Танцующая с бурей Кристофф Джей
– Смотря куда она ударит. Если в топливо, то топливо загорится, и мы сгорим. Если же она ударит в воздушный шар…
И бледными тонкими руками он быстро показал, как воздух начнет рывками выходить из шара, который рухнет на палубу, и все взорвется. Прищурившись, Юкико сквозь пелену дождя увидела, как отец подошел к клетке с арашиторой, остановился в нескольких футах от нее и взял метатель дротиков из рук Касуми. Зверь взревел, снова взмахнул крыльями, и несколько облакоходов покатились по палубе, подгоняемые воздушной волной. Отец тщательно прицелился и опустошил всю обойму дротиков с черносном в бок несчастного существа.
Она почувствовала укол острой боли, погружающей в сон, омраченный бессильным гневом. Она почувствовала сжигающую ненависть зверя, излитую на ее отца, услышала клятву разорвать его пополам и омыться в его крови, как в свежем горном потоке. Но яд уже потек по его венам, накрывая его тяжелым мороком душного дурного забвения.
На палубу поднялся Акихито с нагамаки сёгуна, держа его за длинную рукоятку. Он вынул меч из кожаного чехла, и в зеркальной стали отразились всполохи молнии, сверкнувшей в опасной близости от правого борта. Страх сдавил Юкико горло, и она, позабыв о Кине, побежала по палубе к клетке, к отцу, который уже открывал дверь.
– Ты собираешься убить его? – закричала она. – Не делай этого!
Масару удивленно обернулся.
– Откуда ты взялась? Марш под палубу!
– Он ничего не сделал!
– Мы не убиваем его, – покачала головой Касуми. – Но он разнесет корабль, если продолжит петь песнь Райдзина.
Один из впередсмотрящих выкрикнул предупреждение, и Ямагата резко крутанул штурвал вправо. Из темноты перед судном вынырнули зазубренные пики горных вершин, ощерившиеся острыми скалами, которые едва не пропороли киль корабля. Матросы снова вознесли молитвы о спасении, а охотники низко присели, когда капитан добавил топлива в работающий из последних сил двигатель. Судно приподнялось на несколько футов, чтобы преодолеть опасные каменные клыки.
Охотники медленно, неуверенно поднялись, пытаясь устоять на палубе. Юкико взглянула прямо в глаза отцу, не в силах изгнать страх, несмотря на заверения Касуми.
– А что ты собираешься сделать? – спросила она, страшась ответа.
Масару взялся за нагамаки.
– Подрежу ему крылья.
Юкико в изумлении открыла рот, и глаза ее засветились яростью.
– Что? Зачем?
– Этот зверь похож на птицу, дочка, – отрезал Масару. – Если бы мы укрощали сокола, мы сделали бы то же самое. Существо с крыльями показывает нам свое превосходство, поднимаясь на недосягаемую для нас высоту. Помешай ему, и его дух будет сломлен. Нам необходимо сломить дух этого монстра и сделать это быстро. У нас не хватит черносна, чтобы он заснул до Кигена. Он уже практически разорвал корабль на части.
– Ты просто разозлишь его!
– Айя, девочка. Ты просто не знаешь, о чем, черт возьми, говоришь.
– Это не просто зверь, он думает так же, как и мы. Я чув…
Она быстро огляделась и понизила голос, взяв отца за руку.
– Я почувствовала это.
– Ты погружалась в кеннинг? – прошипел Масару, сузив глаза.
– Хай, – она опустила взгляд на палубу. – Я ничего не могла с этим поделать. Он был так прекрасен. Ничего подобного я никогда не видела. – Ее глаза светились, когда она смотрела на Масару. – Пожалуйста, отец, должен быть другой выход.
Масару уставился на дочь, его каменный взгляд на мгновение смягчился. Она была неуловимо похожа на свою мать. Плавная линия щек, как у Наоми, решимость в глазах, ужасное упрямство, которое он так обожал. Но мягкость мелькнула и исчезла, сменившись прагматизмом охотника и знанием, что зверь отправит их всех в могилу, если не успокоится. В том числе и его дочь.
– Извини, Ичиго. Это единственный выход.
– Пожалуйста, отец…
– Хватит! – рявкнул он, и в ответ раздался гром, заставив Юкико сжаться.
Он молча отвернулся и шагнул в клетку, а Акихито последовал за ним с извиняющимся взглядом. Касуми в утешение положила руку на плечо Юкико, но девушка сбросила ее. Обхватив себя покрепче руками, она молча смотрела отцу в спину, не в силах произнести ни слова. По коже ручьями стекал дождь.
