Королевская кобра Найтов Комбат

Глава 28

Западный фронт, Ржев – Думиничи,

2 декабря 1941 года

Генерал Баранов перешел Волгу через час после выхода нас к реке. Лицо в пороховой копоти, помогал с той стороны быстрее завершить деблокирование. Крепко пожал Василию и Шпиллеру руки.

– Молодцы, но немцы сейчас даванут с той стороны, а у меня слезы с боеприпасами и топливом.

– А зачем мосты грохнули?

– Вот он их взорвал, ему, видите ли, приказали! Козлы! – генерал злобно пальцем ткнул в сторону человека в шикарном монгольском белом полушубке.

– Что делать будем, командарм? Не вернуть этого! Мне приказал комиссар третьего ранга госбезопасности Цанава, вопрос был согласован со Ставкой.

– Да они мою армию списали, и на Челышева дело завели, что тянет с деблокированием. Знаю! А то, что за мной надо пехоту пускать и расширять прорыв, на это у них мозгов не хватило. Что делать: не знаю. Где эшелоны, мужики? От них что-нибудь осталось, или все пожгли и повзрывали?

Василий глянул на часы:

– Минут через семь будут, товарищ генерал. Надо пехоту через речку пустить и передавать снаряды по цепочке. И начать делать ледовый мост, но это долго. Что делать с топливом – не знаю.

– Он никогда ничего не знает, шо касается снабжэния. На станции, у восточной горловины, на запасных путях стоит пожарьний поезд! А он – не знает, шо делать! Головой надо думать, а не задницей, Вася! – с одесским акцентом сказал Иосиф Борисович.

Василий радостно стукнул его по плечу, он поезда не видел, шел по левому флангу.

– Ты слышал? – спросил начальника особого отдела армии командарм.

– Слышал, конечно!

– А чего стоишь? Марш на тот берег и гони к мосту цистерну. Накуролесил, так исправляй! Бегом! А ты, Йося, на этом берегу командуй. Давай, давай!

Василий с удовольствием показал язык Борисычу, за что и поплатился. Виктор Ильич поставил его командовать переброской боеприпасов через Волгу. А сам залез в «01-й», чтобы связаться с командованием. Вместе с ним в танк залез и его неизменный адъютант, он же радист, Саша Архипцев. На той стороне реки принимали снаряды, которые освобождали от упаковки на этом берегу, так быстрее. Шесть шеренг красноармейцев передавали из рук в руки тяжелые унитары по одному, их тут же грузили в люки подъезжавших танков и в кузова грузовиков. На той стороне вновь начался бой, которым генерал руководил из «01-го». Армия, которую уже списали, восстанавливала свои силы. Через Волгу по льду протянули резиновый шланг с одного берега на другой, и на ту сторону пошел соляр, заполняя железнодорожную цистерну. От нее уже тянулись шланги, куда переливалась «кровь армии». Топливозаправщики тотчас отъезжали к ротам и батальонам на северном участке обороны города. Наводчики уже пятые сутки крутили башни и орудия вручную, скупо выпуская последнюю укладку боезапаса в наступающую пехоту противника. Как только началась смена машин на том участке фронта, генерал вылез из «01-го». Ласково погладил его по броне, тронул траки: «Спасибо тебе, машинка. Не дала сгинуть понапрасну». И принялся подгонять уже уставшие шеренги. Снаряды были очень тяжелые, а пехота к такой работе не привыкла. Через три часа по «ледовому мосту» прошла первая полуторка.

– Василий Иванович! Заканчивай со снарядами, разгрузить по три машины продовольствия на тот берег, и шабаш! Всем по стакану водки и огромное спасибо. – Генерал до земли, широко махнув рукой, поклонился красноармейцам.

– Служим Советскому Союзу! Ура-а-а, ура-а-а, ура-а-а! – донеслось с реки.

– Город мы отстояли, Вася. Теперь предстоит отстоять самих себя. По машинам! Нас вызывают в Волоколамск.

– Вас понял, Виктор Ильич.

– Сейчас подъедет Борисыч, на его машине и рванем.

– Нет, товарищ генерал, я без «малышки» не поеду. Во-первых, можем не доехать, а во-вторых, требуется показать: почему мы дошли, и чем уничтожили ваши опорные пункты. Меня тут финны снабдили отличной «Лейкой», кое-что я поснимал, а основное – вот в этом ящике лежит. Без этого нам «капут» будет. И вам, и уж тем более мне. Дело, говорите, завели? Дело – это серьезно! И ради этого «дела» кто-то приказал грохнуть мосты. И я знаю, почему!

