться, чтобы в жизни ее большой девочки был кто-то, кто утешит и пожалеет. Кто-то, кто будет ее любить так же беззаветно и абсолютно. Марианна переводит взгляд на Аша, который словно онемел и застыл на месте. Шели никогда раньше не видела, как плачут демоны. По грубым и обветренным щекам ее мужа катились слезы, которые выжигали кожу до костей, но он даже не моргнул и не вздрогнул, а сама королева Ада ощутила, как его боль нарастает в своей концентрации внутри, и он не дает ее впитать, с раздражением отшвыривая от себя любую попытку Шели смягчить удар от этой встречи. Протянул руку к лицу дочери и провел по шелковистой щеке тыльной стороной ладони. Костяшками вдоль скулы к подбородку.
— Как же ты похожа на свою мать.
Дочь накрыла его руку своей и вытерла кончиками пальцев ядовитые слезы. Они ее не обожгли. Или обожгли, но и она не почувствовала. Очень легкие и нежные прикосновения, так не похожие на порывистость Лиат, и так похожие на саму Шели. Ее малышка с фиолетовыми глазами — первый плод их лютой и жестокой любви. Красива, как сама жизнь и как сама любовь. Ослепительно. Невыносимо красива. И даже Аш жмурится, глядя на нее и проводя руками по ее волосам. Шели чувствует силу его страданий на расстоянии, она катится, и по ее телу волнами щемящего восторга и дикой тоски от понимания, насколько это скоротечно и невозможно — их новая встреча с детьми. Кусок счастья, вырванный у беспощадной необратимости, на которую их обрекла сама Шели, надеясь на лучшее. И пусть Аш никогда больше не упрекнул ее в этом, она чувствовала свою вину.
— Я знала, что ты именно такой…такой сильный и такой страшно прекрасный…, - прошептала очень тихо Марианна, и ее голос будет еще долго отдаваться эхом в ушах Шели, — И ты…ты такая красивая …мама. Я представляла тебя другой. А теперь точно знаю, что другой ты быть не могла.
«Ма-ма». Маленькая Марианна в ее снах произносила это слово каждый раз, как бежала к Шели, протянув тоненькие ручки. А потом из плотной завесы показался их сын, и Шели разрыдалась, не смогла сдержаться. Она бросилась к нему в объятия, ощупывая его лицо, сжимая сильные плечи Габриэля. Чувствуя, как от боли разрывается все внутри — ее сын. Ее маленький мальчик, которого она оторвала от груди и отдала… отдала на целую жизнь, отдала на целую вечность.
Ее малыш. Такой взрослый и такой чужой. Хлебнувший столько горя…
Она не знала, что у них спросить, не знала, что сказать. Только шептала, беспрерывно шептала «простите», шептала, трогая их лица и задыхаясь.
— Простите меня… я не могла иначе… не могла.
Шептала и плакала, а они говорили, что знают. Знают, что не могла. Аш стоял молча, пожирая их горящим взглядом и отсчитывая про себя секунды, которые остались до конца встречи.
— Ты счастлива, Марианна, ты счастлива, моя девочка?
Спрашивала Шели сжимая ее тонкую руку и боясь даже думать о времени.
— Да. Я счастлива. Очень счастлива.
Тень отчаянной грусти в фиалковых глазах, и волной страдания зашлось сердце самой Шели — у нее нет времени даже выслушать. Нет счастья в глазах дочери. В них одна боль. Она пришла сюда не просто так. Она ей лжет… и проклятое время не даст узнать правду. Да и имеет ли право мать, которая не растила и едва объявилась в жизни дочери, задавать такие вопросы.
— Нам нужно спрятать детей. Здесь. В Арказаре. Спрятать так, чтобы их не нашли Нейтралы. У нас идет война. Они в опасности, и нам больше негде найти пристанище. Мне некого просить…помогите мне спасти моих детей. Я в отчаянии.
Протянула Шели самую крошечную девочку, и мать с трепетом взяла у дочери младенца, прижала к груди, чувствуя, как колотится сердце о ребра быстрее и быстрее в хаотичной пляске, в безумной щемящей и мучительной тоске.