Масару знал, что зверь может проснуться в любую секунду, поэтому работал быстро и уверенно. Акихито опустился на колени среди разодранных сетей, справа от грозового тигра. Крылья арашиторы были похожи на крылья орла: двадцать три основных маховых пера, каждое длиной с ногу Масару, широкие, отливающие странным металлическим блеском. Двадцать три второстепенных маховых пера, белых, как первый снег. Кроющие перья крыла были более крупными и серыми, они меняли цвет до темно-серого, выделяясь на фоне более мелких перьев. Несмотря на оцепенение, вызванное черносном, в каждом крыле зверя чувствовалась огромная сила, благодаря которой он легко поднимался в воздух и летел сквозь грозовое небо, как сверкающая чешуей рыбка кои, плывущая под гладкой поверхностью пруда.
Акихито веером расправил основные маховые перья. Масару поглубже вдохнул и, нахмурясь, медленно выдохнул. Он так крепко сжал нагамаки, что костяшки его пальцев побелели, контрастируя с ярко-алым шнуром эфеса. Пальцы барабанили по рукояти.
Мои руки должны стать твердыми, как камень. Мои руки и мое сердце.
Он резко опустил клинок. Ровный срез. Острая, как бритва, твердая, как алмаз, фальцованная сталь. Звук скатившейся слезы, словно шепот ветра. Срезанные до половины перья раздвинулись и растаяли как дым. Отсеченные концы относило ветром на палубу, и они казались жалкими и хрупкими под падающей стеной дождя.
Масару услышал, как дочь заплакала у него за спиной.
Он кивнул Акихито, и мужчины перешли к другому крылу, быстро и хладнокровно повторив процедуру. Несмотря на тряску и постоянную качку, удары Масару были ровными и точными, острие нагамаки проходило сквозь перья, словно горячий клинок сквозь снег. У Масару возникло чувство, что он отсекает часть себя, но он отбросил его и наблюдал за происходящим, как будто во сне, двигаясь в такт качке корабля. Длинный клинок был продолжением его руки. Руки, покрытой кровью сотен зверей, у которых он отнял жизнь. Руки охотника. Разрушителя.
Единственное созданное им живое существо рыдало у него за спиной, но слезы девочки скрывал дождь.
Когда с крыльями было покончено, он отступил и критически осмотрел свою работу. Аккуратные срезы, кровеносные сосуды не задеты, но до следующей линьки зверь не сможет летать, и взмахи его крыльев не будут опасны для судна. Он кивнул головой.
– Хорошая работа, – согласился Акихито.
Они вынули дротики из тела животного и наложили толстые зеленые припарки на раны. Мех животного окрасился в багряный цвет. Кровь текла на палубу, покрывая их руки, и пахла озоном и ржавым железом.
Они услышали тихое рычание, от которого внутри все перевернулось. Зверь шевельнулся, выпустил когти, вонзая их в палубу из закаленного дуба. Охотники быстро встали и вышли из клетки. Масару захлопнул дверь и задвинул толстые железные засовы. Арашитора снова зарычал, и мускулы под белоснежным мехом дрогнули.
В опасной близости ярко сверкнула молния, рассыпавшись мелкими искрами сквозь облако, клубившееся вокруг них, словно по черной маске поползли трещины, грозя ужасными разрушениями. Ветер выл, как стая волков с ощеренными пастями и острыми, как бритва, зубами.
Не взглянув на дочь, Масару повернулся и ушел.
Его ярость была ужасна.
Юкико сидела на мокрой палубе и смотрела, как зверь приходит в себя. Его глаза напоминали засахаренный темный мед, зрачки были расширены под действием черносна. Она была поражена сложностью его мыслей; свирепый интеллект и чувство собственного достоинства, которого она никогда не встречала у животных. Она чувствовала его замешательство из-за того, что крылья стали легче, странное головокружение, когда он встряхнул ими и поднялся.
Он снова взмахнул изувеченными крыльями, уставившись на обрубки перьев под ногами. И тогда он взревел, пронзительно, неистово, ненавидяще, ярость клокотала у него в горле, оставляя привкус крови на языке. Он встряхнул перьями, но песнь Райдзина не зазвучала, электричество вспыхивало искрами и гасло на обрубленных кончиках перьев. Он бросился телом на решетку – раз, другой, но звуки ударов растворялись среди шума бушующего шторма.
Мне очень жаль. Прости.
Юкико мысленно обратилась к зверю, чтобы утешить, облегчить его страдания. Но он отпрянул от ее прикосновения, вой дикой ярости ошарашил ее. Он снова ударился всем телом о клетку, напрасно пытаясь сломать железо когтями и клювом, вкладывая в рев всю ненависть, которую он чувствовал к этим жалким людишкам, совершившим над ним насилие.
УБЬЮ ТЕБЯ.