Виктор Ильич пожал плечами, хотел разузнать, что за хрень лежит в ящике, и какого хрена так изуродовали «малышку», приварив намертво какую-то сетку.

– Виктор Ильич, вот этого вам знать пока не надо. От слова «совсем». Вы действовали так, как предписывалось начальством, и строго выполняли действия по защите коммуникаций при прорыве. Всё! Стойте на этом. Тем неожиданней будет мой удар по войскам охраны тыла. Ну, правда, если генерал Федоренко выполнил мою просьбу сильно об этом не распространяться.

– Ты зря на него надеешься.

– Не думаю. Ему требовалось во что бы то ни стало спасти армию. Он имел поручение Ставки и персонально отвечал за это, если не головой, то креслом. Меня он с направления не снял и четко выполнял то, что от него требовалось. Все, что бы мы ни просили. Он видел, что мы продвигаемся вперед, зачищая фланги и постоянно продвигая составы со снабжением вперед. Охрана составов была важнейшим назначением операции. Рвануть состав с боеприпасами – это же раз плюнуть. В общем, Виктор Ильич, я сам себя буду защищать. «Буду бить сильно, но аккуратно!» Графики движения у меня есть, и там видно, что составы к вам должны были поступить на сутки раньше окружения.

– По плану – да, но они не пришли.

– И я знаю, почему! – хитро улыбнулся Василий. – Вот пусть и разбираются с теми, кто это сделал, а не с нами.

– А ты где взял графики?

– Трофеи. В Княжьих Горах и в Бартеньево.

– А чего ты в этих бумажках копался?

– А интересно было: почему вы в окружение попали, чтобы больше такое не повторялось.

– А откуда знал, что нужно искать?

– Так я ж последний месяц наступал по железной дороге, вместе бронепоездом, так что всю эту кухню энкапээсовскую хорошо знаю, и куда они копии всего складывают для сожжения, тоже. Станции взяли внезапно, так что документы сохранились, печку ими протопить не успели.

В этот момент подъехал Шпиллер, взяв с собой первый взвод, тронулись по направлению к Волоколамску, останавливаясь по пути в тех местах, где находились подбитые танки армии, и снимали это на пленку. Предстоял тяжелейший бой, и рассчитывать приходилось только на неопровержимые доказательства своей невиновности. С маленькой оговоркой: «Если позволят защищаться, а не назначат в качестве козлов отпущения».

Вновь здание вокзала в Волоколамске, его правое крыло. Куча «действующих лиц», даже тех, кого мы не звали. «Закладная записка» начальника особого отдела 1-й гвардейской танковой армии уже здесь, и даже размножена. Мужичок оказался с большой гнилью в душе. Хотел снять с себя ответственность за содеянное, вот и передал дословно слова генерала Баранова. Ну, само собой, начальство встало в позу: «За козла ответишь!», хотя мы и не на зоне, поэтому смысл в эти слова вложен совершенно другой. Ведут речь об антисоветской пропаганде, недоверии к высшему руководству, которое их, козлов, поставило руководить войсками. Ну и, кроме этого, что генерал Баранов не оправдал возложенного на него высокого доверия партии и правительства и сам загнал армию в окружение, так как действовал без оглядки на соседей. Больше всех разорялись генерал армии Жуков и комиссар Цанава. Федоренко сидел молча, выслушивая эти нападки. На его лице какая-то маска безразличия, видно было, что человек вымотался за эти дни до нуля. Даже прямые угрозы со стороны ораторствовавших, в отвратительном подборе кадров, его не волновали. Когда принесли заготовленный заранее клочок бумажки, который ему предстояло подписать, он склонил набок голову, посмотрел на набитые буковки и сказал:

– Вы думаете, что я буду подписывать эту «лажу»? Даже не надейтесь! В Ставку я свое мнение доложил. Ждем решения «Самого». Капитан Челышев!

– Я.

– Вы привезли то, о чем докладывали?

– На корме танка лежат. И вот шесть пленок, надо бы распечатать.

– Давай.

Василий положил катушки с пленками перед ним. Генерал несколько раз постучал по звонку, вызывая адъютанта.

– Пойдемте, посмотрим, что привез капитан. – Он встал, устало потянулся и прошел к вешалке, на которой висел его полушубок.

Жуков и Цанава недоуменно смотрели на него.

