Август: графство Осейдж Леттс Трейси

ВИОЛЕТТА. Которая разбила ему сердце.

БАРБАРА. Что я могла сделать? Биллу предложили в Колорадо вдвое больше денег, чем он получал здесь, в колледже.

БИЛЛ. Зачем сейчас об этом.

БАРБАРА. Они обещали и мне работу. Папа понимал, что нам это необходимо. Ты думаешь, он сам бы упустил шанс?

ВИОЛЕТТА. Ну, в этом ты ошибаешься. Выманить Беверли Вестона из Оклахомы было не возможно. И не думай, что у него не было шансов. Особенно, когда напечатали его роман.

БИЛЛ. Это правда.

ВИОЛЕТТА. После публикации книги он получил кучу предложений из мест получше, чем ваше Колорадо.

БАРБАРА. Ну, теперь держись, Колорадо.

ВИОЛЕТТА. «У нас был шанс!»

БИЛЛ. Барбара, о, господи…

БАРБАРА. Папина книга вышла сорок лет назад. Академия сейчас совсем другая. Там дикая конкуренция.

ВИОЛЕТТА. Ну, давай, расскажи мне, что такое Академия.

БАРБАРА. Папа дал мне свое благословение, я даже его не просила.

ВИОЛЕТТА. Конечно.

БАРБАРА. Ты хочешь сказать, что за моей спиной он говорил другое? Ты это хочешь сказать?

БИЛЛ. Послушайте, хватит. Еще немного и вы переступите грань…

ВИОЛЕТТА. Беверли никогда не говорил о тебе плохо.

БИЛЛ. Барбара…

ВИОЛЕТТА. Он просто говорил мне, что разочаровался в тебе, потому что ты успокоилась.

БАРБАРА. Я понимаю, это выпад в сторону Билла. Папа никогда такого не говорил.

ВИОЛЕТТА. Твой отец думал, что у тебя есть талант, талант писателя.

БАРБАРА. Если он так думал, хотя я в этом сомневаюсь, то он ошибся. В любом случае, какая разница? Это моя жизнь. Я имею право жить так, как хочу. Он, видите ли, разочаровался во мне, потому что я занялась семьей и работаю учителем. Какая ерунда!

ВИОЛЕТТА. Ерунда, ерунда. Все ерунда. Ведь, правда, Билл?

БИЛЛ. Ерунда.

(Билл уходит в кухню)

БАРБАРА. А ты уже решила свои проблемы?

ВИОЛЕТТА. Нет.

БАРБАРА. Решила. Я вижу. Ты понимаешь, о чем я. Ты приняла что-то?

ВИОЛЕТТА. Успокоительное.

БАРБАРА. Послушай меня: я не хочу историй.

ВИОЛЕТТА. Каких историй?

БАРБАРА. Твоих проклятых таблеток.

ВИОЛЕТТА. Это лекарство.

БАРБАРА. Я не потерплю этого.

ВИОЛЕТТА. Не понимаю, о чем ты.

БАРБАРА. Сумасшедший дом? Воры у тебя в палисаднике?

ВИОЛЕТТА. Ты все преувеличиваешь.

БАРБАРА. Полиция в три часа ночи? Ты прекрасно все понимаешь. Ты поломала себе жизнь из-за этих таблеток.

ВИОЛЕТТА. Не кричи на меня!

БАРБАРА. А теперь начала снова.

ВИОЛЕТТА. Теперь все по — другому. Тогда у меня не было причины.

БАРБАРА. Ну, конечно, теперь, когда у тебя есть причина, можно подсесть на колеса.

ВИОЛЕТТА. Я не подсела.

БАРБАРА. Не знаю, подсела ты или нет, но больше я этого не потерплю…

ВИОЛЕТТА. Я не подсела. Мне больно.

БАРБАРА. Горло?

ВИОЛЕТТА. Да, у меня болит горло. Химеотерапия.

БАРБАРА. Тебе очень больно?

Виолетта. (начинает плакать): Да, мне больно. У меня… у меня… рак. И все горит. Во рту. И Беверли пропал, и ты кричишь на меня.

БАРБАРА. Я не кричу на тебя.

(Билл возвращается)

ВИОЛЕТТА. Ты не смогла приехать, когда я заболела, но когда исчез Беверли, ты примчалась.

БАРБАРА. Прости меня…ты права. Прости.

(Виолетта плачет, Барбара присела на корточки, и гладит ее руку.)