Я не виновата. Я бы хотела вернуть все назад.
ОТПУСТИ МЕНЯ.
Я не могу.
ПОСМОТРИ, ЧТО ОНИ СДЕЛАЛИ.
Мне очень жаль.
ГРАБИТЕЛИ. ЗАХВАТЧИКИ. ПОСМОТРИ, ВО ЧТО ОНИ ПРЕВРАТИЛИ МОЕ НЕБО. НА ШРАМЫ НА ЗЕЛЕНОЙ ЗЕМЛЕ. КРОВОПИЙЦЫ. ВЫ ВСЕ.
Зверь смотрел на нее полным ярости взглядом, и в этой бездонной черной бездне ее отражение казалось крошечным и испуганным. Она знала, как убого звучат все ее сожаления. Она стояла рядом и просто смотрела, как отец уродует это великолепное существо. Она ничего не сделала, чтобы остановить его. Да и зачем? Это приказ избалованного царька. С манией величия и слепой гордыней.
Это последний великий зверь-ёкай во всей Шиме. И что они с ним сделали?
Зверь закрыл для нее свои мысли, и она погрузилась в пустую тьму. Его ненависть была ощутимым, темным сиянием, горевшим, как летнее солнце. Не мигая, он смотрел на нее, бросая бессловесный вызов. Хотя он молчал, она могла прочитать каждую его мысль так же отчетливо, как если бы он произнес их вслух.
Посмотри, что они сделали со мной. Ты позволила им это. Посмотри мне в глаза. Не стыдно за себя и за всю вашу жалкую расу?
Гром холодом прокатился по ее позвоночнику. Вздрогнув, Юкико опустила глаза и отвернулась.
Когда она вошла в каюту, отец лежал в гамаке и смотрел в потолок. Его грязная одежда висела на стене, а сам он был в старых брюках хакама: голый торс и покрытые татуировками руки – черные чернила выцвели до синевы, края расплылись от времени. Он был в хорошей форме, но бледная кожа цветом напоминала мел, блестела от пота и пахла лотосом.
Он даже не взглянул на нее, когда она вошла.
Она закрыла дверь и села рядом с гамаком на шаткую деревянную табуретку. Ее миндалевидные глаза, прикрытые веками, блестели в свете лампы – единственный подарок, оставшийся ей от матери, покинувшей ее так давно. Глаза, наполнившиеся слезами и с недоверием смотревшие на отца, когда он в садах сёгуна сказал ей, что мать ушла.
– Лучше бы я ушла вместе с ней, – она старалась говорить тихим спокойным голосом; ей не хотелось выглядеть истеричкой. Но слова должны были ранить его.
– Лучше бы я оказалась где угодно, но только не здесь, с тобой.
Он долго молчал, и тишина была наполнена гневом и шумом падающего дождя.
– Ты хочешь невозможного, – мягко сказал Масару. – И этим напоминаешь ее.
– Надеюсь, не только этим.
Снова пауза. Масару глубоко вздохнул.
– Если тебе так хочется ненавидеть меня, то ненавидь меня за те ошибки, которые я совершил.
– Например, за то, что изуродовал это несчастное животное?
– Его перья отрастут. Как и у любой другой птицы. Скоро начнется линька.
– Ты ведь отдашь его ему? Сёгуну.
Масару вздохнул.
– Конечно, Юкико. Я дал клятву.
– Он просто жадный мальчик. Он не заслуживает столь прекрасного создания.
– Иногда мы получаем то, что не заслуживаем. Мы играем теми картами, которые нам раздали, а не скулим о несбывшемся. В этом и заключается разница между взрослым и ребенком.
Но я – ребенок, захотелось крикнуть ей.
– Я знаю о тебе и Касуми, – сказала она.
Он кивнул, не сводя глаз с потолка.
– Мать рассказала?
– Нет. Я вижу, как ты на нее смотришь.
– С Касуми все кончено. Я прекратил это, когда твоя мать…
– Поэтому она ушла? Даже не попрощавшись со мной?
Он долго молчал, облизывая сухие губы.
– У нее было много причин.
– Ты винил ее из-за Сатору, – Юкико сморгнула слезы. – Ты выгнал ее.
Лицо Масару потемнело, как будто облака закрыли солнце.
– Нет. Сатору… это была моя вина. Я должен был быть там. Я должен был быть отцом для вас. Но, боюсь, у меня всегда плохо получалось.
– Ты боишься, – огрызнулась она. – Всю свою жизнь ты убегал. Ты оставлял нас одних ради своей великой охоты. Ты поменял свою жену на другую женщину. Ты бросаешь меня каждый раз, когда тебе охота покурить эту вонючую траву. Ты – трус.
