Королевская кобра Найтов Комбат

Глава 30

Ленфронт, Владлагеря – Псков,

24 февраля – 6 марта 1942 года

Пять суток дивизия пополнялась за счет маршевых батальонов. На Шимском участке второй полк столкнулся с кумулятивными антенными минами и засадами из зениток. Потери в технике были, особенно поначалу, но в основном они касались мотострелковых подразделений. «Полновесным», с БТР, был пока один полк и один батальон. Обещали посадить на М3 все полки, а это существенное увеличение огневой мощи пехоты, да и подвижности прибавляет. Немцы отходят к Гдову и Пскову, а наша авиация – ворон считает. «Летуны» за линию фронта не перелетают без особого приказа. У немцев и зениток много, и «мессершмитты» еще имеются, хотя мы их и выперли с трех аэродромов. Нашим соседом справа была 8-я армия, которая должна была перейти в наступление одновременно с нами. Однако этого не произошло, ее командующий отделывался демонстрацией попыток перейти в атаку, которые немцы с легкостью парировали. Последовали «оргвыводы»: снятия-назначения, вместо генерал-лейтенанта Иванова, который вторично был назначен на этот пост после прохождения проверки (убыл из Таллина в Ленинград по болезни, бросив части армии, находящиеся в оперативном окружении, за что был снят с должности и командовал дивизией народного ополчения), был назначен генерал-майор танковых войск Лебедев, бывший командир 10-го мехкорпуса и командующий Лужской оперативной группы. Он прибыл с должности замначальника ГАБТУ формировать 2-ю гвардейскую армию прорыва. Ему отдали Нарвский участок обороны, 8-ю армию, с приданными ей двумя бывшими его дивизиями: 21-й и 24-й танковыми. Задача: взять Гдов. Соседом справа была 48-я армия, командовал которой Антонюк, но руководство операцией на левом фланге по приказу Ставки осуществлял Коровников, командующий Новгородской опергруппой. Он больше всего опасался удара 16-й армии во фланг наступающей 48-й. Не без основания, но не до такой же степени! В общем, наступление велось не скоординированно, очень осторожно, что в принципе было понятно: сил и средств у фронта было откровенно мало. В конце концов в Москве решили, что Попова надо снимать. У нас всегда так: если все хорошо, то ругают за то, что хорошего мало, а если дела идут не очень, то незаменимых у нас нет. Одно хорошо, оставили его замом. Вместо него прислали Хозина. Они быстро спелись, то есть спились. Оба были большие любители телеграфисток, селедочки, «да со слезой». Делу это не помогло. Спустя две недели, уже в марте, Антонюк, Лебедев и Федюнинский сообщили в Ставку, что в результате смены командующего фронта фронт остался без управления. Штаб фронта не координирует действия наступающих армий, нарушаются сроки и графики поставки материально-технического снабжения, большие сложности с боеприпасами и пополнением.

Хозина сняли, Попова понизили еще на одну ступень: он стал начальником штаба фронта. Вместо Хозина назначили генерала-лейтенанта артиллерии Говорова, но с припиской «исполняющий обязанности». К этому времени наступление Красной Армии, гордо названное «стратегическим», начало выдыхаться. Еще пара армий нуждалась в деблокаде под Москвой, не смогли форсировать Миус, утопили на переправе новые танки в Керченском проливе, и Крымский фронт откатился назад, сдав Феодосию, провалили наступление на Харьков. Относительная неудача под Псковом выглядела довольно неплохо на этом фоне. Из-за него немцам пришлось вернуть Демянск, они вышли из котла, бросив тяжелое вооружение. Сбылось предсказание Коровникова, и последовали мощные удары 16-й армии через еще покрытую льдом Шелонь.

Полк Василия занимал позиции на фронте 18 километров в районе Могутово – Новоселье – Цапинка, чуть юго-западнее Владимирских лагерей. Штаб полка располагался в штабе 1-го танкового полка в самих лагерях. Полк контролировал крупный транспортный узел фронта: Струги Красные, с юго-западного направления. Пока была возможность и хорошо сохранившиеся дивизионные склады, помещения складов, сами помещения были пусты, активно принимали боеприпасы и топливо. Причем подписались на «фронтовой уровень» этих складов. Работы, правда, очень много, но в конце концов, сюда прибыли фронтовые интенданты, и нагрузка на бойцов снизилась до нормы. Линия фронта, где стояла пехота 55-й армии, проходила в восьми километрах от рокадной дороги, на юго-западной границе большого лесного массива. От Ротного Двора до Сверчихи. До Пскова – 36 километров. Чуть-чуть не дошли. Но продвигаться вперед было опасно: в Боровичах были наши, а в Порхове дивизия СС «Totenkopf». Она еще не танковая, а мотопехотная, а сами понимаете, зимой на мотоциклах не погоняешь. Ее перебросили сюда совсем недавно, была под Москвой и там избежала уничтожения. За дело взялась рьяно, а Коровников растянул второй танковый полк в тоненькую ниточку и действовал мелкими группами. Командир второго полка майор Кулешов ничего противопоставить генералу Коровникову не смог, тем более что и командарм Антонюк тоже побаивался удара слева. Действия противника по центру, на стыке двух армий, пока у него опасений не вызывали. А Порхов находился в полосе Северо-Западного фронта, которым командовал Курочкин.

Отведя три дивизии от Демянска, немцы перегруппировывались и со всей очевидностью готовились фланговым ударом отрезать нас всех, хором, от Лужского рубежа. Поэтому Попов, затем Хозин и сейчас Говоров основные силы фронта с Лужской линии не снимали. Действовали ударными группами вдоль дорог и постоянно оглядывались назад и влево. Что касается позиций полка, то слева их прикрывали только заснеженные леса, да тоненький хлипкий заслон из солдатиков 116-й стрелковой бригады. Леса там практически непроходимые для техники. В общем, взаимодействие с 48-й армией распалось по объективным причинам. Восьмая армия находилась так далеко, что даже их радиостанции было плохо слышно.

В ночь на пятое марта, в 20.30, на станцию Владимирские лагеря прибыл поезд с командованием фронтом. На нем приехали Говоров, Попов и Федюнинский. Похоже, что последний настаивает на отходе. Дескать, угроза слева слишком велика, прикрыть фронт армии невозможно. Немцы от Порхова ударят на Лудони, и «пиши три письма». Надо валить обратно, раз одновременно подойти к Пскову не удалось. Василий, нет чтобы промолчать, влез в разговор:

– Через Могутово и Углы мой мотострелковый батальон через час может быть в Сверчихе, а еще через полчаса в Молодях. Там, по Старопсковской дороге, через сорок минут будем в Пскове. Обойдя все, что нагородили немцы у Подборовья и Торошино. Если сюда перебросить 2-й мотострелковый полк нашей дивизии, то операцию можно провести быстро и безболезненно. Для нас. Взять три оставшихся станции до Пскова не составит большого труда для 55-й армии. А там я развернусь, и этот гадский угол у Карамышево причешу как следует. Все же из-за него?

Федюнинский поджал губы, недоволен. Говоров и Попов заинтересованно смотрят на карту. Василий вытащил и положил на стол расшифровку крайней аэрофотосъемки.

– А пройдут «американцы»?

– Четыре Т-50 с ними отправлю, вытащат, если что. А Старопсковской дорогой дивизия часто пользовалась, чтобы в лагеря попасть. Гиблое место там одно: у Галковичей, справа и слева болота, но даже летом там, за счет подсыпки, дорога танки держит. А перебросить по железке две-три дивизии, чтобы удержать потом Псков, не так уж и сложно. Боеприпасов здесь накоплено достаточно, топливо есть, все, что необходимо, имеется.

Курвиметры забегали по картам. Штабные что-то пересчитывают. Федюнинский от пояса показывает кулак. Но он же воспользовался обходным маневром Василия, чтобы обойти всех! И Попов об этом тут же вспомнил и сказал Говорову. Ценен не сам Псков, нужен его вокзал. В этом случае будет полностью разрушено снабжение 18-й армии и приданных ей средств. Да и 16-я «питается» в основном с этого угла. Второй полк находился в Лудонях. Он уже пополнен, и может быстро выдвинуться к Ротному Двору. Немцы стоят в Мароморочке. Но это просто заслон. Основной рубеж обороны проходит глубже, у Подборовья и Патрово.

Получив на руки расчеты своих штабных и сверив их с расчетами Василия, Говоров уселся на стул и расписался в приказе.

– Действуйте! Возьмете Молоди, а там посмотрим.

