Королевская кобра Найтов Комбат

Глава 9

Сводная рота 1-й танковой дивизии,

18 июня – 20 июля 1941 года

А времечко тикает, его не остановить! Через неделю Духов привез коробку, приехал с целым «взводом» конструкторов, слесарей, лаборантов, инспекторов ОТК и собственным краном. Несчастную «01-ю» опять «раздели», отсоединили бронекапот, вытащили маховик, коробку, радиаторы охлаждения. Довольно быстро заменили все, закрепили, натыкали туда датчиков. В коробке были сделаны дополнительные отверстия для контроля работы. Трое суток: 15, 16 и 17 июня безостановочно гоняли машину по «малому полигону» южнее Черехи. На восемнадцатое планировали начать марш-бросок на большой полигон во Владимирских лагерях. Но прозвучал сигнал «Сбор», который принял стрелок-радист, роль которого исполнял запасной механик-водитель из заводчан. Высадили их у домика, в котором заводчане расположились, и рванули в Череху, благо что недалеко. Василий тормознул у здания казармы, высадил наводчика и заряжающего, а сам свернул к боксу, где было «его» место по тревоге. Несмотря на «учебность», «сбор» оказался «боевым». Из Ленинграда, из штаба округа, за подписью генерал-майора Никишева, пришел приказ об исключении дивизии из состава корпуса. Следовать на погрузку и не позднее 19-го числа дивизия должна была развернуться в районе станции Алакуртти. В 1400 километрах северо-восточнее. Второй полк в полном составе стоял на плацу в ожидании команды, а Баранов кричал в трубку телефона, что данный приказ находится в полном противоречии с планами «пакета № 1», в Алакуртти нет топлива и боеприпасов для целой дивизии, и что ему этот приказ совершенно непонятен, так как 16-го числа дивизия была переведена на «готовность № 2» приказом по Ленинградскому военному округу. В итоге, первый танковый полк и два батальона первого мотострелкового полка начали погрузку на станции Владимирские лагеря. А второй полк отпустили в казармы и на полигоны по готовности № 2. Дивизию «располовинили». Более ей не придется действовать как единому соединению. Бодание со штабом округа продолжалось еще три дня, и 2-й танковый полк встретил войну на платформах, находясь на удалении в 400 километров от баз и складов дивизии. В парке Черехи находилось 17 неисправных разномастных танков и танк командира дивизии, с которого снимали дополнительные датчики, глушили отверстия для них в коробке, демонтировали контрольные стенды и ставили на место бронекапот. Ко времени окончания этих работ первый полк успел понести первые потери от действия финской и немецкой авиации. Второй полк оказался зажат между двумя разрушенными авиацией противника мостами и потерял связь как со штабом Ленокруга, так и с Генштабом.

В Черехе рвал глотку зампотех, пытаясь привести в исправное состояние оставшиеся машины. Громкоговорители на столбах в парке голосом Левитана передавали страшные новости о поражении в двух Особых округах. Немцы продвигались вперед стремительно и неудержимо. Ежедневно Левитан называл все новые и новые города, оставленные нашими войсками. Запчастей не было, связь работала через пень-колоду, в конце концов, через Василия, я донес до мозгов зампотеха, что пора заняться каннибализмом. Подполковник, чья голова была занята в основном судьбой своих родственников и семьи, поехавшей отдыхать к родителям в Белоруссию, недоуменно посмотрел на нас и махнул рукой: «Делайте, что хотите!» Шесть БэТэшек и три Т-28 заурчали двигателями, остальные машины были полностью небоеспособны, их подготовили к эвакуации на ремонтный завод в Питер, оставив немного топлива в танках, чтобы, если отправить не удастся, то сжечь.

На четвертый день войны Баранов сумел выполнить приказ и сосредоточить дивизию у Алакуртти. Но через 11 суток последовала команда «Отставить!». Приказано вновь грузиться в эшелоны и следовать к Красногвардейску. На следующий день Левитан поведал советскому народу, что сводная рота 2-го танкового полка 1-й Краснознаменной танковой дивизии под командованием старшины Родимцева, отразила удар 1-й танковой дивизии немцев в районе Литовского брода. Это в шести километрах от Черехи. Танкистами 1-й Краснознаменной танковой дивизии уничтожено 54 танка противника, большое количество легкой бронетехники и пехоты противника. Максимальный урон немцам нанес новейший советский танк КВ-3, он уничтожил 51 танк в одном бою. Командир и наводчик старшина Родимцев, механик-водитель сержант Челышев и заряжающий младший сержант Сафонов представлены к званиям Героев Советского Союза. Баранов аж присел от неожиданности. Из выступления Левитана было непонятно, что там, и как там, какие потери понесла рота. Просто сам факт боя и количество потерь у противника. Через четыре дня стало известно, что наши войска оставили Псков. Где находится «сводная рота» – было неизвестно. А колеса поездов с танками дивизии продолжали стучать на стыках. Фронт и ГШ свой приказ не изменили, дивизия возвращалась под Ленинград, но в составе всего одного танкового полка и нескольких батальонов, оставшихся от моторизованного стрелкового полка и других подразделений дивизии. Еще через неделю, 17 июля, Левитан вновь упомянул сводную роту 1-й дивизии, теперь уже из-за боев под Большим Сабском, это на Луге, в 115 километрах от центра Ленинграда. Там тот же танк уничтожил 31 танк противника. На этот раз Левитан не скупился на слова, передав, что все уничтоженные танки восстановлению не подлежат. «Еще бы!» – подумал Баранов, который знал, что противотанковых снарядов к 107-миллиметровой пушке нет, Родимцев стреляет шрапнельной гранатой, поставленной на удар с минимальной задержкой. Снаряд пробивает броню и 17 килограммов тола и стали, с восемью тысячами готовых шрапнелин, рвется внутри танка, а там же укладка! От средних немецких танков в этом случае остаются максимум ступицы. На этот раз «пострадала» 6-я танковая дивизия немцев. Лужский рубеж пока держится, а дивизия начала выгружаться в Красногвардейске (в Гатчине). Как только развернули дивизионную радиостанцию, так приняли первое сообщение от сводной роты. В ней осталось три бэтэшки, два Т-28 и КВ-3. Загружен последний комплект гранат, больше боеприпасов к ЗиС-6 нет. Просят обеспечить подвоз топлива и боеприпасов.

Мы действовали исключительно из засад, достаточно свободно выбирая себе место для боя. От опеки со стороны 41-го корпуса удалось отделаться, так как принимать на себя разношерстную чужую «роту» никто не хотел. ЗиС-6 – нештатная пушка, поэтому, как только заходил разговор о снабжении, так все командиры давали полный назад. Со складов дивизии сумели забрать четыре комплекта по 55 снарядов. Больше гранат на складе не было, только ОФы. Да и автомашин было всего шесть, все восстановленные, а еще требовался бензин и соляр. Остальные танки сидели на подножном корме, «стреляя» и подбирая снаряды к своим орудиям. Литовский брод выбрали потому, что знали, что все мосты, в том числе и у брода, заминированы. Пехота 41-го корпуса рванула на правый, восточный, берег Великой, как только увидела громадную немецкую колонну, которая накатывалась с запада на жидкую систему обороны в этом месте. 25-й УР находился севернее, и немцы хорошо это знали. Более того, на мост немецкая разведка не пошла, переправилась через брод, на котором мин и заграждений не было. «Не успели!» Разведку танкового полка мы тоже пропустили на этот берег, ей далеко не уйти, «основные» силы роты замаскировались правее, дорогу мы заминировали, там, где с двух сторон лес. С одной стороны – танковая засада, а со второй – противопехотное минное поле. «Пожалте бриться!» Наша «троечка» самоокопалась, проделав небольшую дорожку скрепером, который мы приспособили к танку, сняв его с разбитого грейдера вместе со всей гидравликой. Углубление и бруствер скрывали полностью корпус и гусеницы, а танк мог свободно менять позицию, перемещаясь вдоль всего участка с бродом. На этом берегу находилась небольшая команда подрывников от Псковского НКВД, на которую была возложена задача по обороне и подрыву моста. Задачу им поставили не мы, но они очень обрадовались подошедшей танковой роте и небольшому десанту на броне каждого из танков. Так как прямо из Черехи, то боеприпасов было завались, и пулеметов много. Зампотех куда-то слинял, сразу, как стало известно 2 июля, что немцы возобновили наступление и прорвали фронт на нашем участке, в 140 километрах от Пскова. Поэтому мы вскрыли еще один склад с боепитанием и вооружили поголовно всех пулеметами ДТ. Почти на всех у них стояли оптические прицелы. Мощная штука, жаль, что сошек не имелось. Бойцам приходилось с собой небольшие пенечки таскать и стрелять с них. Немецкий разведчик чуточку поспешил и, толком ничего не разведав, передал на тот берег, что здесь чисто, противник убегает по дороге. Так и было! Мы беглецов из 41-го не останавливали, чтобы не раскрывать собственные позиции. Двадцать выстрелов Евграфыч сделал с места, быстро и ни разу не промахнувшись. Немцы вначале ни черта не поняли, так как танки начали взрываться после каждого выстрела, давая огромное количество осколков, которые выкашивали цепь пехотного батальона, начавшего переправляться вместе с танками. Хлопчики на Т-28-х быстро разобрались с немецкой разведкой. Потом старшина приказал заводиться и менять позицию, чтобы так же накрыть немцев на левом фланге. Перебрались туда, там было похуже, немцы открыли швальный огонь по движущемуся кусту, бить приходилось с коротких, но промахов в этом бою Евграфыч не допустил. 50 снарядов – 50 танков противника. И пять гранат по скоплению немцев на противоположном берегу. Каша там была замечательная! Шрапнель выкосила огромное количество немцев, плюс загорелось большое количество автомашин. Они отошли, а в воздухе появились «лапотники». Изрыли нашу позицию бомбами, пришлось потом заравнивать. Перед второй атакой на берег вернулись пехотинцы и пять танков 41-го мехкорпуса. Наших снарядов у них не оказалось, и по плану это было их место обороны. Вечером мы отошли в Череху и утром приняли еще один бой за мост через нее. 41-й корпус начал отходить. Устойчивость его подразделений была около нуля. Включая командование корпусом. В Черехе склады просто ломились от боеприпасов! Позиция – удобнейшая! Нет, последовал приказ на отход, и мы двинулись вместе с ними. Противника удалось задержать всего на двое, с небольшим, суток.