Масару медленно сел, перекинув ноги через край гамака, и спрыгнул на пол. Глаза его сверкали от ярости, словно отшлифованная сталь. Он подошел ближе.
– Если бы я был трусом, я бы убежал, как предлагала мне твоя мать, – голос его дрожал от гнева. – Я бы никогда не встал на сторону сёгуна Йоритомо после смерти сенсея Риккимару. Она предложила мне нарушить присягу. Стыд и позор.
– А если бы ты это сделал, она сейчас была бы здесь.
– Юкико, прошу тебя…
– Сатору был бы жив.
И тогда он ударил ее, дал ей пощечину, и ее звук показался громче, чем песня крыльев арашиторы. Она потеряла равновесие и упала, ударившись головой о стену, волосы закрыли ее лицо.
– Черт тебя побери, девочка, – прошипел ее отец. – Я присягнул на верность сёгуну. И я до сих пор под присягой. Если я нарушу свое слово, он отнимет у меня все. Все, ты понимаешь?
А как же я, хотелось ей плакать. Ведь я бы осталась с тобой.
Он посмотрел на свою руку, на отпечаток ладони на ее щеке. И внезапно стал похож на развалину, на старика, в тело которого медленно проникал яд, забиравший жизнь по капле.
– Когда-нибудь ты поймешь, Юкико, – сказал он. – Когда-нибудь ты узнаешь, что иногда нам приходится чем-то жертвовать ради самого важного.
– Чести, – она выплюнула это слово, и на глаза набежали слезы.
– И чести тоже.
– Все это ложь. В том, что ты делаешь, нет никакой чести. Ты – слуга. Мальчик на побегушках, убивающий беспомощных животных по приказу труса.
Склонив голову, Масару стиснул зубы и сжал кулаки. Он часто дышал, и его ноздри подрагивали. В гневе он уставился на нее.
– Я ненавижу тебя, – прошипела она.
Масару открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент пространство перевернулось набок. Над кораблем раздался страшный грохот, от которого вылетело стекло иллюминатора, заставив Юкико вздрогнуть. Невидимая сила швырнула их через комнату, впечатав прямо в твердую, как камень, стену. Когда она и отец упали на пол, ей показалось, что ее голова раскололась пополам, и из глаз посыпались искры. Корабль трясло, палуба ходила под ногами, словно при землетрясении. В небо рвался кипящий пар.
Юкико открыла глаза, вытирая кровь. Корабль под ними болтало со страшной силой. Через трещину в иллюминаторе она видела, как облака пылали мерцающим оранжевым светом. Резкий запах дыма наполнил воздух. Они горели.
13. Падение
Корабль рывками падал вниз. Голова распухла от приливающей крови, и Юкико зажмурилась. Она чувствовала, как крепко держат ее руки отца. Палуба прыгала под ногами. Юкико споткнулась и упала, но сильные руки отца быстро подняли ее на ноги.
– Иди! – Голос отца прозвучал как сквозь вату.
Выбравшись на палубу, они увидели свет – яркий, ослепляющий, как солнце. Свет полыхал жаром, закручивая спиральками бледные волоски у нее на руках, превращая их в крохотные черные хлопья пепла. Отовсюду несся страшный рев огня, с треском пожирающего снасти. Самый страшный звук, который может разбудить облакоходов в ночи, скручивая в узел кишки и заставляя покрываться потом, – пожар.
Все небо в огне.
Воздушный шар был охвачен пламенем. Из прорех в парусине рывками выходил водород и, пронзенный разрядами молний, порождал вспышки пламени, которое, казалось, высасывало кислород прямо из легких. В спину им ударил жар погребального костра. Крики людей, топот ног по палубе, паника. Пламя шипело под потоками дождя, и вверх поднимались огромные клубы черного дыма, образовавшиеся от соединения огня и воды. Голова кружилась все сильнее, они снижались быстрее, чем под влиянием силы притяжения. Корабль падал.
Они падали.
Ее тащили вверх по лестнице на палубу рулевого, она чувствовала, как крепко держат ее за руки, и как со всех сторон давят на нее тела других людей. Вокруг трещали ломающиеся деревянные детали, у штурвала никого не было, и колесо свободно крутилось. Над всей этой вакханалией звуков раздался голос капитана Ямагаты.
– Масару-сан! Быстро!
Она почувствовала, как ее подхватили на руки и протащили сквозь металлический люк, звуки бури сменились унылым резонансным гулом. Пахло потом с примесью железа и меди. Юкико смахнула кровь и огляделась, пытаясь сфокусировать взгляд. Вокруг нее были потные тела, сгрудившиеся на спасательном плоту, закрепленном за кормой «Сына грома». Он был заполнен до отказа, и два облакохода изо всех сил пытались отшвартовать маленькую жукообразную гондолу от пылающего судна.