Риск, что батальон мотострелков не сможет пробиться через лес – был. На всякий случай в Могутово отправили разградитель и командирский ротный танк с телескопической антенной. Два Т-50 были оборудованы снегоотвалами, на остальные забросили дополнительные тросы. Марш на удивление прошел быстро и тихо. Лед на Пскове, речушка такая, нормально держал легкие танки. Подойдя к расчищенной дороге, танки ушли в хвост колонны, а у М-3 – резиновые гусеницы и хорошие глушители. Два опорных пункта немцев взяли тихо, без стрельбы, предварительно обрезав провода на линиях связи. Батальон вышел на место сосредоточения на десять минут раньше срока. Мост через Пскову взят разведротой.

– Атака! Разрешите идти, товарищ генерал?

– Не-ет! Здесь сиди! Возьмут Молоди, там и решим, что делать.

У Люботина и Рубежка, двух деревень, проходили немецкие окопы, были установлены заграждения, там же было несколько батарей ПТО. Но разведка уже точно засекла их позиции, и большой опасности они не представляли. И вообще, удар танкового и мотострелкового полков на танкоопасном направлении сдержать батальоном сложно, особенно, когда у тебя с тыла действует мотострелковый батальон с кучей крупнокалиберных пулеметов и скорострельных пушек.

Бой был коротким, и полк приступил к форсированию Псковы через небольшой мостик. В этот момент Василий и присоединился к нему. Еще в штабе он узнал, что у Говорова есть резерв: 60-я армия, бывшая третья Резервная. Ей дали команду трогаться. Она сидела в эшелонах.

Разогнав немцев в семи деревушках и взяв Задворье, уходим в сторону Пскова. Режем и минируем железную дорогу, оседлываем шоссе Псков – Гдов. Полк развернулся и вдоль двух дорог атаковал северные окраины Пскова. Через полчаса после начала этой атаки Василий доложил, что находится в здании вокзала. Кузнецкий и Индустриальный мосты выдержали ТМР-2. Взята гостиница «Октябрьская», штаб группы армий «Север» захвачен. Жаль, но ни одного генерала в нем не было.

Чуть позднее выяснилось, что штаб, да, находился здесь, а вот проживал командующий группой в Снятогорском монастыре, сволочь. Мы проскочили мимо него, не заглянув в гости. Обидно! Но я этого не знал, Василий и подавно, а сообщили нам об этом местные товарищи поздновато. Ушел он по льду на тот берег. Да и черт с ним, все равно повесим, не мы, так американцы.

Взять Псков и аэродром Псков-Южный получилось, организованного сопротивления практически никто не оказывал, слишком быстро это все произошло. Никто не ожидал, что мы не будем штурмовать Подборовье. Плюс средняя скорость на марше была 32–36 километров в час. Все, кто пытался малейшим образом помешать, были снесены артогнем и гусеницами. Кусок бездорожья в 1,7 километра, между Подпалицами и деревней Черемша, пробили разградителями. Там давно никто не ездил, и немцы считали, что дороги там нет, из-за мин, еще нашими установленными. В прорыв ввели две лыжные стрелковые бригады, усиленные двумя танковыми бригадами и двумя автобронетанковыми, которые занялись его расширением. Из состава Лужского УР выведена 291-я дивизия. Ею командовал до октября месяца полковник Буховец. Эта дивизия отбила Белоостров и остановила финнов у Сестрорецка. Сейчас он начальником штаба у Федюнинского, и в курсе, кто в состоянии выполнить такую задачу. Через три дня эта дивизия вошла в Псков.

Ну, мы эти три дня отбивали атаки со всех сторон. Украшали лед красненьким на Великой и снег на аэродроме. Снарядами и патронами мы были затарены еще перед выходом, плюс набросали во все транспортеры 2-го мотострелкового ящики. За нами двигалось две автороты на американских трехосках, загруженных по самое не хочу. Они вошли в город через час после нас. Ну и армия нас не забывала, у Хотицы был аэродром, туда доставляли снаряды и патроны две ночи самолетами. В основном нас пытались выбомбить и завалить пехотой. Но пулеметов в полку было много, красноармейцы все опытные, обстрелянные. Что-что, а оборону они умели держать крепко. Больше всего атаковали нас через Великую, так как отвести войска с главной линии обороны немцам не давал Федюнинский. Наиболее частыми атаки были в районе Покровской башни и у железнодорожного моста, который немцы хотели взорвать, но предмостные сооружения захватили мы на обеих сторонах реки. Тем не менее драка была серьезной, хорошо еще, что тяжелые танки немцам поразить было особо нечем, кроме бомб. Но захваченный аэродром дал нам солидное количество зениток. Так что огрызались как могли. И народ, местный, помогал, так как натерпелись под немцами по самое не хочу. На исходе вторых суток подошло первое подкрепление, к концу третьих – мотострелков начали заменять стрелковые части. Затем пришли поезда с войсками 60-й армии, и немцев отбросили от города. В танковых батальонах больших потерь не было. Мотострелковый понес потери и в людях, и в технике. 2-й мотострелковый полк, оборонявший самые тяжелые участки, потерял треть техники и около сорока процентов личного состава.

Но Говоров настроен серьезно: среди эшелонов с 60-й армии затесалось два с новой техникой для нас и 2-го мотострелкового полка. Кстати, и зенитки он заменил, артиллерист все-таки, кое-что в этом деле понимает. Снаряды к ним кончились в самое неподходящее время, а в крайней партии были поставлены советские 37-мм. К тому же два из шести орудий мы потеряли. На переформировку выделили только ночь. Разведка доложила, что броды и мосты через Кебь нашу технику не пропустят, поэтому продвигаться вдоль линии железной дороги на Порхов мы не можем. Мост через Череху, взорванный нами самими, после немецкого ремонта имеет грузоподъемность 30 тонн, вдвое меньше, чем необходимо. Уже собрались докладывать начальству, что придется возвращаться в Подборовье-1 и начинать оттуда, когда вошедший в штаб Евграфыч вспомнил, что есть еще один брод через Кебь, почти у самого устья, перед впадением в Череху. И саму Череху за Большим Захново можно форсировать, там воды по колено, и каменистый грунт. Направили разведку туда.

На левом берегу Черехи – немцы. Окапываются. Но 500 метров до их позиций от брода есть.

Доложили в штаб армии. На связь вышел Говоров. Выслушал наши предложения и неожиданно сказал:

– По данным воздушной разведки, сейчас в Карамышево большого количества войск нет. Поэтому отменяю приказание следовать туда. Ваша задача: форсировать Череху, занять поселок и выдвинуться к Литовскому броду, разгромить переправляющиеся там силы противника, форсировать реку и взять левобережную часть Пскова. Поддержку обеспечу, влево далеко не забирайтесь, там 25-й УР, и минных полей полно.

– Карты с обстановкой на июль у нас есть.

– Вот и действуйте!

Евграфыч покрутил пальцем у виска.

– Василий Иванович, ты что творишь-то? Ты вот эту «железку» видишь? Там единственный переезд в Огурцово![3]

– Евграфыч, после моста пути уложены без насыпи. Она заканчивается в лесу у карьера. В середине поля там еще проход сделан для тракторов. А вдоль путей просто проволока на столбиках подвешена. Дорога для танков не препятствие.

– А бронетранспортеры как перепрыгивать через нее будут?

– Щиты для этого у них есть. Главное – вот! Немцы обозначили это место болотом. Соответственно, они нас там не ждут. А вот эти вот красные квадратики мне не нравятся. Почему там шлем нарисован?

– Не знаю!

– И на снимках там ничего нет. Вообще, меня больше Многа интересует, чем все остальное.

– Да, речуха противная.

– Пару береговых понтонов надо брать с собой, иначе можем не пройти.

– Да, наверное.

– Ну что, собираем командиров? Пошлите кого-нибудь во второй мотострелковый. И чайку бы не помешало, – сказал Василий вестовому и начальнику штаба полка майору Минаеву.

Не слишком долгие сборы, доклад по команде, и полки двинулись в новый марш. Мотострелки, они стояли по другую сторону железной дороги, за вокзалом, между путями, туда пришли их новые бронетранспортеры, вышли по грунтовой Лопатнинской дороге к Ленинградскому шоссе. Отсюда до противника всего полтора километра. Они – тихие, им – можно, да и лесок скрывал. Танковый полк, оставив аэродром справа, вышел к Крестам и двинулся по проселку в Пожнище, несмотря на то, что «грузоподъемность», обозначенная на картах, этой дороги была в 10 раз меньше веса любого из танков. Выбора не было: даже с выключенным наддувом танки здорово шумят, а подойти требовалось тихо. В двух километрах отсюда – мост через Череху. У немцев на карте он обозначен как 60 тонн и 8 метров ширина, но перед ним еще два моста по 5 тонн грузоподъемностью. «Большой» мост, наверняка заминирован. В канаву с хлипкими мостами саперы сваливают заготовленные бревна, мостоукладчики есть только у немцев, мы этого добра, увы, не имеем. Самым малым ходом, фактически на холостых оборотах добрались до ответвления дороги влево. На ней наезженная колея, мотопехота уже проскочила. Вошли в лес, пересекли переезд и остановились у околицы деревни Малая Кебь. Вышел на связь Голиков, командир 2-го мотострелкового. Они на исходных, на дороге в лесу, напротив деревушки Кашеварово.