Снаряды подходили к концу, это было у Большого Сабжа, маленького села на восточном берегу Луги. Днем отбили наступление 6-й танковой дивизии, неплохо отстрелявшись через неширокую речку с бродом. Пополнили боезапас, раскрыв последние ящики с гранатами, больше их не было. Остатки легли и встали в ячейки под башней. Воздушного прикрытия не было. Отсюда придется тоже уходить, а отходить некуда, в ста километрах от нас – Ленинград. Среди ночи заработала на волне дивизии радиостанция. Старым, довоенным, кодом отдали радиограмму в адрес радиостанции, которая использовала позывной дивизии. Запросили боеприпасы и горючее, от Пскова «едем» на тех запасах, что загрузили в Черехе. Патронов – кот наплакал, слава богу, вчера наткнулись на разбитую колонну и пополнили запас 76-миллиметровок и «сорокапяток» у остальных танков. Бэтэшкам требуется ТО, но все кончилось за полмесяца отступления. У самих топливо только в двух танках из пяти.

Неожиданно в ответ получили радиограмму от Баранова, подписанного его кодом, тоже еще довоенным.

«Ожидайте смены, третья рота первого батальона 1-го полка отправлена вам на помощь. В дальнейшем руководствоваться присланными с ними инструкциями».

Первым батальоном командовал капитан Шпиллер, который, по РДО, направлен в Сабж, вместе с 3-й ротой.

– Иоську знаю лично. А немцы евреев расстреливают, так что подставы не будет, хотя неожиданно, – многозначительно сказал Евграфыч, наводчик и исполняющий обязанности командира роты, как старший по званию и возрасту. Днем немцы еще два раза пытались переправиться через Лугу на резиновых лодках и по броду. Пришлось много стрелять шрапнелью, так как у прикрытия патронов было: кот наплакал. Еще три танка записали на свой счет. Но реальной танковой атаки не было. Около нуля подошла рота тяжелых танков КВ-1, командир – старший лейтенант Колобанов. Иосиф Борисович Шпиллер возглавлял колонну, так что: все путем! Приказ Баранова: танку КВ-3 следовать в Красногвардейск для пополнения боеприпасов, остальным танкам роты помочь третьей окопаться и отходить в Красногвардейск на переформирование и перевооружение в ночь на следующие сутки.

Приказ был «нормальный», несмотря на светлые ночи, выступили немедленно, в укладке оставалось семь снарядов. Рота Колобанова подвезла боеприпасы пехоте, сформированной из разных частей в большом количестве. Попрощались с ребятами и через три часа прибыли в Гатчину, пардон, в Красногвардейск. Дивизия еще выгружалась: на Товарной, Варшавской, в Татьянино и в Малых Колпанах. Штаб дивизии находился в лесу под Малыми Колпанами. Второй батальон готовился отбыть к Поречью, где у немцев наметился успех. На танки усаживали пехоту 3-й ДНО. Комдиву было некогда.

– Прибыли? А мы думали, что это все сказки! Так, всем отдыхать, вон палатка, а ты, Борисыч, пойдешь со вторым батальоном в Волосово и на Кингисепп. Здесь будь, под рукой, а вы идите. Не мешайте!

Генерал был занят и чем-то недоволен. Будешь тут довольным, если личный состав и технику размазывают тонкой линией на кучу километров. Он до сих пор не может понять: «Зачем дивизию отправляли под Кандалакшу?» Второй танковый в полном составе остался под Алакуртти и в Петрозаводске, третий батальон 1-го танкового – в Кандалакше, первый батальон мотострелкового полка вывести из боя не удалось, а фронт выделили как на полнокровную дивизию. «Гардэ!» А у немцев прут три моторизованных корпуса!

Проводив колонну, генерал подошел к палатке, возле которой стоял «01-й». На башню была наброшена маскировочная сеть, в которую были натыканы пожухшие уже ветки. Броня башни и корпуса искорежена многочисленными попаданиями. В некоторых местах торчали донышки немецких снарядов. Досталось машине по самое «не хочу», но пробитий нет. 115- и 90-миллиметровая ижорская сталь выдержала испытания. Экипаж спал, даже шум ушедшей колонны их не разбудил. На столике посреди палатки стояли три котелка. В двух из них даже каша осталась. Генерал повернулся к Архипцеву.

– Саш, организуй что-нибудь поесть, для всех, и позови командиров полков и комиссара. Давай шустренько.

Первым прибыл бригадный комиссар Кирилл Панкратьевич Кулик, громогласный, потому что был глуховат после контузии в 40-м. Чуть позже в палатку зашли подполковник Пинчук, командир 1-го танкового, с майорами Вороничем и Павловым. Вместе с ними незнакомый полковник-танкист, которого командиры полков почему-то пропустили вперед, и он первым поздоровался с генералом. Экипаж уже встал и приводил себя в порядок. Позже всех вошел старший лейтенант Архипцев, причем не один, а в сопровождении целой команды в белых куртках, в руках у которых были фаянсовые тарелки (как умудрились сохранить?), тонкие стаканы в подстаканниках. В термосе – молочная каша, в чайниках какао и кофе с молоком и, конечно, чай. Масло и джем из командирского пайка, печенье и шоколад. Все это быстро расставили, а когда команда вышла, Архипцев выставил две бутылки водки, которые достал из портфеля, и разлил водку по граненым рюмкам. Палатка была штабная, и не хватало только начштаба полковника Вихрова, но генерал не стал дожидаться отсутствующего.

– Федорыча не будет, я его в Ленинград отправил за пополнением для тебя, Павлов. Прошу всех к столу. Разбирайте водку.

Генерал откашлялся, взял в руку рюмку и продолжил:

– Пока командование нам устраивало экскурсию по северу Карелии, наша Краснознаменная дивизия была дважды упомянута в сводках СовИнформБюро и один раз в приказах Ставки. Как вы помните, в Черехе у нас осталась техника без хода и мой командирский танк, который проходил испытания с новой коробкой передач. Для организации ремонта мною был оставлен на месте зампотех дивизии подполковник Жаркевич. Кстати, а где он, Евграфыч?

– Не знаем, исчез из расположения в ночь на 3 июля. Больше мы его не видели.

– Так вот, вчера в газетах «Известия» и «Правда» опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении званий Героя Советского Союза трем воинам нашей дивизии. Вот, читай, Кирилл Панкратьевич! – генерал поднял со стола газету и передал ее Кулику.

Тот громко прочел Указ.

– От лица командования дивизии, я хочу поздравить экипаж танка «01», действовавшего в отрыве от основных сил дивизии, с тем, что они с честью выполнили свой воинский долг. Сумели скомплектовать сводную роту и, организованно и с боями, соединились с основными силами. За первых Героев нашей дивизии в этой войне!

Все дружно выпили, подошли к экипажу и начали пожимать им руки.

– А как же Борисов? Что с его награждением? Он же погиб еще 22 июня? – спросил Кулик.

– Пока Указа не было, подождем. Эти-то живые, Панкратыч, я тут, пока они спали, их журнал боевых действий посмотрел: 95 танков, более ста сорока единиц легкой бронетехники и автомобилей, 22 противотанковые пушки и несколько батальонов пехоты.

– А не врут? – засомневался Пинчук.

– Федор Евграфыч со мной с двадцатых годов, он врать не станет. И он всегда был первым в дивизии по стрельбе. А их танк стоит за палаткой. Там на башне и по верхней части корпуса более ста отметин от немецких снарядов.

– 168, товарищ генерал. Я ночью специально считал. – сказал Архипцев.

– Полковник Волков, первый заместитель начальника АБТУ фронта, – представился незнакомый полковник. – Старшина, танк имел серьезные боевые повреждения?

– Нет, товарищ полковник. Действовали мы от обороны, а сержант Челышев готовил позиции так, что стреляли мы всегда с такого положения, что ходовая у нас всегда была прикрыта. И позиция – это не окоп, а неглубокая траншея с бруствером в сторону противника. Там на корме лежит скрепер от дорожного грейдера, вот им позицию и готовили. Честно говоря, ротой командовал Василий, во всем, что касается боя, а я занимался снабжением, харчами, ну и дисциплиной. И был наводчиком.

– И как? Он справлялся? – переспросил генерал.

– А то! Он – хитрый, немцы на нас спецом охотились после Литовского брода, четыре макета разбили бомбами, а мы – здесь.

– Ну что, Василий Иванович, – спросил Волкова Баранов, – где обещанные мне КВ-3? Сегодня уже двадцатое! По планам дивизия должна полностью перейти на них. Показать бумагу?

– Можете не показывать, товарищ Баранов. Я эту бумагу знаю, но об этих танках заговорили только после боя на реке Великой. До этого вышло постановление подготовку к производству танков КВ-3 на Ленинградском Кировском заводе прекратить.

– Как прекратить? – не выдержал Василий. – У них одних заготовок для корпусов было 340 штук?

– А ты откуда знаешь?

– Он про этот танк все знает! – горделиво сказал Баранов. – Он – испытатель этого танка. Василий Иванович, покажите тезке свою бумагу.

– Вот что, товарищи! – резюмировал он после предъявления документа. – Собирайтесь-ка вы в Питер, да побыстрее. Панкратыч, тебе ехать с ними. Делай что хочешь, но сегодня, максимум завтра, в «Правде» и в «Красной Звезде» должна быть фотография нашего «01-го». И рядом с ней должен стоять Жданов. Без этих танков нам противника такими силами не остановить. Всё поняли?