Ты знаешь, где я думаю, он сейчас? Он взял немного виски… пак сигарет, пару детективов…и — и — и, мне кажется, он просто сел в лодку, уплыл куда-нибудь на острова, в тенек, недалеко от берега… и ловит себе рыбку, читает, выпивает, и если к нему приходит вдохновение, даже пишет чего-нибудь. Я думаю с ним все в порядке. И мне кажется, он появится на пороге этого дома… рано или поздно.

(Свет уходит из столовой и зажигается в мансарде, где Джоанна читает, Джин снимает наушники и поднимается по лестнице)

ДЖИН. Привет.

ДЖОАННА. Привет.

ДЖИН. Я не помешала?

ДЖОАННА. Нет, тебе что-нибудь нужно?

ДЖИН. Нет, просто подумала, может, ты покуришь со мной?

ДЖОАННА. Нет, спасибо.

ДЖИН. Хорошо. Нет, так нет.

(Джин стоит и смотрит на нее)

Я не мешаю тебе?

ДЖОАННА. Нет — нет.

ДЖИН. Хорошо. Ты не против, если я закурю?

ДЖОАННА. Я — нет.

ДЖИН. Тут нет места, куда приткнуться. Понимаешь, моя комната как раз рядом с бабушкиной, и если я выйду на лестницу — она удивится…

ДЖОАННА. Конечно.

ДЖИН. Мама и папа не возражают. Тебе не попадет.

ДЖОАННА. Хорошо.

ДЖИН. Значит, ты согласна?

(Джоанна кивает. Из своего кармана Джин достает маленькую стеклянную трубку, сигаретную бумажку и щепотку марихуаны. Набивает себе дозу.)

Они, конечно, не против. Но если они вдруг нарисуются, я быстро спрячу все и сяду вся такая невинная, как та девчонка из фильма «Грейс в огне». Ты видела?

ДЖОАННА. Не помню.

ДЖИН. Они не против. Папа сто пудов не против. Мама… почти что. Она думает, что это вредно для здоровья. Но главная причина в том, что и папа курит тоже, а она бы этого не хотела. Папа вообще намного круче мамы, это точно. Хотя нет, не правда. Думаю, он круче только в этом смысле.

(Джин курит. Она предлагает трубку Джоанне.)

(Задержав дыхание) Ты уверена, что не хочешь?

ДЖОАННА. Нет, нет. Все хорошо.

ДЖИН. Вообще-то он не такой и крутой. (Выдыхает дым) Они только что разошлись с мамой.

ДЖОАННА. Печально.

ДЖИН. Он трахает свою студентку, которая, если хочешь знать мое мнение, просто уродка. Некоторые думают, что это круто, как эти хрены, которые преподают с ним вместе на Гуманитарном факультете, потому что они все там трахают своих студенток или мечтают об этом. «Лоли — и — и — ита». Мне, конечно, по барабану, кого он там трахает. Я вижу, он втюрился и маме ничего не оставалось. Гадость в том, что мама стережет меня, как ястреб, потому что думает, что у меня съедет крыша, после их развода, и я либо подсяду на дурь, либо убью кого-нибудь в школе. Или, не дай бог, потеряю девственность. Не знаю, что там думает отец, но мама просто помешалась на этом. У тебя есть парень?

ДЖОАННА. Сейчас нет.

ДЖИН. У меня тоже. Я ходила тут с одним целый год, его зовут Джош, но он — тормоз. А твои родители живут вместе?

ДЖОАННА. Они умерли.

ДЖИН. О, прости.

ДЖОАННА. Ничего. Все в порядке.

ДЖИН. Мне так неловко.

ДЖОАННА. Все нормально.

ДЖИН. Ты с ними ладила?

ДЖОАННА. Да.

ДЖИН. Еще один глупый вопрос. Прости меня.

ДЖОАННА. Почему глупый. Не у всех же так.

ДЖИН. Именно это я хотела сказать.

(Джоанна берет фотографию в рамочке с ночного столика и протягивает ее Джин.)

Это они?

ДЖОАННА. Это их свадебная фотография.

ДЖИН. Как они красивые. Одеты потрясающе.

(Джоанна улыбается. Джин ставит фотографию назад, ходит по комнате.)

Клевая комната. Совсем как в фильме «Ночи охотника». Обычно, я здесь спала, когда мы сюда приезжали.

ДЖОАННА. Прости меня.

ДЖИН. О, нет, я… это совсем не важно. Это просто комната. (внезапно) Что ты читаешь?

ДЖОАННА. Т. С. Элиот.

ДЖИН. Круто.

ДЖОАННА. Твой дедушка одолжил мне.