От реки подошли разведчики. Они с ночи наблюдали за противником. Перенесли цели на карты командиров. Где-то справа, в районе поселка Череха, он в то время большей частью был справа от железной дороги на Остров, пристанционный, сильная перестрелка. Здесь пока тихо. Настолько тихо, что оторопь берет. Справа и слева за рекой лес, то, что здесь брод – немцы знают. Сто процентов, что сюрпризы будут. Василий надел белый маскхалат, взял «морской» бинокль, автомат и пошел с разведчиками в сторону их наблюдательного пункта. Да ни хрена с этого «наблюдательного» не видно! Только берег реки и позицию немцев-пехотинцев. Переместились еще левее, здесь на том берегу начинается овраг, и пошел высокий берег Черехи. Подползли связисты, протащившие телефон.

– Волна – Чапаю.

– На приеме.

– Двум ТМРкам выдвинуться на восточную окраину к броду.

– Прошумят! – возразил Минаев. – Договаривались, что тихо действуем!

– Не нравится мне эта тишина, совсем не нравится, и не было никакой разведки, только брод прощупали и все. Так что, исполнять! ТМР «102» и «103», вперед! «Ноль первый» с ними, сзади.

– Есть!

Немецкие наблюдатели услышали запуск двигателей, в окопах замелькали каски, и взлетела сигнальная ракета. Немцы кого-то предупреждали, и на расстоянии прямой видимости. Заметив вылезшие из леса танки, которые быстро пересекли Кебь и двинулись через деревню по дороге, там было двести метров открытой местности, немцы начали пристрелку. Занятие глупое, но единственно верное. За лесом, в Жандунках, располагалась крупнокалиберная батарея. Били с перелетом, ничего страшного, машины проскочили в лес, и через три минуты Василий уже сидел в танке, в более привычной обстановке.

– Сто-два, сто-три, вперед. Парой, параллельно! Тралы вниз, подготовить съезд.

На пониженной передаче, сгребая грунт в проран и раздвигая камни, обе машины проскочили реку, пробили подъем на противоположном берегу. Проломили дорогу через прибрежные кусты и небольшую рощицу прямо по тропе в деревню. Брод был с минами, предчувствие меня и Василия не обмануло. Деревня – пять домов, три на этой, два на той стороне дороги. Танк Василия тронулся вперед, так как с этого места он только накрыл позицию немцев шрапнелью и фугасами, и больше ничего не видел. Лес скрыл ТМРы, и у них работали пулеметы, там не все так просто! Проскочив реку, водитель взял подъем, и на окраине леса остановился по приказу. ТМР шли влево, проверяя дорогу тралом и работая из двух пулеметов, каждый, по убегающей пехоте.

– Сто-два, сто-три, стоп, назад!

Они приближались к повороту дороги, а пехоты у них в прикрытии нет. Чуть выдвинувшись вперед, Василий дал возможность Евграфовичу разобраться с двумя огневыми точками справа, которые могли помешать пехоте переправляться. После этого дал команду начать переправу первому взводу первой танковой и первой мотострелковой роте. Не хотел он показывать, что сил у него много больше. Послав подошедшую пехоту, ТМР и два танка налево по дороге «разобраться» с немецкой батареей, предупредил, чтобы пехота вылезла из БТР и шла впереди в охранении.

– Внимательно осматривайте «зеленку» справа и слева! Возможны засады! Как поняли, прием!

– Поняли. Выполняем!

Сам Василий осматривал поле, через которое предстояло двигаться. Справа и слева был лес, между ним поле, шириной 700 метров. Место просто идеальное для засады! Опять тихо, даже батарея прекратила огонь.

– Засада! Ведем бой!

Разведдозор не прошел и километра, как ему пришлось принимать бой с СС. Две пушки и примерно рота немцев занимали позицию справа и слева от дороги в 400 метрах от крайнего дома деревни. Когда БТР с подмогой дошел до околицы из леса, ударила еще одна пушка, и показалась густая цепь пехоты. Евграфыч радостно потер руки и выстрелил шрапнелью четко ей во фланг, направив снаряд чуть в стороне от дома, который его прикрывал.

– Отличный выстрел! – раздалось в наушниках. Василий направил второй ТМР к ближайшему лесу. Там оказалась глухая просека и двенадцать 37-и 50-мм пушек на участке в 500 метров. В лесополосе по левому берегу Черехи находилось два полка дивизии «Мёртвая голова», изготовившихся брать обратно Псков. Они ожидали подхода артиллерии и танков.

Задание комфронта быстро выполнить не удалось. За Черехой находились не разрозненные группы войск, как говорил Говоров, а несколько дивизий немцев, правда в основном только прибывших на место. В плане обороны их позиции были подготовлены еще слабо, но природа разбросала здесь столько «приятных мелочей» в плане устройства неприятностей наступающему, что действовать приходилось аккуратно и с оглядкой. Говоров, кстати, и не торопил особо. Больше надрывался Федюнинский, которому мы срочно требовались на другом фланге. 18-я армия тоже пыталась взять Псков, вместе с 16-й. Наша с Василием выходка вылилась в громадное сражение, маневренное, острое. Никто не хотел оставлять захваченное и освобожденное. Драка шла за каждый клочок земли.

Бои на обоих флангах продолжались до начала апреля. 8-й гвардейский действовал в основном на левом берегу Черехи. Лишь однажды их перебросили отсюда, чтобы ликвидировать пробитый немцами коридор у Муромиц в устье Великой, через который попыталась «утечь» 18-я армия. Но через шесть часов вернули на место. Шпиллер, получивший подкрепление в виде еще двух полков, взамен 8-го и 2-го мотострелкового, продвинулся вперед на 60 километров, заняв Карамышево и станцию Локоть. Затем началась весна, бурная, с паводками. Немцы начали эвакуацию 18-й армии через Теплое озеро, пролив между Чудским и Псковским озерами, запоздалую и опасную. В общем, повторили свою историю ровно через 700 лет: лед не выдержал нагрузки, большая часть техники и людей утонули на переправе. С приходом распутицы бои сами собой затихли.

Глава 31

Азовская флотилия, Анапа – Севастополь,

март – апрель 1942 года

У меня лично возникли серьезные сложности, так как 10 марта временная разница между моими «подопечными» обратилась в ноль. Разница во времени сократилась до часа, Василий окончательно догнал «лейтенанта», а тот вышел из ремонта и переоборудования, и был передислоцирован в Геленджик. Начавшееся 27 февраля наступление Крымского фронта требовало большого количества боеприпасов и переброску пополнения, и все это требовалось проводить при абсолютном превосходстве немцев в воздухе. Так как катер «лейтенанта» отличался большой дальностью действия, то его «выделили» из звена. Его использовали на «посылках», гоняя большую часть времени в Севастополь и обратно. Для этого между торпедными аппаратами положили два мягких топливных бака с «Каталины». Само собой, наличие такого «довеска» и отражалось на скорости, и не добавляло уверенности в том, что выход не станет последним для его экипажа. Его ТКА-2 перебазировали в Анапу, и он действовал оттуда. Анапа в этом плане была достаточно удобным местом для базирования: рядом был аэродром, налетов авиации было значительно меньше, чем в Новороссийске. Первые три выхода были настолько успешными и безопасными, что он стал предпочитать выполнять эти задания, чем мотаться с подкреплением между Новороссийском и мысом Такил, пробиваясь через несколько плотных минных полей. Керченский пролив был еще забит льдом. Но халява – это тот хлеб, которого на постоянной основе нет нигде. На четвертом выходе он, вместо того, чтобы на полной скорости лететь обратно в Анапу, до самого утра болтался у причала в Казачьей бухте, ожидая какое-то послание для доставки его Горшкову. Скорее всего, кто-то кого-то не мог или не хотел будить. Пакет привезли из города перед самым рассветом, и приказали отходить. Проскочив между ПЗБ № 3 и Херсонесом, легли на курс 180, пытаясь оторваться как можно дальше от глаз немецких наблюдателей. Да какое там! На траверзе мыса Айя стоял заслон из трех немецких «шнелльбутов», которые пошли на перехват, пытаясь прижать катер к ближе к берегу. В бухте Форос их «гнездо» и много артиллерии. Поджиматься к берегу «лейтенант» не стал (пишу в кавычках, он уже десять дней, как стал старшим). Объявил боевую тревогу и пошел на сближение с катерами противника. Я так это напрягся, если не сказать более, но выяснилось, что волновался я напрасно. Лейтенант сблизился на расстояние действительного огня для пушки и спаренного пулемета и заставил противника догонять его. А у немцев на баке ничего не было! Орудие стоит на корме, и спаренные 7,92-мм МГ – тоже. Но немцы вызвали «мессершмитты»! Головной немецкий катер, попав под огонь, получил какое-то повреждение, два катера продолжали преследование, хотя и уступали по ходам, но тем не менее догоняли, так как атаки «мессеров» вынуждали идти зигзагом. К тому же тратить много боеприпасов, количество которых на борту не так велико. Когда самый большой «немец», второй был заметно меньше, попытался вогнать нас в свой сектор огня, командир резко изменил курс, пошел на пересечение и сбросил с большой задержкой четыре глубинные бомбы. Немцу это здорово не понравилось, и они преследование прекратили, отвернув назад. «Мессера» несколько раз повторили атаки, многого не добившись, и ушли. Но через час опять появились на горизонте и вновь атаковали. Так как немецких катеров не было и маневрировать можно было более свободно, то добились попаданий по одному из двух самолетов. И они ушли. Уже на траверзе Феодосии пришлось уйти на экономход. Топлива оставалось совсем немного. Четыре пробоины «украсили» палубу, вытекло топливо из левой торпеды. Четверо раненых. Выведена из строя рация. Боцман, заменивший раненого комендора на кормовой установке, передал по связи:

– Воздух, командир!

С носовых курсовых углов появились самолеты: девятка Ю-87, под прикрытием 8 истребителей.

– Этого нам только и не хватало для полного счастья! – сказал лейтенант и увеличил ход, отворачивая влево, мористее. Бомб у пикировщиков уже не было, но по одной атаке все самолеты произвели. В самый разгар боя последовал доклад от наблюдателя:

– Человек за бортом!

Оказать помощь командир катера не мог, выбросили спасательный круг и ушли в сторону, отбиваться от наседающих немцев и итальянцев, но после того, как последний из истребителей, не «мессер», «Макки», отвалил, не стреляя, вернулись в точку, где видели человека. Подобрали свой спасательный круг, обежали циркуляцией район. Увы, поздно. Взяли курс на Анапу.

– Человек за бортом!

Целая группа товарищей, держась за плавающие обломки, кто в жилетах, а кто и без, принимала водные процедуры в шестидесяти милях от ближайшего берега.

– Палубной команде подготовить средства спасения, выброски, трап, шкентели с мусингами. Аварийная тревога, человек за бортом. Комендорам боевых постов не покидать!

Ход сброшен, циркуляция, отработали назад. У кого-то не хватило сил в последнюю минуту, не месяц май, вода холодная!

Машинная команда поднялась на палубу. Выловили восемь человек, среди которых четыре женщины, две с грудными детьми. Севастопольцы. Их «гидрограф» вышел, набитый эвакуируемыми и ранеными, 16 часов назад из Камышовой бухты. Та самая «девятка» пустила его на дно, а затем добила большую часть оказавшихся в воде людей, и только наше появление отвлекло их от этого занятия. Сделав еще несколько кругов в поисках уцелевших, ТКА-2 прибавил ход и через два часа подал концы на причал в Анапе.

Пока шли до Анапы, лейтенант разглядывал на баке очень красивую девушку, отказавшуюся спускаться вниз и неотлучно сидевшую возле раненой женщины, на пронизывающем ветру и под кучей брызг. Вечером, когда стало ясно, что ремонт займет несколько суток, он двинулся в сторону госпиталя на Трудящихся, в надежде познакомиться со спасенной. Купание, даже в Черном море, в это время года здоровья не прибавляет, поэтому он нашел спасенную в госпитале, без сознания, с высокой температурой. Оставил немного продуктов из командирского пайка и аварийных пакетов: шоколад, сгущенное молоко, галеты и небольшой букетик цветов, купленный по дороге. Прочел диагноз на фанерке: переохлаждение, двухстороннее крупозное воспаление легких, девушку звали Татьяна, а фамилия у нее была Челышева. Черт! Так вот в чем дело! И все это только ради этого? Совсем у брахманов головы нет! И похоже, что мать ее находится в этом же госпитале. Ну, я попал! Вот это задница! Очень покоробило замечание военврача:

– Забрали бы вы шоколадки, лейтенант. Они нужнее живым. А она вряд ли выберется… Не надейтесь.

«Чёрт, пророк хренов!» – подумал я и, вместо коммерческого ресторанчика, направил стопы моего подопечного обратно к катеру.

По дороге заскочили к начальнику узла связи, поговорили о ремонте радиостанции и получили разрешение следовать в Поти для замены радиостанции «Штиль-К». У местных связистов запасных блоков к ней не было. Семь часов хода, и мы там! Немного протянули с окончанием ремонта и проверкой станции, плюс «срочно потребовалась замена карт в навигационной камере», в итоге к 10.00 мой подопечный был на рынке и разговаривал со странными личностями в больших кепках. Затем с уоррент-офицером британской армии, со львом и единорогом на круглой эмблеме. Отсчитав пять «черненьких» и пять плиток шоколада (его катерникам выдавали в аварийном пайке), сунул в карман кителя двадцать ампул с красноватым порошком в картонной упаковке, с надписями на английском языке. В городе существовала «союзная миссия», члены которой активно подрабатывали на «черном рынке». Успешно избежав какой-то облавы и успев получить навигационные пособия и карты, прибыли на базу и полетели обратно в Анапу.

Отозвав «пророка» в сторону и, в конце беседы, показав значок мастера спорта по боксу, обеспечили лечение матери и сестры Василия. Я не мог подвести его. Он очень переживал за них и продолжал надеяться на чудо. А я-то чего к нему приставлен? Обеспечить это чудо! Я же, как ни крути, посланник богов, а не шишл-мышл. Древних к тому же. Могу и чудо сделать, зная, что такое пенициллин и как он действует.

Лейтенант оставил письмецо для Татьяны, в тот же день погрузил новую торпеду на левый борт и ушел высаживать разведгруппу на мыс Планерный. Она должна была доставить аккумуляторные батареи какому-то партизанскому отряду в горах. Высадка прошла неудачно, пришлось возвращаться и подбирать остатки группы с пляжа южнее места высадки. Катер обстрелял немецкий пулеметчик. Повредил иллюминаторы в рубке, пробил в двух местах полу реглана командира, пока Иван Беликов его не успокоил из крупнокалиберного. Реглан лейтенанту было жалко, но так даже импозантнее. На отходе, откуда-то слева, со стороны Кайгадора появилось два катера противника, скорость которых была выше скорости катера лейтенанта. Попытались сблизиться и обстрелять его из пулеметов. Катер огрызнулся мощным огнем пяти стационарных пушек и пулеметов, плюс два пулемета разведгруппы, против двух пулеметов на обоих катерах. Противник отвалил в сторону, догонять его было бессмысленно. Позже, по силуэтам определили, что это итальянские MAS. Номер одного из них удалось различить «573». Так что информация разведки о возможной переброске на Черное море катеров противника подтвердилась. В течение трех суток катер участвовал в боях против пяти катеров противника. Самое неприятное заключалось в том, что все катера противника имели значительную дальность действия за счет двигателей экономического хода, которых у нас не было. Не было и средств обнаружения, поэтому два катера звена объединили в один отряд, который еженощно выходил на патрулирование акватории в надежде перехватить катера противника. Весьма призрачной надежды. Усложнилась и доставка грузов в Севастополь. Раньше можно было проскочить в темноте незамеченным, теперь оставлять белый бурунный след за кормой становилось опасным. Плюс приходилось «оглядываться» на луну. Удалиться от берега не позволяло отсутствие топлива в осажденном городе. Бункероваться там разрешалось лишь в исключительных случаях. В общем, к воздушной блокаде Севастополя добавилась морская. Плюс в апреле месяце итальянцы нанесли «визиты» в слабозащищенные портопункты Кавказского побережья и добились некоторых успехов. Немцы со своими S-100 пока нигде не отметились, кроме районов у Севастополя.

Татьяна и Екатерина Александровна пошли на поправку, Таня быстрее, а ее мать медленнее из-за ранения. Но обе были еще «лежачими» больными. Я, через лейтенанта, принес им показать статью про их сына и брата, дескать, часом не родственник? На что ему было сказано, что Вася еще совсем мальчик, и не заканчивал военного училища, как он. Так что, скорее всего, однофамилец. Попросили его узнать адрес полевой почты N-ской гвардейской танковой армии, которой командовал генерал-лейтенант Баранов. До войны Василий писал, что служит у него механиком-водителем. И отправили письмо ему, с просьбой сообщить что-нибудь о судьбе сына и мужа. Письма ходили долго, так что как раз к концу лечения, может быть, придут обратно.