У меня промелькнула мысль, что комдив хорошо разбирается в рекламе.

Глава 10

Ленинград, народная демократия в действии,

20–22 июля 1941 года

Быстро оформили бумаги, Волков и Кулик уселись на место командира и стрелка-радиста, и траки зашлепали по грунтовке, ведущей к Красному Селу и к Кировскому заводу. Через два часа остановились прямо перед проходной на завод. Волков и Кулик вошли на территорию, а экипаж вылез на броню. К восьми утра вокруг них образовался «несанкционированный митинг». На заводе пересменка, и две смены собрались возле танка. Начальство рвало и метало, не помогли даже вызванные комендантские патрули и включенные сирены воздушной тревоги. В итоге приказали открыть ворота, и митинг перешел на территорию предприятия, чтобы не привлекать посторонних. На броню забирались рабочие и громко требовали перехода на продукцию, проявившую себя в боях и которую требует фронт. К девяти тридцати подъехал Жданов, так как рабочие практически забастовали. Обычно он начинал свой рабочий день в 13.00, на час раньше Сталина. Перед этим с танка говорила кладовщица 18-го склада, на котором лежали неотправленные раскроенные, и даже сваренные, корпуса и башни этих танков. Заготовлено было 412 штук, правда, двигателей было всего 158, на остальных отсутствовали турбонагнетатели. Работяги тут же подсчитали, что имеющегося хватит для того, чтобы полностью перевооружить дивизию, даже с учетом формирования нового 2-го танкового полка. К появлению Жданова коллектив завода уже голосовал за немедленное начало производства танков КВ-3. Андрей Александрович минут десять слушал и смотрел, как голосуют рабочие. Затем его подсадили на танк помощники и охрана, и он твердым голосом заявил, что он на стороне коллектива завода.

– Ставьте танки на сборку, а потерянное на митинг время коллективу придется отработать.

– Отработаем, товарищ Жданов! Сделаем все, чтобы отстоять Ленинград!

Ну, а в кабинете директора он снял стружку со всех, особенно досталось Кулику, но тот отбоярился, сказал, что митинг начался стихийно, и он к нему свои руки не прикладывал. Здесь он немного покривил душой: именно он приказал в танке не сидеть и передал большую пачку газет с Указом о награждении экипажа танка, которую расхватали, как горячие пирожки. Свое дело комиссар знал отлично! Фотографии Жданова на танке появились в «Вечернем Ленинграде», без указания на то, что митинг был «не санкционирован», и оттуда перекочевал на страницы центральных газет. Корпус и башню танка сняли со всех ракурсов, во всех газетах были интервью с экипажем КВ-3.

Об инциденте, естественно, доложили в Москву, но Сталин только улыбнулся в усы и подписал постановление ГКО о переводе обоих Кировских заводов на производство нового танка, без остановки производства старых моделей.

Многострадальную башню «01-го» сняли, и ее тут же забрали себе представители Ижорского завода, сказали, что из нее сделают памятник. Когда выбирали новую, то я сразу показал на башню с креплением для зенитного пулемета и округлой верхней бронеплитой. Из старой башни вытащили все прицелы и перископы, с которыми возились и совершенствовали их еще до войны. Через две смены колонна из 33 танков, экипажи для которых частично прислал Баранов, а частично забрали с Ленинградского УАБТЦ[2], направилась в Красногвардейск. Кировчане, несмотря на бомбежки, обещали за неделю перевооружить единственную танковую дивизию на участке фронта и восстановить 2-й танковый полк. 1-й мотострелковый приступил к формированию у здания Ленсовета. Решением этого органа 1-й Краснознаменной дивизии присваивалось название Ленинградская. Письмо об этом было направлено в Ставку. Демократия – это власть народа, а не денежных мешков.

Глава 11

Ленинград – Красногвардейск, 1-я танковая,

23 июля – 8 августа 1941 года

Марш обратно прошел не слишком гладко: КВ-3 успели собрать только 21 штуку, остальные двенадцать танков были КВ-1-ЗиС-5 и КВ-2-2 с широким погоном башни и противовесом. Коробки на этих машинах стояли старые, штатные, четырех- и пятиступенчатые. Промышленность полный переход на новые коробки так и не осуществила, продолжали устанавливать то, что было на складах. Но в телефонном разговоре комдив сказал, что семь танков пойдут в первый и второй батальоны для замены подбитых и вышедших из строя машин, а остальные войдут в штатный 3-й тяжелый танковый батальон. Две машины – пойдут в роту управления. Так что на марше были остановки, перегревались моторы у КВ-1 и 2. Дважды слетали гусеницы, три танка КВ-3 потеряли подвесные танки, любопытство мехводов подвело: дернули на ходу рукоятку сброса, окрашенную в красный цвет, не специально, ухватились за нее на колдобинах. Последние четыре километра один из КВ-2 тащили на буксире. Его механик до этого служил на БТ-5, и, увидев атакующий «мессершмитт», занервничал и сжег главный фрикцион. Для БТ – «мессер» был страшен, а КВ он мог только поцарапать или краску отбить.

Из Ленинграда экипаж возвращался уже со звездами Героев, Жданов сгонял самолет в Москву ради новых фотографий в газетах. ГПУ и Политотдел фронта уцепились за новость и желали раскрутить маховик рекламы до небес. Включая и сверхоперативную работу ГКО и обкома партии.

Что-что, а присваивать себе успех чиновники всегда любили. Впрочем, Жданов не побоялся выступить перед рабочими Кировского, хотя ситуация на фронте была близка к критической, и пролетариату было предельно ясно, что именно руководство «недоработало». Ситуативно Жданов действовал верно: массы требовали, и он поддержал их порыв. На петлицах у Василия красовались четыре кубика, по два на каждой. Его переодели перед выходом на сцену в Смольном, где еще не так давно выступал сам Ильич. Старшина Родимцев получил на кубарь больше. А Иван стал старшиной.

Основные «пряники» раздавали в дивизии: лейтенант Челышев получил под свое начало «усиленную роту тяжелых танков». Родимцев же отказался от больших должностей, благо что с комдивом у него были теплые и дружеские отношения, и остался наводчиком на танке Василия и его заместителем по строевой. В роте – 14 танков: десять КВ-3, два КВ-2-2, которых тут же поставили на ремонт для смены коробок и двигателей. Запасные двигатели для «троек» получены на заводе, вместе с новыми коробками. Действовать предстояло взводами, по три танка в каждом, исполняя роль «пожарной команды» комдива. В 4-м взводе было пять машин. Виктор Ильич снял маску довольного и добродушного начальника и превратился в «настоящий рубанок», который обещал три шкуры содрать, если через пару дней рота не будет полностью боеготова и обкатана.

Командиром 3-го батальона стал капитан Александр Лукьянов, прибывший из УАБТЦ, вместе с новыми экипажами. Инженер, из запаса, в армии со времен Финской войны, до этого был зампотехом в третьей танковой дивизии, после потери техники коротко командовал батальоном в учебном центре, но наша дивизия понесла существенные потери, как чисто административные, так и боевые, командного состава не было, а уж опытного было по пальцам пересчитать. Лукьянова комдив знал по той войне, он помогал осваивать тяжелые танки, впервые появившиеся в наших войсках под Выборгскими укреплениями. Назначение было вынужденным: командир первого тяжелого батальона капитан Шпиллер находился под Кингисеппом.

Капитан появился в роте в середине дня, перед обедом, причем именно в тот момент, когда первый взвод готовился цугом вытаскивать из болотца застрявший и малость подтопленный танк командира взвода. Ребята в основном были с легких танков, привыкшие к иной проходимости машин, а Василий специально местом для первых учений выбрал болотистый луг. Механики и командиры должны на глаз определять местность и плотность грунта, прежде чем направить туда почти 60-тонную машину. Плюс тренировка по эвакуации подбитых и поврежденных машин. Пригодится! Заодно получил втык, что оставил без присмотра ремонтирующуюся технику: два КВ-2 и два БТ-7, связных танков взвода управления роты (четвертого). Отговорки, что там остался старший лейтенант Родимцев, не помогли. Комбат его не видел, тот ушел куда-то за запчастями. Так что первый устный выговор был получен. Осмотр подготовленных позиций привел к тому, что капитан собрался писать рапорт командиру полка о неполном служебном соответствии командира первой роты, который забил болт на Боевой Устав танковых войск и в обороне подставлял противнику борт и практически незащищенные дополнительные топливные танки. Приказал готовить оборонительную позицию согласно уставу, сел в свой Т-26 и укатил в полк, докладывать о нарушениях.

Не прошло и часа, как на «лужайке», выбранной в качестве полигона, появились «газики» командира полка, комдива и комиссара дивизии. Лукьянов на этот раз был без танка. «Воены» первой роты в этот момент получали втык от Василия за допущенные промахи на учениях, разбирался каждый элемент. Один экипаж, самый провинившийся, который дважды застрял в болоте, выполнял приказ комбата, вручную окапывая свой танк согласно уставу. Подготовленную «нормальную» оборонительную позицию курочить не стали. Она проверена в боях, для танков командиров взводов в Ленинграде готовят скреперы и крепления для быстрой их установки. Будем применять, вне зависимости от решения комбата. Он свои танки уже «положил» на стол Гитлеру, а теперь хочет и новые туда направить.

Комдив о новом устройстве позиции слышал только от Евграфыча, которого он прихватил с собой, поэтому сразу после доклада махнул рукой и направился туда. Василий приказал экипажу «ноль первого» занять свои места, они запустили двигатель и заняли свою позицию, укрывшись за раскидистым кустом вербы. Сам танк тоже представлял собой куст. Командованию предложили отъехать и посмотреть на маскировку позиции. Показали лампочки, с помощью которых мехводу помогали пятиться задом на второй передаче и быстро менять позицию. Он же назад не видит. Белая, центральная, красная и зеленая, для каждого фрикциона своя. Езду задом сегодня тоже отрабатывали.