– Быстрее, быстрее, мы падаем!
– О, господь Идзанаги, спаси нас!
Слышались ругательства, звуки удара железа о железо. А потом она услышала его. Рев, вибрирующий от страха и ярости. Громче раската грома, прокатившегося электричеством по позвоночнику.
– О нет, – прошептала она.
Она повернулась к отцу, и из ее глаз закапала кровь.
– Отец, арашитора!
Лицо Масару потемнело. В его глазах не было и признака страха; он был недоволен потерей своей добычи. Он был охотником – прагматичным и холодным, как сталь. Он поднял глаза, когда зверь снова заревел, вытер сажу тыльной стороной ладони. Его кожа была влажной от пота, и на щеке остался длинный черный след.
– Невозможно, – он покачал головой, поворачиваясь от Юкико к Касуми. – Нет времени.
– О боги, вы только послушайте его, – выдохнул Акихито, прижавшись к дальней стене.
Крик был пронзительным, полным гнева, в нем дрожал страх и плескалось недоверие, что все может закончиться вот так. Они слышали, как он царапает когтями о металл, снова и снова кидаясь на железные прутья, обуреваемый безумным ужасом. Ярость. Алая. Бурлящая.
Наконец облакоходам удалось расцепить железную защелку, и спасательный плот швырнуло о борт. В открытую дверь хлынул дождь, нещадно поливая сбившихся в кучку людей, вспыхнула ослепительно-белая молния. Райдзин ликовал, глядя как распадается на куски «Сын грома», и пел свою триумфальную песнь под бой барабанов, эхом разлетавшийся по облакам.
Юкико чувствовала мысли грозового тигра, обуявший его ужас. Она представила его последние моменты: падает с неба, как горящая звезда, обугленные перья и мех, молит об ударе, который положит конец сжигающей его агонии. Она покачала головой.
Нет, так нельзя. Нельзя, чтобы он так погиб.
Масару почувствовал намерение дочери, потянулся к ней.
– Юкико, нет! Ты останешься здесь!
Слишком поздно. Она спрыгнула с плота, когда отпустили последнюю сцепку, удерживающую плот у борта корабля, и маленькое суденышко закружилось во тьме с хрупким металлическим звуком. Она услышала душераздирающий крик отца, тающий в реве бури, увидела, как вспыхивает в ореоле синего пламени плот, исчезая в ревущей мгле.
Споткнувшись на штурманской палубе, Юкико бросилась вниз по лестнице. От дыма слезились глаза, деревянный настил ходил под ней ходуном, как дикое животное. Она все еще плохо соображала после удара головой о стену каюты. Ветер дул рывками, обжигая адским жаром бушующего над головой пламени, от которого разлетались искры, дотлевая на рукавах уваги. Воздушный шар почти полностью сдулся, превратившись в почерневший каркас, освещенный изнутри пламенем – остов фонаря, освещающий праздник мертвых. Судно кренилось на израненный левый борт, двигатель правого борта все еще работал в полную силу. Из темноты на них надвигались острые скалы.
Юкико спускалась по лестнице, изо всех сил цепляясь за жизнь, когда корабль налетел на горную вершину и пропорол деревянное днище. На главной палубе она поскользнулась, снова споткнулась и, бросившись к клетке, ухватилась за брусья, чтобы не упасть. Арашитора был вне себя от страха и ярости, когда она потянулась к нему, полуживая от страха перед огнем. Тигр взревел, и в его реве звучал металл, а зрачки застыли в панике.
Успокойся. Я освобожу тебя.
ВЫПУСТИ. СКОРЕЕ. УЛЕТЕТЬ.
Потные от жара ладони скользили по засовам. Она изо всех сил пыталась отодвинуть их, но от страха у нее не хватало сил. В глаза текла кровь, застывая на ресницах. «Сын грома» накренился еще больше, и она старалась удержать равновесие на наклонившейся палубе, омываемой потоками дождя, словно водопадом. Прямо перед ними из темноты возникли горные пики, словно ощерившись в приветствии.
Наконец, последний засов сдался, и дверь распахнулась. Арашитора вырвался из клетки, когти заскребли по грязным доскам, на обрезанных крыльях слабо вспыхивали искры. Когда он двинулся по палубе, Юкико в отчаянии протянула руки и, ухватившись за промокшие перья, взобралась на плечи зверя. Дерево трещало, как рисовая бумага, под острыми, словно бритва, когтями, сухожилия и мускулы зверя туго натянулись, как железные тросы, и он взмахнул крыльями, задев борт пылающего неболёта.
Лети! Лети!