— Я заберу вас…очень скоро заберу, — шептала дочь, целуя каждого из детей, привлекая к себе и хаотично гладя по головам и по щекам, — вас здесь не обидят. Вам ничего не угрожает. Вы мне верите?
А Шели вспоминала, как точно так же целовала своих малышей. Отдавая их Мелиссе. Как проклинала себя за то, что сделала это, и оплакивала их смерть, сходя с ума от горя.
Они даже не попрощались…исчезли в тумане, когда Аш дал согласие преступить закон и спрятать от Нейтралов своих собственных внуков.
И Шели присела на корточки перед маленьким мальчиком, которого держала за руку белокурая девочка… Ей не верилось, что это — дети ее детей. Не верилось…потому что внутри все жгло странной щемящей тоской, словно это ее дети. Словно не прошло так много лет с их расставания. Ее девочка и ее мальчик, оплаканные столько раз, вернулись к ней. Камилла и Ярослав. Они пробыли в Арказаре несколько дней, а по меркам их времени — долгие месяцы. Все это время Шели не отходила от них, качая самую крошечную малышку на руках и жадно слушая старших. Они рассказывали ей о ее дочери и о сыне. Рассказывали о старшем брате и о своем отце — Князе Братства вампиров. Они словно переносили ее в их собственную жизнь. Особенно Камилла. Взрослая девушка с такими же сиреневыми глазами, как и у ее матери. Она показывала Шели картинки… видеокадрами, и та не знала, какой еще силой обладают эти дети, имеющие способность перемещать в свои воспоминания, заставляя проживать их вместе с ними.
— Как зовут вашу сестру?
— Мама не дала ей имя…у нас война, и когда отец вернется с войны — он сам назовет ее. Пока что она Василек.
— Даааа, маленький василек. У нее глаза, как у нашего отца — такие же синие.
Шели почти не помнила, как они выглядят, эти небесно-голубые цветы, которые когда-то собирала в букеты и плела из них венки. Она запрещала себе. Чтобы не вспоминать свою маму и брата… чтобы не сойти с ума от тоски по ним и от дикого желания их увидеть.
Камилла не уставала повторять, что надолго они здесь не останутся, и ее отец придет за ними. Обязательно придет, потому что он самый сильный на свете. Шели смеялась, заплетая серебристые локоны девочки в косы. То же самое говорила и Лиат о своем отце. Аш приехал всего лишь один раз, забрал маленького Ярослава с собой на охоту и вернул следующим утром со словами:
— Мой внук — настоящий демон — он управляет самыми страшными ползучими тварями пустыни. Горе тому, кто заставит этого мальчика разозлиться.
— Я управляю скорпионами, — гордо сказал малыш, протягивая ладонь по которой ползали две ядовитых твари с жалами и, нырнув под манжету, спрятались в одежде ребенка словно растворившись под тканью.
***
Их забрали спустя три дня. Туман разверзся длинным тоннелем перед мужчиной во всем черном, увидев которого Аш сжал свой меч и резко выпрямил спину. О встрече с Вершителем ему доложили молчаливые посланники Нейтралитета — немые почтальоны, передающие письма от своих господ, написанные на их собственном теле чернилами, которые растворяются на коже, оставляя глубокие и уродливые шрамы. И когда там больше не останется места, посланники будут прислуживать войску Высших в казармах до бесконечности.
Шели нахмурилась, понимая, что ее муж ощутил опасность, исходящую от того, кто пришел за детьми — Нейтрала. Их боялись везде, и даже в Мендемае знали, что пришествие воинов Нейтралитета не сулит ничего хорошего. Впрочем, Нейтралы не входили в ворота Арказара, им запрещал закон. Но могли, если получили бы приказ от Высших, и тогда демонам пришлось бы воевать с самыми сильными тварями во Вселенной смертных и бессмертных. Тварями, которых создали те, чьи имена не произносят, и те, кого никто и никогда не видел. Тварями, которые могли наказать даже Верховного демона за нарушение закона — Аш преступил грань и позволил мирам смешаться, дав пристанище детям вампиров. За такое его могла ждать ужасная кара…и Аш был готов принять бой. Он вообще смутно понимал, что здесь происходит, и разве его дочь не сказала, что война в мире смертных идет именно с нейтралами?