Азовское море освободилось ото льда, катер перевели в Приморско-Ахтарск, откуда он, в составе отряда кораблей канонерской лодки, двух торпедных катеров, бронекатера и катерного тральщика, совершил налет на порт Мариуполь. Торпедная атака сорвалась, северный вход в порт оказался перегорожен противолодочной и противоторпедной сетью. ТКА-2 выпустил обе торпеды через открытый мелководный южный вход, но обе они взорвались, не дойдя до цели: переброшенного из Германии парома типа «Зибель». Под водой находилось какое-то препятствие, скорее всего потопленное судно. Второй катер звена: СМ-4, пустить торпеды не смог: одна из них затонула, вторая не сошла с аппарата. Конфуз вышел знатный! Так что отдувались за всех два артиллерийских корабля: канонерская лодка типа «Ростов-Дон» и бронекатер. Канлодки выглядели вот так:

Это были грунтоотвозные шаланды, на которые установили по два 100- или 130-мм полубашенных орудия, несколько зенитных «сорокапяток» и зенитных ДШК. Эдакие «самотопы», но из этого рейда все корабли возвратились в Приморско-Ахтарск, не имея даже повреждений. Так как лейтенант все-таки пустил торпеды, и два взрыва зафиксировали все, то Горшков подал наградные на еще один орден Красной Звезды, по совокупности за все проведенные выходы на задания.

– Если бы СМ-4 отстрелялся, «Знамя» бы дал, а так, за своим катером следишь, а все звено без глаза хозяйского осталось.

Что самое удивительное: боевая эффективность этих канонерок была высокая! Что на Ладоге, что на Азовском море. Некоторым из них повезло остаться на плаву до конца войны.

Но катастрофа назревала: во время весеннего «наступления» была разбита 22-я танковая дивизия немцев, но победа оказалась пирровой: практически все танки Крымского фронта были выведены из строя, в том числе все тяжелые. КВ-3 доставить через Керченский пролив не смогли, порты в Камыш-Буруне и Керчи не имели кранов достаточной грузоподъемности. Двадцать один КВ-1, доставленных в январе через порт Феодосии, так и остались единственным тяжелым танковым полком. К тому же его разукомплектовали, придав по семь танков трем бригадам на легких танках. Весной, когда танки начали вязнуть, практически одновременно, с 6 по 15 марта 1942 года вышли из строя последние семнадцать КВ фронта. Погорели фрикционы. Ремонт оказался не по силам в условиях распутья. Танки пришлось подорвать, часть из них была превращена в неподвижные огневые точки, которые расстреляли немцы, у которых тяжелых орудий было в избытке. Через два дня после успеха под Мариуполем лейтенант узнал, что немцы начали массированную воздушную атаку в Крыму на Ак-Монайском направлении. Опять весь сжался в предчувствии большой беды. Судя по реву начальников в штабах, дела на фронте идут совсем паршиво. Его катер вернули в Анапу и вновь начали гонять в Севастополь. Дело было в том, что во время еще второго штурма Севастополя штаб флота был эвакуирован из города загодя, и его командующий тогда дал оценку, что город и военно-морская база не продержится и трех дней. После проведения Керченско-Феодосийской операции специальный приказ Верховного заставил Октябрьского вернуть штаб флота в Севастополь. А Азовская флотилия входила в состав Черноморского флота и оперативно подчинялась Октябрьскому, а заодно Козлову и командующим трех и даже четырех армий фронта. Можете себе представить, сколько команд одновременно сваливалось в штаб флотилии. Да еще и Миус-фронт требовал себе поддержки. А «флотилия» имела в своем составе в основном переоборудованные суда морского, рыбного и технического флота, с восьмиузловым парадным ходом.

Радиостанцию в Севастополе регулярно бомбили и обстреливали, вот и приходилось возить на согласование бумажки, мотаясь туда-сюда из Анапы и обратно. Но прорываться становилось каждый раз сложнее и сложнее. Немцы и итальянцы перебросили сюда, в крымские порты Ак-Мечеть, Евпаторию и Ялту 19 торпедных, 30 сторожевых и 8 противолодочных катеров, 6 итальянских сверхмалых подводных лодок. Проскочить в одиночку мимо такого заслона с каждым днем становилось все сложнее и сложнее.

Несмотря на подавляющее превосходство советского флота в акватории обоих морей, командование флота не решалось поставить жирную точку на потугах гитлеровцев блокировать Севастополь. Ссылались на недостаток авиации и слабую ПВО кораблей флота. Но, говоря откровенно, неудачи на Крымском фронте поставили жирный крест в мозгах командования на судьбе СОР, Севастопольского оборонительного района.

Глава 32

Прибалтийский фронт, Псков – Москва,

28 апреля – 1 мая 1942 года

В небольшой деревеньке Атаки на тот момент оставалось целыми 14 домов. Деревушке повезло, несмотря на то что через нее проходило «шоссе», ведущее к крупному мосту через Великую у Филатовой Горы. Четыре каменные опоры моста были взорваны в сорок первом, а немцы на Литовском броде сразу повернули на Череху и Псков. Мосты здесь никто не восстанавливал. Немцы первое время пользовались дорогой вдоль Великой на станцию Череха, а затем подошли по Ленинградскому шоссе из Острова. И в массовом количестве появились здесь только в марте 42-го года. Второй мотострелковый полк взял деревню ночью и без боя, просочившись буквально в тыл противника после взятия Черехи. Задачей ударной группы было выйти к переправе через Великую. Немцы готовили позиции на Многе, это чуть дальше от Великой, за Ленинградским шоссе. Шоссе и железная дорога плюс довольно ровное место считалось ими как танкоопасное, и они готовились нас там встретить: на выходе из леса и на переправе через Многу. Там активно шумело несколько наших рот. Основные силы полка форсировали Многу у Барбашей, возле южного полигона, места-то родные для многих командиров в полку. И ударили немцам во фланг, быстро заняв эти места. На тот берег Великой полк не пошел, эту задачу давно сняли, но остался контролировать брод и танкоопасное направление между Подборовьем и городом Остров. Штаб полка расположился в этой деревне. За ней горушка, с нее дальше достает радиостанция. Бои еще шли маневренные, снег только начал таять.

Сейчас – благодать! Около 10 градусов тепла, начинает припекать на солнышке. Все ждут, когда земля просохнет. Василий упорно ухаживает за какой-то девицей в деревне. Чем бы дитя не тешилось! В момент очередного свидания с ней, когда казалось, что «вот-вот оборона рухнет», раздается голос начштаба:

– Василий Иванович! Ты где? К телефону, срочно!

Оставив до этого глубоко и возбужденно задышавшую молодуху, поправив обмундирование, Василий зашагал к дому из хлева, в котором происходило свидание.

Майор Минаев, улыбаясь и понимая, что все совершенно не вовремя, приоткрыл дверь в избу:

– «Блондин» на связи, тебя требует. – У командующего бывшей 60-й, теперь Третьей Ударной, с незапамятных времен была такая кличка.

Почесав затылок и глотнув из графина холодный компот, Василий вытер губы, кашлянул и взял протянутую трубку телефона:

– 18-Тэ, слушаю.

– Где тебя черти носят? – спустя минуту раздалось в трубке.

– Воздухом дышал, тащ «три».

– Сорокаградусным?

– Вечно вы со своими подозрениями!

– С журналом боевых действий и всеми наградными ко мне. Дела сдай Строеву, рассчитывай на три-пять дней. Мероприятие намечается. Давай, жду.

– Есть! – ответил Василий и посмотрел на часы. Что-то поздновато для мероприятий! Хотя от Пономаренко всего можно ожидать. Весьма неуемный товарищ попался. А вроде говорили, что его снимать собрались?

– Строев где? – спросил он у начштаба.

– Да только что здесь крутился, спать вроде пошел. Позвать?

– Да, и Федорчука тоже.

– Что-то не так? – переспросил АИ (Алексей Иванович).

– Блондин или Пономарь что-то затеяли, просят журнал БД и все наградные за два месяца. Им же все переправили, помнится.

– Бригкомиссар вчера убыл на переаттестацию, вместо него кого-то прислали из 49-й армии, но пока я не слышал кого. Официального приказа не было, Василий Иванович.

– Ну, замечательно. Бумаги готовьте и охранение.