Пламя осталось позади, раздуваемое порывами ледяного ветра. «Сын грома» врезался в склон горы и ярко вспыхнул. Бочки с чи на носу раскололись, и топливо запылало, фейерверком разбрасывая искры на пиру Бога Идзанаги. Раздался громоподобный взрыв, и горящие обломки дерева разлетелись во влажной мгле. Огненными углями они падали вниз, оставляя за собой струи дыма, клубящиеся меж потоков дождя. Один из них – сине-белый – спускался вниз в зияющую тьму.
Арашитора взревел, колотя по воздуху изуродованными крыльями, и чуть не сбросил Юкико, которая вцепилась в гриву из перьев, крепко сжимая ногами тело зверя. В ней бушевали восторг и ужас. Она чувствовала, как напряжены мышцы зверя, как яростно он взмахивает крыльями, пытаясь подняться повыше. Острые пики скал мутными пятнами возникали из бушующего вокруг шторма, и потоки дождя, пузырясь, сбегали по камням. Зверь наконец расправил крылья во всю ширь и обогнул черные гранитные клыки, неуклюже скользя в ледяных порывах ветра. Он клонился то в одну, то в другую сторону в попытке удержать равновесие без помощи основных маховых перьев. Юкико почувствовала, как страх внутри него сменяется мрачной решимостью: он не сложит крылья и не упадет камнем вниз – он все преодолеет. И он зарычал в лицо смерти, целеустремленный и гордый, как король на шатающемся троне.
Скользя по неровной трактории, они обогнули скалы и сквозь дождевые завесы увидели зеленые верхушки деревьев. Зверь больше не мог удерживать высоту, и с каждым взмахом крыльев они опускались все быстрее. Зеленые верхушки гигантских кедров и елей цеплялись за брюхо зверя, увлекая их вниз, к погибели.
ОТЦЕПИСЬ ОТ МЕНЯ.
Арашитора выгибал тело, пытаясь сбросить Юкико со спины.
Что?
ОТЦЕПИСЬ ОТ МЕНЯ, НАСЕКОМОЕ.
Если ты сбросишь меня, я сверну себе шею!
ОТЦЕПИСЬ. БЫСТРО.
Зверь крутился в воздухе, клонясь из стороны в сторону. Юкико закричала, бросив взгляд сквозь верхушки деревьев на землю в пятидесяти футах под ними. Стиснув зубы, она вцепилась в плечи тигра, понимая, что падение с такой высоты на такой скорости означает смерть.
Я же спасла тебе жизнь!
ЕСЛИ БЫ НЕ ВЫ, МЕНЯ НЕ НУЖНО БЫЛО БЫ СПАСАТЬ. БЫСТРО ОТЦЕПИСЬ ОТ МЕНЯ.
Но ведь не я искалечила тебя. Тебя бы сейчас размазало по скалам, если бы не я. Ты хочешь моей смерти?
СЕЙЧАС МОИ КРЫЛЬЯ НЕ МОГУТ УДЕРЖАТЬ НАС ОБОИХ В ВОЗДУХЕ – СПАСИБО ТВОИМ СОБРАТЬЯМ.
Но я же погибну!
ЛУЧШЕ ОДНА СМЕРТЬ, ЧЕМ ДВЕ.
Они опустились к кронам деревьев, срывая листья. Ветки хлестали Юкико по лицу и ломались под ударами крыльев арашиторы. Он резко накренился между двумя близко растущими кленами. Она почувствовала, как желудок подскочил к горлу, и тут же налетела грудью на толстую ветку. Юкико выдохнула, но ветка отшвырнула ее назад. От неожиданности она ослабила хватку и кувырком полетела вниз, навстречу смерти, вместе с потоками дождя, крича от ужаса.
Она взвизгнула, когда ее оби зацепился за ветку, и почувствовала сильный удар в спину. Ветка треснула, но удержала ее тело, остановив падение. Юкико повисла на высоте двадцать футов, как кусок свежего мяса на заброшенных бойнях Кигена.
Она задохнулась от пронзившей ее боли. Рваная рана на спине кровоточила и пульсировала. Ветка качнулась, зловеще потрескивая, когда она посмотрела на камни внизу. Потянувшись вверх и морщась от боли, она попыталась сдернуть себя с крючка. Раздался треск, ветка обломилась, и Юкико с отчаянным криком упала в темноту.
В небе сверкала молния, освещая тлеющие руины судна облакоходов, которые разметало по всему склону. Здесь и там тянулись длинные полосы пылающего чи – голубовато-белый ореол, освещавший клубящееся марево дождя, отливал оранжевым светом, когда огонь попадал на листву.
Девушка сильно ударилась о камень. По деревьям эхом разнесся гром, словно взрывы смеха.