И косу, обыкновенную косу, с помощью которой быстро добывалось сено, чтобы скрыть свежепрокопанную «дорожку» от воздушной разведки немцев. «Голь на выдумки хитра!» В общем, после обеда, война – войной, а обед по распорядку, на позиции оказались все свободные от боев командиры экипажей дивизии. Пришлось «показательно» подготовить еще одну позицию, с хронометражем событий. Предстояли тяжелые бои, в данный момент дивизия находилась в резерве фронта, хотя более половины личного состава уже влились в ряды защитников Лужского рубежа. Этот кусок истории мне хорошо известен. Немцам не удалось тогда выбить эти войска с линии обороны, но они прошли южнее, под Новгородом, а здесь, у берега Балтики, отжимали по одному поселки, пока не прорвались у Кейкино. Затем им пришлось окружать Лужскую группировку, но им сопутствовал успех на нашем левом фланге. Там они отрезали Ленинград от Большой земли. С этим вопросом пока ничего не сделать. Звание «лейтенант» и должность «командир роты тяжелых танков» не дают возможности влиять на оперативно-тактические планы командования. Мои права очерчены «его величеством» Уставом. Мне надлежит исполнять гениальные замыслы командования. Таков мой удел, и величина фронта, на котором я могу развернуться, зависит только от того, какому подразделению я буду придан. Первичный успех, «в отрыве от основных сил дивизии», может быть заслабо аннулирован какой-нибудь внеплановой проверкой со стороны того же Лукьянова, который, судя по всему, здорово обиделся, что ему не рассказали о том, что с подобной позиции мы расстреляли 80 с лишним танков.

Вторые сутки, данные комдивом на подготовку, быстро закончились, тем более что подвезли ДШК и щитки к ним, судя по всему, фронт ограбил флот, ибо доставляли их моряки. Подъем произвели полпервого ночи. Короткое построение, подвезли сухой паек на трое суток, в «ноль первый» забрался сам комдив со своим ординарцем. «Заводи!» Привычное место мехвода, как будто ничего и не произошло. Сдаем задачу самому Баранову, но это не учения, это – война. Вторая, третья, четвертая, пятая передача. Впереди разведдозор на БТ-7-м, колонну замыкает такой же танк. Шлемофон командира роты, даже за рычагами, подключен к Р10. Следуем к Поречью, где вечером немцы вновь захватили плацдарм на правом берегу Луги. Девяносто два километра, три часа непрерывной тряски, большей частью в полной темноте. Даже единственную фару не включить. У Среднего Села приняли встречный бой. Уже светало, и немцы тронулись в путь. Ночью они взяли Ивановское, но плотину НКВД взорвало. Отходящие части мы встретили у Мануйлово, Виктор Ильич усадил их на броню, тех, кто поместился, перешли на вторую передачу и двинулись вперед, так, чтобы остальная пехота не отстала. Пехота разношерстная, из нескольких различных частей. Большей частью из Ивановского, довольно крупного села с большим лесопильным заводом и водяной мельницей «районного масштаба». Ивановское было райцентром Среднесельского района. Какой-то дедок с двустволкой уселся на броню и указывал объездную дорогу Василию, по которой все и отходили. Заградители уже привели в боевое состояние минное поле на южной и северной оконечностях Среднего Села. Там за разминированием немцев и «поймали».

Дедок скатился с брони при первом же выстреле. Василий кресло не опускал, чтобы больше видеть. Отвечать приходилось за действия всех, ну и что, что в башне сидит комдив. Саперы сказали, что дорогу на Ветки они не минировали, не хватило мин, должны были привезти, но машина не пришла. Комдив скомандовал: «Атака!» Танки пошли вперед, а Василий остановился и развернул машину к деревне. И не напрасно! Три Т-IV и один Т-II попытались атаковать роту во фланг. Расправившись с боевым дозором немцев, «01-й» двинулся вперед за ушедшей ротой. Позади оставались два БТ-7 и обе «кавэшки» с гаубицами. Роту направили в просеку вдоль Кревицы, обходя минное поле. Как только передовые танки вошли в лес, так Василий прибавил ходу и подал команду арьергарду подтягиваться за ними. Из Ивановского вело две дороги: одна через Юрки на Морозово, на второй находилась рота. Взяли под обстрел немецкую колонну, выходившую из леса от переправы, уничтожая, в первую очередь, живую силу шрапнелью. На немцев полетели и 152-мм морские гранаты из-за леса. Головной танк роты, командира первого взвода лейтенанта Иванова, уже выбрался на дорогу и начал давить и сбрасывать в кювет немецкую технику. Двухкилометровый участок дороги от реки до Ивановского был забит техникой 6-й дивизии. Развернув башню, Вадим и его механик творили ад на дороге, стреляя из трех пулеметов и давя все гусеницами, чуть погодя и остальные танки подключились к этому действу.

Все хорошо! Но на ту сторону Кревицы не переправиться! Плотина взорвана! Немцы перебросили через проран какой-то мостик, и по нему туда ушли их пехотинцы. Выручил тот самый дедок, который умудрился под гусеницы не попасть и вместе с пехотой добежал до села.

– Товарищ генерал, есть дорога! Я провожу!

Дорога начиналась от самой Луги, от сожженного деревянного моста через нее, семь танков, во главе с генералом, остались в Ивановской и в Поречье, три заняли позиции у реки и повели обстрел противника за рекой, в первую очередь уничтожая понтонный мост. А три КВ-3 двинулись навстречу шуму боя, грохотавшего где-то за Юрками. Немецкая разведка напоролась на отряд пехоты 952-го стрелкового полка 268-й дивизии, находившийся в Юрках на отдыхе и переформировании. Наша пехота (бывшие пограничники) отошла к лесу и отстреливалась. При появлении очень шумных КВ-3 (из-за воя нагнетателей) обе стороны боя решили сделать ноги, но потом наши разобрались, что танки бьют по немцам, и погранцы вернулись. К тому времени бой был практически закончен.

Тут и пригодилась телескопическая антенна: донесение ушло в штаб. От Морозова и Красного Луча подошла пехота и артиллеристы. Прорыв был ликвидирован. Днем похоронили останки трех экипажей КВ-1 и Т-28, которых немцы расстреляли из крупнокалиберных 210-мм пушек из-за леса. Этим они и обеспечили себе успех на этом участке. Вечером сдали позицию подошедшей роте танков из 24-й дивизии. Баранов долго о чем-то говорил с их командиром. Мы же с Василием заводили два крутых трофея: немецкие полугусеничные тягачи «Tatra FAMO F3», которые решили никому не отдавать. Еще бы! 18 тонн грузоподъемности у каждого! Громадный кузов и гусеницы.

На обратном пути «01-й» вел штатный мехвод, а Василий перегонял одну из «Татр», поэтому с комдивом даже не разговаривал. Связи не было. «Татра» имела встроенную радиостанцию, но на других частотах. «Дома» были «гости», причем «высокие», и в прямом, и в переносном смысле. В штаб дивизии прибыл генерал-лейтенант Попов, бывший командующий Ленинградским округом, командующий Северным фронтом. Именно этот человек дал приказ на передислокацию дивизии 18 июня. И именно он не выходил на связь с комдивом, предпочитая разговаривать с ним письменно и через начштаба округа. Генерал был высок ростом, имел спортивную фигуру. Комдив, подавший фонариком перед остановкой колонны сигнал «Сбор», не дожидаясь построения роты, отдал рапорт, что проводил проверку вновь сформированной первой роты тяжелых танков третьего батальона первого танкового полка. Рота и сборный батальон из отходящих стрелковых подразделений ликвидировали плацдарм противника в районе Поречье – Ивановское и возвратились в расположение дивизии. И у него есть вопрос к командованию. Похоже, что Попов перед этим «принял на грудь», потому что рассмеялся и сказал, что этот вопрос он знает.

– По плану развертывания, пакету № 1, войска округа, все три армии, должны были развернуться в Северный фронт под моим командованием, генерал. Мне не дали перебросить весь 1-й мехкорпус, хотя там, на севере, разведка установила появление двух немецких дивизий: 163-й и 169-й. Разрешили отправить туда только твою дивизию. А начиная с 22 июня и остальные части показательного 1-го мехкорпуса были выведены из его состава и растащены для латания дыр в обороне Северо-Западного фронта. Мы сейчас с тобой стоим там, где должен находиться Северо-Западный. Но теперь это полоса моего фронта, и я вынужден снимать и перебрасывать сюда те части, которые держат оборону, и, заметь, не отступают, на всей границе с Финляндией и Норвегией. Ты это хотел спросить? Будь у меня ваш корпус целиком, мы бы справились там с противником. А так вынуждены теперь отводить 8-ю армию, которую нам «передали» из состава Северо-Западного 14 июля. Пока только с тремя дивизиями имеем связь и поддерживаем их. Остальные находятся в окружении под Таллином. Еще вопросы есть? И тут вылез неугомонный Вася!

– Есть! Сержа… Лейтенант Челышев, командир 1-й тяжелой роты, 3-й батальон 1-го танкового. Немцы на Лугу не пошли, бьют по флангам, сегодня слышал, что они снова взяли Сольцы. Или «не наше направление»? Тоже Северо-Западный?

– Лейтенант, как вы разговариваете?

– Я задал вопрос, товарищ генерал-лейтенант. Слева там сплошные болота, Мшинские, и всего три дороги: одна на Чудово, вторая во фланг на Лугу и Красногвардейск. А третья: от Овсино прямо на Любань. Оседлать бы надо, пока не поздно. А от Красногвардейска не набегаешься.

– Ко мне! – подал команду Попов. – Показывай!

Василий развернул карту и показал свои отметки на ней.

– Здесь же нет дороги!

– Есть! Вдоль узкоколейки. Вот одна, а вот вторая.

– Что за карта?