– Ви понимаете, что ви говорите и каму? – спросил Цанава.

– Понимаю. Человеку, который отдал команду взорвать стратегически важные мосты, захваченные целенькими армией Баранова, сорвав этим самым окружение правого крыла группы армий «Центр». Именно так я и доложил товарищу Сталину.

Лица «главных обвинителей» надо было видеть! Ага, и за меня с Василием взялись! Давайте-давайте! А то мне молчать надоело! Итак, слушаю! Ага, немецкий шпион, это понятно, сын врага народа, чуть устарело, но звучит хорошо, сосунок, сейчас ты у меня отсосешь.

– Так мы как: идем смотреть или нет? Я что, зря, что ли, это по лесам собирал? – подал я голос.

Цанава остолбенел.

– Да я тебя…

– Капитан! Ведите себя прилично!

– Есть. Просто зло берет, когда совершивший воинское преступление такое говорит про меня. Я свою задачу выполнил: 1-я армия деблокирована и получила боеприпасы и топливо, которые ваши сотрудники, товарищ комиссар, у нее отняли.

– Что ты несешь, мать твою!

– Правду. Такую, какая она есть. 25 ноября в Ржев должны были прийти три эшелона. Два с топливом и один с боеприпасами для 1-й гвардейской танковой армии. Их остановили на станциях 167-й, 165-й километр и в Шаховской на три часа. Вместо них проследовало пять поездов с войсками НКВД по охране тыла, следовавших до станций Ржев-Белорусский и Думиничи, хотя город только освобожден, а направление прорыва войсками не заполнено. Поезда со снабжением для армии прошли еще шесть станций, последний семь, и встали на восемь часов, пропуская идущие навстречу литерные поезда в количестве девяти небольших эшелонов по шесть-восемь вагонов и три эшелона с войсками НКВД. Два последних «литерных», и их содержимое я видел на станции Княжьи Горы, которую мы освободили от немцев 29 ноября. В «литерных составах» – трофеи, в том числе личные вещи, швейные машинки, меха, хрусталь, посуда, произведения старых мастеров-живописцев, то, что награбили немцы в районе Ржева. И это вывозилось в Москву, а в результате целая армия осталась без топлива и боеприпасов. Вот график движения поездов в сутки нападения немцев. Вот протоколы изъятия документов на станциях Княжьи Горы и Бартеньево, подписанные мной, старшим адъютантом батальона, парторгом батальона и начальником особого отдела 1-го танкового полка 1-й дважды Краснознаменной дивизии. Здесь копии графиков, так называемые черновые журналы. Они должны были быть сожжены в 01.00 26 ноября. Лежали в печах для сожжения документов. Станции были внезапно захвачены противником в 00.46 и в 00.48 26 ноября. Пока вы грабили склады с трофеями, ни один поезд на станции Ржев и Думиничи не проходил. Станция не принимала поезда. Я доложил об этом руководителю операции.

– А я – в Ставку. Я, командующий бронетанковыми войсками Союза ССР, официально говорю вам, что вы за это – ответите! Почему вы отдали приказ уничтожить мосты?

– Мне, мне доложили, что эшелон с боеприпасами частично уничтожен, а частично выгружен на станции Погорелое Городище и доставлен в город быть не может. Исходя из этого, мы приняли решение звонить в Ставку и просить разрешения на ликвидацию мостов, армию было не спасти.

– Эшелон расформировал я, потому что немцы знали, что на перегоне находится поезд с боеприпасами. Они и ваш «литерный» разбомбили, проверяли, а вдруг в нем. Боеприпасы доставлены в Ржев с нарушением правил НКПС. Я поставил вагоны со снарядами вместе с топливом. Немцы не бомбили эти поезда, они самим им были нужны, с топливом.

– Но это не снимает с вас ответственность за задержку с деблокированием армии, – подал голос Жуков.

– Моей задачей было доставить в целости и сохранности эшелоны с топливом и снарядами. Сделать это можно было, только очистив леса вдоль железной дороги. Пройдемте все-таки к настоящим трофеям и посмотрим, какие сюрпризы подготовили немцы, чтобы сорвать наступление.

В этот раз все были сговорчивее! Василий показал «панцеркнакке», ручной противотанковый гранатомет скрытого ношения и семизарядный гранатомет под тот же патрон. Ручную кумулятивную гранату, такой ранили Шпиллера и уничтожили его танк. Рукоятку возле танка нашли. Надкалиберную гранату к 37-мм пушке, четыре разных выстрела к 50-мм противотанковой пушке с кумулятивным действием и очень странной формы снаряд, из которого торчала 16-мм стрела, выполненная из карбида вольфрама. Все это немцы подготовили для борьбы с танками КВ-3. Показал «экраны», которыми прикрыл машину от поражения кумулятивными снарядами.