ДЖИН. Мой дед прикольный. Мама просто сошла с ума, когда ей позвонила тетя Иви сегодня утром. Просто улет. Я никогда ее такой не видела. Я не могла ее успокоить. Она погнала. Прикольно не то, что она погнала, а прикольно видеть маму, ну ты понимаешь, не такой, как всегда… Мы с нею ладим. Ты видела, чтобы твои родители когда-нибудь сходили с ума?

ДЖОАННА. Нет, не видела.

ДЖИН. Да, правда? Так вот, представь, если бы ты однажды увидела их совершенно потерявшими разум, вот так: «УАУУ.»

(Джин протягивает руку и трогает черепаховые бусы, висящие на шее у Джоанны.)

Мне нравится твое ожерелье.

ДЖОАННА. Спасибо.

ДЖИН. Ты сама его сделала?

ДЖОАННА. Моя бабушка.

ДЖИН. Это черепаха, да?

ДЖОАННА. М — м — м.

ДЖИН. Такое впечатление, что там внутри что-то есть.

ДЖОАННА. Моя пуповина.

(Джин отпрянула, вытирает руку о штаны, Джоанна улыбается)

ДЖИН. Ну — у — у, ты серьезно?

ДЖОАННА. Да.

ДЖИН. О, Боже. Это что-то.

ДЖОАННА. Она чистая.

ДЖИН. Зачем тебе это, это что-то вроде…?

ДЖОАННА. Это наша традиция. У племени Чейни.

ДЖИН. Ты из племени Чейни.

ДЖОАННА. М — м — м.

ДЖИН. Как в этом фильме «Большой путь Пау». Ты видела?

ДЖОАННА. Когда у Чейни рождается ребенок, его пуповину моют и зашивают в такую коробочку. Из черепахи для девочек и из ящерицы для мальчиков. Мы носим ее всю жизнь.

ДЖИН. Уау.

ДЖОАННА. Потому что, если мы потеряем ее, наши души улетят, и когда мы умрем, они будут скитаться по свету, чтобы найти нас.

ДЖИН. Не говори никому, что мама и папа развелись, хорошо? Они не хотят это афишировать.

Барбара лежит на софе в гостиной. Билл входит из кабинета, рассматривая книгу в жесткой обложке.

БИЛЛ. Посмотри, что я нашел. Разве не удивительно?

БАРБАРА. У нас дома есть экземпляры.

БИЛЛ. Я не думаю, чтобы у нас есть издание в твердой обложке. Я уже не помню, когда печатали поэзию в твердой обложке. Боже, я не помню время, когда вообще печатали поэзию.

БАРБАРА. Я не буду спать в такой духоте.

БИЛЛ. Интересно, сколько это сейчас стоит.

БАРБАРА. Думаю, что нисколько.

БИЛЛ. Как знать. Первый тираж, жесткая обложка, в прекрасном состоянии. Академическое издание, да — а… Премия Уолласа? Ничего себе. Неужели?

БАРБАРА. М — м — м…

БИЛЛ. Эта книга стала событием.

БАРБАРА. Какое там событие.

БИЛЛ. В узком кругу — событие.

БАРБАРА. В очень узком кругу.

БИЛЛ. «Посвящается моей Виолетте.» Как трогательно… Трудно представить как он жил после публикации. Наверное, потом каждое слово он писал с мыслью: «Что они об этом скажут? Будут ли они это сравнивать с „Медоуком“?

БАРБАРА. Джин уже спит?

БИЛЛ. Она только что выключила свет. Ты думаешь, можно сказать: „Пошло все подальше“, и писать, не обращая внимания на то, что скажут? Я бы, наверное, не смог…

БАРБАРА. Ты не мог бы заткнуться?

БИЛЛ. В чем дело?

БАРБАРА. Ты сейчас лопнешь от зависти… тридцать стихов, которые написал отец в шестидесятые, боже ты мой. Неужели ты себя не слышишь?

БИЛЛ. Ты не права. Я восхищаюсь этими стихами, а не завидую…

БАРБАРА. Ну, конечно, и перечисляешь его награды…

БИЛЛ. Я просто говорю о значимости…

БАРБАРА. Мой отец не написал больше ничего по разным причинам, но мнение критиков не было для него решающим, хоть тебе и трудно в это поверить. Я знаю, насколько это важно для тебя.

БИЛЛ. Почему ты нападаешь? Я ничего не сделал.

БАРБАРА. Скажи это ты своей Сисси, чтобы она успокоила тебя „Нет, мой милый, ты ничего не сделал.“

БИЛЛ. Что ты говоришь? О чем ты?