— Папаааааа, — закричала Камилла, и Шели выдохнула, когда девочка бросилась к Нейтралу, и тот подхватил ее на руки, прижимая к себе, а потом посмотрел на Аша белыми глазами с темно-синей точкой зрачка и ярким ободком вокруг выцветшей радужки, от которых у самой Шели пробежал мороз ужаса по коже:
— Опусти меч, Демон. Я пришел за дочерями и сыном.
Малышка на руках Шели расплакалась, и Нейтрал резко обернулся в ее сторону, молниеносно оказавшись рядом, он забрал дочь из рук женщины и прижал к себе. Не так, как обычно берут на руки младенцев, а поднимая высоко на свое плечо, давая крошке склонить на него головку и уткнуться личиком в его сильную шею. Малышка мгновенно успокоилась, а длинные и нервные пальцы Вершителя поглаживали ее спинку через кружевную пеленку. Шели смотрела на их движения и успокаивалась сама — тот, кто так прикасается к ребенку, должен не просто любить, а разрываться от любви и не только к младенцу, а прежде всего и к ее матери…
Где-то внутри, под невозмутимо холодной оболочкой сильнейшего хищника спряталось нечто, неподвластное даже высшему разуму создателей хладнокровных машин для зачистки и вершителей правосудия в мире смертных. Это нечто вырывалось наружу прямо на глазах Шели. Потому что Нейтрал и младенец — это зрелище само по себе нонсенс и полный абсурд.
— А где моя дочь, Нейтрал? Если ты их отец, то моя дочь — твоя женщина. Хотя разве Нейтралы не давали обет безбрачия и не обязаны отказаться от всего, что их может связывать с миром смертных?
— Верно. Твоя дочь — моя женщина. Она со мной. И она в безопасности. А насчет остального — времена меняются, а законы созданы для того, чтобы их нарушать, свергая тех, кто их создал. Тебе ли этого не знать, бастард Руаха Эша?
Демон вздернул бровь, продолжая сжимать рукоять меча и в то же время отмечая, что Нейтрал пришел без оружия. Он знает правила Мендемая. Он пришел с миром. Впрочем, в руках этой твари неизвестного происхождения, в крови которой намешаны все расы, оружием может оказаться что угодно. Смертоносным оружием.
— Если с ней что-то случится, я раздеру тебя на ошметки, Нейтрал!
Нейтрал подхватил второй рукой сына, который прижался к нему всем телом и спрятал лицо у него в плаще, цепляясь за полы изо всех сил, словно боясь, что отец исчезнет.
— Если с ней что-то случится, ты об этом узнаешь первым, потому что этой Вселенной уже не будет существовать — я взорву ее к такой-то матери вместе с твоим Мендемаем, Верховный Демон.
Это было дерзостью, но Аш усмехнулся, сверкая в полумраке белыми клыками. Одержимый его дочерью сукин сын. Но эта одержимость демону более чем понятна.
— А если не станет тебя, то кто позаботится о моих детях?
— Ты позаботишься о ней, потому что я, как Глава Нейтралов, дам тебе такое право, — и протянул демону руку, предварительно сдернув перчатку.
— Зарвавшийся, наглый и самоуверенный ублюдок, — с ухмылкой прорычал Аш, но руку Нейтрала сжал.
— Ты даже не представляешь, насколько ты прав.
— Береги мою дочь, Нейтрал. Если не хочешь, чтоб Ад пришел к вам.
— Поздно! Он уже пришел!
***
Шели тяжело выдохнула и снова посмотрела на грозовое небо. Она могла бы сказать, что с тех пор стала полностью счастливой…могла бы, если бы не сны об Арисе. Если бы не это мучительное ощущение дикой пустоты и чувства вины. Если бы не преследующие ее воспоминания о мягкости его маленьких ладошек, когда он просил не бросать его, о том, какие чистые и глубокие у него глаза, и сколько искренней любви было в них.