– Это не панацея, но другого ничего не было. Показал следы от трех снарядов, 50 мм, они броню башни не пробили.

– Эти – самые дальнобойные, но слабенькие. Самая мощная штука – вот эта мина к 37-мм. Но стреляет она метров на сто-триста, то есть в упор. Батальоны резерва армии пошли обычным строем, твердо уверенные в том, что танк неуязвим, за что и поплатились. Расстреляны в упор из леса. А вот и снимки готовы! Этот пост расстрелян на шоссе, танк сожжен. Бросили гранату в открытый люк. Скорее всего, диверсанты в нашей форме, а войска охраны тыла трофеи делят. Здесь – кумулятивная граната из кустов. И так на многих постах. Танки стояли без пехотного прикрытия, вот их и сожгли.

– Я вам говорил, товарищ Федоренко, что пехоты маловато, для таких глубоких прорывов требуется раза в два больше штыков. – сказал Баранов.

Тут генерал-лейтенанта позвали к телефону. С ним пошел Жуков, что-то говоря ему на ходу. Цанава остался с танкистами. Постоял, все молчали. Он развернулся и пошел вслед за ушедшими. Мы остались втроем. Борисыч тяжело вздохнул.

– Ушам своим не верю. Такая подлость! И как с гуся вода! А чего ты мне-то не рассказал, Вась?

– Не хотел тебя вмешивать. Уверенности в том, что все удастся довести до конца, не было и нет. Мне-то чё, я там уже был, а тебе вновь все учить придется. Плохая наука.

– Не понял, а ты что, сидел, что ли?

– В тюрьме? Нет, жил в колонии и на поселении.

– Из-за отца?

– Угу. Ну что, пойдем, узнаем, почем фунт лиха?

Баранов кивнул. Шпиллер уже давно бил копытом, любопытство замучило. Адъютант в кабинет Федоренко не пустил, прижал палец к губам и показал генералу на стул. Василий немного постоял, затем вышел на морозный воздух. Вышел Цанава, не один, с ним три человека, на приветствие не ответил, они зашагали к машине и уехали, странно было, что комиссар держал руки спереди, а не в карманах, как обычно. Затем вышли Баранов и Шпиллер.

– Нам приказано следовать в расположение. А тебе перегрузить ящик в машину генерала Федоренко и ждать.

– Виктор Ильич, без сопровождения не стоит ездить, возьмите два танка.

– Хорошо, давай, удачи!

– К черту!

Через полчаса, передав ящик водителю генерала, вернулся в штаб, погреться. Морозец трещал знатный, ребята под танком костер развели, греются, гонять двигатель запрещено. Наконец из кабинета вышел Жуков, хмурый и злой. Адъютант помог ему надеть шинель. Генерал армии, злобно прищурившись, посмотрел на Василия.

– В какой, говоришь, дивизии служишь?

– В первой дважды Краснознаменной.

– Какой фронт?

– Ленинградский.

Жуков повернулся и вышел, не прощаясь. За ним потянулась остальная свита, человек пять, сидевших постоянно в кабинете до этого. Зазвякал звонок, генерал-лейтенант вызывал своего адъютанта. Тот вошел и вышел, показав Василию, что это его приглашают.

Вошел, представился, что прибыл по приказанию. Заставили снять куртку и посадили за стол.

– Кушал?

– Перекусил с ребятами.

– Перекус – это несерьезно для растущего организма! Сейчас ужинать будем.

Адъютант открыл дверь и пропустил трех человек, которые принесли ужин. Генерал разлил коньяк по рюмкам.

– Я хочу признаться, что сразу не воспринял тебя серьезно и очень волновался, что Виктор Ильич, не подумав, попросил меня вызвать тебя и поручить именно тебе эту операцию. Молодость твоя не внушала доверия. Сомнений было море, но, когда ты без потерь, не считая пехоты, взял Княжьи Горы, тут я понял, что серьезно недооцениваю тебя. Тут еще твоя шифровка о войсках тыла. А когда сложил все вместе, такая картина получилась, что у меня, старого, волосы дыбом встали. В общем, так: представление на тебя, на звание дважды Героя, я написал, Жуков его подписал. Но тебя я здесь не оставлю, как бы мне этого ни хотелось. Примешь полк, и на Карельский фронт, от греха подальше.