– Генштабовская, царская. У немцев взял. У них она отмечена.

– Хорошо, лейтенант, принято. Но на твой вопрос у меня пока ответа нет. Встать в строй!

– Есть.

– Кто такой? – поинтересовался комфронта, его в Ленинграде несколько дней не было.

– Герой Советского Союза Василий Челышев, сын комдива Челышева. Помните такого? У него, со вчерашними, 99 подбитых немецких танков. Вы что, не слышали? Третьего дня их экипаж награждали.

– Меня не было, был в «гостях» у Собенникова. Там же другая фамилия была: Родимцев. Точно, Родимцев.

– Он – замкомроты в этой роте. Отличный наводчик, а командира вы видели. Мой бывший экипаж.

Маркиан Попов продолжал жить предвоенными установками и планами и не собирался брать на себя вину за поражение наших войск под Псковом, существенно ухудшившего положение под Ленинградом. Несмотря на то, что никакого отношения командующий фронтом к проведенной операции практически не имел, он объявил благодарность роте за нее. Рассмотрел трофеи, как сами «Татры», так и то, что лежало в их кузовах. Осмотрел новые танки, которых он еще даже и не видел.

В чем-то генерал-лейтенант был прав, как любой командующий он стремился сделать так, чтобы именно на его участке была самая высокая плотность войск. Но внесенная им неразбериха, умноженная на «неторопливость» исполнения приказов командующими двух «его» армий, привела к тому, что реальной силы 1-я Краснознаменная дивизия сейчас не представляла: два неполных танковых батальона, гаубичный полк, самое мощное подразделение, шесть стрелковых и вспомогательных батальонов, укомплектованных на 50–65 процентов. Примерно 40 процентов штатной численности дивизии. А с техникой дела обстояли еще хуже. Танки с завода пошли, но это была новая техника, которую еще предстояло освоить. А главным «источником кадров» для дивизии был УАБТЦ, в котором, во-первых, таких танков не было, во-вторых, батальон, который готовил танкистов на КВ-1 и 2, был самым неукомплектованным, так как на все выпущенные заводом машины, а это были исключительно танки этих марок, садились военнослужащие именно этого батальона. Ежедневно по 15 экипажей в течение июня-июля. Штатов было не напастись. Приходилось забирать «любых», кто имел соответствующий ВУС. В-третьих, требовалось топливо и боеприпасы для учебы, а их выделяли в ограниченном количестве. Именно на это обстоятельство при разборе рейда и указал командир дивизии. Мазали наводчики! Основной удар был нанесен гусеницами, и это только потому, что немцы скучились и не имели противотанковой артиллерии нужного калибра. Все отметины на броне танков были от снарядов 37 мм. Лишь несколько из них соответствовали 75-мм танковым пушкам. Наши танки потерь и значительных повреждений не имели. Но дух и настроение в роте поднялось значительно! Большинство этих ребят уже побывали в боях, горели, бросали вышедшую из строя и оставшуюся без топлива и снарядов технику, выходили из окружений, кто по одному, кто экипажами, кто в составе соединений. Это был их первый победный бой. Наверное, самый важный и самый главный в их жизни. Их поздравили и объявили благодарности, накормили и уложили спать в палатках, после того как была закончена заправка и погрузка боеприпасов.

– А на противника у тебя нюх! – хлопнув лейтенанта по плечу, сказал генерал.

– Ну, вообще-то, я бы предварительно вперед разведку послал, прежде чем давать команду «В атаку», тащ генерал. Быстрота и натиск – это хорошо, но только тогда, когда не надо беспокоиться о флангах.

Генерал ничего не ответил, только прикрыл глаза и слегка кивнул, соглашаясь, что он несколько поторопился.

Глава 12

Баку, Новороссийск.

20 ноября – 13 декабря 1941 года

Лейтенант, с командой старшин и краснофлотцев в составе сорока двух человек, четырьмя экипажами для своего будущего звена торпедных катеров, вышел из пассажирского вагона поезда на вокзале города Баку. Морячки прифорсились, форма одежды 4: бушлат, застегнутый на две нижние пуговицы, лихо надетые бескозырки с ленточками, старого образца, на которых написано название корабля, а не обезличенный «Черноморский флот». Правда, в основном на них золотилась надпись: «Торпедные катера ЧФ». Построились, закинув за плечо самозарядные винтовки и несколько автоматов Дегтярева. Большинство из команды успело посидеть «безлошадными», повоевать в морской пехоте, принять участие в обороне Керчи и Севастополя. Разметая клешами вокзальную пыль, отряд двинулся «навстречу своему счастью», пройдя через украшенный зубцами, как стены в Кремле, вокзал, вышли на набережную и пошагали в сторону Южной бухты, туда, где лениво покачивались серые туши кораблей Каспийской флотилии. Идти довольно далеко, но по дороге сделали остановку у здания штаба флотилии, он находился в городе, примерно на половине пути к месту назначения. Лейтенант поднялся в кабинет начальника отдела комплектования флота и предъявил свои «мандаты». Дескать, прибыл за получением матчасти. А у флотилии в строю всего три торпедных катера, и все старенькие Г-5. Пока разбирались, кто кому и чего должен, дойдя до контр-адмирала Седельникова, морячки успели оприходовать часть сухого пайка и сбегать в лабаз за «красненьким». Заявку Азовской флотилии нашли, выяснили, что катера еще не пришли, но отгружены на железную дорогу сразу с трех заводов. Два катера идут из Молотовска, один из Перми, а четвертый из… Сосновки! А говорили, что катера еще не делают!

Вернувшись к отряду, лейтенант вздрючил мичмана Пелипенко за состояние команды, и они зашагали дальше. Воздействие тыла! Можно сказать: пагубное воздействие. Впрочем, вольница казацкая кончилась прямо у ворот базы флотилии. За внешний вид и состояние краснофлотцев взялся вахтенный командир базы капитан-лейтенант Олейник, который грозных слов и ужастиков про местную гауптвахту не пожалел. «Но Мишенькин совет лишь попусту пропал». Кто-то из строя спросил каплея: «А что ты делал, когда мы танки под Севастополем останавливали? В дежурке сидел?» Не тот контингент пошел! Совсем не тот!

Шесть дней ожидали прибытия катеров, за это время мой подопечный успел лишиться половины жалованья, его «подрезали» на местном рынке, вытащив из кармана часть денег. Затем он меня еще раз удивил: стояла зима, Азовское море замерзло, в его командировочном удостоверении срок возвращения был указан: не позднее 25 апреля 1942 года. Но он запретил выгружать катера с платформ, соединил все платформы на станции Хейбат, получил боеприпасы к имевшимся на всех кораблях крупнокалиберным пулеметам, прицепил две теплушки спереди и сзади к четырем платформам, погрузил туда свою команду и выписал требование на следование в порт Новороссийск. По прибытию чуть не утопили катер из Сосновки, он оказался негерметичен, его разбирали на заводе до «нуля», а потом быстренько собрали, плюхнули на платформу и отправили на действующий флот. В отместку его сняли с выбранного им «Комсомольца», 123-й серии, и приказали принять «утопленника», такой же катер, которым он командовал на Балтике. Десять дней и ночей он и краснофлотцы конопатили Д-3, или ТКА-2 по флотской нумерации, радиопозывной «ТК-88», подтягивали болты крепления обшивки, проверяли все трубопроводы и доводили катер до ума. 13 декабря катер прошел ходовые и был принят в строй Азовской военной флотилии. Время опять замедлилось, один день тянулся как вечность. Все были в ожидании высадки в Крыму. Предстояла «большая работа». Хотя самого лейтенанта это не касалось! Он зубрил лоцию Азовского и Черного морей, учил на память основные ориентиры, глубины, банки, навигационные знаки, опасности и карту минных полей, полученную под расписку, с занятиями по ней только в специально оборудованном классе. Некогда ему было, от слова совсем. Где-то грохотала Московская битва, здесь же в Новороссийске было тихо, изредка объявляли тревоги из-за пролетавших немецких разведчиков. Азовская флотилия действовала, несмотря на ледостав, оказывала помощью Юго-Западному фронту, который первым из советских фронтов перешел в наступление. Маршал Тимошенко выбил немцев из Ростова и вышел к реке Миус. Пытался форсировать ее и создать на правом берегу плацдарм. Немцы парировали его усилия. Таганрог так и остался в руках противника. Высадка десанта сорвалась в связи со сложной ледовой обстановкой.

Флаг-штурман флотилии принял у моего подопечного задачу, с оговорками и замечаниями, но принял. Он бы еще немного погонял «балтийца», но у него в кармане лежал приказ Горшкова, в котором говорилось, что уже сегодня ночью катер должен быть в Темрюке, там принять две разведгруппы и высадить их у мыса Зюк и на пляже западнее Челочка. Поэтому кап-3 Федотов в основном гонял лейтенанта по навигационным опасностям в районе мыса Зюк. Там их хватало! Выходили с сокращенным экипажем: четверо моряков остались на берегу, и прибудут в Темрюк на автомашинах, которые вывезут из Новороссийска имущество экипажа и запасные части к катеру, только что прибывшего с завода. Забулькали выхлопы главных двигателей, этот катер, в водоизмещающем состоянии, имел выхлопы всех трех двигателей в воду. Это немного глушило его звук на малых ходах. Мичман Пелипенко у руля, командир на телеграфе, флаг-штурман отдал честь флагу и зашагал прочь от отошедшего катера по причалу. Лейтенант поправил шлемофон и передвинул рукоятки двигателей на малый вперед. Звук двигателей изменился, «глушители» вышли из воды, огласив окрестности своим ревом. Для «тихого» хода годился только самый малый. Лейтенант ухмыльнулся. Катер был первой серии, впрочем, еще не было даже понятия о второй. «Артиллерийское» вооружение состояло из единственного пулемета ДШК, 12,7 мм. Две торпеды, кстати, 53-38У, значительно более мощные и дальнобойные, чем на Г-5, четыре «глубинки» на корме, но гидрофонов нет, и для чего они поставлены – полная загадка, да химический дымогенератор на корме. Непривычно было отсутствие «ведомых». На Балтике катера выходили только звеном. Впрочем, три остальных катера звена уже были перебазированы в Темрюк, а катер командира только получил «свободное плавание». Главный боцман, по команде командира, заложил циркуляцию, защелкал ратьер, отдавая позывные и номер приказа на выход. Прошли молы порта, повернули на выходной створ. Впереди был извилистый и необозначенный довольно узкий фарватер, внешние стороны которого ограждали свинцовые рога мин КБ-1, М1908/39 и М-26, массовым порядком выставленные в Цемесской бухте. На среднем ходу, рассматривая инфракрасные створы через специальную насадку на бинокле, лейтенант провел катер по секретному фарватеру. Глубоко выдохнул, когда пересек изобату 200 метров. Боцман тоже смахнул пот с лица. Рукоятки телеграфа легли на упор, затем их командир чуть поддернул вверх. «Полный вперед!» Обороты плавно возросли до оглушающего звука. Берега расступились и ушли назад. Новенькие ГАМ-34Ф, мощностью 1100 «лошадок» каждый, вытащили корпус на глиссирование. Узкая кильватерная струя растянулась на четверть мили. Бурун от винтов взметнулся в небо на пять-шесть метров.

Коротко разогнавшись до полного хода между Мысхако и Утришом, командир замерил скорость. Получилось 39 узлов. «Не так и плохо», – подумал он и перевел рукояти телеграфа на экономический: 28. Все машины работали на среднем. Через два часа, на траверзе Панагии, убавились до малого. Впереди опять мины, и уже не только свои! У мыса Тузла перешли на самый малый и вошли в секретный фарватер для кораблей с малой осадкой. Темень! Маяки не работают. Два краснофлотца на баке впередсмотрящими. Впереди низенькая коса Чушка и маленький круглый песчаный остров. Радара, само собой, нет. Боцман уцепился взглядом за что-то на крымском берегу и поднял вверх большой палец. Командир нажал тангенту и спросил у него:

– Что?

– Вижу Еникале, и снежок на Чушке, нормально идем!

И тут же сглазил! На противоположном берегу мелькнула вспышка. Лейтенант вздрогнул и двинул телеграф вперед до самого полного. На Балтике у него был богатый опыт уклонения от артогня, и что это за вспышка, он хорошо знал. Он отодвинул боцмана от штурвала и сам повел катер на прорыв вдоль косы, держась в паре кабельтовых от нее. Затем резко сбросил ход, чтобы исчезли усы. За счет набранной скорости увеличил дистанцию на кабельтов. Немецкие снаряды разорвались четко на линии курса, которым они должны были пройти. Наблюдатели потеряли катер, несколько минут вели беспокоящий огонь, затем его задробили. Лейтенант прибавил хода за Ахилеонским причалом. Боцман вновь встал на руль. Пройдя узкость и отвернув мористее, лейтенант глянул на часы и увеличил ход до полного.

Они опаздывали. Полный ход спас катер, четко на кильватерной струе взорвалась мина. Лейтенант втянул голову поглубже и весь напрягся: минная постановка была вражеской. Пошли коротким зигзагом, так как не летают самолеты и не ходят катера-постановщики. Но больше взрывов не было. Проскочили! Ни лейтенант, ни боцман еще не знали, что через два часа они будут вновь в этом же месте прорываться в обратную сторону. В Новороссийске им передали только половину приказа: прибыть в Темрюк. Наконец – Глухой канал, «стоп!», «малый назад», «машины враздрай», «стоп», «обе назад». «Стоп! Подать швартовы!»

От его доклада, что был взрыв по корме, просто отмахнулись.

– Постановок не было, а мины периодически бросают. Ходом проскакивайте.

Пока бункеровались, на борт поднялись разведчики. Короткая постановка задачи. «Отдать концы! Самый малый назад!» Левую машину толкнули вперед. «Стоп!» И самый малый второй, средней, машиной. Идем на выход из канала. В ходовой рубке стоит капитан-лейтенант Бархоткин, начальник разведки флотилии. Предстоял 180-мильный путь туда и обратно. Темного времени суток на это не хватит, так что придется покрутить штурвал и пытаться одним пулеметом отбиваться от «мессеров». Так что полный вперед, десантников укрыли от ветра и брызг в каютах на баке и за надстройкой между торпедами. Подход к берегу осуществляли по совету главного боцмана восточнее мыса Зюк. Он – местный, из Русской Мамы. Там еще была и Татарская. Здесь есть проход в плавнях. Высадка прошла чисто. Отошли в море, обогнули мыс, сунулись ко второму месту. Там ничего не получилось. Еще на подходе с берега забил пулемет, который удачно подавили, но берег начал огрызаться огнем, и Бархоткин дал команду отходить. Светать начало еще до подхода к траверзу пролива. «Мессершмитты» появились в 08.10. И началось! Ничего, кроме маневра и дыма, лейтенант предложить не мог. Тридцать минут его гоняла пара «мессов», пока, наконец, не появилась четверка ЛаГГов и немцы не переключились на нее. Один убитый, трое раненых, двое из них из экипажа. Докладывать пришлось Горшкову, и тут я не выдержал, ведь зарекался помогать этому человеку. В общем, я нарисовал схему вооружения второй серии, где у катера было четыре ДШК и автоматическая 20-мм пушка «Эрликон». Да, лейтенант – боялся, и у него по спине пот тек просто ручьем. Но управление он не бросил, маневрировал с умом и расчетливо. Ранения моряки получили осколочные, у авиационных снарядов очень чувствительные взрыватели. Прямых попаданий не было, он от них увернулся. А за его спиной – две торпеды, 800 килограммов взрывчатки. И сто килограммов морской смеси в четырех глубинных бомбах. Поневоле вспотеешь!

Модернизировать катер разрешили. Он был один «дальний» на всю флотилию, и Бархоткин имел на него виды. Всем двигателям сделали выхлоп в воду, полностью заглушили отверстия на борту для этого. «Яму» баковой точки сняли с «битого» Г-5, который восстановлению не подлежал. Прорезали палубу на баке, вставили «гнездо» туда и загерметизировали. Кольцо турели закрепили прямо на палубе, выровняв её по плоскости и усилив дополнительно это место изнутри под подволоком кают. Тумбу с орудием установили за рубкой. Да, в каюте командира и в матросском кубрике появилось препятствие, о которое иногда бились головой, но это – меньшее из зол. Пушку привезли разведчики откуда-то из-под Ростова. Чтобы не увеличивать экипаж, двух человек сняли с машинной команды, установив что-то вроде ДУ (дистанционного управления) на все три машины, вместо телеграфа. Цепи и звездочки от велосипеда лейтенант купил в станице на рынке. Уложились в три дня, выскочили на ходовые, убедились, что шума на ходу стало меньше, что нигде не подтекает, почти. Баковая огневая точка в свежую погоду довольно быстро набирала в себя воду, а отводить ее было некуда. Вначале комендора перед вахтой одевали в костюм химической защиты, а потом провели туда кабель и установили погружной насос. Этот боевой пост в экипаже не любили, он служил местом ссылки для нерадивых, поначалу. Затем в экипаже появился бывший гребец на байдарках старший краснофлотец Иван Беликов, он из прорезиненной ткани соорудил фартук для комендора, как на байдарке, и прочно закрепился в качестве командира баковой огневой точки. С «мессерами» схватились еще раз уже на следующем выходе. В этот раз возвращались от Чокрака (Стрелкового), а это 268 миль в обе стороны или семь часов полного хода. А конец декабря, и лед встречается, полным не попрешь, да еще зигзаги выписывать приходится, продвигаясь между полями сбитого, липкого, мягкого соленого льда. Впервые в истории Азовской флотилии мы подбили «мессер». Он задымил и отвалил в сторону. Высота у него была маленькая, набрать он ее не сумел и отвернул к Тамани. Но нам его не засчитали. По нему пару раз отстрелялась залпами какая-то рота, убила летчика, и он упал. Второй самолет в отместку положил кучу пехотинцев. Самолет записали на 51-ю армию.

Затем началась высадка и, практически одновременно, ледостав в южной части Азовского моря. Через три дня всем было приказано передислоцироваться из Темрюка в Геленджик. Выходили оттуда под проводкой буксира. «Сто двадцать третий», дюралюминиевый катер звена, пройти каналом не смог. Его подняли и погрузили на платформу. Несколько кораблей повредили винты. Но в конечном итоге звено собралось в порту назначения. Обеспечивали проход караванов с войсками и припасами в Керчь и Феодосию. Приняли участие в высадке в Судаке. Там получили повреждения от обстрела с берега и встали на ремонт в Новороссийске, до которого дошли с большим трудом.

Я, грешным делом, в то время начал считать, что «Абдулла», то есть Гуру, направил меня сюда в целях того, чтобы я занялся фьючерсами в том времени, где существовал Василий. Правда, играть на понижение я не люблю, а «быковать» было не на чем. Оказалось, что это не другая «реальность», просто те изменения, которые произошли на Ленфронте, большого влияния на остальные места пока не оказали. Убедил меня в этом танк КВ-3, который я совершенно неожиданно увидел в Темрюке. Целая рота этих красавцев стояла на дороге, собираясь на переправу, которую намораживали в Керченском проливе. То есть в этом мире, который я считал отдельным, эти танки выпускались. Подойти и расспросить танкистов не удалось, мы просто проезжали мимо в кузове полуторки. В ее кабине сидел прямой начальник моего лейтенанта, так что остановиться возможности не было. Когда возвращались назад, танковой роты уже не было. Их следы вели к станции Кавказ. Но башни у танков были сварными, а не коваными, как в роте Василия.

Глава 13

Северный фронт,

8–10 августа 1941 года

Генерал Баранов еще ночью 9 августа отдал распоряжение использовать следующие дни для тренировки наводчиков и заряжающих. При стрельбе гранатами по пехоте, прежде чем подать снаряд в орудие, заряжающий должен был набросить специальный ключ с выступами на кольцо установки задержки, провернуть его на деление, соответствующее дистанции взрыва, скинуть ключ и дослать снаряд в патронник. И все это на ходу и балансируя со снарядом и ключом в тесноте подбашенного пространства и в башне. Для этого использовали, по «уставу», только горизонтально расположенные снаряды в укладке. Но они обычно уходили в ствол первыми, а к моменту, когда требовалась шрапнель, снаряды оставались только в вертикальных стойках. Ключ на снаряд накинуть было можно, но стойки мешали его провернуть на «полный угол». Приходилось наклонять снаряд, производить с ним манипуляции, а уж затем досылать его в орудие. В общем, сплошные проблемы, с которыми не все заряжающие справились в бою. Стреляли танки очень редко, и промахов по дистанции было в избытке. Занятия с ротой проводили Евграфыч и Иван, да беда в том, что учебной, открытой с левой стороны: «разрезной», как в учебном полку, башни не было. И им приходилось показывать эти приемы непосредственно в башне «01-го», а в ней помещается всего три человека. Учеба шла медленно и скучновато, так как остальные экипажи в это время «стояли в очереди» и роптали. Чтобы прекратить «роптание», мы с Василием заставили оставшиеся восемь экипажей вытащить по восемь снарядов, ключи из башен, с помощью бечевки и двух палочек начертили круг на земле и приказали заряжающим имитировать зарядку орудия, не роняя стоящие снаряды и не заступая за линию на песке. Весело и с хохотом рота смотрела, как они пытались удержать падающие унитары, расставленные, как в башне, в шахматном порядке и выложить довольно тяжелый снаряд на левой руке для досыла. Уже неохотно лезли в башню «01-го», где им приходилось работать по-настоящему, а к концу занятий еще и на ходу. Вечером провели стрельбы, по три выстрела на танк: один выстрел на удар и два шрапнельных.

Баранов вызвал Василия в штаб в 18 часов.

– Напросился? Вот и готовь роту к маршу. Пойдешь в Батецкий, приказ комфронта.

– Разрешите задействовать трофеи, товарищ генерал.

– Зачем?

– Загрузить в них снаряды, топливо, масло и запасные части помпотеха.

– Так ты для этого их из-под Поречья вытаскивал?

– В том числе.

– Добро, грузи сколько влезет. Слышал, Угрюмов? – спросил комдив начатрснаба.

– Он же у меня все выгребет, вон каких монстров приволок, еще и с прицепами. Пусть сам пишет заявку в АБТУ.

– Поговори мне! Приказ понял?

– Да, товарищ генерал.

– А прикрытие и зенитчики? – спросил Василий.

– Вторая рота пойдет с тобой, а зенитчиков не дам, на месте ищи.

После ужина приступили к погрузке двух транспортеров, загрузили на прицепы две емкости с соляром, запасные фрикционы, инструмент помпотеха, а сами транспортеры приняли на борт четыре ротных укладки гранат, 15 трофейных пулеметов и боеприпасы к ним. Брали только остродефицитное и продовольствие. На все остальное: патроны к пулеметам ДТ и снаряды к танкам БТ-7, автоматные патроны, написали заявку, которую майор Угрюмов обещал переправить в АБТУ фронта. Приданная рота имела всего 12 автомашин, хотя и называлась мотострелковой. Противотанкового взвода с двумя орудиями 56-к в роте не было. Его оставили под Алакуртти, орудия еще так и не получили. К 22 часам закончили «грабеж артсклада», как назвал их действия майор-начарт, усадили десант на броню и двинулись по направлению к Луге. Сразу за Мшинской начались постоянные проверки на постах заграждения. Много времени потеряли на мосту в Толмачево, через который десять танков пропускали по одному. До рассвета не уложились, пришлось с шоссе сворачивать на грунтовку, лесную дорогу, ведущую через Средние Крупели к Луге, а если отвернуть влево, то на Оредеж. Но еще в Толмачево Василию сказали, чтобы влево не ходил: там мосты через Лугу хлипкие, и тяжелые танки не выдержат. В воздухе полно немецкой авиации, которая активно работает по первой линии обороны. Манштейн начал свое наступление. Те несколько суток, которые Ворошилов, Собенников и Василий отыграли у противника, им давно наверстаны. До начала наступления Василий не успевает попасть к месту событий. Они уже начались. По приказу комфронта его рота должна была находиться во втором эшелоне, и эти места еще интенсивно не бомбят.

Основной удар приняли на себя 21-я танковая и 237-я стрелковые дивизии, в составе которых было 35 танков БТ-7 и Т-26. Фронт 21-й дивизии составлял 36 километров. По одному танку на километр. Сплошной линии обороны не было. К тому же командование 48-й армии изъяло у дивизии гаубичный полк. Тем не менее они держали оборону шесть дней. Сдали свои позиции частям 237-й дивизии и пешим порядком начали отходить на переформирование 15 августа. Танков в дивизии уже не было.

Василий переждал налет на станцию и город в лесу у берега реки. Как только налет закончился, танки вошли в город, чем вызвали жуткий переполох у местной обороны. Таких монстров здесь еще не видели, а два «немецких» вездехода в колонне вызвали просто панику. Ближний, Кировский мост, не подходил по грузоподъемности, пришлось на максимально возможной передаче «лететь» к Кировскому проспекту, а там пробиваться через завалы, оставшиеся после бомбежки. К счастью, немцы мосты не бомбили, они их всегда пытались захватить целенькими.

Во избежание накладок танки остановились на проспекте, а к мосту свернул только БТ-7. Предъявил там документы. Оглохший после стрельбы капитан-зенитчик довольно долго смотрел на бумаги, пытаясь сообразить, что к чему, потом махнул рукой, разрешая поднять шлагбаум. Но услышав вой танков, подал команду «К бою» своей батарее. Насилу командиру боевого дозора удалось убедить его не стрелять и не взрывать мост. Едва колонна пересекла его, как начался второй налет на город. Вновь свернули в лес, Заречный. Отстоялись и вышли на узенькое шоссе, ведущее к станции Смычково. В Батецкий прибыли с опозданием на пять часов.

В Батецком практически пусто: два взвода зенитчиков железнодорожного батальона, четыре зенитки 61-К да шесть счетверенных «максимов», и рота ремонтников. На станции всего восемь домов. В соседнем Косово еще с десяток. Направление, в общем, совершенно нетанкоопасное. Севернее – сплошная топь, спереди – болотистый лес. Но через Редбуж, Бахарево и Велиши идет не обсыпанная грунтовка, вполне проходимая для автотранспорта и танков. Ведет она к двум мостам через Лугу, у Овсино. Именно этими мостами и воспользуется 122-я пехотная дивизия немцев, чтобы выбить наших из предполья второй линии обороны Лужского рубежа. Ценой огромных потерь три стрелковых полка РККА: 502-й, 732-й и 801-й остановят ее на подступах к Луге, но враг захватит Новгород и пройдет до самого Чудова. Там разделится на две колонны: одна пойдет прямо на Ленинград, а вторая брать Волхов и Шлиссельбург. Вот такое интересное место.

Василий поднял антенну и установил связь со своей дивизией и с 21-й. Её штаб находился в лесу за селом Медведь на рубеже реки Мшага. Баранов передал: «Действовать по обстановке» и замолчал. Одновременно с началом атаки 56-го мотокорпуса немцы зашевелились и на участке Нарва – Кингисепп – Большой Сабск – Лемовжа, где находились отдельные подразделения дивизии. А обстановку требовалось выяснить. В первую очередь направить разведку к Редбужи. Одна полуторка и танк Вадима Иванова ушли прямо по лесной дороге туда. Василий сидел в танке и крутил настройки на станции, пытаясь понять, что происходит. Судя по обрывкам разговоров, которые шли открытым текстом, немцы предприняли лобовой штурм Лужского рубежа у Луги, и это привело в бешеную активность радиостанции дивизий, находящихся в этом месте. Бои начались и севернее, где Василием были неплохо потрепаны две немецкие дивизии. Связался с Иосифом Шпиллером, тот ответил, что огонь сильный, но попыток переправиться противник не предпринимает. Полковник Бунин, командир 21-й, говорит только о непрерывных бомбежках на своем участке. По моим сведениям, удар под Лугой был отвлекающим, а вот фланговые удары – основными. Как будет сейчас? А кто его знает? «Туман войны» плотно прикрыл замыслы противника.

Иванов дошел до Редбужи, там на обоих берегах реки спокойно. Утром бомбили, но без энтузиазма.

Второй взвод занял позиции на южной окраине станции Мойка в 19 километрах от Батецкого. Это тоже узел шоссейных и железных дорог в 36 километрах от Новгорода. Третий взвод ушел к деревне Ивня, это на правом фланге. В Батецком остался только 4-й взвод, без обоих БТ-7-х, посланных вместе со вторым и третьим взводами. Вечером, судя по всему, танкисты двух взводов несколько расслабились, ибо голоса радистов стали немного необычными. Комроты прихватил с собой Ивана с пулеметом, сел на трофейный мотоцикл и навестил первый и второй взводы. Они стояли на окраинах сел, поэтому сумели легко добыть какой-то самогон и приобщиться к Бахусу. Насидевшиеся в УАБТЦ ребята отметили свое прибытие на фронт. В присутствии начальства 8-го числа они этого делать не решились, а двое практически не обстрелянных лейтенантов большого веса пока не имели. В третьем взводе младший лейтенант Петров был из сверхсрочно служащих, бывший старшина роты, у него не забалуешь. Когда вернулись в Батецкий, оказалось, что и там организовано застолье, и руководит этим лично замкомроты. Дескать, нельзя обижать местных товарищей. Они от чистого сердца. Стол, по меркам военного времени, просто ломился от трех казанов с молодой картошкой, селедки с лучком, прошлогоднего сала, поджаренных шкварок и вскрытых банок с говядиной. Пошли расспросы о звездах Героев, на которые отвечал слегка подвыпивший Евграфыч. Ночь Василий провел на сеновале, плотно общаясь с какой-то местной красоткой. Жизнь на поселении довольно давно лишила его иллюзий, почему люди делятся на мужчин и женщин. Отказываться он и не пытался, приняв заигрывания и приглашение на сеновал.

Но подъем был ранним, в четыре утра прибыл вагон с боеприпасами. Для ускорения выгрузки пришлось и пехоту привлекать. Вечером следующего дня было уже не до пьянок: первый взвод вступил в боевое соприкосновение с противником. Немцы прорвались через позиции 237-й дивизии и подошли к Овсино. Первая атака отбита, в Редбуж маневровым паровозиком отправлены снаряды для 1-го взвода. Доложились командованию и получили странный приказ следовать к Заречной и занять там оборону всей ротой. Сделали запрос контрольной группы, ответа не последовало. Работала немецкая разведка. Через два часа провели смену канала связи и вышли еще раз на связь с дивизией. Баранов рекомендовал второму взводу сместиться ближе к первому взводу, к деревне Воронино, и обещал прислать подкрепление. Похвалил Василия, что он угадал направление основного удара немцев.

«Теперь жди бомбежек!» – радировал он в крайний РДО.

Два танка третьего взвода переместили за ночь к Лужкам. Там еще одна грунтовка, где могли пройти гитлеровцы. Второй взвод оседлал дороги в Воронино. Василий и его резерв по-прежнему стояли в Батецком, куда той же ночью прибыл батальон Кировской дивизии Народного ополчения, сюда же стягиваются силы 70-й и уцелевшие части 237-й дивизии. С ними прибыл генерал-лейтенант Акимов. Слава богу, прибыл не в Батецкий, а в Редбуж. Буквально отлавливал бойцов своей 48-й армии, пытался прихватить два танка 3-го взвода, но у нас нормально функционировала связь, и все командиры взводов имели копию приказа командующего фронтом: «Оседлать дороги, ведущие к Батецкому, и без моего, письменного, на то указания своих позиций не оставлять. Г-л Попов». Акимову предоставили возможность связаться со штабом фронта, на ключе правда. До этого он и такой связи не имел. Он получил указания ожидать прибытия 3-го батальона 1-го танкового полка, но до этого он получил приказ Ставки остановить продвижение 56-го корпуса на Новгород. Утром 13 августа он поднял остатки своей армии в атаку. Без артподготовки, без танков, вторая рота только начала выгрузку в Батецком. Вадим Иванов, как мог, пытался подавить огонь немецких батарей от Передольской, но что могут три танка? Орудия УРа – молчали, экономили снаряды, да и орудий, крупнее капонирных ф-32 и ф-34, у них не было, только на прямую наводку. Остатки армии пошли в бессмысленную и смертельную для них атаку. Они прорвали оборону 122-й пехотной, но 8-й авиакорпус действовал абсолютно безнаказанно и рассеял их на открытой местности между Овсино и Любенцом. До леса три волны пехоты так и не дошли.

Вечером 13-го прибыла третья танковая рота и два батальона мотострелков на автомашинах. Вот этим составом, дополнительно включив туда отдельные подразделения остатков 21-й танковой дивизии, нам и приказали атаковать западные и южные окраины Новгорода. Василий стал ВРИД командира третьего батальона. Собрались у Мойки, выставили разведдозор и двинулись. Через час разделились надвое и одновременно атаковали части 56-го мотокорпуса немцев у Сырково, Григорово, Старой и Новой Мельниц. Соединились с частями 28-й танковой дивизии, оборонявшей город, в которой танков два КВ-1 и пять бэтэшек. Шесть танков было уже потеряно, за день, оставался только танк командира дивизии. Тем не менее, город остался за нами, прорыв немцев не состоялся. Основная угроза Ленинграду была парирована, но не окончательно снята. У немцев подавляющее численное превосходство и полное господство в воздухе.

Глава 14

Северный фронт, Новгород,

15-е августа 1941 года

– Сто первый, сто второй, сто третий! – бой только завершился, но мы с Василием уже отзываем «свои танки», оставлять Батецкий – смерти подобно.

– На приеме.

– Выходите из боя, и на исходные. Вешайте обратно допбаки, и возвращаетесь на свои позиции. Вторая рота! Теньков! – Молчание.

– Всем, кто меня слышит, капитана Тенькова на связь.

– Я – Азаров. Слушаю.

– Роту на исходные, что с капитаном?

– Живой, но плохо слышит.

– Понял, комиссар. Отводи роту, Иванов поставит задачу устно. Как понял?

– Понял, приступаю.

– Вадим!

– На приеме.

– Забирай «сорок первый», боезапас пополнишь на месте, там есть. Возимый не трогать.

– Понял, исполняю.

Девять танков сдают задним ходом, разворачиваются и уходят в темноту, откуда началась атака. Связываемся со «сто четвертым», Андронником, командиром 4-го взвода, он все слышал, передаем ему, что одну бэтэшку и один КВ-2 отправить назад. Обоим транспортерам оставаться на месте замаскироваться, сейчас подсчитаем расход, машиной перебросить гранаты.

В общем, занимаемся тем, чем обычно занимается командир после боя. Заодно останавливаем продвижение вперед еще двух рот батальона. Увлекаться ночной атакой не стоит, так как данных разведки нет. Сами стоим в здании ремзавода в Лешино, у которого выбили ворота с одной стороны. Даже ствол наружу не кажем. Надо рассовать куда-то танки. Они в городе лишние. Вызвал командиров рот. Стоим, решаем кого куда. Надо прочесать лесок за Старой Мельницей, и вторую роту поставить там. Третья займет рощу на окраине Воробейки у реки Веряжа. Наблюдательный пункт на колокольне в Панковке.

Оба мотострелковых батальона окапываются, поправляя чьи-то ячейки, некисло перепаханные артиллерией противника и авиацией. По приказу Баранова и Попова рукой водить в операции поручено Василию, так что командирам батальонов непрозрачно и жестко сказано соединить ячейки сплошным ходом сообщения.

– Зарывайтесь, зарывайтесь глубже, сейчас нас выковыривать начнут.

Танкоопасное направление у нас с левого фланга, и отделено рекой. Пусть сунутся! Евграфыч уже вывел танк из укрытия и, пока еще не совсем рассвело, готовит для себя позицию невдалеке, с видом на поле у Трех Отроков. Батальонные пушки зарываем в землю между озером Мячино и рекой.

Чертиком из бутылки появляется комдив-28 полковник Черняховский. И начал дележ портфелей, дескать, я тут главный, мне комфронта приказал. Весь прикол ситуации заключался в том, что подчинялся он соседнему фронту. А Попов с Собенниковым жили как кошка с собакой. Фронт Собенникова начинался за Волховом.

– Я сказал, что поступаете в мое распоряжение! Немедленно вернуть все танки!

– Ничего подобного. Здесь находятся части 1-й Краснознаменной танковой дивизии, нам приказано оказать вам помощь, но продолжать удерживать опорный пункт Батецкий. Подчиняемся мы Северному фронту, а вы – наши соседи слева. Все вопросы какого-либо переподчинения решайте с командованием НАШЕГО фронта.

В общем, отвали, моя черешня. Он не понял, продолжил настаивать, надоел хуже горькой редьки, и я ему сказал:

– Ты свои танки уже потерял, полковник? Хочешь мои угробить? Не получится. Твоя дивизия даже не дернулась, осталась на тех позициях, что была вечером, выставив нас вперед. О ваших действиях я уже доложил в штаб фронта. Вот шифровка. Решай сам: будем взаимодействовать, значит двигай воинство вперед. Не будем, оставайся на месте и не мешай. Операция поручена мне.

– Кто ты такой! Это – армия, пацан! Встать, смирно!

Василий аккуратно расстегнул комбинезон и показал новенькую «звезду» и орден Ленина.

– У меня, с сегодняшними, 106 подбитых танков, и у меня был один танк, а у тебя их было больше трехсот. И где они? Сейчас у меня 44 танка. 34 здесь, десять идут на старые позиции. Эта расстановка согласована с командованием. В моем приказе 28-я дивизия упомянута как объект оказания помощи. Помощь мы вам оказали. Я вас более не задерживаю, товарищ полковник. Это мой КП.

Черняховский побелел и попытался вытащить свою «пушку». Легкий удар по кисти, и новенький «ТТ» полетел в сторону, а на полковника и его адъютанта со всех сторон ненавязчиво смотрели автоматы танкистов и пехотинцев 1-й Краснознаменной. Вмешался самый пожилой и уважаемый в дивизии командир:

– Товарищ полковник, комиссар 1-го мотострелкового полка полковой комиссар Млынский. Речь о переподчинении нас вашей дивизии и вашему фронту может идти только через согласование с нашим высшим и непосредственным командованием. О чем вам аргументированно, и с предъявлением действующих приказов, доступно объяснили. Взаимодействовать с вами мы не отказываемся, но реальную силу на этом участке фронта представляем только мы. Имеем прямую связь с командованием и действуем по обстановке. Командует здесь лейтенант Челышев, ВРИД командира третьего танкового батальона. Его танки отбросили противника, и мы стоим на тех позициях, которые вы потеряли вчера. Ваша попытка захватить, явочным путем, командование в не принадлежащей вам воинской части – незаконна. Связывайтесь со своим командованием.

– Да не успеет он! – сказал Василий. – Началось! В укрытие!

Заработала немецкая артиллерия. Василий, который остался наверху и не полез в подвал, связался со «сто четвертым».

– Наблюдатель на колокольне в Старой Ракоме. Церковь видишь?

– Нет.

– Карту смотри, она обозначена!

– Понял, вижу!

– Накрой ее, я корректирую!