«— Я вырасту и буду защищать тебя, мама. Никто и никогда не сможет тебя обидеть. Клянусь.
— Мой самый сильный мальчик. Ты мог не клясться, я и так это знаю.
— Я убью каждого, кто на тебя косо посмотрит.
— Ты лучше расти большим и ешь мясо, которое готовит Сара для нас.
— А ты? Я буду есть только после тебя. Сначала едят женщины. Это закон нашего отряда. И каждый воин обязан принести еду своей матери, сестре или жене.
— Ты еще совсем ребенок.
— Я — воин!
— Хорошо-хорошо. Ты — воин. Мы съедим твое мясо вместе».
И он заботился о ней, насколько мог это делать пятилетний малыш. Ее крошечный защитник, ее маленький солдат, готовый броситься на каждого, кого считал опасным. Иногда по ночам, в том лесу, где они прятались, Шели просыпалась и видела, что он не спит, а сидит с мечом у костра. Охраняет. Такой смешной в тулупе и огромных рукавицах.
— Эй…иди расскажу сказку, — зовет его тихо.
— Я в карауле.
— Одну сказку и пойдешь в караул.
— Совсем одну?
— Даааа.
Он засыпает рядом. Обняв меч. А Шели любуется его красивым личиком, гладя округлые, совсем еще детские щечки и ровные брови, думая о том, как сильно любит его и никому и никогда не отдаст.
Отдала…не защитила…не нашла. Она не могла себе этого простить. Ни себе, ни Ашу.
Гонец въехал в ворота Огнемая, и Шели встрепенулась, узнав герб своего следопыта на седле всадника, замотанного с ног до головы защитной сеткой. Когда он протянул ей лист бумаги с именами рабов и рухнул с лошади, она крикнула, чтоб позвали лекаря, а сама, стоя на коленях перед гонцом, уже лихорадочно разворачивала списки и вскрикнула, увидев там имя Арис. Вскочила на ноги и бросилась к конюшне седлать Люциана. После исчезновения Люцифера Аш подарил ей нового коня — родного брата прежнего. Дикая тварь признала ее хозяйкой, едва она прикоснулась к его гриве, он преклонил перед ней колени.
Шели пришпорила своего жеребца, мчась в лагерь мужа, разбитый с восточной стороны от границ с остроухими. Они готовились к переговорам с Ратаном — троюродным братом Балместа. Если оба правителя не придут к общему мнению, то начнется новая война с эльфами. И она будет страшнее прежней. Ведь эльфы уже не прячутся в горах. Они окрепли, и их армия не уступала в численности армии Аша, да и всего Мендемая. Кроме того, Аш был совсем не уверен, что в этой войне высшие демоны встанут на его сторону.
— Нет! — он ударил кулаком по столу и дубовые ножки застонали от этого удара, — Ты не поедешь туда. Мы на грани войны. Тебе нечего делать на территории эльфов ни сейчас, ни даже когда мы заключим договор с Баратом.
Аш выглядел уставшим. Его длинные волосы падали ему на лицо, и под глазами пролегли глубокие тени. В зрачках то и дело вспыхивали огненные молнии.
Шели подошла к нему и хотела обнять, но он отбросил ее руки.
— Нет, я сказал! Это не сработает сейчас. Ты не поедешь туда, и точка. Я больше не хочу об этом слышать.
— Но он есть в списках, Аш. Я должна… должна поехать. Ты же знаешь, что никому не дадут рассматривать эльфийских королевских гладиаторов, никому, кроме жены Повелителя Мендемая.
— Выбирающей рабов на территории эльфов? Лично осматривающей мужиков? Нет. Тебе нечего там делать. Одно дело — моя дочь, предводитель армии, а другое дело — моя жена. Все. Вопрос закрыт. Можешь ехать обратно в Огнемай. Тебя проводят до безопасного места.