– А у себя – никак?

– Нет, я бы тебя вообще в тыл отправил, говорят, что ты – талантливый конструктор.

– Это не вариант для меня.

– Ну, как знаешь. Завтра прибудешь ко мне, часов в тринадцать, а от меня в кадры.

– Мой танк и экипаж со мной отправить можно?

– Да, конечно. И осторожнее, не в бою, с особым отделом осторожнее, поэтому и не даю сейчас направление. Кое-что выяснить надо. Цанава ведь не один, и если он выкрутится, то он тебе этого не простит. Сейчас он под арестом и под следствием, но мужик он хитрый, и со связями. Есть вероятность того, что он открутится: не знал, действовали без меня, ату, держите вора. И с Жуковым старайся не пересекаться. Не понравился мне его взгляд и желание свалить на тебя неудачу под Ржевом. Давай еще по глоточку, и Михаил покажет, где можно здесь отдохнуть. А мне пора, у меня скоро доклад в Ставке.

Глава 29

Москва, Ленинград,

3 декабря 1941 – 2 февраля 1942 года

Все-таки штабные живут гораздо лучше, чем фронтовики. У нас постоянно болят бока от неудобного места для сна. А тут тебе постель с чистым бельем, теплая комната, и даже хождение, время от времени, трех человек на смену в караул возле танка, там огонь надо поддерживать, иначе не запустится, не мешало крепкому сну. Евграфыч разбудил Василия в 10 часов. Хозяйка приготовила завтрак, из наших продуктов. Затем прибыла платформа и вагончик, погрузились, отъехали сразу после погрузки, как и обещал Михаил Иванович, адъютант командующего. Поставили на запасной путь на Ярославском вокзале. На метро Василий добрался до Библиотеки имени Ленина. Он еще в метро ни разу не был, глазел во все глаза, потом пришлось почти бежать к зданию НКО. Пропуск на него был заказан. Но первым его принял не командующий, а начальник «третьего» Особого отдела. Внимательно рассмотрев какую-то бумагу, вздохнул и положил перед Василием форму допуска № 2.

– Приказом Верховного Главнокомандующего и народного комиссара внутренних дел вся информация по факту окружения и деблокады 1-й гвардейской танковой армии прорыва переведена на эту форму допуска и разглашению не подлежит. Расписывайтесь.

Делать нечего, расписался.

– Расшифруйте подпись и поставьте сегодняшнее число. А теперь подробненько, письменно, ответьте вот на эти вопросы. Пройдите в соседнюю комнату и пишите.

– Меня командующий вызывал на 13.00.

– Я в курсе, он – тоже. Пишите. Вперед.

Вопросы были с подковыркой, но скрывать было нечего, поэтому уложился в полчаса. Постучался в дверь, вошел, доложился и передал листы с ответами. Еще двадцать минут ждал, пока начальник просмотрит и внимательно прочтет бумаги.

– Этот вопрос не присылали, мне ответь, почему начал копать в этом направлении?

– Генерал Баранов – опытный и осторожный человек. О теории глубоких прорывов мы с ним много говорили, когда он бывал у нас в батальоне. Он – не тот человек, чтобы так ошибиться. Ну, а наступать вдоль железной дороги… я наступал. Узнав о задержке поездов, я сразу начал искать их причину. Как только узнал, что они пропускали поезда с охраной тыла, так сразу понял, в чем дело. Мы и сами всегда рады, когда нам склады достаются. Вот, немецкие «A.Lange und Shne», золотые, на обороте выгравировано, что маршал Маннергейм награждает ими командира дивизии и пропуск оставлен, чтобы имя вставить. Но у нас закон: брать только ихнее, вещи и ценности, конфискованные у наших, мы никогда не берем. Иногда раздаем населению, если таковое имеется.

– Не понял? Как это?

– Финны выселяют всех с захваченных территорий, а те, кто остался, у нас особого доверия не вызывают: они – «расово-близкие». Есть у чухлей такое понятие. На нашем фронте я с таким подходом к трофеям не сталкивался. Между собой, бывает, иногда спорим, кто сдавать будет. Это бывает, но проблем с войсками охраны тыла у нас не было. Они сзади, за линией работы дивизионной артиллерии противника. Поэтому проход составов с войсками НКВД очень насторожил. Доложили об этом начальники эшелонов.