Строев, зам командира по строевой, пришел через несколько минут, жил в соседнем доме, а комиссара полка в районе штаба не было, убыл в первый батальон и еще не вернулся. Но бумаги передал его помощник. Василий сел в штабной БТР, рыкнули двигатели и, разбрасывая во все стороны липкую грязь, бронетехника двинулась в сторону Черехи. Так как командира прикрывало два танка, то на шоссе не выходили, за это можно и по шапке получить. Танки сопроводили маленькую колонну только до переезда через «железку». Дальше их таскать за собой было ни к чему. Вышли на шоссе и прибавили хода. Командующий жил в гостинице «Октябрьской», там, где еще недавно располагался штаб группы армий «Север». Добежали до Крестов и свернули на Октябрьскую улицу. Несколько постов комендантского патруля, и хотя они и знают, чьи это транспортеры, все равно останавливают и проверяют на каждом из постов. Хотя, с моей точки зрения, эти их посты выставлены курам на смех. Движение они не блокировали. Это придет много позже, в ходе других войн появятся бетонные перемычки в шахматном порядке и несколько линий обороны поста. Пока жезла и фонарика хватает, хотя не всегда.

Пуркаев принял Василия сразу, недовольно осмотрел его форму.

– Вот это все – не пойдет! Марш на склад, и через час быть при полном параде, в Москву едем. Остапчук! Проводи командира переодеться. Скажи, что я велел одеть с иголочки.

– Не понял, тащ генерал! Вот-вот ведь просохнет, и они снова начнут.

– Приказы не обсуждаются. Это раз! Второе: товар нужно всегда показывать лицом. Верховный собирает совещание, совместно с ГПУ. Ну, ГПУ, понятно, будет говорить о пролетарской солидарности, праздник все-таки, а командующие армиями и фронтами будут отчитываться о проведенных наступательных операциях. Наш командующий фронтом распорядился взять с собой тебя. Выполняйте приказание, – сухо, без эмоций, сказал генерал-лейтенант, блеснув круглыми очками.

Они еще только срабатывались, кроме боев на Черехинском плацдарме, вместе не проводили ни одной операции. Но понятие «маневренная группа Челышева» ввел в обиход именно он, ставил задачи и вызывал на совещания на дивизионном и бригадном уровнях. В оперативно-тактические тонкости не вмешивался, когда требовалась его поддержка авиацией или артиллерией, то безотказно предоставлял ее. То, что не всегда достаточную, ну что делать?

Армия на ходу и в боях становилась Ударной из Резервной. Навязанная нам немцами тактика маневренных боев требовала скорости реагирования на угрозы, и не была свойственна нашей армии. Времени на построение эшелонированной обороны перед Псковом немцы не дали, и приходилось огнем и гусеницами поддерживать закапывающуюся пехоту и инженерные соединения. Удержав плацдарм, мы создали условия для наступления на Остров и Опочку. Это направление выводило нас в тыл группы армий «Центр».

С одеждой и правда дело обстояло не слишком хорошо: гимнастерка, галифе и комбинезон на нем были довоенные, красноармейские. Стираные-перестираные. Комбез – так еще и в дырках от кислоты. Больное место на КВ, батареи часто кипели, регулятор зарядки отсутствовал как класс: его заменял примитивный реостат, с помощью которого можно было уменьшить или увеличить ток зарядки вручную, но в бою, когда механик дергает двигатель и таскает тяжелые рычаги, ему не до этого. «Вешали» это на стрелка-радиста – результат был одинаковый, плюс у него была «своя группа», он больше и чаще следил за ней. Там стоял полуавтоматический прибор, управляющий зарядкой, но при стрельбе он частенько «стряхивался» и переставал работать. Так что приходилось часто замерять плотность ареометром и добавлять в аккумуляторы дистиллят. А пары смеси кислоты и воды разъедают одежду не хуже её самой.

Переодели неплохо, все обмундирование старшего комсостава, комбинезон – импортный, американский, куртка, правда, «бронекопытная». Такие поставлялись вместе с бронетранспортерами, но верх у нее был замшевый, с меховым полосатым воротником. Енот, по всей видимости. Зачем? На улице – весна! Но с начальством не спорят. Перед отъездом познакомился с бригкомиссаром Литвиновым, новым членом Военного Совета армии, передав ему бумаги, подготовленными в штабе полка. Получил легкий втык, потому что не привез бумаги 2-го мотострелкового. Но их успели доставить к отходу поезда. В таких вагонах он еще никогда не ездил: в купе две койки и обе нижние, туалет и душевая одна на два купе. Диваны – мягкие, обитые кожей. Позолоченные ручки, серебряные подстаканники и невероятно душистый чай. В середине прохода на стенке виден след от «двуглавой курицы», бывшего герба бывшей империи. Кругом одни генералы и их адъютанты. Эти и Василия попытались расспросить о Пуркаеве. Узнав, что он – фронтовик, а не адъютант, недоверчиво покосились на новенькую форму. Я лично понял, что режиссера из Пуркаева не выйдет. Но, может быть, в Москве это будет не так заметно? Вполне возможно, что там и такая «пурга» пролезет. Василию же стало неудобно за свой вид, поэтому из купе он более не выходил.

Впрочем, Пуркаев и сам понял свою ошибку и приказал комбинезон снять, надеть куртку прямо на шевиот. Да, гимнастерка была совершенно новая, зато награды видны, а то, что танкист, видно по бэтэшкам на петлицах. Глаза адъютантов надо было видеть, когда Василий утром вышел за чаем из купе. У них у всех в руках было по несколько стаканов: на себя и на того парня, а у Васи – один, зато две «Звезды», два «Ленина», три «Знамени» и «Звездочка». Чай он получил без очереди.

В Москве у каждой армии существовала «авторота», на случай вызова сюда «начальства». Так что в метро Василий сразу не попал, хотя хотел еще раз взглянуть на сияющую красоту метрополитена. Под совещание отвели Советский зал, бывший Георгиевский. Зал на меня большого впечатления не произвел, не люблю произведения раннего соцреализма, да и позднего тоже. Праздничную часть пустили впереди. Вы пока порадуйтесь, а потом не взыщите. Отчитывались по фронтам, начиная с Карельского. И хотя взятие Петрозаводска и моста через Свирь происходило под управлением Ленинградского фронта, там впервые была упомянута фамилия Василия. Отчитывался незнакомый Челышеву генерал, а я никак не мог вспомнить его фамилию, пока ее не произнес Сталин.

– Товарищ Фролов, как командующий 14-й армии, ви хорошо справились с задачей, стоявшей перед вами в начале войни. И совершенно справедливо указываете, что отступление на Медвежьегорском участке фронта и по всей Карелии происходили с армиями Северного и Ленинградского фронтов. Ви, дэйствитэлно, получили эти армии под свое командование позднее. Но почему ви тогда приписываете себе заслуги 7-й отдельной армии и Ленинградского фронта? Потому что сейчас эта армия придана вашему фронту? Более чем странная подоплека. В течение зимы на участке вашего фронта не происходило никаких изменений! Бои местного значения. Беломорско-Балтийский канал до сих пор перерезан противником и не может функционировать. А ви рассказываете нам сказки о том, что ви сделали для обороны Советского Заполярья.

«Зря он так, конечно. Силенок Карельский сейчас не имеет. И местность такая, что без массированного применения артиллерии там ничего не сделаешь. Но послушаем товарища Фролова, что он скажет в свое оправдание?» – подумал я, с интересом наблюдая за поведением командарма на трибуне. Тот вытер платком лоб и затылок, достал снизу пачку заявок и начал зачитывать каждую Верховному. Тот остановил его:

– Товарищ Фролов, мы это прекрасно знаем, мы в курсе того, что выделить дополнительные силы в ваше распоряжение Ставка не могла. Требовался, и требуется, ото всех, товарищи генералы, подробный анализ: почему не выполнен Приказ Ставки о переходе в стратегическое наступление. Мы для этого вас здесь и собрали. Садитесь, генерал Фролов.

Его показательно высекли, чтобы пресечь на корню попытки присвоить себе чужое и раздать шишки оппонентам и предшественникам. Далее выступал Говоров, который оказался значительно более подготовленным к тому, что придется говорить за себя. «Трех писем» он не писал, то есть не валил на прежнее руководство. Наоборот, сказал, что в должность вступил недавно, но его начальник штаба подготовил аналитическую записку по действиям Северного и Ленинградского фронтов за период с июня 1941 года по настоящее время. И что он сам лично не стремится присваивать себе чужие заслуги или перекладывать вину за неудачи на другого человека. Записка достаточно интересная, с точки зрения разбора ошибок начального периода войны, и там много говорится о накопленном опыте проведения наступательных операций в лесистой и горнолесистой местности в условиях недостаточной ПВО и захвата противником господства в воздухе. Что он планирует передать эту записку в Ставку для оценки и изучения. А сейчас готов отчитаться о проведенной операции по освобождению Пскова, начатой фронтом под командованием генерала Попова, а законченной им.

– Генерала Попова я вижу в зале, мы не возражаем, чтобы он отчитался о своих действиях. – сказал Сталин и начал набивать свою трубку, пока генералы менялись местами.

Речь Маркиана Михайловича достаточно сильно отличалась от общего уровня командующих. Практически не было сорных слов, и он редко вчитывался в ту бумагу, которую держал под рукой. Память у него была развита. Поговорив о первоначальных промахах, он отдельно заострил вопрос о том, что в ходе оборонительной операции, хотя первичные установки требовали наступательных действий, ему пришлось, по приказу начальника Генерального штаба, срочно перебрасывать на расстояние до полутора тысяч километров свои войска, чтобы прикрыть Ленинград с западного и юго-западного направления. Этим обстоятельством и объясняется успех финских войск на начальном этапе войны. Они выдержали паузу, дождались конкретных результатов со стороны немцев, которые взяли Псков и быстро продвигались к Ленинграду, не имея перед собой наших войск, способных на сопротивление. Через две недели после этого приказа финны начали генеральное наступление, имея шести-восьмикратное превосходство над силами, им противостоящим. Ему же помогло то обстоятельство, что один из командиров дивизий, генерал-майор танковых войск Баранов, сумел быстро укомплектовать по довоенным штатам свою дивизию, большую часть которой растащили по разным участкам фронта, а затем усилить ее, доведя ее численность примерно до сорока процентов штата механизированного корпуса, причем моторизованной пехотой, обеспечив танки плотным прикрытием пехотой и отличным взаимодействием между воинскими частями. Особенно отличился в действиях усиленный батальон старшего лейтенанта Челышева. В общем, спустя некоторое время Верховный задал вопрос о нем.

– Майора Челышева мы внесли в списки приглашенных на это заседание, и он должен быть в зале. Его полковая маневренная группа, в составе двух полков, была придана 3-й Ударной армии, которая теперь выведена из состава нашего фронта, товарищ Сталин, и вошла в Прибалтийский. Был разговор о том, что я его и возглавлю, однако там пока командует генерал-майор Сидельников.

Вставать пришлось и и.о. командующего фронтом, и самому Василию. Слова ему не предоставили, рыл… пардон, рангом не вышел, но после упоминания его фамилии еще тремя командующими и первым заместителем Верховного товарищем Жуковым, который, видимо, успел переобуться на ходу и сказал пару слов о том, что лично знаком с дважды Героем и подписал на него представление, за действия под Ржевом, к Василию подошел командир НКВД и попросил во время перерыва со своего места не уходить. Он подойдет, как только выйдут участники.

– Есть! – А что оставалось делать? Выступления остальных генералов были не столь нам интересны, но позволить себе уснуть Василий не дал, тем более что неплохо выспался. Его немного раздражала ситуация, что его «привезли на продажу», и не дали поговорить о любимых танках. И хотя он понимал, что без подобных представлений совершенно не обойтись, коль уж решил пойти по стопам отца, но его немного бесила ситуация, что «обобщают» его опыт совсем другие люди, и тот же Попов таким образом хочет вернуться на должность комфронта. Драчка идет за место на Прибалтийском фронте. Лично его больше устраивал Говоров: многократно спокойнее, намного лучше командует артиллерией и авиацией, чем реально помогает в проведении операций. Попов же больше любитель таскать чужими руками печеную картошку из огня. Зачастую его не дозваться и не добудиться, ибо частенько уходит в загул. Он, конечно, не злобный и не злопамятный, как некоторые. И поблажки раздавать любит. Талантливо придумывает маневры, но полностью и целиком передоверяет их исполнителям. И в любой момент может сказать, что не тянет исполнитель его поручений. Это – скверная привычка. И у Попова она есть.

Через два часа объявили перерыв, и подошедший чекист провел его куда-то по лестницам. Привел в кабинет, где с краю у стола горела лампа с зеленым абажуром, и не было ни одного окна. Пробыл Василий там минут десять в ожидании чего-то, затем тот же командир отвел его вниз. Сказал, что встреча отменяется. После второго перерыва отпустили командующих армий, в том числе и Пуркаева, но на выходе из зала Василий «попал в засаду». На совещание, то, что называется по горячим следам, пригласили представителей военно-промышленных наркоматов. От Наркомата танковой промышленности присутствовали Зальцман и Николай Леонидович Духов, которые тут же перехватили Василия, чуть ли не силком повели его обратно в зал заседания. В первую очередь, речь пошла о самолетах, девушки или танки стояли в очереди первыми после них. Промышленники – люди почти гражданские, поэтому, когда «самолетчики» отстрелялись, они пересели дальше, а большая часть так и просто ушла. «Танкисты» же пересели в первый ряд и пересадили Василия с собой. Сталин завел разговор о том, что мешает наладить выпуск машин, что средних, что тяжелых.

Свое видение вопроса раскрыл Зальцман, затем говорил Котин, еще четыре директора заводов. Сыпалась куча предложений: как удешевить танки и увеличить их выпуск. Василию стало еще более грустно, и он, в сердцах, сказал:

– Вас бы посадить в такой танк: «мечту промышленника», и пустить в атаку, что против немцев, что против меня. Реальная экономия лежит в другой области.

– И в какой же? – проговорил Сталин, заинтересованно посмотрев на храбреца.

– А вот в такой! – Василий показал танк своей «мечты танкиста».

Легче на десять тонн, чем КВ-3, за счет укорачивания корпуса, с облегченным бронекапотом, вынесенным за пределы боевого отделения третьим топливным танком, и который собирался поблочно, и разбирался для ремонта за полтора часа. Семь болтов крепили двигатель к корпусу и к гитаре привода редуктора, гидроусилители на обоих рычагах управления, восемь передач вперед и четыре назад. Кушайте, товарищи конструкторы, не обляпайтесь. Вася рисовал эту машину, продумывал каждый узел сам, получая от меня иногда кое-какие консультации. В машине он устранил главный недостаток, как КВ-3, так и Т-34, и Т-44, которого еще и на бумаге нет: рикошет вниз от маски орудия.

– Что замолчали, товарищ Зальцман? – спросил Сталин.

– Мне интересно, какого черта ты до сих пор делаешь в армии, Василий Иваныч?

– Служу Советскому Союзу, товарищ Зальцман. И вроде как получается. За почти год войны потерял восемь танков, не лично, а из почти ста восьмидесяти, находившихся на вооружении батальона и двух полков. Мне не нужно много плохих танков: отказавшись от приборов наблюдения в пользу щелей, как только что было предложено, вы уравняете наш КВ-3 с любым немецким танком. А пушки, пушки немцы понаделают, и уже скоро. А мы будем воевать на слепых танках. У меня, например, во всей оптике стоят трофейные линзы. Кратность перископов увеличена до восьми, и она переменная. Нужен дальномер, а его нет. Вот об этом надо думать, а не о том, как сделать больше плохих танков.

– А почему вы задали этот вопрос, товарищ Зальцман? Вы с ним знакомы?

– Он – один из испытателей танка КВ-3, изменивший несколько критичных узлов на этой машине, и который провел на ней войсковые испытания, причем в боевых условиях, подбив за полмесяца 95 немецких танков. Он же, со своим командиром, генерал-майором Барановым, добились запуска производства этих машин на Ленинградском Кировском заводе и на заводе в Челябинске. Тяжелые разградители ТМР и ТМР-2 – полностью его разработка. Мы его подавали вместе со всеми на Госпремию, но его кто-то вычеркнул из списков, по молодости лет.

– Я сегодня повторил этот печальный опыт, – признался Сталин. – Но у меня еще есть время – это исправить.

Зальцман был полон надежд немедленно получить на руки готовые чертежи двух новых танков, пришлось его расстроить.

– Что-то последнее время, в связи с переходом в наступление, никак не удавалось пересечься с товарищами Ватманом и Кульманом. Успел побывать на трех фронтах. Есть только подробные эскизы тех узлов, которые придется менять, чтобы перейти на новую конструкцию. Но они не здесь, а в штабе полка, я перед выездом не знал, что попаду сюда, и с собой не взял. Там два танка, тяжелый и средний, и три самоходные установки под крупнокалиберную артиллерию.

Разговор тут же перехватил Сталин. Это была «больная мозоль» армии: скорость перемещения тяжелой артиллерии была мизерной, не больше скорости пешей пехоты. На многих участках фронта не было разветвленной железнодорожной сети. Пока дотащат пушки до станции, пока погрузят. Из-за этого скорость наступления была мизерной. И глубина соответствующая. Поэтому наброски и небольшие эскизы основных узлов рассматривали с большим интересом. Сюда же подсели «артиллеристы». Две самоходки были с открытым расположением орудий, на еще одной располагалась башня Б-34 или Б-13. И три расчета прочности под калибр до 152 мм под пушки Кане. Последняя из пушек имела раздельное заряжание и пневмодосылатель. В качестве «носителя» предусматривался корпус танка КВ-4, с дополнительной шестерней на «гитаре» и передними ведущими шестернями.

– Что скажете, товарищ Зальцман? – спросил Сталин.

– Весьма оригинальная компоновка всех машин. И высокий уровень унификации частей и механизмов. Я насчитал 16 узлов, которые требуется изменить.

– Двадцать два, Исаак Моисеевич, – поправил его Вася. – Разъемы проводки не посчитали.

– Это – не мои изменения, другой наркомат, свои я все посчитал, – парировал Зальцман и довольно усмехнулся.

– Считаете, что можно открывать темы? – спросил его Сталин.

– Опытные модели нужно строить, здесь есть возможность перейти на выпуск новых моделей, не останавливая производства старых, которые только-только вышли на плановый выпуск, и пошел сверхплан. Проблемный агрегат только один: вот этот дизель-генератор на 15 киловатт. Этот двигатель не выпускается.

– А он нужен? – спросил Сталин у Василия.

– Обязательно. Полк тратит в обороне топлива всего на треть меньше, чем на марше или в наступлении. Для того, чтобы обеспечить 15 киловатт потребляемой мощности, приходится гонять 850-сильный движок. Вал и большая часть поршневой группы взяты с двигателя «2Ч», генератор – танковый, такой же, какой стоит. Пытался задействовать тот же самый, но из-за плотной компоновки двигательного отсека он туда не влезает. Дырявить противопожарный бронелист – себе дороже. Чтобы двигатель получился компактнее, пришлось уменьшить длину шатуна, вместо «гитары» применить цепной привод газораспределения, и клапанной группе изменить расположение с верхнего на нижнее. Так что все это окупится за счет меньшего расхода топлива. Плюс это обогрев главного двигателя зимой. А то ж ведь костры под танком жжем.

– Готовьте обоснование для решения ГКО, – резюмировал Сталин, наклонив голову в сторону Зальцмана.

Глава 33

Москва, Кремль – ГАБТУ,

1–2 мая 1942 года

Василия опять никуда не отпустили, сидел и дослушивал выступления всех и вся, пришлось давать свои комментарии еще и по тяжелому понтонному парку. Затем, уже вместе со Сталиным, он оказался в том же кабинете, что и днем. На этот раз сидеть в нем пришлось не очень долго, его запустили вовнутрь второго кабинета минут через пять после того, как туда вошел Сталин.

– Товарищ Зальцман настаивает на переводе вас в СКБ-2. Как вы отнесетесь к этому?

– Кхе-е! – тяжело выдохнул Василий. – Отрицательно, товарищ Сталин. У меня нет высшего образования, я – самоучка. Поэтому буду выглядеть там, как белая ворона. И потом, я уже выбрал себе профессию. Я – танкист, командир отдельной полковой маневренной группы, почти бригады, без одного полка. Я же не отказываю им в передаче тех наработок, которые делаю, товарищ Сталин. Считаю, что этого достаточно.

Сталин немного укоризненно покачал головой.

– Хорошо. Давайте вернемся к военным вопросам. Бездарно проведенное наступление на Крымском фронте вновь поставило в тяжелое положение Севастополь. К сожалению, перебросить туда вашу маневренную группу у нас возможности нет. Нет средств выгрузки в портах, которые пока находятся в наших руках. К тому же есть данные о том, что туда переброшен 8-й воздушный корпус генерала Рихтгофена. Быстро нарастить свою воздушную группировку там мы не можем, без ослабления ПВО на других участках фронта. Нам, Ставке, требуется ударный кулак, который мы можем быстро перебросить на любой участок фронта, где возникнет угрожающая ситуация, исключая Крым, где, похоже, мы уже опоздали. Что требуется вам, чтобы создать этот кулак?

– Три тяжелых танковых полка, трехбатальонного состава, как у меня, три мотострелковых, на БТР. Обстрелянных. Не менее двух полков зенитной артиллерии, три тяжелых понтонных батальона, маскировочные сети. Место базирования: южнее Москвы, Тамбов – Липецк – Воронеж – Борисоглебск. Можно еще южнее. Так, чтобы мы успевали в любую точку фронта за сутки, на север – за двое.

Я не мог сказать ему, что немцы начнут под Барвенково и в Крыму. В Крым мы, действительно, уже не успевали. Там уже началось.

– Почему на Север за двое?

– Здесь сил и средств достаточно, только если произойдет что-то непредвиденное. Баранов и Шпиллер и без меня справятся, товарищ Сталин.

– Прошлый раз Баранов не справился.

– Это тот самый непредвиденный случай. Да, еще, прямое подчинение Ставке, иначе растащат, по-ротно.

Сталин прикрыл рот рукой, то ли улыбаясь, то ли почесывая усы.

– Тогда так, сейчас направляетесь в НКО, в ГАБТУ, и там ожидайте окончательного решения. Вопрос будет решен сегодня.

Василий прогулялся по ночной Москве, пропуск ему выписали в Кремле. Идти, правда, было совсем недалеко, километра полтора, даже меньше. Его вещи обнаружились в приемной ГАБТУ, Пуркаев их выгрузил, прежде чем уехал обратно на вокзал. Здесь все уже всё знали и готовили ответ для Сталина. Больше всех волновался инженер-полковник Афонин, начальник 8-го отдела танкового управления. Ему уже «спустили» цэу, что он отвечает за скорейший ввод в строй танков КВ-4 и Т-44, которых он ещё не видел, даже на картинке, и он рвал и метал по поводу того, что майор где-то шляется, вместо того, чтобы доложить и расставить все по местам. Когда он узнал, что никакой «совместной работы» не будет, а Челышев готовится принимать дивизию Резерва Ставки, ему чуть не поплохело. Шестнадцатилетние командиры полков в РККА ранее были, а девятнадцатилетних комдивов еще не было. Спокойнее всех воспринял новость нач ГАБТУ и командующий бронетанковыми и механизированными войсками Федоренко. Он появился чуть позднее и, как понял Василий, прямо от Сталина. К тому времени Василий уже был озадачен его подчиненными по самое «не хочу». С порога приемной генерал-лейтенант показал на дверь своего кабинета и сказал Василию:

– Заходи. Вы, вы и вы – тоже, – он показал пальцем на двух полковников и генерала Попова, нового зама, вместо Лебедева.

Вошли, расселись, причем так, что Василий оказался у нижнего угла стола в виде буковки «Т», а остальные смотрели на него от верхней перекладины.

– Ну что ж, товарищи. Несмотря на имеющееся директивы № УФ 2/88 – УФ 2/90 от 15 апреля 1942 го да о продолжении комплектования семи танковых корпусов в составе Юго-Западного направления, Западного и Калининского фронтов, сегодня поступило указание из составов Ленинградского и Прибалтийского направлений дополнительно сформировать усиленную дивизию по штатам почти вдвое больше корпуса. Три танковых полка, используя штатное расписание 1-й дважды Краснознаменной Ленинградской дивизии. Так как на сегодняшнем заседании в Кремле, когда говорили об успехах танковых соединений и фронтов от Москвы до Петрозаводска, постоянно звучала фамилия товарища Челышева, то он выпросил у Верховного тяжелую танковую дивизию Резерва Ставки, предложив свой «партизанский» полк в виде образца для ее создания. Ну, и свою родную дивизию в усиленном состоянии, потребовав, ни много ни мало, два зенитно-артиллерийских полка и три мотострелковых на БТР. Штатное расписание он, естественно, приложил. И на нем имеется подпись товарища Сталина и его резолюция: Сформировать в течение десяти суток. Кстати, это вместе с передислокацией дивизии в район Ворошиловграда и Воронежа.

По кабинету пробежал шумок, сроки были предельно жесткие.

– Слушаю! Ваши предложения, товарищи!

– У тебя сколько полков, Василий Иванович? – спросил начальник отдела комплектации, тот самый полковник Муравич, который помогал доукомплектовать 1-ю дивизию Шпиллеру.

– Два, свой и 2-й мотострелковый первой дивизии.

– Ну, тогда дело только за танками, три мотострелковых полка у меня есть, это с учетом того, что один из них будет разукомплектован по танковым полкам. Два из них в эшелонах, еще за Волгой. Один на этом берегу, в Сталинграде. Я принимал участие в доукомплектовании 1-й Краснознаменной, товарищ командующий.

– Хорошо, Моисеич! Свободен, исполняй и в приказ. Что по тяжелым танкам? Требуется 252 штуки.

– Предлагаю один забрать у Шпиллера, а один доукомплектовать из 24-й дивизии, – ответил Попов.

– Шпиллер взвоет!

– У него два полка стоят у трех станций, изымем по батальону, там сейчас затишье, и передадим еще один батальон из ЛенАБТУ. Готовили как пополнение, на случай наступления.

– А у меня вопрос: чем-то надо заменить мой полк, он хоть и во второй линии, но на плацдарме, – напомнил Василий.

– Туда идет плановая бригада. Не проблема.

– Понял.