Райдзин был доволен.
Она плыла в бессознательной мгле, то приходя в себя, то снова проваливаясь во тьму. Лицо было заляпано грязью, смешавшейся с кровью. Дрожащими пальцами она вытерла грязь с ресниц. В спине пульсировала тупая боль, но во всем теле чувствовалось милосердное онемение, отчасти из-за дождя, а отчасти из-за сильного холода, царствующего на этих высотах. Она решила еще немного поспать, просто закрыть глаза и ни о чем больше не волноваться.
Она потрясла головой, возвращаясь мыслями туда, где она родилась, и снова провалилась в сон и проспала так долго, что могла бы и вообще не проснуться. Но кто-то словно толкнул ее в бок.
Юкико приподнялась на локтях, морщась от синяков и боли во всем теле. Земля в лесу была плотно укрыта покрывалом из мертвых листьев и пышного зеленого мха – даже камни были покрыты густым мхом, как бородой. Подушечками пальцев она провела по мягкому мху и с благодарностью коснулась своей татуировки с лисой: падение спиной на скалы скорей всего убило бы ее.
Кицунэ приглядывает за своими.
Она поднялась на ноги и убрала грязные волосы с лица. Потемневшим взглядом внимательно осмотрела окрестности – кое-где вверху среди облаков еще вспыхивали слабые молнии.
Огромные, как дома, стволы деревьев окружали ее со всех сторон. Дождь проникал сквозь кроны, монотонно барабаня по листьям. Деревья были древними, с искривленными стволами: согбенные старцы с кожей, покрытой мхом, и грибами, рассыпавшимися разноцветными шляпками у корней. В животе у нее заурчало, и она выбрала несколько наиболее безопасных грибов, положив часть из них в оби на потом. Вспомнив о своем танто, она сначала испугалась, что потеряла его, и с облегчением вздохнула, нащупав пальцами лакированную рукоятку на талии.
Она посмотрела по сторонам – всюду одинаковая темнота. Поэтому, пожав плечами, она начала спускаться по склону в том направлении, куда улетел арашитора.
– Неблагодарное дерьмо, – выругалась она про себя.
Отец отругал бы ее за неподобающие слова. Оглянувшись вокруг, она поняла, что поблизости нет никого из взрослых и ругать ее некому, и стала выкрикивать все плохие слова, которые только могла вспомнить. Ругань радужным колесом покатилась между деревьями и зарослями папоротника, рассыпая слова и звуки в густых зеленых кронах. Настроение слегка поднялось после ее маленького бунта, и Юкико двинулась вперед во мраке.
Ее тонкие сандалии скоро промокли и порвались. Она шла, спотыкаясь о корни. Буря бушевала выше, ее силу приглушал пышный балдахин над головой, сплетенный из ветвей огромных деревьев, словно соединенные руки старых дорогих друзей. В воздухе стоял странный запах, знакомый с детства, о котором она позабыла, но теперь понемногу узнавала его.
Это был даже не запах, а его отсутствие – не пахло лотосом.
В Кигене лотосом пахло все – едко воняла еда, которую она ела, вода, которую она пила, даже пот на коже. Но здесь, далеко в горах Йиши, не было даже намека на этот запах. С каждым годом поля все ближе подбирались к горам, но здесь, она чувствовала, все еще было чистым – последний оплот девственной природы во всей Шиме. Но скоро и здесь появятся рубщики, спилят эти деревья и загадят эту плодородную почву. Девиз Гильдии незваным гостем всплыл у нее в голове, и она шепотом произнесла его, прижав пальцы к губам.
– Лотос должен цвести.
Над лесом мрачно занимался рассвет, когда Юкико, наконец, наткнулась на следы арашиторы: свежие отпечатки лап существа, не привыкшего проводить много времени на земле. Она не заметила крови и утешалась тем, что зверю не пришлось страдать больше того, что он уже пережил.
Несколько часов она шла по тропе по осыпающемуся склону горы, время от времени останавливаясь, чтобы отдохнуть и поесть, чтобы слизать капли дождя с широких зеленых листьев. Ноги в порванных сандалиях кровоточили, под ступнями хлюпала влага, сверху падали капли, скопившиеся в нависающих кронах. Иногда она теряла след на каменистой почве, снова находила его, но до отца-следопыта ей было далеко. Если бы он был здесь…
Воспоминание о ее последних словах эхом отозвалась в сознании. Она все еще чувствовала ожог от его пощечины, слышала гнев и боль в его упреке. Но все же она боялась, что он погиб в катастрофе, что спасательный плот с остатками экипажа сбился с пути из-за шторма и врезался в скалы. Глаза ее наполнились горячими слезами, и она вытерла их тыльной стороной ладони.