– Понятно. Личный состав в курсе событий?

– Такое не скроешь.

– Плохо, придется поработать. Всё, можете быть свободны. Кстати, поздравляю. Утром в приказе Верховного вам объявлена благодарность.

– Спасибо за новость. Разрешите идти?

– Да. Слушай, а у тебя еще такие есть? – майор ГБ пальцем показал на часы.

– Нет. Они ящиками не валяются. Их три штуки было. Одни у меня, одни у командарма и еще одни у ротного фронтовой разведки. Это он нашел, а мне подарил. У них циферблат светится, в бою удобно.

Майор хлюпнул носом, подарки не передаривают, их можно только обменять, не глядя, иначе убьют. Примета плохая. Примету, видимо, майор знал.

Итак, направляемся в Ленинград, в распоряжение начальника АБТУ полковника Волкова на должность командира танкового полка, у которого еще нет даже номера. Насколько я понял, сделано это для того, чтобы сбить «некоторых отдельных товарищей, которые нам не товарищи» со следа. Да как же! Собьешь их, когда против тебя работает достаточно крутой механизм частей НКВД. Им же кайф обломали! Вернулся на вокзал. Ребята натопили буржуйку докрасна. Им пришлось расписаться в таких же бумажках, что и Василию. Бумаги он положил в полевую сумку, и я не дал ему выполнить приказ начальника ОО и сдать их в ближайший отдел НКВД или ОО. Ни к чему светиться, надо убираться из златоглавой, пока не поздно. Маневровый паровозик зацепил платформу и вагон и поставил нас в голову какого-то эшелона. Громко стукнула сцепка, и замелькали столбы вдоль дороги. Едем через Ярославль, мост в Калинине еще лежит. Евграфыч попытался разговорить Василия, но тот не стал заводить этот разговор:

– Меньше знаешь – крепче спишь, Федор Евграфович.

– А что с нашим батальоном?

– Не знаю! Сходили за хлебушком! Уж лучше бы Петрозаводск штурмовали.

На этот раз добирались до Питера трое суток, постоянно пропуская поезда, следующие к фронту. Куда деваться! Они там нужнее! Лишь когда повернули на Череповец – пошли много быстрее. Все равно пришлось брать дополнительно паек в Ярославле, там, уложив все в конверт и снабдив его сургучной печатью, Василий отправил «формы» в Москву.

Волков принял хорошо, дал пару дней отдыха, при АБТУ, затем загнал в учебный полк на проверку личного состава. Днями и ночами гоняли экипажи будущих полков, бригад и армий. Работа тяжелая и голодная. Норма тыловая, не разжиреешь. В начале января из 7-й отдельной армии на переформирование отвели танковый батальон, у которого не было ни номера, ни печатей, ничего не было. Из серии «в списках не значился». Часть батальона была на трофейных машинах. Среди командиров – остатки бывшего 2-го танкового полка нашей дивизии и «приблудные», вышедшие из окружения танкисты разных частей бывшего Северного фронта. В основном из дивизионных танкистов. Контингент, конечно, своеобразный, с дисциплиной, вежливо говоря, не очень. Но мужики лихие, горелые и опытные. Их предстояло переучить на КВ-3 и ТМР-2, как официально стал именоваться «рукастый». Волков расположил полк на полигоне в Красном Селе и начал комплектование по штату 010/267 для гвардейских танковых полков прорыва.

Общая численность подобного полка была меньше батальона, которым командовал до этого Василий. Всего: 214 человек.

Получив штатное расписание, Василий поехал в Ленинград, к начальству, разбираться, что за дискриминация. Генерал-майор Волков (растут люди!) его принял, но штаты изменить не мог, что прислали, то и делаем. Плюс вздрючил комполка за дисциплину, которую красноармейцы регулярно нарушали. Город недалеко, а на полигоне женин нет, вот и потянулись бойцы за приключениями.

– В первую очередь, сформируй штаб и нагни комиссара, это его задача, но и сам спуску никому не давай, иначе на фронт попадешь в составе дисциплинарной роты, как и твои разгильдяи.

Полк батальонного состава не имел, роты. Одна рота семь машин КВ-3, в остальных двух ротах – Т-34, тоже по 7 штук. Танк Василия в расчет не принимался. Самой большой была авторота. Через неделю после этого разговора штат изменили, все роты переходили на КВ-3 и ТМР-2. Начальство сослалось, что пополнить полк «тридцатьчетверками» не может. На 33 человека увеличили штат. И все!