БАРБАРА. Это все признаки твоего мужского климакса, и вопросы бытия, которые тебя вдруг одолели и роман с сопливой девчонкой.

БИЛЛ. Послушай. Я приехал сюда ради тебя. Потому, что хочу быть с тобой в трудную минуту. Но я не буду заложником и потерплю твои выпады…

БАРБАРА. Я не брала тебя в заложники. Ты можешь проваливать.

БИЛЛ. Я не куда не поеду. Я прилетел сюда из Оклахомы, чтобы побыть с тобой, и мы останемся здесь вместе. Ее зовут Синди.

БАРБАРА. Я знаю ее дурацкое имя. Будь любезен, скажи, когда я стала раздражать тебя?

БИЛЛ. Как легко Виолетта может завести тебя, ты сама это знаешь?

БАРБАРА. Виолетта здесь не при чем.

БИЛЛ. На самом деле, ты рассердилась на нее, а вылилось все на меня …

БАРБАРА. Слушай, оставь свой примитивный психоанализ.

БИЛЛ. Может быть, тебе не нравятся мои методы, но ты знаешь, что я прав.

БАРБАРА. Твои „методы“. Спасибо, доктор, но сейчас мне не нужна помощь, чтобы разозлиться.

БИЛЛ. Ты хочешь поспорить? Тебе это нужно? Хорошо, выбери тему для разговора, давай. Поспорим. У меня тоже должен быть шанс …

БАРБАРА. Тема для разговора — я! Я и есть эта тема, ебнутый ты нарцисс! Мне больно! Мне нужна помощь!

(Джин появляется из двери в коридоре на втором этаже, садится на ступеньку, слушает.)

БИЛЛ. Ты обвиняешь меня в нарциссизме. Наше поколение- поколение нарциссов.

БАРБАРА. Ты не можешь без этого, правда? Ты не можешь не говорить о себе ни секунды…

БИЛЛ. Когда я говорю о тебе, ты обвиняешь меня в том, что я занимаюсь психоанализом…

БАРБАРА. Ты понимаешь, что это мучительно, после того, как мы были вместе двадцать три года остаться одной?

БИЛЛ. Я же здесь.

БАРБАРА. Мужчины идиоты. Они несут всякий вздор, как будто прошлого и будущего не существует.

БИЛЛ. Давай не будем продолжать эту гендерную дискуссию.

БАРБАРА. Неужели ты думаешь, что есть только здесь и сейчас? Это полный маразм молчать о том, о чем тебе просто страшно говорить.

БИЛЛ. Я не хочу говорить о том, что может тебя ранить.

БАРБАРА. О чем именно?

БИЛЛ. Не начинай.

БАРБАРА. О чем? Говори. Ты должен понять, что ты не можешь сказать ничего такого, что могло бы ранить меня сильнее, потому что я уже разбита. Катастрофа случилась.

БИЛЛ. Мне кажется, ты не права. Я думаю, ты сейчас находишься в таком мазохистском настроении, что на самом деле хочешь, чтобы тебя стало еще больнее…

БАРБАРА. Что?!!

БИЛЛ. Барбара, пожалуйста, у нас сейчас и так много проблем с твоими родителями. Давай не будет ворошить все это.

БАРБАРА. Ворошить? Мы еще не говорили об этом! Ты выбил почву у меня из-под ног. Я до сих пор не понимаю, что случилось. Я надоела тебе, испугала тебя, опротивела тебе? Или вся фишка в молодой попке, твоей новой кошечки? Мне действительно надо это знать.

БИЛЛ. Ты хочешь узнать это прямо сейчас? Ты хочешь поговорить об этом теперь, когда пропал твой отец, и твоя мать сходит с ума, а наша дочь в двадцати шагах от нас? Ты на самом деле, хочешь поговорить об этом сейчас?

БАРБАРА. Нет. Ты прав. Пойду, зароюсь в плед. А потом усну. Сладко усну. Рядом с моим мужем.

(Она накрывается пледом)

БИЛЛ. Об этом надо говорить спокойно. Давай, поговорим об этом, когда вернется твой отец.

БАРБАРА. Мой отец умер, Билл.

Красные и синие отсветы полицейской мигалки по стенам дома.

Шериф Гилбиу стоит перед главным входом. Остальной дом в полумраке.

Джоанна надевает халат, осторожно стучит в двери кабинета.

БАРБАРА. Ммм… Что?

ДЖОАННА. Простите меня… это Джоанна.

БАРБАРА. Что?

ДЖОАННА. Простите меня…