Шели сжала руки в кулаки, продолжая смотреть Ашу в глаза и чувствуя, как внутри поднимается волна протеста.
— Это мой сын!
— Двадцать лет я терплю твою навязчивую идею. Двадцать долбаных лет, Шели, я позволяю тебе искать ублюдка Фиена и ищу его сам, когда прекрасно знаю, что он мертв. Я тысячи раз извинился…
— Извинился? Думаешь, исчезновение моего ребенка можно забыть после твоих извинений? И он не мертв. Я знаю. Я это чувствую сердцем.
— Твое сердце иногда лжет, Шели. Оно считало, что я умер, и ошиблось. Нам это стоило так дорого, что теперь ты ищешь своего сына, и мы навсегда утратили право видеть наших детей!
Он поморщился и отшвырнул в пламя флягу с чентьемом. Огонь взметнулся к потолку шатра, и огненные искры посыпались в разные стороны. Первый упрек за много лет, и она пошатнулась от боли после этого удара. Потому что Аш был прав.
— Я не просил тебя забывать, но я не позволю тебе рисковать.
— Это мой сын. Дай мне с собой своих воинов. Отправься вместе со мной. Я умоляю. Их выставят на продажу через несколько дней. Это гладиаторы-демоны, и их везут из Арказара к перекупщикам. Ты можешь вмешаться. Мы можем просто отбить обоз и забрать рабов.
— И начать этим войну?! Ты в своем уме? Сейчас, когда мы на грани, ты хочешь, чтоб я напал на обоз рабов Барата?
— Там мой сы-ы-ын. Аш, я умоляю тебя. Не поступай так еще раз. Не отнимай у меня надежду.
— То, что гладиатора зовут Арис, не значит, что это твой сын. Это имя могли дать кому угодно. Как кличку. Знаешь, сколько гладиаторов носят мое? Не счесть!
— Я хочу в этом убедиться лично!
Шели схватил его за руки, потом вцепилась ему в плечи, прижимаясь всем телом к мужу. Глядя то в один полыхающий огнем глаз, то в другой.
— Пожалуйста, любимый. Я хочу убедиться, что это не он. Я умоляю тебя.
— Это не твой сын…
— Но мы не знаем… пока я не увижу…
— Арис — не твой сын. Веда сказала мне об этом…тогда, когда я отправился за тобой…когда смог простить тебя…она сказала, что Арис не твой ребенок. Фиен принес его из своей деревни, где какая-то шлюшка родила ему ублюдка. Тебе дали чужого ребенка, чтобы ты захотела жить…Тебя обманули и использовали.
Аш смотрел ей в глаза, а она постепенно разжимала пальцы на его плечах.
— Значит…значит, ты, — она сглотнула слезы, застрявшие в горле, — значит, ты вернулся ко мне лишь поэтому? Лишь потому что узнал, что Арис не мой сын? Потому что лишь так смог справиться со своей ревностью, а не потому что поверил мне?
Демон попытался ее обнять, но она отшатнулась назад.
— А ведь это не имеет никакого значения. Тебе этого никогда не понять. Я его мать. Я его вырастила, я его кормила, плакала о нем, перебирала его волосы, когда он спал, и любила его больше жизни. Он — мой сын, и не важно, чья кровь течет в его венах. Я все равно буду его искать.
— Кровь твоего любимого инкуба? Ты просто до сих пор любишь его отца!
— Какой же бред ты сейчас говоришь! Ревность до сих пор сводит тебя с ума. Беспочвенная, отвратительная ревность, из-за которой ты убил Фиена. Друга, верного тебе до последнего вздоха.
— Друга, который желал мою женщину.
— Друга, который после твоей мнимой смерти воспитывал твоих детей и заботился о них. Друга, который шел в бой под твоим знаменем и с твоим именем. Друга, ни разу не предавшего тебя. Сердцу не прикажешь, кого любить. Но ему можно приказать хранить верность и честь. Фиен был верен тебе и честен с тобой. Мы считали тебя мертвым!
Секунда, и он оказался возле нее, смотря полыхающим взглядом ей в глаза.