С организацией учебы и после прихода техники люди малость поуспокоились, да и уставали сильно. Плюс, по всему было видно, что вот-вот переформировка кончится, и «к погрузке приступить». Полк, наконец, получил номер, стал «8-м». Подписали все бумажки, отправили в Москву. Назад они вернулись через пять дней, ровно через два месяца после событий под Москвой. Их привезли на новеньком «виллисе», который тормознул у штаба. Василий писал очередной месячный отчет о расходе топлива и боеприпасов. Все на очень жестком контроле. В дверь постучали, ординарца он себе еще не завел, штаты не позволяли. Их из «безлошадных» набирали.

– Войдите!

– Командир первого гвардейского отдельного Новгородского тяжелого батальона старший лейтенант Иванов, прибыл в ваше распоряжение.

В кабинете стоял Вадим, живой, собственной персоной! С огромным пакетом подмышкой.

Объятия, вопросы, что да как. Передача документов. Полк получил еще одну буковку в названии «О», особый. Первый батальон – Новгородский, второй батальон – бывший безномерный. И третий батальон – мотострелковый! Плюс зенитная батарея, батарея ПТО с пушками 57-мм и дополнительная ремрота с передвижной мастерской. Вот это подарок! Ради этого стоило сидеть здесь два месяца. Из 7-й армии мы выводимся, и поступаем в распоряжение подполковника Шпиллера, командира 1-й гвардейской дважды Краснознаменной танковой дивизии. Место дислокации – Луга!

Мотострелков, правда, ожидали трое суток: они следовали с Дальнего Востока и задерживались. Василий опасался, что дальневосточники будут свежесформированным подразделением. Но, как позже выяснилось, личный состав поголовно состоял из опытных бойцов, имевших ранения и до этого служивших на западной границе. В основном, большая часть батальона, бывшие пограничники. Батальон формировался в Омске, из выздоравливающих, на Дальнем Востоке механики-водители и пулеметчики проходили переподготовку на технику, поставленную по ленд-лизу из США. Отправку полка в Лугу задержала и авторота, получившая в последний момент вместо ГАЗов и ЗиСов, GM, «Форды» и «Студебеккеры». Эта техника шла вместе с мотострелками. Причем разномастная. Поставки только начались, и были совершенно несформированными. Волков, приехавший из Ленинграда встречать в Красном Селе батальон, только руками развел. А зампотех с начартом схватились за головы. Им добавили такой головной боли, что мама не горюй. Начальство обещало все исправить «в ближайшее время». Понятно было, что во время следующей перекомплектации. Зенитная батарея оказалась вооружена 37-мм американской пушкой «Браунинг М1А2», со скорострельностью 120 выстрелов в минуту, шесть орудий. Наши снаряды для нее не годились. Кроме этих орудий, зенитчики имели 12 пулеметов «браунинг» 12.7 мм, с водяным охлаждением ствола, считались спаренными, так как перевозились на шести бронетранспортерах М3. Треноги у них были раздельными. Вести огонь на ходу можно было только в узком секторе и только вперед. В общем, для начала пулеметы переставили по одному на 12 транспортеров, передав шесть пулеметов мотострелкам. Плюс к этому самопроизвольно отдавались винты крепления на треноге, и она складывалась и на ходу, и при стрельбе. Короче, «и эти люди объявили войну Японии и Германии! Ничего умнее они придумать не могли!».

Возня с мотострелками могла продолжаться до бесконечности, но через два дня полк подняли по тревоге, два часа на подготовку к маршу, и «Пошел!». Тремя батальонными и четвертой сводной колоннами выдвинулись в сторону Луги. Там рассредоточились непосредственно в городе. Вошли в него ночью, план размещения получили в Толмачево. Города практически нет, одни руины, все, что могло быть разрушено – уже разрушено. На удивление быстро заняли свои позиции, которые оказались и подготовлены, и замаскированы. Подвалы оборудованы для проживания, множество землянок. Обжитой оборонительный узел. Подземный гарнизон жил своей уникальной жизнью. Строгая врачиха в звании второго ранга с самого утра устроила дополнительную проверку всем подразделениям на предмет всякой живности. С раннего утра позиции облетал наш разведчик, и с результатами аэрофотосъемки появился генерал Федюнинский, командующий на этом участке фронта. Над ним дамокловым мечом висит выговор от Верховного, потому что приказ перейти в наступление им не выполнен. Если говорить точнее, немцы воспрепятствовали этому необоснованному приказу на этом участке фронта. Мы заняли позиции тех людей, которые лежат теперь чуточку дальше на юго-запад. Часть из них в подобных землянках и окопах, а часть между окопами на проволочных заграждениях перед немецкими позициями. Генерал сделал замечания по маскировке техники, пришлось звонить по подразделениям и выговаривать за это их командирам. К обеду все замечания были устранены. На удивление, генерал не стал форсировать событий, сказал, чтобы полк обживался и включался в подготовку к наступлению. Так что обошлось без значительных объемов клизм и угроз. Достаточно спокойный генерал.

На новеньком бронетранспортере М3А1Е2, с установленной крышей боевого отделения, в сопровождении еще двух БТР и танка Т-50, Василий через Батецкий и Новгород, прибыл в Михайло-Клопский монастырь, где расположился штаб и командный пункт дивизии. Комдив устраивал совещание командного состава. Старый комдив, Павел Ильич, тяжело ранен во время артобстрела у села Медведь, и.о. назначили Шпиллера, но буквально через несколько дней его утвердили на этой должности. Пинчук после выздоровления будет направлен в распоряжение ГАБТУ. Дивизию за время его командования здорово раздербанили. Участок фронта по реке Мшага оказался очень спокойным, в связи с появлением тут танков Баранова, основательно укрепивших оборону на этом участке. Несколько подряд попыток прорыва, для деблокады 1-го армейского корпуса немцев, измотали противника, который перешел к плотной обороне. По сведениям разведки, наступление немцев на Москву и поражение там существенно повлияло на численность и моральный дух войск противника на Ленинградском фронте. У немцев шла полоса неудач, окончания которой пока не предвиделось. Однако реальных подкреплений и Ленинградский фронт не получил. Все «съело» Московское сражение. По первоначальным планам Попов планировал использовать армию Баранова на этом участке, но вместо этого ее перевели на Московское направление, а поздней осенью вытащили 1-й полк под Крестцы, это между Бологим и Новгородом, на левом фланге, передав его другому фронту. С наступлением морозов Шпиллер вывел его к железной дороге. Погрузился, чтобы вернуться на старые позиции, но оказался под Москвой, где значительная часть полка была уничтожена немцами во время второй попытки деблокады 1-й армии. Сейчас полк активно пополняется, время окончания переформирования – 15 февраля, через девять дней.

Его командование уже присутствует на совещании. Полк расположили в Новгороде. В общем, явно что-то готовится. Причем Шпиллер знает об этом, но остальные командиры – нет. Совещание проводится в Троицком соборе монастыря. Акустика здесь неплохая, несмотря на дыры в куполе. Стулья расставлены по бокам зала, так как под куполом образовалась куча снега и льда. Но другого помещения нет. Справа и слева на солее стоят столы. На амвоне установлена трибуна, к которой и вышел комдив в белом полушубке. Смахнул снег перчаткой, положил на трибуну папочку.

Начал он совещание с представления командиров, так было заведено еще при Баранове, отходить от традиции Шпиллер не стал. Тут и выяснилась «пикантная подробность». В силу своей «национальной особенности» Иосиф Борисович просто прибрал к рукам полк Василия. Провернул он это без ведома командующего Федоренко, вокруг которого представителей соплеменников Борисыча хватало. Он, получив назначение и зная, что дивизия сейчас больше стрелковая (три полка мотопехоты и один танковый), устроил маленькую пирушку в Москве, куда пригласил всех своих знакомых из ГАБТУ. Так как звание и должность у него были небольшие, то «крупное начальство» на нем отсутствовало, был только начальник Организационно-мобилизационного отдела полковник Муравич, но этого хватило, чтобы узнать точно расстановку сил и средств, и выяснить, где сейчас находится Челышев. Узнав, что на переформировке, подключил связи в АБТУ Лен-фронта, собрал необходимые подписи, и дело было в шляпе! И все это – минуя подписи «китов» ГАБТУ, просто как передачу войск и матчасти из одного соединения в другое. Вот такой вот шахер-махер. Сильный комполка был ему крайне нужен. Все командиры были вновь назначенными, частью из тыловых округов. Муравич отказывать старому другу не стал, вместе когда-то служили в Белоруссии, задолго до войны. Само собой Шпиллер не знал причины, почему после блестяще проведенной операции Василий оказался не у дел и не остался в армии Баранова. Он решил, что Васю, как обычно, подвел его язык: ляпнул что-нибудь не то начальству.