Напрасно беспокоишься. С ним все хорошо. И с остальными все будет хорошо.
Время шло, и она постепенно доела грибы. В лесу стемнело, она снова потеряла след и, ругая себя, тихо брела по кочкам. Остановившись под высоким кленом, она заплела косу и убрала прилипшие ко лбу волосы. После восхода солнца лес наполнился гомоном птиц, шорохом дождевых капель и шелестом маленьких лапок. Она чувствовала их крошечные импульсы и пыталась с помощью кеннинга нащупать чувство страха, которое могло остаться после появления здесь арашиторы. Но теперь, когда наступил вечер, она не улавливала ни искр, ни сердцебиения теплых тел, пушистых или покрытых гладкими перьями. Лес накрыла тишина – потная, тяжелая, как заплесневелое одеяло.
Что-то не так.
Пробираясь сквозь заросли, она присела на четвереньки, стараясь как можно меньше шуметь. Глаза метались во мраке, пульс учащался при каждом шорохе или движении тени. От пропитанной дождем земли поднимался пар, заволакивая лес туманом. Сквозь зеленый навес сюда проникали слабый свет заходящего солнца и холод медленно, но уверенно надвигающейся ночи. Ни птичьего крика. Ни шелеста ветра. Только тяжелый стук дождевых капель и тихий шорох листьев под ногами.
Хищник?
Прикоснувшись к татуировке лисицы на удачу, она снова настроилась на кеннинг, пытаясь уловить импульсы арашиторы или, может быть, голодного животного, которое преследует ее, прячась в зеленых зарослях.
Ничего. Лишь пустота вокруг, изредка нарушаемая скрипом старого дерева, дыханием дремлющей земли. Она почувствовала себя очень одинокой и испугалась даже больше, чем когда на них напал волк или когда на нее набросилась змея.
Осторожно она двинулась дальше.
В тумане возник неясный силуэт. Развалины стен из необработанного гранита, покрытые лианами и густым мхом. Храм. Разрушенный. Ветхий. Возвышаясь над лесом, он прислонялся к склону горы, враждебно и мрачно выглядывая из густых алых зарослей дикого кровавого лотоса. Юкико судорожно сглотнула, отводя взгляд от кощунственных кандзи, вырезанных на камне, – темные слова, взывающие к темным сердцам. Что-то было не так в этом месте – она нутром ощущала его неестественность. Вырезанные иероглифы как будто застыли у нее в голове притаившимися в сумраке тенями и сочились злобой. Имя.
Леди Идзанами.
В тумане раздался пронзительный крик – где-то далеко от ужаса закричало какое-то животное или птица. Сердце Юкико глухо билось в груди, по коже тек холодный пот.
Это храм Темной Матери.
Она повернулась, чтобы уйти, и в этот миг с деревьев у нее за спиной спрыгнуло чудище. В два раза больше человека, с длинными, как у обезьяны, руками, покрытыми веревками сухожилий. Кожа чудища была синей, как кобальт. Лицо напоминало страшные маски железных самураев Йоритомо. Но только вместо полированного металла это лицо было вырезано из жуткой перекошенной от злобы плоти. Широкий ухмыляющийся рот с двумя железными клыками, торчащими по краям. Между острыми, как пила, зубами болтался длинный черный язык. В темных глазницах тлеющим углем горели глаза, озаряя ржавым сиянием кривую усмешку. Огромные руки сжимали боевую железную дубинку, покрытую шипами, на шее болталась веревка с нанизанными круглыми бусинами, каждая размером с голову Юкико. На полированном ониксе были вырезаны те же самые богохульные кандзи, что и на стенах храма.
Он спрыгнул на землю, присел на корточки и, опираясь огромной ладонью о землю, разглядывал ее своими ужасными светящимися глазами. Затем взревел, и рев его эхом пронесся по ржавому небу.
Аматерасу, Богиня Солнца, защити меня.
Монстры из сказок, кошмарные чудовища, которыми разгневанные родители пугали непослушных детей. Никогда, даже в своих самых черных думах, она и представить не могла, что они действительно существуют.
Вдали Юкико услышала ответный рев.
Они.
14. Притяжение
Как хочется есть.
Урчит живот. Стерты лапы.
Разит влажным зноем и гниющей зеленью. Песнь бури, ревущей над головой, первородная, глубинная, разрывает желаниями его грудь. Ее зов – как притяжение – тянет вверх, как луна притягивает приливы и отливы. Но крылья… Не могут лететь. Жалкие обезьяноподобные искалечили его. Напугали. Разорвали его на куски.
УБЬЮ ВАС ВСЕХ.
Читать бесплатно другие книги:
