Королевская кобра Найтов Комбат

Глава 23

Ленфронт, Лодейное Поле – Ленинград,

2 сентября 1941 года

Оставив Иванова ремонтироваться и пополнять боезапас, Василий вернулся в Ленинград вместе с Евстигнеевым. Их вызывал Попов. Предстояла «большая разборка». Внутренне Василий готовился к тому, что придется принимать пару ведер клизм с патефонными иголками, несмотря на значительный прогресс в деле обороны левого берега Свири. Да и дела на правом мы немного поправили. Но за такой короткий отрезок времени провести на неподготовленных позициях полностью успешную операцию было невозможно. Евстигнеев еще в Лодейном Поле снял камуфляж и теперь выглядел настоящим генералом. До переправы у Старой Ладоги нас сопровождали БА-20, затем они ушли, а мы прибавили скорость. Настроение «начальства» осталось неизвестной величиной, хотя «его» рота фронтовой разведки практически не пострадала в этих боях. Их ротный был очень доволен: захватить «всухую» мост, то есть, не пролив при этом крови, дорогого стоит. На второй день у него потери были, так там такие «чемоданы» летали, а разведчики работали у нас корректировщиками. Точную величину потерь мы с Василием не знали, их ротный на эту тему не распространялся. Несмотря на тряску, и генерал, и Василий дремали на заднем сиденье. У Мурзинки «суровый» блокпост, куча машин в очереди, но, гудя и моргая фарами, «61-й», как танк, рассекал колонны, оттесняя их на обочину. «Как хорошо быть генералом!» Водитель показал спецпропуск, который ему передал Петр Петрович, «вратарь» даже в машину не заглянул, отдал честь, взяв автомат обеими руками. Мы свернули на Обводный. Кстати, движение там было не одностороннее, затем на Лиговку, и выехали на Международный. Там постов еще больше, но машину генерала знали, и регулировщицы сами разгоняли водил, давая проехать быстро. Сразу за автодорожным институтом свернули на Чесменский переулок и подъехали к недостроенному зданию Ленсовета с задней стороны, открылись ворота, внутри довольно большой двор и много легковых автомобилей. Святая святых! Штаб фронта. По боковой лестнице поднимаемся на третий этаж. Постоянно приходится козырять, народу уйма, и все куда-то спешат с бумажками. Сейчас вот этот полковник хлопнет рукой по дыроколу, приложит печать и спишет очередную дивизию, как не было! В архив! Вот это – работа! Я понимаю! Терпеть не могу штабных, хотя без них – еще хуже.

Кабинет самого! Просторная приемная. Фу, гора с плеч! Товарищ Баранов, да еще и с новой звездочкой на петлицах.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

– И тебе не хворать, капитан! Звание твое утвердили.

Но разговор прервался, всех пригласили «на ковер». Сесть Попов не пригласил. То ли недоволен, то ли вообще у него так принято. Рапортовал и показывал сделанное только Евстигнеев. Зачем нас сюда притащили, было непонятно, по словам генерала, все сделали его разведчики, а танковый взвод им только помогал. Во всяком случае, я бы так интерпретировал его речь. Обидно!

– Это хорошо, Петр Петрович. Но вы же собирались только провести разведку боем у Свири-3, и доказывали мне, что сил и средств на большее на том участке фронта нет. Ваши слова?

– Мои. Приданное роте Захарченко усиление, в составе четырех танков КВ-3 и тяжелой машины разграждения, изменили баланс сил в нашу пользу. Такую разведку боем мы еще не проводили, товарищ командующий. К сожалению, нас подвела спешка и отсутствие запасов топлива и артиллерийского снабжения для этих машин. Мы поторопились, точнее, я поторопился и не учел особенностей этой техники. До этого я не был с ней знаком. Отдельно хочу поблагодарить и представить к правительственным наградам трех танкистов: старшего лейтенанта Челышева…

– Капитана Челышева, задание он выполнял уже как капитан, – вставил Баранов.

– И экипаж «разградителя»: старшину Никандрова и механика-водителя Чеботаря, – согласно кивнул Евстигнеев. – Впрочем, действия всего взвода достойны высоких наград. Они предложили и осуществили захват железнодорожного моста через Свирь, прорвали оборону противника и подавили его огневые средства на обоих берегах реки. Мост нам достался бескровно, даже раненых не было.

О своей ошибке под Бардовской генерал промолчал. Но это значения уже не имело.

– Вы хотите сказать, Петр Петрович, что можно было сделать даже больше? Я правильно вас понял?

– Именно так. Но снарядов калибра 107 мм на дивизионных складах пока нет, а у танка – большой расход топлива. Имевшихся запасов хватило только, чтобы захватить станцию Яндеба. Топливо я нашел: в Подпорожье были небольшие запасы тракторного газойля, но снаряды были только в Ояти, причем в вагонах, не на складах.

– Что скажете, Виктор Ильич. Ваш прокол!

– Не совсем. Мы не смогли отправить с этим взводом ни один из двух имевшихся в батальоне Челышева транспортеров, так как по приказам командующих двух фронтов, вся трофейная техника должна передаваться на фронтовые склады и распределяться оттуда. Командир 1-й танковой подполковник Пинчук и исполняющий обязанности командира батальона капитан Давыдов получили от вашего имени выговор и строгий выговор через интендантское управление фронтом. Тягачи «Татра» с прицепами им пришлось сдать. В моем приказе, на отправку усиленного взвода, речь о «Татрах» и боеприпасах для танков идет. Прошу ознакомиться! – Баранов передал вошедшему адъютанту командующего приказ и его второй экземпляр. Тот передал его командующему.

– Ну почему я всегда оказываюсь крайним? – возмутился комфронта. – Проверить по книге приказов АБТУ, в случае наличия, вернуть тягачи.

– Вернуть тягачи надо в любом случае, нам без них никак, эти снаряды есть только на складах ГАУ. Кроме нашей дивизии их пока никто не использует, – подал голос Василий. Ну чего лезет в драку? Его же не спрашивают!

– Выговора снять не мешало бы, – добавил Баранов. – Это Челышев их добыл в бою и приспособил для перевозки имущества роты, а я разрешил.

Попов устало махнул рукой адъютанту, выпроваживая его из кабинета:

– Ну, ты понял, разберись с интендантами, и вернуть транспорт немедленно, и выговора отменить. Давай!

Когда за подполковником закрылась дверь, комфронта резюмировал:

– Молодцы, хоть и с огрехами, но операцию провели. Да, приходится учиться и на собственных ошибках, и на чужих – тоже. Что с батальоном? Когда он сможет прибыть на Свирь?

– Один эшелон уже в пути, три заканчивают погрузку.

– Поторапливайтесь, поторапливайтесь! Ставка торопит. Даю еще сутки на переброску. Спасибо, товарищи командиры.

Они вышли из кабинета, несколько недоуменно посмотрели друг на друга. Все то же самое можно было сказать по телефону. Зачем потребовалось выдергивать людей из такой дали?

– Я не прощаюсь, загляну вечерком.

– Вы вечером туда? – спросил Василий, пытаясь набиться попутчиком.

– Нет, ты, капитан, без меня справишься. Благодарю за службу!

– Служу Советскому Союзу.

– Хороший кадр, даже завидно, но язва! Как мои разведчики! Вечером зайду, Виктор Ильич. Разрешите идти? – не дожидаясь ответа, генерал-разведчик зашагал к лестнице.

– Ну как? Ты ж с финнами не воевал до этого. – спросил Баранов.

– В чем-то они оперативнее немцев. И постоянно пытаются подловить на ошибках.

– Это точно, это ты хорошо подметил. Главное, не забывай об этом. Что еще?

– Мосты, они там как воздух нужны.

– Работаем, две секции уже испытали. Правда, краном ставили танк и буксировали по Неве. Сейчас Волков ищет невысокий причал, попробует своим ходом туда загнать. Должен скоро вернуться.

Волков доложил, что утопить танк ему не удалось, но было близко к этому. В первый раз не выдержали швартовы, которые оборвались, так как их закрепили с обратным шлагом, и трос зажало, и он не смог протравиться. Второй раз машина вошла на понтон и вышла с него, как передним, так и задним ходом. Скорость буксировки стандартным катером – 7 километров в час, двумя катерами – 9. Так что работы можно продолжать. Он предлагает сделать деревянный настил под гусеницы, с расчетом на любые танки. Баранов пожал плечами. Ему было все равно. Я был против: это затруднит герметизацию пробоин, но прошло предложение Волкова, тем более что ночью этот настил уже настелили. Решили оставить так. Они сходили к Неве, где понтонеры, выделенные на испытания, поставили плот из двух секций. Василий внимательно осмотрел его, следы техники, на нем побывавшей, и точки, на которые приходилась основная нагрузка. Одна из секций была ну очень старой, со значительными следами коррозии. Он недоуменно посмотрел на Волкова.

– Моя надежда, этот понтон покажет слабые места конструкции.

– Да, похоже, вот здесь вот надо усиливать. Видите, по ржавчине паутинка трещин пошла. Значит, деформация. Уголок сюда, прямо скажем, сам так и просится.

– Мне лично не нравится, как пустые понтоны ведут себя на реке, особенно когда волна от катера проходит. Я бы вот здесь замок поставил и палец бы вогнал.

– Вполне может быть, я же брал понтон из справочника. Давайте так и сделаем, нам ведь никто не мешает. Попробуем и такой вариант.

Они вернулись в здание и разошлись каждый в свой кабинет. Для Василия этот термин был несколько условный. Официально он не числился в АБТУ. Он прилег на кровати и тут же уснул. Усталость взяла свое. Я же был очень недоволен операцией, ведь моя маленькая хитрость не удалась. Я прекрасно понимал, что этот вполне второстепенный участок фронта уже первого октября станет достаточно неинтересным, как для высшего командования, так и для фронтового. Все усилия всей страны будут направлены на Московское направление. Поэтому, прощаясь с Родимцевым, я ему шепнул старую армейскую поговорку: «Получив приказание, военнослужащий должен громко ответить: “Есть”, но не торопиться с его выполнением, может быть, последует команда “Отставить”». Я рассчитывал сильными ударами в течение нескольких дней активно погонять финнов в районе Свири и показать им, что они далековато забрались. Будь у меня топливо и снаряды, так бы было. Пяти машин там вполне хватило бы. Батальон к этому времени был бы погружен и стоял бы на «товсь», на «нижнем старте». Для того, чтобы успеть перебазироваться на Брянский или Западный фронт. Уже второго числа мы бы были там. А так я не могу открыто сказать, что я, с их точки зрения – Василий Челышев, знаю время и места трех немецких ударов. С точностью до часа. Попова в конце июля долго уговаривать не пришлось, да и разговор шел о маленьком подразделении: роте, направляемой на стык между фронтами, в условиях того, что мы на блюдечке принесли ему целую танковую дивизию. Говорить «я» здесь неуместно, сработали втроем, плюс члены моего экипажа, то есть вшестером. В любом случае перебросить туда всю дивизию невозможно, мало того, что уйдет куча времени, так еще нужно будет присасываться к какому-то складу ГАУ, где лежат на хранении старые «царские» боеприпасы. Этот вопрос должен был быть проработан заранее. В условиях цейтнота, а мы сами видели: как работает сейчас ГАБТУ, ему проще отказаться от нас, чем раскручивать маховик нашего снабжения, что они и сделали в первый месяц войны: свернули все незавершенные проекты. Готовый к производству танк остался в двух экземплярах. Сейчас, судя по всему, в Ленинграде уже заканчиваются верхние бронелисты, заготовленные до войны, хотя Волков и говорил о том, что Ижорский завод подключился к этой проблеме и начал делать отверстие для погона у себя. Изменена технология его изготовления, теперь этот бронелист отливают уже с отверстием, цементируют верхнюю сторону брони и обрабатывают край отверстия прямо в Колпино. И литые корпуса я видел у нас в дивизии. Их сам Кировский завод льет. В общем, пока Василий спал, я искал выход из создавшегося положения, и реально его не видел. Все мои задумки разбивались об приказ комфронта завершить за сутки переброску моего батальона в Оять. Вагоны и платформы уйдут, и на изменениях в Московском сражении можно будет поставить крест.

Мой второй подопечный в это время дремал в вагоне поезда Баку – Новороссийск. У него за все это время прошло меньше двух месяцев. Здесь закончился пятый.

Особо помучиться с мыслями мне не дали, вошел посыльный и растолкал Василия.

– Тащ капитан, вас к генералу вызывают.

– Иду.

Плеснув в лицо водичкой из-под старинного бронзового крана, проверив, насколько отросла щетина, Василий опоясался портупеей, снял фуражку с полки и пошел к Баранову. Трофейные часы показывали 08.37. Светомаскировка не дала возможности установить: утра или вечера, скорее вечер. Вошел, никого в приемной и в кабинете не было, голоса доносились из комнаты отдыха, прошел туда и доложился. Там присутствовал Евстигнеев, на столе стояла закуска, Саша Архипцев открывал какую-то банку.

– А ты чего с пустыми руками? – улыбаясь, спросил Баранов. – Решил шпалу не обмывать? Во нахал!

– Судя по всему, он дрых, как суслик, вон на щеке еще разводья остались, – засмеялся Петр Петрович. – Ладно, не изображай рвение! Открывай и разливай, и помни мою доброту, капитан.

Он кинул в руки Василия бутылку с сургучной пробкой. Увидев, что бутылка поймана, повернулся обратно к столу. Вася расстегнул ножны и вытащил нож. Обстучал сургуч, взял со стола штопор и вытащил пробку из бутылки. Разлил по старинным красивым рюмкам, выставленным из не менее старого буфета. Это здание в Петрограде не грабили и особо не растаскивали. Военный штаб Октябрьской революции находился здесь, в Генштабе. А кадры Эйзенштейна с открытием ворот в арке Генерального Штаба перед штурмом Зимнего дворца – не более чем художественный образ. Так что обмывали новую звезду и новую шпалу в серебряных позолоченных рюмках с чернением и царским вензелем Александра Миротворца. Двое из присутствующих заканчивали Академию Генштаба в один год и в одной группе, правда, не в этом здании, а в Москве, но это значения не имеет. Чуть позже, слегка подвыпив, оба рассказали о курьезе, который произошел с Барановым в момент написания диплома. Его руководитель диплома оказался царским генералом ГенШтаба, и он принял дипломанта у себя на квартире, находясь в генеральском мундире, с эполетами и многочисленными орденами, чего красный слушатель не понял и обратился в партком Академии. Там ему и объяснили, что этот самый генерал был военным консультантом самого Ленина и разрабатывал план вооруженного восстания в Санкт-Петербурге и в Москве. В Москве примкнувшие к большевикам анархисты отошли от намеченного плана, и пролилась первая кровь будущей Гражданской войны, а в Питере все прошло практически без стрельбы и без жертв. Но я же не стану говорить двум советским генералам, что я это знаю! В учебниках истории тех лет этого факта не было. Наука история – редкостная проститутка.

Так как Петр Петрович сам начал говорить о неудовлетворительном состоянии разведки на фронтах, я ему поддакнул и обратил его внимание на то обстоятельство, что у немцев практически исчезли танки в группе войск «Север». Были, их было много на этом фланге. Да, мы их немного проредили, и немцы отвели на пополнение танковые дивизии Гёпнера, но прошло два месяца, но они здесь так и не появились. Следовательно, они находятся в другом месте. Из 4-й группы у Луги находится дивизия «Полицай» и 58-я пехотная на Нарвском рубеже. Они, скорее всего, из группы просто выведены. А самая мощная в СССР танковая дивизия совершила единственное наступление и стоит в обороне напротив пустого места.

– И где, по твоему мнению, начнут? – практически без особого интереса спросил Евстигнеев.

– Ну, своего мнения мне иметь не положено, а противник по этому поводу говорит, что цель наступления определена фюрером, и это – Москва. Двое немцев болтали между собой, что обе дивизии пополнили группу Гейнца-Урагана. Насколько я понял, это 2-я танковая группа, она где-то под Харьковом, чуть севернее. Третья группа, опасаясь удара 1-й Краснознаменной, ушла на юг, прикрывшись 16-й армией. Это та, которая за Шелонью стоит, на нашем левом фланге, части которой якобы атаковали Новгород, по данным нашей разведки, но там их не оказалось. Наши соседи вроде как зашевелились, но нас к этому действу не привлекают, а отправляют целый батальон на Свирь. Там пяти танкам делать нечего. Нет там противника, способного с ними бороться. И уже не будет. И чем там будет заниматься мой батальон? Вечно ожидать топлива? А немцы в 27 километрах от Валдая. Мост, который сейчас городим, с большим толком надо бы использовать на Шелони, а не на Свири. Там мост у нас уже есть, главное, чтобы его не упустили, как 16 сентября. А батальон переместить на тот берег Волхова. Сразу дивизию нам не сдвинуть, неизвестно где снаряды брать, а батальон вполне на том участке действовать сможет.

– Ой, помолчи! Как же! Так и отдал Попов «свою» дивизию! Как только разговор зашел, что Северный будут делить, так он потащил сюда «лишние дивизии». Задействовать Кулика и его армию он не может и не хочет, хотя они ближе, а ослабляет и без того слабенькую Медвежьегорскую группу, целую армию оттуда пытался выдернуть, – с горечью сказал Баранов.

– Мнение твое, комбат, понимаем, рвение – тоже, но ты получил «свое направление», вот и действуй, – резюмировал Евстафьев.

– Зерно истины в этой куче дерьма есть. Так что: не растаскивай батальон по городам и весям. Действуй компактно, придерживаясь «железки». Но хватит о делах наших скорбных. Люди мы не свободные, все под уставом ходим. Начальству, как говорится, видней. А такие свободные вечера, да с хорошим поводом – большая редкость, так что не порть настроение. Давайте лучше о бабах! – новоиспеченный генерал-лейтенант Баранов достал еще одну «казенку»-«огнетушитель», их, после приказа о фронтовых, наладились выпускать. У нее на этикетке не было цены, но было указано, что выпускается она для нужд РККА. Частенько на этой белой этикетке находились целые письма тех, кто ее разливал. Он начал отбивать на ней сургуч.

Ввязываться в бой с собственным начальством оба генерала не рвались. «Жираф большой. Ему видней!» Вновь на стене замаячил силуэт и глаз кобры. Я понял, что она тоже жива и продолжает мешать мне выполнить свое предназначение: защитить свой дом, по-другому моих подопечных не спасти. Ходят они по краешку, постоянно заглядывая в глаза смерти. Через два часа нас отправили в Чудово, где Василий должен присоединиться к своему батальону. Закончился пятый месяц, как у меня на попечении оказался этот человечек. Я уже привык к нему, в меру сил и возможностей стараюсь всегда ему помогать. А то, что не всегда получается все сделать как надо? Куда ж от этого деваться.

Глава 24

Ленфронт, Чудово – Оять,

28–30 сентября 1941 года

Перед отъездом сунул Саше записку для Волкова, в которой просил максимальное внимание уделить паромам и взорванному жэдэ-мосту через Шелонь. С его помощью можно быстро создать паромную переправу через эту реку. Вместо настила из дерева рекомендовал усилить палубу Х-образными квадратными ребрами из катаного 16-мм металла. В этом случае грунтозацепы перестанут задевать палубный лист. Следы от гусениц на понтоне были глубокими, и в таком виде, как есть, он не годился.

В Чудово едва успел запрыгнуть в последний вагон уже набиравшего ход эшелона со своими танками. Там оказалось два взвода ремроты и часть водителей роты артснаба. Большинство из них спали вповалку, так как все эти дни работали по 25 часов в сутки, проводя различные ТО всему парку батальона. Не спали только два человека: старшина ремроты Ребров и дневальный, незнакомый красноармеец азиатской внешности. Ребров предложил чайку и фронтовые, видать попахивало от Василия, на опохмелку. Увидев шпалу на петлице, сразу сказал, что это повод, и от чести поздравить его с новым званием он не откажется.

– Куда нас потащили, тащ капитан? – спросил он, вытирая усы после водки. – В Ленинград?

– Нет, на Свирь, в Оять. – Скрывать место назначения уже было бессмысленно.

– К финнам? Это плохо. Похуже немцев будут. Пальцев мало заказали. Мин будет – море! Я ж в 7-й армии был в сороковом. Слышь, Жолдуз, че говорят, к финнам едем. Если ты там уснешь, на посту, как третьего дня, они тебе вмиг горло перережут, как барану. Лесные люди, охотники.

– Откуда ты, Жолдуз?

– Узбекистон, тавариш капитон, Андижон, Шахри-хон, Сталино по-вашему. Канал там строил, механик я, доброволно.

– Узбек?

– Таджик, моя двигатель хорошо знает, а мине только с ружьем стоят дают. Работать хочу.

– Будет тебе работа, будет.

Не знали мы тогда, какие золотые руки у этого человека. Как будут оживать под ними убитые двигатели танков батальона, а потом и целого полка.

А сейчас он кинулся показывать капитану, совсем пацану рядом с ним, какой замечательный инструмент он привез для работы. Говорил он по-русски с сильным акцентом. Понять можно было, но приходилось прислушиваться. Вот его в караулах и замучили, так, что на посту засыпать начал.

В Кусино Василий вышел из вагона, как только остановились, и прошел в середину состава, где, по словам старшины, находился капитан Лукьянов, зампотех и начальник этого эшелона. От состава отцепили почти половину платформ и вагонов, на которых стояли под брезентом самолеты без крыльев. Здесь аэродром, который прикрывает мосты в Чудо-во и у Киришей. Прицепили другой паровоз и тронулись дальше в темноту ночи. Пересекли Волхов, Сясь, Пашу и встали под выгрузку в Ояти. Выгружаться здесь особо негде. Это всего-навсего небольшой разъезд на большой дороге. Стоит металлический помост со съездом. Маневровый паровозик подтаскивает к нему платформу, забиваются башмаки, механик на месте разворачивается, да еще так, чтобы не завалиться на противоположную сторону, и спускается по настилу. Один перевернувшийся танк и сломанный помост лежит в нескольких метрах от действующего. Не выдержала конструкция веса танка. Давыдов, и.о. командира, здесь, ему обратно в дивизию, предлагает сдать-принять прямо на станции.

– Почему машину не перевернули?

– Вытащили аккумуляторы, решили дождаться Лукьянова, командир и механик танка говорят, что торсионы могут не выдержать, если переворачивать как есть.

– Что еще хорошего скажешь?

– Строгача получил за твои «Татры».

– Знаю, снимут его, не беспокойся.

– А так боев не было, только налеты. Топливный резерв пришлось оставить в Ермолино, цистерну под него не дали.

– Черт, и что делать будем? Оно ж на машинах было? Как так?

– Заставили перелить в емкости в Ермолино или отдать в дивизию, я перелил, а топливозаправщики под бомбежку попали, так что двенадцать штук в минусе.

– Что? На хрена ты их в дивизию-то отдавал? Ты ж – отдельный!!! Послал лесом, нету, в ремонте! И все!

– Угу, далеко ты Пинчука пошлешь! Он-то – комдив!

– Да это не он, это Йоси Шпиллера проделки. Он парень вот такой, но он – еврей, и своего не упустит. Он знал, что дорогу бомбят, и свои машины зажал. Где телефон?

– В штабе и на станции. Мы в монастыре стоим, в женском. Правда, монашек нет, и туалеты неудобные.

– Пошли на станцию.

Связь, естественно, барахлила, но до Шпиллера Василий дозвонился. Потребовал забрать топливо в Ермолино и пригнать сюда, сказал, что ТЗ не вернет, и такие подставы, как оставить батальон без ТЗ, он Шпиллеру не простит.

– Прекрати свои одесские шуточки, гони заправщики, позвони с утра Волкову, скажи, чтобы тебе направил новые. Мне без них – полная труба.

Борисыч еще рассказал какой-то бородатый анекдот, но подтвердил, что такой обмен его устраивает. Естественно, что все старые машины он слил в отдельный гвардейский. В общем, еще сутки простаивали, затем появился капитан Захарченко, разведрота.

– Петр Петрович просил напомнить, что за тобой Свирьстрой и песчаный карьер.

– У меня пехоты нет.

– А мы-то на что?

– Тогда другое дело. Приказ есть? Потому как я в резерве 7-й армии.

– Есть.

– Тогда начинаем подготовку.

Танки первой роты были на том берегу Ояти. Они и выгружались там. Сразу за железнодорожным мостом существовал отворот влево, который шел по берегу Ояти параллельно основной ветке. Там находилась Оять – грузовая. Там, за рекой, кто-то сложил наши боеприпасы, там же стоял истребительный полк на И-16, прикрывавший этот участок побережья Ладоги. Военлетам очень не понравилась выгрузка и проход тяжелых танков по их «неприкосновенной территории», поэтому основная часть батальона высажена на противоположном берегу реки, и переправиться она могла, только погрузившись вновь на платформы. Ближайший мост в полутора часах хода вверх по реке в Алеховщине. Да пара бродов с недостаточно прочным грунтом. Но «что имею, то и введу». Деваться некуда, надо ехать к летунам-воякам договариваться, в общем, мороки было больше, чем смысла. Приток боеприпасов и пополнения на этот берег мы оборвали. У финнов есть, правда, Н2П, некогда служивший переправой у Лодейного Поля, но «неожиданный» их выход на правый берег Свири, прямо к мосту, вынудил понтонеров перерубить троса на нашем левом берегу. Мост уплыл к финнам в качестве подарка, а они – народ хозяйственный, сразу из воды его вытащили, потопить не дали, и держат его где-то в лесах. Где и когда они наведут эту переправу – одному богу известно. В общем, пока мы готовились, финны высадились у Коквениц (станция Сегежи), решив отрезать Лодейное Поле от Большой земли. Но через два часа им пришлось рубить концы на переправе и возвращать понтоны их законным владельцам. Пауза, которую мы выдержали, отведя танки в Оять, пошла нам на пользу. Привыкшие к тому обстоятельству, что наши войска и население быстро скатываются к панике, они решили одним ударом разрубить этот гордиев узел. Скорее всего, данные на наш танк они получили. Мост в Алеховщине наши танки пропустить не мог, да и финско-немецкая авиация в тот день его здорово повредила, а то обстоятельство, что танки стоят в монастыре, скорее всего, было им известно. Разведка у них работала прекрасно, особенно учитывая то обстоятельство, что против нас действовал РОВС (Руссский Обще-Воинский Союз). Одним из его почетных членов был генерал или уже маршал Маннергейм. И эти места для некоторых его членов были родными, хуже того: изъятой собственностью. Там, у Коквениц, существовал паром через реку. С его помощью, без всяких катеров, финны вручную установили Н2П и переправились через Свирь, попытались, и успешно, захватить станцию Заостровье, в 18 километрах от Ояти.

Иванов действовал двумя группами по семь машин в каждой. Василий переправиться к ним не успел, поэтому находился на станции, где испытывалась новая аппарель, сваренная из сломанной «игрушки» НКПС. В ремроте за два дня ее соорудили. Она позволяла вести погрузку-выгрузку танков на любом переезде. Причем скорость погрузки была в 15–20 раз выше, чем с помощью бортового помоста. Поезд подгонялся к переезду и уже установленной аппарели, на которой был узел сцепки с составом. За рельс на середине (по ширине) переезда крепилась стальная полоса, закрепленная костылями. Полоса служила для установки «флажка», в который должен был коснуться танк корпусом. Флаг убирался, и мехвод разворачивал машину на месте до этого же флага, который переносили направо или налево, на другую полосу, вставая точно напротив аппарели. И своим ходом добирался до последнего свободного места в эшелоне. На ЧТЗ трактора и танки грузили на поезда только со стороны хвоста поезда. Поэтому, когда комбат показал «народу», как это делается, все тихо присели и смотрели на это действо через пальцы обеих рук, которыми прикрыли глаза. В армии эстакада считается одним из сложнейших элементов подготовки механиков-водителей. Свалиться с эстакады довольно легко. «Гонял» этому элементу учат на специальной площадке, с которой не упасть. Здесь такой не было, но КВ был хорош именно тем, что мехвод сидел четко посередине танка. Платформ было только пять, на которых приехал первый взвод, машина комбата и ТМР. Они стояли на Ояти-грузовой, но там места для учебы не было. Пришлось «договариваться» с железнодорожниками и использовать большое дневное окно, когда поезда не ходили из-за бомбежек. На всякий случай подготовили к переброске еще пять танков, но они не понадобились. Иванов взял в клещи высадившийся батальон финнов и бил по той стороне переправы, пока финны ее не обрубили на своем берегу или это сделала шрапнель. Остатки финского батальона ушли в болотистый лес между Заостровьем и Шоткусом, места там гиблые, особенно если тебя подгоняют шрапнелью. Закончив под Заостровьем, после того, как подъехал Василий и подвезли боеприпасы и топливо, четыре танка и ТМР ушли к линии фронта, выполнять задание начальника разведки. Увы, мы здесь опоздали. Финны оставили только арьергард, они ушли из Свирьстроя. В Тененичах и Верхних Мандрогах все было заминировано и подготовлено к сожжению. Мы потеряли трал и экипаж ТМР на фугасе. Финны прикопали крупнокалиберную бомбу и мину, служившую детонатором для бомбы, которая взорвалась прямо под танком. Обороняться они умели.

Глава 25

Ленфронт,

1 октября – 28 октября 1941 года

В тот день началось наступление немцев на Брянском фронте, но в связи с обострением обстановки у Лодейного Поля Василий даже пикнуть не смел о том, что он попусту здесь теряет время. Целый месяц продолжались вылазки финнов вдоль всего течения Свири. То на одном, то на другом участке появлялись их передовые отряды. Пришлось распределить повзводно танки с пехотным охранением, чтобы успевать реагировать на действия противника. С Московского направления вести шли плохие. Я не беспокоился за Москву, ибо знал, что немцев остановят. А вот финны старались изо всех сил. Это был «их» шанс и их выбор. Наконец полковник Волков привез эшелонами новый ТМП (тяжелый мостовой парк). 21-я дивизия смогла расширить плацдарм на правом берегу всего на километр вглубь и выйти на том берегу к рабочему поселку напротив Подпорожья. В Лукинской, на станции Свирь, в Важино и Юрьевщине сидели финны. Дело портил «финский» бронепоезд, захваченный ими где-то в Карелии. Он маневрировал между Важинским портом и станцией Свирь, и пехота с легкими танками ничего сделать с ним не могла, тем более что перед насыпью было большое топкое болото. В общем, наступление на станцию захлебнулось. Болото и лес справа от станции не давали возможности развернуться для боя со стороны Рабочего поселка. Оставалась одна возможность: высадиться в Важино. Выбрали два места для переправы: у Юрьевщины, напротив Кабацкого ручья. Это – правый берег Важинки, притока Свири, всего 148 метров между берегами, и с обеих сторон стоят столбы для паромной переправы. И в само село Важино, 230 метров, но с риском попасть под огонь проклятого бронепоезда. Собственно, и первое место могло быть обстреляно им, но не на прямой наводке. И хотя там дополнительно требовалось форсировать еще одну реку: Важинку, чтобы выйти к станции, было решено воспользоваться бродом у Курпово, а переправляться через Свирь в Юрьевском. Разведка ушла за реку, автомашины, на которые был погружен ТМП, красноармейцы вручную, чтобы не прошуметь, толкали четыре километра. Рота Захарченко сработала чисто и беззвучно. Понтонеры спустили шлюпку и перебросили проводник на тот берег. Разминировали столб с блоком для переправы, залили подшипники маслом, чтобы не скрипело, протянули трос обратно на противоположный берег и завели его на лебедку. Дальше тишина кончилась! Заговорила наша артиллерия, прикрывая шум моторов, плеск воды и рев моторов катеров, протаскивающих мост к тому берегу. Первой, естественно, пошла пехота, затем легкие танки, ну, а после этого дали команду и первой роте заводиться и следовать к переправе.

Василий сам сел за рычаги, первой машине тяжелее всех, остальные движутся по кормовому огню, а водитель первой правит в полной темноте. Чтобы сорвать корректировку огня противника, и саперы, и артиллеристы активно дымили, им помогали катера понтонеров, так что видимость около нуля, ну, чуточку больше. Мост раскачивался, но в целом уверенно держал танки. Но ближе к середине реки регулировщик подал сигнал снизить скорость движения, чтобы снять непонятно откуда взявшуюся поперечную раскачку моста. Еще пятьдесят метров, другой регулировщик уже машет: «давай-давай», подгоняет! Скрип берегового понтона о камни берега заглушил даже звуки двигателя. До третьего перекрестка летели еще в дыму, дальше он кончился. Еще один регулировщик направляет машину в сторону от деревянного моста, к броду, через который навалена куча бревен, вместо моста. Кабацкий ручей позади, разворачиваемся в боевой порядок. Василий пересел на место командира и, дождавшись соседей справа и слева, подал команду вперед. Бой шел уже на той стороне Важинки.

У Курпова на броню сели разведчики. Легкие танки проскочили по мосту. А в реке, в некоторых местах по грудь в воде, стояли саперы с шестами, обозначая разведанный брод.

– Держись, разведка! Подмочу! – крикнул механик Серега, но сам сбросил ход, перешел на пониженную передачу, как учили, и двинулся вперед, предварительно опустив кресло и закрыв люк. Брод в некоторых местах был на пределе, но обошлось, благо что каменистый.

– ТМР «03», «02», вперед! – подал команду капитан, пропуская разградители, которые еще и переправу чуток поправили, завалив пару ям грунтом.

Дальше пошли лесной дорогой, обходя узел сопротивления финнов слева, прямиком на станцию. На станции полно зениток, поэтому требовалось действовать аккуратно. В лесу темно, как у негра в одном месте, ТМР «03» выскочил на просеку, где стояли финские или немецкие батареи, и повернул влево. Ему их огонь, как слону дробина. Только если в борт. Но следом за ним идет пехота. Сложность на первом участке была в том, что на просеке две дороги целых триста метров, и на обеих стояли зенитки, 16 штук, вот и пришлось пропускать вперед две машины. «03-я» прикрыла тралом «02-ю», и та проскочила на вторую дорогу, между ними метров пять-семь. Закопали пушки и вернулись назад. Василий уже подбил бронепоезд и его паровоз. Головной вагон взорвался изнутри. Паровоз во все стороны пустил пар, уйти со станции он не успел. Явно шел на прорыв. Еще две позиции зениток были за путями и их скрывало какое-то здание. Пропустили вперед ТМРы и разведку. Остальной десант занял круговую оборону. В штаб 21-й доложили, что держим северную горловину, не мешайте, они продолжали накрывать станцию артиллерией. Полковник Гнедин орет, требует, чтобы второй взвод немедленно взял южную горловину. А ТМРы все у нас и работают.

– Роту остановил я, КБ-ноль первый. Лезть в лоб на 88-е «флаки» нет никакой необходимости. Станция уже наша. Выкуриваем. Не требуются лишние потери.

Что тут началось, но я ушел с этого канала. Своей работы хватает. ТМР закончили разбираться с зенитчиками, но им мешал бронепоезд. Бил, зараза, во все, что движется по станции, хвостовые два вагона оставались целенькими. Пришлось поменять позицию и ударить с другого ракурса. Не совсем удачно, потеряли гусеницу на мине. Финны успели поснимать предупреждения о них. Пришлось менять палец и трак. Но дурацкий «голубой вагончик» огрызаться прекратил. Завершили работу и ТМР. Сзади подошел еще один батальон пехоты и полностью взял станцию. Докладываю в штаб десантной операции, что станция наша, и что пошел к Купецкому (там склады финские и есть чем поживиться). Про это мы, конечно, промолчали! В ответ ругань и требование дождаться командования 21-й.

– А что, ему передали командование? Когда и кто? Генерал-лейтенант Попов и генерал-майор Евстигнеев (само собой не их фамилии, а позывные) мне таких указаний не давали. Я не придан 21-й. Иду к Купецкому! Связь кончаю.

Улыбающаяся рожа Захарченко:

– Лихо ты их! С меня гешефт. По коням! – махнул он своим архаровцам, и мы двинулись «грабить банк».

Чего там только не было! Поджечь его «финики» попытались. Они как раз занимались погрузкой на автомобили всего самого ценного. Они-то лучше знают, где что лежит. Сдуру ткнули горящим факелом в стену, облитую бензином, но мы этот угол снесли выстрелом, оторвав его от здания. Добив охрану и водителей, стали разбираться с трофеями. За этим занятием нас и «поймало» начальство. Но, кроме Гнедина, среди «встречающих» находились генерал Евстигнеев и генерал Баранов. Так что нам достались все пряники, делиться с кем-либо мы не собирались. Все трофеи взяли мы и разведчики. Нам их и сдавать. Ваши тут совершенно ни при чем.

Само собой, что Гнедин попытался наехать за то, что не выполнил младший по званию приказ старшего.

– У меня – свое начальство, товарищ полковник. И своя задача. И я умею добиваться исполнения этой задачи, – показал ему рукой на нарисованную звезду Героя и три ордена на башне танка.

– С той стороны еще одна звездочка, а вообще, у нас танк – трижды геройский.

В разгар событий появляется еще один генерал, с тремя звездами. Все его знают, кроме нас с Василием. Гнедин докладывает:

– Товарищ командующий…

Получается, что минимум командарм. Так! 21-я передана из резерва Ставки в 7-ю армию, командовать ей должен Мерецков, но это не он. Тот – генерал армии, а этот – генерал-лейтенант. Ничего не понимаю! Нос – картошкой, глаза с сильным прищуром, крупный подбородок. Выручил Баранов, назвав сначала имя-отчество, а затем и фамилию генерала.

– Доброй ночи, Филипп Данилович! Давненько не виделись, товарищ Гореленко, прошлый раз месяцев восемь назад. Или семь?

– Семь, Виктор Ильич, семь. Твои, что ли, помогали? – ответил генерал, пожимая руку начальникам АБТУ и разведки фронта.

– Ну, кто кому помогал, это еще вопрос. Мои. Первый гвардейский батальон 1-й дважды Краснознаменной. Ну и резерв фронта, выделенный Петром Петровичем.

– А чего сам здесь, ты ж теперь начальство? Кстати, когда танки дашь?

– А я что, не дал?

– Так то ты не мне дал, это ты ему дал, – показал рукой командарм на Евстигнеева. – Что ж это за армия: без танков?

– Так я ж тебе давал, целый полк, 2-й танковый.

– Ну, брат, ты вспомнил! Когда это было?

– Да не так давно, в июле. Так где он?

– Нету, мы потом из него 51-й батальон создали, но отвести его не смогли. Так что вечная память твоему полку.

– А сорок шестая бригада?

– Здесь, на правом фланге. У Вознесения. Там финны покоя не дают, а твои туда и носа не суют.

– Ну, а чего соваться, если у тебя там целый танковый полк, почти сотня танков.

– Да какая сотня, Ильич? Нет никакой сотни, и потери имеем, и техника старая, латаем, латаем, а все без толку.

– Я таких сведений не имею. На 25-е – более чем удовлетворительная сводка, 11 процентов потерь, половина из которых – возвращаемая. Благодарность Копцову объявил.

– Танки давай! Новые, вот такие.

– Танки распределяю не я, Москва. Две бригады туда ушло, третью грузим, четвертую комплектуем, а я их для своей 1-й армии готовил.

«Во как! Похоже, что ситуация начала потихоньку меняться в лучшую сторону. По крайней мере на Ленфронте. Интересно, почему о применении этих танков на других фронтах не слышно? Появляются и исчезают? Странно, казалось бы, их должны были сунуть в бой прямо с эшелонов. Но пока об этом молчок. Так-так-так! Что там было в это время поблизости? А, 8-я танковая должна была перерезать железку между Ленинградом и Москвой. Надо будет спросить Ильича», – продолжал я обдумывать услышанные новости.

– Да ладно, Данилыч, не дуйся, роту тяжелых получишь, еще до праздников. А старые КВ сдашь на ремонт и модернизацию. Есть в плане такое, если ничего не изменится. Нас продолжают растаскивать, у Пинчука целый полк изъяли, перебросили левее, латали дыру у Крестцов. Теперь никак не могу вернуть его, хотя бои там закончились. Развезло дороги, грунт тяжелые держать перестал.

Тут я понял, в чем я ошибался! И действительно! Со второй половины октября шли дожди, небесная канцелярия «сводила баланс» и выливала излишки. Здесь дожди были, но не затяжные, дороги еще держались, только речки вспухли. А первое немецкое наступление на Москву захлебнулось именно в грязи. А КВ-3 грязи не любит. Так что все танки пошли в резерв Ставки. А Большую Вишеру взяли те части немцев, которые были на правом берегу Мсты, а их туда Черняховский в этот раз не пустил. Единственная дорога на Большую Вишеру там находится. Так что, верно действует Ставка, изматывая противника и держа в рукаве козырный туз.

Тут появился Евграфыч, и не с пустыми руками, он и Иван тащили пару каких-то ящиков, сверху на которых стояли красиво украшенные коробки. Увидев начальство, они решили поставить «награбленное» на землю, покурить и переждать, пока темно и начальство их не видит. Как же! Баранов выцепил взглядом обоих и понял, что они не просто так стоят за деревом. Пришлось делиться «Мартелем», да еще и со всеми, и самим организовывать «стопочку для сугреву» начальству на навесной полке «01-го». И «За взятие станции Свирь». Потом «За уничтоженный бронепоезд». Тут Гореленко расщедрился и наградил экипаж «01-го» «Звездочками» и «За отвагу». Он, единственный из присутствующих, кто имел на это право. Остальные могли только ходатайствовать. В конце концов начальство устало топтаться у танка и расположилось в конторе склада, оставив нас с экипажем у машины. Их адъютанты начали «соображать», чем угостить начальство. Мы тоже все забрались в машину, ибо вновь начался дождик, закусили, чем бог послал, и бросились в объятья Морфея. Бой закончен, до утра никуда не двинемся.

Глава 26

Ленфронт,

29 октября – 18 ноября 1941 года

Баранов и Евстигнеев разбудили всех, когда небо немного посветлело. Передали приказ дополнительно перебросить на плацдарм десять танков и помочь пехоте очистить от противника участок фронта между озерами Вачозеро – Пидьмозеро – река Свирь. На станции уже пыхтел новенький бронепоезд с крупнокалиберными 130-мм «универсалами», гордостью завода «Большевик». Ставка ставила задачу освободить Кировскую железную дорогу. Ленинград уже передал этот приказ в Оять. Так что солдат спит, а служба идет. Первой роте предстояло взаимодействовать с ротой Захарченко на левом фланге наступления. Василию надлежало заняться правым флангом, действуя с разведывательным батальоном 7-й армии. В общем, вперед, на Петрозаводск! Для того, чтобы понять, в какую задницу нас засовывали, представьте себе, что дорог здесь три: основное шоссе находится слева и в руках противника, Олонец— Петрозаводск. Еще одно, условно говоря, шоссе находится справа и идет вдоль берега Онежского озера. Кольцевая грунтовка огибает район двух больших озер и сходится в Подпорожье. Остальные населенные пункты имеют связь с железной дорогой, только и то в основном на лодках, по несудоходным рекам. От железнодорожных станций отходят небольшие самопальные грунтовки, дабы население могло сдать урожай и воспользоваться магазином на станциях. Всё! Наступай и радуйся! И жди, когда тебя отрежут финские егеря, просочившиеся по флангам.

– Петр Петрович! Чтобы выполнить задачу, я должен иметь платформы и паровозик. Естественно, четырехосные. И не пять штук, как сейчас, а на весь батальон. И паровозик должен быть свой, а не заказывать его у НКПС. И кто-то, но не я, должен жестко держать восточный берег Пидьмозера. И на участке четырнадцать крупных мостов. Я голову даю на отсеченье, что даже Челму бронепоезд не возьмет, дай бог, чтобы сам в ней, в реке Челма, не оказался.

– Филипп Данилыч! Ходи сюда! Вопросы есть! – прокричал Евстигнеев, подзывая Гореленко, который ставил задачи своим командирам чуть в стороне.

Их группа, потихоньку и оговаривая свое, двинулась в сторону танкистов и разведчиков. Так было всегда: каждый получал свою задачу, и когда нарывался на возникшие неприятности, то вспоминал о соседях и о связи между родами войск. Доставайте меня из задницы, иначе вам попадет, потому что я пожалуюсь наверх, может быть, даже «самому».

Начали задавать вопросы, а готовых ответов практически ни у кого не было. Вернулись в конторку склада, там быстренько убрали со стола остатки пиршества, разложили карты, затем их сменили на те, которые предложил Василий. На них названия, правда, выполнены по-фински, но это были переизданные в 41-м году карты русского ГенШтаба, с корректурой на апрель 1941 года, и с уточнениями, сделанными по данным немецкой авиаразведки на середину июля. Эти карты были захвачены на станции Свирь, они лежали в сейфе начальника станции. Один комплект подарили Гореленко, комдиву-21 не досталось.

– Пришлете своих картографов, они перенесут обстановку и сделают корректуру.

В результате операция началась только на следующее утро. Наступление шло медленно, очень много работы было у саперов. Финны, где только позволяла местность, ставили минные поля, ловушки, снайперов, пытались действовать проникающими группами, в общем, разыгрывали сценарий «зимней» войны. А тут еще и снег выпал. Из Ленинграда получили дополнительные ТМРы, четыре штуки, три из которых имели манипулятор. Стало чуточку полегче, и чуть быстрее пошли вперед. Но у станции Ревсельга финны взорвали крупный мост. Остановили продвижение бронепоезда в очередной раз и начали наступление с нашего правого фланга. Ударили силами 7-й пехотной дивизии и передислоцированной 163-й немецкой. Это все равно что пять наших дивизий бросились рвать на части одну. По пехоте и артиллерии примерно так и выходило. Как и ожидалось, удар наносили с расчетом выйти на Токари по северному побережью Пидьмозера. Мы к тому времени заменили «гусянки», ленивцы, ведущие шестерни и поддерживающие катки на всех машинах, кроме ТМР, на широченные «зимние», они были разработаны для танка КВ-1С, но пошли на все машины с корпусом «Клим Ворошилов». Снизилось давление на грунт до 0.82, появилась возможность нормально двигаться по глубокому снегу. Тем не менее танк за железнодорожные габариты не вылез.

За все время наступления мы ни разу не показали противнику полное количество тяжелых танков на этом берегу. Впереди каждой боевой группы действовал усиленный взвод, а остальные танки батальона стояли в лесу под Купецким и на той стороне реки у Подпорожья. Переправу на время ледостава снимали, но платформы выделили, и мы могли быстро перебросить танки на любой берег Свири, если понадобилось бы. Вопрос быстрой погрузки-выгрузки уже был полностью отработан. Пока работала немецкая артиллерия, мы выгрузили 24 танка в Токарях, а 16 машин прошли маршем к Шангострову. Все это было заранее оговорено с Гореленко, и его истребители нас прикрыли и отогнали финского корректировщика. Немцы и финны пошли в атаку, в результате которой потеряли деревни Гришинскую, Воробьеву Николу, Большой Посад, Князево, Прокино и Крюков Посад. Все, до самого Иванькострова. Мины они сами сняли перед наступлением. Гореленко под шумок форсировал Свирь у Вязострова и взял Иваньково. Перебросил несколько батальонов в Большой Посад, так как мы оседлали очень важную дорогу, которая вела в тыл наступающих на другом участке финско-немецких войск, и через восемь часов, останавливаясь только дозаправиться, подошли к Вальковщино, окружив атакующих Ладву финнов. Впрочем, в тех местах кого-нибудь «окружить» несколько трудновато. Финские егеря рассыпались по лесам и начали отход в сторону Онеги. Но 1300 квадратных километров территории мы забрали назад.

Гореленко перебросил через Свирь еще две дивизии и 46-ю танковую бригаду, которые сосредоточил у Калинской. Это – ключ к обороне юго-западного побережья Онеги. Тяжелые танки, полученные им 6 ноября, перебросил через Важинский порт и пригнал туда же. Через три дня он отрезал финнов, взяв Шелтозеро. Большая часть их 7-й пехотной дивизии оказалась в оперативном окружении у Вознесения.

От нас он требовал невозможного:

– Комбат, давай на Педа-сельгу, дави. Брось ты этот чертов бронепоезд, пока мосты восстанавливают, финны очухаются и даванут. Давай.

– Так нечем давить, тащ генерал, пехоты нет, артиллерия отстала. В резерве у меня два взвода. Остальные в бою. Мы же не стоим, зачищаем окрестности.

– Я сказал: бери Педа-Сельгу! – и повесил трубку.

Пришлось связываться с АБТУ, оттуда пришло РДО: «Действовать согласно утвержденному плану, за доверенный вам участок фронта несете персональную ответственность!» Подписано командующим фронтом и «командующим бронетанковыми войсками фронта» полковником Волковым. Вот это номер! А где Виктор Ильич?

Оттянул на себя «излишки» КВ-3 на участках, собрал в кулачок 25 единиц, остальные с фронта не снять, сомнут. Они продолжают работать с дивизией Гнедина, кстати, вполне нормальный комдив оказался, просто ему было обидно, что столько сил и времени потратил на взятие станции, а взяли ее «варяги» на новой технике, которую ему не дали. «Усё, работаем по вновь утвержденному плану!» – как говаривал товарищ Папанов. Железнодорожный батальон поднимает фермы мостов, восстанавливает опоры, после этого двигаемся дальше, оставляя участок железнодорожным войскам НКВД.

Баранов прорезался в сводках СовИнформБюро, его первая гвардейская танковая армия прорыва участвовала в параде в Москве и первой перешла в решительное контрнаступление на Волоколамском направлении. Её ввели в бой на рубеже Щелканово-Медведково на фронте шириной всего 20 километров, 18 ноября. Сломив сопротивление противника, части армии с ходу, к середине дня, освободили город Волоколамск, нанеся огромный урон четырем танковым и мотопехотной дивизиям генерала Гёпнера. Судьба вновь свела этих генералов в смертельном бою, и противник дрогнул. Он, как никто другой, хорошо представлял себе ту мощь, которая обрушилась на его войска. Узнав, что русские ввели в бой свежую танковую армию на КВ-3, он бросил карандаш на карту, где только что исправил линию положения войск.

– Это конец! Отходить, выдвинуть вперед самоходные «флак-88». Их задача: прикрыть отход армии.

Глава 27

Ленфронт – Западный фронт,

19 ноября – 2 декабря 1941 года

Участок от Ладвы до Пяжиевой Сельги проскочили быстро, за три дня. Тут небольшое нагорье, сухие места, с твердым грунтом, да и дорога слева от «железки» есть. Справа в 12 километрах то самое село, которое требовал взять Гореленко. Между ними доминирующая над местностью высота 205, кстати, железнорудное месторождение, там в наше время несколько карьеров, а сейчас только один у станции Деревянка. Перед ней – разрушенный мост. Финны «очухались» и солидно замусорили окрестности, а на горку втащили артиллерию. Части Гореленко застряли у высоты 139 у Ишанино, а у нас все орудия, что на танках, что на бронепоезде работают только на прямую наводку. А Таквела, финско-немецкий генерал, подданный Российской империи, который против нее начал воевать еще 1914 году в рядах Рейсхеера, германской императорской армии, так что упертый и опытный товарищ, расположил гаубицы и мортиры на обратном склоне этой высоты. Опытный артиллерист, заканчивал артиллерийское училище и академию в Германии, именно как артиллерист, завалил все дороги, разбил их на квадраты и пристрелял свои орудия. ТМР не могли даже подобраться к завалам. У него оказалось 10 батарей новейших советских гаубиц М-10. В нашей группе, как я уже писал, было четыре гаубицы, да вот беда, стояли они на танках КВ-2-2, и максимальный угол возвышения у них был 12°. Гореленко приехал выговорить нам все, что он думает по этому поводу. Бронеплощадка с генералом подъехала ночью, он проинспектировал весь участок железной дороги от станции Свирь до станции Нырок, где остановился бронепоезд и находился штаб группы. Станция Пяжиева Сельга была в наших руках, но находилась под обстрелом. Железнодорожный батальон укреплял подорванный, но уже отремонтированный переезд через небольшую речушку между двумя станциями.

– Вот, я же тебе говорил, что брать надо было с ходу, теперь встали, и неизвестно на сколько. А ты приказом прикрылся.

– Быстро подготовить позиции в скальном грунте финны не могли. Скорее всего, они были готовы как вторая линия обороны, и заняты противником сразу, как мы взяли обратно мост. Но спросить не у кого. Все деревни и станции пустые, ни одного человека нет. А обратную сторону только вы сможете достать. МЛ-20 у вас есть, а у финнов орудия бьют максимум на десять километров. С берега Онеги достать можно. Вот тут есть дорога и вскрытое место для гранитного карьера. Мне у Кур-Сельги не пройти.

Гореленко тяжело вздохнул, не хотелось ему бить трактора и передки орудий на «той» дороге. Отговорка у него нашлась сразу:

– У Вознесения провозимся с переправой неделю, и потом пять-шесть суток их тащить по открытой местности. Давай так: я их гружу на платформы, а ты их в Ладве встречаешь. С ними пойдет 3-я бригада морской пехоты, используешь для охранения и атаки Кур-Сельги и Педа-Сельги. Ну и из Нырков «МЛ» вполне работать смогут, в том числе по Деревянке, которую ты взять не можешь.

– Взять-то я ее могу, да там дороги нет, чтобы орудия чертовы выбить. – Немного посопротивлявшись, дескать, со стороны Онеги эффективнее и снарядов меньше потратим, с планом командующего 7-й армии мы согласились. Давно было понятно, что без железной дороги продвигаться здесь практически невозможно, поэтому Попов и не разрешил Гореленко отвлекать группу от основной задачи.

Уезжая из Нырков, генерал поинтересовался возрастом Василия:

– Слушай, капитан, а сколько тебе лет? Что-то ты молодо выглядишь для капитана.

– Восемнадцать, товарищ генерал-лейтенант, и в армии с мая месяца этого года.

– Никогда бы не подумал, у тебя зрелые и безошибочные решения, как у опытного командира. А Героя за что получил?

– За оборону Литовского брода, под Псковом. А опыт… Когда столько приходится прятаться от авиации, он сам приходит.

– Да нет, тут что-то другое. Такое впечатление, что это у тебя не первая война. Это ниоткуда не приходит. Впрочем, может быть, это талант, а ты – будущий маршал. Вон, орденов уже больше, чем у меня…

– Так этот же вы сами дали. – Василий показал на «Красную Звезду», которой у Гореленко не было.

– Я? Ах, ну да! За бронепоезд! Было! – улыбнулся Гореленко, отбросив свои сомнения в сторону. Действия десанта, пошедшего в обход по бездорожью, ему тогда очень понравились.

Еще два дня «боев местного значения». Орудия подошли быстро и начали обрабатывать финнов. Третья бригада, она обороняла Подпорожье в районе стройки в начале сентября и отошла только по приказу, после отхода 314-й дивизии, была на отдыхе и пополнении до этого. Пополнялась за счет других бригад бывалыми морпехами, в том числе и собственным 4-м батальоном, который с боями по тылам противника вышел к своим, проделав 74-километровый путь по лесам и болотам от Торосозера до Токарей, а потом вновь отступал до Вознесения, со всем вооружением, кроме пяти БА-20. Командовал бригадой подполковник Рослов. После суток работы артиллерии он сунулся к Кур-Сельге, но пришлось откатиться, противник имел еще много неподавленных огневых точек. Но вперед прошел сосед справа, полковник Кошевой. Он рискнул и вместе с пехотой двинул гаубичный полк, который окончательно добил артиллерию на высоте 205. 46-я бригада двинула вперед тяжелые танки, поддержанные «тридцатьчетверками». Он взял Педа-сельгу, и продолжил наступление до 2-го совхоза, и там был вынужден перейти к обороне. Мы «застряли» у Деревянки из-за моста, которой был разнесен просто в дым, а под насыпью было огромное количество фугасов.

Вдруг ночью получаем приказ: «Батальону грузиться и следовать в Волхов. Дополнительные указания получите там». Приказ – более чем странный, но шифровку подтвердили. Василий перезвонил в штаб 7-й армии в Тихвин, там были в курсе и передали не задерживаться. Дополнительные паровозы уже направлены в наш адрес. Приступили к погрузке сразу на трех станциях и к отводу фланговых взводов и рот. Утром первый состав прибыл в Волхов. Но никакого приказа мы там не получили, в очередной раз сменили паровоз и пересекли Волхов опять и двинулись по другой ветке на Череповец. Причем днем и под охраной истребителей. Ничегошеньки не понятно. Попытка связаться с Волковым ничего не дала, радист штаба фронта дал «EC», только получив наши позывные. Это означало запрет на выход в эфир. Эшелоны шли «литером», практически без остановок. Только на смену паровозов. На станциях выстраивался с обеих сторон караул: «Из вагонов не выходить! Забирайте питание и воду!» Еще раз сменили направление. Теперь движемся на юго-запад. По радио передают победные реляции, освобожден такой-то город, бои у другого. Все хорошо, но почему такая спешка? Наконец, пошли медленнее. Слева – Москва в морозной дымке, окружная железная дорога. Остановились на станции, второй паровоз прицепили к хвосту поезда, тронулись в обратную сторону, имея паровозы с обеих сторон. Набрали ход. Я в этих местах не бывал, дорога идет на запад, скорее, на запад-северо-запад. Куда везут – непонятно, Москва уже сзади. Станция Искра, название знакомое, но карт нет. Разъезд Дубосеково. Вот теперь понятно! Волоколамское направление. Тормозим на станции Волоколамск, вдоль всего состава справа стоят помосты для выгрузки, с указанием веса 80 тонн. Поезд несколько раз дернулся, грохоча сцепками, и встал.

С платформы кричат: «Начать выгрузку!» Василий выпрыгнул из вагона, передав командование Евграфычу, подбежал к группе командиров на платформе и доложился.

– Комбат Челышев? Вам туда! – подполковник танковых войск махнул в сторону вокзала.

Быстро темнело, светомаскировка, мороз. На пассажирской платформе видно группу людей в чем-то белом. Обежав платформу, Василий поднялся по ступенькам и быстро зашагал по ней к невысокому зданию. Ба! Какие люди! Иосиф Борисович собственной персоной! И, черт возьми, как всегда ранен! Рука на перевязи.

– Салют, бродяга! Прибыл? Пошли!

Остальные командиры были Василию незнакомы. Внутри вокзала оказался лично командующий бронетанковыми войсками Федоренко.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! Командир 1-го гвардейского тяжелого батальона капитан Челышев!

– Здравствуй, капитан. Смотри сюда, вот такая ситуация: 1-я танковая армия взяла Ржев семь дней назад. Через три дня немцы ударом с двух сторон в двух местах перерезали Волоколамское шоссе у Бартеньево и Княжьих Гор. Три эшелона со снабжением армии до Ржева не дошли. Дважды пытались разблокировать армию, но немцы сожгли два батальона резерва армии и нанесли серьезные потери полку майора Шпиллера. Генерал Баранов предложил отозвать вас с Карельского направления и поручить вам провести деблокаду армии.

– Разрешите вопрос майору Шпиллеру.

– Не на параде, капитан.

– Чем жгли?

– Не знаю.